Текст книги "Птицы небесные. 1-2 части"

Автор книги: Монах Афонский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 42 (всего у книги 65 страниц)

Матушка Ольга упросила знакомого водителя, заядлого охотника, помочь нам с транспортом ради Христа. Этот человек, отрывая время от своих дел, целую неделю возил нас по святыням Абхазии. Большая поездка с ночевкой без всякой спешки состоялась у нас в Команах, где скончался в ссылке святитель Иоанн Златоуст. Каменная гробница, у которой мы благоговейно молились в прошлый раз, была перенесена в городской собор. Разрушенный храм в Команах наконец-то дождался восстановления. Нас приветствовал послушник-абхаз, который жил рядом с храмом. Неподалеку из земли по-прежнему бил очень холодный источник, образующий небольшое озерцо невероятно голубого цвета. По преданию, он забил на месте мучения и казни святого мученика Василиска. Вода, даже на теплом весеннем солнце, оказалась очень холодной, но после погружений сильное горячее тепло окутало наши тела с ног до головы. Вслед за нами к источнику подъехала на автомобиле группа людей, по облику – абхазов. Наш спутник с восторгом рассказывал о многочисленных случаях исцелений на этом святом месте людей, одержимых душевными расстройствами.

Метрах в трехстах от источника высокие кипарисы указывали место погребения святого мученика Василиска, мощи которого и поныне пребывают под спудом. Над гробницей некогда возвышался древний греческий храм. От него сохранилась только часть апсиды алтаря и фундамент. Здесь мы пробыли до вечера. Святость этого места глубоко вошла в душу, которая благодарно насыщалась благодатным покоем и умиротворенностью, источавшихся от мощей угодника Божия.

По длинным железным мосткам-переходам, сооруженным над непролазными зарослями верующим инженером-греком, мы поднялись к месту третьего обретения главы святого Иоанна Предтечи. Оно представляло собой небольшой грот в скале с великолепной панорамой далеких хребтов, переходящих своими кручами в вечные снега. С благоговением прочитав акафист Предтече и Крестителю Господа, мы вдоволь насытились благодатной тишиной и горным безмолвием. Заночевать нам посчастливилось в небольшой пристройке возле восстановленного храма святителя Иоанна Златоуста. Внутри домика мы увидели паломников, которых приютил на ночь послушник, присматривающий за церковью.

От паломников за чаем мы услышали удивительную историю, связанную с источником мученика Василиска. Этот случай для множества людей явил благодатную силу угодника Божия. В долине, чуть пониже святого места, протекала горная река. Министр строительства, местный грек-богач, решил перекрыть ее плотиной, чтобы в образовавшемся озере разводить форель. Несмотря на протесты и просьбы верующих, несколько бульдозеров очень быстро возвели плотину из речного галечника. Осталось закончить насыпь на противоположном берегу, и река должна была затопить источник мученика Василиска. Собралось множество народа, протестующего против затопления.

– Прекрати стройку! Бог накажет! – умоляли министра верующие.

– Наплевать! – отмахивался тот. – Продолжайте работать! – приказал он бульдозеристам.

Но, хотя другая сторона широкой долины находилась выше, на глазах у людей и самого министра река стала переливаться через борт плотины на противоположном берегу, оставив незатопленным святой источник.

– Этого не может быть! – остолбенел министр. – Теперь я верю, что Бог есть!

Он делами подтвердил свою веру, восстановив храм святителя Иоанна Златоуста, а на пути к месту третьего обретения главы Предтечи соорудил грандиозное сооружение: целые километры металлических переходов и мостов, ведущих к гроту. К сожалению, его убили грузины во время абхазо-грузинской войны.

На следующий день верующие доставили нас в Сухумский аэропорт. Вместе с летчиками мы перенесли в салон маленького «кукурузника» наш нелегкий груз. Пассажиры изучающе рассматривали нас. Винт самолета слился в один сияющий круг. Под рев двигателя мы понеслись по бетонной дорожке. В иллюминаторах блеснула неистощаемая синева моря, окаймленная широкой песчаной полосой пустынных пляжей. Качнув крылом на развороте, самолет устремился к снежным вершинам, стеной встающим на горизонте.

Сказано: «Ищите Бога, и жива будет душа ваша», а ищущий наслаждений мира сего находит смерть. Или ты сообразуешься с веком сим и гибнешь вместе с ним, или этот век сообразуется с тобой, изменяясь вместе с твоим изменением, «преобразуясь изменением ума вашего».

Плоть хотя и видит, но духовно слепа. А дух человеческий хотя и не видит, но прозревает все, что есть на земле и на небе, тем более в душе человеческой. Ты, Господи, Единый и Благий, не прекращаешь день и ночь творить добро, а души наши, возлюбившие Тебя, день и ночь не прекращают спасаться в Любви Твоей, ибо избрали Тебя навеки.

РЕШЕВЕЙ

Возлюбленный мой Господь, Ты ждешь от меня всего лишь одного – любви к Тебе всем сердцем моим и к ближнему как к самому себе. Вместо истинной любви, которую ожидает Господь, люди требуют от меня подражания и потакания безрассудным безчинствам и ублажения их собственного эгоизма. Нескончаемые распри за земные вещи ослепленных эгоизмом умов чужды моей душе. Пусть благодать Твоя, милосердный Боже, подобно огненной колеснице исторгнет меня из мира скорбей в безпредельное блаженство Небесного Твоего Царства, скрытого Тобой в глубинах моего сердца.

Облака и птичьи стаи, казалось, летели на Псху вместе с нашими сердцами. Мы прильнули к иллюминаторам, стараясь разобраться в сложном рельефе лесных ущелий. Под крылом самолета мелькали долины горных рек, текущих с Бзыбского хребта. Под нами внезапно возник перевал Доу, почти касаясь крыльев самолета верхушками высоких буков и каштанов. Тень аэроплана стремительно пронеслась над седловиной перевала и ушла глубоко вниз. В голубой бездне открылась стремительная Бзыбь с верхним Бзыбским каньоном. Над ним сверкал фирновыми снежниками пик Чедым, за которым проглядывал массив громадной вершины Герванта. Напротив грандиозными альпийскими лугами раскинулась гора Цибишха.

Самолет, снижаясь, летел над поймой реки. Вид в обе стороны был захватывающий. Справа высились карстовые розовато-белые скалы с остроконечными темно-зелеными пихтами. Слева величаво возвышался впечатляющий пик Шапка Мономаха, переходя в лесистые отроги Бзыбского хребта, называемого Серебряным за серебристый цвет скал. Самолет, сделав крутой вираж, стал снижаться над широкой долиной Псху с его единственной улицей и ярко-зеленым полем маленького аэродрома. У небольшого домика аэропорта толпились встречающие. Нас радостно приветствовали пасечник с егерем. Мы вместе выгрузили багаж и обнялись тепло, как старые знакомые.

– А для вас мы подыскали жилье! Посмотрите сами, – поспешил обрадовать нас Василий. – Если подойдет, можете жить, пока построитесь!

– А домик уединенный? – с тревогой спросил я, не имея желания поселиться на главной улице.

– Как раз для вас! Его вам сдает на время мой родственник, – сияя улыбкой, сказал лесничий.

С навьюченным на лошадей грузом, проследовав по лесной тропинке, наш караван вышел к обширной луговине. На холме стоял маленький и, при ближайшем рассмотрении, довольно запущенный дом. Сбоку бежал из лесу небольшой ручей. Ветхое жилье было оштукатурено глиной и когда-то давно побелено известкой. В первой комнате удивляла своей необъятностью большая русская печь. Стол у окна и два топчана у стен составляли всю мебель этого помещения. Вторая комната была заперта на ключ, который висел рядом с дверью на гвозде.

– Располагайтесь! А дрова берите в лесу, только пилите засохшие деревья… – советовал лесничий.

– Батюшки, насчет еды вы не безпокойтесь! – вмешался Василий Николаевич. – Сейчас вам принесут сулугуни, яйца, молоко и хлеб!

В эту минуту раздался стук в дверь. С огромной сумкой продуктов в комнату вошла пожилая женщина, наша соседка. Оставив сумку, она быстро ушла. Попрощавшись со своими друзьями, мы закрыли дверь и присели на топчан. Было тихо, лишь вдалеке звонко куковала кукушка. Отец Пимен и я, переглянувшись, улыбнулись друг другу.

– Здравствуй, пустынническая жизнь! – воскликнул умиротворенно архимандрит.

Через полчаса снова раздался стук в дверь. На пороге стояла другая соседка, у ее ног красовалась еще одна туго набитая сумка с продуктами… К вечеру мы уже боялись стука в дверь. Как ни просили мы местных жителей не носить нам деревенские угощения, продуктов набралось столько, что мы не знали, куда их девать. Восторженно приветствуя начало уединенной жизни, ни отец Пимен, ни я еще не догадывались о том, что приветствовали и сопутствующие ей немалые скорби.

Молитвенная жажда, долго не находившая выхода, побуждала меня подолгу уединяться на солнечных полянах или в тенистом лесу. Простой луговой колокольчик своей неброской красотой трогал мое сердце до слез. Истосковавшаяся по живой природе душа жадно насыщалась красотой лета. Над широким лугом привольно реяли ласточки. Их мелодичный щебет перекрывало из лесу чарующее пение соловьев. С высоких синеющих гор доносился голос неугомонной кукушки.

Вместе с архимандритом мы сообща читали каноны, акафисты, Евангелие и Псалтирь, потом молились по четкам. Моему другу по душе было чтение монашеского правила и богослужебных книг, и в этом он обретал большое утешение. Мне же было достаточно услышать тонкое лепетание ручейка, как молитва сама просилась из сердца на уста. Я не мог насытиться Иисусовой молитвой, читая ее то шепотом, то вслух, наслаждаясь горным одиночеством. Мой друг, подолгу не видя меня, выходил из дома и звал на правило. Отцу Пимену хотелось одного, мне – совершенно другого. Пересилив свою жажду к Иисусовой молитве, я присоединялся к молитвенному правилу, терпеливо дожидаясь, когда смогу вдоволь помолиться в уединении. Спустя некоторое время уединенная молитва у меня как-то разладилась.

Ошибка моя состояла в том, что я терял плод единодушной совместной молитвы, который можно было легко и просто стяжать через смирение. Это молитвенное приобретение помогло бы мне в уединении гораздо больше, чем личные усилия. Первый совместный опыт уединения после монастыря показал, что кому-то из нас двоих нужно смиряться. Так как старец благословил смиряться меня, то, когда я вспоминал его совет, мне становилось легче. А когда ум терял из виду благословение духовного отца, сразу возникали недоразумения. Не умея хранить полученное благословение, душа моя начала собирать свой личный опыт путем скорбей и ошибок.

Каждый день мы ходили на поиски места для скита. Его нам хотелось отыскать самим, не оповещая местных жителей, поэтому поиски затягивались. Однажды утром мы впервые повздорили. Архимандрит, неспешный и неторопливый, собирался как обычно, укладывая вещи в рюкзак. Мой рюкзак давно уже был собран, и нетерпение подталкивало меня:

– Отец, ну скоро ты? Пора уже выходить!

Должно быть, в моем голосе прозвучало раздражение, потому что отец Пимен отодвинул рюкзак в сторону и сурово ответил:

– Как ты смеешь так разговаривать с архимандритом? Ты что, забываешься?

Не желая усугублять это недоразумение, я вышел. Помыслы уязвленной гордыни обрушились на сердце: «Вот так дружба! Значит, снова он – начальник, я – подчиненный?» Видя, что с такими помыслами не будет сладу, я достал четки и попытался молитвой унять волнение. В тот день на поиски нашего будущего скита мы уже не пошли. К вечеру я, поборов обиду, попросил прощения, и мы помирились. Так это недоразумение началось с меня и мною же закончилось. Пришел новый горький опыт, пока еще бывший неосознанной догадкой: не я ли единственный виновник всех расстройств в наших отношениях?

Дом, в котором мы жили, нравился нам все меньше, а помех становилось все больше. В этом жилище оказалось очень много крыс. Шум от их возни часто будил нас среди ночи. Через несколько дней писк крыс значительно усилился, и мы решили посмотреть, в чем дело. Вся соседняя комната была полна дыр, которые мы заткнули пустыми кукурузными початками. Их почему-то крысы не грызли. С разрешения хозяина дома наши продукты мы хранили в этой более прохладной комнате. В сложенном грузе обнаружился большой ущерб: рабочая одежда оказалась изъеденной, а мешки с мукой зияли дырами, из которых сыпалась мука. Более всего поразило нас то, что в картонной коробке с гуманитарной помощью (тогда продукты распределялись, и семинария Лавры выделила нам сухое молоко) мы обнаружили крысиное гнездо. Среди сухого молока лежали маленькие крысята. Мудрая крыса, соорудившая в молоке свое убежище, заблаговременно спряталась. Пришлось отнести крысят, вместе с их молочным гнездом, в кусты, оставив им сухое молоко в подарок.

Шли дни, а усиленные поиски по окрестным ущельям не приносили ничего нового. Все подходящие уединенные места уже были заняты хуторами. Не зная достаточно хорошо местность, мы сильно плутали и теряли в этих блужданиях много времени. Прошел месяц, а нам не удалось ни подобрать место для скита, ни начать строиться. К тому же однажды пришел хозяин дома и сообщил, почесывая в затылке, что на лето к нему приедут родственники, которые собираются жить в этом же доме. Нас он не выгоняет, надеясь, что мы как-нибудь все разместимся. Положение становилось отчаянным, и мы отправились за советом к Василию Николаевичу.

Его совет показался нам очень подходящим.

– Если вы до сих пор не нашли где поселиться, то могу подсказать вам одно место! Есть хутор Решевей, где жили мои родители. Потом они переехали на Псху, а дом забросили. Его еще можно подремонтировать. Поможем всем селом! – подумав, сказал он.

– Спасибо, Василий Николаевич! – поблагодарил его отец Пимен. – Возможно, это именно то, что нам нужно…

– Кстати, забыл сказать! – вспомнил пчеловод. – На этом месте в тридцатых годах у монахов стояла небольшая церковь великомученика Пантелеймона. От нее уже ничего не осталось, но родители запомнили место алтаря – они посадили на нем куст роз… А вверх по Бзыби, километрах в пяти, находится моя пасека, так что всегда могу заходить к вам, если нужно чем помочь!

– Господи, неужели у нас будет свой храм великомученика Пантелеймона? – возликовали мы.

На радостях обняв пасечника и разузнав от него подробности дороги к нашему дому, мы в тот же день отправились в путь. Собственно, дороги туда никакой не было. Нам предстояло идти по тропе вверх по Бзыби двенадцать километров, той самой долиной, которой любовались с самолета. Бодро пройдя через село, мы спустились к реке. За последним хутором началась тропа, то вьющаяся по скальным обрывам, то идущая пологим лесным берегом.

Такой красивой тропы никому из нас еще не доводилось видеть. Над нашими головами висели ползучие лианы. Огромные белоствольные буки уходили вершинами в небо. С причудливых известняковых скал низвергались каскады ручьев и водопадов, обдавая нас водяной пылью. Километров через шесть река делала плавный изгиб, вбирая в себя большой приток с Бзыбского хребта.

Над всей долиной господствовала складчатая рельефная громада Шапки Мономаха. Справа от нее конусом пронзал облака острый пик с пирамидальной вершиной. Слева в дымке голубел Гудаутский перевал.

Архимандрит предложил отдохнуть на поляне в тени дерева и полюбоваться величественной панорамой. Я еще не подозревал, что этот самый вид с величественными вершинами будет девять лет восхищать меня в окне нашего скита. Миновав два хуторских домика на Решевей, тропа повернула на восток. В разрывах туч открывались вершины, одна выше другой. Справа угадывалась лесистая седловина перевала Доу.

Тропа шла лесом, пересекая небольшие поляны с прятавшейся в траве земляникой.

– Пора бы уже быть нашему дому… – растерянно произнес отец Пимен, утирая со лба пот. – Идем, идем – и никакого жилья…

По описаниям, слева от тропы, под обширным хребтом, густо заросшим пихтами, должен стоять дом Василия Николаевича. Травы росли выше головы, и мы бродили в них, раздвигая руками стебли борщевика и девясила, словно в неведомых джунглях. Под ногами журчал родник, похоже, тот самый, о котором говорил пасечник.

– Значит, дом где-то совсем рядом! – предположил я, бродя в зарослях высокого девясила. Головки ароматных цветов щекотали лицо.

Старое замшелое строение открылось неожиданно. Беглый осмотр заставил нас задуматься. Крыша из дранки провалилась, стекол в окнах не было, кое-где не хватало даже рам. Ручей, изменив направление, бежал прямо через дом. Внутри лежала груда мусора, печи не осталось. Но в целом стены были еще крепкими: сложенные из каштанового бруса, они стали словно железные, лишь сверху покрылись зеленым мхом. В окна виднелся большой огород, на который мы вылезли через густые заросли колючей ежевики, опутавшей старую изгородь.

Солнце ярко сияло на юге над перевалом, золотя белые облака над остроконечными темно-зелеными пихтами. В гуще букового леса светлыми пышными букетами цвел каштан. На западе сиреневым величественным силуэтом сторожил долину знакомый пик Шапка Мономаха. Птичий свист раздавался с каждой ветки заброшенного сада, как будто все птицы со всего леса слетелись в эту долину. Над зарослями огорода порхали бабочки. Ощущение было такое, словно мы оказались в самом центре прекрасного волнующего мира, о котором можно было только мечтать. Родник струился в корнях трав, внизу за тропой пела на голоса большая река, позади дома возвышалась вершина Цыбишха, с разнотравьем обширных альпийских лугов. За рекой открывались два перевала на высоте около двух тысяч метров, вокруг шумели под ветром каштановые и ореховые леса. Старые груши и яблони, пробиваясь из зарослей фундука, указывали границу заброшенного сада.

Мой друг присел на траву и долго молчал, любуясь прекрасным видом. Наконец он сказал:

– Все, отец, остаемся здесь… Это наше место!

– Да, отче, слава Богу, что Он привел нас сюда! Вот он – наш скит в честь Иверской иконы Матери Божией. Как здорово, что это монашеское место! Тем более удивительно, что здесь когда-то даже стояла церковь…

Мы разыскали цветущий куст алых роз, росших на месте прежнего алтаря. Достали Акафистник и пропели акафисты Иверской иконе Богородицы и великомученику Пантелеймону. Затем в огороде поставили палатку и долго не могли заснуть, не веря своему счастью и обсуждая, как и что нужно сделать в первую очередь.

Утро мы начали с того, что соорудили крест и поставили его рядом с кустом роз, обозначив место алтаря нашей будущей церкви. С собой у нас имелась маленькая пила, а также топорик, молоток и гвозди, так что эта работа заняла у нас немного времени. Утренние молитвы и монашеское правило у новосооруженного креста доставили нам много радости. Как будто Сама Матерь Божия привела нас в это монашеское место! Поэтому нам обоим хотелось всем сердцем и душой послужить Ей сколько хватит сил. Решевей для нас предпочтительнее было сделать общей базой скита, молитвенной и бытовой; оставалось еще найти место для уединенных келий в горах, и об этом никого не хотелось оповещать. Такое место представляло для нас большую проблему. Где его искать, если мы не знаем окрестностей? А расспрашивать местных охотников не хотелось, чтобы они не догадались о наших целях. Оставалось во всем положиться на помощь Божию, и она не оставила тщетными наши надежды.

Мы отслужили перед крестом молебен Матери Божией и задумались: где же нам построить две уединенные кельи и церковь? Обошли все окрестные поляны, но все это было не то, что нам хотелось. Как-то под вечер к нам заехал на лошади пасечник:

– Что скажете, батюшки, подходит вам это место?

– Спасибо огромное, Василий Николаевич, очень подходит! То, что надо! Начнем здесь обустраиваться.

– Вот и хорошо! – обрадовался пчеловод. – А за помощь от села я ручаюсь!

Но нас с архимандритом интересовал еще один вопрос, и мы повели отвлеченный разговор о том, какие места по Бзыби ему нравятся больше всего.

– Для меня лучше места нет, чем Грибза! – с воодушевлением сказал он. – Воздух просто необыкновенный, вокруг горы, а в реке форели – руками бери!

– А как эту Грибзу найти? – делая безразличный вид, спросил я.

– Как увидите слева большой приток, это и есть Грибза. Ее ни с какой другой рекой не спутаешь! Течет с самой альпики…

– Спасибо, Василий Николаевич, как-нибудь посмотрим!

Сохраняя спокойствие, мы попрощались с пчеловодом, а сами кинулись собирать рюкзаки, готовясь утром выйти в горы.

В слепоте своей человек неистово утверждает свое право на каждую вещь в окружающем мире, пытаясь доминировать над близкими и этим губя их и самого себя. В отчаянной борьбе за тварные вещи он пытается посягнуть и на Божественную власть, стремясь утвердить над всем бытием власть своего развращенного ума. Лишь усмиренный непреклонной волей Божией, человек приходит в отрезвление души своей и, устыдясь своего безчинства, постепенно приходит к покаянию. Благодаря покаянию он удостаивается вечного наследия и права быть сыном Божиим по благодати, становясь хранителем и защитником тварного мира.