Текст книги "История моей жены. Записки капитана Штэрра"
Автор книги: Милан Фюшт
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 25 страниц)
Незачем говорить, что подобные детали весьма будоражат нервы. Оттенок бумаги был темный, под стать аромату, а бумажный лист – большой, точно королевская грамота… Словом, я был очень тронут. Даже мороз пробежал по спине.
И все же я устоял. Вот ведь на какое геройство способны некоторые! Я по-прежнему твердил себе: «Зачем мне это нужно?» Кроме того, считал себя невеселым человеком. Но ответ ей написал.
(От шекспировских цитат и на сей раз не воздержался, не знаю, по какой такой дури; возможно, хотелось исправить свой предыдущий промах.)
Выкопал из шекспировского цитатника и написал ей:
добавив, что письмо ее подействовало на меня, как самые несбыточные сны, после которых я с пылом в сердце и со смещенной осью вращаюсь, как Земля. И прочие такие же грандиозные сравнения. Надеюсь, мол, поймет она, что несть числа возвышенным мыслям и настроениям после столь волшебного зова, как ее приглашение. И доживи я хоть до ста лет, тщетно пытался бы оценить смысл оказанной мне чести. Так звучало поэтическое вступление, после чего я в самых простых словах выразил свое сожаление: я, мол, в отчаянии, что с запозданием получил ее письмо, но я уже не живу в «Брайтоне» (подумав про себя – пусть будет здесь хоть слово правды!), просто корреспонденция для меня по-прежнему поступает туда и так далее. (Словом, основательно запутал дело.) Но чтобы в дальнейшем не стать жертвой досадных обстоятельств, прошу ее порадовать меня за день-два раньше срока, какой она укажет для желанной встречи, и пусть, не откладывая в долгий ящик, осчастливит меня ответом.
Пробежав еще раз написанные строки, я счел их достаточно пылкими. Ну, а теперь добавим к сему короткий постскриптум, что сейчас я вынужден ненадолго отбыть по служебным надобностям, но скоро вернусь… А если к письму приложить очередной букет (поменьше!), вопрос можно считать решенным. К тому времени, как я вернусь из несуществующей поездки, дело утратит свою актуальность, а если еще потянуть с ответом, то и вовсе замрет. Таков был мой замысел.
Только постскриптум я прилагать не стал, и букет не послал – по самой простой причине. Ведь, как известно, двойственна душа человека. Не стоит верить ей и жалобам ее. Потому что на самом деле она всегда, во всякий час ищет увеселений.
И вообще, чего мне бояться этой женщины?
Нет и нет! – стоически отговаривал я себя. – Я ведь этого не хочу… Что вместе с тем означало – да, хочу, – это даже не нуждается в объяснении. Я решил не писать о поездке – к чему? Завтра же пришлю ей весточку из Парижа, и баста. Поди докажи, быть может, я и правда нахожусь в Париже? Напишу открытку, отправлю авиапочтой Тоффи-Эдерле, а он переправит на ее адрес. И дельце улажено.
Но пока я все тянул да откладывал, несколько дней спустя от нее поступило очередное приглашение и на сей раз действительно пугающее – словно в подтверждение всех моих страхов. Она писала: «Мы ждем тебя, о благородный Макбет». С чего бы вдруг называть меня Макбетом, что она хочет этим сказать? Неужто велит мне укокошить Кодора? Ведь Макбет этот вроде бы не брезговал убийствами, когда-то я знавал эту пьесу… Описываемые события разворачивались как раз в те дни, когда среди стольких фактов судьбоносной значимости, мне вновь пришлось обратить внимание на «Спинозу». Чтобы выразиться точнее: днем раньше прибыл «Шекспир», и лишь потом моей жене – «Спиноза».
«Ох, оскверненные нами мудрецы!» – подумал я и чуть не рассмеялся. Уж никак я не предполагал, что мои собственные нечистые делишки прольют свет на интриги жены. Ведь если здесь что-то означает Шекспир, то и там что-то да значит Спиноза.
А теперь вернемся к тому моменту, когда я сижу в «Брайтоне» и все еще не знаю, на что решиться. Второе свидание было назначено на четверть четвертого, еще не поздно отменить телеграммой или вроде того…
– К черту сомнения! – вдруг сказал я себе. Вскочил и бросился без оглядки. Да так поспешно, стремительно, что даже Кондильяка дорогой забыл в автобусе.
«В кармане у тебя удостоверение на право получения почты „до востребования“, письмо про расшитые шлепанцы, а ты все еще раздумываешь, – твердил я себе, даже в автобусе, – так чего же тебе надо? И кстати, долго ты еще собираешься состоять голландским ослом при французской погонщице?»
По сему поводу хочу заметить, что чем больше душевное смятение человека, тем легче им овладевает похоть. Я мчал сломя голову! Поднял воротник пальто, словно мне предстояло сразиться с целым миром. Еще в «Брайтоне» я пропустил несколько рюмашек розового ликера, затем, сойдя с автобуса, в первом попавшемся бутике опрокинул один за другим девять стаканчиков неразбавленного джина. Спиртное сразу ударило в голову.
«А теперь – будь что будет!» – заключил я. Судя по всему, я готовился к бурным сценам, хотя наоборот, после выпитого уши заложило, и вокруг меня воцарилась тишина. Сердце и голова – точно два порожних сосуда, ноги тяжеленные – в таком виде я позвонил у двери миссис Коббет. И надо же быть такому! У нее меня тоже встретила глубокая тишина.
– Здесь очень тонкие стены, – сразу же шепотом предупредила она. Дверь хозяйка открыла самолично, поскольку мы находились совершенно одни. К тому же шипела она, точно леди Макбет на сцене. – Ради Бога, говорите потише!
Почему, спрашивается? Впрочем, я до того волновался, что слова вымолвить не мог. Сердце колотилось где-то у горла, затылок ледяной. Из одежды на хозяйке была лишь черная юбчонка, прямая и короткая, едва доходила до колен, будто миссис собиралась в школу. А это не пустяк для тех, кто в подобных тонкостях разбирается. Волосы зачесаны назад гладко, чтоб не сказать целомудренно, зато губы накрашены красной помадой и отнюдь не целомудренно. Но только губы, лицо ее было необычайно бледным…
Однако стоит ли входить в подробности? Я человек темперамента сангвинического и не всегда владею собой. Возможно, и она была такою же, кто ее знает? Мы схлестнулись подобно двум огненным стихиям, хотя обоих колотила дрожь.
И начали целоваться. Прямо там, посреди прихожей. Целовались безумно и без конца. Во всяком случае, что касается меня. Я вел себя так, словно хотел насытиться ею впрок, коль скоро уж случай подвернулся.
Один приятель когда-то рассказывал, что после подобных вспышек страсти они с женой обычно усаживались на кухне чистить картошку. Самое милое дело, только ведь для гостиной неподходящее. Вот и топчешься как неприкаянный. Какое-то время я тупо разглядывал стену и хорошо помню мгновения, когда некое воздушное создание где-то совсем рядом со мной поправляло и закалывало волосы, нежные, волшебные пальчики проворно мелькали перед зеркалом… а меня так и подмывало сказать ей, что обои, мол, очень красивые.
Обои и в самом деле были красивые – золотистая парча, да и вся обстановка изысканная, отчего мне все больше делалось не по себе. Слов нет, я не знал, куда деваться со стыда за собственную невоздержанность. Дьявол ее побери, дурацкую привычку нашу стесняться собственной пылкости, ежели ее вдруг прорвет где-нибудь в прихожей! А ведь именно это терзало меня более всего, хотя причиной всему была она, моя пассия. Судите сами. В увеселительном заведении я ей возьми да шепни на прощанье:
– И не забудьте, что с вас причитается дюжина поцелуев. – На что она:
– Всего лишь дюжина? – и засмеялась. – Тогда каждый месяц станете получать по одному.
Это бы еще полбеды. Только она ведь запомнила этот обмен репликами, что, конечно, трогательно, но вместе с тем и ужасно. Как бы это выразиться?.. Словом, сперва она начала считать:
– Итак, дюжина. – И закрыла глаза. Обхватила мою голову руками и словно в опьянении отсчитала целиком всю дюжину. А вслед за тем – еще пятьдесят тысяч. Губы мои горели, прямо-таки полыхали от этих ее поцелуев.
То есть здесь, в сполохах огненной страсти, она была совсем не такая, как среди огней ночного ресторана. Не царица ночи с ее сомнительной репутацией и короной легкодоступной красотки, а женщина, которая всерьез относится к наслаждениям, ежели уж дорвется до них. Точь-в-точь, как я сам. Пожалуй, тем она и пленила меня столь сильно. Да вдобавок этот ее странный шепот…
Словом, не зря опасался я этих черных глаз.
А затем я оказался свидетелем сцены, когда миссис Коббет с легкостью врала Кодору. Аккурат зазвонил телефон.
– Алло! – отозвалась она – в полный голос и со всей приветливостью. – Все в порядке, капитан все одно не придет. (Значит, я не приду, хотя я уже здесь сижу.)
– Я извинилась в письме, – объяснила она мне, обращаясь при этом к Кодору. Так что Кодор может спокойно отдыхать, если ему нездоровится. Пусть отлеживается, в театр она все равно сегодня не пойдет…
– Не хочется, – сказала она ему. – Что-то голова болит… Но вечерком я непременно загляну к вам. Да, да, – и быстро положила трубку.
Что бы это значило? Я внутренне улыбнулся, потому как, хотя и был очень удивлен, сразу сообразил, что к чему. И позволил себе лишь один вопрос:
– Стало быть, Кодор знает, что вы меня к себе пригласили?
– Еще бы ему не знать! – со смехом отвечала она. Потому как оба мы рассмеялись, и она, и я. – Впрочем, он все знает.
– Не шутите!
– Почти все, – поправилась она, и глаза ее лукаво блеснули.
В общем, Кодор давно твердит, что желал бы встретиться со мной: необходимо обсудить какое-то дело.
– Какое дело?
Этого она не знала. Но во всяком случае устроила так, чтобы мы встретились у нее. Я очень вежливо поблагодарил ее за хлопоты.
– Но вы пришли раньше, – заметила она. Собственные слова вогнали ее в краску. Даже шея покраснела.
Картина в точности соответствовала тому, что я чувствовал – но это нелегко выразить словами. Короче говоря: здесь скрываются какие-то тайны, как это и свойственно людским сердцам. Ведь что означает этот шепот с ссылкой на тонкие стены, на гулкое эхо в квартире? И ее запрет звонить ей по телефону, она сказала мне об этом еще тогда, в увеселительном заведении. Телефонные звонки, мол, чреваты для нее неприятностями.
Но почему? Я таких вопросов никогда не задаю. Помнится, я уже говорил однажды: во многознании много печали. Незачем знать, что скрыто в сердцах.
Возьмем, к примеру, наш случай. Дарит дюжинами пылкие поцелуи, а сама приглашает сюда Кодора. Ну, не странно ли? Что же это за жизнь, подумалось мне: похоже, ее телефон прослушивается и за квартирой следят. Понапрасну разыгрывает из себя ловеласа мой приятель – женщины ему, мол, безразличны. Еще как небезразличны, явствует даже из таких мелких признаков. С другой стороны… – и это куда как интереснее. Вот уж на что ловкач и пройдоха Кодор, более хитроумного субъекта я не встречал сроду – а ведь как легко обвести его вокруг пальца! Эта мысль не давала мне покоя. Что уж тогда обо мне говорить!
Значит, и слежки всяческие, обыски – все напрасно. В таком деле, как ни хитри, тебя все равно перехитрят.
Правильность моих предположений подтвердилась дальнейшим ходом событий. Она вспыхнула, будто пук соломы, – в тот самый момент, как избавилась от Кодора.
– А теперь, – говорит, – бежим отсюда. Да поживее! – И начала гасить лампы.
Даже побледнела от великой спешки.
– Скорей, скорей отсюда! – машинально повторяла она. – Пойдем в кино! – заявила вдруг. – Да, да, да, именно в кино.
Ловко выскользнем из этой пещеры. Она знает уютный маленький синематограф, далеко отсюда, там сейчас показывают великолепный фильм, и ей во что бы то ни стало хочется посмотреть его со мной.
– Да, с вами! – глаза ее блеснули. – А в машине добавила следующее: – Мне нельзя терять время зря. – И прикрыла глаза.
Когда же мы сидели в глубине ложи, ее потянуло целоваться. В фильме, который показывали, было много любовных сцен с поцелуями, я не слишком следил за ходом действия, поскольку не выношу подобные сцены. Но спутнице моей они явно доставляли наслаждение. (Прямо диву даюсь, ведь она умная женщина.)
– Ах, до чего они милы! – шептала она, и по телу ее пробегала дрожь. – Ну, разве не прелесть? – И прижималась ко мне. Эх, да что там, признаюсь: даже покусывала меня.
– Люби же меня! – молила она с какой-то безумной пылкостью, в которой ощущалась даже некая враждебность. – Или хотя бы скажи, что любишь. Неужели трудно сказать?
– Дорогая моя! – сказал я.
– Скажи, что любишь!
– Ты прекрасна! – сказал я. Черт его разбери, что тогда со мной творилось, но я не в силах был выдавить из себя короткое слово «люблю». Возможно, она тоже почувствовала это? Судя по всему, – да (неприятно сейчас думать об этом), но потом забыла о моем упорстве или не сочла нужным возвращаться к этой теме. Однако факт остается фактом, что вскоре после того она вскочила, заявив, что с нее хватит, оставим этот никчемный фильм, сейчас, немедленно. Мы и вышли из кинематографа тотчас же, не дожидаясь конца.
А на улице она потребовала оставить ее одну, поскольку-де у нее дела в Сити. (Право слово, мне пришли на ум неуемные пташки времен моей молодости, этакие кукушечки: снедаемые чувственным жаром, они беспокойно перебегают с места на место.)
– Нет ли у вас желания наведаться к Кодору? – вдруг спрашивает она меня.
Застигнутый врасплох, я не нашелся, что ответить.
Ну да, зайти к нему вместо нее. И Кодор тогда не чувствовал бы себя одиноким, и ей бы я оказал услугу. Откровенно говоря, ей не очень-то хочется туда идти.
– Тогда бы и я освободилась, – добавила она с двусмысленной усмешкой. Иными словами, будь я столь любезен, отвлеки на себя внимание Кодора, и тогда она бы еще побегала немного в свое удовольствие. Туда-сюда.
– Рад услужить, – ответил я, хотя просьба показалась мне странной. Более того, не только пообещал все сделать как надо, но и постарался успокоить ее – уж очень измученной и загнанной выглядела она в тот момент.
– Но прежде не мешало бы позвонить ему по телефону, – вдруг спохватился я. – Как вы считаете? Да, прямо сейчас возьму и позвоню. Иначе странно будет заявиться нежданно-негаданно. Днем я не мог посетить его, а сейчас – пожалуйста!
– Вы так считаете? – рассеянно переспросила она, явно не вслушиваясь в мои слова. – Да… да, вы правы… Позвоните ему, и дело с концом. Очень признательна вам! – с чувством произнесла она. – Прощайте! – И неожиданно одарила меня улыбкой.
Похоже, ей вдруг вспомнилось наше застолье тогда, в «Бристоле» и тот момент, когда она, приблизив свой бокал к моему, многозначительно произнесла: «дзинь-дзинь». Еще раз бросив на меня блестящий взгляд своих черных глаз, она пешком отправилась одним из своих загадочных путей к ярко освещенному центру Лондона.
Она явно спешила, а я еще постоял какое-то время, удивленно глядя ей вслед.
– Такой уж я есть – злой и бессердечный! – завопил Кодор, выглядывая из-за балдахина. (Он действительно лежал в постели.) – Подделал твою подпись под неким документом – об акционерном соглашении, потому как подумал про себя: ведь у друга моего, Якаба, ни гроша за душой, ни дохода никакого, ни службы нет у бедняги…
А я едва успел порог переступить.
Словом, я и нищий, и босяк, и бродяга… – разнес меня почем зря, как и положено в тех случаях, когда кого-то собираешься облагодетельствовать…
– Ведь небось голову ломаешь, на какие шиши справить колбаски, чтобы завтра в похлебку покрошить, – разливался Кодор. – Вот я и подумал: а ведь Якабу тоже не помешало бы хоть каким-то боком примазаться к этому масляному бизнесу.
У меня аж дух захватило, и мороз по коже подрал…
«Чего он от меня добивается?» – была первая моя мысль. Ведь жизнь приучила меня улавливать в речах подобных субъектов не то, что они хотят сказать, а то, чего они от тебя хотят. У всех у них одно на уме.
Хотя, по правде говоря, перспектива ошеломила меня.
К чему приукрашивать истину? Я спал и видел заполучить такой шанс. Сколько раз думал с горечью: ну почему Кодор не подпускает меня к участию в своих сделках? Ведь ему стоило бы только пальцем пошевелить… Я уж даже до того опустился, что пытался подтолкнуть его намеками да экивоками. Но куда там! Все напрасно, он вроде как даже и не слышал и преспокойно бросал меня в беде.
Пусть никто не упрекает меня в сквалыжничестве, я никогда за наживой не гонялся. Зато вкалывал, себя не щадя, а эти торгаши только успевай пригоршню подставлять. И чтобы вдруг я тоже попал под струю золотого дождя – мог ли кто-нибудь подумать? Да чтобы именно сейчас, когда явился сюда прямиком от его любовницы?
«Ничего удивительного, – сказал я себе. – Такова жизнь!»
Вот, значит, чего ради приспичило ему сегодня потолковать со мною! А он тотчас велел принести шикарную черную папку с документами, откуда со всей несомненностью выявился факт: я, капитан Я. Ш., являюсь пайщиком той самой сделки с оливковым маслом, от которой в прошлый раз Кодор был на седьмом небе, участником той самой умопомрачительной спекуляции, членом холдинга и еще бог весть чего. И все это подтверждено документом, который я держу в руках. Держать-то держу, а глазам своим по-прежнему не верю.
За что мне такие блага? С какой стати Кодор вдруг расщедрился? Мир, что ли, перевернулся?
И тут все вдруг и прояснилось – словно солнечным светом озарило комнату. Кодор заговорил со мной отеческим тоном – крайне доверительно, посвящая в самые сокровенные свои тайны.
Для чего же необходим ему я во всем этом деле? Словом, сам он завел разговор на тему, которая меня больше всего интересовала. А бывалому капитану только намекни…
Это, милые мои, уже другая песня, попятная – ей можно верить. К таким я привык, ведь из этого и складывалась до сих пор вся жизнь. Никаких тебе сантиментов. Денежки выкладывай – вот и вся недолга.
Короче говоря, не такой он человек, чтобы делать что бы то ни было бескорыстно. Ну, да ведь я его знаю.
– Я – всего лишь грязный торгаш, – пояснил мне Кодор, – благотворительностью тут и не пахнет. Я намерен обобрать тебя как липку. Выгода, выгода превыше всего, я стремлюсь зашибить деньгу всегда и на всем – хотя бы и на крови ближнего. Так что на дружбу не рассчитывай.
Я удовлетворенно кивнул.
Если выгодой не пахнет, он и мараться не станет, зачем ему пустые хлопоты. К моему сведению, он играет только на интерес.
Он даже готов приоткрыть мне свои карты: ему желательно по мелочи обдурить своих компаньонов, именно для этого и требуется посторонняя помощь. Вот он и выбрал меня в свои напарники.
Этот решающий аргумент окончательно убедил меня.
Если Кодор вознамерился кого-то надуть, значит, дело действительно серьезное. И мне уже чудился шелест заветных бумажек в кармане – четыре тысячи фунтов!
Речь шла именно о такой сумме: приблизительно такая малость свалится мне с неба, как манна небесная.
Мухлевать он собирается не внаглую – так, по мелочи.
Хотя в действительности-то замахнулся он на большее, просто не хотел выкладывать все козыри сразу.
Излагаю вкратце. Откровения Кодора звучали следующим образом:
– Собственно говоря, «в одном котелке варятся две похлебки», – так выразился он сам, – только эти утонченные господа, которых ты видел тогда в «Брайтоне», о том не догадываются. Одна сделка – на переднем плане, выручка с другой – в мой карман, – с полной откровенностью объяснил он. – Ежели они разорятся, вот тогда я получу истинную прибыль…
– Очень хорошо.
– Конечно, хорошо, – кивнул Кодор. – Еще как хорошо! С какой стати лопухам зарабатывать столько же, сколько способен огрести умный человек? – Тон его был шутливым.
– Словом, здесь важен побочный бизнес – перепродажа, и этот бизнес уже в моих руках. – Ведь к моему сведению, масло-то он уже продал, вот в чем суть дела. Продал одному другу – понятное дело. Отчего не помочь доброму другу, когда тот, бедняга, сидит без гроша, а я имею шанс на этом нажиться? Пусть выпишет вексель, верно? Ему же лучше, чтобы пассив оказался больше, когда придется объявить себя банкротом.
– Да что ты говоришь?! – Я аж рот разинул. Ну а уж когда Кодор продолжил…
– Только я сразу же и выкупил у него это маслице. У дружка-то моего. Масло, которое принадлежит компании, теперь мое. Отчего же не купить, ежели оно само в руки плывет и задешево! Приятель мой, бедолага, в стесненных обстоятельствах, наличные ему позарез нужны. Купил он товар по векселю за полную цену, а продаст за наличные дешево. Вот и весь фокус. Зачем ему эта прорва масла, когда он и без того кругом разорен? Негоже отличный товар швырять кредиторам.
– Собственно, здесь собака и зарыта, – заявил Кодор. – Только я не собираюсь каждого дурака посвящать в эти тонкости! – жестко подчеркнул он. – Пускай господа из «Брайтона» думают, будто масло я продал. Где им, недотепам, до сути докопаться? Ясно тебе?
– Чего ж тут неясного!
– Смекалистый ты парень, – кивнул Кодор. – Словом: у них в кармане будет добротный вексель, а у меня – превосходное маслице. Но как провернуть дельце?
Ведь если он, выкупивший масло обратно, вновь засветится в деле, это может показаться подозрительным. Еще чего доброго обвинят в махинациях. Вот здесь-то и начинается моя роль, потому как прямо-таки необходим человек с безупречной репутацией, которому можно доверять безоговорочно, – иронически подчеркнул он и поинтересовался, понятно ли мне.
– Все понятно.
– Да уж, котелок у тебя варит, – отозвался Кодор. – Правда, сейчас возникло некоторое «расхождение во мнениях» у него с акционерами, ну да не беда, все уладится. Знаю, как прижать их к ногтю, – съязвил он. – Завелся среди них один наглец, который намерен воспрепятствовать моей скромной сделке и опрокинуть все мои расчеты.
– Что значит – опрокинуть?
– А вот то и значит: пустить все прахом.
– Как так?
– Одному негодяю неймется, – отмахнулся Кодор.
– Значит, дело накроется? – допытывался я. Думаю, я даже в лице изменился. Надо ли говорить: теперь мое благополучие зависит от того, имеет ли какую-либо цену та бумажка, что Кодор мне всучил. – Кто этот мерзавец? – воскликнул я.
С моей легкой руки и Кодор стал называть его так. Есть, мол, тут один «мерзкий тип», который пронюхал, что дело нечисто, и ставит под сомнение законность всего соглашения в целом.
– Законность соглашения?
– Он уже подал на меня в суд, – кивнул Кодор. – А я – на него.
– Должно быть, тот гнусный старикашка. Доктор, у которого тик: он без конца глазами моргает, – с горечью заявил я.
– Как ты догадался? – удивленно спросил Кодор.
Наступила короткая пауза.
– До чего же цепкий у него глаз! – наконец произнес он куда-то в сторону. – И все же, как ты раскусил его?
– Эх-хе-хе! – хохотнул я, опьяненный обрушившейся на меня лавиной чувств. Не пустяк, когда этот плут вдруг решил похвалить тебя, к тому же в серьезном деле. – На то человеку и глаза дадены, чтобы смотрел да примечал… – Так чего же добивается этот мерзавец? – с безграничным презрением повторил я, уже вроде бы ни во что не ставя въедливого старикашку. – Я ведь тоже присутствовал при заключении соглашения, но тогда и речи не заходило ни о каких векселях покрытия.
Оказалось, что в суде истец потребовал от Кодора вексель покрытия, поскольку пронюхал, что фирма, которой Кодор продал масло под вексель, накануне банкротства. Он готов признать, что прежде фирма процветала, но теперь положение изменилось. Именно поэтому Кодор в тот вечер, когда они вместе ужинали в «Брайтоне», при продаже уговаривал их принять в счет платы за товар вексель. Да собственно, это условие и было основой их участия в предприятии.
Мало того, этот мерзавец потребовал свою долю с «навара» от сделки, к тому же заломил не мало. Больше той суммы, которая предположительно причиталась мне. Ну, не наглость ли?
И посему я утверждал, что этому живоглоту ничего не причитается, и все его слова – поклеп чистой воды. Почему я так поступил? Да простят меня строгие судьи, но ослепление – странная штука, а блеск денег ослепляет, это уж факт. В особенности, если у вас их нет.
Я подчеркнул, – что, хотя тогда я не слишком прислушивался к разговору, мне оно было ни к чему, в деле я не был заинтересован, я «развлекал» очаровательных дам, – однако и слепому было видно, что сделка на мази, да что там! Все решено окончательно. И характер встречи носил дух празднества, как будто бы отмечалось какое-то событие. Но главное – сами господа, все до единого, подтвердили, что все, мол, all right, то бишь в порядке.
– Я знаю, что все именно так и было, и готов, если пожелаешь, засвидетельствовать перед судом, – заявил я. Причем вызвался сам, без всяких упрашиваний, что, конечно, странно. Удивительно, что Кодор не расхохотался мне в лицо.
– Что ты там знаешь? Не знаешь ты ничегошеньки! – вырвалось у Кодора, но он мигом спохватился. – Ну, что же, засвидетельствуй! – торопливо добавил он.
Но тут уж и я наконец очухался и едва удержался от смеха, вдруг увидев себя со стороны: лезу напролом, словно тупая скотина.
Вот, значит, что ему от меня требовалось. Не вексель, и не продажа…
И я еще объясняй ему смысл его собственной сделки? Я объясняй этому прожженному плуту, как отхватить жирный кус?
Да, странная, призрачная была сцена, но еще неприятнее остался от нее осадок, с привкусом жгучей горечи. Чего там только не было намешано: дивные прелести мадам Коббет, а главное – потрясение? Как же меня туда занесло, к порогу ее прихожей?!
Словом, неблагодарная порода человек.
Квартира мадам, ее записки, тот факт, что и Кодора она вызвала к себе на тот же самый час, многие странные обстоятельства этого свидания – все прокрутилось в моей башке, пока не сконцентрировалось в одной точке.
«Значит, вот она какая…» – подумал я с искренней грустью. Я словно воочию увидел, как она после кино торопливо перебирает своими маленькими ножками, спеша на очередную встречу. У нее всегда остаются где-то неулаженные делишки.
Свались кто-нибудь мне на голову со второго этажа, и тогда, ей же богу, я не был бы в таком потрясении, как сейчас. Вот ведь, оказывается, в чем ключ событий: загадочных мистерий, страстных сцен! Кодор завел себе колдунью, волшебницу, которая помогает ему во всех его делах. При этом волшебница чудо как хороша собой! Кто способен отказать ей в чем бы то ни было?
Разве не она направила меня сюда, велела поторопиться, чтобы поднять настроение прихворнувшему приятелю?.. Да и в «Брайтоне», похоже, она играла сходную роль – создавала соответствующую атмосферу, чтобы привлечь сомневающихся на сторону Кодора..
Но затем мне стало смешно.
«Что ни делается, все к лучшему. Хотя бы одним камнем с души вон, и то легче. Выходит, не такой уж я гнусный соблазнитель: меня самого соблазнили».
И все же в подобных случаях не испытываешь ощущения, будто вышел сухим из воды. Напротив, мне казалось, сижу я по горло в воде и боюсь пошевельнуться. Меня задевало, что миссис Коббет оказалась сводней во всякого рода махинациях. О таких «вспоможительницах» говорят: «Мягко стелет, да жестко спать»…
Влип я… Как же теперь идти на попятный?
Во всяком случае, проявить принципиальность.
– Не разорятся ли партнеры в результате этих манипуляций? – поинтересовался я сперва.
Но слух у Кодора был натренированный. Он тотчас вскинул голову.
– Почему бы и нет? – бодро ответил он вопросом на вопрос и, верный своему обыкновению, позволил себе пофилософствовать, явно желая меня прощупать.
– Именно им нельзя разориться? Оригинальный вопрос. А я разве застрахован от этого? Меня разве кто-нибудь пощадит? Коли вгрызаешься в твердое, рискуешь сломать зуб. Любишь кататься, люби и саночки возить. Что тут такого уж страшного? – подкинул он коварный вопросик.
Я по-прежнему придерживался шутливого тона.
– Ты уж, милый мой, не держи меня за полного дурака. Не придет ли в голову какому-нибудь придире обвинить меня в лжесвидетельстве?
– В лжесвидетельстве? – задумчиво переспросил он.
– Вот именно. Ведь утверждать, будто бы я могу с чистой совестью что бы то ни было засвидетельствовать, было бы все-таки натяжкой. К беседе вашей я не прислушивался, ты и сам знаешь. Ел, пил, дам развлекал. Откуда мне знать с такой уж точностью, состоялась тогда у вас сделка или нет? Что ты на это скажешь? – глянул я ему прямо в глаза.
– Твоя правда, – кивнул Кодор, – о точности не может быть и речи. Это уж как посмотреть. Точность… откуда ей взяться, точности этой? – рассеянно повторил он и сложил губы трубочкой – фють-фюить – едва заметное, но полное смысла движение.
– Ну, а если и не точно, велика ли беда? – неожиданно спросил он – быстро и со скрытым намеком, как изъясняются между собой жулики. – Кому это надо, добиваться, чтобы все совпадало тютелька в тютельку? – добавил он, присовокупив одну из своих несравненных улыбок. Повторяю, сцена была разыграна с невероятной тонкостью. Словно бы слегка приподнял завесу над неким тайным сводом правил – нет, не Кодор, а ветерок. Да и то на одно мгновение.
А в следующий миг он раскричался, поднял шум.
– И ты только сейчас до этого допер? – голос его зазвучал задиристо, весело, и слова нашлись подходящие.
Интересный расклад получается. Разве он просил меня о чем-то? Разве не сам я вызвался в свидетели?
– Да, кстати, ты уже подыскал себе работу? – внезапно оглушил он меня вопросом.
Я насилу удержался, чтобы не запустить ему в голову чем-нибудь тяжелым.
– Ну, знаешь ли! – вскочил я с места. – Это уже попахивает наглостью.
– Я смотрю, ты готов порвать полученную от меня бумагу, – сказал Кодор и добавил в сторону, как бы ни к кому не обращаясь: – Не нужны ему акции.
– Видишь ли, – обратился я к Кодору и – не отрицаю – даже схватил его за руку. – У меня действительно нет работы. А ты не стесняешься втянуть безработного человека в свои грязные делишки?
Он не выдергивал свою руку. Даже не пикнул, хотя я стиснул ее крепко.
– Shut up, – прошипел он. – Заткнись! Что ты из себя целку строишь, чистоплюй какой выискался! – Теперь он говорил очень быстро, тарахтел скороговоркой. – Чего ты разоряешься? Не хочешь – так и скажи: не хочу, мол, и дело с концом. – И свободной рукой потянулся за трубкой, потому как зазвонил телефон.
– Хэлло, Лотти, – отозвался он. – Да, Якаб у меня. Он сейчас в другой комнате. – К чему он это сказал, по сию пору понять не могу. Добавил также, что он уже не в постели, – смысл этих слов тоже непонятен. Затем разговор снова перешел на меня, причем в таких выражениях: он, Кодор, мол, даже не предполагал, до чего я глуп.
Должен признаться, что это его заявление несколько привело меня в чувство.
– Мне с ним не совладать, – продолжил он. – Потому мне и хотелось, чтобы вы присутствовали здесь, когда я возьму его в оборот… – Прямо так, в открытую, заявил, что рассчитывал обвести меня вокруг пальца. – Чтобы ваше обаяние смягчило его сердце, чтобы подействовала ваша светлая аура, волшебница вы наша. (Последняя фраза была произнесена с предельной язвительностью.) Ведь вы же нравитесь ему, ангел нежный, если вы до сих пор не догадывались об этом.
