Текст книги "Хрустальное озеро"

Автор книги: Мейв Бинчи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 37 страниц)

– Вы когда-нибудь видели ручную лису? – спросила она с видом заговорщицы.

– Но ведь у вас нет ручной лисы, правда? – Клио считала, что знает все.

– Ну, конечно, лиса плохо сочетается с утятами и цыплятами, – согласилась сестра Мадлен. – Но я могу показать вам одного симпатичного малыша. Он живет в коробке, которая стоит у меня в спальне. Я его не выпускаю, но посмотреть можно.

В спальне! Девочки очень обрадовались. Никто не знал, что скрывается за закрытой дверью. Духи умерших и празднование Хеллоуина были тут же забыты.

Они вошли в комнату. Там стояла простая кровать с маленьким железным изголовьем и чуть меньшим изножьем, накрытая белоснежным покрывалом. На стене висел крест – не распятие, а самый простой. На маленьком комоде без зеркала лежали расческа и пара четок. Кроме того, в комнате были стул и молитвенная скамеечка, стоявшая под крестом. Здесь сестра Мадлен читала свои молитвы.

– У вас очень чисто, – сказала Клио, не сумев придумать ничего лучшего. Что еще можно было сказать о помещении, обладавшем удобствами тюремной камеры?

– Вот он! – воскликнула сестра Мадлен, достав картонную коробку, набитую соломой. В середине коробки сидел маленький лисенок, склонивший голову набок.

– Ой, какой хорошенький! – хором сказали девочки и неловко потянулись к нему, чтобы погладить.

– Он не кусается? – спросила Клио.

– Ущипнуть может, но зубы у него еще такие маленькие, что не причинят вреда.

– Он будет жить у вас? – поинтересовалась Кит.

– Понимаешь, он сломал лапку. Я решила ее вылечить. Вряд ли мистер Келли обрадовался бы, если бы ему принесли лису.

Сестра Мадлен понимала, что теплыми чувствами, которые питали к ней жители Лох-Гласса, злоупотреблять не следует. Лисы охотятся на цыплят, гусят и индюшат. Ни один местный врач не стал бы лечить лисенка.

Девочки с восхищением смотрели на щепку, привязанную к маленькой лапке.

– Скоро он сможет не только ходить, но даже бегать и отправится туда, где его ждет настоящая жизнь. – Сестра Мадлен посмотрела на доверчиво поднятую острую мордочку и погладила нежную пушистую головку.

– Неужели вы его отпустите? – выдохнула Кит. – Я бы никогда не смогла…

– Здесь ему не место. Нельзя удержать того, кто любит приволье.

– Но его можно приручить…

– Ничего не выйдет. Тот, кто рожден для свободы, рано или поздно уйдет.

Кит вздрогнула. Казалось, сестра Мадлен предсказывала чье-то будущее.

Элен медленно спустилась по лестнице, вошла в аптеку и вымученно улыбнулась.

– Сапожник без сапог… Не могу найти аспирин. Всю ванную обыскала, – сказала она.

Мартин протянул ей стакан воды и две таблетки. Их руки на мгновение соединились, и Элен снова улыбнулась, притворившись, что рада этому прикосновению.

– Милая, у тебя усталый вид. Плохо спала? – заботливо спросил Мартин.

– Вообще не спала. Ходила из угла в угол. Надеюсь, что никого не разбудила.

– Нужно было прийти ко мне. Я бы дал тебе что-нибудь.

– Не люблю будить тебя среди ночи. Достаточно и того, что мы спим в разных комнатах. Не стоит возбуждать ложную надежду.

– Надежда есть всегда. Может быть, в один прекрасный день… – Лицо Макмагона оживилось. Элен промолчала. – Или в одну прекрасную ночь? – улыбнулся он.

– Мартин, нам нужно поговорить.

Муж нахмурился и пощупал ее лоб:

– Что случилось, милая? У тебя жар?

– Нет, нет. Речь не об этом.

Он посмотрел ей в глаза:

– Хорошо, говори.

– Не здесь. Разговор долгий, тяжелый и… Давай уйдем отсюда.

Щеки Элен пылали – от прежней бледности не осталось и следа.

– Может, все-таки позвать Питера?

– Никакого Питера! – выпалила она. – Нам нужно поговорить. Ты не прогуляешься со мной?

– Сейчас? Может быть, пойдем наверх? Наверное, Рита уже накрыла на стол… – Мартин был в растерянности.

– Я сказала Рите, что сегодня мы обедать не будем. Принесла тебе несколько сандвичей. – Она протянула ему аккуратный пакетик, и Мартину вдруг стало страшно.

– Послушай, милая, я на работе и не могу уходить когда вздумается.

– Сегодня короткий день.

– Но у меня еще куча дел… Может быть, поднимемся и поделимся сандвичами с Ритой? По-моему, это будет замечательно…

– Я не хочу говорить при Рите…

– Я думаю, сейчас не время для разговоров. Пойдем наверх, я уложу тебя в постель. Все это ерунда. – Таким же тоном он говорил, когда вытаскивал занозу из пальца ребенка или смазывал йодом разбитую коленку. Успокаивая и утешая.

Глаза Элен наполнились слезами.

– Ох, Мартин, что мне с тобой делать?

Он потрепал жену по руке:

– Улыбнуться. На свете нет ничего лучше улыбки.

Она заставила себя улыбнуться, а Мартин вытер ей слезы.

– Ну вот, я прав! – обрадовался он.

Они держались за руки, как счастливая пара, собирающаяся жить вместе до самой смерти. Тут дверь открылась, и в аптеку вошли Лилиан Келли и ее сестра Мора, прибывшая в Лох-Гласс со своим обычным ежегодным визитом.

– Чудесно! Любовная сцена на фоне полок с лекарствами! – засмеялась Лилиан.

– Привет, Элен! В этом году мы еще толком не виделись.

Мора, такая же плотная, как и сестра, была шумной, энергичной и обожала гольф. Она работала на ипподроме и, как говорили, имела виды на одного тренера. Но надежды не сбылись. Море было около сорока, и она продолжала оставаться бодрой и деятельной.

Мартин принес два стула с высокими спинками, которые держал для посетителей, и пепельницу. Лилиан и Мора курили «Золотые хлопья», помахивая сигаретами в такт беседе.

Мартин заметил, что Элен избегает дыма.

– Может быть, приоткрыть дверь? – предложил он.

Жена бросила на него благодарный взгляд.

– Мартин, ты заморозишь нас до смерти.

– Просто Элен немного… – вступился Мартин.

– Что, нездоровится? – с сочувствием спросила Лилиан.

– Да нет. Просто немного подташнивает. Непонятно с чего.

– А это не самая старая причина на свете? – выгнула бровь Лилиан.

– Не думаю, – спокойно ответила Элен и снова слабо улыбнулась.

Она стояла у открытой двери и дышала свежим воздухом. Конец октября выдался холодным, с озера наползал туман. Щеки Элен горели румянцем.

– Слушай, мы пришли пригласить вас на ленч в «Центральную»… Сегодня короткий день. По такому случаю Питер тоже освободится раньше. Как, согласны?

Элен посмотрела на мужа. Несколько минут назад он утверждал, что у него куча дел и даже в короткий день ему трудно выкроить время на разговор тет-а-тет. А сейчас видно было, что он до смерги обрадовался возможности оказаться на людях.

– Ну, не знаю… – взглянул он на жену.

Элен не пришла ему на помощь.

– Мы не так уж часто устраиваем приемы, – убеждала его Лилиан.

– Никаких отговорок! – поддержала сестру Мора. – Я угощаю. Доставьте мне удовольствие! – широко улыбнулась она.

– Что скажешь, Элен? – с пылом подростка спросил Мартин. – Кутнем, а?

Лилиан и Мора едва не захлопали в ладоши.

– Конечно, иди, Мартин. А я, к сожалению, не могу. Мне нужно сходить в… – Элен неопределенно помахала рукой в воздухе.

Никто не спросил, почему она не может принять приглашение и куда собирается пойти.

В среду занятия в школе для мальчиков заканчивались раньше, но в школе для девочек был обычный день. Эммет Макмагон пошел к сестре Мадлен, чтобы почитать с ней «Легенды Древнего Рима». Мальчик раз за разом пересказывал историю о том, как Горации защищали мост. Сестра Мадлен закрыла глаза и сказала, что хорошо представляет себе, как трое храбрых юношей сражаются с ордами врагов, а потом бросаются в Тибр. Эммет тоже представил себе эту картину и уверенно продекламировал: «О Тибр, отец Тибр, которому молятся римляне…» Внезапно он осекся и спросил:

– А почему римляне молились реке?

– Потому что обожествляли ее.

– Наверно, они были чокнутые.

– Не знаю, – задумчиво ответила сестра Мадлен. – Река была быстрая, полноводная, бурная, доставляла им пропитание, а потому вполне могла быть для них божеством. – Похоже, она не видела в этом ничего удивительного.

– А можно мне посмотреть на лисенка, которого вы показывали Кит? – спросил он.

– Конечно. Но сначала дочитай мне балладу об этих храбрых юношах. Я ее очень люблю.

И Эммет Макмагон, который не мог произнести на людях собственное имя, встал и начал декламировать стихи лорда Маколея [4]4
  МаколейТомас Бабингтон (1800–1859) – английский поэт, историк, публицист и политический деятель.


[Закрыть]так, словно это было делом его жизни.

– Наверно, тетя Мора уже приехала, – сказала Клио.

– Везет тебе, – ответила Кит.

– Да. Она сказала, что научит нас играть в гольф. Хочешь?

Кит задумалась. Конечно, гольф – это игра для взрослых, и можно будет смотреть сверху вниз на мелюзгу, которая всего-навсего собирает мячи. Но ей кое-что мешало. Ее мать не только не играла в гольф, но и не проявляла к нему ни малейшего интереса. Если так, то учиться этой игре было бы не совсем честно: могло сложиться впечатление, что Кит не одобряет в этом мать.

– Я подумаю, – в конце концов сказала она.

– Иными словами, нет, – резюмировала Клио.

– Почему ты так говоришь?

– Потому что хорошо тебя знаю, – сердито ответила Клио.

Кит решила поговорить с матерью нынче же вечером, и если та согласится, можно будет утереть нос этой всезнайке Клио Келли.

– Рита, мне совсем чуть-чуть. Я наелся как удав, – уныло сказал Мартин Макмагон.

– Когда ты успел? – удивился Эммет.

– Мы ходили обедать в гостиницу.

– И сколько это стоило?

– Честно говоря, не знаю. За нас платила Мора.

– А маме понравилось? – Кит была довольна тем, что родители вышли в свет.

– Э-э… Мама не смогла пойти с нами.

– А где она сейчас?

– Придет позже, – ответил отец.

Жаль… Кит хотела поговорить с ней о гольфе. Почему мамы никогда нет дома?

Клио пришла сразу после чая.

– Ну, что ты решила?

– Ты о чем?

– О гольфе. Тетя Мора хочет знать.

– Ничего она не хочет. Это тыхочешь, – заявила Кит, не сомневавшаяся в своей правоте.

– Ну, она хотела бызнать.

– Я еще не решила.

– Что будем делать?

Клио обвела взглядом спальню Кит, ожидая прихода вдохновения или хотя бы приглашения повторить па ча-ча-ча, которые они почти освоили. Запомнить рисунок танца было труднее, чем заниматься с матерью Бернард геометрией.

– Не знаю, – ответила Кит, мечтая услышать на лестнице легкие шаги матери.

Наступило молчание.

– Мы что, ссоримся? – спросила Клио.

Кит ощутила угрызения совести. Она чуть не призналась лучшей подруге, что волнуется из-за матери. Но «чуть» не считается…

– Что-то Клио рано ушла, – сказал Мартин, задергивая шторы в гостиной.

– Да, рано.

– Вы что, поссорились?

– Нет.

– И слава богу.

– Папа… Где мама?

– Скоро вернется, милая. Она не любит, когда ее донимают вопросами.

– Но гдеона?

– Не знаю, моя радость. Будь добра, перестань расхаживать по комнате, как тигр в клетке.

Кит сидела, уставившись на огонь камина, где ей чудились дворцы, замки и огнедышащие горы. Время от времени она переводила взгляд на отца.

На коленях Мартина лежала книга, но ее страницы оставались нетронутыми.

На кухне Рита пристроилась у плиты. В такой ветреный вечер теплая плита была настоящим спасением. Рита думала о людях, которые не имели дома, – вроде Старухи с Обочины. На стене висел портрет этой героини старинного стихотворения… Она думала о цыганках, кочевавших по стране и живших в сырых кибитках, о сестре Мадлен, не имевшей ни кола ни двора, но ни о чем не тревожившейся. Всегда найдется добрый человек, который принесет ей хворост или несколько картофелин. И эти мысли утешали девушку.

А еще она думала о хозяйке.

Что заставляет красивую молодую женщину, обожаемую мужем и детьми, бродить у озера в такой холодный, ветреный вечер, вместо того чтобы сидеть у камина в спальне с плотно задернутыми шторами?

– Люди – очень странные существа, Фарук, – сказала Рита коту.

Фарук запрыгнул на подоконник и стал разглядывать задворки Лох-Гласса с таким видом, словно сам был не прочь побродить по ним.

Эммет уже лежал в постели, а отец напряженно прислушивался, ожидая шагов на лестнице. Тиканье часов отдавалось в теле Кит дрожью. Зачем им часы, которые тикают на весь дом? Или это ей только кажется? Раньше такого не было.

Ах, как было бы чудесно, если бы мать была здесь и учила ее какой-нибудь игре… Она говорила, что любой игре можно научиться по книжке. Когда ты занимаешься этим просто для развлечения, не требуется ни ума, ни чутья на карты. Скоро они услышат, как дверь откроется и мать легко взбежит по лестнице. Конечно, отец не станет спрашивать, что ее задержало. Правда, так поздно она еще не возвращалась.

«Он должен спросить ее, – сердито подумала Кит. – Это ненормально. Именно это и имела в виду Клио».

И тут у дверей послышался шум. На щеки Кит сразу вернулся румянец. Они с отцом облегченно вздохнули и обменялись взглядами заговорщиков: упрекать мать ни в чем не следовало. Но дверь не открылась. Это была не она. Кто-то другой пытался повернуть ручку, а затем решил постучать. Отец пошел открывать. За дверью стояли владелец гостиницы Дэн О’Брайен и его сын Филип. Они были мокрые и тяжело дышали. Кит следила за ними с верхней площадки. Казалось, время остановилось.

– Мартин, я уверен, что все в порядке… – начал Дэн.

– Что случилось, старик? Говори же, черт тебя побери! – Отец запаниковал, ожидая слов, которые произнесет О’Брайен.

– Дети дома, верно?

– В чем дело, Дэн?

– Лодка, Мартин… Ваша лодка… Она отвязалась и дрейфует по озеру. Сейчас парни вытаскивают ее. Я сказал, что сбегаю и посмотрю… проверю, дома ли дети.

Дэн О’Брайен перевел дух, увидев два детских лица, смотревшие на него сверху. Эммет, облаченный в пижаму, вышел из спальни и сел на ступеньку лестницы.

– Конечно, это всего лишь лодка… Может быть, повреждения не так велики… – Он осекся.

Мартин Макмагон схватил его за лацканы пиджака:

– Кто-нибудь был в лодке?

– Мартин, дети у тебя за спиной…

– Элен… – вырвалось у Мартина.

– Элен? Что ей делать на озере в такой час? Мартин, сейчас без четверти десять. Ты рехнулся?

– Элен! – Отец выбежал на дождь, оставив дверь открытой. – Элен! – кричал он, спускаясь по улице, которая вела к озеру.

Все происходило словно в замедленном темпе. Казалось, проходила целая вечность, прежде чем слова, срывавшиеся с уст отца и мистера О’Брайена, достигали ее ушей. Ноги убегавшего отца двигались, как в старой кинохронике фирмы «Патэ», где люди прыгали в длину или высоту. Потом все снова пришло в норму, и Кит увидела испуганное лицо Эммета, смотревшего на нее.

– Что случилось… – начал он, стал задыхаться и не смог закончить слово.

Прибежала Рита и стала закрывать хлопавшую входную дверь, у которой беспомощно переминался с ноги на ногу Филип.

– Туда или сюда! – прикрикнула на него Рита.

Мальчик вошел и вслед за ней поднялся по лестнице.

– Там никого не было, – сказал он Кит. – То есть там не было ни твоей матери, ни кого-нибудь другого. Все подумали, что это вы устроили какой-то фокус с лодкой.

– Это не я, – сказала Кит, не узнавая собственного голоса.

– Куда ушел папа? – Эммет с трудом произнес это; Эммет, который уже мог прочитать любое стихотворение из учебника.

– Он пошел за мамой, – сказала Кит, прислушиваясь к собственным словам и пытаясь понять, что они значат. И, немного успокоившись, повторила: – Пошел за мамой, чтобы привести ее домой.

Они стояли с фонарями внизу, у озера. Сержант О’Коннор, Питер Келли и Салливаны-младшие.

Они нагнулись над лодкой, когда послышался топот и крики Мартина Макмагона:

– Это не Элен! Не говорите мне, что выловили ее из озера!

Он обводил взглядом стоявших полукругом людей, которых знал всю жизнь. Юный Стиви Салливан отвернулся, не в силах видеть слезы, струившиеся по лицу мужчины.

– Это ведь не она!

Первым опомнился Питер Келли. Он обнял дрожавшего друга и отвел его в сторону:

– Мартин, возьми себя в руки. Чего ради ты прибежал сюда?

– К нам пришел Дэн и сказал, что лодка…

– Черт бы побрал этого Дэна! Зачем тебя расстраивать?

– Она?..

– Мартин, дружище, тут ничего нет. Ничего, кроме отвязавшейся лодки. Ветер унес ее в озеро… только и всего.

Мартина била дрожь.

– Питер, она не пришла домой. Еще никогда она не задерживалась так поздно. Я уже хотел идти ее искать. Если бы я пошел с ней! Но она любит гулять одна; говорит, что без таких прогулок чувствует себя как в тюрьме.

– Знаю, знаю.

Доктор Келли похлопывал друга по плечу, осматриваясь по сторонам. Сквозь деревья пробивался свет. То были масляные лампы, горевшие в кибитках, под навесом был разведен костер. Он видел молчаливых людей, следивших за переполохом на берегу.

– Тут холодно. Давай я отведу тебя в табор, – сказал Питер. – Ты согреешься, а мы тем временем убедимся, что все… – Его голос дрогнул; говорить что-то было бесполезно.

Отношение Питера Келли к цыганам всегда было двойственным. Он знал, что эти люди крадут домашнюю птицу на окрестных фермах и что кроликов в лесу недостаточно, чтобы прокормить такую ораву. Знал, что молодые цыгане, приходившие в бар Лапчатого, могут в любой момент устроить потасовку. Впрочем, чаще зачинщиками были местные. К сожалению, жители Лох-Гласса не понимали, что бродячая жизнь – далеко не сахар. Дети цыган едва умели читать и писать, потому что кочевали с места на место и не могли получить образование, даже если их и принимали в школу. Услуги врача цыганам не требовались – они сами справлялись с родами, болезнями и смертями. Однако их стойкости и чувству собственного достоинства можно было только позавидовать.

Питер обратился к ним за помощью.

– У вас найдется, что набросить ему на плечи? – спросил он у мрачных мужчин, стоявших неподалеку.

Те, отойдя в сторону, пропустили женщину с большой накидкой и чашкой, от которой поднимался пар. Мартина Макмагона усадили на поваленное дерево.

– Помощь нужна? – спросил один из цыган.

– На озере темно. Надо бы посветить, – просто сказал Питер.

Он знал, что до конца своих дней будет помнить, как его друг сидел на бревне, закутанный в накидку, а весь табор зажигал от костра факелы из палок, обмазанных смолой. А потом процессия спустилась на берег озера.

– Она не сделала этого, она бы предупредила меня, – причитал в отчаянии Мартин. – Она никогда не лгала мне…

Часы тикали с легким шорохом. Раньше Кит этого не замечала. Но она никогда не сидела на полу рядом с дедовскими часами, прижавшись к ним спиной и обнимая брата. Тем временем Филип О’Брайен расположился на лестнице, которая вела на чердак, где спала Рита. Рита устроилась на стуле в дверях кухни. Время от времени она вставала, говоря:

– Подброшу полено в камин. Когда они вернутся, им надо будет согреться.

Потом пришла Клио и поднялась наверх. Увидев молчаливую сцену, промолвила:

– Мама сказала, чтобы я шла к вам. – Кит не ответила. – Сказала, что я здесь нужна.

Почему Клио вечно говорит только о себе? «Я, я, я… Я пришла… я нужна…» Кит понимала, что надо молчать, пока не пройдет приступ гнева. Если она откроет рот, то набросится на Клио Келли и выгонит ее из дома.

– Кит, скажи что-нибудь… – Клио, стоявшая на лестнице, неловко переминалась с ноги на ногу.

– Спасибо, Клио, – выдавила наконец Кит. Господи, только бы не сказать что-нибудь такое, о чем она потом будет жалеть!

Эммет почувствовал напряженность между подругами.

– Ма… – начал он, но споткнулся на первом же слоге.

Клио посмотрела на него с сочувствием:

– Ох, Эммет, ты опять начал заикаться!

– Клио, людей здесь достаточно. Возвращайся домой, – предложил Филип.

Клио фыркнула.

– Он прав, Клио, – как можно спокойнее промолвила Кит. – Большое спасибо, что пришла, но Филипа просили, чтобы к возвращению взрослых тут было как можно меньше народа.

– А я хочу дождаться их возвращения. – Клио вела себя как капризный младенец.

Опять «я»!

– Ты замечательная подруга, но, надеюсь, поймешь меня, – твердо сказала Кит, и Клио пришлось уйти.

Часы тикали с легким шорохом, никто не говорил ни слова.

– До рассвета здесь делать нечего, – покачав головой, сказал сержант О’Коннор.

– Нельзя же бросить все и уйти! – Лицо Питера Келли было мокрым – то ли от пота, то ли от слез, то ли от дождя.

– Старик, будь благоразумным. Половина собравшихся здесь людей станет твоими пациентами, а другая половина отправится прямо на кладбище. Говорят тебе, искать здесь нечего. Хватит. Скажи этим бродягам, чтобы шли домой.

– Шин, не называй их бродягами. – Однако Питер понимал, что время и место не слишком подходят для перевоспитания сержанта Шина О’Коннора.

– А как же их называть? Конной милицией?

Апачами?

– Брось. Цыгане нам очень помогли. Хотя особых причин для дружелюбия у них нет, они делают все, что могут.

– С этими факелами они напоминают дикарей. Аж мурашки по спине бегают.

– Если это поможет найти ее… – начал Питер.

Шин О’Коннор всегда был прямолинеен, а сегодняшняя ночь не оставляла места ни для сомнений, ни для надежды.

– Разве бедняжка не была полоумной? – сказал он. – Разве ты не видел, как она день и ночь бродила тут и разговаривала сама с собой? Неясно только одно: почему она не сделала это раньше.

Высокая смуглая женщина сходила в свою кибитку и, вернувшись, протянула Мартину чашку.

– Пей, – повелительно сказала она.

Он сделал глоток и скорчил гримасу:

– Что это? Я думал, там чай.

– Не бойся, не отравлю, – послышалось в ответ. Голос у женщины был негромкий, а свист ветра и раздававшиеся вокруг крики заглушали его еще сильнее.

– Спасибо, – ответил Мартин и выпил жидкость, имевшую вкус боврила [5]5
  Фирменное название мясного экстракта для бульона.


[Закрыть], приправленного чем-то острым. Впрочем, в чашке могло быть что угодно, Мартина это не интересовало.

– Успокойся, – сказала ему женщина. – Уйми дрожь. Может быть, ничего страшного не случилось.

– Они думают, что моя жена…

– Знаю. Но это не так Она бы не ушла, не сказав тебе, – промолвила женщина так тихо, что Мартину пришлось напрячь слух.

Макмагон хотел поблагодарить цыганку, но она уже исчезла в ночной темноте. Он слышал, как сержант О’Коннор распорядился прекратить поиски. Видел своего друга Питера, который шел к нему, чтобы отвести домой. И знал, что должен держать себя в руках ради детей.

Во всяком случае, так хотела бы Элен.

Рита слышала, как они возвращались. Судя по шарканью ног и тихим голосам, доносившимся с улицы, новости были неутешительные. Она бросилась на кухню ставить чайник.

Филип О’Брайен встал. Его редко оставляли за старшего, но в данный момент он чувствовал себя взрослым.

– Твой отец придет насквозь мокрый, – сказал он Кит. Девочка хранила молчание. – В их спальне есть обогреватель? Ему надо будет переодеться.

– В чьей спальне? – рассеянно спросила она.

– Твоих родителей.

– У них разные спальни.

– Ну тогда в его спальне.

Она посмотрела на Филипа с благодарностью. Клио ни за что не упустила бы возможность лишний раз подчеркнуть странность ее родителей. Филип действительно очень помог ей.

– Пойду включу, – сказала Кит.

Если она уйдет отсюда, то не увидит лицо отца, – именно этого ей сейчас хотелось больше всего.

Эммету не следовало знать, насколько плохи дела. Знать, что мать и отец не были счастливы друг с другом и что мать может не вернуться. Может уйти навсегда.

Ей хотелось побыть одной.

В комнате было холодно. Кит нашла электрический обогреватель и воткнула вилку в розетку над желтым плинтусом. Обостренным зрением она очень четко видела узор ковра и бахрому на неровно лежавшем покрывале. Если папа сильно промок, то, наверное, наденет халат. Хотя нет, при других он этого не сделает. Кит слышала доносившиеся снаружи голоса отца Бейли, Питера Келли, Дэна О’Брайена. Нет, он наденет куртку. Она подошла к стулу у изголовья кровати; на нем, как всегда, висела твидовая спортивная куртка отца.

И вдруг увидела на подушке письмо – большой белый конверт с написанным на нем словом «Мартину».

Взгляд метнулся к фотографии папы римского над папиной кроватью. Кит смотрела на человека в круглых очках и думала, что очки детские и явно малы ему. Его одеяние, отороченное белым мехом, слегка напоминало шубу Санта-Клауса, которого они видели на елке в Дублине. Рука была поднята в благословении. Девочка медленно прочла надпись: «Мартин Макмагон и Мэри Елена Хили смиренно простираются ниц перед Вашим Святейшеством и просят благословить их брак. 20 июня 1939». За надписью следовало что-то вроде выпуклой печати. Она разглядывала фотографию так, словно никогда прежде ее не видела. Казалось, от того, насколько точно она запомнит каждую деталь, зависит то, что случится потом.

По какой-то причине, которую она никогда не могла понять, Кит наклонилась и выдернула вилку обогревателя из розетки – никто не должен знать, что она заходила в эту комнату.

Кит стояла с письмом в руках. Мать оставила послание, объяснявшее, почему она поступила так, а не иначе. И тут ей вспомнились слова священника, который приезжал в школу в начале учебного года. В ушах зазвучал его голос: «Ваша жизнь принадлежит не вам, это дар Господа, а тот, кто бросает его Господу в лицо, недостоин похорон в месте, где его будут оплакивать истинно верующие. Недостоин похорон в земле, освященной Божьей церковью». Кит словно наяву видела его лицо и действовала как автомат. Она сунула письмо в карман синей безрукавки и пошла к лестнице навстречу испуганной улыбке отца и людям, которые поднимались за ним следом.

– Ну вот, никаким несчастным случаем тут и не пахнет. Твоя мать может войти в эту дверь так же, как дождь. С минуты на минуту. – Все молчали. – С минуты на минуту, – с надеждой повторил отец Кит.

Рита растопила камин в гостиной, согнав Фарука с его законного места у решетки. Люди неловко переминались с ноги на ногу, не зная, что делать.

Все, кроме отца Клио. Доктор Келли всегда все знал. Кит посмотрела на него с благодарностью; он вел себя сейчас как хозяин.

– Бр-р-р! Мы просто окоченели. Кажется, это самое холодное место в Ирландии… Я слышу, Рита поставила чайник Филип, будь хорошим мальчиком, сбегай в гостиницу и попроси у бармена бутылку «Падди». Выпьем горячего виски.

– Спиртное сейчас уже не продается, но по такому случаю… – сказал О’Брайен похоронным голосом.

Доктор Келли торопился разрядить обстановку:

– Спасибо, Дэн, очень мило с твоей стороны. Добавим лимон, гвоздику и быстро согреемся. Я советую это как врач, так что никаких возражений.

Сержант О’Коннор твердил, что пить не будет, однако заветной бутылки все же дождался.

– Шин, это пойдет тебе на пользу. Пей, – сказал доктор Келли, подойдя к нему.

– Но сначала мне нужно выяснить, не было ли записки…

– Что? – Он с ужасом взглянул на сержанта.

– Ты знаешь, о чем я. Рано или поздно я должен задать этот вопрос. Время настало.

– Нет, еще не настало, – тихо сказал доктор.

Кит, стоявшая рядом, отвернулась, притворившись, что не слушает их.

Сержант тоже понизил голос:

– О господи, Питер! Если записка была, мы должны это знать.

– Хорошо, только я сам спрошу.

– Пойми, это очень важно. Не давай ему…

– Я сам знаю, что важно, а что нет. И что мне следует делать.

– Мы все устали… Не обижайся.

– Сейчас не до обид. Ради бога, пей виски и пока помалкивай.

Кит увидела, что сержант О’Коннор покраснел, будто только что схлопотал двойку, и пожалела его. Тем временем доктор Келли протиснулся между остальными и подошел к ее отцу. Девочка незаметно подкралась к ним.

– Мартин… Мартин, старина…

– Что, Питер? Что? Есть новости?

– Нет, ничего особенного. Послушай… Может, Элен куда-то уехала? Например, в Дублин. Повидаться с кем-нибудь…

– Она бы сказала. Элен никогда не уезжает, не предупредив меня.

– Если бы тебя не было рядом, она оставила бы записку?

– Записка… Письмо… – Наконец Мартин Макмагон понял, о чем речь. – Нет, нет…

– Я все понимаю, но этот неотесанный болван Шин О’Коннор говорит, что не сможет продолжать поиски, пока не будет уверен, что…

– Как он смеет предполагать…

– Мартин, где бы она могла оставить…

– Наверно, в моей спальне…

Повернувшись, он вдруг заметил свою дочь.

– Кит, детка, здесь холодно. Ступай посиди у камина с Эмметом.

– Да…

Кит следила за отцом и доктором, пока те не вошли в комнату, а потом проскользнула на кухню, где Рита разливала в стаканы виски с лимонным соком, сахаром и гвоздикой.

– Как на вечеринке… – ворчала она себе под нос.

– Да. – Кит остановилась у плиты. – Верно.

– Как по-твоему, отправить Эммета спать? Если твоя мать вернется, ей не понравится, что он еще не в постели.

– Думаю, стоит. – Обе не обратили внимания на предательское «если».

– Ты сама его уложишь или это сделать мне?

– Уложи ты, а я приду позже и посижу с ним.

Когда Рита унесла с кухни поднос с виски, Кит быстро открыла духовку и бросила в огонь конверт, на котором было написано «Мартину». Письмо, означавшее, что ее мать нельзя хоронить в освященной земле.

Следующая неделя прошла так же, как и первый день. Питер Келли договорился с каким-то своим другом, что тот поработает в аптеке и будет обращаться к мистеру Макмагону только в случае крайней необходимости. Казалось, весь Лох-Гласс сразу избавился от проблем, которые мог решить лишь аптекарь.

Мать и тетка Клио практически переселились в дом Макмагонов. Они были очень вежливы с Ритой. Твердили, что не собираются вмешиваться, приносили то фунт ветчины, то яблочный пирог и искали любой предлог, чтобы забрать к себе детей.

На ночь двери спален не закрывали. Оставалась закрытой только дверь в комнату матери. Каждую ночь Кит снилось, что мать вернулась и говорит: «Я все время была в своей комнате. Вы просто туда не заглядывали».

Но они заглядывали. В том числе и сержант О’Коннор, пытавшийся найти доказательства того, что она все-таки уехала. Он задавал множество вопросов. Сколько у них чемоданов? Все ли они на месте? Что было на матери? Только жакет? Ни пальто, ни плаща? Он перерыл гардероб и все ящики комода. Не исчезло ли что-нибудь из одежды?

Кит гордилась тем, что в этой комнате царил полный порядок. Наверное, сержант О’Коннор рассказывал жене о том, какая чудесная лаванда лежит в ящике с ночными рубашками и комбинациями миссис Макмагон. Как хорошо начищены туфли, стоящие в ряд под платьями в старом шкафу. Как сверкают серебряные ручки щеток, лежащих на туалетном столике.

В доме царила суматоха. Времени на раздумья не оставалось, но иногда Кит пробиралась к себе в комнату и пыталась осмыслить случившееся. Может быть, надо было, чтобы письмо нашли? А может быть, следовало его прочитать? Что, если в нем была выражена последняя воля матери? Но письмо было адресовано не ей, а предназначалось только для папы.

Кит была напугана, но считала, что поступила правильно, когда сожгла записку. Если тело матери найдут, его можно будет похоронить на кладбище. Они будут приходить на могилу и приносить цветы.

На озере работали водолазы. Кит не разрешали ходить туда, но ей все рассказывала Клио, которая вела себя как настоящая подруга. Кит даже не понимала, за что на нее раньше сердилась.

– Родители хотят, чтобы ты пожила со мной, – говорила Клио.

– Знаю. Я вам очень благодарна, но… Понимаешь, дело в папе. Я не хочу оставлять его одного.