Текст книги "Август 1937-го с Возвращения Короля (СИ)"

Автор книги: Михаил Белов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 26 страниц)

– Шпионы бы так глупо не засыпались, – фыркнул Лью, – Мич, отправил бы ты этих девок от греха в Дэрг, и пусть посидят за решеткой до отмены чрезвычайного положения. Совсем оборзели, воображают о себе невесть что... Не были бы бабы, самое оно бы всыпать им "горячих", по дюжине-другой...

По сути, Дайтон был согласен с разведчиком, однако не удержался и дождался момента, когда обеих дам доставили к нему в сопровождении пары гренадер...

Лиссу было сложно узнать с первого взгляда – её золотые волосы были убраны под вязаную шапочку, вместо обычно стильных туалетов, – простой серо-бурый армейский костюм-"высотка" из ветрозащитной ткани и тяжелые ботинки с оковкой, лицо чем-то испачкано, на правой щеке – свежая ссадина, а глаза, к его удовлетворению, были наполнены самым настоящим испугом. Её напарница, невысокая брюнетка лет двадцати пяти, в таком же костюме, зеленоглазая, круглолицая и пышногрудая, что бросалась в глаза невзирая на бесформенную "высотку", напротив – была переполнена негодованием и так и метала на гренадер и офицеров молнии из-под кругленьких очков в серебряной оправе. Она, судя по плотно сжатым губам и брезгливо наморщенному носику, была настроена бороться за свои "гражданские права", как это нынче модно стало говорить... Очевидно, из-за меньшего знания жизни и опыта общения с военными, нежели у старшей подруги. Весьма миловидна, к слову, Дайтону низкорослые девушки не нравились, а вот Пункартэ, откровенно оценивающе оглядев сдобную фигурку и роскошный бюст брюнетки, довольно ухмыльнулся и шепотом одобрительно проворчал под нос "ой-ля-ля!".

– Госпожа М`Шатл и госпожа Плахотнюк, верно? – изобразив на лице максимальную суровость (что далось ему с трудом после первого же взгляда в глаза дунландки, исполненные трогательного отчаянья) строго спросил Дайтон.

Лисса испуганно глянула на него, всем своим видом выражая раскаянье и мольбу, но на Плахотнюк тон генерала произвел мало впечатления. "Бороться с произволом" она решила в обычной для "Вольных Газетчиков" манере – то есть, брать, насколько выйдет, наглостью и напором.

– Шановний пане `енерал! – встав в боевую позу, с очаровательным двинским акцентом начала она, – Вы разумеете, шо ущемляете не токмо свободу печати, но и пренебрех`гаете `елементарными правилами обращения с дамами?! За якое-такое преступление мы... В мирно время! Оказались под стражею?! По якиму праву у нас изъяли ценно редакционно имущество?! Подвергли унизительному обыску?!! Откуда это самодовольно чванство, пане? Шо за х`грубое казарменное солдафонство?..

– ... вот именно, госпожа, "солдафонство", – холодным, как лед, тоном оборвал её Дайтон, – Мы тут, госпожа Плахотнюк, видите ли, солдаты. И выполняем наш воинский долг. А вот что вы здесь делаете, а? Не знаю ваших мотивов, милейшая, но вы с госпожой М`Шатл только что нарушили добрую дюжину постановлений Его Величества касаемо порядка в провинции во время военного положения. Вы знаете, как положено в такой ситуации карать за шпионаж?!

– А х`где доказательства, шо мы занимались шпионажем, а, шановний пане `енерал? – азартно дернулась Вероника, победно сверкнув очками, – З якого-такого переляку вы решили, шо мы тут шпионим?

– По счастью, я ничего и не должен решать по этому вопросу, на сей случай имеются однозначные инструкции. В зоне полицейских операций попросту не дозволенно находится гражданским без особого разрешения, а проникновение в зону военных действий, скрытно, с фотоаппаратурой и звукозаписывающим устройством, без разрешения властей, – и без всяких доказательств классифицируется, как военный шпионаж, и карается казнью. Посредством расстрела. Дюжиной стрелков, полудюжиной боевых патронов, госпожа Плахотнюк. Впрочем, рискну напомнить, что, согласно Золотому Ордеру, сир Нобиль вправе на свое усмотрение вздернуть на первом же дереве вообще любого, кто ему почему-либо не понравится или косо посмотрит. Нобиль представляет в провинции волю Короля, а я – представляю волю Нобиля в этом секторе. Мне что, показать вам, госпожа, соответствующие документы, которые подтверждают мое право немедленно вас наказать?

Плахотнюк немедленно потупила взор, разом растеряла боевой пыл, поджала губки и уж совсем по-детски протянула:

– Мы не нарочно...

Эта смена тактики была столь разительна, что Дайтон и Пункартэ немедленно перестали разыгрывать спектакль и дружно заржали.

Отсмеявшись Дайтон покосился на Лиссу.

– Госпожа, вы-то, о чем думали? – с искренней укоризной спросил он, стараясь не обращать внимание на мольбу в глазах девушки и закушенную нижнюю губу, – Вы опытный, как мне показалось, человек, корреспондент с именем, втянулись в эту авантюру... Лью, я знаю эту девушку, и хотел бы переговорить с ней наедине. Мы как будто закончили с вами, насчет боевого обеспечения? Встретимся ... перед началом.

Лью был явно недоволен, но отдал честь и вышел. По указанию генерала гренадеры вывели отчаянно протестующую Веронику и оставили Дайтона напротив Лиссы. Дайтон кивнул ей на стул, освобожденный Пункартэ, и, когда она робко уселась, скрестив руки с напряженно сжатыми пальцами на коленях, устало вздохнул.

– Лисса... ну какого черта?! – не выдержал он после минутной паузы, – Вы же буквально вынуждаете меня ... на самые суровые шаги, а мне этого вовсе не хочется, Творец свидетель. За каким лешим вы с этой "фотографиней" поперлись в горы?! Вы что, рассчитывали пройти мимо кордонов?!

– Вообще-то да, сир, – призналась Лисса не поднимая глаз, – Простите, сир, что я еще могу сказать...

– И что вам тут понадобилось? – устало спросил Дайтон. Мысленно прикидывая, сколько времени у него осталось до прибытия подкреплений, чтобы тем же баллоном и услать обеих паршивок в город.

Лисса пристально и даже с вызовом посмотрела ему в глаза, и Дайтон совершенно неуместно подумал, что ей даже идет этот полувоенный стиль, – суровая простота облачения в сочетании с чувственной красотой личика и нежностью кожи, воздушной мягкостью выбившегося из-под шапочки золотого локона...

– Сир, – резковато начала Лисса, четко чеканя слова, – Вы знаете, каково сидеть на одном месте и томится ожиданием? Вы представляете, что сейчас говорят во всей прессе о вашей операции? Какие строят предположения, сколько дурацких слухов ходит вокруг да около? Понимаете, какой это шанс для журналиста – попробовать увидеть все на месте, и хотя бы в общих чертах пролить на ситуацию свет?! Разве вы, – она заговорила быстрее, не давая Дайтону себя перебить, – разве вы, сир, не считаете правилом действовать, а не ждать? Неужели вы и в самом деле не понимаете, почему я здесь, и что намеревалась делать?! Свою работу, сир!

– Понятно... – протянул слегка сбитый с толку горячностью девушки Дайтон.

– Что с нами будет, сир? – дав волю чувствам, девушка снова заговорила тихо и устало.

– Ничего особенного. Скоро прибудет баллон, вас на него посадят, и выдадут полицейскому департаменту Дэрга. Там вас, скорее всего определят в одиночные камеры временного содержания при Губернском суде, и по окончании военного положения выпустят. Скорее всего, нынешним же днем...

Дайтон украдкой посмотрел на часы. Еще следовало прикинуть позиции для каждой ударной группы, посовещаться с командирами, утвердить намеченный оперативный план арт-огня, чтобы свои солдаты не попали под снаряды и кугели. Кроме того, до сих пор не было надежной связи с клятым бронепоездом, который то входил в зону приема, то вновь заезжал за горку, а его тоже было бы неплохо учесть при расчетах.

Неожиданно в его голове сам собой родился план. А отчего бы не развернуть боевые действия и на другом фронте, скажем так, на фронте психологической войны? Конечно, потом спецы из Службы Герольдов составят подробнейший отчет событий, в точности такой, какой необходим для прессы, однако разве плохо будет, ежели Лисса подготовит свой, так сказать, "оперативно-тактический репортаж" с подробным фотоотчетом? Давать ему "дорогу" или нет, – решит сам Дайтон, с согласия Нобиля, конечно, но если все пройдет по плану, – картинка и текст будут только кстати для его, Дайтона, победной отчетности...

В глубине души он понимал, что думает не совсем головой, и ему просто очень не охота отправлять дунландку с её милой подругой в сырой обезьянник следственного изолятора Дэрга. Теоретически он ничуть не кривил душой – гражданским находится в боевых порядках войск было строго запрещено, кроме лиц со специальным допуском... Однако надо сказать, теперь перспектива чуток превысить должностные полномочия его не пугала. Ситуация у него такая – как на Двине говорят, – "или пан, или пропал...".

Он глянул на мрачно молчащую Лиссу и улыбнулся.

– А знаете что, госпожа... Я тут кажется, решил, как нам поступить. Не желаете ли поработать военным корреспондентом? Официально, допуск оформим вам задним числом... Пройдемся, я покажу вам ущелье, солдат, посмотрите из укрытия на штурм, а ваша эта ... Плахотнюк? Пусть поснимает. Но! – отрезал он, глядя на лицо девушки, которое прямо-таки помертвело от внезапно нахлынувшего счастья и облегчения, – Но, Лисса! Все записанные и отснятые материалы будут тщательно проверены военной контрразведкой. Поэтому вы не сможете сразу отправить их в редакцию... Сдадите также все не отснятые и не использованные фото и кинопленки, а также кассеты фонографа. Госпожа Плахотнюк, – ей как, по-вашему, можно доверять? Скандалы нам не нужны.

Лисса с готовностью кивнула.

– Я имею на Веронику наилучшие рекомендации из Лыбеди, сир... То есть, Мич... И не работаю с теми, кому не доверяю, – она улыбнулась, – Значит, мы можем приступить?

– Можете, – согласился Дайтон, – сейчас вам вернут все ваше оборудование. Но строго под моим присмотром, договорились?..

...Муртази глянул вниз, в равнину, чуть высунувшись из-за нижнего края гладко тесанного черного блока, некогда бывшего частью южной наблюдательной башни. Отложил в сторону бинокль, и задумчиво уставился в пустую точку перед собой.

– Докладываю, – прошептала девушка, возникшая из темного проема люка, – Группа вражеских разведчиков замечена на северо-западе, у отрога "Б", ведем наблюдение, доложил Терн...

Муртази кивнул, отдал приказ ничего не предпринимать и отпустил вестовую...

И так уже пять часов...

Муртази, сидя на холодном камне на вершине горы-крепости, мог только предполагать, что задумал противник, и рассчитывал пока что лишь на показания тактической разведки. Ребята, впрочем, работали хорошо. Благодаря темноте и разветвленной системе уцелевших вентиляционных лазов, в которые не пролезла бы и собака, но по которым успешно ползали его ребята, удалось вскрыть местонахождения вражеского оперативного штаба (правда, по косвенным признакам), двух батарей мортир, в том числе одной тяжелой и одной трехдюймовой, и как минимум шести горных гаубиц, которые в момент обнаружения еще собирали из составных частей. Скоро выявят и передовые пункты артиллерийских наблюдателей, а пулеметные гнезда и выявлять было не надо, – каждый час то одно, то другое давало о себе знать серией тяжелых трассирующих пуль, выбивавших крошку из камней на цитадели или периметре. Хвала Иллойху, ни во что определенное попасть им пока не удалось – ребята надежно прятались, и страдали только камни.

В принципе, он уже сейчас мог успешно бить по больным местам осаждающих. Одновременные вылазки против штаба, батарей и наблюдательных пунктов заставили бы противника сильно понервничать, – но сейчас не это было самым важным. Муртази хотел протянуть как можно больше в замке, сковывая внимание врага, и в первую очередь был озабочен именно планом скорого штурма. В том, что штурм будет, у него не было ни малейших сомнений, – та огневая мощь, которую нордлинги могли сосредоточить на наземной части крепости, не могла сломить его сопротивление.

Клест, старший из ребят и его временный заместитель, помалкивал, ожидая решения, и сидел на корточках напротив Муртази, копируя позу муааддина. Муртази не знал почти никого из оставленных ему бойцов, и очень жалел тех ребят, что у него забрали. Ему хотелось бы, чтобы с ним оставили кое-кого из парней и особенно, девушек, которые сейчас, надо думать, выходят на цели под началом Командира, Саллаха и М`Тойнби... Впрочем, пока ему не в чем было упрекнуть кого-то из своих, – тот же Клест, скажем, сегодня утром отличился на периметре, устроив настоящую бойню гренадерам. Сайтан, да никто и представить не мог, что нордлинги сделают такую вопиющую глупость! Попытавшись занять замок сходу, без разведки! Муртази и планировал-то, – чуток потрепать передовых разведчиков, даже пулеметы и то не на все капониры выдал, их у него всего-то семь штук... Но гренадеры поперлись напролом и умылись кровью. Что ж, тем лучше, однако сейчас они определенно станут расчетливее...

В глубине грота чуть слышно зажужжал зуммер телефона. Клест снял трубку, нажал клавишу соединения и с каменным лицом выслушал доклад, машинально ероша левой ладонью белесые волосы под капюшоном.

– Муртази, на связи Лань с северо-восточной башни, – сообщил он, отложив трубку и глянув на командира, – Она говорит, прилетел "почтарь". Приняла, сообщение сняла. Ждет указаний.

– Свяжись с юго-западной башней, – приказал разом просиявший муааддин, – Пусть кто-нибудь подменит ненадолго Лань, а она – идет сюда, вместе с почтарем! Нет Бога, кроме Иллойха... Если это то, о чем я его молил, сегодня Всевышний определенно повернулся к нам лицом! Клест, смени дежурную смену, усиль воздушное наблюдение за счет периметра, и проверь еще раз "гостинцы" в коммуникациях.

– Скоро начнется, Муртази? – осмелился спросить парень, поднимаясь на ноги и подхватывая винтовку, прислоненную к стене.

– Надо думать. Выполнять! – Муртази машинально тоже встал и еще раз зачем-то глянул в бинокль в сторону штаба противника. Будто за четыре мили, да еще с закрытой стороны мог и вправду что-то рассмотреть.

Как минимум, врасплох его не застали. А это уже само по себе огромный плюс для опытного человека...

Он прошел по верхней галерее, где небольшой отряд под командованием угрюмого Таракана, лучшего стрелка, собирал и готовил к бою длинные крепостные ружья. Таракан поймал взгляд Муртази, и, смекнув, что почем, приказал поторапливаться, поспешно примыкая сошку и массивный оптический прицел к своему оружию...

Скоро бой! Когда Муртази встретил слегка запыхавшуюся Лань и принял у неё небольшую дюралевую гильзу с сообщением, он обратил внимание на её откинутый капюшон и свежий засос на шее. Хе-хе, молодежь есть молодежь... Кто там её подменял на башне, интересно, и воспользовался оказией?

Впрочем, выяснять все это уже не имело смысла.

Муртази отослал девушку обратно, открыл гильзу кончиком ножа и быстро пробежал глазами по бумажной ленте, выпавшей из цилиндрика. Чем больше он читал, тем труднее было сдерживать улыбку на лице, а когда он окончил и поднес кончик ленты к язычку пламени от зажигалки, удовлетворение через край переполняло его душу.

Вот это будет работа... Наконец-то, определенность, и им не надо дальше ждать чего-то, непонятно чего... К тому же, теперь он наверняка знал, куда и когда бить наилучшим образом.

Он снова вышел на смотровую площадку, и пригибаясь, подошел к краю. Еще раз осмотрел в бинокль расположения выявленных целей, и недобро улыбнулся. Все хорошо рассчитали, все закрыто, защищено. Теперь, прочитав послание, он будто вживую видел там, за грядами скал, выдолбленные саперами в породе окопы, аккуратно расставленные палатки, крытые брезентовыми полотнищами штабели боеприпасов и стрелковые ячейки. Нордлинги всегда строят такие небольшие крепости, где бы не воевали, и насколько долго ни планировали удерживать позиции.

Строят так, будто год жить тут собираются, право слово, а не воевать...

В 3.30 Дайтон, как и планировал, начал брифинг со своими подчиненными. Все они провели бессонную ночь, и пришли в его палатку в полном военном облачении, – стоун-камуфляже, горных ботинках, куртках, застегнутых от холодного ветра на все пуговицы, многие, как Хармлин и Гартлинг, – с оружием. Хармлину явно не терпелось спуститься обратно в пещеры, и только знал себе, что поспешно отвечал на все вопросы, – да, он по-прежнему рассчитывает найти тоннель, да, его бойцы сейчас внизу и в полной боеготовности, да, сир...

Гартлинг только что принял свежие пополнения и отправил домой раненых с убитыми. Выглядел он не блестяще, – напряжение последних суток сказывалось даже на ветеране. Командир сводного горнострелкового батальона, полковник Мэт Громли, пришел позже всех, – его для чего-то лично вызвал на связь штаб воеводства. Чернявый гондорец держался хорошо, и, хотя его роль в предстоящем была из одной из самых ответственных, ничто не выдавало в нем усталости, он очень волновался о своих восьми солдатах, попавших в ловушку на цитадели, и горел нетерпением. Лью Пункартэ подтянулся вместе со Штыревичем, они совместно обсуждали новые позиции для корректировщиков, и недовольно посматривал сейчас на Лиссу и Веронику, которые скромно жались в сторонке. На лицах других офицеров тоже читалось недоумение, но они предпочитали скрывать его и помалкивать. Раз Мич решил – значит, оно, наверное, и правильно, привыкли рассуждать они...

Обсуждение было коротким. Офицеры были слишком опытны, чтобы не понять план до мелочей еще по ходу подготовки к нему, и уточнялись лишь мелкие частности. Единственным непредвиденным моментом брифинга стал звонкий щелчок затвора фотокамеры в руках Вероники, оборвавший Дайтона на полуслове, и запечатлевший его в позе завоевателя, распростертой дланью указывающего в ущелье (Дайтон жестикулировал, описывая безопасные маршруты прохода десантных баллонов к крепости)...

– Итак, по местам, господа, – закончил Дайтон, глянув на часы. Все быстренько отдали честь и разошлись, только Мэт Громли задержался и подошел к нему.

– Сир, разрешите доложить. Я только что выходил на связь со штабом, общался с капитаном RSS ... неким Эйрхартом, сир.

– Да, Мэт, я знаю его... – протянул Дайтон, – и чего на этот раз приключилось?

– Сир, – Мэт слегка мялся, но потом уверено покачал головой, – Хреновые дела, сир. Помните майора Роджера Лэмли, он командует взводом особого назначения, горные парашютисты?

– Конечно... – кивнул генерал, уже вставая и двигаясь к КНП, – Он еще как будто не вышел на связь после учений?

– Да, сир. Вот сейчас собственно и стало понятно, сир, почему он не вышел... Довожу до вашего сведенья, сир, он найден мертвым в Мирквуде, он и все его люди. Их убили, сир, всех до одного, и всех холодным оружием. Примерно с пяток дней назад, сир...

Дайтон не знал, как на это реагировать. Места для тоски и горечи от потери старого однополчанина, не самого приятного, но близко знакомого человека, у него в душе сейчас не было... Но в голове пронеслось, – а те ли это люди, что устроили два теракта?! А если...

Впрочем, к черту все это. Ответ на этот и другие вопросы – там, на этой чертовой скале. И еще до зори он его получит, не будь он Мечибор Дайтон...

... Штурмовики вылетели с аэродрома, сделали несколько кругов над ним, набирая высоту, и достигнув пяти тысяч футов, перешли на горизонтальный полет, выровняв триммеры так, чтобы поддерживать стабильные высоту и скорость. Ведущий пилот, плотный мужчина тридцати шести лет, не был ветераном сражений, но свое дело знал как нельзя лучше – машина слушалась его руки, как хорошо выезженный жеребец, и он вполне ощущал все вибрации и пульсации тяжелой машины из стали и дюрали, через легкие касания штурвала, педалей и даже сквозь бронеспинку. Это был отличный самолет, лучший, из каких доводилось ему пилотировать, – двухблочный, двухмоторный моноплан, с полностью металлической обшивкой и опереньем, всю заднюю часть которого составляла сложная механизация – закрылки и элероны, триммеры и щелевые воздушные тормоза. Два двигателя воздушного охлаждения «Мэтьюз-Прадд» мощностью в 1540 лошадиных сил, с автоматическими нагнетателями «Аркенстон-Мотроз», через четырехлопастные двенадцатифутовые винты переменного шага сообщали изящно-агрессивной машине скорость в триста восемьдесят миль в час в горизонтальном полете. И более четырехсот, – в пологом пикировании с втянутым воздушным тормозом. Сейчас он шел со скоростью меньше трехсот, но это его не смущало – перед ним не стояли истребительные задачи. Вообще-то и Пилот, и его самолет были способны перехватить любую воздушную цель даже на очень большой высоте и скорости – FA-38 «Swallow» быстро и без труда забирался на сорок тысяч футов и шел там быстрее всех известных машин. При необходимости его бортового вооружения, батареи из двух пушек и трех пулеметов хватало для уничтожения любого типа вражеского самолета – от луанского одноместного палубного истребителя «Мул», известного своей маневренностью, до шестимоторного «Мумака Аль-Сабри», бомбардировщика G-137, самого крупного и хорошо вооруженного самолета ВВС Султаната. Однако до сих пор Пилот сбивал лишь учебные мишени на вышках и буксире.

Зато боевых бомб он сбросил очень много. И сейчас Пилот нес к цели две тысячефунтовые бетонобойные бомбы на внешней крыльевой подвеске, абсолютно уверенный в том, что не промажет.

Сбросить бетонобойные бомбы в пикировании – что может быть проще?! Тем более что противник явно не имеет даже зачаточного ПВО, и можно будет сделать несколько заходов, дабы оценить цель и выбрать хорошее, "вкусное" место для удара...

Звено, которое он вел аккуратным клином, состояло из таких же, как и у него, истребителей-бомбардировщиков FA-38. Следом, на чуть большей высоте шли менее шустрые B-23M3, и уж совсем высоко – тройка B-111, которые сегодня боевых бомб не несли, но должны были подвесить осветительные "фонари" и сделать фотоснимки мишени сразу после удара.

На границе гор пилот легким движением штурвала, продублированным гидроусилителем, заставил самолет задрать нос до 35 градусов, набирая высоту до десяти тысяч. Несмотря на то, что его звено заметно сбросило скорость, Пилот заметил в зеркальце заднего обзора, что B-23 отстали еще сильнее – видимо, и они сейчас надбавили газу, забираясь повыше... С таким грузом и массой, – немудрено... Пилоту нравилась его легкая "ласточка", которая несла нагрузку без натуги, и он в который раз подумал, что никогда бы не стал летать на драндулете вроде B-20 или B-23, хоть тем и платят, надо признать, побольше. Не потому больше, что они чем-то лучше, а потому – что у них летных часов выходит как грязи! Если бы его FA гоняли каждый вылет на шестьсот миль в один конец, он бы тоже ел с серебра, будто лендлорд. Пилот не был лендлордом. Он не был даже просто дворянином, происходя из семьи книготорговцев среднего достатка, и стал Пилотом благодаря отменному здоровью и вовремя оконченной дорогой частной школе, на которую его родители копили много лет...

Когда облака оказались почти на тысячу футов ниже днища его самолета, Пилот вручную сменил положение нагнетателя, слегка убавил газ и выровнял машину короткой серией движений рук и ступней. Его звено, ведущее звено авиакрыла лучшей гвардейской горной дивизии, повторила его маневр как помноженное в двенадцать раз отражение в зеркале.

– До цели минута полета, – коротко сообщил он, с удовольствием наблюдая, как звено перестраивается, из клина уступом вправо, в ровную цепочку с ним во главе, – Курс прежний, высота – "10". Строй держим, работаем по моей команде.

Самолеты шли ровно, не дергаясь и не выполняя контрзенитных маневров – даже на учениях так на цель не заходят. Но Пилот был спокоен. Это было его Небо, и сейчас никто в радиусе тысяч миль не мог ему угрожать... Он вел машину вперед по прямой, рассчитывая курс не только по компасу, но и глядя на пики Мглистого через остекленный вырез под ногами, в обтекателе кабины... В этот момент прямо по курсу (не подвели навыки и приборы!) впереди вспыхнул яркий огонь, сначала один, затем второй... Баллоны-корректировщики, значит, уже подвесили над целью ярко-красные маркеры-осветители на парашютах. Пилот еще раз сверился с радиокомпасом, глянул зачем-то на восток, на восходящее далеко-далеко зарево солнца, которого даже с такой высоты еще не было видно, и мягко потянул на себя рычаг переключения тяги.

Несколько секунд Пилот ожидал, пока зарево шести горящих маркеров не окажется прямо под ним, затем коротко бросил в ларингофон:

– Внимание! Мы над целью. Начинаем работать.

И, уже не слушая подтверждения приказа, до отказа выключил тягу обоих двигателей, выставил максимальный шаг винта, закрыл заслонки радиаторов и, с сочным щелчком, откинул с потолка фонаря кабины прозрачную пластину визира коллиматорного бомбового прицела. Затем, быстро теряя горизонтальную скорость, привычно выпустил тормозные щитки и упал на правое крыло, направляя нос вертикально вниз. В ушах зашумело, и пилот привычно почувствовал сначала невесомость, а потом прилив крови к голове. Но он приучился не обращать внимания на мелочи... Прицел был выставлен на скорость 260 миль в час и высоту – три с половиной тысячи футов. Значит, надо держаться в этих пределах, чтобы бомбы легли туда, куда надо... Ориентироваться на приборную скорость в пикировании нельзя, только на истинную, которую можно распознать по личному опыту, а вот с высотой проще, – когда его самолет пересечет нужную, сработает сирена альтиметра.

Он пикировал примерно шесть секунд, выравнивая полет триммерами, и наметил точку для удара, накрыв перекрестием нитей прицела глубокую впадину между какими-то башенками. Цель бомбежки – инсургенты, засевшие в подвале, так что следует уложить свои бетонобойные бомбы из расчета на пробивание перекрытия в самом тонком месте...

Когда Пилот уже услышал звук сирены, предупреждающей его о достижении нужной высоты, ему почудилось какое-то движение внизу, в поле его видимости. Перегрузки уже заставляли его мозг плотно сжаться в черепной коробке, лицо покраснело, а в глазах потемнело, однако он был уверен, что не ошибся, – какие-то тени мелькнули в свете "фонарей", горящих со всех сторон от крепости.

"Ну и ладно", – подумал Пилот отстранено, нажимая клавишу сброса бомб, и ощущая, как автомат прицела начинает выравнивать машину сразу после их срыва с подвесок... Он только ненадолго забыл, что он не на учениях, где живых людей бомбить, конечно же, нельзя.

Сейчас от его фюзеляжа оторвались два продолговатых оперенных снаряда, пролетели по инерции еще с секунду и от них отделились парашюты, вызывающие резкое торможение бомб и стабилизирующие их строго над целью. Затем парашюты отстрелились, и включились ракетные ускорители на специальном порохе, с места разогнавшие бомбы до скорости восьмисот пятидесяти миль в час. Бомбы летят уже строго вертикально, и попадают в цель с очень небольшой погрешностью...

Их толстые корпуса, с наконечниками из закаленной высокопрочной стали, насквозь прошибают, одну за другой, перегородки подвала цитадели. Затем срабатывает взрыватель замедленного действия и двести сорок фунтов особо мощной бризантной взрывчатки выбрасывают наружу гейзер из осколков породы, выбитых каменей и микроскопической каменно-пыльной взвеси, а уж о том, что творится во внутренних помещениях, лучше и не думать... Весь этот хлам накрывает многие десятки акров площади, и тем, кто сейчас на цитадели, не поздоровится. Это точно. Жаль, конечно, подумал Пилот, что бомбометание остальных его ребят уже не будет таким точным – им помешает прицелиться это самое облако от его попадания, да и рука еще не у каждого из них в нужной мере твердая. Но в любом случае, они сработают чище этих важных шишек с B-23, задача которых, – тривиально залить пирогелем всю эту чертову скалу...

Пилот уже не полагался на автомат прицела, и постепенно выравнивал самолет вручную, по мере подъема добавляя сектор газа и втягивая щитки. Наконец, он увидел небо над фонарем кабины, и в тот же момент услышал гулкий разрыв своих бомб, воздушная волна от которого встряхнула даже его прочную "ласточку". Его самолет уже был на безопасной дистанции, и он мог спокойно отвести машину в сторону, чтобы на втором заходе оценить нанесенный крепости ущерб, но тут к звуку ревущих двигателей добавился новый, странный и непривычный – пронзительный свист откуда-то с хвоста. Черт, неужели повредил осколком камня оперение?! – успел подумать Пилот, прежде чем разглядел в зеркальце заднего обзора какие-то ослепительно-белые стрелы, выпорхнувшие ему вслед со стороны темной громады цитадели... То, что именно они, непонятные снаряды, ничуть не похожие на трассеры, плотным пучком несущиеся следом, и являются источником свиста, Пилот понял только после страшного удара в правый киль, который заставил самолет завалиться на бок...

Пилот окинул машину взглядом, пытаясь понять характер повреждений, но в этот момент новый удар прямо в фонарь пробил плексиглас, бронеспинку и самого Пилота насквозь, в кабине хлопнул взрыв, разметавший его внутренности по остеклению и приборам... Еще теплая, но уже мертвая рука Пилота выпустила РУС, и под воздействием единственного уцелевшего крыла машина, объятая черным дымом, сорвалась в сумасшедший штопор.

В наушниках Пилота были слышны крики ведомых, – сначала: "Бомбы сброшены! Я попал!", потом: "Первый, ты где?!", потом, истошно: "Первый, прыгай, прыгай уже, мать твою налево!!!"...

Но он так и не прыгнул, долетев вместе со своей машиной до дна ущелья и растворившись в ало-черном облаке жирного бензиново-масляного взрыва... Чуть позже недалеко от места вспышки упало крыло, оторванное первым попаданием.

...Как и все невольные зрители случившегося, Дайтон с секунду пребывал в состоянии отупения, – сквозь грохот разрывов бомб он различал только щелчки затвора фотоаппарата Вероники, стоящей поодаль и жадно дергающей рычаг перемотки не отрываясь от видоискателя, да громкие крики пилотов из полевой рации. В эфире стоял сущий дурдом, – когда летчики перестали звать разбившегося при любом раскладе ведущего, они понесли, прямо скажем, какую-то околесицу про вражеские истребители, которых и в помине быть не могло. В себя он пришел, когда увидел новый залп из непонятного пока оружия – пучок ослепительно-белых огненных «стрел», с упреждением выброшенный кем-то с цитадели, и краем зацепивший еще один штурмовик, который на втором заходе решил полоснуть пушками по вершине скалы. Штурмовик, видимо, ни во что не попал, а вот сам получил несколько попаданий вдогон. На глазах Дайтона ему как ножом срезало хвостовое оперение и сорвало заднюю часть обшивки с правой моторной гондолы. Пролетев еще с милю по широкой дуге, самолет ярко вспыхнул, освещая половину ущелья, и снова круто разворачиваясь, исчез из виду...