Текст книги "История моей жены. Записки капитана Штэрра"

Автор книги: Милан Фюшт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 25 страниц)

Поэтому я сделал вид, будто внимательнейшим образом изучаю собственные ботинки, и ответил ей, адресовав свои слова полу:

– Как мило… – и тотчас добавил:

– Я направляюсь к берегам Индии. Не хотите поехать со мной?

И все это над головой Кодора, словно его и не существовало на свете.

Но он-то был. И вскорости позволил нам в этом убедиться.

Поблизости раздался негромкий хлопок, как будто где-то хлопнули дверью.

– Похоже, вернулись домой, – пробормотал Кодор и зевнул.

– Домой? – переспросил я. – Но кто? – Коль скоро Кодор сам не раз заводил разговор об этом, решил и я наконец поинтересоваться.

– Кто? Соседи, – отвечал Кодор. – Вернее, соседи, да не совсем. Квартира-то здесь одна, просто я разгородил ее пополам, когда покупал для нее, – пояснил он тем же вялым тоном, будто бы только что проснулся и ему неохота разговаривать.

– Я хочу, чтобы она находилась под надзором, – внезапно повысил он голос. – Желаю знать о каждом ее шаге.

Я не сразу смекнул, что к чему. Только видел, что миссис Коббет залилась краской и от смущения даже сделала вид, бедняжка, будто сдувает с рукава пылинки.

– Ну, наконец-то признались. – Она сделала неудачную попытку улыбнуться и тотчас посерьезнела. Даже встала с места.

– Отчего ж не признаться? – ответил ей Кодор. – Да и вообще, к чему ей оставаться здесь одной-одинешеньке? Со стряпней и домашними хлопотами возиться незачем. Вот я и выписал сюда своего родственника, который зарабатывает этим и живет за мой счет со всеми своими домочадцами. Зовут его Шпинт, если хочешь знать.

– Да неужели? – изумился я, все еще не желая верить своим ушам. – И тебе действительно известно о каждом ее шаге?

– А как же иначе? Вполне естественно. Знаю, где бывает она, кто приходит сюда, – все знаю. Да и соседям известно, что интересует того, кто дает им заработать на хлеб… Или я не в своем праве? – насмешливо глянул он мне в глаза. – Таково мое желание…

Я обвел взглядом комнату.

Миссис Коббет стояла ко мне спиной и что-то упаковывала – скорее всего, дорогостоящие сигары, чтобы не вывалились из шкатулки. Это был дурной знак – сдача на милость победителя. И полтретьего ночи на дивной красоты позолоченных настенных часах – тоже было дурным признаком. Что я здесь забыл? Я малость охолонул, вне всякого сомнения, и все же сидел, не двигаясь с места. Мне было любопытно, что означает эта сцена? Куда гнет старик?

– А ты разве никогда не бывал здесь? – вдруг спросил он. – Впрочем, даже если бы и побывал, – добавил он, – ты же Эренманн (он употребил именно это слово!), благородный рыцарь, а значит, сразу же признался бы мне: «Друг мой, сегодня я наведался к твоей любовнице!»

– Ты даже в прошлый раз проявил себя истинным рыцарем. Да, кстати, чтобы не забыть: я ведь выиграл тот процесс и без твоей помощи, поскольку правда была на моей стороне.

– Выйдите отсюда! – окрысился он на миссис Коббет. – Мне нужно потолковать с этим господином. По деловым вопросам, – презрительно добавил он. – И сварите кофе, у меня болит голова.

Миссис Коббет вышла из комнаты.

– Ну ты, старый сучок! – приступил я без промедления, так как от злости готов был вылезти из кожи вон. – Выкладывай, что ты там собираешься со мной обсуждать! Или захотел что-то выведать? – я рассмеялся ему в лицо. – Думал, я привык трепать языком направо-налево? Подпоить решил? Небось воображаешь, будто у тебя одного под шляпой мозги, а у других – каша?

Я уж больше не знал, чем бы еще его уесть.

– Ну, а если даже я и отношусь к твоей возлюбленной с обожанием, что с того? Одному можно, другому нельзя?

У меня даже веки подергивались от возбуждения. Я захлебывался словами, которые сами рвались на язык. Чувства требовали выхода – носиться по комнате, подхватить мерзкого старикашку и заставить плясать со мной. А я бы еще похлопывал его по лысой макушке.

– Ну что, грабитель, струсил? – не оставлял я его в покое. – Разве не ты так долго втолковывал мне, что удел слабаков – подыхать и как можно скорее? Что скажешь? – и я опять рассмеялся ему в лицо.

Что ни говорите, а сидит жестокость в человеке. А уж если стыдно за себя, тем более яришься. Мне же ох до чего неприятно было вспоминать, как я только что распускал язык, внушая себе, будто он спит и ничего не слышит.

Еще немного, и я бы выпалил ему все: что она была моей любовницей, да еще разукрасил бы подробностями, вызвал бы в глазах его потаенную боль безжалостными словами: «Было ваше, стало наше!» – лишь бы заставить его хоть как-то отреагировать.

– Глупец ты и жалкий кривляка, – продолжил я чуть ли не с печалью. – Ну что ты можешь со мной сделать? Даже если, допустим, я действительно люблю ее, а она отвечает мне взаимностью. Захочу – и завтра-послезавтра увезу ее на своем корабле. И что ты тогда будешь делать, почесывать в затылке?

– Прямо так, возьмешь да увезешь ее? – спросил он наконец, потому как до сих пор отмалчивался. И заговорил, словно спешил поделиться тайнами, – скороговоркой и почти беззвучно. – И не дери глотку! – походя одернул он меня. – Совсем не обязательно слышать ей всякие глупости. Она и без того не шибко умна, бедняга. Можешь делать с ней, что угодно… Ей ведь без разницы, кого любить, – добавил он.

– Этим меня не запугаешь. И охоту не отобьешь. Или думаешь, вы меня обобрали, жизнь мою загубили, и я не скажу ни слова, только посмеюсь? И ничего вашего не трону, потому как нет для меня большей радости, чтобы вам сладко жилось?..

– Плохо же ты меня знаешь, – мрачно добавил я, перейдя на серьезный тон. – Я такой же безжалостный и жестокий, как и все вы. Во всяком случае, постараюсь им стать. На сей раз нашла коса на камень. И если ты пожелаешь так, я поступлю этак, договорились? А чего я хочу, ты вскоре узнаешь! – И я поднялся с места.

– Ладно, – кивнул Кодор. – Приданое требуется? Могу предложить жилетку. – И принялся расстегивать пиджак.

– Нет, есть вещь поценнее, – сказал он. – Моя вставная челюсть. – И вытащил ее изо рта.

Над сценкой можно бы и посмеяться, но я случайно взглянул на него – до сих пор как-то не хотелось его видеть. И зрелище, представшее моим глазам, было не из приятных. Виду него был не просто бледный, а, как говорится, дохлый. «Этот, похоже, был в загуле», – подумал я однажды об одном покойнике, у которого глаза были обведены темными кругами. Не слишком заметными, но весьма характерными. То же было и с Кодором. Рот дергается, а глаза – точно помню – взмокли, как у человека, который силится, но не может заплакать. И вдобавок ко всему – без зубов он и вовсе походил на собственного дедушку.

– Я сказал: вон отсюда! – прикрикнул он на сунувшуюся было в комнату миссис Коббет. – Наш разговор еще не окончен. – Он прилег на софу, беззвучно шевеля губами.

А меня – Бог весть по какой причине – вдруг пронзил ужас: что, если мисс Бортон в страхе выдала меня кому-нибудь, скажем, мадам Лагранж? Сказала, что я в Лондоне, и этой малости достаточно. Слишком многое от этого зависит.

«Какой же я остолоп! Ведь мог бы догадаться, увидев, как она испугалась выражения моих глаз».

Озарение промелькнуло далекой молнией, и я тотчас заторопился уходить. В этот момент мне стало ясно, что делать и где быть. Где то единственное место на земле, куда я должен отправляться немедля.

Незачем говорить, что я совершенно протрезвел. Я был холоден, как моя трубка.

«Что же ты натворил?» – уставился на миг я перед собою.

А Кодор промолвил:

– У меня рак. – И сразу же после того: – Что теперь станется с этой женщиной?

В нем больше не было ни язвительности, ни высокомерия. Сломленный старый человек и смертельно больной.

– Только ты не говори ей, – он предостерегающе поднял палец. – Несмотря на всю свою ненасытность, она ведь любит меня.

Едва я успел приблизиться к своему дому, как от подъезда тронулся автомобиль. Было, должно быть, часов пять утра. Именно в этот момент хлопнула дверца, и у меня до сих пор стоит перед глазами падающий снег в свете вспыхнувших автомобильных фар: невесомо легкие пушинки, пляшущие в воздухе.

Поддавшись внезапному побуждению, я низко надвинул на глаза шляпу и отскочил от лучей рефлекторов. Автомобиль покатил.

– Счастливого пути! – крикнул кто-то вслед отъезжающим, и я тотчас узнал этот голос.

– Кто эти люди? – мигом подступил я к мужчине. И поскольку перепугался он до невозможности, пришлось подхватить его под руку.

– Кто это был? – повторил я вопрос и потащил его к ближайшей площадке, где царил мрак.

Пит Хоррабин, хозяин нашего пансиона, имел обыкновение рано вставать. При виде меня он чуть не окочурился со страху, даже сигара выпала у него изо рта.

Напрасно, мол, я мучаю его, почем ему знать, кто там был.

Пришлось усилить натиск:

– В машине была моя супруга?

Он противно заскулил, словно у него болело ухо.

– Там сидела моя жена? – Похоже, по-хорошему с ним ни до чего не договоришься.

– Неужто не понятно? – изменил я тактику. – Сейчас прибью насмерть, и никто не увидит. Даже не узнают, за что вы поплатились жизнью. В той машине уехала моя жена?

Он смотрел на меня, как безумный.

– Конечно, – отвечал он, рыдая в голос. – Конечно же ваша жена.

– А еще порядочный человек называется. Так вот кого вы покрываете? – я замахнулся было на него.

– Какой ужас! – взвыл он. – За что мне такие несчастья? Ведь я совсем не в себе, язык заплетается, наверное, хватил удар, не иначе.

Разве не я самолично говорил ему перед отъездом, что жена моя отправляется на отдых к морю? Не я торговался с ним за аренду, настаивая на половинной оплате за период нашего отсутствия? Уму непостижимо, почему после всего этого я обращаюсь с ним так незаслуженно грубо.

– Нечего тянуть время. Кто еще был в машине?

– О Боже милосердный! – взмолился он. – Видно, мир перевернулся вверх тормашками. Разве не вы заявили мне, что за вашей женой заедет француженка, которая встречала здесь с вами Рождество?

Тут меня самого чуть удар не хватил.

– А из мужчин разве никого не было?

– Был какой-то мужчина. Утонченный такой господин. Не иначе как супруг той французской мадам.

Я немного утихомирился. Спокойствие в таких случаях дает лучший результат. Да и к чему допытываться, кто был в машине, когда я и без того знаю! Я оглядел площадь.

Несколько такси ехало в том направлении, одно остановилось на мой свист. Хотя бы в этом удача.

– Садитесь в машину, – негромко скомандовал я владельцу пансиона. – И – молчок, если вам жизнь дорога.

– Куда поедем? – спросил я старика.

– Чаринг-Кросс, – вымученно пробормотал он.

– Это другой разговор! – одобрил я. – К поезду на Дувр! Гоните поживей, чтоб не опоздать.

Старика я тоже затолкал в машину. Зачем – не знаю сам. Возможно, надеялся выведать по дороге подробности. Но напрасно.

Отвезите его к церкви, и он, мол, там поклянется, что видел «того господина» всего два раза. Он его и не знает-то толком, поскольку тот не жил в пансионе. Впрочем, сейчас ему вспомнилось, что это третий случай, так как один раз они встретились в подъезде. От него, хозяина, ничего не укроется, я же знаю, какой он наблюдательный, а если не знаю, то могу верить ему на слово. Он человек наблюдательный, все примечает и запоминает. Остановите автомобиль, и он тотчас мне поклянется…

Ни к какой церкви я его не повез, зато удалось из него вытянуть, что мои предположения оказались верными: мисс Бортон, видимо, действительно проговорилась, что видела меня в Лондоне или встретила на улице. Потому как сегодня ночью жена даже оставила для меня письмо в конторе пансиона с тем, чтобы утром его переслали в «Брайтон», а кроме мисс Бортон никто не знал, что я остановился там… И еще одна деталь: со вчерашнего вечера они упаковывали вещи, причем все трое, и прихватили «много всего», потому как багаж получился объемистый, чему лично он очень удивился, ведь отдых предполагался коротким…

Большего мне и не надо было. Даже если у старика рыльце и в пушку… но вряд ли. Он оказался примитивнее, чем я думал. К чему его дольше терзать, пусть себе отправляется восвояси.

– Расплатитесь с шофером, – велел я, выскакивая из машины. И тут он расхрабрился.

– Я подам на вас жалобу за ущемление личной свободы и прочие нарушения закона, – крикнул он мне вдогонку, но меня и след простыл.

Я не бежал, а летел. Вы и представить себе не можете, на какие чудеса способны мои ноги в случае необходимости! Правда, и люди помогали – пройти без очереди, протолкаться к кассе и прочее. Вообще, ста пяти килограммам, как правило, уступают, я проверил на опыте.

– Дувр! Дувр! – кричал я с какой-то легкостью на сердце, и повсюду мне кивали, махали руками, указывали. В результате удалось успеть на поезд, готовый тронуться.

– Благодарю тебя. Господи! – прошептал я и, подобно киногерою, застыл в коридоре отдышаться. Сердце колотилось как бешеное.

Сперва я прошел весь состав из конца в конец, а затем, после некоторой рекогносцировки остановил свой выбор на купе первого класса с опущенными занавесками. С ключом от подъезда на пальце я отворил дверь.

– Доброе утро.

И когда на мое приветствие не ответили, продолжил:

– Ты стала носить лорнет, дорогая?

В руках у нее был тот же лорнет, что и тогда на балу. Очень изящный, в золотой оправе. Она сразу же поднесла его к глазам – может, в растерянности, а может, чтобы убедиться, действительно ли это я. И тогда я вновь увидел, какими огромными могут стать эти глаза.

Поль де Греви выглядел чрезвычайно элегантно. Японский жилет, изящная сорочка и коричневый дорожный костюм – безукоризненно. После недолгих колебаний он вознамерился было вскочить, но я его мигом осадил. Не рукой – пнул его в лодыжку ото всей души, думаю даже, она сломалась, потому что он рухнул на сиденье, как подкошенный. И губки свои бантиком тотчас сжал – плотно-плотно.

– Чтоб не пикнули у меня, – приказал я. К тому времени сердце мое билось уже поспокойнее.

А когда он еще разок попробовал трепыхнуться, я лишь смазал его по носу, и этого оказалось достаточно. Изо рта и из носа моментально хлынула кровь.

И тут я наконец повнимательней разглядел этого кавалера.

До чего же у парня кишка тонка! Богом клянусь, руки чесались разделаться с ним по-палачески: представил себе, как выдавлю ему оба глаза, а потом сброшу с поезда на полном ходу. И все это здесь, на глазах у его любовницы. Только зачем спешить? Разберемся-ка с моей женушкой.

Она недвижно застыла на месте, не в силах проронить ни звука. Словно бы ждала, когда же на нее обрушится удар. А ее злой рок, то бишь я, вместо того, чтобы решать, как мне поступить, обратился к ним с речью:

– Славно же вы путешествуете на мои денежки. Первым классом! Какая наглость! А ну, давай сюда акции! – приказал я жене, неожиданно для самого себя.

Богом клянусь, до того момента я о них и не думал. Были у меня акции некоего общества «Цинциннати Рэйлвей», доставшиеся в наследство от отца, и я совсем недавно взял их из банка, аккурат перед поездкой. Собирался было прихватить их с собой в Брюгге, но потом передумал. И вот сейчас чутье мне подсказало, что эти голубки их украли. И правда.

Жалко было не только ценных акций. Но чтобы я же оплачивал их свадебное путешествие!

– Какие акции? – спросила жена мертвым голосом.

– Ты только не шустри, – цыкнул я, заметив, что она присматривается к стоп-крану. Да и Дэден завозился, прижимая к лицу окровавленный платок; видимо, нога очень болела.

– Я на расправу короток, – поднял я палец, на котором был ключ. – Все мои действия продуманы, а главное – обоснованы.

И тут я наконец посмотрел ей в глаза. До этого момента мы избегали встречаться взглядами. Впрочем, у меня такое впечатление, что она не очень-то хорошо и видела, словно сквозь туман: это чувствовалось и по выражению ее глаз, и по их цвету. Сама она была очень бледна, а белки глаз – сплошь в красно-розовых прожилках, вероятно, от волнения. Она уставилась на меня неуверенно и бессмысленно, точно слепая.

Но когда мне удалось перехватить ее взгляд, в нем что-то всколыхнулось. Судя по всему, до ее сознания все же дошло, что это я, потому как она встала с места. И сделалась послушной, точно ребенок. Все остальное прошло без сучка без задоринки, она подчинялась каждому моему приказу.

Колеса поезда ритмично постукивали.

Жена молча сняла сверху дорожный чемодан, даже ключи выудила без задержки и наконец извлекла на свет Божий акции. Ей, вероятно, так мучительно стыдно было доставать и вручать их, то есть самим жестом признаться в том, насколько подло и безнравственно она злоупотребила моим доверием даже в денежном отношении, что затуманенный рассудок продиктовал ей такие слова:

– Вот акции. Не сердитесь на меня. – И поскорей отвернулась в сторону, лишь бы не смотреть туда.

Я был удовлетворен и этим: один-единственный раз в жизни она почувствовала себя пристыженной. Наконец-то раз в конто веки. После этого я и затих.

К тому же была она полноватая, пухлая, совсем не в моем вкусе. Разнесло ее, что ли? Чужая какая-то. Или это всего лишь давнее явление? Ведь со мной и прежде так бывало: если я слишком много времени отводил ей в своем воображении, после этого она никогда не была мне нужна. Так и сейчас.

«А может, это вовсе и не моя жена», – даже такая нелепость мелькнула в голове. Хотя именно так оно и было.

«Пока они туда добрались, огонь уже погас», – было написано на одном плакате, который я видел на балу. Эти слова пришли мне на ум сейчас, когда я пишу эти строки. Проклятый я человек – иное трудно вообразить, – не дано мне испытать удовлетворения в чем бы то ни было. Судя по всему, такая моя доля: терзаться жаждой, покуда жив, и ни в чем не находить утоления.

«Обманывала она меня, не обманывала – какая разница? – думал я там, в поезде. – Допустим, даже не обманывала, просто любила этого жалкого хлыща. Какая же это ерунда, все вместе взятое: француженка, влюбленная в другого. Сколько их таких на свете? Черт все побери!»

Тогда я достал самопишущую ручку и на обороте одной из акций заставил ее написать следующее заявление:

«Эти акции я украла у тебя вместе со своим любовником, но ты настиг нас в поезде на Дувр во время побега такого-то и такого-то числа. К сожалению, жизнь свою я прожила бесчестно». И велел ей поставить подпись.

– Бумага понадобится при бракоразводном процессе, – объяснил я ей. – Выплачивать тебе содержание я не намерен.

И тут наконец она расплакалась: беззвучно рыдала, а я наблюдал, как слезы текут по ее лицу. Конечно, мало приятного выдать самой себе такую характеристику.

Я удобно расположился на сидении, и у меня была возможность вновь разглядеть месье де Греви.

Он откинулся назад, с закрытыми глазами, – этакий страждущий Онегин. Должно быть, его очень донимала боль в ноге.

«Господи, вот он какой?» – неотступно билась мысль. И признаюсь, мне было очень стыдно за все свои переживания из-за него, за себя, за всю свою жизнь. Даже на балу он выказал себя с лучшей стороны.

И теперь я должен лишить его жизни? Это ничтожество? Да не сделаю я этого, Господи! Пусть остается здесь.

– Прощай, Лиззи, – встал я с кушетки. – Вряд ли мы еще свидимся. А этот господин пусть женится на тебе, иначе я доберусь до него. Это мое предупреждение, поскольку здесь затронуты мои интересы. Я не потерплю, чтобы моя бывшая жена стала шлюхой. Но у меня нет ни малейшей охоты содержать тебя после всего случившегося. Деньги мне и самому пригодятся, милая моя.

– Слышите, господин де Греви? – повысил я голос.

И сидевший в углу господин де Греви послушно кивнул. Я принял его согласие с полным удовлетворением жизнью.

– Если вы не выполните это условие, почтеннейший, я устрою вам такое представление, какого вы еще не видывали, – с этими словами я попятился к двери.

Что до моей жены, то она по-прежнему стояла недвижно и смотрела, смотрела на меня, словно разглядывала некую диковинную куклу. И глаза ее все еще были глазами незрячего человека. Только в слезах.

Поскольку я счел дело улаженным и сказать мне больше было нечего, я вышел из купе. Оба не пикнули, позволив мне уйти.

«Так-то оно лучше, – подумал я, сойдя с поезда. – Все же я не весовщик, чтобы стать палачом собственной жены».

(Как видим, человек не перестает рассуждать, так и сяк ворошить, прикидывать дела своей жизни, пока не отринет от себя последнее. И тогда умолкает.)

Я больше не испытывал боли. Вернее, чтобы быть точным, болью отозвалось одно: произнесенное мною ее имя – Лиззи. Это странное, завораживающее имя. Не нужно было выговаривать его вслух.

Но затем я принялся насвистывать.

Утро стояло дивное, совсем весеннее. Дул свежий ветерок, а лучи солнца, яркие, сияющие, словно покалывали кожу.

– Я свободен, – сказал я себе, – наконец-то свободен ото всех. Ни с кем не связан. – Чувство было приятным. Я ощущал себя огромным, пространным, одиноким и заброшенным, как небосвод над головой. Я сбросил с себя тяжкое бремя.

– Выходит, мы так устроены? – хорошо было бы спросить Грегори Сандерса. – Связаны по рукам – по ногам? Больны навязчивой идеей?

Факт, что всего лишь несколько дней назад я был совершенно счастлив с нею, развеялся в непостижимой дымке – смутный сон, не веришь даже, что приснился. Да и к чему оно нам, счастье? Ведь это, пожалуй, самая стойкая навязчивая идея, сидящая в человеке.

Я и не помышлял о нем, желая лишь покоя. И очень надеялся, что так оно и будет. Более того – уже достигнуто. Ведь, повторяю: было очень приятно смотреть вслед уходящему поезду.

Насколько оправдались мои надежды, насколько – нет?.. Устроим небольшую передышку, а остальное я доскажу в следующих главах.