Текст книги "Повести и рассказы"

Автор книги: Михаил Слонимский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 33 страниц)

Портной строго глянул на нищего и спросил:

– Как же это ты кончил среднее образование, когда я, например, никакого не имею?

– Простите, – растерялся нищий, – я случайно родился в интеллигентной семье. Отец счетовод.

– А почему такое положение? – допрашивал портной. – Проворовался?

– Нет, что вы!

– Растратился?

– Нет.

– Убил кого?

– Что вы! Разве можно!

– А почему нельзя? Так чего ж тебе такое положение вышло?

– Да так, знаете, как-то, – неопределенно промямлил нищий.

– Ох же ты, сукин сын! – возмутился портной. – И навязался же ты мне на голову! На тебе, жри хлеб, колбасу, только молчи.

Портной затосковал. Водка вся была выпита. Скучно.

– Вот тот был нищий так нищий! – вспоминал он. – Всегда у него деньги были. На сберегательную книжку откладывал. Подойдешь к нему, бывало: «Выпьем, Вася», – и уж всегда угостит.

Нищий, слушая хозяина, виновато и жадно ел.

– Родных у тебя нету? – выпытывал у него портной. – Или, может быть, приятелей?

– Никого.

– Ах ты черт! Куда ж мне тебя девать? Свалился ты мне на голову! Ох-хо-хо!

Он подумал, взял со стола книгу заказов и обратился к нищему:

– Как фамилия?

– Козлов. Сергей Федорович Козлов.

– Значит, в нищие не годишься? Служить хочешь?

– Работу бы…

– Тебе, вижу я, кроме службы, нету в жизни ничего.

При этом портной перелистывал страницы книги заказов.

– Так, – сказал он, – есть. Козлов, Никита Константинович. Приятель, значит. И куда выбыл – написано. А теперь так: езжай, скажу куда… Да ты слушай. Тебе я говорю или нет?

– Да я слушаю, – испугался нищий. – Я все время слушаю.

– Удивительно мне интересно, что ты слушаешь, – проворчал портной. – Козлов Никита Константинович. Однофамилец твой, значит, вроде как сродственник, все-таки зацепка. Например, мне фамилие Чебуракин – так я бы мог тебя и совсем прогнать. Но, надо знать, не прогнал. Так вот, слушай. Никита Константинович мне приятель. Я ему френч сшил. Чудный френч, и совсем за дешевку сшил. Как товарищу. Он мне, помню, все о гражданской войне агитировал: за что война и какие результаты. Знаменитый человек. Приедешь к нему и скажешь: «Кланяется тебе портной Чебуракин, из Новороссийска». Повтори.

– Кланяется, – повторил нищий, кивая головой.

– Вот. Он все тебе и сделает. А теперь списывай адрес. Карандаш-то здесь.

Списав адрес, нищий поднялся со стула.

– Ну, пошел! – гнал его портной.

– А как я доеду?

– Тьфу черт!

Портной сунул руку в карман и выбросил нищему деньги. Тот подхватил. И когда ушел нищий, тоска окончательно одолела портного. Он взял гармонику, выбрался в окно на улицу и пошел заполнять жаркую тишину города громчайшими и похабнейшими частушками.

А Сергей прямо от портного отправился на вокзал. Уже далеко от мастерской он заметил, что оставил у Чебуракина шапку. Возвращаться за шапкой показалось ему неудобным. Он махнул рукой и двинулся дальше с непокрытой головой.

На вокзале, в буфете, он купил французскую булку и встал в очередь на билет. Стоял он в очереди всю ночь, а наутро сел в поезд. Ему было все равно, куда ехать и где жить. Так уж лучше там жить, где есть хоть какая-нибудь надежда на работу. Да и казалось ему нечестным обмануть доброго портного и тратить деньги в Новороссийске. Что он сказал бы портному, если б еще раз встретился?

II

Никита Константинович Козлов и не подозревал, какие надежды питает однофамилец. Весь день он работал, а по вечерам обычно прогуливался – иногда один, иногда с кем-нибудь.

На этот раз он был один.

Летний вечер – это самое лучшее, что может предоставить человеку здешний климат. Летним вечером красная луна выкатывается из-за дальнего кургана, серебряные звезды обозначаются в черном небе и воздух колышется над миром такой, словно тут Евпатория, а не степное захолустье. Летним вечером в городском саду оглушительные марши духового оркестра гонят людей к веселью и бодрости, как бензин машину Форда. Но человек – не машина, и на разных людей одно и то же действует по-разному. Музыка шла прямо в сердце Никите Козлову, и сердце вздрагивало. Никита Козлов пил пиво в буфете за столиком и не глядел на людей, толкавшихся перед ним и ходивших мимо взад и вперед.

Капельмейстер положил палочку на пюпитр, оркестранты собрали свои трубы, флейты и фаготы и ушли. Никита Козлов допил пиво, бросил на столик деньги и встал. За оградой сада, на площади, он оглядел круг темных затихших домов и пробормотал:

– Эка сколько понастроили!

А понастроили не слишком много: весь город можно обойти в полчаса. Из одного Невского проспекта можно было бы наломать вдесятеро больше улиц, чем есть их в этом городе. И даже Геленджик устыдился бы единственного на весь город фонаря, который стоял в самом ненужном месте – у пустыря. Правда, раньше тут был не пустырь, а княжеский особняк, но особняк сгорел еще в октябрьские дни, а сам князь переселился на острова Таити, что в Тихом океане, чтобы там, в обществе чернокожих и обезьян, думать о своей неправедной жизни и умереть несчастным.

Никита Козлов помнил, как горел особняк. Он и сам подкладывал солому в комнаты. Теперь он занимал должность заведующего гаражом, и в его распоряжении было три автомобиля – один легковой и два грузовика. Кроме того, он работал еще по всеобучу.

Никита Козлов свернул с темной площади на темную улицу, споткнулся и выбранил луну: зачем она такая красная и плохо светит!

На его брань, как на свет, подошел человек. Никита Козлов разглядел только: человек был в солдатской гимнастерке и шапки на голове не было.

Человек спросил:

– Простите, вы не знаете, как отыскать товарища Козлова?

– Я и есть Козлов. Что угодно?

– Я уж третьего человека спрашиваю, – обрадовался незнакомец. – Наконец-то! Мне сказали, что вы пройдете тут из сада, а в сад входная плата…

Никита Козлов перебил:

– Что вам угодно?

– Меня направил к вам портной Чебуракин, новороссийский. Просил кланяться. А моя фамилия – Козлов.

– Портной? Чебуракин? – И Никита Козлов пожал плечами. – Не вспоминаю. Если вам что нужно, приходите в служебные часы.

– Я сейчас с поезда, – забормотал незнакомец, – а завтра воскресенье… Впрочем, простите, действительно. Вы совершенно правы. Я поторопился, я лучше в понедельник. Простите. Это ужасно вышло глупо.

– Погодите, – остановил его Никита Козлов. Ему жалко стало этого странного человека и любопытно было, какое у того может быть к нему дело. – Погодите, – сказал он. – Выкладывайте, что у вас ко мне есть. Письмо? Поручение?

– Да нет, – ежился незнакомец так, как будто его обливали холодной водой. – Я теперь и сам вижу, что ужасно глупо…

– Да говорите же наконец! – возмутился Никита Козлов.

– Только я заранее прошу прощения. Я просто в надежде на какую-нибудь работу…

Это был Сергей Козлов. Он, все время прерывая себя извинениями, рассказал, каким образом и зачем попал сюда.

Никита слушал с чрезвычайным изумлением. Когда Сергей кончил, Никита заговорил:

– Так только по фамилии?.. Портной Чебуракин?

И он расхохотался. Это было дико, необыкновенно! Человек обращается к нему за помощью только потому, что – однофамилец.

– Фу ты черт!

Это приключение показалось ему, впрочем, весьма забавным. Да и лестно ему было немного, что к нему едут из других городов. Никогда этого с ним до того не случалось.

А Сергей, чувствуя, что дело оборачивается как будто уж не так плохо, льстил однофамильцу:

– Во всяком случае мне очень приятно видеть того знаменитого Козлова, о котором я столько слышал…

Слышал он о Никите только от портного.

– Ну и случай! – веселился Никита. – Идем. У меня заночуешь, а завтра видно будет. Ну и случай!

Он с удивлением и удовольствием оглядывал Сергея Козлова.

– Идем. Так ты, значит, только потому, что фамилия одна? Ну и ну!

В этот вечер Сергей Козлов несколько раз подряд должен был повторить свою историю. При этом он слегка позволял себе варьировать и приукрашивать события, так что фигура Никиты Козлова вырастала в каждой новой редакции и приобретала прямо гигантские размеры. Оказывалось, что весь Юг полон рассказов о подвигах Никиты Козлова, что имя это чуть ли не заменяет железнодорожный билет, что имя это окружено ореолом славы и почета.

Никита Козлов заставлял Сергея рассказывать его историю всем соседям по общежитию, причем приговаривал:

– Ведь как врет! Ну какой я такой герой!

Однако же ему приятно было слушать о себе всякие невероятные вещи.

Так за два дня Сергей стал известен некоторым работникам городка. Никита кормил его и подыскивал ему службу. Выгнать его после таких рассказов уже не мог.

На второй день вечером Сергей познакомился и с Диной, дочерью почтового служащего Длиннобородого. Никита Козлов привел его с собой на именины Дины.

У Дины два брата погибли на войне (один в Красной, другой – в белой армии), мать умерла, но это все случилось давно, когда Дине было еще совсем мало лет, и о прошлом она мало думала. Она вспоминала об умерших только тогда, когда слушала «Быстры, как волны». Эта песня безошибочно выбивала из ее глаз слезы. Но плач не мешал ей жить дальше.

К именинам она надела свое самое лучшее платье, то, которое особенно нравилось Никите Козлову.

За выпивкой Никита Козлов обратился к однофамильцу:

– А ну-ка, расскажи, как это ты сюда попал?

О том, что Никита Козлов водит за собой шута, рассказывающего неправдоподобные истории, кое-кто из присутствующих уже слышал. Но хозяева и некоторые из гостей – например, фельдшер, начальник всеобуча и другие – еще ничего не знали.

Ожидания Никиты Козлова на этот раз, к удивлению его, не оправдались. Рассказ Сергея был очень сдержан и совершенно, от начала до конца, правдив. Не совсем обычным в этом рассказе слушателям могло показаться только то, действительно бывшее, обстоятельство, что все надежды Сергея на Никиту основывались на том, что фамилии у них – одинаковы. Но и это не вызвало смеха, а, наоборот, разжалобило многих присутствующих: до какого несчастья, до какого одиночества, значит, дошел человек!

На этот раз Сергей рассказал так, что главным героем оказался он сам, его неудачи и страдания, а Никита Козлов из гигантского героя превратился вновь в обыкновенного, скромного человека.

Никита Козлов был удивлен и недоволен. Именно тут, у Дины, нужен был ему вымышленный рассказ о его подвигах и славе. Он даже намекнул об этом Сергею. А Сергей вдруг оттеснил его на задний план и сам оказался героем.

– Да, – вздохнул хозяин, – очень еще у нас тяжелая жизнь.

Дина сочувственно поглядела на гостя.

План Никиты был сорван. Он по-своему сообразил причины неожиданного поступка Сергея. Он решил, что все это оттого, что он еще не устроил однофамильцу заработка.

III

В исполкоме служил человек, которого все знавшие его считали мошенником и подлецом. Фамилия его была Щукин, а имя – Карп. По этому поводу острили в городе, что рыба рыбу за собой тянет. Действительно: фамилия секретаря исполкома была Ерш, и этот Ерш все медлил с увольнением Щукина.

Щукин служил в транспортном отделе. Работа у него была самая обыкновенная: назначать для товаров и людей подводы, мажары, линейки, тачанки. По наблюдениям сослуживцев, он умудрялся мошенничать и на этом маленьком деле. Ходили определенные слухи о том, что он за взятки выдает транспортные средства вне очереди частным людям. Но Ерш все не верил и требовал письменных доказательств. Он полагал, что все это склока. Он уважал Карпа Щукина за то, что тот был человеком образованным, окончившим гимназию и даже слушавшим лекции в университете. Такими людьми бросаться нельзя. Так думал секретарь исполкома Ерш, навлекая этим на себя обвинения в протекционизме.

Теперь в городке появился не менее интеллигентный человек – Сергей Козлов. Прямо на расстоянии чувствовалось, что хоть и любит этот человек приврать, но в деле он, несомненно, честен.

В частных разговорах с Ершом рекомендовали Сергея Козлова на место Карпа Щукина Никита Козлов, начальник станции, начальник всеобуча.

Никита Козлов, впрочем, только раз и говорил с Ершом. Когда Сергей по приглашению Длиннобородого переселился к нему, Никита Козлов прекратил хлопоты об однофамильце.

Сергей теперь каждый вечер гулял с Диной, и это совсем не нравилось Никите. Но Никита был слишком занят, для того чтобы чересчур много времени и мыслей уделять чувствам. Он даже стал убеждать себя, что совсем Дина не красива и не умна. Мало ли девиц в городке гораздо интереснее!

Сергей потрясал Дину глубокомысленными размышлениями, которых Дина не понимала и поэтому считала их чрезвычайно умными. А отец Дины с удовольствием помогал Сергею, даже одежду ему выдал: человек образованный, несомненно выбьется и, может быть, будет потом опорой. Да и после семейных потрясений почтовый служащий стал жалостлив к людям.

Однажды в городском саду Сергей подошел к Никите Козлову.

– Я уже несколько дней хочу встретиться с вами с глазу на глаз, – начал он. – Я, Никита Константинович, не хочу никому становиться поперек дороги, особенно же вам. Вы меня так хорошо приняли тут, и вообще… Мне кажется, что вы недовольны отношениями моими с Диной, и я…

– Живите как хотите, – перебил Никита. – Мне какое дело? Вечно вы черт знает о чем!

И он быстрыми шагами пошел прочь.

Сергей поспешил было за ним, но остановился. Ему казалось, что он очень виноват перед однофамильцем. Ведь он нарочно на именинах Дины повел рассказ так, чтобы он, а не Никита, оказался героем.

В воскресенье он весь день гулял с Диной.

На кладбище, в городском саду, везде, где только была густая листва, тень и тишина, Дина останавливалась. Она садилась или ложилась наземь. Сергей тоже садился или оставался стоять рядом.

Он, как всегда, был совершенно вежлив и предупредителен. Наконец Дина повела его на станцию встречать московский поезд.

Вот и поезд. Пассажиры устремились на платформу. У них были бледные северные лица, уже поросшие за ночь щетиной, и тут, где кожа у всех людей коричнева от загара, они казались иностранцами. Для пассажиров важен был сейчас только бак с кипяченой водой. Все остальное, в том числе Сергей с Диной, было для них мертвой декорацией.

Летом в городе жара, но жара все-таки лучше, чем осенние дожди и зимняя метель, наметающая сугробы в человеческий рост. А потом тут зацветает белая акация; покрываются зеленью тополя и вязы; теплые туманы встают над степью; и капельмейстер городского оркестра каждое утро – с девяти до десяти часов – разучивает с послушными музыкантами «Весну» из «Времен года» Чайковского. И наконец – в который уже раз – весну сменяет летняя жара.

Летом в городе жара такая, что пассажиры мимо идущих поездов за те десять минут, которые поезд стоит у станции, успевают вылакать весь бак с кипяченой водой. Пассажиры уже с утра задыхаются в жарких вагонах, не смея отворить окон: степь посылает в открытые окна черную колкую пыль. Вечером прохлада принесет им отдых и сон, а утром пассажиры проснутся уже у моря.

На платформу вышел начальник станции, а следом за ним Никита Козлов. Никита Козлов зашагал к буфету. Он поздоровался с Диной, подал руку и Сергею и, уходя, случайно задел локтем однофамильца. Не извинившись, он прошел дальше.

Сергей сказал ему вслед с вежливой укоризной:

– Простите, пожалуйста.

Никита Козлов даже не обернулся. Он исчез в зале первого класса.

Дина искоса глянула на Сергея и вздохнула.

– Вы когда-нибудь умрете от вежливости.

И пошла домой. Она впервые думала о Сергее с некоторым негодованием.

IV

Карп Щукин знал, что у него лицо мошенника и мысли тоже иной раз не совсем честные. Но никаких проступков за ним не числилось. Он сам удивлялся этому, но факт оставался фактом: он ни разу не принял взятки на этой службе. Его не любили не за то, что он уже сделал, а за то, что он способен был натворить, но еще не натворил.

Намеки сослуживцев были достаточно ясны. Карп Щукин понял, что ему грозит серьезная опасность, что не сегодня-завтра его место будет занято приезжим из Новороссийска.

Он долго думал, как бы отвратить от себя несчастье. В мыслях он совершал целый ряд преступлений. Он, например, в мыслях убил Сергея Козлова, поджег исполком, ударил Ерша.

Но все это – в мыслях.

На деле же он явился перед Сергеем Козловым робким, даже заикающимся человечком, у которого не только руки, но даже пенсне вспотело от испуга.

Он увел Сергея за город.

– У меня с вами серьезный разговор, – объяснил он.

За городом, там, где никто не мог видеть их, он прослезился.

– Мы с вами оба интеллигентные люди, – начал он, – оба кончали университет. Мы должны показывать пример гражданам. Не губите меня, молодой человек. Выкидывают меня с женой, с детьми на улицу. А кабы не вы, я служил бы себе и служил.

– Так я же, – забормотал Сергей, – я же ничего…

Щукин всем своим щуплым телом почуял возможность победы.

– Я же понимаю, что вы тут ни при чем! При вашем образовании, при вашем уме… Вы, конечно, только орудие в руках других. Вы не знаете, что это за город! Склока, подсиживанье!.. Мещанство, глушь, дичь! Сколько труда мне стоит бороться! Вот за то меня и ненавидят, что я каждому правду в глаза режу. Хоть бы и самому председателю! А кому нравится правду слушать? Вот и пользуются вашим авторитетом, снимают меня.

Слова вырывались у Щукина оглушающим потоком. Это была убедительнейшая речь о несчастном, одиноком страдальце за правду.

– Я ничего этого не знал, – растерялся Сергей.

– Потому я к вам и обратился, – отвечал Щукин. – Я думал так: он кончал университет, как и я, он меня поймет. Это не какой-нибудь мещанин и сплетник. Мы должны показывать пример городу, пример человечности, благородства… Мы вместе должны бороться!

– Вы знаете, – перебил Сергей, – меня иной раз тоже мучают странные мысли. Ведь вся жизнь – это одно убийство. Один служит, значит, оттесняет кого-то. Кто-то, кто мог бы служить на его месте, умирает с голоду…

Щукин торжествовал:

– Удивительно верно! И вот тут-то и надо разобраться. Тут-то и надо понять. Люди должны помогать друг другу… Я слышал про вас много. Вы, говорят, на войне очень отличились?

– Я воевал, – отвечал Сергей. – В плену был. И послушайте, как я из плена бежал.

Щукин подобострастно слушал.

– Меня хотели повесить, – продолжал Сергей, – и офицер приказал приготовить виселицу, то есть просто перекладину между деревьев, для шику. А дисциплина – вы знаете, это черт его что! Солдат не посмел ослушаться, приготовил виселицу, да сам на ней и повесился. Палач сам повесился! До сих пор прямо перед глазами стоит!

– Ай-ай-ай! – изобразил ужас и удивление Щукин. – Какие у вас были переживания!

– А как солдаты увидели палача в петле, так и пошли против офицеров, – рассказывал Сергей. – Я с ними и бежал.

– С офицерами?

– Что вы! С солдатами!

– А!

И Щукин покачал головой, делая вид, что вполне верит. Потом, вздохнув, промолвил даже без вопросительного знака, словно это было уже решено:

– Значит, вы отказываетесь от моего места. Спасибо. Никогда не забуду.

Это было несколько неожиданно для Сергея. Он все дни ждал этого обещанного места и очень надеялся на него. Он промолчал.

Щукин обеспокоился.

– Если вы не откажетесь, я пропал, – промолвил он.

Он стоял перед Сергеем опустив голову, расставив ноги, разведя руки.

– Пропал, – повторил он, и лицо у него дрогнуло. – Ну что ж! Я понимаю. Каждый сейчас только о себе и думает. Я бы ничего, но жена, дети…

Сергею стыдно было взглянуть на него. И когда он наконец посмотрел на него, Щукин представился ему жалким, слабым человечком, которого ничего не стоит прищелкнуть. А он, Сергей, сам себе казался сильным, мужественным, добрым. И ведь у него нет жены и детей. Вот захочет он – и конец будет этому человечку, а не захочет – и будет человечек жить дальше. Судьба его в руках Сергея. И Сергей, уже решив, что делать, предвкушал удовольствие от поступка, который он собирался совершить.

– Если так, – сказал он, – то я готов и отказаться.

Щукин обеими руками схватил и сжал его руку.

– Я иного и не ждал от вас!

И тут Щукин стремительно вынул из кармана заранее заготовленное заявление Сергея об отказе. Оно было чисто отпечатано на машинке. Не хватало только подписи.

– Простите, что я так тороплю события, но завтра же утром понадобится это заявление… Чтобы предупредить приказ…

Он подсунул Сергею бумажку, карандаш.

– Вот тут, вот тут надо расписаться. Возьмите вот записную книжку, чтобы подложить…

Сергей прочел заявление и расписался. Сразу же ему стало так неприятно, словно он совершил сейчас величайшую подлость. Ему захотелось изорвать заявление в клочки. Но Щукин уже схватил бумажку и, сунув ее обратно в карман, изменил обращение с конкурентом.

– Пока! – усмехнулся он. – Всего вам наилучшего.

Он никак не ожидал, что победа дастся ему так легко.

Сергей вернулся домой несколько потрясенный. Ему было почему-то противно вспоминать о происшедшем. И почему-то он никому, даже Дине, ничего не рассказал. Но небольшой круг знакомых Сергея уже на следующий день знал все. Щукин, показывая сослуживцам заявление, объяснял при этом:

– Он сам и отказался. То ли богач, деньги у него где-нибудь запрятаны, а то, очень может быть, просто в исполкоме работать не хочет. Гордится. Ему бы в частном деле…

Для тех, кто хлопотал о Сергее, было нечто оскорбительное в этом отказе. Но раз человек отказывается от помощи, значит, не нуждается в ней. Ну и черт с ним! Все это были занятые люди, и у них не было времени особенно долго обсуждать мелкий эпизод со случайным человеком. Приезд Сергея позабавил нескольких людей в городке, ему хотели устроить хорошую жизнь, но он оказался человеком неподходящим. В чем неподходящим, никто об этом не задумывался, но каждый был уверен теперь, что Сергей неподходящий человек.

Вечером к Дине заходил Никита Козлов, и, когда он ушел, Дина позвала Сергея.

– Вы отказались от места?

– Да, – отвечал Сергей испуганно, – у этого Щукина жена, дети…

– Ни жены, ни детей у него нет. Все он вам наврал. Вам помогают, а вы… Вот дурак!

И, круто повернувшись, она оставила Сергея одного в комнате.

Наутро Длиннобородый очень вежливо разъяснил Сергею, что он, к сожалению, должен просить его переехать в какое-нибудь другое помещение. Почтовому служащему был неприятен этот разговор: это Дина потребовала, чтоб Сергей больше не жил и не кормился у них.

– Вы понимаете, – страдал и путался Длиннобородый, – средства у нас малые, мы приютили только так, на первое время, до службы…

Через полчаса Сергей в прежней своей одежде – солдатской гимнастерке и рваных коричневых штанах – шагал по улице. Он был еще более одинок, чем тогда, когда явился в этот городок из Новороссийска.

V

Секретарь исполкома Ерш шел по степи к соляному озеру.

Жара угнала людей в дома и хаты, но не всех, конечно. На берегу озера, например, стоял голый человек, собиравшийся, должно быть, как и Ерш, купаться. Его спина заинтересовала Ерша; спина – от шеи до бедер – была исполосована рубцами и шрамами. Ерш пошел к человеку, чтобы спросить, от кого это он получил такие увечья. Но человек уже прыгнул в воду.

Ерш, раздеваясь медленно, наблюдал за незнакомцем. Тот поплавал немного, окунулся, вынырнул, еще раз окунулся, еще раз вынырнул, поплыл, и вдруг Ерш заметил с удивлением: человек лег на спину, скрестил руки на груди и стал медленно погружаться в воду. Ерш не видел его лица, но в этом неожиданном движении человека было нечто такое, что заставило секретаря вмиг сбросить с себя рубаху и кинуться в озеро.

Ерш в несколько взмахов доплыл до места, где ушел под воду человек, нырнул, ухватил в кулак мокрые волосы самоубийцы, вынырнул и с силой повлек незнакомца к берегу: плавал Ерш превосходно. Незнакомец не сопротивлялся, не хватал Ерша за ноги и пытался поднять голову над водой выше, чем надо.

Ерш успокоился только тогда, когда голый человек во весь рост встал перед ним на берегу.

Незнакомец извинялся:

– Я совсем не хотел топиться. Я пришел сюда искупаться: очень жарко. И вдруг так, в голову пришло: а что, если плюнуть на все? Но я бы вынырнул, уверяю вас, вынырнул бы…

Впрочем, он, видимо, был все же потрясен событием. Он повернулся к своей одежде, и Ерш снова увидел его спину.

– Да! – воскликнул он. – Что это у вас со спиной?

Незнакомец быстро обернулся к Ершу грудью.

– Простите. Я забыл, что у меня такая спина. Это я в плену был. Шомполами били.

И он стал одеваться.

Ерш спросил:

– Вы безработный?

Незнакомец отвечал:

– Да. Почему вы догадались?

– Догадаться легко, – сказал Ерш.

Незнакомец уже оделся. Желтая выцветшая гимнастерка и рваные коричневые штаны скрыли его изуродованную спину, безволосую грудь и волосатые ноги. Шапки у него не было, и пыльные сапоги – в дырьях.

Ерш спросил:

– А… а у кого вы были в плену?

– У белых.

Ерш с удовольствием заговорил:

– О, тогда все благополучно! Тогда превосходно! А я боялся, что вы – бывший белогвардеец. Таких сейчас безработных много, и их устраивать очень трудно. А если вы… Но почему же вы остались без работы?

– Не повезло после демобилизации.

– Ну, все равно, – говорил Ерш. – Как ваша фамилия?

– Козлов.

– Но у нас тоже есть Козлов, – удивился Ерш. – Это не ваш родственник?

Козлов махнул рукой.

– Нет! Какое там! У меня с ним пренеприятная история. И вообще…

– Ну, все равно, – перебил Ерш. – А ваше имя?

– Сергей Федорович.

Ерш пристально глядел на Сергея Козлова. Вспоминал смутно: Карп Щукин, место в транспортном отделе…

– Да это не вы ли отказались тогда?

Сергей махнул рукой:

– Я, я! Вообще…

Ерш уже не знал, что делать с этим человеком дальше. Сергей и не подозревал, что перед ним – секретарь исполкома, а Ерш не хотел называть себя. Зачем? Человек какой-то странный. Неприспособленный. Похоже, что непригоден к работе. Но люди и мотивы их поступков были интересны Ершу. Секретарь отличался некоторым любопытством и вниманием к людям.

– Скажите, – не удержался он, – почему вы отказались от места?

Сергей попробовал увильнуть от прямого ответа.

– Да так, знаете, – промямлил он и тут же подумал: «А почему бы не сказать правду этому случайному и, кажется, хорошему человеку?» – Это длинная история, – отмахнулся он все же.

– А вы расскажите. Я люблю длинные истории.

– Ничего особенного. Не очень интересно.

Сергей замолк. Потом продолжал:

– Право, ничего интересного. Я просто по доброте отказался, чтоб не подвести этого… Щукина. А сейчас нельзя уступать. Не такое время. Больше ничего.

Ерш казался действительно разочарованным. Он ожидал более интересного. И где же тут длинная история? Он отвечал неопределенно:

– А… вот как…

– Я видел столько убийств, насилий, всего, что… что я не могу больше, – сказал Сергей.

Ерш охладевал к Сергею с каждым новым его словом. Он мог бы продолжать и сам эти скучнейшие рассуждения. Им овладело странное ощущение: что зря он спас этого человека.

Вдруг Сергей заговорил громко и горячо:

– И все-таки я считаю, что поступил хорошо. Это со мной не в первый раз. Оттого я и нищий. Я не могу думать только о себе…

– Понимаю, понимаю, – перебил равнодушно Ерш. – Ваше дело. Каждый живет сообразно своему характеру.

– Совершенно верно, – согласился Сергей.

Они стояли друг перед другом – два совершенно чужих человека, по-разному думавших об одном и том же, только что окончательно выяснившие, что они действительно совсем чужды друг другу. Слов больше не требовалось. Сергей снова, как это часто бывало с ним, подумал, что, может быть, совсем не доброта, а просто его личная беспомощность, бессилие причины его уступчивости. Он просто, может быть, не рискует по-настоящему вмешиваться в жизнь, которая представлялась ему жуткой и несправедливой. Ему стало жалко себя, и вдруг ему неудержимо захотелось вернуть себе все, от чего он отказался, и прежде всего Дину, завоевать место в жизни.

Он с неожиданным гневом посмотрел на Ерша, промолвил резко:

– Прощайте!

И быстро двинулся в город.

Он подходил к исполкому, когда автомобиль, пыхтя и воняя, обогнал его и остановился у подъезда. Никита Козлов выскочил в пыль, отворил дверцу. Вылезли Дина и ее отец. Сергей остановился, потом приблизился к Длиннобородому, замешкавшемуся у двери, за которой скрылись Никита и Дина.

Сергей протянул руку почтовому служащему.

– Здравствуйте! – воскликнул тот. – Вы на меня не обиделись?

И тут же стал объяснять испуганно:

– Вы не подумайте, что мы на машине… Никита Константинович по служебным делам ездил… По всеобучу… по дороге нас прихватил…

Он не мог удержаться, чтоб не сообщить радостную весть:

– Женится он на Дине.

Вся энергия Сергея сразу упала. Нет, он не родился завоевателем, он не из этого племени.

– Ну, всего вам, всего наилучшего. Они ждут меня там…

И старик, пожав руку Сергею, скрылся за дверью.

Сергей остался один на пыльной пустынной душной улице.

На весь край нельзя тут найти человека, который бы жил только для своего удовольствия или для удовольствия своих родных и знакомых. Такого человека никто бы не понял и не признал: ни инженер, ни врач, ни учитель, ни забойщик, ни служащий исполкома, ни инспектор всеобуча, ни даже заведующий кооперативной лавкой, ни даже завхоз, ни даже бандит, ночью подстерегающий мажару, чтобы убить возницу, обрубить постромки, вскочить на лошадь и, ускакав в дальнее село, продать там добычу. У всех у них было дело в руках, и все они по-своему работали, любя или ненавидя друг друга, дружа или борясь друг с другом. И было неясно самому Сергею, чего он хочет от них всех. Может быть, того, чтоб все заметили, какой он хороший и уступчивый, и полюбили его?

И Сергей почувствовал ненависть ко всем и в особенности к себе. Сейчас же, немедленно потребовалось ему совершить какой-нибудь поступок – пусть бессмысленный, но такой, по которому увидели бы, что он тоже злой и мстительный и способен сделать гадость.

Ага! Ведь он умеет управлять автомобилем!

Когда Никита вышел из исполкома, автомобиля уже не было.

Отец Дины воскликнул испуганно:

– Это ваш однофамилец!

И рассказал о своей встрече с Сергеем.

– Сволочь, – пробормотал Никита. – Я понимаю, если б он меня… А то машину угнал!

В это время автомобиль мчал Сергея по степи, отхватывая версту за верстой. И каждая верста была похожа на предыдущую: сохлая земля, а над землей – душное небо. Желто-зеленая пустыня разверзлась вширь и вдаль. Бездушное желтое облако, окутав Сергея, мчалось вместе с автомобилем.

Бензина в автомобиле не хватило. Машина стала среди степи.

Сергей сошел в черную пыль дороги.

Желтое солнце иссушило землю и душило Сергея. Сергей был одинок в этом мире желтых степей, черных дорог, красных лун, белых акаций и борющихся за жизнь и работу людей. И он уже сам не понимал, зачем он угнал автомобиль: он все всем уступал и отказывался от всего.

Опустив голову, он пошел по степи неизвестно куда, оставив беспомощный автомобиль на дороге.