Текст книги "Птицы небесные. 1-2 части"

Автор книги: Монах Афонский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 41 (всего у книги 65 страниц)

ОТЪЕЗД ИЗ ЛАВРЫ

Душевный человек – младенец, пытающийся рассуждать о пище взрослых мужей. Что же, если он начнет рассуждать о Хлебе Небесном, сшедшем с Небес? Не уподобит ли он его своей детской пище? Душевный человек – это плоть и говорит о плотском, ибо разумеет только плотское. Живущий Духом Святым – духовен не только словом, но и прямым познанием истины.

Пугливые и нерешительные души не имеют твердости взяться за спасение. Жестокие и агрессивные, напротив, не хотят следовать воле Божией, предпочитая собственную волю, тем самым запутывая себя и других. Только смиренные и стойкие души наслаждаются блаженным миром благодати. И все же путь к спасению никогда не закрывается ни для одного человека, ибо состоит лишь в одном – в решительности.

– Батюшка, эта удивительная блаженная почти слово в слово сказала нам то же самое, что и вы!

И я прочитал старцу все, что записал в блокноте, когда мы втроем обсуждали поездку к Любушке.

– Значит, есть воля Божия вам ехать в Абхазию! – сказал отец Кирилл, улыбаясь.

– Благословите нам начать собирать вещи и инструменты для гор! – обратился к духовнику отец Пимен.

Мы склонились перед духовным отцом, с трепетом беря благословение.

В этот период изменения в жизни монастыря происходили очень быстро и неожиданно. Дела складывались так, что, по всей видимости, лаврского эконома ждало повышение и перевод в Москву в Патриархию, а именно – в хозяйственный отдел. Он все чаще выезжал в столицу, оставляя на меня все экономские дела. Но, поскольку я не обладал ни его опытом, ни природной экономической смекалкой, мне приходилось очень тяжело. К этому добавились моя болезнь в легких и постоянное недомогание из-за страшного непрекращающегося кашля. И тут произошли перемены, которые сами по себе ускорили наш отъезд.

Эконом, у которого я был на послушании и который очень помог нам с ремонтом дома, попал в автомобильную аварию и повредил позвоночник. Ему был предписан врачами постельный режим. Все текущие дела по хозяйству Лавры легли тяжелым грузом на мои плечи. Мне приходилось, кашляя и задыхаясь, следить за всеми работами и строительными бригадами, заодно занимаясь гаражом и оформлением текущей документации. Архимандрит вел основные дела по Лавре, которые оставались на его ответственности. Во все остальные монастырские попечения мне пришлось окунуться с головой.

Мой непосредственный начальник, вызывавший во мне чувство глубокого уважения, учил меня своим деловым секретам:

– Вот как нужно нести послушание эконома: требуется четко знать, что делается сегодня, помнить о том, что будет делаться завтра, и даже думать о том, что необходимо сделать через год!

– Отче, у меня нет таких способностей, простите! К тому же у меня еще учеба на заочном отделении семинарии…

– Это не беда! Я ничего не знал в учебе, и ты не будешь знать… Главное – это послушание!

В сильном унынии я пришел к духовному отцу с вопросом:

– Что мне делать, отче? Я не готов к такому исполнению экономского послушания и растеряю последние крохи молитвы, которую удавалось поддерживать в монастырской суете!

Старец шутливо потрепал меня по плечу:

– Ты все внимание прилагай к молитве и к стяжанию мира душевного! Все остальное Бог приложит к этому, не сомневайся…

– А как же эконом наставляет меня постоянно думать о том, что я должен делать завтра и что нужно делать через год?

– Ну, это не твой путь! Держись Господа, а в остальном Бог поможет…

Из-за болезни у эконома расстроились отношения в Патриархии, что осложнило и его отношения с наместником Лавры. Всех причин и деталей происходившего не знаю, так как никогда не имел интереса и любопытства выведывать о том, что происходит среди руководства монастыря. Стало заметно, что хороших отношений между наместником и экономом уже не будет никогда. В один из весенних дней я увидел архимандрита у машины, в которой он уезжал на новое послушание в другой монастырь. Мы тепло попрощались, потому что я был искренне благодарен ему за участие к нуждам наших родителей. Сердце у него было доброе. Возможно, и он привык ко мне, так как всегда был снисходителен к моей непонятливости в экономских делах.

Эконом уехал, и я остался один на один со всем огромным хозяйством Лавры. Как нарочно, благочинный начал подходить ко мне в диаконской комнате во время облачения и вести разговоры об архимандритстве. То ли в шутку, то ли всерьез он заставлял меня примеривать архимандритские митры, улыбаясь и трепля меня по плечу:

– Отлично! Очень тебе идет! Вылитый архимандрит…

Но мне было не до шуток: тяжелое послушание эконома оказывалось мне явно не по плечу…

Иногда, когда отец Кирилл сильно простужался и болел, я ходил на исповедь к опытному, умудренному схиархимандриту Михаилу, жившему в нашем корпусе. Его ценные советы о монашеской жизни укрепили меня в желании обрести в конце концов молитвенную жизнь в горах. В одной из наших бесед он сказал:

– Пойми на опыте разницу между мудростью и глупостью!

– А в чем она состоит, отче?

– Как монах, ты должен это знать! Мудрость – это жить для спасения, а глупость – это жить как слабоумный…

– А разве в монастырях не живут для спасения?

– Жить для спасения – это значит жить настолько цельно и собранно, чтобы не терять зря ни одного мгновения. На самом деле все мы живем и толчемся в повседневной суете, забывая о главной цели, словно слабоумные… Неутомимо ищи молитву и не давай себя обманывать ложными заботами, ибо дни лукавы. Стремись так к спасению, как погребенный под землей стремится выбраться наружу!

– Ясно, отче дорогой. Вот, самому хочется попробовать жить в уединении в горах. Сильно тянет к молитве и уединению!

– Что ж, дело благое, если старец благословит. Если понять, что биться за спасение нужно каждый день с самого пробуждения, тогда не упустишь зря своей жизни. Я тебе сделаю крест-мощевик для пустыни и еще мощей подарю, чтобы Господь тебя хранил. А с кем ты собираешься в горы?

– С отцом Пименом, отче.

– Хороший монах, знаю. Бог вас благословит на пустынническое житие!

– Спаси вас Христос, отче!

Этот разговор со схимником окончательно укрепил меня в своем решении отправиться на Кавказ и положить жизнь на поиски Бога и молитвы. Отец Пимен испытывал такое же воодушевление, утешенный благословением схиархимандрита.

Оставался нерешенным самый главный вопрос, как уезжать из Лавры на Кавказ: официально, с прошением, или уехать тайно? Мы не допускали мысли о том, что нас могут отпустить официально. Прежде об этом не могло быть и речи, чтобы не попасть под запрещение в служении. Долгое время нам не удавалось прийти к единому верному решению. Тем временем наши сборы продолжались, и с отъезжающими паломниками нам удалось отправить в Абхазию часть нашего груза. Наш выбор начал склоняться к тому, чтобы уехать тайно, оставив письмо начальству с объяснением причин отъезда. Мы много молились перед тем, чтобы сказать это отцу Кириллу. В конце концов мы пришли вечером к старцу. Начал говорить, как мы условились, архимандрит. Он долго ходил вокруг главной темы разговора, пока, запутавшись, не обратился ко мне:

– Говори ты, а то у меня не получается хорошо объяснить батюшке наше недоумение…

Пришлось после такого вступления сказать прямо и открыто:

– Батюшка, отец Кирилл, простите нас. Мы решили поступить так: помня о том, что вы благословили для пустыннической жизни прожить три года в монастыре, считаем, что ваше благословение позволяет нам уехать в горы этой весной, чтобы успеть к зиме построить келью. К наместнику нам страшно обращаться, чтобы не попасть под запрет и чтобы не подвести вас нашим отъездом. Поэтому у нас остается только один вариант… – Я сделал паузу и посмотрел на отца Пимена. Тот согласно кивнул головой. – Уехать тайно и оставить в канцелярии монастыря письмо, объяснив причины нашего отъезда…

Старец молчал, глядя в темное окно, в котором отражался огонек лампады.

– Что вы нам посоветуете и правильно ли наше решение?

Мы застыли в ожидании.

Отец Кирилл опустил голову на грудь и молчал, ища решения у Господа. Не осмеливаясь его тревожить, мы тоже молчали. На колокольне уже отзвонили одиннадцать часов. Пора было уходить, а батюшка молчал. Я начал знаками показывать архимандриту, что, кажется, нам лучше уйти, но мой друг взглядом убедил меня сидеть. Так прошло около получаса. Старец поднял голову и бодрым, уверенным голосом сказал:

– Нет, отцы, ваше решение совершенно неправильно! Пишите наместнику прошение о разрешении построить скит в Абхазии как подворье Лавры. Смело идите к нему, он благословит!

– Батюшка, да у нас коленки трясутся идти с таким прошением к наместнику в кабинет…

Улыбка осветила лицо старца:

– Не бойтесь. Я его знаю, это хороший человек! С Богом!

Пока мы раздумывали о наших прошениях, у моего друга произошло важное событие, которое нас обоих сильно смутило. Из Патриархии сообщили, что указом Святейшего Патриарха Алексия архимандрит Пимен назначен игуменом возрождающегося монастыря и должен принять обитель, переданную государством Православной Церкви. Нам стало понятно, что наше дело принимает очень серьезный оборот. Мы вновь поспешили к старцу за разрешением наших недоумений. Я с одышкой поднимался на второй этаж вслед за быстро идущим отцом Пименом, недоумевая, как я смогу ходить в горах, особенно с тяжелым грузом.

Отец Кирилл начал молиться, закрыв глаза, когда услышал новость из уст моего друга. После долгих молитв он внимательно посмотрел на архимандрита, потом на меня. Мы с волнением ожидали его слова.

– Что ж, попробуй отказаться от игуменства. Напиши прошение, что хочешь подвизаться в молитве в горах. И тебе, отец Симон, – обратился ко мне батюшка, – нужно написать такое же прошение и просить разрешения подвизаться в молитвенном уединении вместе с архимандритом.

И, глядя вприщур на отца Пимена, добавил, улыбнувшись:

– Все же от своего послушания ты не уйдешь…

Но тогда эти слова старца показались нам просто указанием на будущую молитвенную жизнь моего друга.

– Батюшка, мы большую часть вещей и церковного имущества уже отправили на Псху. Нам обратно пути нет! – взволнованно сказал отец Пимен.

– Ну что же, где сокровище ваше, там и сердце ваше! Действуйте, с Богом!

Мы тут же написали прошения на имя наместника, прося разрешения на строительство лаврского скита в Абхазии в честь Иверской иконы Матери Божией, и отправились к настоятелю монастыря. Он немедленно приступил к делу, усевшись в кресло и начав с меня.

– Итак, отец Симон, ты исполнил сыновний долг перед своими родителями, и теперь пора браться за хозяйство монастыря!

– Простите, отец наместник, – собрав в себе всю твердость духа, сказал я. – Вот мое прошение! – И положил бумагу на стол. То же самое сделал и мой друг.

Быстро прочитав оба прошения, наместник бросил листы перед собой. Явно озадаченный, он нахмурился. Мы стояли ни живы ни мертвы.

– С вашими прошениями все ясно, – наконец проговорил отец Феофан. – Молитва, уединение и все такое… Но лучше вам забрать их обратно!

– Простите, отец наместник, но наше решение родилось не вчера. Мы долго готовились к горам, и обратно прошения не возьмем! – с твердостью в голосе заявил издатель.

– Кто же будет тогда нести послушания в монастыре, если вы уедете в горы, потому что вам хочется молиться? Потом другие захотят уехать?..

– Отец наместник, Бог найдет для монастырских послушаний более подходящих! Преподобный не оставит Лавру без милости… – поддержал я моего друга.

Возникло тягостное молчание.

– А как же ты, отец Пимен? – обратился наш начальник с вопросом к издателю. – Тебя Святейший в монастырь игуменом назначил, а ты в горы просишься?

Он резко встал, достал с книжной полки какую-то книгу и неожиданно прочитал стихи, не помню какой поэтессы. В них говорилось о том, что долг нужно исполнять прежде всего, а остальное подождет. Мы молчали.

Затем отец Феофан как-то очень вдохновенно сказал, глядя в раскрытое окно с синеющим за ним небом:

– Да… Помню, сижу весной в горах. Вверху снег, а внизу алыча вся в цвету. Сидишь с четками – красота! Ладно, подпишу ваши прошения… А духовник согласен?

– Согласен, отец наместник! – обрадованно ответили мы. – Благодарим вас от всего сердца!

Настоятель ушел в соседнюю комнату и вынес оттуда брезентовую штормовку и брюки:

– Вот, отец Симон, дарю! Для твоего роста подойдет. Шил когда-то для себя, мечтал о пустыне…

Выйдя из кабинета, отец Пимен почти бегом поспешил к батюшке. Я, кашляя, устремился за ним.

– Отче, дорогой, наместник подписал наши прошения! – с порога выпалил мой друг.

– Что ж, Бог вас благословит! – удовлетворенно сказал старец. – А Святейшему я расскажу о вас, чтобы все было по благословению…

Когда мы выходили из кельи, старец тихо тронул меня за рукав:

– Ну что, на свободу, отец Симон?

– На свободу, батюшка…

Как позже сообщил нам отец Кирилл, Патриарх, узнав, что двое монахов Лавры, духовных чад батюшки, подали прошения на молитвенное уединение и строительство скита в Абхазии, заметил: «Слава Богу, что еще есть такие монахи… Пусть едут! А с блаженнейшим Илией я улажу…» Грузинский Патриарх не стал препятствовать нашему поселению в его владениях, только ответил: «Пусть сидят тихо и не занимаются никакой пропагандой…»

Через неделю мы получили от наместника официальное разрешение на отъезд в Абхазию для строительства скита с сохранением нас в списках братии. Еще он благословил казначею и вновь назначенному эконому оказывать нам всяческую помощь и содействие. Кстати сказать, новым экономом стал монах, с которым мы вместе жили послушниками бок о бок в одной келье. В дальнейшем он проявил недюжинный талант в хозяйственных делах монастыря и большие организаторские способности, став впоследствии видным епископом Православной Церкви. В восстанавливающийся монастырь игуменом был определен другой насельник Лавры, почитаемый всеми проповедник и богослов, преподаватель Духовной академии.

В течение оставшихся зимних месяцев мы готовились к горной жизни, примерно зная, какие условия нас ожидают. Вернее сказать, нас ожидало отсутствие всяких условий. С паломниками, отъезжавшими в Абхазию, нам удалось отправить кувалды, кирки, клинья, лопаты, пилы, топоры и другие инструменты. Эконом благословил нам заказать в столярной мастерской легкий разборный престол и такой же небольшой жертвенник. Для горной кельи столяры изготовили разбирающиеся двери и окна со стеклопластиком, удобные для переноски в рюкзаках. На ракетном заводе нам выделили тонкий пластик, который мы распилили, подогнав размер под станковый рюкзак. Мастера-столяры сделали все с любовью и на славу. Этим они сэкономили нам уйму времени при постройке церкви и кельи. Спаси их Бог и Матерь Божия!

Поначалу с нами пожелали поехать в горы некоторые из старых опытных плотников Лавры, получив благословение наместника. Но начавшееся повсеместно возрождение разоренных большевиками лаврских подворий заставило начальство пересмотреть свое решение. Специалистов оставили на монастырских стройках. Пока мы нашли лишь энтузиастов для перевозки груза.

В основном это были двадцатилетние молодые ребята, радующиеся поездке к Черному морю. К началу нашего отъезда большую часть груза помощники уже перевезли к дьякону и его матушке в Сухуми. Но не все из них имели решимость отправиться в горы и помогать нам в строительстве церкви и келий.

Наши приготовления к отъезду из Лавры невозможно было утаить от монахов. Среди них начали ходить разнообразные слухи и догадки.

– Отец, – как-то обратился ко мне один из сочувствующих нам монахов, – тебе что, больше других надо? Ты иеромонах. Литургии служишь. Келья у тебя есть. О тебе заботятся. Что тебе нужно еще?

На подсобном хозяйстве монастыря, позднее переименованном в скит, подвизался хороший опытный монах, которого мы с отцом Пименом очень любили. С ним мы заложили деревянную церковь в скиту в честь преподобного Сергия. Он был не прочь поехать на Кавказ и нередко заводил с нами об этом разговор. Но, когда наступило время нашего отъезда, он засомневался:

– Ох, отцы дорогие, сильно я привязан к Лавре! – сетовал этот монах перед прощанием – У меня здесь теплая келья, белье стирают, чада духовные приходят… Наверное, я все же останусь в монастыре, простите меня…

К нам подходили и другие монахи:

– Отцы, вы что, уезжаете на епископство? Кого из вас в епископы возводят?

Наш друг, отец Анастасий, назначенный заведующим лаврским издательством, снабдил нас святоотеческими книгами и просил держать с ним связь. Он обещал, что летом непременно приедет к нам помолиться. Этот милый и верный своему слову человек приезжал в наш скит неоднократно, участвуя в трудных походах и переходах, и был всегда незаменимым спутником и молитвенником, деля с нами тяготы горной жизни. Схиархимандрит Михаил для нас с отцом Пименом вырезал из абхазского кипариса два нательных креста-мощевика и с сочувствием попрощался с нами:

– С Богом, отцы! Был бы помоложе, непременно поехал бы с вами…

Подошло время прощания с Лаврой. Отслужив литургию, мы приложились к святым мощам преподобного Сергия и помолились в его келье, прося помощи у Матери Божией. Затем пришли к старцу попрощаться.

– Скажите, батюшка, как нам жить в уединении? Кто будет старшим или старшим будет один из нас попеременно? – задал вопрос духовнику отец Пимен.

– Вам надлежит хранить монашеский устав. Старший из вас архимандрит. Ему и следует оказывать послушание.

Старец обратился ко мне:

– Слушайся его, он – начальник скита, а ты его помощник!

Отцу Пимену отец Кирилл сказал:

– А ты, как старший, не пренебрегай советами младшего. Живите в мире и единодушии. Но помни, отец архимандрит, что от игуменства не уйдешь…

– Как благословите, отче! – ответил тот.

Посмотрев нам в глаза долгим проникновенным взглядом, старец промолвил:

– А все-таки жаль, что вы уезжаете…

Мой друг, получив благословение, вышел. Я, улучив минуту, горячо сказал:

– Батюшка дорогой, нам тоже очень жаль с вами расставаться! Я не знаю, как там, в горах, буду без вас…

– Духом, духом будем вместе! – тихим, но твердым голосом ответил отец Кирилл и добавил: – «Симоне Ионин, любиши ли Мя?»

– Люблю, батюшка. Вы знаете, что я люблю вас…

Мне тогда слова его показались красивой аллегорией. Я еще не постигал всей благодатной силы, которую старец вложил в них…

Страх перед людьми и стыд перед ними не сравнятся никогда со страхом и стыдом перед Богом. Но первые владеют нами, когда мы далеки от Бога, а вторые помогают нам, когда мы далеки от людей. Все дурное и греховное обладает нечеловеческой цепкостью, чтобы, подобно острым шипам, удержаться в душе. Но благодать и смирение не цепляются за нее. Сама душа призывает их, и они становятся ее жизнью и опорой.

СУХУМИ

Возжелав стать светом в самих себе, часть ангельских сил, а затем и подобные им души стали тьмой и ниспали во тьму. Обратившие же лица ко Господу стали светом в Господе. Преодолев желание земных наслаждений, душа, возжаждав Небесной благодати, утешается в ней неизреченным утешением, еще на земле став обитательницей Небес. Перед решительным шагом – отречением от мира – душа словно замирает, постигая, что это ее истинный шаг в вечность.

Не пытаясь понять Бога, мы можем реально жить в Нем, понимая, что такое – жить в Боге по благодати сердцем, очищающим себя от грехов покаянием, в то время как запутавшиеся в грехах не могут это понять своим испорченным разумением. К этой благодатной жизни мы устремились всей душой, решив стяжать ее в покаянии и молитве.

После благословения у старца мы подошли под благословение наместника. Архимандрит благословил нас молча, а мне сказал:

– Знаешь, отец, чтобы там ни было, подвизайся с Богом! Только об одном прошу: не пиши никаких политических воззваний! Даже если будешь жить не в горах, а на берегу Черного моря, я смогу понять… Только воззваний не пиши!

– Благословите, отец наместник, обещаю не писать их! – искренне ответил я, глубоким поклоном пытаясь выразить ему свою благодарность.

Теперь, когда я пишу данные строки, верю, что благородные поступки, которые этот облеченный церковной властью человек сделал для меня, превышающие обычную меру монаха, навсегда останутся в моем сердце. Надеюсь также, что эту книгу он не воспримет как воззвание…

Затем мы попрощались с благочинным и с близкими монахами. Если ко всем нашим беседам, переговорам и хождениям добавить мой никогда не перестающий кашель, то примерно будет ясна обстановка, в которой происходили эти сборы перед отъездом в Абхазию.

Новость о происходящих приготовлениях распространилась среди строителей. Молодые рабочие присоединились к нашему намерению построить скит в горах. Многие из них подошли к наместнику и выразили желание поехать с нами, чтобы на месте помочь в строительстве церкви и келий. Не колеблясь, отец Феофан великодушно разрешил взять с собой некоторых из молодых лаврских плотников. Но как раз перед отъездом началось восстановление Гефсиманского скита. Наместник, сославшись на полную занятость всех лаврских рабочих, благословил в конце концов взять с собой добровольцев из числа трудников монастыря. Отец Пимен поездил по подсобным хозяйствам, заглянул в различные хозяйственные службы и сумел подыскать кандидатов для поездки в Абхазию. Набралось пять-шесть хороших, работящих энтузиастов, совсем еще мальчишек, многие из которых никогда не держали в руках никаких инструментов кроме лопаты. Но и за этих ребят, которые согласились жить с нами в горах, мы с отцом Пименом благодарили Бога. С нашими помощниками мой друг договорился, что он приедет за ними, когда мы устроимся на Псху.

Прощаясь с родителями, мы оставили им запас круп, муки и других продуктов. Добрый отец Анастасий, заведующий издательством, пообещал, вместе со своей отзывчивой помощницей, заботиться о наших пенсионерах. Заботливый благочинный пообещал следить за тем, чтобы родителей, особенно в зимний период, исповедовали и причащали лаврские иеромонахи. Мой отец за зиму очень подружился с сотрудниками отдела кадров и бухгалтерии, где всегда радостно встречали его приход. Любимым местом его церковного утешения являлась рака преподобного Сергия в Троицком храме. Там он часто проливал слезы, утешаемый благодатью преподобного. В келье батюшки он также всегда находил ласковый прием, что было его вторым утешением. Мы договорились с отцом писать друг другу письма, и я дал обещание, что буду навещать его раз в год, если у него будет в порядке здоровье. В случае, если отец разболеется, я пообещал ему оставить горы. Расставаясь, он не скорбел и, кажется, находился в хорошем расположении духа. Таким я запомнил на прощание своего старичка, не ведая, что впереди меня ожидают долгие годы разлуки с ним и со старцем.

Итак, держа в руках билеты на поезд Москва – Сухуми, сразу после Пасхи мы с отцом Пименом, пыхтя, затащили в купе свои вещи. Проводники ошеломленно смотрели на огромное количество багажа. Некоторые сумки нам пришлось уложить в проходе между нашими полками. Духовные чада, прослезясь, провожали архимандрита. Последние сумки, которые мы чуть было не забыли на перроне, они забросили в тамбур, когда поезд уже набирал ход. Со мной осталась болезнь и мучительный удушающий кашель, который забирал все силы и приводил в отчаяние своей безнадежностью. Такое состояние не давало никаких шансов на исцеление. Я уже не надеялся выздороветь и уезжал из Москвы с готовностью покориться судьбе и умереть в горах, но только не в больнице.

Где-то на подъезде к Сухуми мне стало значительно лучше. Болезнь совершенно исчезла, и я от радости выбросил все свои лекарства и трубки, в которые дышал. Они уже больше не были нужны, так как кашель прошел сам собой. В восторге мое сердце благодарило Господа и всех людей, помогавших мне вернуться в родные горы, особенно любимого батюшку. В окне вагона плескалась и шумела синева весеннего моря, в противоположном окне молодая зелень проносящихся мимо буков и грабов звала к себе свежими и пряными запахами густого леса.

На привокзальной площади нам удалось договориться с водителем небольшого грузовика, и вскоре мы уже выгружались у дома диакона. Матушка выбежала радостная и, вытирая платком слезы, начала обнимать нас, как родных сыновей. Сообща мы распределили привезенный груз. Часть вещей, предназначенных для хозяев дома, передали им в руки, часть груза отложили для пустынников, остальное упаковали для Псху, где нас ожидала новая и неведомая жизнь.

Чем больше мы сближались с этой богобоязненной сухумской четой, тем больше приоткрывались различные интересные обстоятельства их духовного пути. К этим гостеприимным людям много лет подряд ездили старцы Лавры, в том числе и отец Кирилл. В шестидесятые годы отцы Глинской пустыни, после закрытия обители, перебрались на Кавказ, в Абхазию, и подвизались в горах. У старца Серафима Романцова матушка Ольга была одним из многочисленных его чад. Если остальным сестрам отец Серафим благословил пустынножительство, то Ольге и Григорию духовный отец дал послушание служить Господу странноприимством, принимая всех пустынников и паломников и обеспечивая их кровом и едой.

Периодически навещая монахов, матушка некоторое время подвизалась вместе с сестрами рядом со старцем в горной пустыне. Но затем случилось так, что она захворала, испытывая сильные боли в животе. Ее срочно отвезли в больницу и сразу положили на операционный стол. Вскрытие показало полную запущенность болезни и невозможность операции.

– Зашивайте! – махнул рукой хирург. – Она до утра не дотянет!

На утреннем обходе он спросил:

– А как больная? Уже умерла?

– Нет, живая! – ответила медсестра.

– Как живая? Не может быть! – изумился доктор.

Обследовав больную, он поразился:

– Действительно, все в порядке! Это очень странно… Немедленно отправьте ее на операционный стол!

Теперь уже запротестовала матушка, решительно потребовав отвезти ее домой.

– Снова резать меня ни за что не позволю! – твердо заявила она.

Несмотря на пререкания и скандал с главным врачом, больную увезли домой. Она постепенно поправилась, встала на ноги и служила пустынникам и паломникам чем могла. К этому времени, с благословения старца Серафима, ее муж Григорий был рукоположен в диаконы в сухумском соборе. Так матушка осталась жива, благодаря Бога, совершенно не ведая, что у нее внутри и как она живет.

Отец Серафим перед своей благодатной кончиной передал духовных чад отцу Виталию, выдающемуся подвижнику нашего времени, в будущем архимандриту. Будучи в юности странником, которому приходилось ночевать даже в сугробах, а затем став труд-ником в Троице-Сергиевой Лавре и подвизаясь в самоотречении и молитве, он постоянно искал места для молитвенного уединения, прячась для этого в нетопленых сырых помещениях или в кабинах насквозь промерзших грузовиков монастыря. Такая ревностная жизнь закончилась туберкулезом легких, который быстро перешел в последнюю стадию. По благословению Глинских отцов отец Виталий уехал к кавказским пустынникам умирать. Так как неизбежная скорая смерть была уже заведомо предсказана врачами, подвижник не щадил себя в служении братьям и отцам.

Вопреки диагнозу докторов, все произошло совершенно наоборот. Монах не только полностью исцелился, но и сумел стяжать великую благодать, став прямым наследником духовного опыта Глинских старцев. К нашему приезду он вышел из пустыни и жил в Тбилиси в полном здравии под покровом владыки Зиновия, Глинского старца, окормляя многочисленных духовных чад. В ту пору матушка Ольга состояла в переписке с этим удивительным человеком и благодатным духовником. Как-то само собой получилось, что он стал в Абхазии нашим духовным покровителем и защитником.

Со слов матушки, под большим секретом, нам стало известно, что в Сухуми живет в затворе очень известный лаврский духовник.

– Он даже выше отца Кирилла! – шепотом сообщила нам матушка. – Он большой друг вашего батюшки, но никого просто так не принимает. Только тех пускает к себе на исповедь, о ком известит ему Бог…

Нам с архимандритом пока не было необходимости разыскивать этого знаменитого духовника, живущего в городе в полном затворе. Но что-то из этого рассказа запало в мою душу, и встреча с этим старцем произошла в скором времени, когда ее благословил Господь.

Еще один удивительный человек жил до нас у верующих супругов и скончался у них на руках за несколько лет до нашего приезда. Его звали Ленечка. Все его тело было парализовано, он мог только говорить. Но людей он видел насквозь и даже то, что совершалось на расстоянии. Когда в калитку стучали паломники, Ленечка просил матушку:

– Ольга, скажи им, пусть выкинут газеты. Они их с собой принесли!

Другой женщине, пришедшей за советом, он сказал:

– Варвара, сейчас пост, а ты вчера съела пирожок с мясом!

– Так я же путешествующая, Леня… – оправдывалась та.

– Какая ты путешествующая? По базарам, что ли?

Мне запомнился рассказ о том, как Ленечка на расстоянии увидел, что бандиты убили пустынника иеродиакона Исаакия, бросив его в пропасть. Отправленные на поиски люди нашли тело погибшего в камнях под обрывом. Все произошло именно так, как рассказывал прозорливый. Удивленный рассказами о чудесном даре Ленечки, я спросил по телефону у отца Кирилла:

– Батюшка, как понимать прозорливость Ленечки?

Старец ответил:

– Есть люди, которые имеют такой дар от рождения. Они все говорят правильно, но духовно окормляться у них нельзя.

– Почему, батюшка?

– Потому что у них нет духовного опыта…

В первые же дни нашего пребывания в Сухуми мы отправились на могилку старца Серафима на окраине города. Церковь и кладбище находились в ведении грузинского священника, который принял нас очень доброжелательно. Он указал нам место упокоения старца. Такая благодать и такой мир почивали над этим местом, что не хотелось уходить. Высокие кипарисы осеняли надгробие преподобного. Легкий ветерок тихо шумел в их вершинах. Долго мы стояли у могилы светильника Божия, прося у него святых молитв.

– Хорошо было бы лежать неподалеку от старца, пусть даже где-нибудь в уголке этого кладбища! – неожиданно для самого себя произнес я.

Архимандрит согласно кивнул головой:

– Если таковы плоды пустынной жизни, то стоит попытаться и нам, недостойным, хотя бы стать тенью их святой и богоугодной жизни… – задумчиво произнес он.

С горячей признательностью любви и благодарности мы поднялись на Иверскую гору к часовне в честь чудотворной Иверской иконы Матери Божией. С умилением в сердцах отслужили молебен и пропели акафист у иконы Пресвятой Богородицы. Сколько раз мы молились перед ней в юности, прося помощи и заступничества. Эта святая икона вошла в мою жизнь и стала верной спутницей во всех жизненных обстоятельствах. Поэтому наш будущий скит мы вверили нашей Владычице и Заступнице, надеясь с ее помощью обрести в горах место для строительства монашеского скита. Единодушно мы решили назвать его в честь Иверской иконы Матери Божией. С собой я вез в небольшом киоте фотографию популярной в то время Монреальской иконы Богородицы, которая была написана в афонской келье на Катунаках.