Текст книги "Дети Бога"
Автор книги: Мэри Дория Расселл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 32 (всего у книги 36 страниц)
36
Центральный Инброкар.
Октябрь 2078, земное время
Сперва они плыли по реке: джана'ата и земляне прятались в грузовом трюме; а их рунские сообщники оставались на палубе, громко приветствуя пассажиров и команды встречаемых барж. Аккумуляторы моторной лодки были бесшумны, а пассажиры вели себя тихо, даже когда никто не мог их слышать. То одному землянину, то другому приходило в голову какое-нибудь возражение на то, что ему говорили; он высказывал, что у него на уме, и сомнения рассеивались. Время от времени ван'джарри тоже отваживались задать вопрос, но тот, кого снедало любопытство, был сильнее других напуган Сандосом, который почти все время молчал с тех пор, как согласился составить им компанию – но не дальше Инброкара. Поэтому Рукуэи тоже помалкивал.
Не желая выдавать свои укрытия, ван'джарри не стали повторять маршрут, которым пробирались на юг. На второй день пути, не доплыв несколько на'арей до Толала, Тият и Каджпин высадили всех возле пещеры, а сами проследовали дальше, вернув лодку владельцу. Тият разыграла целое представление, споря о повреждениях, нанесенных корпусу лодки, когда та наскочила на мель. В конце концов Каджпин, махнув рукой на дополнительные расходы, сказала:
– Это всего лишь деньги! Заплати. Возместим расходы на сделке с ракаром.
Что привело к доверительному, хотя недолгому разговору насчет плантаций ракара, а затем к дружелюбным прощальным пожеланиям, выкрикиваемым под аккомпанемент барабанящего дождя, когда Тият и Каджпин направились в город.
– Всего лишь деньги, – раздраженно передразнила Тият, когда они остановились в рыночном квартале Толала и потратили на соль последние бахли.
– Не переживай, – сказала Каджпин уже за городом, шагая по дороге, ведущей на северо-восток. – В следующем сезоне захватим караван!
Убедившись, что сзади никого нет, они свернули на неприметную тропку и побежали на юг.
Без дальнейших происшествий воссоединившись в пещере, держась в стороне от дорог и реки, их отрядец следовал через бесконечный холмистый ландшафт. Периодически останавливаясь, дабы прислушаться, понаблюдать, принюхаться к ветру, ван'джарри помалу обретали уверенность, что им удалось остаться незамеченными. Действительно, в этой обезлюдевшей местности, уродливой и прекрасной, осталось очень мало предметов, носивших печать разума или руки смертного. За много часов, шагая без спешки, но и без отдыха, они не видели ничего кроме зарослей низкорослых растений с лиловыми листьями и колоколообразными цветами, раскачивающимися на жестких стержнях под барабанящим дождем, теплым, точно кровь, а слышали только стук капель, хлюпанье шагов и пение Нико.
– Вы не против? – спросил Сандос у руна во время перехода. – Кое-кто может попросить Нико не петь.
– Я не против, – сказала Каджпин.
– Музыка Исаака лучше, – прибавила Тият, – но эта тоже милая.
Чужеземцы несли с собой коммуникационное оборудование и на регулярные запросы, поступавшие с «Джордано Бруно», отвечали лаконичными докладами, стараясь, чтобы их голоса звучали скучающе.
– Дождь тут шпарит, как в третьем круге ада, – однажды сказал Шон. – Какой прогноз на завтра?
– Прояснение, – сообщил Франц.
– Слава Богу, – прочувствованно изрек Шон и отключил связь.
Их сон был нарушен рано – не громом, но свистком радиопередатчика, прозвучавшим в прозрачном утреннем воздухе звонко и мелодично. Это оказался Франц, вызывавший их с «Джордано Бруно». Шон, зевая, откликнулся и услышал, как Франц спрашивает:
– У вас там все в порядке?
– Конечно да, – раздраженно ответил Шон.
Он кивнул, соглашаясь, когда Джозеба – с мутными после сна глазами – перегнувшись через него, переключил входящий сигнал на громкую связь, чтобы разговор могли слышать все.
– Мы перестали принимать осцилограммы у трех из четырех GPS-имплантатов. Что происходит?
Это их окончательно разбудило. Они знали, что в конечном счете вопросов не избежать, но этого – не ждали.
– Три из четырех?
Шон посмотрел на спутников и все понял по лицу Нико, розовому в лучах безоблачного рассвета. Застонав, Джозеба закрыл лицо ладонями. Ван'джарри тоже проснулись, стали задавать вопросы, но Сандос предупреждающе шикнул, а Шон вскинул руку, требуя тишины.
– У нас есть три сигнала GPS с места встречи, трое суток не показывающие никаких перемещений, – говорил Карло. – И еще один – в двухстах сорока километрах на северо-восток. Что случилось?
– Все прекрасно, черт возьми, если не считать, что вы нас разбудили! Можем поговорить позже? Мне снился такой сон…
– Что же случилось с имплантатами, парни? – вклинился Джон. – Почему люди Софии не могут вас найти? Они говорят, что в лагере пахнет кровью. Минуту назад мы думали, что вас убили и съели! Мы только что говорили с Софией, и она убеждена, что Эмилио похищен изменниками джана'ата, – она готова следовать за вами с армией! Что происходит?
При слове «армия» Каджпин прижала уши, а другие ванджарри явно встревожились; Шон театрально зевнул и, озираясь полными отчаяния глазами, произнес:
– Боже! Это ты, Кандотти? Слишком много вопросов сразу! Говорю вам: у нас все отлично! А кровь…
Сандос, пытавшийся надеть скрепу, бросил на него предостерегающий взгляд.
– Минутку. С вами хочет говорить Сандос, – сказал Шон и с облегчением передал ему трансивер.
– Джон, это Эмилио. Скажи Софии, что она смотрела со мной слишком много старых вестернов, – предложил Сандос, весьма натурально изображая веселье. – Мы не нуждаемся в кавалерии Соединенных Штатов, скачущей на выручку! Погодите… пусть Франц меня соединит, ладно? Я поговорю с ней напрямую.
Все напряженно ждали, а Сандос отошел на несколько шагов в сторону, повернувшись к ним спиной. Но в неподвижном утреннем воздухе всем было отчетливо слышно, что он говорит.
– Мендес? Послушай! Все в порядке… О господи. Не плачь, София! Все хорошо. Правда… Да. Все отлично… Успокойся, пожалуйста. – Он посмотрел на остальных и, слегка покачав головой, подмигнул: никогда не предлагай женщине успокоиться. – Нет, София! Это был всего лишь фройил, которого застрелил Джозеба! Да, мы его зажарили! И я решил, что лагерь следует перенести, чтобы не смущать этой кровью твоих людей. Мы недалеко.
– По сравнению с Землей, – пробормотал Джозеба.
– Я не знаю, что сказать тебе про сигнал к северу от места встречи, – говорил Эмилио.
– Пока что ни слова неправды, – прошептал впечатленный Шон.
– Может, имплантаты дефектные? – предположил Сандос. – Или софт – барахло? – Пауза. – Ну, это неважно, потому что с нами все хорошо. Послушай, Мендес, прошлой ночью мы легли поздно и порядком устали, так что хотели бы малость отдохнут, прежде чем… Конечно! Да, пусть они ждут нас там! Идеальный вариант! – воскликнул он, с облегчением расширив глаза. И ты тоже. Возвращайся в постель… Потом позавтракай! – сказал он, улыбаясь. – Ты в порядке? Уверена? Не волнуйся о нас! Мы будем на связи.
– Господи, – выдохнул Шон, когда Сандос, вернувшись к ним, опустился на землю. – Напомни мне, чтобы я больше никогда не играл с тобой в покер.
А на корабле Дэнни пожал плечами.
– Д. У. Ярбро всегда говорил, что София Мендес соображает слишком быстро, чтоб это пошло ей во благо.
Но Франц Вандерхелст смотрел на Карло:
– Имплантаты исправны.
– Да? – сказал Джон.
– Взгляните на экран. Четвертый сигнал только что перестал фиксироваться.
– Простите, дон Эмилио, – повторил Нико, когда Джозеба камнем раскрошил GPS-передатчик. – Франц сказал…
– Все в порядке, Нико, я понимаю. Ты хотел как лучше, – пробормотал Эмилио, – хотя это никогда не ведет к хорошему.
– Сюда придет армия, – сказала Каджпин. – Они думают, что мы взяли вас в заложники…
– И они знают, где мы в данный момент, – добавил Джозеба.
– Но чуток времени Сандос для нас выиграл, – заметил Шон. – Они считают, что мы в безопасности и разбили лагерь неподалеку от места встречи. – Затем его лицо вытянулось еще больше, и он мрачно уставился на останки GPS-имплантата. – Черт.
Джозеба, все еще сжимавший в руке камень, застыл, а затем закрыл глаза, осознав, что их обман только что раскрылся. То, что он говорил следующие несколько минут, мог понять лишь Сандос, но основной смысл его речи был ясен даже ван'джарри.
– Прощу прощения, – в заключение сказал он; сгорая от стыда. – Я поспешил.
– Идите дальше без нас, – предложил тогда Шон, обращаясь к ван'джарри. – А мы вернемся, чтобы встретить эскорт. Это о нас они переживают. А когда узнают, что мы в порядке, то расслабятся. Мы придумаем, как попасть в Н'Джарр потом…
– Сколько еще до Инброкара? – тихо спросил Сандос у Рукуэи.
– Если идти быстро, то доберемся туда сегодня, ко второму восходу.
– Чтобы мобилизовать войска, требуется время, – сказал Сандос. – Мы в трех днях пути от места встречи, а им добираться сюда еще дольше, поскольку все время придется идти по суше, разве нет?
– Нет, они могут использовать баржи, но это тоже медленно, – ответила Каджпин.
Тият начала раскачиваться:
– Им не нужны войска – по всей стране будет поднята на ноги милиция. Мы попались.
– Простите, – снова произнес Нико. – Но… если мы скажем синьоре Софии, что вернем ее сына? Мы скажем: «Не преследуйте нас. Если погонитесь, сделке конец. Не мешайте нам – тогда ваш мальчик вернется к вам, и всем будет хорошо».
Он огляделся, надеясь, что реабилитировал себя.
– Это может сработать, – сказал Сандос спустя некоторое время.
Он рассмеялся, но сразу посерьезнел и задумчиво вскинул подбородок, на глазах делаясь грузнее и старше, а когда заговорил, все услышали хриплые интонации Марлона Брандо, воскрешенного под солнцами Ракхата:
– Мы сделаем ей предложение, от которого она не сможет отказаться.
Джозеба посмотрел на Шона. Тот пожал плечами, а затем вызвал «Бруно». Взяв трансивер, Эмилио прервал Джона, желавшего знать, что, черт возьми, стряслось с четвертым имплантатом:
– Не спрашивай, ладно? Просто не спрашивай. Я прохожу дополнительную милю, Джон. Большего сказать не могу. Пусть Франц соединит меня с Софией.
Остальные молча смотрели, как он ждет, все еще усмехаясь, когда София выйдет на связь, но вскоре ему стало не до смеха.
Не желая угрожать, Эмилио начал с призывов к дружбе и доверию, но натолкнулся на ледяную стену неодобрения.
– Ты права, София, – сказал он. – Абсолютно. Но нас никто не заставлял… Послушай!
Вместо этого пришлось слушать ему, позволяя ей предостерегать и умолять, грозить и порицать его суждения.
– София, – вклинился он наконец. – Я должен это сделать. Там есть что-то, что я должен увидеть сам. Прошу, дай мне немного времени разобраться с этим… пару недель; Пожалуйста, Я никогда ни о чем не просил тебя, София. Пожалуйста, дай мне возможность увидеть самому…
Урезонить ее было невозможно, да и никогда не удавалось. Повернувшись, Эмилио посмотрел на ван'джарри, на их встревоженные изможденные лица – и вслушался в непреклонные слова женщины, которую знал многие годы назад.
– София, ты не оставляешь мне выбора, – в конце концов сказал он, ненавидя себя. – Я сумею найти Исаака и привести его к тебе, но лишь при условии, что за нами не будут гнаться. Такова сделка, Мендес. Сдай назад, и я сделаю, что смогу, дабы вернуть тебе твоего сына.
Закрыв глаза, Эмилио слушал, в кого, по ее мнению, он превратился. Он не спорил. По большей части София была права.
К полудню они достигли вершины пологого подъема, который заканчивался полем, заросшим сорняками, и с этой высоты сквозь молочную дымку степной жары увидели руины Инброкара. Какое-то время Эмилио молча смотрел на чернеющие развалины. Это не был город из его снов, но обуглившиеся ворота казались знакомыми, и если бы он закрыл глаза, то смог бы представить себе покрытые узорами каменные стены, когда-то дававшие иллюзию безопасности.
– Чувствуешь запах? – спросил Рукуэи.
– Нет, – ответил Эмилио. – Еще нет.
Затем – смутный сладковатый дух разложения.
– Да. Теперь чувствую, – произнес он и, повернувшись, посмотрел в глаза Китери: прекрасные, встревоженные и такие же усталые, как у него. – Ждите здесь, – сказал Сандос остальным и вместе с Рукуэи стал спускаться по склону холма к полю боя.
– Мне было двенадцать, – сообщил Рукуэи, подстраивая свою походку под шаги маленького человека, идущего рядом с ним. – Войне было столько же, сколько мне. За один день здесь погибло тридцать тысяч, а потом город заполнили беженцы. А через год или два цивилизации пришел конец.
Время и падальщики превратили в пыль или навоз все, кроме самых твердых фрагментов костей, но и таких останков тут было множество.
– Их кровь лилась вокруг Иерусалима, точно вода, и некому было их хоронить, – пробормотал Сандос.
Пока они шли через поле, их взгляды то там, то тут притягивал блеск ломкого ржавого металла. Наклонившись, чтобы рассмотреть шлем, Сандос узрел в черепе единственный зуб – с плоской верхушкой и широкий.
– Руна, – заметил он с некоторым удивлением. – Когда они стали носить доспехи?
– Ближе к концу войны, – ответил Рукуэи.
– У нас говорят: «Выбирай себе врагов мудро, ибо ты превратишься в них», – заметил Сандос и уже хотел извиниться перед молодым человеком за то, что так напугал его при первой встрече, но промолчал, увидев, что Рукуэи оцепенел.
– Мой отец был одет в серебро и золото, – тихо произнес джана'ата, направившись к мерцающему куску металла.
Превосходной работы пряжка, сорванная с доспеха и втоптанная в грязь, много лет Скрытая от всех, вновь очутилась на поверхности во время последнего сезона дождей. Рукуэи нагнулся, чтобы ее поднять, но задержал руку, заметив поблизости нечто белое. Небольшая твердая кость – возможно, фаланга пальца. А рядом – фрагмент массивного затылочного гребня.
– Мы… мы сжигаем наших мертвых, – сказал Рукуэи, выпрямляясь и глядя на руины, чтобы не видеть останки, в беспорядке разбросанные по земле. – Поэтому в каком-то смысле казалось приемлемым, что после сражения столь многие погибли в пожарах.
«Но это, – подумал он. – Это…»
Стрекотание механизма кистей чужеземца вернуло его в нынешнее время, и Рукуэи увидел во плоти то, что когда-то было лишь сном: Эмилио Сандоса на инброкарском поле сражения. Склонившегося над останками костей и зубов. Бережно поднимающего каждый кусочек, методично, собирающего остатки руна и джана'ата, перемешавшихся в смерти.
Не сказав ни слова, Рукуэи присоединился к нему, а затем пришли помогать остальные: Каджпин и Тият, Шон Фейн и Джозеба Уризарбаррена и Шетри Лаакс, – молча объединяя безымянных мертвецов. Сняв рубашку, Нико разложил ее на земле, чтобы складывать туда кости, и вскоре тишину нарушила печальная мелодия «Una furtiva lagrima».[39]39
Ария из оперы Доницетти «Любовный напиток».
[Закрыть] Но сколь фрагментарны ни были останки, их было рассеяно слишком много и на слишком большой площади, чтобы получилось воздать должное всем; поэтому, когда импровизированный саван наполнился, на этом решили закончить и отнесли, что собрали, внутрь руин, где запах раздутых ветром углей ощущался сильнее. И устроили там дымный погребальный костер, сложив его из полусгоревших деревяшек, оставшихся от складского здания, расположенного рядом с посольством Мала Нджер.
– Отчетливо помню голос моей маленькой сестры, – сказал Рукуэи, когда затрещал огонь. – Все вольнорожденные дети Верховного укрывались в посольстве – наверное, он знал, чем это закончится, но надеялся, что к дипломатам отнесутся с некоторым пиететом. – Рукуэи засмеялся: короткий, резкий звук, – удивляясь наивности своего отца. – Сестра была за стеной огня. Мы бежали из города, но я еще долго слышал, как она выкрикивает мое имя. Серебряная проволока звука: «Ру-ку-эиииии…»
В этот вечер, когда потух дневной свет, он пел для них, положив на музыку стихи ран и потерь, сожаления и тоски, – о накоплении и усилении таких страданий с каждой новой травмой, нанесенной душе; о притуплении боли и печали в танце жизни и присутствии детей. Шетри Лаакс встал и, спотыкаясь, слепо побрел прочь, надеясь убежать от боли этих песен, но, уйдя довольно далеко, услышал позади шаги чужеземца и по запаху узнал Сандоса.
– Говори, – сказал Сандос, и его молчание было пустотой, которую Шетри хотелось заполнить.
– Он не хотел причинить мне боль, – прошептал Шетри. – Откуда ему знать? Рукуэи думает, что дети – надежда, но это не так! Они – страх. Ребенок – твое сердце, которое могут вырвать…
Шетри умолк, пытаясь выровнять дыхание.
– Говори, – снова сказал Сандос.
Шетри повернулся на голос чужеземца.
– Жена беременна, и я боюсь за нее. Все Китери маленькие, и Ха'анала чуть не умерла при последних родах: младенец был крупным – в Лааксов. Ха'анала многое скрывает. Беременность протекает очень тяжело. Мне страшно за нее и за младенца. И за себя, – признался он. – Сандос, сказать тебе, о чем спросила меня дочь, Софи'ала, узнав, что ее мать снова беременна? Она спросила: «Этот младенец тоже умрет?» Она потеряла двух младших братьев. И считает, что все младенцы умирают. Я боюсь того же.
Шетри сел прямо на землю, не обращая внимания на пепел и грязь.
– Когда-то я был адептом Сти, – продолжил он. – Я был третьерожденным; и меня это устраивало. Иногда я тоскую по времени, когда в моей жизни не было ничего, кроме тихой воды и Песен. Но шестеро должны петь вместе, а я думаю, что остальные сейчас мертвы И нет никого, кого бы пощадили, чтобы изучить этот ритуал. Когда-то я считал себя счастливым оттого, что стал отцом, но теперь… Это ужасно: любить так сильно. Когда мой первый сын умер…
– Я сожалею о твоих утратах, – произнес Сандос, усаживаясь рядом с ним. – Когда должно родиться дитя?
– Возможно, через несколько дней. Кто поймет женщин? Может, это уже случилось. Может быть, все кончено. – Он помедлил. – Мой первый сын умер из-за болезни легких. – Чтобы чужеземец понял, Шетри постучал себя по груди. – Но второй…
Он замолчал.
– Говори, – мягко сказал чужеземец.
– Жрецы Сти известны… были известны благодаря своей медицине, нашему знанию, как лечить раны и помогать телу одолевать хворь, если оно готово к этому. Я не мог стоять и смотреть, как Ха'анала умирает, поэтому пытался ей помочь. Есть лекарства, облегчающие боль…
Прошло немало времени, прежде чем он смог договорить.
– Моя вина, что ребенок родился мертвым, – сказал он наконец. – Я лишь хотел помочь Ха'анале.
– Я тоже смотрел, как умирает дорогое мне дитя. Я ее убил, – сказал Сандос. – Это был несчастный случай, но ответственность лежит на мне.
На востоке сверкнула молния, и Шетри смог увидеть лицо чужеземца.
– Что ж, – произнес Шетри, сочувственно покашливая. – У нас много общего.
Какое-то время оба прислушивались, дожидаясь, пока до них докатится низкий рокот грома. Когда чужеземец заговорил снова, его голос звучал в темноте тихо, но отчетливо:
– Шетри, отправляясь на юг, ты сильно рисковал. Чего ты ждал от нас? Мы лишь четверо людей, вдобавок чужеземцы! Чего ты от нас хочешь?
– Помощи. Не знаю. Просто… дайте нам новую идею, какой-то способ заставить их слушать! Мы перепробовали все, что смогли придумать, но… Сандос, мы больше никому не опасны, – воскликнул Шетри, в своем отчаянии забыв про стыд. – Мы хотели, чтоб вы увидели это и рассказали им! Мы не просим ничего. Но пусть оставят нас в покое! Позволят нам жить. И… если б только нам дали перебраться чуть дальше на юг, где водятся кранилы и пияноты, полагаю, мы смогли бы сносно питаться. Мы теперь знаем, как добывать дикое мясо, и сумеем прокормиться, не убивая руна. Мы даже сможем научить людей Атаанси, и тогда они прекратят набеги! Если б только мы могли перебраться туда, где теплее… если бы могли получше кормить наших женщин! В горах мы вымираем!
…Нико пел: «Un bel di»,[40]40
Ария из оперы Дж. Пуччини «Мадам Баттерфляй».
[Закрыть] – и звуки песни возносились на ночном ветре.
– Шетри, послушай меня. Руна любят своих детей так же, как и вы, – сказал Сандос. – Эта война началась с избиения рунских младенцев джана'атской милицией. Что ты на это ответишь?
– Я отвечу: несмотря на это, наши дети невинны.
Наступило долгое молчание.
– Ладно, – наконец произнес Сандос. – Я сделаю, что смогу. Возможно, этого будет недостаточно, Шетри, но я попытаюсь.
* * *
– Доброе утро, Франц, – сказал Эмилио на следующий день, словно с момента последней связи ничего не случилось, – Если не возражаешь, я бы поговорил с Джоном и Дэнни.
После недолгой паузы послышался голос Джона:
– Эмилио! Ты в безопасности? Где ты, черт возьми…
– Джон, вернемся к вопросу о дополнительной миле, которую я готовился пройти, – весело сказал Эмилио. – Если вы с Дэнни не прочь сюда спуститься, чтобы подобрать нас, то я бы ее с удовольствием пролетел.
– Сначала объяснись, приятель, – промолвил Дэнни Железный Конь.
– Доброе утро, Дэнни. Я все объясню…
Вмешался Карло:
– Сандос, я сыт этим по горло. Мендес почти не делится с нами информацией, а если и сообщает что-то, наверняка лжет!
– А, дон Карло! Надеюсь, прошлой ночью вы спали лучше, чем я, – сказал Сандос, игнорируя раздраженный тон. – Так вышло, что я должен попросить у вас катер – во временное пользование. Боюсь, это предприятие не сулит денег, но я могу заполучить очень хорошего поэта, который напишет о вас эпическую поэму, если пожелаете. И мне не нужен беспилотный катер. Мне нужен пилотируемый – с Дэнни и Джоном – и пустой, если не считать ящика патронов и охотничьего ружья Джозебы.
– Для чего оружие? – с подозрением спросил Дэнни.
– В первую очередь, Дэнни, мы собираемся накормить голодных. Здесь не та ситуация, которую мы ожидали. Если наши сведения верны, осталось лишь несколько крохотных анклавов джана'ата, и большинство их в настоящий момент голодает. Джозеба считает, что вид на грани вымирания. – Он подождал, пока на «Джордано Бруно» стихнет гвалт. – Он и Шон полны решимости узнать правду – так же, как и я. Дэнни и Джон нужны в качестве нейтральных свидетелей. Боюсь, что Шон, Джозеба и я уже утратили объективность.
Франц произнес:
– Сандос, я засек место вашей передачи – рядом с тем, что похоже…
– Ни к чему называть координаты, Франц. Нас могут подслушивать, – предостерег Эмилио. – Мне нужен ответ, джентльмены. У нас не так много времени.
– Эпическая поэма, говорите? – спросил Карло, явно посмеиваясь над собой. Что ж, прибыльное дельце проверну в другой раз. Я пришлю катер, Сандос. Рассчитаетесь со мной, когда вернемся на Землю.
– Не искушайте меня, – предостерег Эмилио, негромко засмеявшись, и они обговорили детали приземления.
