Текст книги "Восстание"

Автор книги: Менахем Бегин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 27 страниц)

И это было абсолютной правдой. Наши глаза были действительно широко открыты и видели страдания нашего народа, мощь противника, жизненную необходимость нашей борьбы и опасности, грозившие из-за каждого угла.

День и ночь мы внушали нашим офицерам и приказывали им в свою очередь внушать своим подчиненным, что двумя главными врагами конспирации и секретности являются любопытство и хвастовство. Эти черты человеческого характера истинный конспиратор и разведчик должен предать анафеме. Единым правилом должно быть: ”Не спрашивай и не болтай”. То, что следует знать, должны знать только те, кто обязан это знать. Если это правило не принять за принцип, то подполье ожидает разгром.

Английская разведка настроила множество ушей-локаторов на волну нашего подполья. Они ничего не услышали. Мы окружили себя глухой стеной молчания. В стене, как и в любом другом монолите, под влиянием окружающей среды, появились трещины, но их было ничтожно мало. Британская разведка никогда так и не сумела пробраться к святая святых подполья – Генеральному штабу Иргуна.

Омерзительная тень провокатора, агента-информатора секретной полиции или разведывательной службы, который преднамеренно втирается в ряды повстанцев, чтобы выудить секреты подполья, или предателя, который из тех или иных соображений покидает своих бывших товарищей по оружию и переходит в стан врага, появлялась время от времени и над нашим подпольем. Британская разведка предпринимала все, что было в ее силах, чтобы насадить среди нашего руководства или среди рядового состава платных информаторов и провокаторов. За все годы восстания мне известны лишь три случая предательства в наших рядах. Вражеская разведка никогда, подчеркиваю, никогда не преуспела в сборе разведывательной информации от своих собственных агентов, которых немедленно после их засылки в подполье выводили на чистую воду. Сикрет Интеллидженс Сервис так никогда и не удалось что крайне важно! заполучить агентов в руководстве нашей организации.

Наша разведка работала не щадя ни сил, ни здоровья, энергично, преданно, квалифицированно. Анонимные благожелатели и осведомители Иргуна многие из них находились на службе в еврейской полиции британского военного командования в Палестине смогли проникнуть в стан врага без того, чтобы позволить врагу втесаться в наши ряды. Соответственно, нам было всегда известно заблаговременно, как намеревалось поступить британское командование. Борьба была подпольной в самом буквальном смысле этого слова. Внешний мир видел лишь наружную, надводную сторону борьбы. Удары Иргуна задумывались в подполье, но их претворение в жизнь всегда было на виду, на поверхности событий. Мы часто встречались лицом к лицу с вооруженным до зубов врагом. Но мир не видел скрытую для постороннего глаза схватку умов.

Перед англичанами во всей своей остроте стала проблема расчленения наших рядов с целью уничтожить Иргун. Ухищрения Сикрет Интеллидженс Сервис сталкивались с силой еврейского ума. Хитрость и коварство британской разведки потерпели поражение в сражении с еврейским разумом.

Мы попали в тяжелое положение на начальных этапах восстания вследствие предательства Симона Цорроса. Нам стало известно, что кто-то среди нас или связанный с нами выдает информацию врагу. Я уже писал об аресте Эстер Разиель и ее мужа, а также об обнаружении и захвате радиопередатчика Иргуна в их доме. Волна арестов по всей стране, последовавшая за арестом Эстер Разиель и ее мужа нисколько не удивила нас. Арестовывались люди, широко известные своими взглядами. Впрочем, они даже и не делали попытки скрыться от британских властей. Больше всего поразило нас, что англичане обнаружили радиопередатчик Иргуна на квартире Разиелей без особых затруднений и длительных поисков. Кроме того, у нас даже не было времени вывезти радиопередатчик в более безопасное место. ’’Поэтому, – заключили мы, – арест Эстер и ее мужа является результатом деятельности провокаторов”. Мы начали тщательно следить за Иудой, продавшим Иргун за тридцать сребренников. Через некоторое время следы привели нас к Симону Цорросу.

Прежде чем я расскажу о Цорросе, я должен упомянуть о том впечатлении, которое произвели массовые аресты не столько на население Ишува, сколько на само подполье. Так как восстание находилось лишь на начальном этапе развития, шок от первого удара оказался потрясающим. Я не находил себе места. Работа валилась у меня из рук. Я постоянно ловил себя на том, что думаю об обездоленных семьях, особенно о тех, где были дети.

На нас начали оказывать давление. Все просили нас предпринять все возможное и невозможное для того, чтобы обезопасить и освободить всех арестованных и особенно Эстер Разиель. С давлением пришли разброд и шатание в наших рядах. Неужели мы имели право заставить наших бойцов и их семьи страдать? Было ли у нас право подвергать опасности их свободу и жизнь? Могли ли мы быть уверены, что наша борьба принесет желанные плоды? Кто никогда не представал перед страшным судом совести, тот никогда не поймет весь ужас таких мук.

Мои друзья, как могли, помогали мне. Они говорили вслух то, что нашептывал мне мой внутренний голос: ’’Разве не все мы готовы пожертвовать ради торжества правого дела своей свободной жизнью?” Мои друзья говорили: ”А не станут ли те, кто остался на свободе, узниками британских тюрем и лагерей? А не окажемся ли все мы заключенными за колючей проволокой? Где же выход?”

Эта внутренняя борьба, которая началась в первые годы восстания, закончилась лишь с нашим выходом из подполья. И это было естественно. Мы не нуждались в легендах о ’’людях со стальными сердцами”. Где нет душевных мук, господствует черствость. Атрофия естественных человеческих чувств не является доказательством сильного характера, хотя внутренний конфликт разгорался с новой силой с каждой новой жертвой. Мы не подчинились давлению. Мы отказались от попыток освободить узников. Мы говорили нашим друзьям: ”Мы наймем адвоката. Мы будем помогать оставшимся на свободе семьям по мере наших сил и возможностей. Однако мы не пойдем с официальными или полуофициальными прошениями к врагу. Мы не сделаем никакой попытки освободить даже Эстер. Не будет никаких переговоров или сделок с англичанами об освобождении заключенных. Нет войны без страданий, нет восстания без арестованных, нет победы без жертв. Мы должны справиться с испытаниями. В противном случае, враг найдет нашу ахиллесову пяту и окажет на нас еще большее давление, постараясь купить нас, соблазнить, подчинить своей воле и деморализовать”.

Мы не отступали от этого принципа. В ходе восстания из наших рядов, в результате облав и арестов, были вырваны сотни и тысячи лучших бойцов. Однако мы никогда не испытывали позора дня ”29 июня”* или его последствий...

*8 мая 1946 года британские власти арестовали целый ряд руководителей организации Ишува и Еврейского Агентства, а также группу других официальных лиц, которые, в конечном итоге, выкупили свое освобождение, дав обещание отвести силы Хаганы от активного участия в борьбе еврейского народа.

Как и в любом подполье, в наших рядах оказался предатель. Цоррос фактически никогда не был членом Иргуна. Некоторое время он работал в денежном фонде, из которого Иргун получал финансовую помощь. Это-то и свело Цорроса со многими бойцами Иргуна. Трудно сказать точно, когда Цоррос установил контакты с британской разведкой и стал ее платным осведомителем. Цоррос был отчаянным игроком. Он был всегда стеснен в средствах, и кажется, вдобавок ко всему, был трусоват. Начав однажды скольжение по наклонной плоскости, он продолжал все дальше и дальше катиться в пропасть. Когда он передал Сикрет Интеллидженс Сервис координаты местонахождения радиопередатчика Иргуна, он был уже в крепких тисках разведки. Несколькими неделями позже Симон Цоррос передал главе еврейского департамента британской разведки Катлингу список имен, описание внешности и адресов многих людей. Среди других в списке оказалось и имя Якова Меридора.

Получив список активных бойцов Иргуна, Катлинг пребывал в приподнятом настроении. Он был уверен, что ликвидировал Иргун. Катлинг написал обстоятельный доклад и передал его своему начальству в Иерусалиме, Каире и Лондоне. Хваленая британская разведка потирала руки. Перед их внутренним взором представал дождь отличий и наград, сыпавшихся, как из рога изобилия. Им и невдомек было, что копия этого списка уже попала в наши руки. Англичане и понятия не имели, что мы знали абсолютно все, что они знали о нас. Мы тщательно исследовали список. Мы приняли на вооружение новую систему безопасности. Нам нанесли жестокий удар, но мы вскоре оправились. Катлингу пришлось убедиться, что его радость и ликование были преждевременными. Вышестоящее руководство в Лондоне было разочаровано.

Тем временем мы судили и рядили, как же поступить с предателем. Мои товарищи требовали казни, и это было справедливо как по законам военного времени, так и по суровому закону подполья. У подполья нет тюрем и лагерей, где могли бы содержаться наши враги. Как бы там ни было, я выступил против казни Цорроса, ибо опасался непоправимой ошибки. Я потребовал доказательств, так как не мог поверить, что еврей может так низко пасть. Я ошибся. Время показало мою неправоту, и я признал свою ошибку.

2

Шаблонное мышление не раз заводило англичан в тупик. Провокаторы Сикрет Интеллидженс Сервис так и не смогли проникнуть в ядро Иргуна. До некоторой степени англичане стали жертвой собственной лживой пропаганды. Англичане старались представить нас в глазах остального мира ’’террористами” и изуверами. В нашем иерусалимском штабе англичане при обыске отыскали две мои фотографии. Одна из них была действительно похожа на меня. Другая, моментальный снимок, снятый у базарного фотографа, красовалась на моей солдатской книжке. Она напоминала меня весьма отдаленно.

И все же, когда англичане натравили на меня целую свору детективов и ищеек, истратив на мою поимку тысячи фунтов стерлингов, они избрали для распространения мою вторую фотографию. Почему? А потому, что первая фотография напоминала, как бы она ни была плоха, хоть немного человеческое лицо. Так как это была моя фотография, она не была изображением Аполлона, но и не вызывала резко отрицательного отношения ко мне у тех, кто ее видел. Первая фотография изображала заурядную личность, но вторая... она почти подтверждала дарвиновскую теорию о происхождении человека. С нее взирала физиономия уголовника. ’’Физиономистика” – это наука для невежд. Я как-то слышал об эксперименте, проведенном в США. Человеку, который мог ’’читать по лицам” показали несколько десятков фотографий. Он тщательно исследовал их, рассматривая то под лупой, то просто на глаз, и избрал из общего числа определенные ’’типы преступников”. В конечном счете ’’преступники”, которых он отобрал, оказались всемирно известными актерами, актрисами, писателями, профессорами, изобретателями, в то время как настоящие убийцы и воры были отнесены к разряду ’’сугубо положительных” типов. Однако британские эксперты, даже если они и слышали об американском эксперименте, руководствовались лишь своим неведением и невежеством. Фотографии ’’террориста”, которые они распространяли по всей Палестине, были действительно отвратительны и наводили ужас на тех, кто их видел. Вот уж поистине уголовник! Когда английская ежедневная газета, выходившая в Каире под названием ”Мидл Ист Мейл”, опубликовала на своих страницах мою другую фотографию, изображающую меня стоящим у колыбели моего сына, держа в руках игрушечного тряпичного слона, ее редактор был подвергнут служебному взысканию. Правда, эта фотография была тоже весьма далека от оригинала, но бедняге-редактору вменили в вину то, что он поместил мою фотографию с ребенком. Подобная фотография могла вызвать сочувствие у сердобольных читателей.

Британское правительство, желая причинить вред Иргуну, сделало нам одолжение. Фотографии ’’террористов” имели одно превосходное качество: они ни в коей мере не напоминали оригиналы. Тысячи копий моей фотографии были распространены по всем полицейским участкам Палестины. И все же я преспокойно ходил по улицам Тель-Авива средь бела дня без какого-либо камуфляжа. Бедные английские ищейки так и не получили награду, обещанную военным командованием за мою голову. Само собой разумеется, нельзя сказать, что они ее не хотели...

Однако самым плачевным оказалось то, что из-за предполагаемого сходства со мной многие люди имели массу неприятностей. Все это, конечно, из-за моей фотографии. Иегошефет, один из наших самых способных офицеров, был как-то арестован в Иерусалиме по обвинению в незаконном ношении оружия. К моему сожалению, между нами нет ни малейшего сходства. Я сомневаюсь, чтобы моя злополучная фотография могла хоть немного напомнить британским полицейским довольно привлекательные черты Иегошефета. Несмотря на это, некоторые особо ретивые полицейские усмотрели между нами определенное сходство. Причем подозрение возникло у англичан в самом разгаре судебного процесса Иегошефета. Как только было решено, что разыскиваемый преступник Менахем Бегин и Иегошефет являются ’’одним и тем же лицом”, зал заседания суда превратился в пчелиный улей. Охрана была вначале удвоена, затем утроена и в конце концов учетверена. В суд были срочно доставлены ведущие палестинские сыщики. Они тщательно сличали физиономию преступника, изображенную на фотографии, с имевшимся в наличии ’’оригиналом”. Вскоре должно было быть опубликовано ’’чрезвычайное сообщение” о поимке ’’террориста номер один” то есть меня. Сердце каждого британского военнослужащего должно было возликовать. К сожалению, а может быть, и к счастью, среди англичан нашлась одна трезвая личность, которая изрекла: ’’Нет, это не тот ублюдок”.

Мой друг Аарон, один из наших лучших офицеров-разведчиков, попал в более серьезную переделку. Следует заметить, что он тоже не напоминал ни меня, ни мою фотографию. Аарон немало страдал от двух своих ’’недостатков”: он был худощав и носил большие круглые очки в толстой роговой оправе. Эти две характерные черты навели шефа Сикрет Интеллидженс Сервис в Палестине Лоуренсиса на мысль, что Аарон – это я. Аарон был арестован и самым тщательнейшим образом допрошен в штаб-квартире британской разведки.

На допросе Аарон сообщил свое имя и фамилию, полностью совпадавшие с именем и фамилией, указанными в его удостоверении личности. Я не могу гарантировать, что это было его настоящее имя, но могу ручаться, что удостоверение личности действительно было самым настоящим. Во всяком случае, его имя не было Менахем, а фамилия – Бегин. Англичане были очень обижены. Они, видите ли, поймали меня, а я, выходит, вожу их за нос... Это просто нечестно.

’’Сообщите свое настоящее имя, – нажимали они на Аарона. – Неужели вы думаете, что мы не знаем, кто вы такой?”

Аарон с облегчением вздохнул, поняв, что англичане и не догадывались о его действительном имени и роде занятий. Аарон также смекнул, что его приняли за меня, и немало смеялся над этим в душе. Если бы Аарона уличили в чем-нибудь другом, то ему пришлось бы порядком поволноваться.

Допрос в штабе британской разведки продолжался целый день. Следователи сменяли один другого. Аарона рассматривали анфас и в профиль. Они заставили его пройтись по комнате, что было довольно опасно, ибо, как и я, Аарон страдал плоскостопием. Следователи метались от надежды что я – это он к отчаянию что он – это не я. Наконец, потеряв всякое терпение, один из них заорал: ’’Если ты – это не он, то докажи, что ты – это ты!”

Этого Аарон, к сожалению, доказать не мог. Не только он не был мной, но он даже не осмеливался быть самим собой. Его удостоверение личности, хотя и не говорило за него самого, действительно было настоящим документом. Аарон представлял человека, чье имя и фамилия значились в удостоверении личности. Аарон терпеливо ждал и не прекословил англичанам до тех пор, пока они вообще не отказались от мысли, что он – это я и начали верить уже его версии, подтверждаемой удостоверением личности. В конце концов Аарон был освобожден и оставался в подполье до самого конца восстания.

После Аарона англичане арестовали целый ряд ни в чем не повинных людей, которые хоть как-то по их мнению походили на меня. Англичанам было невдомек, что имевшаяся у них фотография ничуть на меня не была похожа.

Англичане лишь позднее узнали, что мы жили в нашей стране так же, как и всегда: почти открыто. Как мы могли скрываться в такой крошечной стране? Партизаны других народов проводили свои операции, скрываясь в трудно проходимых лесах и горах. В Эрец Исраэль не было ни гор, ни дремучих лесов. Мы не имели естественных укрытий. Члены Иргуна были все время на глазах у врагов. Тем не менее, мы видели англичан, но англичане так и не смогли увидеть нас. Конечно, у нас была масса вымышленных имен; в нашем распоряжении имелся широкий выбор поддельных документов, произведенных обычно в домашних условиях, но мы никогда не прятались в бункерах. Мы никогда не окружали себя кольцом телохранителей; у нас не было оружия для собственной защиты. Мы были учителями и студентами, действительными или воображаемыми. Мы были действительными или воображаемыми торговцами и бухгалтерами, инженерами и механиками. Короче, мы были самыми обыкновенными заурядными гражданами, ничем не отличавшимися от остальных жителей Палестины. Полиция чуть было не напала на след многих из нас. Наши ребята не раз побывали в цепких руках британской разведки. Но что англичане могли выудить у них? У них не было оружия; наши ребята на случай ареста носили с собой либо рабочие инструменты, либо удостоверения фирмы, где работали. Кто мог заподозрить мирных граждан в чем-нибудь, когда они шли на работу или возвращались с нее? Мы превращали врагов в людей с глазами, которые не видят, с ушами, которые не слышат и носами, которые не чувствуют никакого запаха.

Отсутствие телохранителей было иногда причиной потешных курьезов. Наши враги были не только убеждены, что меня сопровождает всегда и везде вооруженный до зубов телохранитель, но и смогли уверить в этом даже моих ближайших друзей. Один из них даже как-то выразил свое восхищение блестящей работой нашей службы безопасности. Он посетил меня дважды на дому нашего ’’ветерана” Меира Кагана Алекса. Дом Меира Кагана, место всех моих нелегальных явок, был окружен величавыми кипарисами. Легко было вообразить, что за кипарисами находились в окопах дюжие телохранители с автоматами наперевес. Как же они так ловко скрывались, что даже их теней не было видно? Вывод напрашивался. Посетив меня как-то во второй раз, он сказал мне: ’’Мне хотелось бы поздравить тебя, Менахем, с превосходно налаженной службой безопасности. Я уже хожу к тебе во второй раз и так и не увидел твоих телохранителей. Хорошо работаешь, браток...”.

Я, естественно, хранил молчание, ибо не мог сказать друзьям, хоть и близким, всей правды. Законы подполья не знают исключений, кроме того, я не хотел лгать другу. Потому я решил вообще ничего не говорить. Только когда мы покинули подполье, мой друг узнал всю правду. Я объяснил ему, что в свои посещения квартиры Меира Кагана он не видел моих телохранителей по той простой причине, что их не было.

Вопрос об оружии для нашей самообороны был гораздо более серьезным. В самом начале восстания мы решили, что все наше оружие должно храниться в арсеналах и извлекаться только тогда, когда намечались боевые операции. В то время противоположного мнения придерживались руководители группы Штерна. Они постановили, что каждый подпольщик должен носить при себе оружие днем и ночью. Если бы агенты вражеской разведки решились арестовать члена подполья, его долгом было защищаться, и если надо умереть, но не сдаться врагу. Командующий группы Штерна Исаак Езерницкий объяснил мне это: после убийства агентами британской разведки безоружного Авраама Штерна его последователи решили не сдаваться в руки врага без сопротивления.

Причиной этого правила была трагедия, но такими же были и его последствия. Весной 1944 года произошел ряд вооруженных столкновений между британскими войсками и членами группы Штерна, которые защищались до конца. Британские силы, конечно, пользовались численным преимуществом. Нет нужды говорить, что инициатива боя была в их руках. Целый ряд отчаянно бесстрашных членов группы Штерна были убиты в перестрелке с врагом.

На Пасху 1944 года в небольшой комнатке в чердачном помещении в Бней-Браке я встретился с командующим группы Штерна Езерницким. Езерницкий тогда не приобрел еще широкую известность ’’рабби” Шамира с длинной черной бородой. Когда я его встретил, он был скорее похож на торговца с кудрявыми рыжеватыми усами. Наша беседа, в основном, касалась вопроса о ношении оружия. Езерницкий не отступал от своих убеждений. Я объяснил ему наше отношение к данному вопросу.

’’Постоянное ношение оружия приносит больше вреда, чем пользы. Вооруженный заговорщик может быть в любое время окружен большим числом полицейских. Это означает один револьвер против десятка автоматов. В этом случае оружие не только не сможет обезопасить жизнь члена Иргуна, но и подвергнет его смертельной опасности”.

Чтобы доказать правильность моей точки зрения, я сообщил Езерницкому, что случилось с Яковом Меридором несколькими днями раньше. Яков Меридор подходил к моему дому, когда в нескольких метрах от цели он с товарищем были окружены британской полицией, вооруженной автоматами. Полицейский патруль ’’вежливо” потребовал у Якова Меридора и его товарища удостоверения личности.

Их удостоверения личности были, конечно, в полном порядке. Однако полиция не удовлетворилась простой проверкой документов и обыскала ’’подозрительных личностей”. И только тогда, когда у них не было найдено оружия, англичане сказали ’’о’кэй”, позволив двум лояльным гражданам продолжать свой путь и посетить своего, такого же законопослушного друга. Вообразите, что бы случилось, если в карманах Яакова Меридора и его товарища было бы найдено оружие, даже предназначенное для самообороны. Шанс на успех был бы ничтожен, ибо два револьвера не шли ни в какое сравнение с пятью или шестью автоматами. Неравный поединок закончился бы трагедией. Во всяком случае, когда члены подполья были не вооружены, британская полиция не могла найти предлог для ареста и оказывалась в дурацком положении.

Я не знаю, убедили ли мои аргументы руководителей группы Штерна или их научил собственный опыт, однако вскоре после нашей встречи с Езерницким в Бней-Браке, группа Штерна начала ратовать за ’’всеобщее разоружение”. Вначале, как мне сообщили, в их рядах царили смятение и разочарование по этому поводу. Они, естественно, придерживались теории, что принцип ношения личного оружия, предпочитающий смерть аресту, был непререкаемым законом, отличавшим членов группы Штерна от всех остальных подпольщиков. Следуя новым инструкциям, которые сопровождались подробными объяснениями, члены группы Штерна с тех пор использовали оружие лишь в боевых операциях.

Таким образом, мы придерживались принципа ’’открытого подполья”. Меир Каган, который всегда любил шутить даже по самому серьезному поводу, бывало говорил: ’’Конечно, наше подполье открыто взорам всех. Но как ни странно, самое темное место оказывается под лампой”.

И все же, чтобы сохранить открытое подполье, требуется нечто большее, чем просто техника жизни под псевдонимом. Более всего внутренняя убежденность, что делает ’’легальное” нелегальным и ’’нелегальное” легальным и оправданным. Мы обладали такой убежденностью. Мы были абсолютно убеждены в законности наших ’’нелегальных” боевых операций. Вот почему мы никогда не теряли голову, когда встречались в самых неподходящих местах с британскими патрулями и отвечали на их расспросы. Вот почему мы никогда не допускали мысли, что попадем в цепкие лапы британской разведки. Мы шагали рука об руку со смертью, но никогда не думали о ней. Это было подобно хождению ’’под яркой лампой”. Мы не только не боялись плена, мы и не думали о нем. Это спокойствие духа не имело ничего общего с так называемыми ’’храбростью и мужеством”. Это чувство никогда не возникало по приказу, а явилось результатом нашего абсолютного духовного раскрепощения. Такая свобода была результатом горячей убежденности в том, что еврейский народ и никто другой является истинным хозяином этой страны. ’’Духовный суверенитет” стоит несколько выше политического суверенитета. Духовная свобода является необходимым условием приобретения свободы политической.

Не менее важным было и сознание того, что большинство народа тайно или явно симпатизировало нам. В этом отношении, я полагаю, самым решающим был период 1945-46 годов. В течение этого времени Хагана, находившаяся под контролем официальных сионистских организаций, присоединилась к нашей борьбе против режима Соединенного Королевства. Еврейский народ внезапно осознал, что те, кого официальная сионистская пропаганда называла ’’полоумными”, оказались просто более дальновидными, чем официальные организации. А результат был таков, что даже изменение политики официального сионистского руководства после волны массовых арестов 29 июня, оказалось более неспособным изменить общественное мнение. Так мы нашли сторонников во всех классах, прослойках и партиях. Степень их сочувствия нашей борьбе превзошла все ожидания. ’’Железная стена вокруг борющейся молодежи”, о которой мы просили в наших прокламациях, была, в конечном счете, возведена вокруг нас. Англичане же жаловались и не без причины, что еврейское население ишува не оказывает британским властям активной поддержки в ’’борьбе против терроризма”.

В Белой книге, опубликованной 15 мая 1948 года ’’Палестина: Конец мандатной власти”, излагались причины банкротства идей, выраженных в Белой книге 1939 года. Белая книга 1948 года признавала победу восстания. В ней содержалась также хронология начала конца британского мандата на Палестину. В книге говорилось: ”84.000 британских военных, не пользовавшихся ни малейшим уважением и сотрудничеством еврейского населения Палестины, не смогли сохранить порядок в этой стране и успешно бороться с прекрасно организованными еврейскими силами, вооруженными по стандартам лучших в мире пехотных соединений”.

Когда англичане говорили об отсутствии сотрудничества с ’’еврейской общиной Палестины”, они не говорили о руководителях общины, которые время от времени оказывали им необходимую помощь и поддержку в борьбе за искоренение ’’терроризма”. Они говорили о народе в целом. Более того, он сотрудничал с повстанцами. Молчание было, вероятно, самым важным, хотя и не единственным выражением помощи, оказываемой повстанцам еврейским населением Палестины. Еврейский народ дал подполью то, что естественные условия страны не могли дать: убежище.

3

Я должен признать, что в самом начале восстания наше подполье было слишком ’’открытым”. Собственно, ’’физически” мы вообще не уходили в подполье . Наоборот, наше восстание началось в небольшой комнате, выходящей окнами на залитый солнцем балкон. Комната находилась на одном из верхних этажей небольшого отеля, который все еще высится на крайней оконечности тель-авивского пляжа. Я ’’разбил свои шатры” в этом отеле по очень простой причине: оказалось, что во всем Тель-Авиве я не мог найти подходящей комнаты и был вынужден оставаться в этом прибрежном отеле более четырех месяцев, на которые пришлись наши первые боевые операции. Все было неопределенно. У меня все еще не было подходящих документов с именем, которое бы не резало чей-то особо тонкий слух. Я не мог найти благозвучную немецкую фамилию, которая создала бы впечатление добропорядочного и ’’законопослушного” гражданина Палестины. Я пользовался псевдонимом ”Бен-Зеэв”*.

* Псевдоним ”Бен-Зеэв” происходит от имени Зеэва Владимира Жаботинского.

Англичане уже охотились за мной по всей территории Палестины. Наши первые боевые операции вывели из строя железнодорожную линию, связывавшую Иерусалим, Хайфу и Тель-Авив. Движение прекратилось на десять дней. Затем железнодорожная линия была восстановлена и стала неотъемлемой частью нашей повседневной жизни, но в то время вывод из строя железнодорожных путей всколыхнул всю Палестину. На мое счастье мне удалось устроиться в этом отеле, где за мной не охотились англичане. Вообще-то шефам британской разведки Джильсу и Катлингу могло прийти на ум, что я скрываюсь в одном из тель-авивских отелей. Все тель-авивские гостиницы время от времени подвергались обычным облавам, проводимым британскими властями с целью поимки подозрительных личностей. Везде царила общая напряженность, и существовала возможность ареста вышеупомянутого Бен-Зеэва как обыкновенного ’’подозрительного лица”.

Опасность ареста была предупреждена владельцем отеля. Господин Бен-Цви не знал, кем был пресловутый господин Бен-Зеэв, но еврейский нюх подсказывал ему, что Бен-Зеэв был связан с ’’теми делами”. Бен-Цви добровольно подвергал опасности свою собственную свободу и благосостояние. Однажды ночью усиленный наряд гражданской и военной британской полиции произвел обыск в отеле ’’Савой”. Англичане ходили из комнаты в комнату, вывели всех постояльцев в коридор и приказали им выстроиться в длинную шеренгу. Затем начальник патруля начал проверять документы у всех по очереди и приказал отобранным ’’подозрительным лицам” спуститься вниз для препровождения в полицейский участок.

Шум обыска достиг комнаты 17. Шарканье шагов и громкие голоса британских полицейских заставили меня вздрогнуть. Вместе со мной находились жена и маленький сын, но, к счастью, они ничего не услышали и продолжали мирно спать. Они прибыли из Иерусалима всего несколькими днями раньше. Вначале я снабдил их адресом явочной квартиры, которую провалил предатель Цоррос. Я думал, что будет лучше всего, если моя жена не перейдет на нелегальное положение. Мне казалось правильным, если она и понятия не будет иметь, где я нахожусь. В случае обыска или ареста она смогла бы твердо заявить: ”Я понятия не имею, где находится мой муж”. Вскоре я понял, что этот план был правильным лишь теоретически. Наша комната в Иерусалиме была окружена чуткими к каждому шороху и усиленно подслушивающими соседями, платными соглядатаями британской разведки. Британская разведка терпеливо дожидалась, когда же глава семьи соизволит навестить свою жену и ребенка. Они полагали, что члены Иргуна так и не смогут противостоять их мудрости и дальновидности. Они и не пытались поймать рыбку, установив слежку где-нибудь в другом месте.