Текст книги "Восстание"

Автор книги: Менахем Бегин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 27 страниц)

Нет сомнения в том, что подавляющее большинство еврейского народа одобряет эту борьбу. Когда у евреев имелась возможность продемонстрировать свою поддержку – что далеко не всегда представлялось возможным – они делали это”. Например, указал командующий, когда Хагана присоединилась на некоторое время к Иргуну, еврейский народ воспользовался возможностью, чтобы приветствовать эту борьбу.

Командующий, касаясь правовой стороны дела, отметил, что даже при существовании мандата англичане не имеют никакого права учреждать в Палестине военный трибунал. Мандат, сказал он, должен соблюдать точную дистанцию между палестинскими и британскими войсками. Последние расцениваются иностранной военной силой, отсюда следует, что британские военные трибуналы не имеют ровно никакого права действовать на территории страны, даже находясь под эгидой мандата. Он подчеркнул, что это положение не касалось самой борьбы, которая продолжалась бы в любом случае, однако, тем не менее, оно должно заинтересовать членов комитета ООН.

Командующий заявил, что члены Иргун Цваи Леуми считают себя бойцами, действующими на законном основании. По его мнению, Иргун Цваи Леуми ведет законную борьбу, в то время как английское присутствие в Палестине – незаконно. Он отметил, что Иргун понес тяжелые потери в ходе различных операций. Англичане казнили четырех членов Иргуна. Иргун, однако, не прекратил, в результате этого, своей деятельности. Наоборот, еще более усилил ее. Он нанес значительный ущерб противнику, цена еще не уплачена. После смертной казни членов Иргуна, продолжал командующий, состоялся налет на военную тюрьму в Акко. Но Акко дело не кончилось. Борьба будет продолжаться. Предложение англичан прекратить приведение смертных приговоров в исполнение в том случае, если Иргун согласится прекратить борьбу, является смехотворным шантажом.

Посетите Акко и спросите трех наших ребят, приговоренных к смертной казни, захотят ли они спасти свою жизнь ценой нашей борьбы. Они, так же, как Дов Грюнер, прислали мне письма, в которых говорится: ’’Что бы ни случилось, продолжайте борьбу!” Командующий добавил: ’Мы все готовы отдать свою жизнь за успех нашего дела!

Ни один член Иргуна никогда не просил пощады”.

Командующего спросили об отношении Иргун Цваи Леуми к призыву Генеральной Ассамблеи ООН о заключении перемирия во время работы специального комитета. Он отметил, что в связи с этим призывом Иргун Цваи Леуми направил комитету прекрасно аргументированный документ и кроме того, публично заявил, что готов прекратить боевые операции на этот период, при условии, что англичане также прекратят репрессии против членов Иргуна на этот период. Он привлек внимание к таким хорошо иллюстрирующим положение фактам, как использование англичанами своих военно-воздушных и военно-морских сил для перехвата и задержания в море кораблей, на которых агенты Мосада отправляли в Палестину еврейских беженцев, вынесению смертных приговоров, обыскам и введению комендантского часа. Все это, сказал он, является актами неприкрытых репрессий, которые англичане должны прекратить, если хотят, чтобы Иргун соблюдал условия перемирия. Одностороннее прекращение боевых операций, заявил он, невозможно.

Командующий выразил также надежду, что члены комитета отправятся в Европу и увидят воочию людей, находящихся в концентрационных лагерях уже в течение семи-восьми лет, сначала в нацистской Германии, а теперь в ’’освобожденных лагерях”. Он добавил, что концентрационные лагеря в Европе представляют собой лишь часть еврейской проблемы, однако самую ужасающую ее часть.

Командующий выразил опасение, что Генеральная Ассамблея ООН, которая соберется в сентябре, не сможет уделить достаточно много времени этой проблеме и создаст второй комитет, который снова прибудет в Палестину в то время, как мужчины, женщины и дети будут томиться в концентрационных лагерях в Европе.

Командующий недвусмысленно заявил, что если англичане казнят членов Иргун Цваи Леуми, то бойцы Иргуна ответят на казнь своих товарищей казнью англичан, и тоже через повешение. Бойцы Иргун Цваи Леуми, сказал он, имеют все права на свою борьбу. Иргун, отметил он, абсолютно уверен, что ведет борьбу не только за независимость Палестины, но и за права свободного человека.

В ответ на вопрос, командующий ответил, что англо-американский комитет не был в контакте с Иргуном. Он подчеркнул, что Иргун направил свой меморандум американским членам комитета, но не сделал того же по отношению к его британским членам. Он добавил, что некоторые американские представители англо-американского комитета попытались связаться с Иргуном, но это не было возможным в то время по соображениям безопасности.

Командующий объяснил, что группа Штерна откололась в свое время от Иргуна. Она образовалась как независимая боевая единица в 1940 году в результате раскола Иргун Цваи Леуми, вызванного причинами различного характера. Считается, что причиной раскола явился отказ Авраама Штерна, тогда члена командования Иргуна, подчиниться решению Иргуна прекратить на время войны союзников с гитлеровской Германией боевые операции против англичан. Однако это неверно. Авраам Штерн подписал это обращение Иргуна вместе с остальными членами верховного командования организации. Раскол произошел через год. Отношения между двумя боевыми группами прекрасные. Иргун больше и мощнее, однако, это не означает, что он лучше.

В ответ на вопрос, какое влияние может оказать в будущем на еврейскую молодежь пример Иргуна, не подчиняющегося никаким законам, командующий ответил, что членов Иргуна учат противостоять тому, что британское правительство называет законами. Эти законы, оправдывают оккупацию и репрессии. Однако, по его мнению, будет совсем нетрудно приспособиться к еврейскому государству и его законам.

Командующий осведомился о существовании какой-либо возможности положительного отношения членов комиссии к просьбе Иргуна, содержащейся в письме, направленном председателю комиссии, в котором говорилось, что некоторые бойцы Иргуна, заключенные в Акко, должны предстать в качестве свидетелей перед членами комиссии. Судья Сандстром ответил откровенно: ’’Возможность существует минимальная. Мы сделали почти все, что могли. Мы можем спросить, почему именно эти трое заключенных, членов Иргун Цваи Леуми, будут самыми подходящими свидетелями по вопросу о британском терроре в лагерях”.

Командующий ответил, что ответом на вопрос последнего явится тот факт, что эти трое заключенных судились военным трибуналом и не только испытали на себе жестокость англичан, и были свидетелями дурного обращения с другими ’’террористами”. Он добавил, что не считает этот вопрос вне компетенции комиссии и полагает, что члены комиссии обязаны заслушать свидетельские показания заключенных, находящихся в военной тюрьме Акко, так как комиссия для того и прибыла в Палестину, чтобы расследовать положение на месте. Нынешнее оккупационное правительство Палестины относится к заключенным самым варварским образом. Иргун Цваи Леуми может представить больше, чем трех свидетелей, если у членов комиссии будет достаточно времени, чтобы выслушать их. Иргун, добавил он, обвиняет правительство Великобритании в варварском отношении к узникам.

Г-н Сандстром заметил, что все дело в том, что должны быть и другие свидетели, которые подтвердят показания членов Иргуна, на что командующий ответил, что дело вышеупомянутых троих является совершенно особым. Все трое могут рассказать о членах Иргуна, убитых и раненых англичанами после нападения на Аккскую тюрьму. Они могут рассказать о раненых, которые, находясь в предсмертной агонии, были застрелены британскими солдатами. Они могут рассказать о бойцах Иргуна, которые умирали от того, что им не была оказана медицинская помощь, было отказано даже в воде. Эти трое заключенных, о которых говорилось в письме Иргуна, были взяты в плен в ходе этой операции.

Командующий заявил, что не уверен в том, что вмешательство членов комитета принесет какие-либо результаты. Любое такое вмешательство будет завуалировано дипломатическими терминами, как это было с принятой комитетом резолюцией. Он добавил, что, по его мнению, прецедент, могущий способствовать удовлетворению просьбы Иргуна имеется в деле расследования положения в Греции Советом Безопасности ООН.

К концу встречи председатель упомянул о соглашении, к которому обе стороны пришли вначале, относительно того, что встреча эта не подлежит огласке. Командующий ответил: ’’Иргун Цваи Леуми всегда держал данное им слово. Спросите у англичан. Они подтвердят это”. Тем не менее, командующий согласился, что позднее, когда комиссия покинет Палестину, председатель сможет, если момент будет подходящим, предать всю историю этой встречи и текст записей гласности, с условием, что он сможет просмотреть их перед опубликованием. Председатель согласился”.

Неофициальное заключение этой встречи не было включено в протоколы доктора Банча. Судья Сандстром сказал: ’’Жаль, что другие члены комиссии не могли слышать вас. Мы, конечно, сообщим им о нашей встрече, но всегда есть разница между впечатлениями, полученными непосредственно, или пересказанными”.

Доктор Ху сказал нам на прощание: ’’Оревуар, в независимой Палестине”.

Теплее и сердечнее всех был доктор Банч. Пожимая мне руку, он сочувственно воскликнул: ”Я понимаю вас. Я также представитель преследуемого меньшинства”.

Картер Давидсон, корреспондент информационного агентства Ассошиэйтед Пресс, был счастлив. В этот вечер он опередил всех своих соперников в жестоком соревновании в погоне за новостями. Состоялась секретная встреча между официальными представителями Организации Объединенных Наций и представителями борющегося еврейского подполья, и он, Картер Давидсон, был единственным журналистом, который не только знал об этой встрече, но который присутствовал на ней!

Но кто-то нарушил все его планы. Картер Давидсон добросовестно соблюдал все условия сделки и не протелеграфировал своему агентству ни слова. Мы со своей стороны обещали ничего не публиковать до тех пор, пока члены комиссии не прибудут в Женеву. Мы, естественно, сдержали наше слово. Подполье умело хранить секреты, однако наша конспирация оказывалась бессильной, когда приходилось иметь дело с другими людьми. В ту же ночь эта секретная встреча стала достоянием публики. Один из представителей ООН, я не знаю до сих пор кто, рассказал о встрече с представителями Иргун Цваи Леуми другому члену комиссии или одному из секретарей за рюмкой спиртного в кафе ’’Пильц”. Вездесущие журналисты тотчас же дознались об этом и отправили в свои газеты и информационные агентства десятки сенсационных телеграмм. Корреспондент агентства Ассошиэйтед Пресс получил, вместо похвалы, нагоняй от своего начальника за ’’ротозейство и неоперативность”.

Картер Давидсон ринулся к судье Сандстрому и решительно потребовал, чтобы ему разрешили хотя бы сейчас отправить своему начальству полный отчет о встрече. Однако судья Сандстром решил опубликовать опровержение всех сенсационных репортажей о тайной встрече между представителями комиссии ООН и представителями командования Иргун Цваи Леуми. Приняв решение об этом, он руководствовался рядом причин. Я уверен, что причины были достаточно вескими. Во время своего пребывания в Палестине судья Сандстром должен был поддерживать контакты с многими британскими официальными лицами. Он обещал нам, что не скажет ни единой душе о том, как выглядим я и мои товарищи. Он знал, что мы полностью доверились ему. Я даже не скрыл от него своего настоящего имени. Соответственно, судья Сандстром не хотел очутиться в неловком положении, молчаливо подтверждая факт нашей встречи. Англичане несомненно расспрашивали бы его обо мне. Как он выглядит? Видны ли на его лице какие-либо следы пластической операции? Какого цвета у него волосы? Какой галстук он носит? Я был уверен, что судья Сандстром никогда не бы не ответил ни на один из этих вопросов, но он предпочитал, чтобы их ему вообще не задавали. На следующий день пресс-секретарь комиссии ООН опубликовал решительное опровержение многочисленных сообщений о нашей встрече.

Несколькими днями позже руководство Иргуна уведомило своих членов в циркуляре с грифом ’’совершенно секретно”, что эта встреча имела место. Мы очень редко отмечали наши документы грифом ’’секретно”, ибо они все были секретны. Частое использование правительственными учреждениями грифов ’’совершенно секретно”, ’’секретно” и ’’строго секретно”, по-моему, снижает действительную ценность государственных бумаг.

Мы писали:

’’Встреча, состоявшаяся по просьбе членов комитета, продолжалась три с половиной часа. Мы, естественно, ожидаем, что члены комитета согласятся с нашими политическими требованиями. Сердечная атмосфера, царившая на всем протяжении нашей беседы, и то впечатление, которое могли произвести наши слова, не ослепляют нас. Хотя атмосфера беседы была достаточно благоприятной, и члены комитета выразили сожаление по поводу того, что мы не могли обратиться ко всему комитету ООН и объяснить сущность убеждений Иргун Цваи Леуми, все же существует большая разница между хорошим впечатлением и реальным взглядом на вещи.

По просьбе членов комитета представители Иргуна обязались не опубликовывать какого-либо официального коммюнике прежде, чем комитет не опубликует заявления в Женеве. Таким образом эта информация предназначается только лишь для членов Иргуна”.

Не считая этого краткого заявления, предназначенного лишь для внутренней сети Иргуна, мы хранили полное молчание. Мы были связаны словом чести не говорить до поры до времени всей правды о нашей встрече с представителями комитета ООН.

Мы почерпнули урок из этого инцидента: не следует доверять особо усиленным опровержениям. Очень часто они подтверждают именно то, что им положено опровергать.

Однако, Картер Давидсон мог найти некоторое утешение не только в опровержении судьи Сандстрома, но и в гневе британских властей. Англичане были вне себя от гнева, прослышав о встрече. В британском парламенте поднялась буря.

”Мы гоняемся за ним на протяжении последних пяти лет, – говорили в кулуарах мандатного правительства, – и так и не смогли обнаружить его. Председатель же комитета ООН нашел его с легкостью”.

Читая об этом, я испытывал почти жалость к британской разведке. Как мог я осмелиться принять судью Сандстрома, Ху и Банча в подполье и отказаться принять Баркера, Гарни и Джильса?

2

Мы вызвали второй международный скандал, когда встретились с латиноамериканскими членами комитета ООН, доктором Гранадосом из Гватемалы и профессором Фабрегатом из Уругвая. Эта встреча была в самом деле очень сердечной. Фабрегат и Гранадос были в некотором отношении нашими товарищами по оружию. В самом начале встречи они рассказали нам о своих мытарствах в изгнании и подполье в годы борьбы против тирании в их странах. Гранадос был сыном одного из национальных героев Гватемалы, у памятника которому ежегодно проводятся парады и демонстрации. И все же в свое время сын национального героя Гватемалы был приговорен к смертной казни правителями народа, который помогал освобождать Гранадос-старший. Он вынужден был скрываться то в одном, то в другом месте, чтобы не попасться врагам. После многолетних страданий и тягот изгнания доктору Гранадосу довелось увидеть освобождение своей страны. Он стал послом Гватемалы в Соединенных Штатах Америки и представителем этой страны в Организации Объединенных Наций. Гранадос находился под несомненным влиянием борьбы евреев за национальное освобождение, потому что это была народно-освободительная борьба и потому, что это была борьба против англичан. Великобритания не пользуется особой популярностью в Южной Америке. Целые поколения латиноамериканцев нещадно эксплуатировались британскими монополиями. Маленькая Гватемала имеет особые причины для неприязни к Великобритании: британская колония, существующая и по сей день в Западном полушарии, располагается на оккупированной территории Гватемалы.

Фабрегат также был нашим другом. На протяжении многих лет он жил в изгнании в Бразилии, прежде чем увидел плоды своих трудов и страданий. Уругвай, как я позднее воочию убедился, является одной из самых свободных стран на земном шаре. Уругвайская система социального страхования, введенная великим государственным деятелем, президентом Ваго, является одной из самых прогрессивных в мире. Великим державам следует поучиться у небольшого уругвайского народа, расселившегося по обоим берегам ’’Серебряной реки” и обладающего золотым сердцем. Освободитель Уругвая Артигас является членом великой когорты латиноамериканских освободителей: Сан Мартин, Боливар, Террадентас и О’Хиггинс. Характерно, что в английских учебниках истории Артигас называется ’’вождем разбойников”. Впрочем, от Монтевидео до Тель-Авива макмилланы пользуются одним и тем же словарем.

Народы Южной Америки взирали издали на нашу борьбу с нескрываемой симпатией. Я не раз слышал об этом от Гранадоса и Фабрегата, когда они рассказывали о всех перипетиях борьбы народов их стран за национальное освобождение.

Гранадос произвел на нас впечатление прекрасного политического борца. Фабрегат же был гуманистом в самом благородном смысле этого слова. Он глубоко тронул меня, когда вдруг спросил об условиях, в которых содержатся дети в Натании, где было введено военное положение.

”Не голодны ли дети Натании? Получают ли они молоко?”

Атмосфере встречи не сопутствовала формальность, характеризовавшая первую часть нашей встречи с Сандстромом, Ху и Банчем. Гранадос говорил за обоих. Фабрегат плохо говорил по-английски, поэтому он горячо говорил на языке Сервантеса, который Гранадос переводил на прекрасный английский. Со мной были Алекс и Шмуэль. Иногда Шмуэлю приходилось говорить за меня и Алекса.

С Гранадосом мы вели политические дебаты. Я пытался убедить его, что он и Фабрегат, будучи искренними друзьями нашего народа, должны требовать не только ликвидации британского мандата на Палестину – об этом спорить не приходилось – но и образования на всей территории страны еврейского государства.

’’Арабы и англичане, в отличие от нашего народа, – убеждал я, – представлены неофициально в комитете. Вы оба не скрываете ваших искренних чувств, и поэтому вы должны требовать, чтобы Палестина стала еврейским государством, а не британским или арабским. Если подавляющее большинство членов комитета решат пойти на компромисс, это другое дело, но пусть хотя бы наше справедливое требование будет услышано из уст одного или двух международных представителей”.

Гранадос ответил, что он не может обещать действовать по нашей просьбе. У него сложилось впечатление, что подавляющее большинство членов комитета ООН намеревается предложить ликвидацию британского мандата, однако приходится принять во внимание присутствие в Палестине и арабов. Члены комитета не могут быть пристрастными в своих решениях. ’’Более того, – он сказал с улыбкой, – было бы странно, если бы я и Фабрегат требовали больше, чем мистер Шерток. Вы знаете так же хорошо, как и мы, что Еврейское агентство предлагает раздел Палестины”.

Мы еще пытались вернуться к этому вопросу. Мы пытались убедить членов комитета, что хотя и не можем говорить от имени Еврейского агентства, мы все же считаем, что руководство этой организации не имело бы ничего против предложения в комитете о создании еврейского государства на всей территории Эрец Исраэль. Наши попытки, однако, были тщетны. В то время как Гранадос не очень-то восторженно говорил об официальном руководстве ишува, он бросил несколько язвительных замечаний в адрес одного из них, он полностью солидаризовался с отношением Еврейского агентства к вопросу раздела Палестины. Нам пришлось признаться самим себе, что его последний довод выбил почву из-под наших ног. Ни один иностранец, как бы дружески он не относился к другому народу, не может требовать для него больше, чем это делают официальные представители этого народа. На сессии Генеральной Ассамблеи ООН, состоявшейся несколькими месяцами позднее, этим доводом воспользовался Царапкин. Это обстоятельство может послужить объяснением ко многим событиям, происшедшим в Эрец Исраэль.

Мы напомнили о наших трех ребятах, приговоренных к смертной казни. Гранадос рассказал нам об усилиях, которые он и Фабрегат предпринимали, чтобы расположить комитет ООН в пользу смертников. Я выразил им нашу признательность. Гранадос и Фабрегат заявили, что все сделанное ими вовсе не стоит благодарности, они только исполнили свой человеческий долг. На самом деле, добавили они, мы должны быть благодарны вам за то, что вы предоставили нам возможность приехать в Палестину.

’’Один местный житель сказал нам, – продолжал Гранадос, – что он не сердится на подполье за все те беды, которые причинили ему ваши операции, потому что в результате этого и был, собственно говоря, создан комитет ООН. Мы думаем, что он прав”.

Фабрегат добавил: ”Я был приглашен на прием генералом Макмилланом, но ответил, что не приму его приглашения из-за смертных приговоров, вынесенных вашим ребятам”.

Честный и достойный Фабрегат! Еврейские руководители, в отличие от него, не выказали подобного величия духа.

Появление Йоэля было сигналом об окончании нашей беседы. Мы тепло пожали друг другу руки. Перед уходом Гранадос сказал мне: ’’Скажете ли вы нам, с кем мы имели честь говорить сегодня? Нам бы хотелось быть уверенными, что мы встретились с полномочными представителями Иргуна”.

Он был прав. Мы ничего не сказали Фабрегату и Гранадосу в начале нашей встречи по той простой причине, что предположили, что Йоэль сообщил представителям комитета ООН о моем присутствии на встрече.

Я не видел причины скрывать от Гранадоса и Фабрегата то, что я сообщил судье Сандстрому.

Я ответил Гранадосу: ”Я не могу сообщить вам имена своих коллег. Их подпольные псевдонимы ничего не скажут вам. Мое имя известно, поэтому я не буду скрывать его от вас”.

Мне пришлось узнать за эти годы, до каких размеров подполье разжигало воображение непосвященных. Даже если члены подполья не совершали, собственно говоря, ничего исключительного. Когда я назвал Гранадосу свое имя, он отступил от неожиданности и громко воскликнул: ”Так это вы!”

Я был ошеломлен тоном, которым Гранадос произнес эти слова. Не зная, что ответить, я рассмеялся.

После многочисленных рукопожатий и дружеских излияний Йоэль увел наших гостей.

Глава XXIII. ВСТРЕЧИ ВО ТЬМЕ

В период сотрудничества Еврейского агентства с британскими властями, направленного против Иргун Цваи Леуми, я встретился с Артуром Кестлером. Кестлер, который отдавал все свое свободное время особому роду литературы, которую можно назвать "политической психологией”, прибыл в Эрец Исраэль для изучения событий на месте и сбора материалов для своих книг. Он тотчас же попытался связаться с подпольем, встретился с Фридманом-Еллиным из группы Штерна и настойчиво искал встречи со мною.

В то время я был Исраэлем Сассовером. За нами охотились как британские, так и еврейские ищейки. Мы должны были соблюдать крайнюю осторожность. Мои друзья, естественно, сомневались, следует ли мне, принимая во внимание обстоятельства, встречаться с Кестлером. Нам говорили, что он проводил большую часть своего времени в ’’обществе англичан”. Этой информации было вполне достаточно, чтобы вызвать наши опасения. Не имея никаких дурных намерений, Кестлер, находясь в этом обществе, мог случайно проговориться о чем-нибудь. Поэтому было решено вежливо уведомить Кестлера, что к нашему сожалению, встреча состояться не может. Однако Кестлер не так-то легко отказывался от материала для своей политической психологии. Мне пришлось пойти ему навстречу.

Естественно, что меня меньше беспокоила собственная безопасность. За меня больше беспокоились мои товарищи. Я был заинтересован во встрече с Кестлером. Поэтому я использовал все свое влияние для того, чтобы встреча состоялась. Мои друзья нехотя согласились, но с одним условием: встреча должна происходить в полной темноте. Кестлер не должен был видеть бороду Исраэля Сассовера. Я был не в восторге от этого условия. Разговаривать в темноте далеко не так приятно. Кроме того, зачем обижать Кестлера? Но мои товарищи твердо стояли на своем. Я сдался.

Конечно, хорошо пригласить гостя сесть, но как найти стул в кромешной тьме? Но Авраам и Реувен прекрасно ориентировались в этой обстановке, которую создали сами. Они усадили нас. Итак, разговор начался.

Кестлер сообщил мне, что в ’’дружественных к сионизму британских кругах” благосклонно относились к идее послевоенного переходного периода длительностью лет в десять, во время которого 100 тысячам евреев будет позволено въехать в Палестину. По окончании этого периода может быть принята резолюция о разделе Палестины. Я ответил, что мы не верим в эти ’’переходные периоды”, как и не верим в дружбу ’’дружественных кругов”. Кестлер постарался переубедить меня. В связи с этим он как представитель более молодых прогрессивных кругов британской лейбористской партии привел высказывания Майкла Фута.

Наш разговор переходил с одной темы на другую. Кестлер спросил, намереваемся ли мы и в дальнейшем использовать ”Фау-3”.

”А что такое ”Фау-3”?” – спросил я недоуменно.

”Да ведь вы знаете. Это электроуправляемая мортира, которая была найдена близ отеля ’’Царь Давид”. Англичане называют ее ”Фау-3””.

Я рассмеялся. Изобретение Гидди не было лишено, конечно, важности, но ”Фау-3”?

По мере того, как наша беседа продолжалась, у меня создалось впечатление, что Кестлер был более заинтересован в том, чего он не мог видеть, чем тем, что слышал. Мы оба много курили. Быть может, мы думали, что дым сможет как-то рассеять темноту. Но зажечь сигарету в таких условиях было не так-то просто. Мои ’’мучители” решили, что темнота должна быть действительно кромешной. Ни один луч света не должне был проникнуть снаружи, не говоря уже о том, что не должно было быть никакого источника света внутри. Эта проклятая борода! Для того, чтобы зажечь сигарету, мы исполняли особый ритуал ’’света во тьме”. Чтобы зажечь свою, я наощупь пробирался в соседнюю комнату. В этот момент Авраам и Реувен давали прикурить Кестлеру. Когда наши сигареты были зажжены, тогда мы снова могли ’’видеть” голоса друг друга.

Но Кестлеру не так уж легко было собирать материал для своих книг по ’’политической психологии”. Он начал необыкновенно энергично курить свои сигареты. Он почти что разрывал их на части.

Он делал длинную затяжку, выпускал из ноздрей дым, затем снова затягивался, до тех пор, пока вся сигарета не превращалась в пепел. Я следил за быстрой сменой сигарет с большим интересом. Я испытывал жалость не к сигаретам, чье назначение было превращаться в пепел, а к Кестлеру. Он переоценил стратегическое значение пламени и трудился напрасно. Яркий огонек его сигареты так и не мог осветить того, с кем он говорил. Наоборот, вспышки небольшого пламени позволяли мне увидеть кончик его носа. Он должен был бы попросить меня разжечь мою сигарету так же сильно, но и тогда он смог бы увидеть кончик моего носа, и, быть может, несколько волосков моей бороды! Поскольку такой просьбы с его стороны не последовало, то я и не старался. Стояла кромешная темнота.

Встреча с Кестлером, по-видимому, усилила слухи о моей пластической операции. Слухи эти были широко распространены среди британских властей. Я думаю, что они сами выдумали это, чтобы объяснить почему, несмотря на все обыски, обещанные награды и слежки, британская разведка не могла найти меня. Яков Меридор еще больше обосновал эти слухи. Когда офицер Интеллидженс Сервис, допрашивавший его в каирской тюрьме, спросил как-то: ”А правда ли, что Бегин подвергся пластической операции?” Яков заметно смутился: ’’Откуда вы это знаете?! Нет, нет, это неправда!”

Офицер британской разведки был в восторге. Он был уверен, что сумел ’’вырвать” важный секрет у Якова Меридора.

Кестлер, очевидно, добавил кое-что к пище, питавшей воображение полиции.

Конечно, Кестлер не обязывался не сообщать о том, как я не выгляжу. Он был очень удивлен тем, что я принял его в темноте. За несколько дней до встречи со мной он встретился с руководителями группы Штерна лицом к лицу. Почему он не мог в таких же условиях встретиться со мной? Ему не было известно, что в то время у Иргуна были особые причины соблюдать крайнюю предосторожность, каких не было у ЛЕХИ. Кестлер не знал также, что я был возможным кандидатом на пост второго помощника третьего служки в синагоге на улице Иегошуа Бин-Нун. Моя борода была крайне важным условием для приобретения мной этого важного поста. Стараясь разгадать загадку, которую я задал ему таинственностью нашей встречи, он, очевидно, поверил слухам о том, что я пытался прикрыть свое уродство пластической операцией. Вероятно, к такому же заключению пришли и те люди, которым он рассказал о разговоре со мной.

Как бы там ни было, после моей беседы с Кестлером британская пресса опубликовала очередную серию небылиц обо мне. Выдумка о том, что я подвергся пластической операции, распространилась по всему миру. Мы были еще больше удовлетворены, когда прочли в популярной британской газете сообщения,

что я подвергся не одной пластической операции, а целым четырем. Не больше, не меньше. Когда я вышел из подполья, некоторые журналисты, главным образом американские, спросили меня, какова доля правды во всех этих рассказах. Я ответил: ’’Совершенно верно. Мне были сделаны четыре пластические операции, но непосредственно перед тем, как англичане покинули страну, я сделал пятую операцию, чтобы восстановить свое настоящее лицо.

Я должен попросить прощения у Артура Кестлера за то, что заставил его просидеть со мной в кромешной тьме на протяжении двух часов и выкурить так много сигарет. Я надеюсь, он простит мне это так же, как и наш добрый друг Иван Гринберг*, которого я также принял в темноте и которому пообещал встретиться еще раз при полном свете. Так и случилось.

* Тогда Менахем Бегин, извинившись перед Иваном Гринбергом за то, что заставил его сидеть в кромешной тьме, вспомнил, что сказал Жаботинский, когда они как-то попытались сообщить ему некоторые секретные сведения, касающиеся Иргуна: "Ради Бога, не говорите мне, не говорите мне. То, чего я не знаю, а абсолютно уверен, что не смогу сообщить другим, даже под пыткой!”

В конце 1946 года в Эрец Исраэль прибыл Кларк Болдуэн, американский конгрессмен, чей визит в Великобританию и на Ближний Восток был одобрен президентом Гарри Трумэном. В Великобритании Кларк Болдуэн встретился с Эттли и другими британскими министрами. Кларк Болдуэн, сочувственно отозвавшийся о нашей борьбе, выразил желание встретиться со мной. Опять друзья мои колебались и предлагалось посадить меня за занавес или в темную комнату. На этот раз я восстал, и было решено принять американского политического деятеля в ’’открытом подполье”.