Текст книги "Дети Бога"
Автор книги: Мэри Дория Расселл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 36 страниц)
28
Центральный Инброкар
2061, земное время
Уже минул второй восход, когда Ха'аналу разбудили солнечные лучи, светившие в глаза. Отвернув лицо от яркого света, она уставилась на Пуску, все еще погруженную в сон.
«Что я скажу Софии?» – уныло спросила себя Ха'анала – первая мысль этого нового дня совпала у нее с последней мыслью предыдущего. Она села и, оглядев себя, состроила гримасу: мех свалялся и запачкался, а зубы словно притупились, как и сознание. «О Исаак», – безнадежно подумала Ха'анала, медленно поднимаясь и потягиваясь всем телом. Голова была пуста, точно равнина, расстилавшаяся перед ней. Ха'анала уставилась на восток через бескрайнюю степь: низкая трава казалась бледно-лиловой в слепящем свете позднего утра.
– Сипадж, Пуска, – позвала Ха'анала. – Просыпайся!
Хвостом она пощупала вокруг себя и шлепнула Пуску по бедру. Та отмахнулась от нее.
– Пуска! – окликнула Ха'анала более настойчиво, не смея двинуть головой из страха потерять струйку воздуха. – Он жив! Я чую его запах.
Услышав это, рунао тотчас перекатилась на ноги, но, посмотрев в том же направлении, куда глядела Ха'анала, увидела лишь пустоту.
– Сипадж, Ха'анала, – устало сказала она, – там никого нет.
– Исаак там, – настаивала Ха'анала, пытаясь смахнуть со своей шкуры высохшую грязь. – Из-за ветра трудно судить, но кое-кто думает, что он движется на северо-восток.
Сама Пуска не могла обнаружить ничего интересного, если не считать завязавшихся плодов синтарона неподалеку и маленькой рощицы сладколиста, которым можно было недурно позавтракать.
– Сипадж, Ха'анала, пора идти домой.
– Нужно догнать его…
– Нет, – сказала Пуска.
Изумившись, Ха'анала оглянулась через плечо и увидела на лице Пуски скептицизм и сожаление – примерно поровну.
– Не бойся, – начала она.
– Я не боюсь, – напрямик сказала Пуска, слишком уставшая, чтобы быть вежливой. – Я не верю тебе, Ха'анала. Повисла неловкая пауза.
– Сипадж, Ха'анала, кое-кто считает, что ты ошибаешься. Его там нет.
Они долго смотрели друг на друга – почти сестры, почти чужие. И нарушила молчание Ха'анала.
– Хорошо, – произнесла она ровным голосом. – Кое-кто пойдет дальше один. Скажи Фие, что кое-кто найдет Исаака, даже если придется следовать за ним до самого моря.
Когда шаги Пуски затихли, Ха'анала прикрыла глаза и представила себе струю запаха: разреженную и широкую на вершине, а у основания сужавшуюся – к точке, которую она не могла засечь, но могла выявить по этому сужению. Не беспокоясь о том, что Пуска сдалась, Ха'анала сказала: «Он там», – и последовала за запахом Исаака в дикую страну.
Первые несколько часов ветер играл с этой струйкой, и дважды Ха'анале приходилось возвращаться по своим следам, чтобы, двигаясь по дуге поперек следа, найти линию, где запах был сильнее – благодаря тому, что там прошел Исаак. Но по мере того как солнца поднимались выше, а ветер стихал, у нее прибывало сноровки, и вскоре ей требовалось лишь повести головой из стороны в сторону, чтобы оценить перепад.
Равнина была не гладкой, как показалось вначале, но изборожденной узкими потоками, вздувшимися из-за вчерашнего дождя. Многие ручьи были обрамлены кустами, усеянными багрянистыми плодами, которыми Исаак кормился, – она определила это, изучив его след. Сама Ха'анала давно ощущала голод, но продолжала высматривать вдоль берегов норы, в которых можно было раскопать ил и насадить на коготь, поглубже засунув руку в дыру незнакомых ей зверьков. Один раз – разгоряченная, грязная – Ха'анала вошла в ручей и уселась на каменное дно, надеясь, что ускорившийся из-за дождя поток омоет ее и охладит; к ее изумлению, когда она откинулась назад, опершись на хвост, в запруду из ее раздвинутых ног ткнулось какое-то водоплавающее животное.
– Манна! – воскликнула Ха'анала и засмеялась, запрокинув голову к солнечному свету.
Эта страна была полна диковин. Ха'анала озирала здешний мир от края до края, и на шестой день путешествия она насмотрелась как на восходы солнц, так и на их заходы, поняв наконец, отчего на небе меняются краски. Даже собственное тело ее удивляло. На протяжении всего детства, стесненная густыми зарослями, Ха'анала никогда прежде не ощущала упругости своей естественной поступи. Ритм ее ровного шага казался Ха'анале песней: поэзия ходьбы, безмолвного пространства цели. Наклонившись в летящем беге, держа хвост параллельно земле, она впервые познала равновесие и скорость, точность и грацию, хотя не ощущала надобности в спешке. Она догоняла Исаака, зная, что он жив и здоров. Ха'анала была уверена, что он счастлив так же, как она сама.
Ха'анала позволила себе день передышки – возле потока, протекавшего по дну оврага, на склонах которого она обнаружила сотни слепленных из грязи гнезд, наполненных детенышами, чьи глупые родители оставили их без присмотра. И в этот вечер Ха'анала заснула с полным животом, пребывая в спокойной уверенности, что Исаак опередил ее ненамного и что она не потеряет след даже после дождя. А на следующее утро проснулась с одеревенелыми мышцами, но в радостном настроении.
Ха'анала нагнала его в середине дня. Он стоял на краю откоса, где равнину раскололо пополам, причем восточная ее половина была ниже западной на высоту взрослого дерева у'ралиа, Исаак не сказал ничего, но когда Ха'анала остановилась шагах в шестидесяти от него, он широко раскинул руки, словно хотел обнять всю эту пустую полноту, окружавшую его, – не крутясь, чтобы сделать мир расплывчатым, но поворачиваясь с экстатической плавностью, дабы увидеть его целиком. Когда Исаак завершил полный круг, их глаза встретились.
– Четкость! – воскликнул он.
– Да! – ликующе крикнула Ха'анала, в это мгновение разделив все, что таилось в его странном, загадочном сердце. – Четкость!
Он слегка качнулся – голый, высокий, бесхвостый. Следуя за его взглядом, Ха'анала посмотрела в небо.
– Красное безвредно, – с хрупкой отвагой объявил Исаак, еще не зная, насколько он неправ. Чуть погодя, моргая и начиная дрожать, добавил: – Я не вернусь.
– Я знаю, Исаак, – ответила Ха'анала, направляясь к нему. София и руна забыты, вся прежняя жизнь уже затянута дымкой. – Я понимаю.
Исаак умолк, что было неудивительно, но когда Ха'анала подошла ближе, ее собственное молчание обратилось в онемелость. Исаак был цвета крови, его злосчастная бледная кожа покрылась волдырями и опухла. «Что с ним стряслось?» – изумилась она, прижав уши к голове. Внезапно Исаак сел рядом со своим имуществом: компьютерным блокнотом и потрепанной голубой шалью, – но не обернул тканью плечи и голову, как всегда делал даже в лесу, где от энергии солнц Исаака защищала густая листва.
– Это все, – услышала Ха'анала невнятные слова. Не зная, что делать, она спросила:
– Сипадж, Исаак, ты не голоден?
И выругала себя за бесполезность.
– Слушай, – сказал он, трясясь и напрягаясь своим узким, почти безволосым телом. – Музыка.
Она не двигалась, парализованная видом гноящихся язв, запахом гниения…
– Слушай! – настаивал Исаак.
Повинуясь команде, Ха'анала вскинула и раскрыла уши. Над собой она услышала медленные взмахи какой-то крупной твари, взбирающейся вверх, чтобы попасть в теплый поток, который вознес бы ее над краем уступа. Внизу, у основания утеса, – грохот воды и встревоженное мычание, срывавшееся в комичные визги или тягучую трель, смахивающую на хрюканье. На западе – мелодичные свисты длинношеих животных, которые паслись, склонив головы к земле. Рядом – поскребывание крохотных коготков и шелест ветра в траве. Мягкий хлопающий звук, притянувший ее взгляд, – то раскрывались стручки при некоем сдвиге температуры или влажности, раздувшем или сжавшем их клетки.
– Музыка Бога, – выдохнула Ха'анала, слыша, как в ушах громко бухает пульс.
– Нет, – сказал Исаак. – Слушай. Есть другие, которые поют. «Другие! – подумала тогда она, услышав обрывки вечерней песни, слабые и далекие, приносимые порывистым ветром. – Другие, которые поют. Джанада – джана'ата!»
Расставив тонкие руки, чтобы поддержать предательский вес плеч и головы, которые, как показалось ему, вдруг сделались тяжелей, Исаак наклонился к краю обрыва. Увидев, что он в восторге, а на свою покрытую язвами кожу не обращает внимания, Ха'анала подползла к обрыву, вслушиваясь в хорошо знакомую мелодию, исполняемую двумя голосами, чье созвучие было непривычным, но красивым. Смешанная компания, подумала Ха'анала, глядя на них сверху. Джана'ата и руна, но озадачивающий набор возрастов и полов. Младенцы джанада, едущие на спинах не собственных отцов, но женщин-руна, которые сбились вместе, зажав уши, чтобы не слышать песни. Несколько особ в вуалях и мантиях. Затем она заметила певцов: мужчину, облаченного в металлическую одежду, и мальчика, чуть младше, чем сама Ха'анала.
Мгновенная грусть нахлынула, точно ливень: она хотела находиться тут наедине с Исааком, быть с ним, словно два камня, лежащие бок о бок. Она хотела задавать Исааку по одному вопросу каждый день и размышлять над его ответом, пока планета делает полный оборот. Она хотела знать, что Исаак слышал при ходьбе. Жила ли и в его ногах поэзия? Ревел ли без слов ветер в его маленьких ушах?
«Не надо! – с тоской подумала Ха'анала. – Я не хочу никаких других!»
И та же мысль мелькнула в этот момент в голове Шетри Лаакса, ухватившего запах женщины и вскинувшего взгляд как раз вовремя, чтобы заметить еще одну беженку, глядевшую на него с вершины обрыва, который делил степь на две половины.
«Хватит! – подумал он, взывая ко всем божествам, которые его сейчас слышали. – Я не хочу никаких других!»
Как бы отвечая на его мольбу, лишенная вуали девичья голова исчезла. Тем не менее Шетри Лаакс был настолько выведен из равновесия ее непрошеным появлением, что запнулся на заключительной строфе вечерней песни, чем заслужил еще одну наглую ухмылку своего племянника Атаанси. «Я больше не желаю это выносить – ты, самодовольный юнец! – хотелось рявкнуть Шетри. – Забирай проклятые доспехи, мою упрямую сестру, злосчастные песни, и топайте дальше сами, и пусть Сти спляшет на ваших костях!»
К этому моменту Шетри Лаакс исполнил вечерние песни все десять раз. Это было, причем вовсе не случайно, точным числом дней, которые он вел на север свой маленький отряд, составленный из женщин и детей.
Независимо от того, что думал его обиженный племянник, Шетри Лаакс никогда не стремился ни к чему, кроме тихой жизни фармацевта, специализирующегося на канонах Сти. В самом деле, до того мига, когда послушник известил Шетри Лаакса, что к воротам только что подошли его второрожденная сестра, Та'ана Лаакс у Эрат, и все ее домашние, он имел весьма смутное представление о восстании, бушевавшем на юге, и, конечно, совсем не ожидал, что это каким-то образом его затронет, – вблизи этих мест разрешалось бывать лишь руна, призванным на военную службу. Адепты вроде Шетри жили скромно, провизию им регулярно поставляли родичи, а иногда запасы провианта пополнялись подношениями тех, кто надеялся, что их болезни признают ненаследуемыми или увечья сочтут достаточно легкими, чтобы не подвергать жестокому обращению. Бывало, что вдовы покупали себе право подготовиться к безмятежной смерти, присутствуя при водном ритуале. Во всем остальном адепты были предоставлены себе, и это полностью устраивало Шетри.
– Наш брат Нра'ил погиб в сражении, – без преамбулы сообщила Та'ана, когда десять дней назад он назвал ей себя в приюте для визитеров. – Все его люди убиты. И мой муж – тоже.
Некоторое время Шетри безмолвно смотрел на нее, все еще надеясь, что сестра и ее свита окажутся необычно убедительной галлюцинацией. «Зачем ты говоришь мне это? – подумал он. – Уходи».
– Я не могу путешествовать одна, – настойчиво продолжила Та'ана, несмотря на то обстоятельство, что сюда она добралась, обойдясь без сопровождения взрослых родичей. – Север хорошо защищен. Твой долг доставить нас туда.
– Это невозможно, – пробормотал Шетри, едва способный говорить.
Он вскинул когти, окрашенные пигментом согласно церемонии, от которой Та'ана его оторвала. Шетри лишь недавно овладел всеми основами канона и пока не выработал сопротивляемости к ингалянтам, используемым во время водного ритуала.
– Действие снадобий продлится несколько дней, – сказал он, моргая.
Та'ана пахла дымом и носила запачканную вуаль, спадавшую к ее ногам; ткань была прошита серебряными нитями, а кромку украшал сетчатый узор, который, почудилось Шетри, шевелился.
– Они вызывают нарушение зрения, – сообщил он.
– Это твой долг, – повторила она.
– А в чем долг брата твоего мужа?
– Он мертв, – сказала Та'ана, не обременяя Шетри лишними деталями или оберегая от них себя: ее спокойствие было хрупким. – Теперь ты регент моего сына. Больше никого нет. Пока Атаанси не выучится, доспехи твои.
– Я уже достаточно взрослый, – с рефлекторной свирепостью подростка огрызнулся Атаанси, – Это оскорбление. Я буду с тобой драться, дядя!
Развернувшись, Та'ана влепила ему затрещину, чем ошеломила всех троих: себя, сына, брата. Нарушив тишину судорожным вздохом, Атаанси начал всхлипывать.
– Держи себя в руках, – велела Та'ана, вновь обретя голос. – Если уступишь дорогу, другие сделают то же самое. Иди, посиди с сестрой.
Затем, еще больше шокировав адептов, наблюдавших за ними со стороны, она обеими руками подобрала вуаль и подняла ее, чтобы без препон посмотреть на своего последнего брата.
– Соберись! – резко сказала она. – Разве я оставила бы мой дом, если бы там остался хоть кто-то живой, чтобы защищать мою честь? Ты регент, Шетри, – произнесла Та'ана тоном, который он вынужден был счесть убедительным. – Доспехи в повозке.
Поэтому Шетри отложил в сторону штатскую серую мантию и призвал на помощь навыки, которые равнодушно приобретал в дни своего обучения, будучи юным рештаром не слишком почтенного ранга. Было ли это из-за снадобья или от неподдельной забывчивости, но он не мог сообразить, как надеть доспехи. Атаанси – униженный, с глазами, красными от слез, – нашел утешение в презрении, переворачивая сияющие пластины лицевой стороной кверху для своего злосчастного дяди, чем очень потешал безмолвную рунскую служанку, застегивавшую пряжки.
– Нам придется идти. Надень сапоги, – сказала Та'ана, пока Шетри сражался с нагрудником, Судоходные реки к югу от Мо'арла сейчас полностью контролировались рунскими мятежниками. – И прихвати мазь от ожогов.
Шетри был слишком одурманен, чтобы спорить, доказывая, что обойдется без сапог: он каждый день подолгу бродил, собирая психотропные травы и минералы, необходимые для пигмента; и ему не пришло в голову спросить, у кого ожоги.
Все еще видя вокруг каждого объекта пульсирующее красочное сияние, Шетри Лаакс начал поход на север, номинально возглавляя домочадцев своей сестры, но при этом следуя указаниям рунской служанки, которая и вела их отряд на самом деле. «Фарс, – думал он на протяжении первого дня. – Это фарс».
Но к исходу второго дня, целиком проведенного в пути, Шетри увидел достаточно, чтобы оценить отвагу своей старшей сестры, ибо узнал, для чего была нужна мазь. В своей горящей резиденции Та'ана оставалась до последнего мига, собирая подопечных и при свете пожаров организуя упорядоченное отступление – с храбростью, рожденной отчаянием. Был подожжен весь город – даже жилища домашних руна, чью привязанность Та'ана вскармливала и завоевывала, предвидя день, когда ее отыщет война. Она и ее дети остались живы лишь потому, что из пылающей резиденции Лааксов их всех вывезли рунские слуги – в повозке с фальшивым дном, уже давно приготовленной в ожидании такой ночи и по виду груженной трофеями, но в действительности набитой едой и фамильными ценностями, включая помятые, почернелые доспехи Нра'ила.
Едва заметная тропа, известная горничной Та'аны, пролегала невдалеке от нескольких других догорающих городов. На пути им не встретился ни один мужчина-джана'ата старше шестнадцати лет; то тут, то там они натыкались на плачущего ребенка или растерянную женщину, блуждавших среди руин. Некоторые настолько обгорели, что было бесполезно пытаться их спасти; таким Шетри дарил легкую смерть, используя угли их собственных резиденций, дабы сложить погребальный костер. Остальных, как и свою сестру, лечил от ожогов, и Та'ана принимала их в свое кочующее семейство, не обращая внимания на родословную или урожденный ранг.
– Мы не прокормим такую ораву, – заявлял Шетри всякий раз, когда к отряду присоединялся новый беженец.
– С голоду не умрем, – отмахивалась Та'ана. – Голод – не самое худшее.
Однако их продвижение замедлялось, и они собрали больше людей, чем можно было прокормить провизией, запасенной в повозке. Ночной сон всегда нарушался кем-то, кому приснилось пламя; по утрам изнеможение боролось со страхом, определяя их темп. На пятый день Шетри уже соображал достаточно ясно, чтобы осознать, что он может забить одного рунао из призванных на воинскую службу. На девятый они бросили повозку. Каждый, будь то хозяин или слуга, нес ребенка, еду или тюк с самым насущным.
Сейчас, после стольких дней бегства и все еще вдали от безопасности, соотношение Джана'ана и руна в их маленьком отряде оказалось опасно несбалансированным. Чем больше беженцев принимала Та'ана, тем медленней они шли и тем раньше придется кого-то забить; а вчера ночью сбежали еще две рунские служанки.
«Так мы никогда не попадем в Инброкар», – подумал Шетри, глядя на вершину обрыва, где пряталась девушка. Он повернулся к сестре, надеясь, что та не заметила очередную беженку, но Та'ана уже стояла, отбросив вуаль и наставив уши.
– Приведи ее, – сказала Та'ана.
– Но скоро стемнеет!
– Тогда надо поспешить.
– Спускайся, девушка! – заорал он, повернувшись к обрыву.
Никто не ответил. Шетри снова посмотрел на сестру, ответившую ему непреклонным взглядом. «Ладно», – пробормотал он, дергая ухом в сторону служанки, тут же подошедшей, чтобы снять с него доспехи. Та'ана заслужила, чтоб ее слушались; да и Шетри, не привыкший к роли лидера, уступал ей это право.
Освободившись от тяжести доспехов, он осторожно перебрался по каменистому дну через реку, стараясь не привлечь внимания пары кранилов, сопевших и повизгивавших на мелководье выше по течению, затем остановился, глядя вверх – туда, где недавно мелькнула девица. Откос был не таким уж крутым. Глыбы камня, обрушившиеся к воде, образовали подобие лестницы, позволяя легко одолеть первые две трети дистанции, прежде чем уступить место вертикали, с высотой делавшейся все более неприятной. Ожидание нелепой смерти дважды сменялось едва ли не уверенностью, поэтому Шетри Лаакс находился в крайне унылом расположении ума – и на середине всеохватного и почти искреннего проклятия, призывающего чуму, увечья, инсульт, диарею и чесотку на каждое живое существо, пребывающее к востоку и западу от реки Пон и всех ее притоков, – когда лицом к лицу столкнулся с существом, которое наверняка было запоздалым последствием приема снадобий Сти.
– Не сорвись, – посоветовала девушка, когда он достиг вершины обрыва и остановился, хватая ртом воздух, а ступнями выискивая на стене опору.
Какое-то время Шетри ошеломленно смотрел на юную женщину, которая была не только без вуали, но полностью обнажена. Несказанно смущенный, он наконец отвел глаза от этого зрелища, но лишь затем, чтобы увидеть безносый, бесхвостый, сочащийся гноем плод своего воображения, безвольно сидевший рядом с ней на земле.
– Брат кое-кого болен, – сообщила девушка.
Открыв рот, Шетри уставился на нее; его уши стали разъезжаться по сторонам, и тут он запоздало осознал, что его ножная хватка начала разжиматься. С недостойной суетливостью заелозив ногой, Шетри на секунду восстановил баланс, опершись о ствол мелкого куста, растущего из скальной трещины, и без дальнейшего промедления перевалился через край обрыва.
– Моя госпожа, – выдохнул он укороченное приветствие, плюхнувшись на живот. – Твой брат!..
Девушка, похоже, не поняла.
– Твой брат? – повторил Шетри на кухонной руандже. Она вскинула голову.
Сгорбившийся, сидевший со скрещенными ногами и расставленными, точно подпорки, тощими руками, ее «брат» был, похоже, заживо освежеван каким-то замечательно неумелым охотником. Теперь, приблизившись, Шетри разглядел крохотный нос, но, как и вся кожа этого монстра, тот был влажен и покрыт волдырями.
– Он слишком тяжело болен – сказал Шетри девушке, устало поднимавшейся с земли. – Кое-кто подарит ему покой.
– Нет! – воскликнула девушка, когда Шетри сместился за спину несчастного животного и, приподняв его маленькую челюсть, открыл горло.
Шетри застыл. Она была некрупной, но выглядела так, будто вполне способна прокусить шею мужчине. А сам Шетри много лет даже не боролся ни с кем.
– Убирайся, – велела она. – Оставь нас!
«Что стряслось с женщинами в этом мире?» – спросил себя Шетри. Секунду он удерживал позиции, затем с крайней осторожностью убрал руки от шеи зверя и отступил.
– Моя госпожа, нельзя вообразить высшего наслаждения, нежели повиноваться твоему приказу, – со скрупулезной почтительностью сказал он маленькой голой суке, – но кем бы ни было это несчастное существо, оно умирает. Ты хочешь, чтобы твой «брат» страдал?
В ее взгляде ничего не изменилось. Шетри начал осознавать, что она понятия не имеет, о чем он говорит. Призвав на помощь свою полузабытую руанджу, он как можно точнее повторил суть вопроса.
– Кое-кто не хочет, чтобы он страдал. Кое-кто хочет, чтобы он жил, – объявила девушка с горячностью, которая показалась Шетри излишне угрожающей.
«Что ж, выбирай! – хотелось ему сказать. – Ты можешь выбрать одно состояние или другое». В порядке эксперимента он огляделся и с некоторым удовлетворением заметил, что вокруг всего голубого, включая странные маленькие глаза «брата», все еще присутствует смутная пульсирующая аура. Хотя и ненадолго, это утешило Шетри. Возможно, брат нереален! Возможно, и девушка тоже…
Если не считать, что Та'ана тоже ее видела. Вздохнув, Шетри распрямился и осторожно отодвинулся от несчастного, ободранного существа. Наклонившись над обрывом, посмотрел на сестру.
– Что там? – крикнула Та'ана.
– Почему бы тебе не подняться и не посмотреть самой? – весело предложил Шетри, теперь даже не притворяясь командиром.
Чуть погодя, раздевшись до сорочки, Та'ана взобралась на вершину обрыва. К этому времени сам Шетри безмятежно восседал невдалеке от девушки и того, кто, как она настаивала, был ее братом, тихо напевая для Сти стих или два. К блаженному удовольствию Шетри, лицо его сестры сделалось таким же ошарашенным, каким, наверно, было его собственное некоторое время назад.
Впрочем, Та'ана оценила ситуацию с восхитительной расторопностью домовладельца среднего ранга, привыкшего иметь дело с нежданными визитерами.
– Почтенные гости, – сказала она, поднимаясь на ноги и адресуясь к двум пришельцам так же, как она говорила с каждым из беженцев, которые прибивались к ним по дороге на север.
Девушка настороженно посмотрела на нее.
– Если вам угодно, добро пожаловать в мое семейство, под защиту моего господина брата. – Повернувшись к Шетри, Та'ана добавила, понизив голос: – Сделай так, чтобы монстр выжил.
Это было неразумное требование, но при умирающем свете второго солнца Ракхата Шетри Лаакс сделал все возможное.
Впрочем, в данных обстоятельствах возможности были ограничены. Горничной Та'аны, смотревшей на него снизу, Шетри велел доставить самую чистую простыню, которую она сможет найти, и взять у беженок сорочку.
– Нет, – поправился Шетри, взбудораженный обнаженностью незнакомки, – не одну сорочку, а две. Но прежде чем подниматься, одну намочи в реке. Постарайся, чтобы все было как можно более чистым! И принеси мне все мази!
Ожидая ее, он тщательно, хотя не прикасаясь, обследовал монстра. Когда рунао прибыла, Шетри и Та'ана едва могли видеть, но к этому моменту он уже составил план лечения.
– Положи этого… субъекта на простыню, только поосторожней, – сказал он горничной, не давая ей времени на панику. – Затем осмотри как следует и убери всю грязь и мусор, которые найдешь.
– Он ожидал, что несчастная тварь непременно завопит, но не раздалось ни звука.
– Он жив? – спросил Шетри, не желая растрачивать драгоценный запас медикаментов.
– Он жив, – сообщил голос горничной.
– Что выделаете? – потребовала новая девушка. – Скажите, что вы с ним делаете!
Горничная молчала, не зная, кто тут теперь за главного.
– Скажи ей, дитя, – устало произнес Шетри. И подождал, пока щебетание завершится.
– Хорошо, – сказал он тогда рунао, – теперь аккуратно разверни выпуклую серебряную лопаточку – не берись руками за ее конец! Используй лопаточку, чтобы нанести мазь на все его тело, очень тонкий слой, понимаешь? Закругленной поверхностью к пациенту, не касайся кожи краями инструмента. Когда намажешь кожу, дитя, накрой его мокрой сорочкой. И всю ночь держи ее влажной, сбрызгивая свежей водой, ты поняла?
Сделав все, что мог, Шетри Лаакс завершил этот длинный день и отошел ко сну, надеясь, что утром посмеется над абсурдностью снов, навеянных Сти.
Когда Исаак открыл глаза, рассветная песнь почти закончилась, а воздух наполнял запах жареного мяса.
– Они убили рунао, – прошептала Ха'анала. – Они ее едят.
– Все едят, – молвил Исаак, даруя безразличное прощение. Затем он снова закрыл глаза.
Но она настаивала:
– Нет, это неправильно. Есть другие существа, которых можно поедать.
Исаак внимательно вслушивался в песню. Потом он заснул.
– Попробуй это, – сказала Ха'анала, когда он проснулся снова.
Она сидела сбоку от Исаака, вне линии его зрения, но ее рука указывала на маленькую чашку с бульоном, стоявшую неподалеку. Он отвернулся от чашки.
– Все едят, – напомнила ему Ха'анала. – Шетри говорит: мясо сделает тебя сильней. Кое-кто поймал это сам. Это не рунао.
Исаак сел. Все изменилось. Они были внизу, не на вершине скалы. И находились под навесом, сделанным из ткани, прошитой серебряной нитью. Цвет ему понравился. Тут было тихо. Руна держались поодаль и говорили, понизив голос. Его укутывала влажная ткань, а кожа блестела от чего-то скользкого. Рядом никто не говорил, поэтому он мог все это обдумать. Скользкое вещество холодило кожу.
– Блокнот? – спросил он у Ха'аналы.
– Кое-кто был с ним аккуратен.
На краю поля зрения он ухватил ее жест. Блокнот лежал на каменной плите, совсем рядом. Исаак выпил бульон и опять лег.
– Мы останемся с этими людьми, – произнес он. Повисла неопределенная пауза.
– Пока ты не окрепнешь, – откликнулась Ха'анала.
– Они поют, – сказал Исаак и заснул.
* * *
– Откуда ты можешь это знать? – потребовал Атаанси Эрат, уверенный, что заявление его матери абсурдно.
– Ты был тогда слишком юн, поэтому не помнишь. Однажды Верховный посетил нашу резиденцию, совершая инспекторскую поездку. Страшный человек! Но у него были глаза бога! У нее такие же, – настаивала Та'ана Лаакс у Эрат, позаботясь, чтобы ее не слышали руна и остальные беженцы. – Эта девушка – Китери.
– И слоняется здесь одна, с эдаким монстром? – воскликнул Шетри. – Говорит лишь на руандже? Нагая?
Он предпочел бы первоначальную версию: что у него снова галлюцинации, – надежда, отказаться от которой все еще было трудно.
– У того изменника была дочь от Джхолаа Китери. А случилось это шестнадцать лет назад, – подчеркнула Та'ана. – Не понимаете? Руна растили ее на юге. Бесхвостый монстр – это, наверное, один из чужеземцев.
Атаанси открыл рот, чтобы опять спросить, откуда она знает. Опередив его, Та'ана сказала:
– Я слышала концерты Верховного! Я знаю… – Она помедлила, испытывая разом смущение и возбуждение при воспоминании о той деликатной поэтической теме. – Я знаю об этих существах.
Если у сына и было искушение прочесть нотацию насчет правил приличия, положение ее ушей заставило его передумать.
– Ну, тогда, – сказал Атаанси, – нам следует их казнить и доставить в Инброкар их пахучие железы. Существуют бессрочные ордеры на смерть безымянного и всего его клана. И на всех чужеземцев тоже!
К его удивлению, мать не согласилась сразу же.
– Поспешишь на миг, будешь сожалеть вечно, – помолчав, изрекла она, задумчиво глядя на сына. – Мне пришло в голову, Атаанси, что тебе нужна жена.
Шетри Лаакс был уверен, что сестра уже ничем не сможет его удивить, но Атаанси Эрат, как он с восторгом заметил, еще не потерял способности изумляться.
– Она? – завопил юнец. – Она же вахаптаа! Она приговорена к смерти! А ее дети будут…
– Рождены в такое время, когда ничего нельзя предсказать, – закончила за него мать. – По боковой линии она родственница Хлавина Китери, у которого пока нет наследников. Кто знает, как все сложится? Все прочее Китери поменял, а она будет не первой племянницей, которой отходит наследство, – заметила Та'ана. – Девушка некрупная, но хорошо сложена и в подходящем возрасте…
Тут уж Атаанси решительно воспротивился. Какое-то время его дядя наслаждался этой драмой, радуясь, что про него забыли, но веселье было недолгим.
– Похоже, Атаанси слишком привередлив, чтобы покрыть вахаптау древнего рода, – сказала ничуть не обескураженная Та'ана Лаакс у Эрат и с бесстрастным прагматизмом переключила внимание на брата. – Возможно, теперь, когда наш брат и его семья погибли, тебе захочется начать восстановление рода Лаакс.
Поощрительно вскинув уши, Та'ана ждала комментариев. Однако их не последовало. Шетри Лаакс был занят безмолвной переоценкой своей способности изумляться.
Тогда Та'ана поднялась и бросила взгляд на двух новоприбывших, укрытых под тентом, который пришлось сделать из ее собственной вуали, вышитой серебром.
– Что до чужеземного монстра, – продолжила Та'ана, – то он может пригодиться в качестве заложника, если дела на юге пойдут совсем скверно.
И этим эффектно завершила дискуссию.
– Кое-кто считает, что твой брат хорошо поет, – сообщил Шетри Лаакс девушке следующим утром, во время совместной прогулки.
О том, что ее голос тоже красив, он не стал говорить. Его все еще удивляло, что она смеет исполнять песнопения, хотя Та'ана сказала, что среди членов двора Китери это теперь считается допустимым. Многое изменилось, пока сам он обучался неизменному ритуалу. – У него приятный, чистый голос, а его гармонии…
– Не от мира сего, – подсказала Ха'анала и улыбнулась, глядя, как Шетри обдумывает конструкцию, а затем моргает, уловив значение слова. – Исаак любит музыку, потому что больше не может любить ничего.
– А что ты поешь вместе с ним после наших песнопений?
– Это Ш'ма: песня народа нашей матери.
Шетри уже оставил попытки разобраться в понятиях Ха'аналы о родстве. С другой стороны, музыку он ценил высоко.
– Она очень красива.
– Так же, как и твои песни. – Она помолчала. – Кое-кто благодарит тебя за то, что ты пел для Исаака. Напевы Сти успокаивают сердце. Кое-кто хотел бы понимать слова, но и мелодии достаточно.
