Текст книги "Дети Бога"

Автор книги: Мэри Дория Расселл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 36 страниц)

11

Неаполь

Октябрь – декабрь 2060

– Я не спорю, отец Генерал, – спорил Дэниел Железный Конь, – я лишь говорю, что не понимаю, как вы сможете убедить его туда вернуться. Даже если мы захватим с собой лазерную пушку, Сандос все равно будет бояться до немоты!

– Сандос – моя проблема, – сказал Винченцо Джулиани отцу настоятелю второй миссии, посылаемой на Ракхат. – А вы позаботьтесь об остальных.

«Об остальных проблемах или остальных членах команды?» – думал Дэнни, покидая кабинет Джулиани. Шагая по гулкому каменному коридору в сторону библиотеки, он фыркнул: «А какая разница?»

Даже если пока забыть о Сандосе, Дэнни был вовсе не уверен ни в одном из тех, с кем ему предстояло рисковать жизнью. Все они умны, и все – огромны; лишь это и было ясно. Весь последний год Дэниел Железный Конь, Шон Фейн и Джозеба Уризарбаррена трудились в полную силу, приобретая навыки, которые могли оказаться на Ракхате жизненно важными: способы коммуникации, экстренная медицинская помощь, навигационное счисление, – даже обучались на виртуальном тренажере пилотированию, дабы любой из них, в случае крайней надобности, смог бы управлять посадочным катером. Каждый досконально проштудировал ежедневные доклады и научные статьи первой миссии. С помощью обучающей программы Софии Мендес все они самостоятельно освоили руанджу и собрались ныне в Неаполе, чтобы под непосредственным руководством Сандоса углубить свои знания в руандже и овладеть основами к'сана. Джозеба казался надежным человеком, и Дэнни понимал, почему в команду включили эколога; но – независимо от того, сколько денег могла получить Компания, разжившись ракхатской нанотехнологией, – Шон Фейн был занозой в заднице, и Дэнни мог назвать сотню других людей, гораздо лучше подходивших для этой миссии. Джон Кандотти, напротив, был славным парнем и мастером на все руки, но совсем не имел опыта научной работы и в своем тренинге отставал от остальных на месяцы.

Несомненно, у отца Генерала были свои резоны: по меньшей мере по три на каждый сделанный им ход, по наблюдениям Дэнни. «Я должен вести себя и поступать так, словно я жезл в Руке старика», – послушно повторял Дэнни всякий раз, когда чувствовал себя совершенно сбитым с толку, но глаза он держал открытыми, подмечая подсказки, пока вместе с остальными втягивался в рабочий режим.

Утренние часы посвящались языковому тренингу, но после обеда и вечером они продолжали – теперь уже под руководством Сандоса – изучать отчеты первой миссии, и именно во время этих занятий Дэнни стал понимать, почему Джулиани столь непоколебимо убежден в полезности Сандоса. Сам Дэнни почти наизусть вызубрил доклады первой миссии, но то и дело изумлялся своей неверной трактовке событий, а то, что помнил и знал Сандос, находил бесценным. Тем не менее бывали периоды, длившиеся иногда по нескольку дней, когда этот человек – по той или иной причине – не мог работать, а вопросы Дэнни касательно джана'ата вызывали у него сильнейшую реакцию.

– Видения прошлого, депрессия, приступы головной боли, кошмары – симптомы классические, – доложил Дэнни в конце ноября, – И я сочувствую ему, святой отец! Но это не меняет того факта, что Сандос совершенно непригоден для участия в миссии; даже если удастся убедить его лететь.

– Он восстанавливается, – осторожно сказал Джулиани. – За последние несколько месяцев он сильно продвинулся – как в научном плане, так и в смысле эмоций. Постепенно он поймет нашу логику. Он – единственный, у кого есть опыт тамошней жизни. Он знает языки, знает людей, знает политические аспекты. Если Сандос полетит, это намного увеличит шансы миссии на успех.

– К тому времени, когда мы туда попадем, люди, которых он знал, умрут. Политическая ситуация изменится. Языки мы освоим, а информацию уже получили. Мы не нуждаемся в нем…

– Дэнни, он незаменим, – настаивал Джулиани. – И для него нет иного способа разобраться с тем, что там произошло, – добавил он. – Ради собственного блага Сандос должен вернуться на Ракхат.

– Нет, даже если вы станете на колени и будете меня умолять, – повторял Эмилио Сандос всякий раз, когда его об этом спрашивали. – Я буду натаскивать ваших людей. Буду отвечать на их вопросы. Сделаю все, чтобы вам помочь. Но не вернусь туда.

– Сандос не отказался от намерения покинуть орден, хотя это оказалось для него нелегкой задачей. Уход Сандоса был его личным делом, обусловленным совестью, и должен был стать простой административной процедурой, но когда он подписал необходимые бумаги, начертав «Э. X. Сандос», и отправил их в римский офис отца Генерала, они вернулись – спустя недели с запиской, извещавшей Сандоса, что требуется его полная подпись. Он снова взялся за ручку, Привезенную ему Джиной в одну из пятниц и сконструированную для больных, перенесших инсульт, столь же неловких, как Сандос, и несколько вечеров провел в мучительных упражнениях. Он не удивился, когда минул еще месяц, а новые бумаги из Рима так и не поступили.

Тактика проволочек, проводимая Джулиани, сперва казалась Сандосу утомительной, а затем привела в бешенство, и он покончил с этим, отправив Йоханесу Фолькеру письмо, в котором просил его оповестить отца Генерала, что доктор Сандос болен и не может работать, пока эти документы не прибудут. На следующее утро Винченцо передал их Сандосу лично, из рук в руки.

Встреча в неапольском кабинете Генерала ордена была короткой и напряженной. Затем Сандос направился в библиотеку, где некоторое время стоял неподвижно, пока не привлек внимание всех четверых своих коллег, а затем отрывисто произнес:

– В моей квартире. Через десять минут.

– С ручкой мне помогли без тебя, – холодно сказал Сандос Джону Кандотти, бросив маленькую стопку бумаг на деревянный стол, за которым тот сидел вместе с Дэнни Железным Конем. Внизу на каждом листе неуклюжим курсивом, но вполне разборчиво было начертано «Эмилио Хосе Сандос». – Если ты не желал в этом участвовать, Джон, мог бы мне честно сказать.

Осмотрев персональное оборудование Сандоса, Шон Фейн теперь разглядывал Кандотти – как и Джозеба Уризарбаррена, прислонившегося к невысокой перегородке, которая отделяла квартиру от лестницы, спускавшейся к гаражу. Дэнни Железный Конь тоже взглянул на Джона, но ничего не сказал, наблюдая, как Сандос, сердитый и взвинченный, мечется по пустой комнате.

Не выдержав, Джон опустил глаза:

– Я просто не мог…

– Проехали, – оборвал Сандос. – Господа, сегодня в девять утра я перестал быть иезуитом. Меня уведомили, что, хотя я волен выйти из Общества или компании или что оно там сейчас черт возьми, представляет из себя, я тем не менее остаюсь священником навечно. За исключением экстренных случаев мне не разрешается отправлять церковные службы, если только меня не назначат епископом в какую-нибудь епархию. А этого я не буду добиваться, – сказал он, окинув всех взглядом. – Таким образом, я объявлен скитальцем, священником без полномочий и власти.

– Формально, с момента поражения в правах многие из нас пребывают примерно в том же статусе. Конечно, иной раз мы весьма широко трактуем понятие «экстренный случай», – благожелательно заметил Дэнни. – Итак, что вы намерены делать?

Морская свинка, разбуженная шагами Эмилио, принялась пронзительно свистеть. Сходив на кухню, он принес кусок моркови – едва ли сознавая, что делает.

– Останусь здесь, пока не оплачу все счета, – сказал он, уронив морковь в клетку.

Железный Конь невесело улыбнулся.

– Позвольте мне угадать. У старика имеется детальный список, восходящий к вашему первому дню в семинарии? Дружище, вы вовсе не обязаны за это платить.

– И платить за эти затейливые скрепы он тоже не может вас заставить, – добавил Шон, улыбаясь тонкими губами. – Нынче в компании отлично налажена страховка. А вы застрахованы.

Сандос с минуту смотрел на Дэнни, а затем на Шона.

– Спасибо. Йоханес Фолькер проинструктировал меня насчет моих прав.

Услыхав это, Джон Кандотти распрямился, но, прежде чем он успел что-то сказать, Сандос продолжил:

– Однако есть долги, за которые я чувствую ответственность. И намерен их оплатить. Это может занять некоторое время, но я сохраняю пенсию и договорился, что, пока длится этот проект, буду получать такой же оклад, как профессор лингвистики в Фордхемеком университете.

– Значит, вы остаетесь – во всяком случае, пока. Отлично, – удовлетворенно заметил Джозеба. Но уходить явно не спешил.

Дэнни Железный Конь тоже тут пообвыкся, ухитрившись с комфортом устроиться на маленьком деревянном стуле.

– А чем займетесь после к'сана? – спросил он у Сандоса. – Вы ведь не можете прятаться вечно.

– Не могу.

Повисла пауза.

– Когда закончу с этой работой, возможно, прогуляюсь в Неаполь и созову пресс-конференцию, – с веселой бравадой продолжил Сандос. – Признаю все. Объявлю, что ел младенцев! Может, повезет, и меня линчуют.

– Эмилио, пожалуйста, не надо так! – сказал Джон, но Сандос, словно не замечая его, распрямился.

– Господа, – произнес он, возвращаясь к прежней теме, – я не просто ухожу из активного священства. Я – отступник. Если при таких обстоятельствах вы не захотите со мной общаться…

Дэнни Железный Конь равнодушно пожал плечами:

– Лично мне все равно. Я здесь, чтобы изучать языки. Вскинув брови, он посмотрел на других, кивками подтвердивших его слова, затем снова взглянул на Сандоса. Прерывисто втянув воздух, тот слегка расслабил мышцы. Несколько секунд постоял неподвижно, затем сел на край кровати, молча глядя перед собой.

– Классные шмотки, – заметил Дэнни спустя некоторое время.

Захваченный врасплох, Сандос издал нечто вроде удивленного смеха и оглядел себя: голубые джинсы, белая рубашка с узкими голубыми полосками. Ничего черного.

– Выбор синьоры Джулиани, – сообщил он смущенно. – Похоже, все мне велико, но она говорит: это такой стиль.

Обрадовавшись смене темы, Джон подтвердил:

– Точно, теперь всё носят свободным.

Конечно, на почти лишенном мяса костяке Сандоса едва не все смотрелось бы слишком большим, осознал Джон с некоторым испугом. Эмилио всегда был маленьким, но сейчас он опять выглядел костлявым – почти так же скверно, как в первые дни, когда его привезли из больницы.

По-видимому, следуя той же линии рассуждений, Железный Конь заметил:

– Дружище, вам не мешает слегка набрать вес.

– Не начинайте, – раздраженно сказал Эмилио, вскидываясь. – Все нормально. Перерыв окончен. Пора за работу.

Он направился к стене, заставленной звукоанализирующим оборудованием, ясно давая понять, что желает остаться один. Джозеба встал, а Шон двинулся к лестнице. Джон тоже поднялся, но Дэнни Железный Конь сидел, точно каменный, закинув руки за голову.

– Сандос, у меня нога весит больше, чем вы, – сказал он, озирая Эмилио флегматичными темными глазами, казавшимися маленькими на его рябом лице. – Вы хоть что-то едите?

Джон замахал Дэнни, пытаясь удержать от опрометчивого проявления заботливости, но Сандос развернулся на пятке и со звенящей отчетливостью произнес:

– Да. Я – ем. Отец Железный Конь, вы здесь, дабы изучать руанджу и к'сан. Я не помню, чтобы вас нанимали в качестве медсестры.

– И хорошо, потому что меня эта работа не прельщает, – охотно согласился Дэнни. – Но ежели вы едите и при этом так выглядите, то мне интересно, не подхватили ли вы заразу, от которой умирал на Ракхате Д. У. Ярбро. Ведь Энн Эдвардc так и не выяснила, чем он болен, до того как их обоих убили, верно?

– Господи, Дэнни! – выпалил Шон, в то время как Джозеба молча на него смотрел, а Джон кричал:

– Ради бога, Дэнни! Что вы делаете?

– Ничего! Я лишь говорю…

– Меня несколько месяцев продержали в карантине, – произнес Сандос, побледнев. – Меня бы не выпустили, если бы что-то было. Или выпустили бы?

– Конечно, нет, – сказал Джон, метнув в Дэнни убийственный взгляд. – Эмилио, тебя прогнали через все тесты, известные современной науке. Они не позволили бы тебе выйти, если б имелась хоть крохотная вероятность, что ты привез на Землю нечто опасное.

Пожав плечами, Дэнни поднялся на ноги и махнул рукой, тоже отметая эту идею.

– Кандотти прав, – проворчал он. – Простите мою бестактность.

Но было слишком поздно. Осознав возможные последствия, Сандос тихо ахнул.

– О господи! Селестина и… Боже, Джон. Если я что-то с собой принёс, если она заболеет…

– О нет, – простонал Джон и взмолился: – Эмилио, никто не болен! Пожалуйста, успокойся!

Но к тому моменту, когда он пересек комнату, Сандос окончательно утратил контроль над собой, и тут ничего нельзя было поделать, кроме как ждать, пока это пройдет. Джозеба и Шон чувствовали себя крайне неловко, а огромный Железный Конь молча сидел на маленьком деревянном стуле.

– Я… не хочу, чтоб еще кто-то… умер из-за меня, всхлипывал Сандос. – Джон, если Селестина…

– Не говори, – перебил Джон, опускаясь рядом с ним на колени, и неприязненно покосился на Железного Коня. – Даже не думай. Я понимаю. О боже… Я понимаю! Но никто не умирает! Успокойся. Слушай меня… Эмилио! Ты слушаешь? Если б ты принес с собой что-то, Эд Бер или я уже заразились бы, верно? Или кто-нибудь из больницы, когда ты только прилетел на Землю, правильно? Ведь так? Эмилио, никто не болен!

Сандос задержал дыхание, пытаясь прийти в себя, пытаясь думать.

– Была сильнейшая диарея. У Д. У., имею в виду. Очень сильная. Энн говорила: похоже на бенгальскую холеру. А он говорил, что во рту металлический привкус. Ничего такого у меня нет.

– Это не болезнь, – настаивал Джон. – Ты не болен, Эмилио! Ты просто худой.

Джозеба и Шон посмотрели друг на друга широко открытыми глазами, а затем выдохнули воздух, задержавшийся у них в легких, как им показалось, на несколько часов. Стряхнув вызванную смущением оцепенелость, Джозеба отыскал стакан и принес воды; Шон огляделся в поисках носового платка, но удовольствовался тем, что вручил Сандосу туалетную бумагу. Все еще поддерживаемый Джоном, Эмилио неловко высморкался и, сделав глубокий вдох, поднялся на дрожащие ноги. Высвободившись из рук Кандотти, он подошел к столу, рухнул напротив Дэнни на стул и опустил голову. На какое-то время в комнате стало тихо. Джон Кандотти мысленно составлял ядовитое предостережение отцу Генералу касательно своего брата во Христе, Дэниела Железного Коня, который не выглядел ни удивленным, ни расстроенным из-за того, что он спровоцировал, и следил за приступом депрессии Сандоса с бесстрастным эолитическим интересом инженера-строителя, наблюдающего, как рушится мост.

– Не поймите меня превратно, дружище, скажу как метис метису, – обратился Дэнни к Сандосу. – Никогда раньше не видел, чтобы индеец вдруг так побелел.

Джон испугался, но, к его изумлению, Эмилио рассмеялся и сел ровнее, качая головой.

– Простите, Сандос. На самом деле, – тихо произнес Дэнни.

Прозвучало искренне, заметил Джон. Но Эмилио лишь кивнул, как видно, принимая извинение. Чувствуя облегчение от того, что кошмарная ситуация, похоже, разрешилась, Джон подошел к кухонному буфету и распахнул дверцы.

– Tы просто слишком мало ешь – вот и все, – сказал он Сандосу. – Гляди, что у тебя тут: только кофе, рис и красные бобы!

Тот гордо распрямился, словно набросив на плечи потрепанную горностаевую мантию своего достоинства:

– Я люблю бобы и рис.

– К тому же, – заметил Шон, – их не нужно резать, да?

– Черт возьми, приятель, – сказал Дэнни, – если б ты еще кого посадил на такую диету, это сочли бы нарушением человеческих прав.

– Морская свинка питается лучше тебя, – добавил Джозеба, скрестив руки на груди. – Ты не болен. Просто кормишься тем, что можешь состряпать.

– Врачи были уверены, что я не заразен, – пробормотал Сандос не столько им, сколько себе.

– Конечно, – мягко подтвердил Железный Конь. – Теперь тебе лучше? Хочешь еще воды?

Джозеба забрал у Сандоса стакан и молча наполнил.

– Нет. Мне лучше. – Эмилио вытер лицо рукавами, все еще дрожа, но уже не так сильно. – Господи, просто я…

– Просто ты завелся из-за своего ухода, – договорил за него Шон, глядя на Железного Коня жесткими голубыми глазами. – А старина Дэнни выскочил с этим дурацким предположением насчет болезни. Ты испугался за малышку, вот и все.

Железный Конь пожал плечами и с самоуничижительным юмором объявил себя «великим вождем по имени Дерьмо Вместо Мозгов». Джон, наблюдавший за этим представлением с нарастающим подозрением, скрестил руки на груди и уставился на него. «Дерьмо вместо мозгов, – подумал Джон. – Черта с два!»

– Кандотти, ты знаешь итальянскую кухню? – с обезоруживающей улыбкой спросил Железный Конь. Не поддаваясь его обаянию, Джон кивнул:

– Стряпать умею.

– Ну и отлично! Сандос, если ты способен варить бобы и рис, то сможешь приготовить и спагетти. Любишь макароны и сыр? Тогда быстро прибавишь в весе. Макароны и сыр были придуманы здесь, в Неаполе. И пицца тоже. Ты знал об этом?

Эмилио покачал головой. Железный Конь решительно поднялся и направился к лестнице.

– Ты вообще не ел по-настоящему, если никогда не пробовал неаполитанских макарон и сыра – верно, Кандотти? Вот что, парни. Ставьте кипятить воду, а я принесу из трапезной кое-какие продукты, и мы научим Сандоса, как готовить приличную еду.

Затем, с удивительным для такого гиганта проворством, он протиснулся мимо Джозеба и сбежал по ступеням.

* * *

– Разбит, точно бутылка виски, грохнувшаяся на Мэйн-стрит перед отелем «Белл», – сказал Дэниел Железный Конь вечером того же дня. – Говорю вам: он будет обузой. В самый неподходящий момент выпадет в осадок, и кто-нибудь из-за этого погибнет! Давайте используем его в качестве консультанта, а после отпустим беднягу пастись.

– Дэнни, мы уже говорили об этом. Мы не можем себе позволить лишиться Сандоса. Его знания стоили нам миллиардов, но, кроме того, жизней трех священников и четырех добрых мирян, не говоря об ущербе, нанесенном ордену неверной трактовкой событий.

– Черт возьми, да мы уже были по уши в дерьме, когда оно попало в вентилятор. Вопрос в том, чего это стоило Сандосу.

– Всего, – тотчас признал Винченцо Джулиани, но не отвел взгляда от окна своего кабинета. Уставясь в темноту позади двора или на свое отражение в стекле, он добавил: – Я не нуждаюсь в напоминаниях, отец Железный Конь.

Наконец отвернувшись от окна, он прошел за мерцающий письменный стол из орехового дерева, однако не сел.

– И уж не знаю, почему это важно, но святейший папа настаивает, чтобы Сандос вернулся на Ракхат, – произнес Джулиани тоном, который не терпит возражений. – Его святейшество указывает, что за последние сорок лет достигнуть Ракхата пытались шесть кораблей, а преуспели в этом лишь два, напрямую связанные с Сандосом. Геласиус III усматривает в этом божественное провидение.

Вытянув обутые в ботинки длинные ноги и зажав хрустальный бокал в огромной руке, Железный Конь смотрел, как отец Генерал кружит по комнате, неслышно ступая по бесценному старинному ковру.

– Ну и что предлагает его святейшество? – с ухмылкой спросил Дэнни. – Мы усадим Сандоса на приборную панель нашего корабля, точно пластикового Иисуса, и таким способом избежим столкновений с межзвездной пылью? Упакуем его косточки вместе с перьями какой-нибудь птахи в мешочек-амулет и будем уповать, что корпус не рассыпется?

– Вы закончили? – негромко спросил Джулиани.

Железный Конь кивнул, не смутившись и даже не думая раскаиваться.

– Папа полагает, что Сандос должен вернуться на Ракхат, дабы узнать, зачем его вообще туда направили. По его мнению, Эмилио Сандос – возлюбленный Господа.

Дэнни задумчиво поджал губы.

– Как сказала святая Тереза: «Если вот так Бог обращается со своими друзьями, то неудивительно, что у Него их мало».

Подняв бокал на уровень глаз, Железный Конь вгляделся в его содержимое, затем сделал последний глоток, оставив на дне, как всегда поступал, немножко виски, – после чего отставил стакан.

– Превосходный напиток! Восхищен вашим вкусом, – заметил он, но его следующие слова не допускали компромисса: – Сандос нездоров в медицинском смысле, эмоционально нестабилен и умственно ненадежен. Миссии он не нужен.

– Дэнни, он самый крепкий человек, которого я когда-либо знал. Если б ты видел, каким он был год или даже несколько месяцев назад. Если б ты знал, как он… – Удивленный тем, что спорит, Джулиани осекся. – Сандос полетит на этом корабле, отец Железный Конь. Causa finita. Вопрос закрыт.

Он направился к выходу, но Железный Конь не шелохнулся. Как Гранд-Титон.[15]15
  Самая высокая гора Средних Скалистых гор


[Закрыть]

– Вы настолько его ненавидите? – с любопытством спросил Дэнни, когда Джулиани коснулся рукой двери. – Или он вас так пугает, что вы даже не хотите делить с ним планету?

Слишком изумленный, чтобы просто уйти, отец Генерал застыл с приоткрытым ртом.

– Нет. Дело не в этом.

Железный Конь помолчал, затем задумчивое выражение на его некрасивом лице сменилось спокойной уверенностью и он сказал:

– Отправка Сандоса на Ракхат – это цена отмены Поражения в правах, верно? Все, что мы должны сделать, – это ублажить папу! Посадить одного несчастного, старого, разбитого экс-иезуита на следующий отлетающий корабль, а выигрыш, проигрыш или ничья – не важно, транжир примут в лоно святого Петра, под звон ватиканских колоколов и сияние ангелов, поющих осанну. Прозвучал басистый смешок. – Доминиканцы будут в ярости. Это отличная сделка, отец Генерал, – сказал Дэнни Железный Конь, улыбаясь с сердечностью волка в конце голодной зимы. – Черт возьми, на сей раз это вы станете тем, кто делает историю.

Стоя в дверях, Джулиани вспомнил, что одно время было модным внутрь стилизованного под народный стиль интерьера, с мебелью из сосны и железными петлями, встраивать домашнюю электронику: снаружи все такое уютное, теплое, а в глубине – начинка, выполняющая молниеносные вычисления. – Ты первоклассный сукин сын, Дэнни, – приятным голосом произнес Джулиани, выходя из кабинета. – Я рассчитываю на это.

Пока стихали шаги старика, Дэниел Железный Конь сидел неподвижно. Затем встал и, снова взяв с тяжелого серебряного подноса свой стакан, впервые в жизни осушил его до дна, слыша двусмысленный смех Винченцо Джулиани, эхом отдававшийся в каменном коридоре.