Текст книги "Дети Бога"

Автор книги: Мэри Дория Расселл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 36 страниц)

Эмилио откликнулся не сразу.

– Я подумаю об этом, – сказал он, моргая. – Не сейчас. Мне нужно время.

– Может, после Нового года, – мягко предложила Джина.

– Может быть, – произнес Эмилио. – Не знаю. Может быть.

Настоятельной необходимости в операции не было, Джина просто хотела видеть его здоровым, поэтому она не стала упорствовать. Когда Сандос только вернулся на Землю, у него была цинга, и соединительная ткань была слишком непрочной, чтобы допустить хирургическое вмешательство; но чем дольше он ждет, тем здоровее делается и тем быстрей будет проходить заживление. С тех пор, как ему искалечили кисти, прошло уже три года. Еще шесть месяцев роли не играют.

Напоследок, прежде чем Эмилио отправился в свою квартиру, они поговорили о соглашении, заключенном им с юридической фирмой в Кливленде и банком в Цюрихе, которое предоставляло Джине свободный доступ ко всем его счетам.

– А ты не хочешь подождать до свадьбы? – спросила она, стоя в проеме.

– Зачем? Ты собираешься сбежать с этими деньгами? – ответил он. Джина едва различала его в темноте. – Я просто хочу, чтоб ты сводила своих родителей пообедать. В какое-нибудь милое место. И скажи им, что это была моя идея! Хочу произвести хорошее впечатление. Зять должен думать о подобных вещах.

Она засмеялась и провожала Эмилио взглядом, пока его фигура не растворилась в безлунной ночи.

После того как Джина уехала, они каждый день обменивались новостями, хотя ближе к концу второй недели Эмилио был завален работой по программам к'сана и старался успеть к последнему сроку, который назначил себе на конец месяца. К моменту, когда Джина и Селестина вернулись в Неаполь, с их последнего разговора минуло два дня. Открыв дверь, Джина сразу позвонила Эмилио, но номер оказался отключен. Дабы убедиться, что код набран правильно, она повторила звонок, а затем, как только занесла багаж в дом и позаботилась о неотложных нуждах Селестины, поехала к его квартире, раз за разом говоря себе, что опасения беспочвенны.

Главное здание приюта не было покинуто, как почему-то боялась Джина, но в резиденции не осталось никого, кого она знала. Брат-мирянин, сменивший Косимо в трапезной, был вьетнамцем, и из его итальянского Джина не могла понять ни слова. Дверь в квартиру Эмилио была заперта, а с окон исчезли герани. Она требовала объяснений, плакала, кричала, обвиняла, но всюду наталкивалась на omerta – молчание Юга. Ее младшей дочери исполнилось почти десять лет, когда Джина наконец поняла, что произошло.

18

«Джордано Бруно»

2061–2062, земное время

– Сандос, я-то полагал, что дуться – ниже вашего достоинства, – с холодной веселостью заметил Карло Джулиани, глядя, как Нико д'Анджели проверяет показатели химического состава крови, прежде чем подрегулировать капельницу, вставленную в руку Сандоса. – Сами виноваты. Вам предоставили все шансы участвовать в проекте по своей воле. А нынешняя ваша позиция не даст вам ничего, кроме пролежней и заражения мочевого пузыря.

Изящно прислонившись к звуконепроницаемой перегородке судового лазарета «Джордано Бруно», Карло изучал неподвижное смуглое лицо и не видел в нем вялости, свойственной коме, или сонной расслабленности. Это было чистое упрямство.

– Вы любите оперу, Сандос? – с любопытством спросил Карло, когда Нико, мурлыча «Nessun dorma»,[20]20
  «Пусть никто не спит» – ария из оперы «Турандот»


[Закрыть] приступил к обтиранию тела губкой. – Большинство неаполитанцев без ума от оперы. Мы обожаем страсти, конфликты – жизнь, протекающую с размахом.

Он подождал с минуту, следя за закрытыми глазами Сандоса, пока Нико, поднимая безвольные конечности, с осторожной умелостью протирал подмышками и в паху.

– Джина никогда не любила оперу, – вспомнил Карло. – Называла ее «грандиозной чепухой». Весьма скучная маленькая домохозяйка – эта Джина. Вам следовало бы меня благодарить, Сандос. Я спас вас от чудовищной скуки! Вы бы недолго радовались, сидя вместе с ней дома, поедая пасту и жирея. Вы и я предназначены для большего.

Закончив с обтиранием, Нико отложил мочалку в сторону и на несколько минут накрыл Сандоса простыней, чтобы просушить, после чего вновь прикрепил электроды. Никуда не торопясь, Карло дождался, пока кардиомонитор начнет размеренно щелкать, затем снова заговорил.

– У нас с вами много общего – даже помимо совместного пользования Джиной, – заметил он и удовлетворенно улыбнулся, когда темп щелчков резко ускорился. – Например, нас обоих презирали отцы. Папа называл меня Чио-Чио-Сан. Намек на «Мадам Баттерфляй», разумеется. Он как бы обвинял меня в легкомысленном порхании по жизни. С первого же дня я был для него горьким разочарованием. Как и ваш, мой отец видел во мне лишь свидетельство неверности жены. Тут, наверно, наш опыт разнится: мою мать обвиняли несправедливо. Но для папы всегда было легче предположить, будто я – не его, чем принять, что я – не он.

– Благоволивший к Беллини, Нико переключился на «Норму»: «Me protegge, me difende…».[21]21
  «Защити меня» (ит.).


[Закрыть]

– У меня получалось все, за что бы я ни брался, – без ложной скромности сообщил Карло. – Каждый преподаватель, у которого я учился, проявлял ко мне интерес. Каждый предполагал, что я стану его протеже, – инженер, биолог или пилот. Когда я отказывался идти по их стопам, они осуждали мое непостоянство и вероломство, вместо того чтобы признать, что разочарованы, поскольку не оправдались их надежды разжиться последователем. Но я не являюсь чьим-то учеником. Моя жизнь принадлежит мне, и я не следую по чужим тропам.

Нико сдвинулся к подножию кровати, чтобы сменить мочеприемник. В тесном пространстве медицинского отсека такая операция требовала сноровки, но Нико был методичным и аккуратным человеком, выполнявшим по одному делу за раз, следовавшим установленному порядку, и он уже приспособился выполнять этот маневр, не причиняя пациенту лишнего беспокойства.

– Я знаю, что вы думаете, Сандос: мания величия, – продолжил Карло, не питая иллюзий. – Люди вроде вас или моего отца добиваются успеха в узкой сфере деятельности. Вы с юности нацелены на что-нибудь одно, достигая многого, притом быстро, и презираете тех, кто не сфокусирован таким же образом. Мой отец, к примеру, стал править Неаполем, когда ему еще не было тридцати, – весьма замечательное восхождение к власти, – признал Карло. – К сорока годам он контролировал бизнес, составлявший восемнадцать процентов валового национального продукта Италии, – с годовым доходом большим, чем у «Фиата». В сорок два – всего на год старше, нежели я сейчас, – Доменико Джулиани стал главой империи, чьи щупальца простирались во все страны Европы, в Южную Африку и Америку, на Средний Восток и Карибы. Империи большей, чем у Александра, – мой отец напоминал мне об этом почти каждое утро, за завтраком.

Карло ненадолго умолк. Затем распрямился и пожал плечами.

– Но истинное величие, Сандос, зависит от того, насколько человек соответствует времени. Многосторонность может быть достоинством! Например, в эпоху Ренессанса я бы преуспевал. Торговый принц! Человек, способный написать песню, вести войну, построить катапульту и хорошо танцевать. Даже мой отец вынужден был признать, что подготовка этого предприятия требовала талантов во многих сферах. Политика, финансы, техника…

Закончив работу и две арии, Нико посмотрел на своего патрона.

– Молодец, – выдал Карло ожидаемую реплику. – Можешь идти, Нико.

Он подождал, пока Нико уйдет, затем встал и подошел к кровати.

– Видите, Сандос? Зная ваши недостатки столь же хорошо, как ваши сильные стороны, я даже снабдил вас превосходной сиделкой. Возможно, не столь трогательно услужливой, как Джина, но вполне пригодной.

Он взглянул на показания приборов, но на сей раз упоминание о Джине не вызвало изменений в показаниях, высвечиваемых на мониторах.

– Необычная ситуация, не так ли? – произнес Карло Джулиани, взирая на человека, который чуть было не женился на его бывшей жене. – Непредвиденная и огорчительная. Вы, возможно, считаете, что я забрал вас у Джины из некоей романтической неаполитанской ревности, но уверяю вас: мне давно нет до нее дела. Просто вы нужны мне больше, чем ей. – Он открыл дверь лазарета, но вышел не сразу. – Не волнуйтесь за Джину, Сандос. Она не долго будет тосковать в одиночестве.

Лишь когда люк лазарета был закрыт и заперт снаружи, показания приборов изменились.

Карло послал за Сандосом троих. Они знали, что тот священник, и поэтому вели себя без опаски. Они видели, что Сандос тощий. К тому же им сказали, что он болен и что его руки практически не работают. Но они не знали, что Сандос сотни раз проигрывал в своих тошнотворных снах именно такую сцену. Раз за разом он наново переживал ее и то, что произошло потом. На сей раз не было ни колебаний, ни глупых надежд, и он нанес противникам повреждения раньше, чем те – неизбежно – его одолели. Недели спустя Сандос с удовлетворением вспоминал, как под его пяткой хрустнула скула, лишь только лицо врага оказалось на дистанции удара, и гнусавый вопль человека, чей нос он сломал, когда смог высвободить локоть.

Сандос пометил их шрамами. Он не сдался без боя.

Пока мог, он гасил удары, напрягал мышцы, заслонялся, чтобы продержаться как можно дольше, а затем нашел свирепое удовлетворение в молчании, ставшем его основным оружием. Пока ехали к космодрому, Сандос был без сознания, потом его какое-то время держали на транквилизаторах – уже на борту «Джордано Бруно».

Но в юности он пробовал похожие средства; наркотический дрейф меж сном и явью был ему знаком и не пугал. Расслабленный и бескостный, когда рядом кто-нибудь возникал, Сандос позволял им думать, будто доза достаточна, чтобы держать его под контролем, а сам выжидал. Случай представился, когда команда была занята последними приготовлениями к уходу с земной орбиты. Зубами вырвав трубку капельницы из своей руки, Сандос несколько минут лежал неподвижно, ожидая, пока в голове немного прояснится, и глядя, как его кровь, смешанная с физраствором, глюкозой и лекарствами, закачиваемыми из капельницы, рассеивается по всему помещению, образуя бледный радужный туман, который вдруг осел на пол, когда включились двигатели и корабль начал ускоряться. Не без труда Сандос высвободился из креплений, удерживавших его на койке при нулевом G, и поднялся, слегка качаясь; затем с тщательным балансированием пьяного, сознающего, Что он пьян, доковылял до приборной панели лазарета, открывавшей доступ к компьютерной системе. Вернуть корабль на Землю он не мог, но мог расстроить планы своих похитителей. Достаточно крохотной ошибки в навигации, чтобы сбить их с курса на годы, и Сандос намеревался изменить в навигационных расчетах одну-единственную цифру.

Его схватили и вновь избили, на этот раз гораздо сильнее, из страха перед тем, что он почти осуществил. Несколько дней после этого в моче Сандоса появлялась кровь, и в ту неделю его не считали нужным связывать.

Ему пришло в голову, что, если бы подобным образом с ним обошлись год назад, он бы уже умер. «Все определяется выбором времени», – горько подумал он.

Последующие дни Сандос лежал неподвижно и молча. Временами, когда дверь лазарета на секунду открывалась, он слышал голоса. Некоторые из них были ему отлично знакомы. Другие были для него новыми, в особенности этот тенор: неотшлифованный и чуть гундосый, с легкой шершавостью, лишавшей верхние его ноты блеска, но точный по тональности, а часто и чарующий. Сандос ненавидел их всех, без оговорок и исключений, – с чистой, раскаленной добела яростью, поддерживавшей его и заменявшей еду, которую он отказывался принимать. И он решил, что лучше умереть, чем быть использованным снова.

Конечно, добиться сотрудничества можно было многими способами. Одно время Карло подумывал, не убить ли Джину и Селестину, дабы ослабить связи Сандоса с Землей, но отверг эту идею. При таких обстоятельствах Сандос скорее совершил бы самоубийство, нежели стал бы искать забвения в космосе. Изучив свою жертву, Карло остановился на разумном сочетании прямого принуждения, умеренной химии и традиционных угроз.

– Обойдемся без вступлений, – бодро произнес Карло, вступая в медицинский отсек однажды утром, после того как Нико доложил, что Сандос спокоен и готов обсудить ситуацию рационально. – Я хочу, чтобы вы работали на меня.

– У вас есть переводчики.

– Да, – с готовностью признал Карло, – но без вашего обширного опыта. Им потребуются годы, чтобы узнать Ракхат, как знаете его вы – на сознательном и подсознательном уровнях. Сандос, я очень долго ждал своего часа. Пока мы совершим это путешествие, но Земле пройдут десятилетия. Я не намерен терять еще несколько лет.

Похоже, Сандоса это слегка позабавило.

– Что вы предлагаете?

Его речь была невнятной. Карло сообразил, что следует уменьшить дозировку.

– Сандос, я здравомыслящий человек. Дабы прекратить нашу вражду, вам будет позволено послать сообщение Джине и моей дочке. Если же вы попытаетесь помешать моим планам или навредить мне каким-то образом, сейчас или в будущем, – с сожалением предупредил Карло Джулиани, – то Джон Кандотти умрет.

– Полагаю, эту разновидность «кнута и пряника» предложил Железный Конь.

– Лишь косвенно, – доверительно сообщил Карло. – Занятный человек – этот Железный Конь. Не завидую ему. Его поставили в трудное положение. Разве не так обычно говорят про иезуитов? Они стоят меж обществом и Церковью, и с обеих сторон в них стреляют… Кстати, о трудных ситуациях: Кандотти находится сейчас в ангаре посадочного катера. Если в течение десяти минут я не отменю приказ, мои люди откроют ворота в вакуум.

Сандос никак на это не отреагировал, но спустя какое-то время спросил:

– А что причитается за активное сотрудничество?

Наклонясь к медицинскому шкафу с зеркальными дверцами, Карло на секунду задумался; его длинноносое узкое лицо под шапкой золотистых, коротко остриженных, но вьющихся волос (прямо оживший Аполлон) сделалось серьезным.

– Конечно, деньги, но… – Он пожал плечами, подтверждая ничтожность такого мотива для состоятельного Сандоса. – И место в истории! Но это у вас тоже есть. Что ж, – продолжил он, снова поворачиваясь к Сандосу, – за активное сотрудничество я готов предложить вам возможность для мести. Или для справедливости – зависит от того, как вы на это смотрите.

Некоторое время Сандос сидел неподвижно, глядя на свои руки. С нескрываемым интересом Карло смотрел, как он распрямил пальцы, а затем позволил им упасть; они смотрелись почти красиво, а похожие на ленточки шрамы напоминали цветом слоновую кость.

– Нервы, идущие к флексорам, по большей части уничтожены. Но разгибающие мышцы, как видите, все еще иннервированы довольно неплохо, – указал Сандос с клинической скрупулезностью: готовясь к первой миссии, он приобрел добавочную специальность медика и анатомию кисти сейчас представлял в деталях.

Снова и снова его пальцы распрямлялись и опадали.

– Возможно, это знак, – сказал он. – Я ничего не способен удержать. Все, что я могу, – это отпускать.

«Как по-дзенски», – подумал Карло, но не произнес вслух. И не потому, что Сандос рассердится, – сейчас его ничто не могло рассердить; хотя меры предосторожности Карло принял, велев Нико ждать за дверью.

– Сотрудничество в чем? – спросил Сандос, возвращаясь к сути.

– Попросту говоря, моя цель – наладить торговлю с варакхати, – сказал Карло. – Груз, который Супаари ВаГайджур отправил вместе с вами на «Стелле Марис», был замечательным во многих отношениях, включая цену, которую музеи и частные коллекционеры готовы платить даже за самый пустяковый предмет рунского производства. Вообразите, чего можно достичь, если этот груз будет составлен со знанием рынка, для которого он предназначен, а не исходя из вкусов джанаатского торговца. Я предполагаю, что данное предприятие сделает меня чрезвычайно богатым и полностью независимым от суждений других.

– А что вы собираетесь экспортировать, дон Карло?

Карло пожал плечами.

– Уверяю вас, большая часть товаров вполне безобидна. Жемчуг, парфюмерия. Конечно, кофе. Растительные вещества с отчетливым запахом – корица, ореган. Бельгийское оборудование для производства лент и тесьмы, способное обеспечивать разнообразные цвета, узоры, варьируемое плетение. Если у руна имеется вкус к новизне, меня ждет успех.

Обезоруживающе улыбнувшись, Карло ждал вопроса: «Тогда зачем вам нужен я?»

Изувеченные кисти перестали двигаться, а цепенящий взгляд уперся в глаза Карло.

– Вы упомянули месть.

– Вы предпочитаете «справедливости» этот термин? Возможно, в конце концов мы сможем вместе вести дела, – добродушно воскликнул Карло. Откинувшись на стуле, он положил ногу на ногу, внимательно следя за пленником. – Сандос, я обдумал отношения меж хищниками и добычей. Меня это заинтересовало. Я утверждаю, что человек добился успеха, когда перестал быть добычей, когда ополчился против хищников и стал хозяином своей судьбы. На улицах Москвы или Рима нет волков, – указал он. – В Мадриде или Лос-Анджелесе нет пум. В Дели нет тигров, в Иерусалиме – львов. Почему в Гайджуре должны быть джана'ата? – Он помолчал, прищурив непроницаемые серые глаза. – Сандос, я знаю, что такое быть жертвой. Так же как и вы. Скажите честно: когда вы смотрели, как джана'ата убивают и поедают рунских младенцев, – это мало походило на то, как медведь ест лосося, не так ли?

– Нет. Совсем не похоже.

– Еще прежде, чем вы покинули Ракхат, некоторые руна начали давать отпор. Консорциум по контактам докладывал: после того как ваша группа продемонстрировала, что тирании можно сопротивляться, по всему южному Инброкару начались мелкие бунты. – Он сделал паузу, искренне не понимая. – Похоже, иезуиты стыдятся этого! Не могу вообразить почему. Ваш Педро Аррупе как-то сформулировал, что несправедливость – это атеизм в действии! Ни одно человеческое общество не вырывало у своих угнетателей свободу без применения силы. Те, кто стоит у власти, редко отдают свои привилегии по доброй воле. Как вы сказали на слушаниях? «Если руна придется восстать против своих джана'атских хозяев, их единственным оружием будет численность». Сандос, мы можем это изменить.

– Оперативная аппаратура связи? – предположил Сандос. – Вооружение, адаптированное к рунским нуждам и производимое на месте?

– Безусловно, я готов предоставить такую техническую поддержку, – сказал Карло. – Но, что важней, я не колеблясь предложу идеологию, необходимую, чтобы вырвать свободу, равенство и справедливость из рук их джана'атских господ.

– Вы хотите править.

– Лишь в качестве промежуточной фигуры. «Ибо все тускнеет, быстро становясь легендой, чтобы вскоре затеряться в полном забвении», – торжественно произнес Карло, цитируя Аврелия. – Тем не менее я не прочь быть увековеченным в рунской мифологии – возможно, в качестве их Моисея! А вы станете моим Аароном, говорящим с фараоном.

– Вот как. Не Южная Италия, – отметил Сандос. – Не Европа – старая развратная шлюха. Целая девственная планета! А ваш отец и не узнает, Карло. Он умрет до вашего возвращения.

– Есть одна веселая мыслишка, – расслабленно произнес Карло. – Из-за которой почти радуешься существованию ада. Я расскажу ему об этом, как только там окажусь. Вы верите в ад, Сандос, или бывшие иезуиты слишком искушены для подобной мелодрамы?

– «О нет, здесь ад, и я всегда в аду. Иль думаешь, я, зревший лик Господень, тысячекратным адом не терзаюсь?»

– Мефистофель! – повеселев, воскликнул Карло. – Моя роль – несомненно… хотя внешне, на него смахиваете вы. Знаете, я всегда считал, что Бог совершил тактическую ошибку, любя нас в совокупности, тогда как сатана готов прилагать изощренные старания, соблазняя каждого индивидуально.

Карло улыбнулся, и красота Аполлона преобразилась неотразимой мальчишеской ухмылкой.

– Идея! – радостно объявил он. – Почему бы нам не развлечься? Давайте измерим наши глубины. Даже в таком путешествии величайшим приключением, разумеется, является исследование человеческой души. Я предлагаю сделку: вы можете решать, освобождать нам руна или нет! Мою жажду оперной грандиозности мы противопоставим вашей душевной силе. Интересное состязание, не находите?

Оторвал голову от перегородки, Сандос нацелил на Карло затуманенный лекарствами взгляд.

– Джон, наверно, беспокоится, – произнес он. – Мне потребуется время, чтобы в полной мере обдумать ваше предложение. А пока даю слово не мешать вашим коммерческим планам. Я не соглашаюсь ни на что более, но, возможно, это сгодится в качестве задатка за то, что осталось от моей души?

– Превосходно, – сказал Карло, милостиво улыбаясь. – Очень хорошо, в самом деле.

Они вышли из лазарета, и Эмилио последовал за Карло вдоль изгибающегося коридора и вверх по винтовой корабельной лестнице. У него создалось впечатление шестиугольной планировки; экономя объем, комнаты стыковывались друг с другом, точно соты замечательно роскошного улья: тихие, устланные коврами, прекрасно обставленные. Здесь было по меньшей мере три уровня, расположенных один над другим, и, несомненно, имелись грузовые отсеки, которых он еще не видел.

Огибая последнюю перегородку перед тем, как вступить в центральную общую комнату, Эмилио бросил взгляд на капитанский мостик, увидев множество дисплеев, на которых светились графики и тексты. Он мог слышать гудение вентиляторов и моторов воздушных фильтров, мелодичные всплески, доносящиеся из резервуара с рыбой, предназначенного для аэрации, и едва различимый скрежет роботов, доставлявших шлак к масс-двигателям, которые обеспечивали как ускорение, так и гравитацию. Как и «Стелла Марис», этот корабль базировался на частично опустошенном астероиде, и многое из его основного оборудования было знакомым. Воздухоотходная система включала растительную трубу Уолвертона, размещавшуюся в центральном отсеке. «Богу – «отлично»«, – подумал Эмилио. По сию пору с очисткой воздуха лучше справляются растения, чем все придуманное людьми.

Первым делом он оценил общую планировку комнаты и лишь затем посмотрел на шестерых мужчин, которые стояли или сидели, уставившись на Сандоса.

– Ты знал, – произнес он, обращаясь к Дэнни Железному Коню.

Приоткрыв рот, Джозеба Уризарбаррена повернулся к Дэнни. А на лице Шона Фейна проступила гримаса осуждения.

– Грех бездействия, – прокомментировал Сандос, но Дэнни не сказал ничего.

– Ваши скрепы в кладовке, Сандос, – сообщил Карло. – Желаете их получить сейчас?

– После того, как поговорю с Джоном, спасибо. Не покажете, где люк ангара?

– Нико! – распорядился Карло. – Проводи дона Эмилио.

Выступив вперед, Нико повел Сандоса по коридору.

– Два катера, Сандос! – крикнул Карло, пока выравнивалось давление воздуха между жилыми отсеками и похожим на пещеру ангаром. – У обоих топливная экономичность и дальность полета намного лучше, чем у катера, который так подвел вас в первой миссии. И один из моих – беспилотник, которым можно управлять дистанционно. Учусь на ошибках моих предшественников! Команда «Джордано Бруно» не окажется в ловушке на поверхности Ракхата!

Когда Нико открыл люк, раздался шипящий вздох.

– Perfavore, – спросил Сандос, – un momento solo, si?[22]22
  Позвольте пару минут наедине? (ит.)


[Закрыть] – Через коридор Нико посмотрел на Карло, спрашивая разрешения. И оно было даровано – царственным кивком.

Шагнув в сторону, Нико придержал для Сандоса дверцу. Тот ступил внутрь, и тяжелая стальная дверь захлопнулась за ним – с металлическим лязгом, который мог бы напугать, если б Сандос не был накачан лекарствами по самую макушку. Пробираясь мимо катеров, Сандос задержался, чтобы проверить крепления и грузовые люки. Все было в порядке. Даже кожухи на раструбах моторов были чистыми. Потом он увидел Джона. Кандотти сидел на неровном полу, сразу за беспилотным катером, привалившись спиной к неаккуратно загерметизированной перегородке.

Серый, точно каменное нутро астероида, из которого состоял корпус «Бруно», Джон вскинул глаза, когда Эмилио, нырнув под фюзеляжем катера, остановился перед ним.

– О боже, – страдальчески простонал Джон. – А я как раз подумал, что хуже быть уже не может!..

– Поверь знающему человеку, – возразил Эмилио. – Хуже может быть всегда.

– Эмилио, клянусь: я не знал! – сказал Джон плача. – То есть мне было известно, что в лазарете Карло кого-то держит, но кого и почему – я не знал… Надо было попытаться… О господи…

– Все в порядке, Джон. Ты все равно ничего не смог бы сделать.

Даже в нынешнем своем состоянии Эмилио знал, что сделать и что сказать.

– Вот так будет лучше, – произнес он, опустившись рядом с Кандотти на колени и запястьями притянув его голову к своей груди. – Так удобнее плакать, – сказал Эмилио, хотя сам не чувствовал ничего.

«Странно, – вяло думал он, пока Джон всхлипывал. – Это ведь как раз то, чего я хотел все те месяцы, прежде чем Джина…»

– Я не мог молиться, – слабым голосом сообщил Джон.

– Все в порядке, Джон.

– Я сел тут, возле люка, чтобы не наделать грязи и не испачкать катера, – сказал Джон, шмыгая носом и пытаясь взять себя в руки. – Карло велел Нико выпустить из отсека воздух, если сам не вернется через десять минут! Я не мог молиться. Я думал о малиновом креме. – Он фыркнул и усмехнулся мокрыми губами, вытирая глаза. – Насмотрелся фильмов про космос.

– Знаю. Все в порядке.

Хотя у Эмилио болели руки, он позволял Джону цепляться за него и с отстраненным интересом осознал, что боль выносить легче, потому что его не волнует, долго ли она будет длиться на этот раз. «Полезный урок», – подумал Эмилио, через голову Джона глядя на наружные люки ангара. Пыли на них не было, а значит, их недавно открывали.

– Идем, – сказал он. – Вернемся внутрь. Сможешь встать?

– Угу. Конечно.

Самостоятельно поднявшись на ноги, Джон вытер лицо, но тут же привалился к герметичной каменной стене, выглядя даже более расхлябанным, чем обычно. – Пойдем, – произнес он спустя минуту.

Когда они подошли к люку, который вел в жилые отсеки, Эмилио жестом попросил Джона постучать по нему.

– Не уступай им, Джон, – сказал Эмилио, пока они ждали, чтобы их выпустили.

Сперва Джон, похоже, не понял, но затем кивнул и выпрямился.

– Слова нужны, чтобы изворачиваться, – тихо произнес Эмилио Сандос, больше не видя Джона. – Не уступай этим ублюдкам.

Дверь открыл не Нико, а Шон Фейн, выглядевший точно гнев Господний. Молча приняв Джона на свое попечение, Шон повел его к верхним каютам. Карло нигде не было видно. Железный Конь тоже ушел, но откуда-то снизу смутно доносился голос Джозебы, требовательный и настойчивый.

Скрепы ждали Эмилио на столе, за которым Нико обедал вместе с квадратным, тучным типом, чья массивная туша находилась в замечательном контрасте с его цветочной, будто нанесенной импрессионистом расцветкой: бледно-желтые, цвета нарцисса, волосы, спадавшие на розовую кожу, и глаза, голубые, как гиацинт.

Сев за стол, Сандос придвинул скрепы к себе и всунул в них кисти, одну за другой.

– Франц Вандерхелст, – молвил толстяк, как бы представляясь. – Пилот.

– Эмилио Сандос, – ответил его сосед по столу. – Рекрут.

Положив руки на колени, он оглядел огромного молодого человека, сидевшего рядом с Францем.

– А вы – Нико, – опознал Сандос, – но мы не были официально представлены.

– Эмилио Сандос – Никколо д'Анджели, – услужливо произнес Франц с набитым ртом. – Он говорит мало, но… chizz e un brav'scugnizz'… ты хороший паренек, не так ли, Нико? Si un brav' scugnizz', eh, Nico?[23]23
  Ты ведь хороший парень, Нико? (ит.).


[Закрыть]

Прежде чем ответить, Нико промокнул рот платком, стараясь не задеть нос, выглядевший слишком бледным.

– Brav' scugnizz',[24]24
  Хороший парень (ит.).


[Закрыть] – послушно подтвердил он, серьезно глядя на них ясными карими глазами. Его голова была несоразмерно мала для человека с такими габаритами.

– Как нос, Нико? – без тени угрозы спросил Сандос. – Все еще болит?

Но Нико, похоже, напряженно думал о чем-то другом, поэтому Сандос повернулся к Францу.

– В последнюю нашу встречу, вы, насколько помню, помогали Нико выбивать из меня дурь.

– Вы чуть не влезли в навигационную программу, – резонно заметил Франц, загружая в рот новую порцию. – Мы с Нико делали свою работу. Вы обиделись?

– Нисколько, – любезно известил Сандос. – Судя по вашему акценту, вы из… Йоханнесбурга?

Франц наклонил голову: угадал!

– А судя по имени, вы не католик.

Проглотив кусок, Вандерхелст состроил оскорбленную мину.

– Голландский агностик-протестант – это совсем не то, что агностик-католик, имейте в виду.

Сандос кивнул, принимая высказывание без комментариев. Откинувшись на спинку кресла, он огляделся.

– Все самое лучшее, – заверил Франц, проследив за взглядом Сандоса. – Каждый прибор, каждый предмет оборудования сияет, протертый от пыли и аккуратно уложенный или надлежащим образом используемый, с гордостью отметил Франц. «Джордано Бруно» – отлично обустроенный корабль. И гостеприимный к тому же – Франц поднял почти невидимые желтые брови, а заодно и бутылку «Пино Гриджо». Сандос пожал плечами: почему нет?

– Стаканы над раковиной, на второй полке, – сказал Франц, возвращаясь к еде. – Если голодны, перекусите. Тут богатый выбор. Босс обеспечивает отличный стол.

Сандос встал и направился к камбузу. Франц слышал, как он поднимает крышки кастрюль и открывает камеры хранения продуктов, оценивая выбор, который и впрямь изумлял. Через несколько минут Сандос вернулся со стаканом в одной механизированной руке и тарелкой куриного каччиаторе в другой.

– Вы здорово управляетесь с этим штуковинами, – произнес Франц, указывая вилкой на скрепы.

– Да. Требуется практика, – бесстрастно откликнулся Сандос. Плеснув себе немного вина, он отпил глоток, после чего принялся за тушеную курицу.

– Очень вкусно, – сказал спустя какое-то время.

– Нико приготовил, – сообщил Франц. – У Нико много талантов.

Нико просиял.

– Я люблю готовить, – объявил он. – Bucatini al dente, жареный scamorza, pizza Margherita, омлет с баклажанами…

– Я думал, вы не едите мяса, – сказал Франц, пока Сандос жевал курицу.

Сандос посмотрел на свою тарелку.

– Я буду проклят, – заметил он мягко. – Руки страшно болят, но мне и на это плевать. Чем меня накачали?

– Это разновидность квелла, – ответил из-за его спины Дэнни Железный Конь.

Бесшумно обогнул стол, он встал за спиной Нико, напротив Сандоса. Франц – весьма довольный – переводил взгляд с одного лица на другое, словно зритель на Уимблдоне.

– Его применяют при подавлении тюремных бунтов, – сказал Железный Конь. – Когнитивные способности не затрагиваются. Эмоции сглаживаются.

– Твоя идея? – спросил Сандос.

– Идея Карло, но я его не отговаривал.

Дэнни и самого будто накачали квеллом – если судить по эмоциям, которые он проявлял; Франц уже начал разочаровываться.

– Занятное снадобье, – прокомментировал Сандос. Подняв нож, он лениво проверил его острие, затем глянул на тарелку. – После тех массовых избиений запах мяса вызывал у меня тошноту, но сейчас…