Текст книги "Восстание"

Автор книги: Менахем Бегин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 27 страниц)

Налеты полиции не прекращались ни днем, ни ночью, поэтому в Иерусалиме мне нечего было делать, если я не хотел, конечно, попасть в силки британской разведки. Излюбленным временем посещения полицией моего дома в Иерусалиме была поздняя ночь. Бронемашины, автоматы, яркий свет карманных фонарей и извечный вопрос: ’’Где ваш муж?!” За этим следовал всегдашний ответ: ”Я не знаю”. Тогда англичане говорили: ’’Неважно, мы придем завтра. Ведь навестит же он вас когда-нибудь”.

Не было никакого смысла давать англичанам возможность продолжать эту пытку, особенно зная, что рано или поздно полиция, не колеблясь арестует мою жену и будет держать ее в качестве заложницы. Мои товарищи убеждали меня не позволять англичанам относиться к моей жене как к полузаключенной или заключенной, находящейся под домашним арестом. В Иерусалим отправился Эйтан, обвел англичан вокруг пальца и вывез контрабандой мою семью в Тель-Авив в отель ’’Савой”. С тех пор моя жена и сын переносили со мной все тяготы подпольной жизни. Моя жена была одной из многих матерей, сестер и жен, которые проявляли необыкновенное мужество. Один из наших друзей предупредил мою жену, что в случае поимки и ареста англичанами, я поплачусь жизнью. Она с улыбкой поблагодарила его за ’’приятное” известие. Моя жена никогда не высказывала ни мне, ни кому-нибудь другому своих страхов и тревог.

...Тяжелые шаги приближались. Выхода не было. Я просмотрел все свои карманы. Никаких компрометирующих документов не было. Все было в порядке. Я перестал волноваться. Я спокойно ждал стука в дверь.

Однако, голоса и тяжелый топот кованых сапог, вместо того, чтобы приближаться, вдруг начали самым необъяснимым образом удаляться. Полиция была почти что у порога моей комнаты, но по какой-то причине не вошла в нее. Что же случилось? Я предпочитал не выходить и не спрашивать. Еще с полчаса был слышен шум; затем установилась абсолютная тишина. Полицейские убрались, и отель ’’Савой” погрузился в сон.

На следующее утро господин Бен-Цви осведомился у меня, слышал ли я какой-нибудь шум ночью.

Я ответил ему вопросом на вопрос: ”А что случилось?”

Мы оба знали, о чем идет речь. Но мне надо было молчать. Господин Бен-Цви был осторожен: ”Мы не хотели беспокоить вас. В отеле был обыск. Полиция охотилась за подозрительными лицами. Нескольких постояльцев, чьи документы были не совсем в порядке, препроводили в полицейский участок. Позже они были освобождены. Я подумал, что нет никакого смысла беспокоить вас. Конечно, я ходил с полицейскими из комнаты в комнату, но когда мы подошли к двери, ведущей на балкон, я сказал им, что больше здесь комнат нет. Они видели, что пришли к самому концу коридора. Поэтому они поверили мне, и мы направились прямо на следующий этаж”.

Мужественный человек. Полиция поверила ему, но также легко могла и усомниться в достоверности его слов. Господин Бен-Цви рисковал собственной свободой и благосостоянием только потому, что хотел позволить господину Бен-Зеэву продолжать начатое им дело, в результате которого сыновья обоих стали бы свободными людьми.

Вскоре после этого мы покинули ’’слишком открытое” подполье. Из отеля ’’Савой” я переехал в Махне Иегуда, в небольшой домик на крайней оконечности ’’йеменского” квартала Петах-Тиквы. Условия здесь были очень тяжелыми. Дом был давно запущен. Порывы ветра заносили тучи пыли сквозь поломанные ставни. По ночам было темно и прохладно. В доме не было электричества и центрального отопления. Однако это ’’окупалось” высокой честью: спать на простынях, ’’принадлежавших” командующему британскими войсками в Палестине Гарольду Макмайклу.

В июне 1942 года Иргун решил похитить Гарольда Макмайкла и доставить его на нашу нелегальную явочную квартиру в районе Петах-Тиквы. Явочная квартира находилась неподалеку от того дома, где я поселился несколько позднее. Этот план, комбинация отчаянной смелости и политической наивности, должен был быть претворен в жизнь группой ”Ам Лохем” группа молодых офицеров Хаганы, сотрудничавших с группами Иргуна. По ряду причин план этот не был реализован.

Летом 1944 года, после отмены комендантского часа, мы решили рассмотреть два способа осуществления ’’Плана Макмайкла”. Согласно первому, мы намечали проникнуть в резиденцию Верховного главнокомандующего и взорвать то крыло здания, в котором проживал человек, ответственный за гибель ’’Струмы”.

По второму – намечалось совершить налет на резиденцию Макмайкла, захватить ее, и, если окажется возможным, взять Макмайкла и его персонал заложниками, одновременно объявив конец британского правления в Палестине. Оба плана вызвали яростные прения. Тем временем был сделан ряд существенных приготовлений, почва была прозондирована, был решен вопрос о базах, путях исполнения плана. Однако, наша разведка выяснила, что после наших первых операций, резиденция Верховного главнокомандующего была оснащена всевозможными защитными приспособлениями. Мы рассчитали, что при существующих условиях придется бросить на выполнение операции почти все имеющиеся в нашем распоряжении людские резервы. Поэтому мы пересмотрели план. В конечном счете мы пришли к заключению, что не должны ставить на карту все или почти все, даже если эта операция и имела бы такой мощный политический резонанс. Во всяком случае, мы не отказались от обоих планов, но отложили их выполнение на неопределенное время, предполагая собраться с силами.

Тем временем мы перенесли наше внимание на Рамаллу, где находилась центральная радиовещательная станция британцев. Наши ребята должны были совершить налет на радиостанцию, прекратить передачи официальной ’’палестинской” программы и выступить с обращением к еврейскому народу и ко всему прогрессивному человечеству, требуя спасения еврейства Европы и освобождения нашей страны от ярма британского мандата.

В те дни выполнение подобного плана требовало значительных усилий. Неподалеку от радиостанции находился полицейский участок, превращенный в целую крепость. Все вокруг было заселено арабами, и еврейские поселения находились далеко. Как всегда, нам не хватало средств передвижения. Три дня и три ночи мы прождали понапрасну в штаб-квартире Иргуна, ожидая обращения захваченной нашими ребятами радиостанции. Дважды попытки членов Иргуна достать необходимый транспорт провалились. На третью ночь, обеспечив необходимое количество транспортных средств, ударное соединение Иргуна добралось, наконец, до радиостанции и захватило ее под самым носом британской полиции. Полиция беспомощно металась по Рамалле, стреляя в воздух в ожидании подкрепления.

Впервые с начала восстания наши ребята ввели в действие самодельные мортиры. Арабы Рамаллы передавали затем из уст в уста, что ’’террористы”, якобы, использовали тяжелую артиллерию. Полиция предпочла отсиживаться в железобетонных дзотах. В самом здании радиостанции Авитагар, один из наших самых отважных офицеров, подбросил свой револьвер в несколько раз в воздух, и, ловко поймав его, направил на ошеломленных британских и арабских служащих. Было сказано, что им не причинят никакого вреда, если они помогут нашим людям послать в эфир подготовленную радиопередачу. Однако вскоре выяснилось, что, собственно, радиостудии в Рамалле не было, поэтому передача не могла пойти в эфир. Радиостудии находились в Иерусалиме.

После операции в Рамалле, мы снова обсудили несколько планов нападения на резиденцию Верховного главнокомандующего британскими войсками в Палестине. Однако, стремительный ход событий снова помешал их претворению в жизнь. Сэр Макмайкл был отстранен от занимаемой должности. Непосредственно перед его отъездом из Палестины группа Штерна совершила неудачную попытку покушения на его жизнь. Подобно многим офицерам и высокопоставленным лицам, чья миссия потерпела провал в Эрец Исраэль, Макмайкл был переведен в Малайю. На наших складах в Петах-Тикве осталась масса вещей, тщательно приготовленных к приему сэра Макмайкла. Среди этих вещей были превосходные льняные простыни, а так как эти простыни не имели чести послужить сэру Макмайклу, то они мне достались ”по наследству”. Могу засвидетельствовать, что простыни были действительно превосходны. Матрас же не имевший особой истории не блистал с точки зрения качества.

Глава VIII. ЧЕЛОВЕК СО МНОЖЕСТВОМ ИМЕН

Прошло некоторое время. Я оставил простыни сэра Макмайкла и переехал из Махне Иегуда вместе с женой и маленьким сыном в небольшой дом в квартале Хассидова. Вместе с местожительством я поменял и имя. Теперь я стал называться Израилем Гальпериным.

Квартал Хассидова представлял собой ряд низких домиков по дороге в Кфар-Сыркин близ Лода. Этот рабочий пригород, подчинявшийся муниципалитету Петах-Тиквы, был построен прямо против известной арабской деревни Фейджа. В 1944-45 годах в домах квартала Хассидова часто не было воды и электричества. Все кругом утопало в зелени; зеленели ухоженные поля, цвели сады, леса и апельсиновые рощи. Сторонний наблюдатель несомненно предположил бы, что именно из-за эдакой тенистости мы избрали квартал Хассидова нашей штаб-квартирой. Это было не так, набрели мы на это место почти случайно. Жизнь здесь была относительно дешевой. Кроме того, мы надеялись, что британским властям не придет в голову, что ’’главный террорист” осмелится поселиться в местности, где все знали своих соседей. Мы не ошиблись.

Почти год я прожил в этом маленьком пригороде среди молчаливых друзей и наших энергичных, крикливых противников. Один из жителей квартала Хассидова все же знал, кто я такой. Он узнал меня сразу же, как только я появился на песчаных дюнах, начинавшихся сразу же за домами. Но он не сказал ничего. Мои хозяева, следует им отдать должное, были молчаливы. Остальные наши соседи даже и не подозревали, кто я такой. Все было естественным и обычным. Соседям сказали, что семья Гальпериных – беженцы из Польши и что она не смогла найти подходящего жилья в городе. И правда, глава семьи не ходил на работу каждый день, но нашел подходящее объяснение своему ничегонеделанью. Мы сказали соседям, что сводили концы с концами лишь благодаря помощи организации беженцев. Кроме того, я, как знали мои соседи, готовился к палестинскому экзамену по юриспруденции – отсюда и мое почти постоянное времяпровождение дома за закрытыми ставнями. Мой хозяин, господин Малкиели предположил, что я был чем-то вроде адвоката. Малкиели был активным членом Иргуна и лично знал Яакова Меридора, который был его региональным командующим. Кроме того, Малкиели был знаком с Эйтаном, Даниелем и Вениамином. Он видел всех этих офицеров Иргуна у себя в доме, ибо они часто приходили к ’’таинственному постояльцу”, т.е. ко мне. Однако, пытаясь выяснить причину и цель столь частых посещений активных членов Иргуна своего скромного жильца, он решил, что все они приходили ко мне как к адвокату за советом в связи с процессом борцов подполья. Казалось, я произвел на господина Малкиели впечатление эдакого книжного червя. Позднее он, конечно, узнал всю правду, но, несмотря на смертельную опасность, которой он подвергал свою жизнь, Малкиели, не колеблясь, разрешил мне и впредь оставаться у себя в доме. Малкиели не раз оказывал мне ряд дружеских услуг, но я не думаю, чтобы он когда-либо изменил свое мнение о внешности своего жильца.

Вскоре мы были на дружеской ноге не только с милейшим Мал-киели, но и со всеми нашими соседями, которые понятия не имели о моей деятельности. Мой подросший сынишка, бывало, не раз играл в шумные игры с соседскими ребятами. Мы ходили в гости к соседям, соседи ходили в гости к нам. В нашей комнате было множество увесистых внушительных фолиантов по праву, которые были так же невинны на вид, как и весь дом. Неудивительно поэтому, что я приобрел широкую известность в квартале Хассидова в качестве адвоката. Я чуть было не получил мой первый в жизни ’’адвокатский гонорар”. Один из жителей квартала Хассидова разругался с муниципалитетом Петах-Тиквы по поводу небольшого строеньица, возведенного без разрешения отдела здравоохранения местного муниципалитета. Сосед попросил меня написать вежливое, но решительное письмо, которое ’’образумило бы” членов муниципалитета. Конечно, я не мог отказать ему. Письмо это далось мне с большим трудом; дело было не в содержании, а в почерке. Мой почерк не очень-то разборчив. Правда, секретарь муниципалитета Петах-Тиквы —Ло-Рухама, наш секретарь, которая умела не только хранить тайны, но и разбирать мой почерк. Но я понимал, что секретарь муниципалитета Петах-Тиквы, от чьей доброй воли зависела моя судьба в квартале Хассидова, не обязан был сидеть и разбирать мои иероглифы. Поэтому я пытался писать большими круглыми буквами. Но что было еще труднее, так это объяснить моему ’’клиенту”, видевшему сколько усилий я вкладываю в письмо, что я это делаю по-соседски и не ожидаю никакой мзды за это.

В крошечной кухонке при свете небольшой лампы или свечи мы проводили встречи верховного командования Иргуна, принимали важные решения и планировали ход боевых операций. Друзья, часто посещавшие семью Гальпериных, не вызывали подозрений. Изредка они выручали синагогального служку квартала Хассидова, ибо когда в квартале не было миньяна, то в небольшой синагоге собирались наши ребята. Иногда в субботу мы выходили на прогулку в поля и апельсиновые рощи. Вот так, гуляя, мы проводили очередное ’’заседание”, принимая подчас важные решения. Изредка нам шел навстречу пастух-араб со своей отарой овец и приветствовал нас. Иногда рядом с нами гоняли мяч еврейские ребятишки. Никто не мог и подумать, что эти, такие невинные на вид гуляющие, разыскиваются британской службой безопасности и полицией по всей Палестине.

Мне припоминается также небольшая синагога, которая была прямо против моего дома. В этой синагоге, которую мы посещали по субботам и праздникам, я получил новую подпольную кличку – Израиль. В первую же субботу после нашего приезда в квартал Хассидова меня как нового прихожанина вызвали читать Тору.

Седобородый синагогальный служка спросил, как величать меня по имени и как звали моего отца. Я боялся назвать мое имя, которое в комбинации с именем моего отца могло кому-то что-то напомнить. Я сказал неуверенно: ’’Израиль, сын Зеэва-Дова”. Я назвался Израилем вероятно потому, что был искренне привязан к моему близкому другу Израилю Эпштейну. С тех пор и до самого конца восстания меня всегда называли именем Израиль. Я должен просить прощения у Всевышнего за то, что скрыл свое настоящее имя даже в синагоге, но надеюсь, Он простит мне, ибо понимает, в каких обстоятельствах я находился.

’’Именно в квартале Хассидова мы пережили первую большую облаву, проводимую по всей стране британской военной полицией при помощи целых соединений оккупационной армии. Пятого сентября 1944 года Петах-Тиква была окружена усиленными нарядами военной полиции и солдат. Петах-Тиква обладала особо притягательной силой для британского командования, которое частенько говорило: ’’Проклятая Петах-Тиква кишмя кишит террористами”.

Впрочем, они не были так уже неправы. Петах-Тиква была местом, где жили люди искренне привязанные к древней земле Палестины. Жители Петах-Тиквы не раз оказывали услуги подполью. Члены Иргуна часто скрывались в апельсиновых рощах, окружавших Петах-Тикву. Британские солдаты не осмеливались даже приближаться к этим апельсиновым рощам. Зеленые поля, эвкалиптовые и апельсиновые рощи Петах-Тиквы могли рассказать множество любопытных историй о тайниках с оружием, секретных подготовительных курсах молодого бойца, секретных совещаниях и явках. Рощи держали вверенные им тайны в секрете так же, как и беспокойная и вольнолюбивая молодежь Петах-Тиквы, которая часто наставляла себе шишки, но вновь и вновь обретала уверенность и свободу действий. Дважды британское командование почти преуспело, не без помощи еврейских осведомителей, в ликвидации местного отделения Иргуна. Однако каждый раз наши ряды пополнялись свежими силами, и мы выходили из испытаний еще более многочисленными, чем были до ’’ликвидации”. Петах-Тиква была и в самом деле ’’полна террористами”.

На рассвете того злополучного дня британские власти решились, наконец, начать облаву. Петах-Тиква была окружена со всех сторон. Был введен комендантский час. По улицам ездили машины с солдатами, вещавшими в громкоговорители: ’’Комендантский час! Комендантский час! Оставайтесь в своих домах! Каждый, кто выйдет на улицу, рискует жизнью!”

Каждый дом в Петах-Тикве был обыскан. Каждый житель был допрошен. Такая большая облава была проведена впервые. Солдаты и полицейские желали друг другу: ’’Счастливой охоты!”

На рассвете того дня сосед, бывший ”в курсе дел”, разбудил меня и сообщил, что происходит. Естественно, он был обеспокоен. Его сообщения были далеко не ободряющими.

”Я попытался добраться до центра Петах-Тиквы, – сказал он мне, – но патруль отправил меня назад в квартал Хассидова. Везде полно англичан. Никто не смеет ни войти, ни выйти из домов. Еще немного и они будут здесь. Я думаю, что лучше всего будет, если вы попытаетесь ускользнуть из Петах-Тиквы через апельсиновые рощи”.

Я отказался. Даниель, который провел ночь у меня в доме, согласился, точнее признал, что не было никакого смысла бежать через апельсиновые рощи. Мы могли попасть в руки врага. Лучше было ждать беды на месте, чем повстречаться с ней на полпути. Положение было серьезное. Мы все же рассчитывали на несогласованность действий военных и полиции, и, не имея другого выбора, на везение. Мы остались на месте: Даниель в своей комнате, я в своей. Мы хотели, чтобы соседи наши видели, что нас вообще не беспокоит близость полиции, поэтому мы и уселись на лавке у дома. Перед нами разворачивался интересный спектакль. На главной дороге, всего лишь в двухстах метрах от квартала Хассидова, двигались британские танки и бронемашины. Еврейский полицейский, служивший несколько лет назад в квартале Хассидова, подбежал к нам и утешил нас, что после этой большой облавы уже долго не будет обысков. Его заверения не очень на нас подействовали, и наши лица не выглядели особенно воодушевленными.

Наша соседка, госпожа Зигель, мать Рахель и Мики, моих любимиц в квартале мой трехлетний сын представлял большую опасность для чувств двухлетней Мики, проявляла признаки беспокойства. Моя жена пыталась успокоить ее, но напрасно. В конце концов, почувствовав в ’’госпоже Гальпериной” истинного друга госпожа Зигель очень подружилась с моей женой, она призналась: ’’Конечно, вам хорошо, госпожа Гальперина, вам нечего беспокоиться, а у меня в доме есть армейское одеяло. Что я буду делать? Господи, что же мне делать, что мне делать?” – разрыдалась госпожа Зигель.

Госпожа Зигель могла не волноваться. Мы напрасно прождали весь день полицию и солдат. Они тщательно обыскали Петах-Тикву, минуя почему-то квартал Хассидова. Так прошло все утро и полдень. К полудню был отменен комендантский час. Даниель, не сказав даже и до свидания господину Гальперину, с которым был ’’едва знаком”, отправился на работу. Мы облегченно вздохнули. Опасность миновала.

Облава вызвала множество слухов. Наши товарищи, сильно встревоженные, ломали себе головы в поисках путей нашего спасения, но Петах-Тиква была окружена, и они не могли ничего предпринять. После всего что произошло, среди жителей Петах-Тиквы распространился слух Петах-Тикве хотелось верить в неуязвимость Иргуна, что соединение наших солдат совершило вылазку в расположение войск противника и контрабандой вывело своих товарищей из окружения. Это была одна из многих легенд о нас; были также легенды, повествовавшие о моей встрече с генералом Баркером и о моем русском происхождении.

В мировой печати появились сообщения о моей встрече с Верховным главнокомандующим британских войск в Эрец Исраэль. Вероятно, подоплекой легенды стало предложение, сделанное офицером генерального штаба Баркера, чтобы мы встретились и поговорили как ’’враг с врагом”. Сотрудник разведки Хаганы в Иерусалиме, состоявший в контакте с представителями генерального штаба британских войск, передал это предложение командиру Хаганы Моше Сне. Моше Сне, в свою очередь, сообщил об этом мне на одной из наших регулярных встреч в годы кратковременного сотрудничества Хаганы и Иргун Цваи Леуми в общем движении сопротивления. Конечно, я отверг это предложение. Я согласился встретиться с Верховным главнокомандующим британских войск в Палестине как ’’враг с врагом”, но предпочитал языку переговоров язык сражений. Несмотря на это, я вскоре прочел в газетах, что я встретился в обстановке чрезвычайной секретности не просто с представителем Баркера, а с самим Баркером.

Глава IX. ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНА – НИКОГДА!

С падением британского мандата в Палестине, как ни странно, не произошло никакой внутренней борьбы за власть. Это было историческим достижением, хотя на первый взгляд это кажется естественным. История учит нас, что за большинством освободительных войн следует кровопролитная гражданская война. Так было всегда. В наши дни этот непререкаемый закон истории подтвердил Махатма Ганди, апостол мирной революции, ставший ее жертвой.

Нельзя сказать, что наше восстание не создало всех предпосылок для гражданской войны. Наоборот, здесь, в Палестине, столкновение внутренних сил казалось более неизбежным, чем при других, более успешных восстаниях. Наша революция произошла не в результате чьих-то приказов свыше. Наша борьба началась не по инструкциям официального руководства ишува; можно сказать даже, что восстание поднялось против воли вышеупомянутого руководства. Оно продолжалось не только без их согласия, но наперекор их запрету.

Британские официальные лица предсказывали, что с их уходом в Палестине вспыхнет ожесточенная война между арабами и евреями. Они были правы. Они также предсказывали, что с их уходом из страны, начнется гражданская война среди самих евреев, но они ошиблись.

Два фактора спасли еврейское население Палестины от катастрофы гражданской войны. Во-первых, мы не внушали бойцам Иргуна ненавидеть наших политических противников. Односторонняя вражда, естественно, представляет угрозу национальному единству. Подоплекой же гражданской войны почти наверняка явлеяется взаимная вражда. Где бы мы не видели проявления яростной вражды к нам, мы лишь искренне сожалели об этом.

Во-вторых, мы боролись в подполье за установление еврейской власти – нам было безразлично, какой. Наши противники не могли поверить нам. Они полагали, или по крайней мере говорили, что борьба ’’смутьянов” не представляет собой ничего, кроме борьбы за власть. Вот в этом-то и коренилась их ошибка. История религий и наций учит, что недовольство, возможно, не приведет к революции, но революция невозможна без недовольства существующим положением. Революция не является лишь переходом из одного государственного состояния в другое. Революция – это не то, за что голосуют: революция не является результатом резолюции, выдвинутой по окончании общих дебатов. Штурм Бастилии предшествовал Декларации прав человека; ’’Бостонское чаепитие” предшествовало биллю о правах. Революция всегда происходит либо спонтанно, либо вообще не происходит. Революция не подчиняется дисциплине. По существу, ’’смутьянство” и революция едины.

Мы восстали, ибо этого требовало наше положение. Мы взбунтовались, дабы бороться за освобождение нашего народа, а не за то, чтобы управлять им. Стремление к власти не является чем-то противоестественным. Наоборот, это вполне здоровая страсть. Борющееся подполье по самой своей сути имеет право стремиться к власти; это стремление может на деле усилить борьбу против агрессора. Некоторые члены нашего подполья полагали, что отсутствие в Иргун Цваи Леуми стремления к власти является ошибкой. Мне не хочется здесь, однако, анализировать события и факты; я хочу лишь констатировать их. Будь то хорошо или плохо, справедливо или ошибочно, фактом остается то, что в ходе нашей подпольной борьбы мы не думали о власти и не стремились к ней. В душе мы были согласны, что с победой восстания и ликвидацией иностранного засилия править страной будет наше официальное руководство.

Вопрос о том, кто в конечном счете будет править государством, за чье основание мы боролись и шли на жертвы, был для нас не столь уж важен. Главное заключалось в создании государства; мы должны были быть полноправной нацией, ’’свободной нацией в своей стране”. Мы стремились открыть тысячелетиями запертые ворота и впустить в них спасенных узников; мы не должны падать духом и нас не могут унижать чужеземные правители, мы должны дышать воздухом свободы, которого жаждали наши легкие в течение двух тысяч лет рассеяния. Невозможно сказать, смогли или не смогли бы мы обрести власть, если бы мы стремились к ней. Ясно лишь одно: если бы мы стремились к власти, то сражались бы за нее до конца. Мы стремились, однако, лишь к ликвидации иностранного правления; мы боролись за это и достигли того, к чему стремились.

Если это было бы иначе, то в Эрец Исраэль возникли бы два противоположных, враждебных друг другу, лагеря. Нельзя утверждать, что именно война с арабами предотвратила гражданскую войну. Тот, кто стремится к власти, использует любой предлог и любую возможность извне, чтобы навязать кому-то свою волю у себя дома. Правда заключается в том, что мы боролись плечом к плечу против арабских агрессоров, ибо лагерь повстанцев не стремился к захвату власти. Мы не испытывали ненависти к нашим собратьям в другом лагере.

Не следует забывать, что это было восстание бунтовщиков и в течение почти всего этого времени руководство Еврейского агентства не хотело этого восстания.

Американский президент Гарри Трумэн как-то сказал, что он непременно бы стал членом ’’террористической” подпольной организации, если бы он находился в Эрец Исраэль во время правления британцев. Если бы он поступил подобным образом, то официальное руководство Палестины выдало бы его в руки британских властей, ибо руководство Ишува не хотело ’’смутьянов”, хоть бы они были и президентом Трумэном. Быть может они не верили в перспективы восстания. Быть может, они опасались повстанцев. Может быть, они полагали, что мы были аморальными людьми.

Как бы там ни было, фактом остается то, что официальное сионистское руководство всеми силами стремилось остановить нашу борьбу немедленно после того, как мы ее начали. Сначала они пытались уговорить нас. Когда уговоры не достигли цели, начались угрозы. ’’Подвиги”, последовавшие за угрозами, могли определенно привести к гражданской войне, если бы мы не держались твердого убеждения, что самым большим злом для будущего нашего народа был бы внутренний конфликт.

Первые попытки уговорить нас начались в середине лета 1944 года. В то время я должен был встретиться с Давидом Бен-Гурионом*.

* Давид Бен-Гурион родился в царской Польше и прибыл в Палестину тогда провинция Оттоманской империи в ранней юности. Убежденный социалист, он приобрел большой вес и авторитет в партии Труда Эрец Исраэль МАПАЙ. Давид Бен-Гурион был долгие годы председателем исполнительного комитета сионистской организации. После ухода англичан, Давид Бен-Гурион стал первым премьер-министром Израиля.

Обе стороны проявляли крайнюю заинтересованность в подобной встрече. Говоря ’’обе стороны”, я не имею в виду Давида Бен-Гуриона и меня лично, а моих и его сторонников.

Мои друзья высказались за то, чтобы я встретился с Давидом Бен-Гурионом. Я принял их предложение. Мы готовили наши первые боевые операции и собирались расширить поле деятельности. Давид Бен-Гурион, со своей стороны, был в апогее своего ’’экстремизма”. Он был целиком занят ’’Балтимором”. Это слово теперь уже почти забыто. И правильно. ’’Балтимор” – это название американского отеля, в котором Давид Бен-Гурион заявил, что целью борьбы еврейского народа является еврейское государство во всей Эрец Исраэль под Эрец Исраэль Давид Бен-Гурион, конечно, имел в виду западную часть Эрец Исраэль. Это название быстро переродилось в термин ’’раздел Палестины”. Отель ’’Балтимор” все еще существует, но учение, которому отель дал свое название, вскоре исчезло.

В 1944 году это было ’’новое учение”. Что касается его смысла, то он и вовсе не был нов. До Давида Бен-Гуриона был Зеэв Жаботинский, придерживавшийся концепции создания еврейского государства, которое включало бы в себя восточную часть Эрец Исраэль. До Жаботинского был Теодор Герцль, чья идея о государстве была сдана в архив сионистскими лидерами четверть века тому назад*.

* Даже еще в 1943 году доктор Хаим Вейцман, президент Всемирной сионистской организации, писал о книге Герцля ’’Еврейское государство”: ”... эти невероятно наивные, совершенно ненужные, тщательно разработанные планы организации иммиграции из Диаспоры и учреждения законов и даже обычаев будущего государства...”.

Новизна заключалась в самом проповеднике: Давид Бен-Гурион требовал создания еврейского государства! Ведь именно он, всего лишь несколько лет назад, пытался убедить комиссию Пиля, что евреи нуждались и требовали не еврейского государства, как такового, а так называемого ’’национального очага”. Правда, Давид Бен-Гурион дал свою собственную небезуспешную интерпретацию этого понятия. Однако вся беда состояла в том, что те, с кем он имел дело и перед кем развивал свою идею, были гораздо большими специалистами в искусстве интерпретации.

В сороковых годах Бен-Гурион отмежевался от всех своих ’’историко-философских” интерпретаций и начал говорить на языке, который каждый мог понять: еврейское государство. Говорят, что это произошло под влияньем Берла Кацнельсона. Возможно. Мне кажется, что в действительности же Бен-Гурион, не сознавая этого, находился под большим влиянием своих встреч с Владимиром Жаботинским в тридцатых годах. И уж, конечно, большое влияние на него оказало массовое уничтожение нацистскими извергами европейского еврейства. Можно сказать, что Бен-Гурион как бы заново родился. Бен-Гурион вышел на арену с ’’балтиморским лозунгом”. Он выступил с рядом речей, воинственных по содержанию и резких по тону, направленный ’’против угнетателей”.

Мы были восхищены происшедшими с Бен-Гурионом переменами и не таили зла на него. Ведь сам Жаботинский всегда учил нас сопротивляться, как он выражался, ’’черной памяти”. Он бывало говорил: ’’Любой человек может ошибиться или сказать глупость. Не позволяйте этому осесть в вашей памяти. И если все то хорошее, что есть в человеке, требует вашего внимания или участия, не позволяйте вашей памяти быть ’черной’. Забудьте все, что надо забыть и дайте ему вашу руку”.