Текст книги "Сплоченность"
Автор книги: Микола Ткачев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 28 страниц)
– Беспорядок! – возмутился Камлюк и, раскрыв блокнот, что-то записал. – Хорошо, дядька Антон, что сообщили.
– Дайте им проборку, Кузьма Михайлович. Пусть обо всех одинаково заботятся, – протягивая на прощание руку, сказал старый Малявка.
У Змитрока Кравцова, вошедшего на прием следующим, дел нашлось больше, чем у кого-либо другого. Как руководителя деревни его беспокоила и уборка урожая, и на какую партизанскую базу отвезти остатки хлебозаготовок, и многое другое. А как начальник дружины самообороны он беспокоился об усилении охраны деревни, о пополнении вооружения, настойчиво просил, чтоб выдали ему «хоть один» станковый пулемет.
– Ну и загребистый же ты, дорогой приятель, – усмехнувшись, заметил Струшня. – Ты думаешь, пулеметов у нас тьма?
– Знаю. Но не мешало бы нам в дружине иметь максима. Очень я полюбил его на Карельском перешейке… Ну, ничего. Позже, может, дадите, – Кравцов взглянул на дверь и заговорил о другом: – Там, в приемной, девочка… В нашей деревне жила, у одной старушки… спасти надо.
– Что такое? Чья она? – вскинул бровями Камлюк.
– Дочка вдовы лесника. Помните, я вам когда-то рассказывал.
– Как не помнить! Это весь район облетело… Что с девочкой?
– Очень больна. Была слабенькой, а тут такой испуг, смерть матери… Ну и совсем зачахла. Вот справка от докторов, – протянул Кравцов бумажку Камлюку. – Они говорят, что можно спасти ребенка, если немедленно дать специальное лечение.
– На самолете ее везти можно?
– Доктора говорят, можно. Ради этого я и привез ее.
– Что ж, направим. На Большой земле вылечат. Самолет будет сегодня. Если девочка не собралась, можно и в следующий раз…
– Почему же? Готова хоть сейчас…
– В таком случае зайди к Мартынову. Пусть забронирует место в самолете.
– Бегу. До свидания, – вскочил со стула Кравцов. – Ай, какое доброе дело сделаем!
Последние слова Кравцова были заглушены телефонным звонком. Камлюк протянул руку к трубке.
– Корчик?.. Приходи… Инициатива?.. Да твои комсомольцы богаты на выдумку… Веди всех сюда… Не опаздывай, мы собираемся уезжать.
Один за другим заходили в кабинет люди, рассказывали о своих желаниях, планах, просили совета. И все, с чем приходили они, было по-своему важным, неотложным, являлось частицей напряженной боевой и трудовой жизни советской Калиновщины. Меньше всего говорили о пережитых трудностях, о своих личных нуждах, а прежде всего думали об интересах своих коллективов, заботились о партизанах.
– Какие у нас люди, Пилип! Золото! – взволнованно проговорил Камлюк, когда вышел последний посетитель.
Открылась дверь. В прямоугольнике ее выросла фигура Романа Корчика. За его спиной виднелось несколько парней и девушек.
– Можно? – спросил Корчик, задержавшись в дверях.
– Давай, давай! Со всей делегацией! – сказал Камлюк.
Роман Корчик жестом руки пригласил комсомольцев войти. Это была молодежь колхоза «Первое мая». Недавно, во время налета вражеской дивизии на район, их деревня была почти полностью сожжена, многих ее жителей фашисты расстреляли. Камлюку это было хорошо известно, он видел пепелища, обугленные сады, видел трупы стариков и детей.
Гостеприимно рассадив молодежь вокруг стола, Камлюк взглянул на смуглую лет восемнадцати девушку-комсорга и спросил:
– Какое же у вас дело?
Девушка бросила взволнованный взгляд на Корчика, словно спрашивая: «Мне говорить?» Камлюк, поняв ее, улыбнулся.
– Рассказывай…
– О детях у нас забота, товарищ Камлюк… В нашей деревне осиротело несколько малышей. Ни родителей, ни родственников… Расстреляли гитлеровцы. Со всей деревни осталось в живых человек пятнадцать – те, кто были в боях или спрятались в лесу.
– А вы где были? – поинтересовался Струшня.
– Мы, члены дружины, участвовали в боях вместе с партизанами, – девушка поправила платок на голове и продолжала: – Как же быть с этими детьми? Мы, комсомольцы, думаем каждый взять в свой дом по ребенку.
– Молодцы! Какие вы молодцы! – воскликнул Камлюк и, почувствовав, как что-то подступило к горлу, поднялся со стула, молча прошелся по комнате. – Наступит мирное время, мы всех таких детей заберем под одно крыло… Дом специальный для них откроем. А сейчас… – он задумчиво поглядел на комсомольцев. – Хорошее дело вы задумали… Рассказывайте дальше.
– Дальше пошло гладко, – тепло улыбнулась девушка. – Райком комсомола помог… Мы написали обращение к комсомольцам района. Во всех деревнях надо таких детей взять под опеку.
– Вы на своем бюро уже обсудили это? – спросил Камлюк у Корчика.
– Только что. Вот пришли к вам согласовать текст обращения, – Корчик вынул из планшета лист бумаги, исписанный аккуратным почерком, и протянул его Камлюку. – Хотим через газету обратиться к молодежи.
Камлюк не спеша прочел вслух обращение и, посмотрев на Струшню, сказал:
– Неплохо, правда?
– Хорошо!
– Что ж, друзья, действуйте, – перевел Камлюк свой взгляд на комсомольцев. – Поддерживаем вашу инициативу. Печатайте обращение и – за работу. Дадим указание всем колхозам и отрядам, чтоб они помогли вам.
Наступило молчание. Поглядывая на комсомольцев, Камлюк думал о детях-сиротах. Вдруг, появившись в дверях, его окликнул Сенька Гудкевич:
– Кузьма Михайлович! Прибыл вестовой из областного центра.
– Пусть заходит.
Корчик поднялся со стула, за ним и все комсомольцы. Они попрощались и, расступившись у порога перед вестовым, прервавшим их беседу, торопливо вышли из кабинета.
– Через станции Могилев, Бобруйск и Гомель сегодня утром прошло несколько эшелонов гитлеровских войск с танками, броневиками и орудиями, – сообщил вестовой, стоя перед Камлюком и Струшней. – Разведка захватила «языка». Выяснилось, что гитлеровцы бросают пять дивизий на Калиновку и соседние с ней районы.
– Интересно, дорогой приятель! – сказал Струшня и полез в карман за портсигаром.
Камлюк молчал, отвернувшись к окну. Губы его плотно сжались, насупленные брови собрали на лбу сетку морщинок. Вдруг его внимание привлек нарастающий гул. Черная точка в небе над Заречьем как-то невольно попала в поле его зрения и очень быстро стала увеличиваться. В окно посмотрели и Струшня с вестовым. Все поняли, что это за самолет, но не трогались с места. Только позже, когда вдали на Зареченской улице раздались один за другим два взрыва, все побежали в огород, к узким и продолговатым земляным щелям.
Камлюк успел заметить, как потревоженные гулом рванулись из гнезда молодые аисты. Они летели в сторону Родников и не видели, как их дом вместе с вершиной старой березы рухнул на землю.
3
Возле нивского ветряка было людно. Второй день стояла ненастная погода, за все лето выдался первый такой продолжительный и порывистый ветер и как раз в дни, когда у людей появилось зерно нового урожая. А тут еще черной кошкой прополз по деревням слух: «Фашисты собираются наступать на Калиновку, задумали блокаду, так что побольше намелите муки, люди, подготовьтесь, чтоб на случай беды в запасе был сухарь или лепешка».
В мельнице вокруг жерновов толпилось много сельчан. Немало было их и во дворе. Прячась от косого дождя, они стояли в затишье под ветряком и прислушивались к далекому грохоту, доносившемуся с востока. Люди говорили об этом грохоте, о хозяйственных делах, о погоде… Направление беседы изменилось, когда вдруг далеко на полевой дороге показалась группа всадников.
– Партизаны!.. – сказала женщина, подпоясанная полотенцем с вышитыми концами. – Такая погода… Каково-то им под дождем…
– А что, по-твоему, пусть сидят сложа руки? – откликнулся Макар Яроцкий. – Им, кума Настя, не до сидения теперь. Чуешь, как гремит?
– Да оно давно уже гремит, – вмешалась в разговор Хадора Юрковец. – Говорят, немцы горы рвут, чугунку новую прокладывают.
– Вот голова еловая! – сердито возразил Макар. – Нашла что сказать. Оккупанты начнут строить? Жди! Они только разрушать умеют… И откуда ты такое взяла, сидя на печи? Это же особенный грохот. Послушай, голова, сообрази да не мели языком… Фронт!
Хадора пробормотала что-то себе под нос и быстро ушла на мельницу.
– Да что тут говорить, – поддержал Макара мельник, борода которого, как и вся одежда, была густо покрыта мучной пылью. – Когда землю рвут – бухает… А это рокочет, будто картошку по желобу сыплют. А что ночью в той стороне творится! Все небо огнем полыхает!
– Видел и я, – вступил в беседу другой старик, ковыряя палкой землю у своих ног. – Сегодня всю ночь просидел у окна. Сидел и думал: не у Гроховки ли фронт? Уж больно сильно бьют.
– Это в соседнем районе. Люди рассказывали, что фашистов там собралась тьма. На наш район собираются идти, – сказала Настя.
– Все может быть. Подъедут партизаны – надо спросить, – рассудил старик с палкой и, вздохнув, добавил: – Не дай бог снова видеть тут проклятых злодеев.
Послушать беседу и посмотреть на всадников собрались многие. Южный ветер быстро гонял крылья ветряка. Из мельницы доносился равномерный перестук и скрежетанье жерновов. Когда всадники подъехали ближе, мельник воскликнул:
– Да это же наш Злобич!
– Правильно… Зять твой, Макар, едет. Готовь пол-литра!
– Да не гуди ты над ухом! – огрызнулся Яроцкий. – Лучше скажи, кто это еще с ним.
– Видимо, связные. Точно! Вон вижу Сандро. Между прочим, забавный хлопец. Заезжал как-то ко мне, когда Гарнак еще был комбригом.
– Где-то он теперь?
– Гарнак?.. Пошел в гору. Говорят, в Москве важным начальником стал… Правда, Макар? Тебе Борис, наверное, рассказывал.
Яроцкому хотелось это подтвердить, ему не терпелось о многом сказать, что люди не знали, но, подумав, что, кроме вреда, болтливость ничего не приносит, он сдержал себя и неопределенно ответил:
– Откуда же мне знать? У них, может, это считается секретом.
Подъехали партизаны. Злобич ловко соскочил с коня, стал здороваться с односельчанами. Следом за ним хотели было слезть и связные, но Злобич удержал их:
– Не надо, сейчас поедем.
– Что же это ты, Борис? – удивился мельник. – И побеседовать не хочешь с нами?
– Некогда, товарищи… Дела срочные. Еду в Калиновку. А дорога, видите, какая… не разгонишься. Ну, как живете?
– Пока что – неплохо. Под вашим партизанским крылом, как у бога за пазухой. День и ночь говорим вам спасибо, – опираясь на палку, прошамкал старик.
– Что правда, то правда, – поддержал мельник. – Теперь нас фашисты не терзают. Но, говорят, будто они, окаянные, снова лезут сюда. Скажи ты нам, Борис, чистую правду.
– И что это за грохот стоит день и ночь? – добавила Настя.
В эти дни Злобич не раз слышал такие вопросы в деревнях, по которым ему приходилось проезжать. И каждый раз, прежде чем ответить, он припоминал последние сводки Совинформбюро, донесения своей разведки, сообщения из отрядов. Вчера вечером ему стало известно, что на станции Гроховка высадились два полка эсэсовцев. А сегодня на рассвете из отрядов, расположенных в ближайших к Гроховке деревнях, сообщили, что ночью было несколько стычек с врагом, что эсэсовцы стремятся проникнуть на Калиновщину.
Что он мог сказать сейчас своим односельчанам? Почти то же, что говорил и в других деревнях.
– Фронт, товарищи, гремит. Наши самолеты прилетают, бомбят фашистов. Партизаны рвут рельсы, склады, уничтожают вражеские гарнизоны. Вот что грохочет. Понимаете?.. Хотят ли фашисты вернуться сюда? Хотят, рвутся! Разве им приятно, что наш район – партизанский, советский? Вот и лезут сюда, как свиньи на плетень. Что ж, пусть лезут себе на беду. Увязнут в ловушке, а мы их – по спине, по голове!.. Правда, дядька Панас? – блеснув черными глазами, обратился Злобич к мельнику.
– И не говори, Борис. В городе-то их прошлой зимой здорово перемололи, – ответил мельник смеясь.
– Жарко им тогда пришлось. Кто уцелел да убежал, до смерти не забудет, – добавил Злобич и, прощаясь, посоветовал: – Дружину укрепляйте, усиливайте охрану деревни, оружие под боком держите. Сегодня бой гремит далеко – завтра может быть близко. Помните это.
Партизаны тронулись с места. Борис вел коня на поводу, рядом с ним шел Макар.
– Хоть бы на минутку заехал, пообедал бы, – упрашивал старик.
– Спасибо, дядька Макар. Сейчас не могу, Камлюк срочно вызывает. Вы же знаете, что значит дела военные.
– Ну смотри, тебе видней.
– Буду возвращаться – обязательно заеду. Поклон передайте Наде и тетке Арине.
– Будь здоров! – не желая задерживать Бориса, проговорил Макар и зашагал обратно к мельнице.
Злобич приехал в Калиновку под вечер. Штаб соединения размещался на новом месте, не в здании райкома, а на зареченской окраине города, в доме, где до войны была контора льнозавода. Вокруг дома, вдоль зубчатого частокола, стояли на привязях кони. У калитки толпилось несколько партизан – ординарцы, связные – и горячо о чем-то разговаривали. Увидев Злобича, они неожиданно всей ватагой бросились ему навстречу, вытащили из седла и стали качать.
– Ура!
– Поздравляем!
– Желаем новых успехов!
Полный недоумения, Злобич не мог произнести ни слова. Только после того, как его перестали качать, он спросил:
– Что случилось, хлопцы? С чем вы меня поздравляете?
– С правительственной наградой, дорогой Борис, – опережая всех, сказал Сенька Гудкевич. – Около часа тому назад передали из Москвы Указ о награждении группы белорусских партизан. И ты есть в этом Указе. Имеешь орден Красного Знамени. Поздравляем!
– Поздравляем! – дружно подхватили партизаны.
– Спасибо, хлопцы, – взволнованно ответил Злобич. – А кто еще из нашего соединения в списке награжденных?
– Многие.
– Человек сто.
– Камлюку и Струшне – орден Ленина!
– Правильно! – воскликнул Злобич. – А у других какие награды?
– Орденом Красного Знамени, – снова опередил всех Сенька Гудкевич, – награждены Мартынов, Корчик, Вырвич, Новиков, Поддубный, Гарнак… Орден Красной Звезды получили Перепечкин, Смирнов, Зорин, Столяренко. Всех по памяти не пересчитаешь. Много хлопцев награждено медалями.
– В том числе и вот этот хлопец, – сказал один из партизан и хлопнул Гудкевича по плечу.
Все засмеялись. Злобич протянул руку Гудкевичу, поздравляя его в свою очередь с наградой.
– Что ж, покачаем и тебя? – спросил он.
– Уже качали вот эти медведи! – показав на своих друзей, пошутил Гудкевич. – Так накачали, что даже бока болят.
Злобич улыбнулся. Он перекинулся с партизанами еще несколькими словами и торопливо зашагал через двор к крыльцу дома.
– А-а, Борис Петрович! – воскликнул Камлюк, увидев Злобича.
– Простите, если опоздал.
– Нисколько. Я рассчитывал, что ты прибудешь позже – дорога-то плохая.
– Да, очень плохая, – проговорил Злобич и крепко пожал Камлюку руку. – Поздравляю вас с наградой!
– Взаимно, дорогой! Сегодня в нашем соединении многих надо поздравлять… Ну, раздевайся, садись. У нас, как видишь, изменения: новую резиденцию избрали… Неделю подряд прилетают «гробы», очень бомбят, все по центру города метят. Один из наших складов, что был в здании тюрьмы, вдребезги разбит. Такая потеря! В помещении райкома ни одного стекла не уцелело, все выбиты… Ну, говори, как там у тебя… Нажимают?
– И крепко, Кузьма Михайлович, – Злобич разделся и, повесив кожаную куртку на гвоздь возле двери, присел к столу. – Хотят отбросить от железной дороги.
– Больше того, – перебил его Камлюк, развертывая на столе карту Калиновщины, – напирают не на одного тебя, на все отряды. Хотят окружить и уничтожить… Словом, над районом собираются тучи.
– Что ж, будем рассеивать, – не выдавая своего внутреннего волнения, проговорил Злобич.
Его спокойствие я уверенность понравились Камлюку. Вот так, вероятно, и все партизаны встретят весть о новых боях: спокойно и сурово. Люди, воюющие каждый день, принимают такие новости как неизбежные. Конечно, если бы не этот нажим вражеских дивизий, Камлюк поставил бы теперь перед Злобичем другую задачу, о чем уже шел разговор в высших инстанциях.
– В Центральном штабе предполагали твою бригаду послать на запад.
– Зачем? – оживился Злобич.
– Рейд через всю Белорусь в район Белостока. Надо там помочь населению развернуть партизанское движение.
– Хорошо бы! – глаза Злобича радостно блеснули, он на мгновение задумался и потом мечтательно произнес: – Рейдированье – сильная штука!
– Безусловно! – подхватил Камлюк. – Этот метод проверен в боях на любой территории – и на степных просторах, и в лесах. Но и другие методы партизанской борьбы не хуже. Все партизаны – и те, кто совершает далекие рейды, и те, кто всю войну борется на территории одного или двух – трех районов, – делают большое дело. Помнишь, весной этого года через наш район проходила из соседней области бригада Павла Блискуна?
– А как же, помню.
– Так послушай о нем. Ты знаешь, что эта бригада долгое время жила у нас. Она ела наш хлеб, через наши аэродромы получала боеприпасы, находила приют в наших деревнях и борах, не раз выручалась нами в боях – словом, была окружена вниманием и заботой. Что ж, мы своим друзьям рады помочь, у нас народ щедрый и приветливый. Но каким неблагодарным человеком оказался Блискун! На прощание он заехал ко мне и Струшне. Подвыпив, наговорил нам много гадостей, вроде того, что только он настоящий партизан, потому что рейдирует, не сидит на месте, а нас поносил, осуждал всю нашу тактику, говорил, что мы не воюем, а только по лесам и болотам прячемся.
– Какой же он глупец! – не выдержал Злобич. – А разве тактика, при помощи которой мы разгромили врага в своем районе, плохая? А разве с боями пробираться на задания за десятки и сотни километров от Калиновщины и потом с боями возвращаться назад – не рейдированье? Мы со всякой тактикой знакомы и при всякой тактике имеем успехи. Как ему не стыдно?!
– Ему-то потом и стало стыдно. На следующий день, проспавшись, он прибегал просить прощения, – Камлюк усмехнулся и пристально взглянул на Злобича. – Рассказываю тебе о Блискуне в назидание! С этой же целью скажу тебе и еще об одной вещи. В условиях Белоруссии глубокие рейды надо проводить с особенным умением. У нас на каждый район приходится по крупному соединению. Что получится, если неумело пустить эти стотысячные массы в глубокие рейды? Может получиться толкучка и суета. Вот почему организованность – и дисциплина во время рейдов – основная забота. И еще – согласованность, координация действий с партизанами, через район которых приходится проходить. Надо уважать этих партизан, не злоупотреблять их доверием и не ставить свои интересы выше их интересов. Ибо они могут сразу же образумить, если задерешь нос и начнешь куролесить, – Камлюк откинулся на спинку стула и, слегка стукнув ладонью по столу, добавил: – Помни обо всем этом, Борис Петрович. Это может пригодиться, если тебе придется пойти на Белосточчину… Сперва такая команда была, но потом отложили, узнав, что на наш район надвигается большая гроза. – Камлюк вдруг хлопнул себя по лбу и воскликнул: – Слушай, чуть не забыл, поклон тебе от Гарнака.
– Письмо прислал?
– Да. И Ковбецу кланяется, передай ему. Еще раз благодарит за удачную операцию. Сообщает, что выписался из госпиталя, работает в Центральном партизанском штабе. Жалеет, что по состоянию здоровья его сюда не пускают.
В комнату вошел Струшня. Он молча и как-то многозначительно пожал Злобичу руку и обратился к Камлюку:
– Можно начинать совещание, Кузьма, Из отрядов все прибыли.
– А председатели сельсоветов?
– Двух пока нет.
– Минут через пять начнем. Вот только побеседуем с Борисом Петровичем. Присаживайся, Пилип, – сказал Камлюк и, взглянув на Злобича, склонился над картой. – Ну, докладывай, где там у тебя силы врага концентрируются. Нанесем их на карту – видней будет мишень…
4
Совещание заканчивалось, когда в комнату вошел радист и передал радиограмму.
– Из бригады Злобича весть, – Камлюк взглянул на присутствующих и потряс радиограммой. – Как мы и ожидали, гитлеровцы начали наступление. Одна их группа, основная, ломится по родниковскому большаку, а вторая, параллельно первой, – по дороге Бугры – Выгары. Как видите, противник торопится… Задачи каждому понятны?
– Понятны, – послышалось несколько голосов.
– Значит – в бой, товарищи!
Злобич задержался. Вместе с Камлюком, Струшней и Мартыновым он еще с полчаса просидел над развернутой на столе картой, согласовал свои планы и только после этого покинул штаб.
Вскочив в седло, Злобич с места пустил коня галопом, пронесся по окраине Калиновки и выехал на большак. Длинноногий, легкий на бегу молодой жеребец, вытянув шею, стремительно летел вперед. Злобич перевел коня на рысь только тогда, когда почувствовал, что связные далеко отстали от него.
– Вы что – на волах едете? – набросился он на них, когда те подтянулись.
Партизаны молчали. Им памятны были слова комбрига о том, что хорошие связные должны ездить быстрее своего начальника. Правда, сказано это было мимоходом, почти шутя, но после того разговора связные несколько раз меняли своих лошадей, подбирая хороших рысаков. Меняли много – и все напрасно, потому что, какую бы лошадь они ни выбрали, она все равно не могла угнаться за быстроногим жеребцом комбрига. По этому поводу Злобич иногда подшучивал над связными, но часто, когда обстановка требовала быстрой езды, шутки его были невеселые…
Так было и теперь.
Дальше поехали крупной рысью. Время от времени сдерживая своего коня, пытавшегося перейти в галоп, Злобич внимательно прислушивался к стрельбе, смотрел на восток, где свет ракет колыхал предутреннюю мглу.
Конь проскочил мимо трех сосенок и вдруг с большака повернул на узкую полевую дорогу, ведшую к Ниве. Злобич осадил его, потрепал по шее и прошептал:
– Ах ты, умница! И мне хочется этой дорожкой, но… не получается.
Он вспомнил радиограмму, слова о том, что основные силы противника ломятся по родниковскому большаку… Об этом убедительно свидетельствовала и доносившаяся от Родников стрельба. «Полевой дорогой, – думал Злобич, – гитлеровцам трудней продвигаться, но если они прорвутся на большаке, районный центр сразу окажется под большой угрозой».
– В Смолянку… в штаб поедем, товарищ комбриг? – услышал он голос Турабелидзе.
– Нет. На Родники. В отряды Калины и Зарудного! – он повернул коня и поехал на большак.
На рассвете они прибыли в Родники. При въезде в село Злобич увидел на выгоне воронки от снарядов, развороченный угол гумна – ночью враг бил сюда из орудий.
Ехали по обочине дороги, вдоль кювета. Под копытами лошадей чавкала грязь. Вокруг стояла настороженная тишина, только время от времени прерываемая одиночными выстрелами километрах в трех от села.
Грохот, стоявший ночью над большаком, теперь перекатился на юг от Родников. Там беспрерывно строчили пулеметы и автоматы, взрывались мины. По звукам Злобич определил, что бой идет где-то возле Нивы. Вспомнилась Надя – и сердце тревожно защемило. Как она там теперь?
– Товарищ комбриг! – вывел его из задумчивости неожиданный возглас.
Он оглянулся и увидел командира отряда Антона Калину, идущего от здания сельисполкома. Злобич спешился и направился навстречу ему. Здороваясь, он заметил покрасневшие от бессонницы глаза Калины, выражение усталости на его небритом широком лице. «Видимо, немало сил вымотала эта ноченька», – пронеслось у него в голове.
– Выдержали натиск?
– Да, но разведка доносит, что гитлеровцы готовят новый удар.
– Какие потери?
– В нашем отряде погибло пять человек, и у Зарудного три… Раненых всего – двенадцать…
– Плохо… Так ненадолго хватит сил. Позиционный бой невыгодный. Мы – партизаны, а не фронтовая часть.
– Хорошо еще, что имеем лесные завалы, рвы… Если бы не они, жертв было бы значительно больше. Вообще черт знает что было бы. Гитлеровцы перли на танках, на мотоциклах. А как напоролись на рвы и на завалы – стоп, объезжать их не осмелились… Побоялись завязнуть.
– А что делается около Нивы? – спросил Злобич. – Связь с третьим отрядом есть?
– Недавно приезжал оттуда связной. Говорил, что бой идет в нивском лесу. Отряд Перепечкина и дружинники едва сдерживают натиск.
– Так-так… А где Зарудный?
– Там, на переднем крае, – показал Калина рукой на восток, в направлении леса. – Я только что оттуда.
– Ну, бери своего коня. Поедем в отряды.
