Текст книги "Сплоченность"
Автор книги: Микола Ткачев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 28 страниц)
9
Назавтра, около полудня, пришел Сергей. Борис был дома один. Сергей, пожав ему руку, возбужденно заговорил:
– К черту! До каких пор будем томиться! Тебя бьют, шпыняют, а ты молчи! Не могу! Не хочу, чтоб меня, как борова, в любую минуту могли стукнуть обухом. В лес, в лес! Пускай они защищаются, а не мы.
В этом он весь, Поддубный, – энергичный, горячий. Так же вот ввалился он к Борису и месяца два назад, когда, оставшись на Калиновщине раненым, только-только начинал искать себе товарищей по борьбе. Тогда он в упор сказал Борису: «Я коммунист и ты коммунист, чего же мы сидим сложа руки?» Невольно вспомнилась эта прошлая встреча, когда Сергею еще ничего не было известно о мыслях и делах Бориса.
– Нам здесь, по деревням, тесно. Мы точно связаны по рукам и ногам. Нам необходимо вырваться на простор! – восклицал Сергей и, глядя на спокойного Бориса, еще больше горячился. – Ну чего ты скалишь зубы? Я же не развлекать тебя пришел.
Поддубный умолк и обиженно отвернулся. Борис, улыбаясь, спросил:
– Все или будешь продолжать атаку?
– Покуда все, – буркнул Сергей и, покосившись на Бориса, тоже улыбнулся. – Ты мне отвечай.
– Отвечу… Только сначала ответь, почему это ты среди бела дня являешься ко мне? Где твоя бдительность, правила конспирации? – стал серьезным Борис.
– Да я огородами, садом пробрался. Никто не видел. И полиции ведь нет.
– Все равно нельзя. У нас есть связной и условное место встречи.
– Правильно. Но на этот раз, понимаешь, уж так вышло… Хотелось увидеть тебя как можно скорей…
– Как прошли вчерашние обыски?
– Меня не было дома. У соседей сидел. А как услышал, что идет обыск, удрал из деревни. Только ночью вернулся домой. К отцу здорово приставали, допытывались обо мне.
– Ничего не нашли?
– Ну, нет. Ни у меня, ни у остальных. Мои хлопцы не вороны.
– И у нас никто не провалился. Начальник родниковского гарнизона мне целый допрос учинил. Послушал бы, как ловко я выкручивался.
– Могу представить. Нет, Борис, хватит нам тут сидеть… Обстановка усложняется… Обыски, аресты, расстрелы… Досидимся до того, что переловят нас, как цыплят.
– Ты, Сергей, не горячись. Во-первых, мы не сидим, мы действуем… А во-вторых, мы должны работать так, чтобы нас не только не повели на расстрел, но чтобы и арестовать не могли. У нас еще мало опыта. Вчера мы отделались легко, но самый факт обыска все равно для нас угроза. Это поучительный урок. Хватит… Бдительности, больше бдительности! Связь, разведку надо укреплять! Мы должны всегда наперед знать каждое движение, каждое намерение и замысел врага. Знать и быть наготове. Вот тогда и не окажемся цыплятами и не попадем коршуну в лапы.
Борис говорил горячо, взволнованно, он даже поднялся с места, стал ходить по комнате. Речь его была так убедительна, что Сергей на время умолк. Но вскоре он снова возобновил атаку:
– Все это верно. Но я одного не понимаю: почему ты против того, чтобы мы теперь же, не откладывая, ушли из деревни?
Этого вопроса Борис ожидал. Конечно, Сергей задал его, не зная кое о чем. Если бы сказать сейчас, что он, Борис, не случайно остался в оккупированном районе, что он не может покинуть деревню без разрешения райкома партии и лично Камлюка, Сергей, наверно, подскочил бы от удивления. Но Борис молчал, он никому не имел права открыть эту партийную тайну. А Сергей донимает его своими вопросами. Со временем он, конечно, обо всем узнает, но что ему ответить сейчас?
– Я понимаю, Сергей, что нашей группе необходим простор, о котором ты говоришь. Это вызывается и тем, что мы выросли, что пришла нам пора браться за дела большего масштаба, и тем, что увеличилась опасность… Я ведь не против того, чтобы уйти. Но как и когда это сделать? Да и согласовать надо.
– С кем?
– Связаться с подпольным райкомом, с партизанами. Они нам подскажут. Может быть, только часть наших людей пойдет, а остальным будет приказано продолжать работу здесь.
– А если эти поиски связи затянутся неведомо до каких пор? Если старания наши будут напрасны?
– Тогда будем решать сами. Но это должно выясниться в ближайшее время… Вчера я послал Тихона в Бугры. Там были партизаны. Что-нибудь новенькое да принесет.
– Что ж, подождем. Только ведь… Мы и сами могли бы… Оружие у нас есть. Человек пятнадцать наберется – вот тебе, пожалуйста, и отряд. Может быть, не хуже того, который пошел искать твой Тихон… – Сергей помолчал, потом с укором закончил: – Доищетесь! Так был бы свой отряд, самостоятельный: мы людей организовали, мы бы их и в бой повели…
– Не болтай глупостей! Нам в партизанской борьбе атаманская вольница не нужна! – сурово остановил его Борис. Он постоял минутку молча, глядя на улицу, потом вдруг отшатнулся от окна, потащив за собой и Сергея. – Староста идет по улице, на окна поглядывает.
Они постояли посреди комнаты, проводили Бошкина суровым взглядом.
– Надо рассчитаться с ним, со многими ведь уже покончено… – сказал Сергей. – И с нашим, с низовским, пора свести счеты.
– Когда будем уходить из деревни… – Борис присел к столу и заговорил о другом: – Надо быстрее разряжать снаряды. Много сделали шашек?
– Капитон – две, и я – одну.
– Мало. Поторопитесь. Гитлеровцы заканчивают ремонт мельницы.
– Сейчас к Родникам не подойти. Может, подождать бы, пока они маслозавод забудут.
– Нет, нет! Взорвать надо в день пуска. Пускай оккупанты бесятся.
Поддубный ничего не ответил, взглянул на часы и стал собираться домой.
– Подожди, – остановил его Борис и направился к двери. – Я позову мать. Пообедаем, потом пойдешь.
Мать и Верочка были в палисаднике – обкладывали завалинку паклей и соломой, засыпали землей. Борис попросил сестренку побыть еще на улице, постеречь, а мать позвал в хату. Авгинья пришла и захлопотала у стола. Ей помогал Борис. Сергей сидел в соседней комнатушке и перелистывал какой-то Верочкин учебник. Вскоре его попросили к столу, где между тарелок и стаканов величественно возвышалась бутылка с мутноватой жидкостью.
– Пожалуйста. Вот принесла одна женщина, так давайте отведаем, – Авгинья кивнула на бутылку. – Кстати же и праздник. Выпьем сегодня, если вчера не удалось.
– Хотя это не спирт, но ты не побрезгуй, – лукаво покосился на Сергея Борис. – Вчера ты меня потчевал, а сегодня я тебя.
– Давай-давай, подкусывай. Знаю, ты теперь этим спиртом долго меня допекать будешь, – смущенно засмеялся Сергей. – Хотел его взять сюда, а потом…
– Надо отдать Рыгору обратно. Ведь ему для лекарств нужно.
– Поздно. Мой старик за наше здоровье выпил.
«Ну и Сергей!» – только и подумал Борис, подымая наполненную стопку.
Поздравив друг друга с праздником, все торжественно чокнулись, выпили. Во время обеда Сергей снова заговорил все о той же четвертушке спирта, попытался не то оправдаться, не то извиниться, но Борис не давал ему слова сказать и все подшучивал. Это еще больше смущало Сергея.
Когда обед кончился и Сергей стал уже собираться в путь, пришел Тихон Закруткин.
– Ну что? – спросил Борис, уводя хлопца в соседнюю комнату.
– Ничего определенного, – вздохнул Тихон, опускаясь на стул. – Обошел полсвета, только ноги сбил. Партизаны были, но их и след простыл. Я никого там не застал.
– Да-а… Вот тебе и поискали, – бросил Сергей. Он резко повернулся и ушел.
10
Что-то тихо и часто зазвенело. Авгинья приподняла голову, напрягла слух. Неужто показалось? Нет. Опять стук. Сильней, сильней. Ногтями по стеклу. Она соскочила с постели и, накинув одеяло, подошла к окну. За стеклом, в мутной ночной тьме, виднелась голова мужчины. Кто он? Мужчина заметил ее. Он сложил руки трубкой, приложил их к щели в раме и что-то зашептал. Сначала она, даже приложив ухо к окну, ничего не могла разобрать. Наконец услышала:
– Тетка Авгинья, откройте…
Она быстро отошла от окна, оделась и поспешила к двери. И открывать-то боязно. Жаль, что Бориса нет дома, не с кем посоветоваться. Но как-никак принять человека надо. Она отворила и робко отодвинулась в сторону, пропуская неизвестного вперед.
– Добрый вечер! – закрывая дверь в сенях, услышала она; в тот же миг что-то щелкнуло, и она увидела луч света. – Тетка Авгинья… Прошу извинить за беспокойство. Я к Борису.
– А вы кто же будете? – растерявшись не столько от появления неизвестного, сколько от направленного на нее света, спросила женщина, все еще стоя в сенях.
– Я?.. Забыли? – сказал неизвестный и перевел свет фонарика на себя, на свое лицо. – Узнаете?
– Роман! – вскрикнула Авгинья, удивленно разводя руками. – Ах, боженька мой… Как ты здесь очутился? А все думают, что ты в армии.
– Ну и правильно, – согласился Роман и опустил фонарик.
– Как же так?
– Вы не бойтесь, тетка Авгинья. Я в той самой армии, что и ваш сын.
– Что-то не понимаю.
– Вам Борис после объяснит. Где он? – торопливо спрашивал Роман, входя в хату. – Как же с ним увидеться? Мне некогда. Он дома?
– И дома и не дома, – неопределенно ответила Авгинья, она завесила окно одеялом, засветила лампочку и, направляясь к двери, прибавила: – Ты подожди немного…
– Только поскорей.
Она вышла из сеней, огляделась вокруг, прислушалась и через двор поспешила в садик, к сарайчику, черневшему между яблонь. Для Бориса теперь это маленькое строеньице, поставленное для хранения в нем овощей, стало вторым домом, местом его ночлега. Хотя было там неуютно, холодно, сыро, но отсюда при первом же шуме во дворе или в хате, при первом же сигнале матери или сестренки он сразу может незаметно уйти.
Борис не спал. Да и как ему уснуть, когда в Родниках в эту ночь решается важное боевое дело! На этот раз ни он и никто из живущих в Ниве и Низках не пошел на задание. Сегодня действовали из их группы одни родниковцы – Ковбец и с ним еще двое. Им передали шашки, изготовленные в Низках, и объяснили задачу. В полночь должен раздаться взрыв, его можно будет услышать и здесь, в Ниве. И вот, пожалуй, перевалило за полночь, а взрыва все еще не слышно. Разве может он уснуть?
Сад шумел размеренно и неумолчно, словно вода на плотине. Небо обложили черные тучи, но дождя не было. Борис сидел на пороге сарайчика, когда к нему подошла мать.
– Ты не спишь? – шепотом спросила она над самым его ухом. – Роман Корчик у нас, тебя спрашивает.
– Да ну?! – только и вымолвил Борис, вскочив на ноги.
Как ни спешила за ним мать, она все-таки отстала, ей не пришлось быть свидетелем встречи сына с Романом. Когда она вошла в сени, ребята уже выходили из хаты.
– Закрывайся, мама, и спи спокойно, – шепнул ей Борис, выходя следом за Романом во двор.
Осторожно, чутко прислушиваясь, они двинулись на огород. Идти в темноте было трудно, в садике Роман наткнулся на какую-то колоду и чуть не упал. Тогда Борис взял его за руку и повел рядом с собой.
– Ты не очень-то рвись вперед, а то ударишься, – сказал он и, наклонившись к уху Романа, спросил: – Послушай, как это ты пробрался к нашей хате? Ведь я был в саду и не заметил.
– Я не садом… я по улице, мимо Макарова двора шел…
– А-а… Вот оно что…
– Моим родителям ни слова. И матери своей скажи…
– А ты что, домой не заглянешь?
– Некогда, да и не стоит, только растревожу стариков. Потом как-нибудь. – В конце сада, у забора, Роман остановился. – Значит, дела у нас, Борис, такие… Ты сейчас повидаешься с Пилипом Гордеевичем Струшней.
– Ух ты, вот это новость так новость! А где ж он?
– Ждет там, на огородах, в бане, – махнул Роман в сторону речки. – Ты сейчас пойдешь туда, но сначала дай мне совет, помоги.
– А что такое?
– Помоги мне встретиться с Аринкой, дочкой Змитрока Кравцова.
– Эх, друг ты мой, не придется тебе больше встречаться с Аринкой. Уже с месяц как нет ее в живых: шла полем и наступила на мину.
– Что ты говоришь?! Вот так новость! Ай-яй… Как жаль… Какая нелепая смерть…
– Ужасно нелепая.
– И кто же вместо Аринки теперь здесь комсоргом?
– Надя Яроцкая.
– Что ж, девчина тоже хорошая. Значит, мне нужно с ней встретиться. Проводят здесь комсомольцы какую-нибудь работу, не знаешь?
– А как же, знаю, действуют. Комсомольцами нашей деревни вы в райкоме можете гордиться. Это мои первые помощники.
– Отлично! – обрадовался Роман и озабоченно спросил не то себя, не то Бориса: – Как же мне вызвать сюда Надю? Зашел бы к ней сам, да не хочу обнаруживать себя перед ее родителями. Посоветуй, что тут делать. Может, сестренку твою разбудить и послать?
– Не надо. Я сам позову.
– А тебе разве можно? Что подумают старые Яроцкие? Или, может быть, вы с Надей не скрываете от них своей подпольной работы?
– Пока скрываем, и в такое позднее время я не хожу к ним домой.
– Как же ты ее позовешь? Да тебе и к Струшне спешить надо.
– Я сейчас. Пять минут – и дело будет сделано. – Борис улыбнулся и прибавил: – Она ночует не в хате, а в клети.
Они пробрались ко двору Яроцких и остановились в саду, под стрехой пуни.
– Садись здесь и жди, – показав на бревно, лежавшее на земле, сказал Борис и подошел к калитке, видневшейся в стене.
Он просунул руку в щель под стрехой и, потянув за что-то, осторожно отворил калитку. Следя за его движениями, Роман подумал: «Эге, хлопче, да ты здесь свой, знаешь все ходы и выходы». Ему припомнились разговоры в деревне о том, что Борис ухаживает за Надей Яроцкой. Значит, разговоры эти имели основание. Роман еще больше укрепился бы в своих предположениях, если бы видел, как привычно действовал Борис дальше.
Он бесшумно отворил ворота, затем так же бесшумно пробрался под поветь. Чтобы попасть к дверям клети, надо было миновать несколько препятствий – обойти кучу хвороста, не попасть ногой в корыто, из которого едят Макаровы свиньи и гуси, не стукнуться лбом о подпоры и, наконец, не отбить себе ноги о большой плоский камень, который лежал у самых дверей. Но Борис благополучно преодолел все эти препятствия и, очутившись у двери, на какой-то миг замер.
За стеной, рядом с ним, была его Надейка. Прошли каких-нибудь два часа, как он расстался с ней на огородной стежке в густых вечерних сумерках. Может быть, она только что уснула, может быть, ей снится сейчас что-нибудь хорошее, а он должен ее потревожить. Не раз любовь или дело приводили Бориса к этим дверям. И всегда ему жаль было ее будить. Так и теперь. Хотелось, чтобы она хоть чуточку еще поспала, но надо спешить, ведь возле пуни ждет Корчик, а на огороде, в бане, – Струшня.
Борис ногтями стал царапать дверь, как это делают коты: это был их условный сигнал. Надя сразу же услышала его и вскочила с постели.
– Ты, Борис? – шепотом спросила она.
– Одевайся, выходи.
Она торопливо собралась и, отодвинув засов, осторожно отворила дверь, вышла из клети.
– Идем, тебя ждет в саду Роман Корчик, – шепнул он и, подхватив ее с порога, крепко прижал к себе.
– Роман? – удивилась и обрадовалась она.
В последний раз она видела Романа летом в середине июля, в дни, когда фронт уже был близко от них. Роман специально приезжал тогда в деревню на комсомольское собрание. Его беспокоило, что комсомольская организация несколько ослабила в те дни свою работу. Случилось это потому, что из организации на фронт ушло много парней, остались в ней молодые, неопытные комсомольцы. Роман беседовал и с отдельными комсомольцами, и с руководителями колхоза, и даже кое с кем из стариков, а вечером на собрании по-товарищески поговорил с комсомольцами, подсказал, как им работать дальше.
После того как ее выбрали комсоргом и она должна была самостоятельно решать многие сложные вопросы, ей не раз вспоминался Роман, хотелось увидеть его, посоветоваться. Особенно часто думала она о нем, когда у них возникла мысль об организации в деревне комсомольского подполья. Она понимала, что надо делать, но как делать – не знала. Однако в первые месяцы оккупации из подпольного райкома комсомола не давали о себе знать. Надя огорчалась, но не падала духом, только стала неугомоннее и настойчивее. Борис знал о ее заботах, но почему-то относился к ним неопределенно, чаще всего шутливо. Это насторожило ее, она стала уже даже обижаться на него, но вдруг он, как бы боясь, чтобы между ними не произошел разлад, привлек сначала одну ее, а затем и всех комсомольцев колхоза к подпольной работе. Она не обиделась на него за то, что он сразу, с первого дня оккупации, не посвятил ее в свои дела, наоборот, только восхитилась твердостью его характера, тем, что даже в минуты самой большой нежности он не проболтался о своих делах.
Но и после того, как она стала помощницей Бориса, ее не оставляла забота о связи с райкомом комсомола. Более того, забота эта стала сильнее, так как шире стали задачи борьбы, труднее и опаснее условия работы. Теперь Надя уже вместе с Борисом беспокоилась о налаживании связи, теперь они вместе поджидали представителей и от райкома партии, и от райкома комсомола.
И вот эти представители явились.
Роман крепко пожал ей руку и сразу же заговорил о деле:
– Друзья мои, я думаю, что тебе ли, Борис, открою тайну, или тебе, Надя, – это будет одно и то же. Верно?
– Да.
– Так не лучше ли нам тогда всем вместе пойти к Струшне и там обо всем договориться?
– Правильно! – поддержал Борис.
Они вышли из садика и направились в глубь огородов. Борис уверенно шагал впереди знакомой тропкой. За ним шел Роман, он вел под руку Надю и горячо что-то говорил ей. До Бориса долетали только отдельные слова, по ним можно было догадаться, что Роман дает Наде какие-то указания. «Вот терпенья нет у человека, – усмехнувшись про себя, подумал Борис. – Пока до места дойдем, он надает девчине целый короб заданий».
Струшня ждал их, стоя возле бани. Молча пожав руку Бориса и настороженно поглядев на Надю, он первым, кряхтя, пролез в узкую и низенькую дверь. Наде показалось, что он чем-то недоволен – может быть, тем, что пришлось долго ждать, а может быть, тем, что без его разрешения Роман привел ее сюда. Но она скоро убедилась, что это не так. При свете карманного фонарика Струшня внимательно разглядел ее, пригласил сесть на положенное у стены бревно, служившее вместо лавки, затем начал просто и сердечно с нею беседовать.
– С твоим отцом я хорошо знаком, – заключил он, когда расспросил ее обо всем, – и мне приятно знать, что его дочка такая активистка.
– Лучшая помощница Бориса, – заметил Роман, затыкая оконце бани соломенным жгутом, найденным на полу. – Она со своей комсомольской организацией здесь такие дела заворачивает!
– Так и надо, – отвечал Струшня и, бросив луч фонарика на Злобича, стоявшего посреди бани, обратился к нему: – Садись, Борис Петрович. Рассказывай, как мучаешься тут. Верно, ругал нас, что так долго не приезжали?
– Пробовал, Пилип Гордеевич, – примащиваясь рядом со Струшней, признался Борис. – И всякие мысли лезли в голову. Думал, может, вас уже и в живых нет…
– Живем и помирать не собираемся. Долго бродили по свету… То по своей воле, то гитлеровцы гоняли.
Струшня говорил тихо, немного ворчливым голосом, словно речь шла о каких-то несущественных мелочах. Он не спешил, как будто времени у него много и обстановка вполне располагала к мирной беседе. Это могло показаться странным человеку, впервые встречающемуся со Струшней, но Борису, знавшему струшневскую манеру разговора, все казалось естественным.
– Что сделано? Докладывай, – суховато попросил Пилип Гордеевич и, заметив, что Борис недоверчиво поглядывает на приоткрытые двери, успокоил его: – Там стоят наши часовые, есть кому постеречь.
– Я боялся, тут шатаются иной раз нежелательные типы, – стал оправдываться Борис и сразу же перешел к делу. – У нас создана крепкая группа. Входит в нее шестнадцать человек. Это из четырех деревень сельсовета. Теперь взялись еще за одну деревню. В каждом из сел – своя особая группа. Со мной имеют дело только начальники этих групп.
– Хорошо, – заметил Струшня и спросил: – У тебя есть покурить?
Борис замолчал и стал доставать портсигар.
– Ты продолжай… Это вы сожгли маслозавод?
– Мы. Сегодня мельницу решили взорвать. – Борис вздохнул и передал Пилипу Гордеевичу портсигар. – Еще сожгли мост за Родниками… на большаке. Там же разбили одну автомашину… Собрано пятнадцать винтовок, пять автоматов, один станковый и два ручных пулемета, два ящика гранат, много патронов…
– Где ж это вам удалось?
– Здесь, в лесу. Собрали, как только фронт откатился. Тут ведь большие бои шли.
– Славно! – воскликнул Роман, принимая от Струшни портсигар. – Оружие нам теперь нужно во как! – и он провел рукой по горлу. – Люди в отряды идут и идут.
– А как насчет политической работы? – остановил Струшня Романа и, вынув небольшой сверток, протянул его Борису. – Держи. Пятьдесят экземпляров. Наша подпольная газета с докладом об Октябрьской годовщине.
– Вот это чудесно! Пятьдесят, да наших пошло уже десять! – воскликнул Борис, пряча сверток. – Мы тут, Пилип Гордеевич, собрали приемничек. Имеем свежую информацию, передаем надежным людям.
– Это хорошо. Сейчас, когда на фронтах такое напряженное положение, наше правдивое слово очень нужно здесь. – Струшня глубоко, с наслаждением затянулся цигаркой, спросил: – А какие же у тебя помощники?
– В нашей деревне – всё комсомольцы. Кроме Нади, – Тихон Закруткин, слесарь райпромкомбината, сын колхозного мельника, если знаете.
– Это такой курносый, рыжеватый парень? – припомнил Струшня. – Щеки у него всегда, как у красной девицы, что маков цвет. Верно?
– Да, только сейчас он уже не тот, похудел, – сказал Борис. – Когда проходил здесь фронт, хлопец целый месяц провалялся в постели, болел воспалением легких и еще чем-то. Так болел, что до сих пор не может оправиться.
– Жаль, жаль, – покачал головой Струшня. – Еще кто?
– Ольга Скакун, звеньевая по льну, она была участницей сельскохозяйственной выставки в Москве, помните?
– Как не помнить! Десятки раз приходилось встречаться.
– Еще есть у меня хороший помощник в деревне Низки – это Сергей Поддубный.
– Гидротехник? – удивился Струшня. – Как это он здесь остался?
– Руководил окопными работами и там же был ранен. Когда гитлеровцы ворвались в Калиновку, он в больнице лежал… Кто еще? В Родниках – доктор Рыгор Ковбец, тракторист Янка Вырвич…
– Слышишь, Роман? – перебил Бориса Струшня. – На ловца и зверь бежит.
– Что такое? – заинтересовался Борис.
– Доктора для отряда ищем. У тебя хотели спросить, – объяснил Струшня. – Так вот тебе и Наде сразу же поручение… Медикаменты, инструменты у него есть?
– Мало.
– Он не работает?
– У гитлеровцев?.. Ему несколько раз предлагали открыть пункт – отказывается.
– Так передайте ему – немедленно чтоб шел работать. Пускай как можно больше запасет инструментов, медикаментов, перевязочного материала. Когда приедем за ним, чтобы был он, как богатая невеста… И еще задание: подготовить для нас сведения о родниковском гарнизоне.
– Теперь мы за вас возьмемся, – вставил Корчик и протянул Борису портсигар. – Держи. Я переполовинил табак, ты не обижайся.
– Бери, бери, пожалуйста.
– Сведения надо подготовить так, – продолжал Струшня, – чтобы мы могли точно рассчитать… чтобы потом стукнуть уже наверняка. Понял, Борис?
– Понял.
– Вот такие вам на первый раз поручения, – закончил Струшня. – А теперь выкладывайте, какие у вас нужды. Чего вы от нас ждете?
– Хлопцы рвутся в лес, на простор, – начал Борис. – Да и враг нажимает, устраивает обыск за обыском. Мой дом уже три раза обшаривали. Вот и вчера тоже. Меня очень хотели видеть.
– Как же ты вывернулся?
– Как раз на свидании с Поддубным был. Но однажды довелось попасться к ним. Застали врасплох. Сам начальник родниковского гарнизона допрашивал. «Коммунист! – кричал. – Расстрелять тебя надо!»
– А ты что?
– Ну, нашлась одна бумажка. Отвел глаза… Но в следующий раз это может не помочь.
– Почему?
– Фашисты начали хватать по волости всех более или менее заметных людей – коммунист ли, беспартийный… Так что подумайте там о нашем положении. Посоветуйте, как дальше строить работу.
– Хорошо, подумаем. А вы пока продолжайте работать, но действуйте с умом, хитро, – Струшня опять закурил и, по-отечески похлопав Злобича по плечу, сказал: – Молодчина, не сидел сложа руки. Передадим Камлюку – будет рад, Ведь это ж у вас целый отряд создан… И вот так по всему району… Три отряда у нас уже, как говорится, на колесах. А сколько еще готовится! Ну, скоро и заскулят же оккупанты!
Они посидели еще несколько минут. Струшня и Корчик дали Борису и Наде много советов и наказов, пообещали чаще наведываться и больше помогать. Условившись о следующей встрече, о постоянной связи, все поднялись и, прощаясь на ходу, двинулись из бани. Вдруг до их слуха донеслись мощные раскатистые взрывы. Борис облегченно вздохнул:
– Наконец-то!
Струшня и Корчик уходили, фигуры их растворялись в темноте. Из кустарников вышли двое, последовали за ними – это были часовые. Борис некоторое время неподвижно стоял на месте, глядя то вслед партизанам, то на зарево в небе над Родниками, потом, не в силах сдержать радость, подхватил Надю и стремительно закружил.
– Живем, Надейка, живем! – весело повторял он, счастливый успехом дела и тем, что до рассвета может пробыть со своей любимой.
