Текст книги "Август 1937-го с Возвращения Короля (СИ)"

Автор книги: Михаил Белов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 26 страниц)

– Нету. У нас черные-то медведи редко попадаются... Я, по правде, перепугался изрядно, – смущенно признался Вик.

– Это ничего, на, это бывает. Я и сам его не особенно люблю, хоть и привык, на. А Ладушка вот до сих пор волнуется слегка...

Некоторое время они оба сосредоточенно курили. Если бы сторонний наблюдатель взглянул на них сейчас, то вряд ли удержался бы от улыбки – мужчина высотой в шесть футов и четырехфутовый хоббит в военной форме и длиннющей трубкой в зубах... Но Вик, напротив, был приятно удивлен. Лесничий вел себя так, будто общался с равным – и по росту, и в прочем, выгодно отличаясь от большинства своих собратьев, плохо знавших хоббитов...

– А что вообще такого интересного в этих лесах? Я читал про них в "Записках мастера Бэггинса", будто тут что ни шаг, то страшная опасность. А вы все же постоянно тут живете...

Родж призадумался, прежде чем отвечать, затем отложил окурок в жестяную баночку, сыскавшуюся на крыльце, и машинально полез за новой папиросой.

– Это как еще сказать, брат-капрал. Ну, лёву ты уже видел... Их у нас еще дюжины две тут водиться. Отменные, я тебе скажу, на, особи попадаются! Берегу уж, как получиться, от браконьеров, на, хотя шалят, что поделать... Еще кабаны есть. Много, и бывают здоровенные. Что твой панцырь... Они вообще-то смирные, даже трусливые, на, но по осени делят территорию, на. Тогда держись.... Ну, есть росомахи. Это, я скажу, тварь мерзкая – злобная, на, но трусливая. На здорового человека не нападает. Бывает, волки заходят с соседних кордонов, режут подсвинков и косуль. Я их стреляю, на, а как иначе? Еще медведи, но они сейчас не опасные. Да и вообще... Ну и много всякого мелкого зверья, как без него, на...

Вик терпеливо выслушал эту натуралистскую лекцию, не задавая вопросов. Родж продолжал.

– А насчет колдовских и прочих штучек, это я тебе скажу... Вашего мастера Бэггинса я тоже читал, в детстве, на. Интересно, на, слов нет, но многое для красы добавлено, баек местных, то есть. Ну, насчет реки, где вода дурманит и в сон тянет – не было такого в помине, на, и нету, сказки все. Речка есть, Инчэнтед-Ривер, если по-северному. "Чарующая", по всеобщему, значит, только вода в ней нормальная, вкусная даже, на, и чистая очень. Что правда – на самом деле, заплутать легко, на, лес глухой, и ежели без компаса и привязки, то плохо! Насчет пауков, тебе верно интересно – так вроде везде водились они повсюду в стародавние времена. Но потом то ли вымерли, то ли эльфы их всех под корень извели, а они, я скажу, мастера были, в лесу охотиться... Правда в "Закрытом Секторе", это на восток отсюда, есть еще с полсотни. Но Закрытый Сектор, на, к лесничеству не относиться, им ведает Королевская Тайная Экспедиция, у них свои порядки. Я как-то встречал на границе двух королевских сержантов, парни неплохие, хоть и странные малость... Вроде как там дворец эльфийский заброшенный, и весьма при том, на, опасный – полно колдовских и прочих штучек-дрючек, вот они и держат заодно и паучков там, в сторонке поодаль, как диковину, на. Впрочем, вроде не столько людей от них охраняют, сколько следят, на, чтобы бродяга какой тех зверушек не изобидел... – Родж от души расхохотался. Смеялся он гулко, заразительно, и Вик тоже заулыбался...

– И чего они там делают, в этом... Секторе?

– А ничего. Дурью маются, как я понял. Раньше бывало, пытались исследовать, эксперименты всякие ставить, на, но такое чувство, что сами толком не знали, что желали отыскать, на. По-моему, там уже года три ученых не было, а то я бы может и прослышал, на... А сержанты живут по сменам, у них там домик на окраине.

– Так я понимаю, Родж, что ваш кордон с этим Сектором граничит?

– Ну да, на. Самым краешком. Да ничего там особенного нету, я тебе говорю. Твоя тропка, ну кабанья, на, совсем рядом проходит – завтра сам увидишь...

– Как это завтра? – спохватился Вик. Он собирался выезжать немедленно, хотя встреча с незабвенным Бальтазаром, надо отметить, весьма убавила его пыл. Неохота ему было переться по дебрям в темноте, что там говорить...

Впрочем, Родж ничего уже и слушать не желал.

– Я тебе говорю, там сейчас лешак ногу сломит. И задание не выполнишь, и себя погубишь, это как доктор прописал, на. Ложись, на, в амбаре, там лошади внизу, а наверху сено, мягко, то есть. Я, один когда, на, всегда сам там устраиваюсь... А утром я тебя и разбужу, так что быстро доберешься без всяких, на, затруднений...

Вик еще какое-то время честно сопротивлялся, – в конце концов, приказ дело не простое, но в итоге победа осталась за лесничим. Ведь время встречи оговорено не было, а ночная поездка по лесу могла и впрямь сорвать выполнение приказа...

Они пошли обратно дом, где, как оказалось, Вика уже ждал накрытый ужин – прекрасная гречневая каша-ядрица с грибами, салом, луком и рубленым яйцом, горячий чай и отменный домашний хлеб, пышный и сдобный. Лада, которая успела одеться и причесаться, налила чаю и хозяину, и подсела сама, так что вечер был закончен в "теплой, домашней обстановке"...

Вика здорово удивило, что девушка ростом была чуть выше его самого – должно быть, правы в какой-то мере те, кто утверждает, будто невысоких людей тянет в первую очередь к верзилам, и наоборот...

Лада была приветлива и ничем, ну совершенно ничем не выказывала досады позднему гостю, – похоже, к таким делам жители лесного домика были привычными.

После ужина Вика препроводили в амбар, где и впрямь спали две мохнатые лошадки, показали, как подниматься по лестнице в просторное помещение этажом выше, где все было заполнено душистым свежим сеном. Там уже был постелен великанского размера овечий тулуп, имелась набитая сеном пополам с мятой подушка и даже стоял кувшин кваса, на тот случай, если у спящего ночью пересохнет горло. Вик закрыл все засовы, проверив их еще раз особенно тщательно, памятуя о Бальтазаре. Потом улегся на тулуп, положив на всякий случай рядом заряженный карабин и завернувшись, как следует, в плащ-палатку. Было тепло и мягко...

Какое-то время хоббит еще крутил в голове события и образы уходящего дня – причем, надо признаться, не последнее место среди них занимали обнаженные плечи и ключицы сидящей на кровати Лады. Затем перед глазами вновь пронеслась встреча с Бальтазаром, его желтые, полные спокойного достоинства глаза, в которых Вик буквально растворялся... Затем лев открыл пасть, демонстрируя набор прекрасных острых зубов, но вместо того, чтобы спокойно закусить хоббитом, начал рассказывать преинтересные истории о Лесе, почему-то голосом Роджа... Вик с любопытством внимал, уже понимая, что спит...

... В это время группа людей в грязных серых плащах двигалась сквозь чащобу...

Они шли давно. Три предыдущие недели – главным образом ночью.

Их было пятнадцать – восемь совсем молодых парней, шесть молчаливых неулыбчивых девушек и один высокий мужчина среднего возраста...

Каждый нес тяжелый груз, – много провианта, одежды, снаряжения, но ели все мало, не разжигая костров, не останавливаясь для того, чтобы набрать созревшей малины, или хотя бы нарвать щавеля из-под ног. Они целенаправленно шли, закусывая во время коротких передышек галетами и водой из ручья или лужи...

Продовольствие было точно рассчитано до конца пути – так чего же тратить время на добычу пищи?

Они сторонились дорог, населенных пунктов, даже глухих тропинок... По сторонам от цепочки путников всегда двигались на изрядном отдалении четверо дозорных, прислушиваясь к малейшему шороху... Время от времени они менялись, только высокий мужчина оставался всегда с основной группой, негромко, но веско отдавая приказы. Они настолько привыкли передвигаться по ночам, что прекрасно чувствовали себя в темноте, не натыкались друг на дружку, не спотыкались о коряги, и непременно отличили бы шаги своего от поступи "чужого". Случись этот нежданный "чужой" на дороге – они мгновенно растворились бы в темноте, слившись с корягами, корнями деревьев, малейшими кочками и поваленными стволами платанов... Ну, а коли "чужой" оказался бы излишне наблюдательным, дело обернулось бы еще проще для них, и печальнее для "чужого"...

Он просто исчез бы в лесной пуще, как сотни до него – ушел человек в Лес, и никто больше его не видел, как и его следов...

Они уже встречали шестерых "чужих".

Двое из них, на свою беду, были испытанными лесовиками, и оказались слишком наблюдательными.

Днем они посменно спали, лежа под мохнатыми маскировочными накидками из сетей и множества переплетенных с ними разноцветных веревочек болотно-зеленых оттенков. Минимум трое караулили окрестности, сидя в построенных еще затемно гнездах, обнаружить которые можно было, лишь наступив на наблюдателей, да и то не всегда...

Но днем их еще никто не беспокоил – опытный Командир неизменно выбирал для дневного отдыха глухие овражки, часто сырые и заболоченные, заросшие колючим кустарником, камышом, заваленные буреломом балки, островки на торфяных болотах... Эти мальчики и девочки спали прямо в грязи, наскоро набросав ложе из веток, собранных на земле и не коем случае не сломанных. Но они не подхватывали ни простуды, ни малярии, хотя в этих темных, даже жарким днем, убежищах, тучи комаров обсаживали их лица, несмотря на густой слой темной маскировочной пасты...

Они шли быстро. Обычно люди по лесу так не ходят – слишком велик риск споткнуться на корне, или загреметь в выкопанную черте когда волчью яму... Но они уже научились чувствовать ногой то место, куда предстоит наступить, самым кончиком высокого ботинка с гладкой резиновой подошвой, еще до того, как нога туда впечатается. Поэтому они и не издавали лишнего шума при ходьбе, – конечно, не неслись над лесом, подобно призракам, но и не создавали гвалта, как толпа туристов.... Большего и не требовалось, ибо они шли за многие мили до ближайшего поселения.

У всех было оружие. Все, не исключая девочек, несли винтовки, гранаты и ножи в ножнах. Но винтовки всю дорогу оставались в плотных непромокаемых чехлах, гранаты хранились отдельно от взрывателей в промасленных бумажных обертках, а ножи извлекали только Командир, и старший из парней, Молчун.

Каждый по разу...

Они привыкли есть одни соевые галеты, легкие и питательные, так что их широкие длинные кинжалы не требовались и для приготовления еды...

Сегодня они шли особенно быстро – кажется, командир чувствовал какую-то опасность, зримую и осязаемую только для него одного. Как бы то ни было, он спешил покинуть этот Лес, и скорей выйти к предгорьям – до них оставалось немного, но это была самая трудная часть пути. По всей предгорной равнине раскинулось множество лесорубных заимок, поселений торфорезов, деревушек и несколько крупных сел... Вокруг них всегда не меряно чужих, это понятно... В Лесу было, по сути, куда безопасней, но Командир не доверял этому Лесу. Он-то знал, что кто-то постоянно был рядом, чьи-то недобрые глаза постоянно смотрели в спину, быть может, уже поздно даже спешить отсюда, и группа давно замечена? Но шли дни, и их никто не преследовал. Кроме Командира, опасности никто не ощущал, разве что бывалый Молчун время от времени тянул руку к рукояти ножа... Пару раз им встречались крупные местные медведи, – но те стремились наутек, едва почувствовав приближение этих молчаливых неутомимых людей... Целее будешь!

Командир остановился. Он явственно чувствовал движение перед собой... Кто-то просочился между парой дозорных, идущих на расстоянии полусотни ярдов друг от друга и примерно в сотне ярдов от группы. Источник звука был ярдах в двадцати – мягкие, вкрадчивые шаги. Это не был человек – тот бы или притаился, или шел куда громче, и Командир успокоился... Потом вспомнил про эльфов – те умели, якобы, передвигаться бесшумно, как тени. Конечно, эльфы сейчас перевелись, но еще есть полукровки и квартероны, которые, в принципе, могут и владеть забытым искусством. Шаги слышал он один – но он вообще слышал феноменально. Ни один из знакомых ему людей не имел такого слуха – быть может, неизвестный рассчитывает подобраться поближе? В такую лунную ночь готовить засаду проще... В том, что впереди кто-то есть, сомнений у Командира уже не было. Он знаками дал остальным приказ, и цепочка людей стремительно распалась, рассредоточилась, выстраиваясь правильным полукольцом, обращенным в сторону источника звука...

На вершине этой дуги оказался сам Командир. По его команде высокая, худая и жилистая Щепка стала осторожно, пригнувшись к самой земле, выдвигаться вперед, за ней на удалении крался Молчун, и уже следом другие... Ножи они не вытаскивали, даже матовые вороненые клинки могли отбросить от лунного света хорошо различимый блик. Но в любую секунду были готовы не только выхватить их, но и погрузить в плоть противника на одном замахе. Каждый из них уже проделывал это не раз.

В это время с группой стали сближаться дозорные, по нарушению порядка и темпа передвижения безошибочно понявшие не только причину, но и примерное расположение "затруднения"... Таким образом, как и замышлял Командир, неизвестный оказывался как бы в кольце, и должен был находиться там до тех пор, пока не проявит себя... Судьба его была, по сути, решена. Командир уже знал, что кто бы это ни был, он был один – а в данном случае, у одинокого "чужого" шансов не было, даже если тот тертый профессионал с пулеметом наперевес...

Щепка уже различала чуть слышный шорох под ногами идущего ей навстречу дозорного, значит, до того было меньше десяти ярдов, когда услышала звук раздвигаемых чьим-то сильным телом ветвей впереди. Страшный удар сбил её с ног, прежде чем она успела криком предупредить товарищей позади, но её нож уже покинул ножны и вонзился по самую гарду в мягкое, живое.

В следующий момент позвонки Щепки с хрустом разомкнулись, из порванных артерий хлынула темная горячая кровь – но всего этого она уже не почувствовала.

Щепки просто уже не было.

Молчун был следующим. Он тут же отпрыгнул в сторону, а его нож ударил точно в цель – короткий укол, затем уход в сторону, пока этот ночной кошмар еще не отпустил тело Щепки...

Одновременно в тело зверя вонзились ножи обоих, будто вынырнувших из темноты, дозорных – раз, другой...

Зверь метнулся к Молчуну, целя когтями в лицо, но тот уклонился в немыслимом пируэте, зато его клинок достал шею уходящего на излете массивного тела...

Дозорные и подоспевший Командир уже вновь атаковали, – без лишнего риска, только когда зверь был отвлечен. Подобная "травля" была для них не в новинку, – их учили этому, как и многому другому...

Теперь зверь и труп Щепки были в плотном кольце – со всех сторон его встречали острые клинки, которые безжалостно жалили при каждой возможности...

Зверю все еще казалось, что его сильное, тяжелое, но быстрое тело и на этот раз не подведет, как не подводило уже множество раз – в схватках с другими, бывало, еще более сильными, зверями. Он не считал двуногих серьезными противниками, но их ружья несли смерть, так что раньше он сторонился их, а в последнее время и вовсе игнорировал...

Тут дело было совсем в ином – эти пахли совсем не как прочие двуногие, которых он раньше встречал, они шли по его собственной территории ночью, и, главное, без сомнения, были хищниками. Он почувствовал это отработанным годами внутренним чутьем. Охотиться в своих владениях Зверь никому не дозволял, но если бы эти были с ружьями, он бы наверняка пропустил их. Но двуногие ружей не имели – он не чувствовал характерного запаха металла, смазки, пороховой гари... Убить одного, и они убегут. Преследовать их Зверь бы не стал, он не был мелочно мстителен... Другое дело, что он встретил отпор, отпор решительный и жестокий. Следовало убивать, и убивать много – рано или поздно страх смерти заставит напрошенных гостей уйти...

Но он слабел, на теле уже было множество ран, а эти бесхвостые обезьяны, эти двуногие падальщики ловко уклонялись от его бросков, не давали даже вырваться, не бежали, подставив уязвимую спину его когтям и шею, – зубам...

Он бросался, получал новые раны, бросался вновь – но натыкался только на их жутковатые, такие острые "клыки"...

Наконец, у Зверя появилась надежда – он понял, что среди людей есть вожак. Тот был крупнее и сильнее прочих, нападал редко, но нанес самые существенные ранения... Убить его! И вся их стая распадется! Тогда останется переловить их в темноте, и в награду за раны он от души полакомиться их мясом, у которого, оказывается, такой чудесный сладковатый вкус...

Как жаль, что он раньше им пренебрегал.

Теперь он решил, что убьет всех до единого.

...Когда зверь прыгнул, Командир подметил его движение раньше других, и знал, что пришел его черед.... Перед этим Зверь молниеносно метнулся к Молчуну, ударом лапы заставив его отскочить, а затем, разом собравшись, с места прыгнул ярдов на десять.

К нему. Командиру.

Поэтому когда зубы Зверя уже готовы были сомкнуться на плече двуногого, когда лапы были готовы обхватить его и распахать все тело когтями, в том месте, где чертов вожак только что был, никого не оказалось...

Прыжок прошел впустую, когти вспороли только воздух, а челюсти со стуком лязгнули...

Зато все брюхо Зверя разом обожгло жуткой, еще невиданной болью. Он со всей силой ударил лапой туда, где был её источник – но и там уже никого не было. Зато когти предательски зацепились за ворох скользких кишок, которые сразу же полезли из вспоротой брюшины...

Старый Зверь издал испуганный, растерянный рык. Он еще не верил в неизбежную смерть, но чувствовал её приближение и боялся, как будто был беспомощным детенышем...

И увидел врага – тот был близко, на этот раз сбоку, и его "клык" уже вонзался ему под лопатку...

Другие двуногие тоже будто вырастали из-под земли, совсем рядом, и остро отточенные клинки кромсали шкуру, сухожилия, с противным хрустом вонзались между ребрами...

Угасающим сознанием Зверь успел с досадой отметить, что за долгую жизнь так и не узнал ничего об этой страшной породе двуногих – легких на ногу, быстрых, как серны, бесстрашных, как лесные кошки, защищающие потомство, и холоднокровных, как резники-волки...

Иначе держался бы от них подальше.

Командир отошел от поверженного зверя. Другие немедленно последовали его примеру – если отошел Командир, значит, делать больше нечего...

Зверь был мертв. Командир не отдавал приказов – эти молодые бойцы, почти дети, только что победившие свирепого хищника одними ножами, в них совершенно не нуждались...

Дозорные немедленно вновь рассыпались по сторонам, другие сноровисто резали дерн и копали яму, где предстояло упокоиться в самое ближайшее время безымянному зверю и девушке, которую они знали, как Щепку... Кто-то на плащах принес кучку старой хвои, которой следовало засыпать кровавые следы недавнего боя, до тех пор, пока Лес благосклонно не примет очередные жертвы, и следы не исчезнут сами собой, как и многие, многие другие...

Один Командир стоял неподвижно. Никто не выражал восхищения его героизмом – все видели, как он расправлялся голыми руками с более грозными противниками. Он думал о Звере. На его родине водились похожие, там они звались "simbo"... Правда, те были мельче и считались трусоватыми, редко нападали на людей и не гнушались падалью... Редкий молодой парень, даже еще не попробовавший на вкус сердце убитого врага, не насаживал на широкое лезвие ассегая хоть одного "simbo".

Этот был не таков. Не пустился бежать, хотя вначале и мог, зато бился до конца. "Недаром нордлинги зовут его царем зверей...", – подумал Командир, глядя, как первые комья серой лесной земли упали с малых пехотных лопаток его бойцов на косматую седую гриву старого пещерного льва. Щепка лежала в яме рядом со львом, будто обнимая зверя безвольно раскинутыми руками, запустив скрюченные пальцы в гриву, её лицо, ставшее после гибели каким-то детским, побледневшим даже сквозь камуфляж, было ярко освещено луной. Щепке не было еще и семнадцати, Командир был единственным из группы, кто об этом знал. Но она уже была опытным бойцом – от её руки приняли смерть не менее восьми врагов, больше только на счету Молчуна...

Командир почувствовал сожаление – там, куда они шли, каждый будет на счету, уж это точно...

Оружие Щепки некому было нести, и оно тоже исчезло в яме. Только её продовольствие, медикаменты и часть боеприпасов распределили по рюкзакам всей группы...

Он кивнул Молчуну, а тот быстро построил закончивших работу ребят в правильный походный порядок.

Пройти еще предстояло немало, и старый лев не был достойной задержки причиной...

Глава вторая.

...Вик отжимался на плацу, расплачиваясь за какую-то мелкую провинность...

Дрилл-сержант, жилистый седеющий крепыш Нико Норкинс, отсчитывал отжимания, счет которых уже перевалил за сотню, а весь взвод Вика был построен в нескольких шагах, и хотя глаза товарищей выражали только сочувствие, сами лица оставались каменными, как по Уставу и положено...

"...дабы провинившийся полнее чувствовал себя таковым..."...

А нарушившие эту заповедь и сами вполне могли оказаться на месте своего капрала, так что желающих не находилось.

Рядом с Нико стоял худой ушастый барабанщик-громадина, который отбивал один и тот же ритм с начала экзекуции – чтобы Вику было проще совершать однообразные движения с одной стороны, и для того, чтобы придать церемонии должную атмосферу, с другой. Надо сказать, если первое действовало лишь в теории, то второй мотив вполне себя оправдывал.

Вику было уже невыносимо тяжело поднимать на одних сжатых кулаках всю массу своего тела, а также ранца с суточным рационом, двойного боекомплекта, винтовки, компаса и бинокля. Приклад карабина уполз и ритмично колотил по бокам, болтался и ранец, а поднятая гарцующими поодаль на пони разведчиками пыль забивала глаза и нос, оседала сахарной пудрой по всему телу, в смеси с потом липкой грязью лилась за шиворот...

Словом, не удался день у капрала Холмса.

Нико отличался среди дрилл-сержантов Бригады особым, редким для хоббитов вообще, командным голосом. Он им очень гордился, да собственно, главным образом благодаря вокальным данным он и стал сержантом... Так что уж это качество использовал как можно полнее и часто, стараясь орать на подчиненных по поводу, и без. Вот и сейчас он громко рычал Вику в самое ухо, будто разбуженный зимой медведь:

– Вста-а-авай, капрал! Утро на дво-о-орре! Сколько спать можно-то, на!!!

Это было настолько не по Уставу, да и для Норкинса нетипично, что Вик усомнился, Норкинс ли это кричит. Может ему все сниться, и это побудка? Но и побудка звучит совсем не так... Играет труба, потом в казарму заходит уорент и громким басом командует: "Рота, подъем!!!"... Потом все шустро одеваются, уорент на это скучающе взирает, а после отдает команду к утреннему построению... А потом, – завтрак. Обычно это рубленый бифштекс, картофельное пюре с жареной морковью и луком, хлеб с сыром и дрянной солдатский кофе, впрочем, после крепкого сна, он кажется уже не столь дрянным... Вик почувствовал приступ голода. Это было таким острым ощущением, что он проснулся окончательно...

Он лежал на сеновале в хозяйстве лесничего Роджа Милдерна, а сейчас ему предстоит... черт, да сколько же он проспал? Вик взглянул на наручные часики в серебряном корпусе. Было рано, всего пять утра. Значит, только-только показался рассвет?

В дверь амбара снова стали увлеченно дубасить с такой силой, что казалось, строение вот-вот рухнет...

– Встава-ай, капрал! Служба ждет, на! Кто рано встает, тот, на, жрать еще поспеет...

Ну да, Родж же обещал его разбудить... Вик кубарем слетел по лестнице и стал торопливо отпирать ворота. Две полусонные лошадки в загоне флегматично взирали на него карими глазами из-под густых чёлок...

Родж был свеж, как майское небо, и широко улыбался.

– Насилу, на, докричался до тебя. А еще военный, на...

Вику стало стыдно за свой заспанный вид... Он поблагодарил лесничего и пошел к оловянному рукомойнику, прибитому к стенке амбара над медным тазиком, чтобы умыться и почистить зубы. К его смущению, рядом с умывальником стояла высокая скамеечка, и, кажется, специально для его персонального удобства. Вик встал на неё и подставил лицо под струю холодной водицы...

Это было прекрасно. Он сразу почувствовал себя бодрым, может, не таким, как Родж, но все же значительно лучше. Вик почистил зубы складной щеткой, всполоснул руки и еще раз промыл глаза.

Что ж, теперь он чувствовал себя боевой единицей... Надо сказать, недосып прошлых суток сказался – на свежем воздухе Вика разморило очень основательно, хотя вообще-то он мог довольно долго обходиться без сна... Умытый, причесанный, он пошел попрощаться с хозяевами, а вместо этого попал к завтраку.

Лада встретила его в сенях в кухонном передничке, её лицо прямо-таки излучало доброту, и капрал был сопровожден к столу, где его дожидалась гора горячих блинов с диким медом, свежий кофе, и кувшин сливок. Вик не знал, как еще выражать признательность, а поэтому воздал кушаньям должное со всем прилежанием, аппетитом давая понять, насколько благодарен... Поев, он наскоро прочитал "благодарение", улыбнулся Ладе, и честно заявил, что ничего вкуснее не ел уже года три. Лада смущенно заулыбалась и мигом покраснела.

– Я провожу тебя до твоей тропы, капрал, – заявил как раз вошедший Родж. Он был в форме, высоких сапогах и шляпе, на тулье которой виднелась позелененная эмблема. – А то, на, чего-то неспокойно, все одно... Как спалось, сударь Холмс?

– Лучше, чем дома, право слово, Родж. Я и не знаю, как вас благодарить...

– А Бальтазар не шибко беспокоил? Он ближе к полуночи приходит обычно, да и скребет ворота... Видал небось, следы, от когтей, на?

– Следы-то видал, Родж, да вот не припомню никаких беспокойств. Спал, как убитый, по правде говоря...

Родж задумался.

– Вот и лошадёнки спали себе, что твой, на, младенец... Странно, уж не случилось с ним чего? Сколько лет ходит, а тебя, брат-капрал, не уважил... Ну да ладно, леший с ним, на. Поел?

– Спасибо, уже готов...

– Спасибо Ладушке... Тогда пойдем, тебе пятнадцать миль по Лесу отмахать надо, на, а это я тебе скажу, работенка...

Они вышли на улицу. Родж успел заседлать одну из лошадок, надел через плечо патронташ, запрыгнул в седло и, махнув на прощание Ладе, поскакал по просеке. Вик тоже уселся в седло, вложил карабин в кобуру... Еще раз окинул взглядом этот дом, оказавшийся таким гостеприимным, и чужую невесту, стоящую на крыльце...

Лада улыбалась вроде бы ему, но глаза её все так же провожали уменьшающуюся вдали фигурку всадника в зеленой шляпе... И столько любви, столько преданности и беззаветного доверия увидал тут Вик в этих больших голубых глазах, что внезапно сердце у него защемило, и комок ощутимо встал поперек горла.

Приступ белой зависти был таким сильным, что капрал не выдержал и, низко поклонившись хозяйке, сорвался с места вслед за Роджем. Он легко мог догнать конного, но понимал, что его чувства слишком явно отражались на лице...

Вику было даже немного стыдно. Он машинально накинул на глаза большие пылезащитные очки, и только за этой, скорей иллюзорной, маской, почувствовал себя лучше.

Ехали они недолго, и вскоре Родж остановил лошадку на краю дороги. Вик не торопясь, подъехал, и тоже приглушил мотор...

– Ну вот, на, и твоя тропинка. По карте, на, сверяйся чаще... Смотри по сторонам – оно, на, в этих местах и безопасно, но, значит, все относительно, ага?

Вик кивнул. Затем слез с мотороллера и молча отдал лесничему честь.

– Спасибо вам, Родж. Огромное. Я сейчас собой не располагаю, но знайте, – хоббиты не злопамятны, зато хорошо помнят добро...

Прозвучало, конечно, малость, высокопарно, но Вик говорил то, что думал...

Родж только широко улыбнулся, и покачал головой.

– Сударь капрал...

– Просто Вик, Родж. Сил нету слушать это ваше "сударь"...

– Так вот, Вик... – Родж улыбнулся еще шире, – Не за что, на. Совсем не за что... Я сам, значится, в армии служил, тоже в егерях. И все понимаю по службе. Нелегко солдату, а и приятно должно быть хоть иногда...

Вик вздохнул... Как объяснить человеку, как отрадно было ему видеть хотя бы уважительное, спокойное отношение? А каково, когда тебя одаривают конфетами, а то и называют "мальчонкой" девушки вдвое младше тебя? Когда тычут пальцами и меж собой кличут "карлой" люди, одетые в такую же, как и у него, форму, носящие те же погоны и звания?!

– За это спасибо, Родж. Но я, все же, не совсем о том...

– А о прочем и не надо, на... – все также улыбаясь ответил Родж, – об этом говорить вовсе не стоит, ибо и так все должно быть ясно... Ну так что, бывай, друг Брюсвик?

– Бывай, друг Родженальд...

И вновь ладонь Вика утонула в лопатообразной, натруженной пятерне лесничего...

"Хороших людей все же больше, чем дурных..." – думал Вик, вышагивая по тропе и придерживая руль мотороллера. "Просто дурные запоминаются крепче, обиды как-то лучше остаются в памяти..."

... Сначала он шел пешком, а потом убедился в правоте Роджа – тропинка была очищена от бурелома, и по ней вполне можно было ехать. Двигатель недовольно ворчал на малых оборотах, но Вик не боялся, что он заглохнет на очередном подъеме – руки бывшего автомеханика знали каждый винтик агрегата производства фабрики "Аркенстон Моторз", что в Подгорном Королевстве... Прямая тропа позволяла даже расслабиться и подумать.

Вику было тридцать три – для хоббита возраст сложный, переходный. При продолжительности жизни чуть больше века хоббит по молодости вполне соответствует поговорке людей "Маленькая собака – всю жизнь щенок...". Молодежь Хоббитании отличалась непоседливым характером и веселым нравом, так что молодым ребятам буквально вменялось в обязанность проводить вечера за добрым пивом и гонять за рулем на немыслимой скорости по округе. А то и совершать всякие мелкие хулиганства, – например, модно было писать всю правду о бургомистрах и членах городских советов прямо на стенах этих советов, а также набросать дрожжей, которых у Вика всегда водилось в достатке, в нужники кое-каким вредным согражданам...

Почтенные бюргеры ворчали про повадки молодежи и отсутствие элементарного воспитания, хотя еще недавно и сами были ничуть не лучше, что выходцы из почтенных семейств, что из низов...

Нельзя сказать, что хоббиты при том особенно целомудренны. Молодые девушки охотно шли навстречу предприимчивости парней, которые уж точно не упускали своего шанса...

Но Вик все равно не мог понять своих сослуживцев-людей, которые, едва начинался выходной, сломя голову бежали в какой-нибудь из немногочисленных борделей Бри, зажав в потном кулаке отпускные. Нет, повторимся, плотское хоббитам тоже не было чуждо, – но как же можно превращать самое прекрасное, быть может, что есть в жизни, в убогую, чисто физиологическую процедуру?! Страданий от воздержания, на которые так любили ссылаться люди, хоббитам были неизвестны. Ну, или почти неизвестны...