Текст книги "Птицы небесные. 1-2 части"

Автор книги: Монах Афонский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 62 (всего у книги 65 страниц)

АРЕСТ

Боже, Ты хочешь от меня лишь моего спасения, а люди хотят от меня самой жизни моей. Ты ждешь от меня одной лишь любви, а люди ждут от меня безчисленных привязанностей. Господи, Ты просишь от меня одной лишь верности, а люди требуют от меня, чтобы я предал Тебя и служил их идолам. Ты заповедал мне, Боже, больше всего хранить чистоту сердца, а люди безпрестанно склоняют меня к своим страстям и пожеланиям. Я хочу, чтобы сердце мое и уста мои воспевали лишь одно святое имя Твое – Иисусе, невзирая на угрозы и оскорбления людей, желающих, чтобы я говорил на их языке лжи и ненависти.

Земля и небо исчезли. Все вокруг заволокло густым, непроницаемым туманом. Дождь поливал нас без устали. Мы с иеромонахом в растерянности стояли рядом с милиционером, не зная, что делать.

– Не унывайте, все это ерунда! Пойдем по памяти, я не раз здесь ходил, – уверенно заявил он. – Держитесь поближе, чтобы не потеряться…

Угадывая одному ему известные приметы, Валерий повел нас вниз по лавинным снежникам. В разрывах тумана проглянула опушка леса. Здесь весна еще только начиналась. Деревья стояли без листвы, с набухшими почками. Дождь, до этих пор непрерывно моросивший в тумане, как будто стал утихать. От движения мы согрелись, но останавливаться было негде, к тому же вечер стал окутывать нас весенним сумраком. Чем ниже мы спускались, тем больше на дубах зеленело нежной молодой листвы, которую вновь начал поливать нескончаемый дождь.

– Скоро придем к шалашу охотников, там разведем костер, обсушимся и заночуем! – подбодрил нас неунывающий провожатый.

В шалаше, покрытом еловыми ветками, было сыро и капало с крыши. В углу лежало несколько старых отсыревших одеял, от которых шел тяжелый запах. Валерий развел костер. С огнем жизнь стала выглядеть более симпатичной. От нашей мокрой одежды повалил пар. После чая я не решился взять ветхое тряпье, а мои спутники укрылись им. К утру холод заставил меня натянуть на себя вонючее одеяло. На рассвете нас разбудил дымок костра:

– Доброе утро! Отцы, вставайте! Пьем чай, и нужно двигаться дальше… – Валерий суетился у огня, позвякивая кружками.

От утреннего холода руки и ноги не разгибались. В старых одеялах, похоже, водились блохи, поэтому тело чесалось нестерпимо. Дождь перестал. Кряхтя, мы с иеромонахом присели у жаркого пламени. Обогревшись теплом костра и горячим чаем, перекусив хлебом, мы углубились в весенний лес, звенящий голосами птиц. Автомат Валерий спрятал в лесу. Пограничный пост со шлагбаумом, стоявший на лесовозной дороге, мы обошли лесом и вышли к селу, расположенному на берегу горной реки. В одном из крайних домов нас приветливо встретила женщина с полным ведром только что надоенного молока – сестра Василия Николаевича. Из-за плетня другого дома на нас пристально смотрел какой-то мужчина в ватнике, который, увидев, что мы заметили его, быстро ушел в дом. У хозяйки мы оставили свои сапоги. Валерий пообещал нам забрать их на обратном пути и попросил женщину никому не говорить о нашем приходе.

Наскоро перекусив у нее кислым молоком и большими ломтями хлеба с медом, мы вышли на лесовозную дорогу. Рыча и обдавая дорогу гарью, из-за поворота показались три автомашины, груженные длинными бревнами. В каждой кабине сидело по пассажиру. Нам пришлось разделиться: в первый тягач Валерий посадил иеромонаха, во второй сел сам, мне достался третий. Когда мы выходили из дома, милиционер рассказал нам обстановку: в нескольких километрах за селом находится погранзастава и пограничный пост на дороге. Там все автомашины останавливают и у пассажиров проверяют документы. Нам всем нужно говорить, что мы приезжали из России в гости к сестре пчеловода. Валерий обратился ко мне:

– Батюшка, помните, что нужно сказать всего три слова: «Я приехал из России»! Нужно соврать, иначе нас не пропустят! Вы сможете?

– Постараюсь… – неуверенно ответил я, зная по своему опыту, что даже мелкую ложь мне никогда не удавалось скрыть.

На одном из поворотов, справа на возвышенности, показалась застава. Из одноэтажного домика вышел военный и, приметив в последней приближающейся автомашине мою бороду, стал быстро спускаться к пропускному пункту. Два первых лесовоза уже миновали поворот. Из кабины я видел, как пограничники проверили документы иеромонаха и подняли шлагбаум. Вторую машину они не стали задерживать. Когда наш лесовоз подъехал к пропускной будке, где стояли два молодых солдата с автоматами, к нам быстро подошел старший лейтенант, по возрасту лет тридцати:

– Я начальник погранзаставы! Ваш паспорт! – обратился начальник сразу ко мне.

Посмотрев документ, он, глядя мне в глаза, строго спросил:

– Откуда едем?

– Из Абхазии! – против воли вырвалось у меня.

Последовал суровый приказ:

– Выходите!

Я вылез из кабины, сильно смущенный.

– Нам сообщили, что вас было трое. В первых двух машинах ваши знакомые? – продолжал спрашивать лейтенант.

– Да…

– Остановить их немедленно и вернуть! – приказал солдатам начальник заставы. – А этого отведите в спецчасть! У нас задержанный…

Я понуро пошел вверх по дорожке впереди солдата, который вел меня, держа автомат на изготовку.

Сверху мне хорошо было видно, как уехала первая автомашина. Из кабины второго лесовоза выглянул Валерий. Увидев, что меня ведут на заставу, он вышел из машины и вернулся на пограничный пост, о чем-то споря с пограничниками. Меня ввели в комнату и заперли на ключ. Вскоре моего спутника привели в туже комнату, где сидел я, уныло смотря в окно.

– Что, батюшка, не смогли соврать?

– Прости, Валера, сам не знаю, как это получилось…

– Я так и думал, – кивнул головой милиционер. – Ладно, не переживайте!

В дверях защелкал ключ, и в комнату заглянул старший лейтенант:

– Это ваш друг сидел в первой машине?

– Да, а в чем дело? – обернулся к нему Валерий.

– Сейчас его тоже привезут, далеко успел уехать…

Через полчаса пограничники ввели в комнату сконфуженного отца Ксенофонта.

Часа два нас никто не вызывал. Мы стали обсуждать наше положение.

– Батюшка, стойте на том, что мы приехали в гости из России! – уговаривал меня милиционер.

– Валера, уверяю тебя, что мой обман быстро раскусят по моему лицу и глазам! Не умею я врать…

– Хорошо, тогда говорим как есть: вы едете в Москву, а я в Минводы.

В полдень нас под охраной отвели на обед: из окошка нам выдали пустой суп, в котором сиротливо плавали остатки капусты и вермишели, а также налили по большой кружке чая со странным вкусом. Ощущая сильную жажду, я выпил этот чай. Милиционер и отец Ксенофонт от него отказались. Затем нас под охраной отвели в туалет и после снова заперли в той же комнате. Через полчаса мне опять нестерпимо захотелось обратно. Я начал стучать в дверь. Ее открыл лейтенант и строго спросил:

– Почему стучите? Что вам нужно?

– Прошу отвести в туалет!

– Сейчас нельзя, видите – у нас партсобрание!

Через его плечо я заметил пограничников, рядами сидевших на стульях и с удовольствием слушавших наш диалог.

– А когда можно будет выйти?

– Мы вас позовем…

Дверь захлопнулась. Я понял, что попал в ловушку. Нестерпимые мучения заставили меня снова начать стучать. Дверь отворил разгневанный начальник заставы:

– Прекратите шуметь!

– Я не могу больше ждать! – настаивал я.

За спиной командира послышался откровенный смех.

– Скоро придет лейтенант из спецчасти и отведет вас в туалет. Это его дело!

И начальник с силой захлопнул дверь. Я стал осматривать замок, нажимая на нем все задвижки. Дверь внезапно каким-то образом открылась. Я прошел в туалет мимо оторопевшей партийной аудитории. За спиной я услышал крик командира:

– Эй, спецчасть, твой арестованный сбежал!

Когда я выходил из туалета, меня ожидал молодой толстощекий лейтенант с худеньким помощником:

– Как вы вышли из запертой комнаты?

– Сам не знаю! Подергал замок в двери, он и открылся…

– Странно… – удивился начальник спецчасти. – Я буду рядом, а у двери поставлю часового. Если что нужно, говорите ему!

Войдя в комнату, я спросил у милиционера:

– Валера, не пойму, в чем дело? Раньше таких приключений с туалетом у меня не случалось!

– А они солдатам в чай бром добавляют, вот он и гоняет вас!

Уже стемнело, когда в комнату вошли два лейтенанта спецчасти:

– Пройдемте с нами!

Нас ввели в кабинет начальника погранзаставы, где находились два солдата и старшина.

– Раздевайтесь, обыск!

Мы с иеромонахом сняли подрясники и нательные рубашки. Валерий тоже разделся до пояса.

– Снимайте брюки! – приказали ему пограничники.

Затем они поглядели на нас с отцом Ксенофонтом.

– И вы тоже!

Старшина с солдатами начали исследовать содержимое наших карманов, прощупывая каждый шов одежды. Осмотрели даже носки. Из ботинок вытащили стельки, тщательно проверили обувь.

– Так, так, баксы! – удовлетворенно сказал старший лейтенант, когда старшина положил перед ним на стол две стодолларовые бумажки.

– Откуда?

– Дали в селе на дорогу, – ответил я.

– А что за конверт с деньгами?

– Помощь от верующих!

Командир записал это в какой-то бланк:

– Ваши паспорта и деньги отдадим после, если, конечно, вас выпустят… – усмехнулся он.

– А вы снимайте трусы! – приказал старший лейтенант милиционеру.

– Сами снимайте! – ответил он с вызовом.

Присутствующие пограничники переглянулись и промолчали. Нам с иеромонахом такого приказа не последовало. Всем дали одеться и отвели в казарму, где заперли в комнате с тремя койками. Мы уселись на них, обсуждая прошедший обыск. В первом часу ночи нас начали вызывать на допрос по одному. Первым вызвали милиционера, затем отца Ксенофонта. Их долго не было, и я истомился, дожидаясь возвращения своих друзей. Наконец часовой привел их поочередно.

– Что спрашивают? – обратился я с любопытством к Валерию.

– Говорят, зачем вы соврали, что приехали из России? Якобы нас кто-то выдал, когда мы пришли из леса в село со стороны Абхазии… Не просить же у них прощения?

– А что еще спрашивают?

– Да разную ерунду! И не давайте сбить себя провокационными вопросами…

– А что это такое? – хотел спросить я, но меня подняли с койки два солдата и отвели в кабинет начальника спецчасти.

Он начал допрашивать меня, а худенький младший лейтенант записывал мои ответы. Расспросив меня о том, как я попал на Псху и зачем еду в Москву, лейтенант неожиданно спросил:

– В каких отношениях вы состоите с вашей соседкой на Решевей?

– Ни в каких отношениях не состою! – удивился я. – Ей уж под семьдесят лет! Просто помогаю ей чем могу…

– Ага… – поджал губы начальник. – А у нас другая информация!

– Значит, ложная информация! – ответил я.

Лейтенант продолжил допрос:

– По нашим сведениям, вы являетесь резидентом бандитских формирований с Северного Кавказа и занимаетесь торговлей оружием и наркотиками.

– Не знаю, откуда у вас эти сведения, но они совершенная чушь!

– Мы вам выдвинули обвинение, а вы докажите нам его необоснованность!

– Так это вы выдумали такое обвинение, вы и доказывайте его!

– Тогда в чем состоит ваша деятельность на Псху?

– Помогаю людям службами и строительством для них церкви. Я монах и приехал в горы молиться в уединении.

– Так. Первый ваш ответ понятен, а второй – нет. Что такое – молиться в уединении?

Об этом пришлось говорить долго, но по лицам допрашивающих было видно, что они не могут понять моих объяснений.

– Как все это записать? – спросил молоденький лейтенант у начальника.

– Пиши, что служит в церкви на Псху и молится!

– Как вам удалось миновать наш пост?

– Обошли его лесом.

– Вот как! Слушай, лейтенант, передай, чтобы там установили еще один пост, – сказал начальник погранзаставы своему помощнику.

– А что вы будете с нами делать? – полюбопытствовал я.

– Мы отправим сведения о вас начальству. Как оно решит, так и будет: если скажут вас задержать, задержим, а если решат отпустить, то отпустим.

В три часа ночи меня привели в комнату. Милиционер и иеромонах не спали.

– Ну, что они решили? – спросил Валерий.

– Говорят, что нужно ожидать решения начальства.

– Понятно. Тогда спим! – сказал безстрашный милиционер и мгновенно уснул.

У меня в душе поселилось к нему теплое чувство. Я испытывал к этому человеку сильное уважение за то, что он ради меня добровольно сдался пограничникам. Только теперь я вспомнил о молитве, с ужасом предполагая, что потерял ее. К своему изумлению, я услышал в сердце ее тихий голос – ослабевший, но по-прежнему живой, словно прекрасная исцеляющая мелодия: «Господи, Иисусе Христе, помилуй мя!» Утром нас отвели на завтрак в комнату, где находились и другие военные. Лейтенант спецчасти явно к нам потеплел:

– Пришло распоряжение сверху отпустить вас. Сведения о вас подтвердились. Это исключительный случай, хотя вы и нарушили государственную границу. Ваши вещи и деньги вам сейчас вернут. Кстати, то, что вы сказали правду, решило вашу участь!

Толстощекий начальник с любопытством посмотрел на меня:

– А можно попросить у вас Евангелие на память?

Нас окружили улыбающиеся военные.

– Можно, – ответил я. – Дарю вам мое карманное Евангелие!

– Спасибо большое! А для замполита у вас ничего нет в подарок?

Пожилой замполит замялся:

– Мне бы Библию почитать… Никогда не читал!

– Можно почтой переслать… – задумался я.

В нашу беседу вмешался Валерий:

– Если вы батюшек на обратном пути пропустите обратно через перевал, то они всем привезут книги! Правда, отец Симон?

– Конечно! – подтвердил я. – Можно для всей заставы привезти книг, и для солдат тоже…

– Если получится, привезите, пожалуйста, иконочек… – попросил замполит. И, стесняясь, добавил: – Для моей жены…

Иконочки для подарков как раз находились в моем рюкзаке, и мы с радостью раздали их всем желающим.

– Тогда сделаем вот что! – объявил начальник погранзаставы. – Обговорю вашу просьбу с начальством! Думаю, это не проблема…

Он оставил нас упаковывать рюкзаки и через полчаса вернулся:

– Вам разрешено на обратном пути проследовать через перевал Санчар!

– Вот это другое дело! – обрадовался Валерий. – Тогда я буду ждать батюшек с лошадью в последнем селе у родственницы Василия. Прошу вас, лейтенант, сообщите мне через пограничников, когда батюшки прибудут на заставу!

– Только нас тогда будет четверо! – предупредил я.

– Ничего, это все уладим! – пообещал старший лейтенант.

Начальник спецчасти, в свою очередь, сделал любезное предложение:

– Кстати, я должен сегодня ехать в Минводы на «уазике» и могу подвезти вас в аэропорт!

– Большое спасибо! – поблагодарили мы, довольные сложившимся оборотом дела, чувствуя, что с пограничниками у нас наладились дружеские отношения.

У машины столпились все лейтенанты, пожимая нам руки и желая счастливого пути. Пока мы ехали в Минводы, молитва в груди сама возобновилась, принеся в сердце великое утешение. Я молился с горячей благодарностью Богу, любуясь красивыми весенними ландшафтами. Пирамидальные тополя трепетали молодой горячей листвой, щедро политые солнечным светом. Кавказский хребет сверкал на прощанье снегами двуглавого Эльбруса.

– Так стыдно, что пришлось врать… – шепнул мне отец Ксенофонт. – Нужно будет поисповедоваться..

В аэропорту мы простились с начальником спецчасти и крепко обнялись с Валерием.

– До скорой встречи на Псху! – махал он нам рукой, провожая на посадку в самолет. Среди пассажиров, толпившихся в аэропорту, сновали какие-то мрачные бородатые типы, глядевшие исподлобья. Таких людей раньше я не видел. Мы летели в неизвестную, незнакомую Россию, о которой у нас были самые противоречивые сведения.

Милосердные окружены любящими их, а немилосердные всегда одиноки, ибо оскорбили своей жестокостью своих близких. Тем самым они оскорбили и Тебя, Боже, и потому Ты отвратил от них святой Лик Свой. Да никогда не стану я немилосердным, Господи, ибо пылинка милосердия перевешивает горы аскетизма, а капля безпредельной любви Твоей дороже морей привязанности человеческой. Даже чтение возвышенных текстов о стяжании неизреченной любви Твоей, Христе, становится скучным, когда сердце само начинает любить Тебя искренне и самозабвенно и вздыхать о Тебе, Боже, в молитвах, проливая слезы благодарности. Даже слушание песнопений об обретении спасительной благодати становится обременительным для слуха и души того, чье сердце само поет безпрестанную хвалу Твоей Божественной любви.

СВИДАНИЕ СО СТАРЦЕМ

Истинно, дивны Твои дела, Господи, и пречудны неисповедимые чудеса Твои! Ты Сам есть любовь, нерожденная и неистощимая, а человек, создание Твое – рожден и конечен. И все же, по дару Твоему, он может вместить всю безпредельность любви Твоей, ибо дух его Ты сотворил безграничным благодатью Твоей и сделал его божественным милостью мудрости Твоей. Пространство сворачивается в свиток при встрече с любовью Твоей, и время обращается вспять при встрече с безвременной благодатью мудрости Твоей. Только любовь человеческая может устремиться на свидание с Божественной любовью Твоей, Боже, потому что для любви не существует никаких пределов и ограничений. Непрестанная молитва не нуждается ни в чем, кроме Бога. Поэтому она не держится ни за что в этом мире.

За пять прошедших лет я не слышал никакой музыки, кроме пересвиста птиц, грохота водопадов и шума ветра в соснах. В аэропорту мой слух привлекла удивительно красивая мелодия очень известной в то время песни «Twist in my sobriety». С большим трудом я вернул свое внимание, увлекшееся мелодичными звуками этой песни, подействовавшей на меня гипнотически и даже вызвавшей слезы. Отец Ксенофонт с удивлением скосил на меня глаза. Я углубился в себя: «Нет, не отдам слух свой и сердце никаким мелодиям на свете! Мелодия сердца все равно прекраснее всех песен мира сего…» Как только я сказал это себе, молитва как будто вновь ожила и с еще большей силой напомнила о себе, что она жива и хочет жить во мне непрестанно.

Москва ошеломила меня обилием рекламы, дорогих машин, возбужденными лицами, роскошью одних людей и нищетой других, обилием ресторанов и магазинов. Пять лет назад я уехал из коммунистической серой Москвы, украшенной лишь красными полотнищами и партийными призывами, но полной добрых людей, а вернулся в чужую страну, в страну людей с хищными взглядами и холодными лицами. «Холодный расчет» – бросилась в глаза реклама в дороге, отражавшая реальное изменение в сознании людей.

– Батюшка, вы можете разменять доллары и поехать в Лавру на такси! – предложил иеромонах.

– Прости, отче, я намерен возвратить эти деньги отцу Пантелеймону. А за электричку у меня есть чем заплатить.

– Ну как хотите… Благословите мне остаться в Москве. Если я понадоблюсь, позвоните…

Мы распрощались, и я на электричке приехал в Сергиев Посад.

Вид любимой Лавры растрогал меня до слез, но заодно поразил обилием нищих у входа и вдоль стен. На Соловьевской улице, утопающей в цветущей сирени, я с волнением подошел к нашему дому. Калитка оказалась незапертой, значит, отец находился дома. Он не ожидал моего приезда и при виде меня потерял дар речи:

– Сын, мой сын приехал! – радостно повторял он. – Не думал, что доживу до такой радости… А я один теперь живу. Матушка отца Пимена умерла, и я сдаю комнату священникам-заочникам, которые приезжают на экзамены в семинарию, – отец суетился, водя меня по комнатам, волнуясь и натыкаясь на стулья. – Слава Богу, мне их отдел кадров из Лавры присылает, поэтому я для тебя собрал немного денег. Ты бери, не стесняйся!

– Папа, я думал, что ты голодаешь и без денег сидишь, а ты мне сам их предлагаешь… Оставь себе, тебе эти средства нужнее…

– Нет, нет, сын, мне хватит моей пенсии, а эти деньги – твои! Купишь что-нибудь своим монахам. Спасибо наместнику, он тоже иногда помогает то продуктами, то деньгами! Так я и живу…

Он прижался головой к моей груди и замер…

На следующий день я собрался с духом и отправился к наместнику. Я всегда побаивался его неожиданных решений. Он находился у себя, и келейник привел меня к нему в кабинет.

– А, отец Симон! Ну как подвизаешься в горах?

– Спасибо, отец наместник, вашими молитвами! Привез вам в подарок орехи, мед со Псху и свою литургийную просфору, испеченную в горах. Простите, что она такая убогая!

– Вот, вот, «убогая» – значит, у Бога! Благодарю! Присаживайся и рассказывай как живешь!

Келейник принес нам чай. Из моих сумбурных рассказов отцу Феофану больше всего понравились истории о встречах с медведями на горных тропах.

– Это мне по душе, когда со зверем встречаешься глаза в глаза! Сразу видно, кто чего стоит… Спасибо за гостинцы, за рассказы, располагайся в архиерейских покоях! Денежную помощь получишь у казначея, я скажу. С Богом!

Я вышел, радуясь и благодаря Бога за теплый прием у наместника. Батюшку я увидел выходящим из его исповедальной комнаты.

– Отец Симон, дорогой, наконец-то приехал! Приходи ко мне вечером на исповедь.

После трапезы ко мне подошел казначей, пожилой опытный архимандрит:

– Симон, встречаемся в аллее возле Успенского собора. Будь там через полчаса…

В назначенное время я увидел его на дорожке среди лип, прогуливающегося вдоль аллеи. Некоторое время мы шли молча.

– Руку! – неожиданно сказал он.

– Что, батюшка? – не понял я.

– Руку давай!

Я протянул руку. Он молча положил в нее конверт и быстро удалился. В удивлении я смотрел ему вслед, не успев даже поблагодарить. Впоследствии он очень расположился ко мне и в следующие мои приезды часто приглашал меня на совместные литургии в академический храм.

Вечером у дверей отца Кирилла я нашел целую очередь монахов. Новый келейник батюшки предупреждал всех, желающих попасть на исповедь:

– Отцы, каждому на исповедь даю только по две минуты, иначе выведу из кельи! Отец Симон, помни – две минуты! – строго предупредил он меня.

Наконец подошла моя очередь. Батюшка ласково обнял меня и накрыл епитрахилью. После разрешительной молитвы он усадил меня напротив и, с теплотой глядя в глаза, сказал:

– Ну а теперь рассказывай поподробнее…

Дверь приоткрылась, и в нее заглянул келейник. Я вопросительно посмотрел на отца Кирилла. Он улыбнулся:

– Давай, давай, говори, я слушаю…

Наиболее подробно старец расспрашивал о действии Иисусовой молитвы, а на мою горячую благодарность за обещанное единение с ним в духе он, помолчав, заметил:

– Об этом пока никому не рассказывай, храни втайне до времени, пока не укрепишься. Не торопи события. Сумей закрепить то, что даровал тебе Господь еще в юности. Невозможно увидеть Бога и остаться живым, говорится в Священном Писании. А то, что ты тогда жив остался, просто невероятно. Об этом тебе раньше я не хотел говорить – зелен ты был. А теперь скажу: храни себя в смирении, это первое, затем – в мире душевном, это второе, а третье – в рассуждении. Живи осторожно, мудро, «во всяком благочестии и чистоте».

– Батюшка, если по милости Божией, в сердце родилась непрестанная самодвижная молитва, то что дальше делать? Неужели на этом весь духовный путь и заканчивается?

– Нет, дорогой мой, – мягко улыбнулся отец Кирилл. – Это только начало духовного пути, так мне говорили еще Глинские отцы. Тот, кто сподобился такой молитвы, должен суметь ее удержать и утвердиться в ней, не возгордиться, жить в крайнем смирении и простоте… Следуй за святыми отцами, и Господь откроет тебе все, что нужно, в свое время.

– Помолитесь обо мне, батюшка, чтобы я смог выполнить ваше святое слово!

– Бог да укрепит тебя, чадо, Своею благодатью и милостью! А теперь я у тебя поисповедуюсь…

Дверь снова отворилась, и в щель просунулось недовольное лицо иеромонаха. Увидев, что отец Кирилл исповедуется, келейник осторожно затворил ее. Взволнованный необычностью сказанного, я тихо молился, слушая исповедь старца, поразившую меня мудростью его суждений. После исповеди духовник продолжил беседу:

– Расскажи, как дела на Псху и с кем живешь в скиту.

Я поведал о пострижении четверых старичков в монашество в селе и инока Пантелеймона в скиту, а также о приезде иеромонаха, заодно в нескольких словах описав нашу жизнь.

– Бог вас благословит, передай монахам и монахиням от меня поздравления! Только пути у всех все равно будут разные. Иноку по душе Север, если будет проситься, может поехать. Иеромонаху разрешаю строить свою келью. А ты продолжай подвизаться на своей Грибзе.

– Понятно, батюшка. – Я слушал затаив дыхание.

– Хорошо, что к тебе приезжают лаврские отцы. Есть тут желающие поселиться на Псху. Вот, кстати, один хороший иеромонах просится в уединение, поговори с ним. Его зовут отец Филадельф. Познакомься с ним.

– Благословите, батюшка.

Отец Кирилл открыл ящик своего столика и достал конверт:

– Это тебе на обустройство скита и церкви на Псху. А также вручаю и сосуды для литургии, их мне подарили в свое время Глинские старцы. Благословляю на Псху теперь служить литургии, хватит причащать людей запасными Дарами. Старайся приезжать раз в год ко мне, если сможешь. Ты сколько здесь еще пробудешь?

– Несколько дней, отче.

– Приходи ко мне днем, после трапезы, на правило. С Богом!

В который раз я с волнением слушал слова Евангелия, которое проникновенно читал старец своим хрипловатым голосом. При пении «Достойно есть» слезы выступили у меня на глазах: отец Кирилл очень любил петь тропари и кондаки Матери Божией. И еще его любимым пением являлся полиелей «Хвалите имя Господне», где он всегда пел полузакрыв глаза. Братия на правиле тихо подпевала старцу, ведущему пение высоким старческим голоском. Каждый раз чтение и пение отца Кирилла на монашеском правиле создавали ощущение удивительного, исполненного благодати праздника.

Добрый благочинный вновь, как в прежние годы, записал меня на воскресную литургию, которую возглавил батюшка. Радость общения со старцем и участие в его евхаристических молитвах исторгали из сердца потоки слез, и мне приходилось закрывать лицо большим напрестольным крестом, чтобы скрыть их от служащих иеромонахов. Благодарность Богу за подаренное мне молитвенное общение с батюшкой и причащение с ним из одной Чаши переполняла мою душу. «Христос посреди нас!» – этот возглас объединил нас поистине не только на словах, но и по духу, скрепляя духовный союз навеки литургической благодатью и святым Причащением.

Сразу после литургии ко мне подошел иеромонах Филадельф. Он мне с первого взгляда понравился: скромный, тактичный, рассудительный. Иеромонах перевез свою маму поближе к Лавре, как я когда-то своего отца, чтобы выбраться в уединение, и теперь занимался ее устройством на новом месте. Мы договорились, что он приедет в скит, когда закончит свои дела, желая остаться в горах навсегда. Многие отцы и братья подходили ко мне и расспрашивали о горной жизни. Одни монахи одобряли мое уединение, другие не верили:

– Что, отец, небось сидишь под пальмами, загораешь? Мы как-нибудь к тебе приедем в море искупаться…

– Да я не на море живу, а в горах!

– Зачем в горах сидеть, если море есть? – искренне удивлялись они.

Еще несколько раз я приходил к батюшке на исповедь и беседу. Келейник нас не безпокоил, и мне посчастливилось услышать от старца несколько сокровенных советов, которые удалось записать.

– Важнейший принцип в духовной жизни – понять различие между обычным умом и благодатью. Тогда душа всегда будет выбирать благодать и отвергать помыслы. Никогда не верь помыслам, ибо их творец – отец лжи и говорит только ложь. Что такое помыслы? Пустая работа ума, которой управляет диавол. Точной картины никогда не будет, и даже внешне правильные доводы все равно являются ложью. Никогда не смешивай благодать с работой ума и не доверяйся его усилиям обмануть тебя!

– А чему нужно довериться, отче?

– Сначала нужно довериться слову духовника, а затем велениям благодати, которая стяжается покаянной молитвой.

– А к чему приводит благодать, батюшка?

– К истинной вечной жизни во Святом Духе, которая дается нам через Господа Иисуса Христа от Бога Отца. Но попасть в нее очень трудно.

– Почему же? – недоуменно спросил я.

– Потому что необходимо отказаться от личных устремлений и поисков земного счастья. Люди пытаются имитировать благодатную жизнь, но все это только изощренные подделки, приносящие разочарования.

Отец Кирилл помолчал и затем продолжил:

– Единая воля Бога на земле, которая хочет всем спасения, – как русло главной реки, реки вечной жизни, все остальное – тупиковые ответвления, становящиеся болотом.

– А что нужно сделать, батюшка, чтобы не попасть в такое болото?

– Следует до конца жизни возрастать в смирении – оно проходит безбоязненно все искушения… Чтобы духовно расти, нельзя бояться ни скорбей, ни искушений. Всегда иди вперед!

– Отче, прежде я держался того, что нужно во всех случаях ожидать худшего, тогда никакое дурное обстоятельство не сможет похитить душевный мир. А теперь полагаю, что лучше настраивать себя на хорошее и, когда оно действительно произойдет, благодарить за это Бога! А если не случится, не расстраиваться. Как правильно спасаться? Подскажите!

– Все эти способы всего лишь этапы духовного роста. Но опираться на них – значит считать этот мир чем-то стоящим. Если бы он существовал постоянно, то был бы с нами всегда. Но всем нам придется этот мир когда-нибудь оставить, и в этом – его ложь и предательство! Что он такое? Всего лишь «похоть плоти, похоть очей и гордость житейская…». Лучше держаться одного Бога, Который никогда не подводит и в Котором нет ни тени изменения! Ищи в Нем мир души – и спасешься…

– А как же заповедь – «Возлюби ближнего как самого себя»?

– Сначала исполни, что сказано: «Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душою твоею, и всем разумением твоим. Эта есть первая и наибольшая заповедь». Вот тогда и ближнего возлюбишь как самого себя! А если начать с ближних, можно сильно запутаться… А чтобы в этом не запутаться, нужно помнить, что единственная цель жизни на земле – это смирение. А единственная цель духовной практики – покаяние. Кто это постиг в мире душевном – освобождается от всех скорбей еще в этой жизни.

– А после смерти можно спастись, отче?

– Весь этот процесс очищения от грехов должен произойти пока мы живем в теле. После смерти это выполнить невозможно. Тогда нужно уповать только на молитвы Церкви… Поэтому время дорого, отец Симон! Когда дух человеческий достигает здесь, на земле, единения со Христом, он обретает вечную жизнь в Пресвятой Троице. Если с помощью благодати спасешься здесь, то спасешься и там! Теперь уразумел?

– Уразумел, батюшка! Спаси вас Христос за ваши святые наставления… – я с благоговением поцеловал руку любимого старца.

Навестил я и любимого мною схиархимандрита Михаила. Когда, после стука в дверь и молитвы, я не услышал его бодрого голоса, скорбь проникла в мое сердце. Мне уже передали, что после тяжелой операции он болен и лежит в постели. Я постучал еще раз и услышал слабый возглас – «Аминь!» В полутемной комнате старец в постели лежал в подряснике. На вид он был очень слаб. Отец Михаил приподнялся на локте: