Текст книги "Восстание"

Автор книги: Менахем Бегин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 27 страниц)

’’Поэтому ничего законного не осталось в вашем правлении, которое основывается сейчас лишь на одном принципе: сила. Штык и царство террора замаскированы под так называемые ’’законы”. Эти законы изданы теми, кто носит эти штыки; они публикуют их, навязывают их насильно, что противно всем основным правам человека, международным законам.

Поэтому я не могу признать компетенции вашего суда. Ибо еще древние римляне установили: никто не может передать другому больше прав, чем имеется у него самого. И если ваш режим представляет собой незаконную оккупацию, какое это дает вам право судить меня или любого другого гражданина в этой оккупированной стране. Когда режим в какой бы то ни было стране становится режимом угнетения, он перестает быть законным. Право его граждан – более того, их долг – бороться с незаконным режимом и свергнуть его. Вот это и делает еврейская молодежь и будет делать до тех пор, пока вы не покинете этой страны и не возвратите ее законным владельцам – народу Израиля. Вы должны знать: нет такой силы в мире, которая может разорвать связь между народом Израиля и его Страной. Тот, кто попытается сделать это, поплатится за это. Вечное проклятие Бога будет довлеть над ним до конца его дней”.

’’Когда трое британских офицеров, членов военного трибунала, объявили, что Дов Грюнер будет повешен и висеть на веревке до наступления смерти, Дов ответил пением ’’Атиквы”.

Мы снова предупредили британские власти. На этот раз формулировка была такой:

’’Казнь пленных является преднамеренным убийством. Мы предупреждаем Кровавый британский режим не совершать этого преступления”.

Мы хотели начать действовать немедленно, так же, как и в деле с Ашбелем и Шимшоном, но передумали. Приговор должен был быть представлен на утверждение Главнокомандующему британскими вооруженными силами в Палестине. Видные чиновники британского мандата сообщили нашим связным о своей уверенности в помиловании Грюнера. Во-первых, он показал себя прекрасным бойцом британской армии; во-вторых, он был тяжело ранен, и в-третьих, британское правительство захочет избежать нежелательных последствий казни.

Мы не верили, конечно, до конца этим слухам, но они определенно повлияли на наше решение отложить исполнение наших планов. Если существовали какие-либо надежды на спасение жизни Дова, то мы, конечно, не хотели усугублять его положение несвоевременными действиями. В то время, как британский престиж был прекрасной мишенью для наших ударов, мы не хотели его ущемлять, пожертвовав товарищем, крайне нуждавшимся в нашей помощи. Более того, мы предположили, что если приговор будет утвержден, у нас останется несколько дней для решительных действий прежде чем он будет приведен в исполнение.

Первое предположение было неверным. Главнокомандующий британскими войсками в Палестине, которому ряд вышестоящих гражданских чиновников британского режима помешал повесить Ашбеля и Шимшона, утвердил смертный приговор Грюнеру. Второе предположение подтверждалось. Смертный приговор был утвержден хотя утверждение не было опубликовано в пятницу, 25 января 1947 года, в то время, как исполнение приговора было назначено на следующий вторник. В этот день британские власти обычно приводили в исполнение смертные приговоры.

Пользуясь нашими обычными секретными средствами информации, мы узнали об утверждении приговора в пятницу вечером. Тотчас же были отданы приказы об аресте британских офицеров. В воскресенье в Иерусалиме был нами взят в плен офицер британской разведки, майор Коллинз. Британские власти тотчас же отдали приказ о настойчивых поисках майора Коллинза, которые оказались безуспешными. Однако генерал Баркер безмолвствовал. Мы решили действовать и на следующий день. Бойцы Иргун Цваи Леуми прервали ход судебного заседания в Тель-Авиве и взяли в плен судью Уиндхема. Через несколько часов генерал Баркер нарушил свое молчание. В этот же вечер было опубликовано официальное коммюнике в Иерусалиме, которое гласило, что Главнокомандующий британскими войсками в Палестине согласился отложить исполнение приговора Дову Грюнеру на неопределенное время, позволив ему подать просьбу о помиловании в Тайный совет. Нам удалось отложить исполнение приговора, который должны были привести в исполнение через 12 часов.

На следующий день британский Верховный комиссар вызвал представителей Еврейского агентства и предъявил им ультиматум: если Иргун Цваи Леуми не освободит двух пленных через 24 часа, то в стране будет объявлено военное положение. Эта угроза посеяла страх в сердцах официальных представителей ишува. Когда двумя месяцами позже правительство ввело военное положение, наше подполье обратило это против угнетателей и непрекращающимися нападениями вынудило их отменить его. Однако в январе 1947 года военного положения еще не было, но оно висело как Дамоклов меч. Как и многие угрозы, военное положение казалось более страшным, чем оно было на деле.

Официальные учреждения ишува стали давить на нас с целью освобождения ’’похищенных”, как они их называли. Лесть перемежалась угрозами. Главный раввин страны написал выразительное письмо ’’утешителю Сиона” Менахем означает – утешитель, обращаясь ко мне с просьбой сделать все возможное для предотвращения катастрофы, угрожающей ишуву. Госпожа Голда Меерсон, в то время глава политотдела Еврейского агентства, пригрозила, что все соединения Хаганы будут мобилизованы для того, чтобы выяснить местопребывание двух англичан.

Мы тщательно взвесили ситуацию. Грюнера мы на время спасли от смерти. Мы пришли к заключению, что после того, как выполнение приговора отложено на неопределенное время, мы ничего не добьемся, если будем держать двух наших пленников. Кроме того, удерживать англичан становилось все труднее. Коллинз находился в более или менее безопасном месте, и его обнаружение либо англичанами, либо Хаганой было маловероятным. Но Уиндхема, нашего самого важного пленника, задержанного в спешке, мы держали почти в-открытую. Если бы англичане ввели военное положение, то маленький домик, где содержался Уиндхем, был бы почти тотчас же обнаружен. Уиндхем происходил из старинной английской семьи. Несомненно, его задержание нами и предопределило решение лейбористского правительства Великобритании отложить смертную казнь Дова. В конце концов, арест Иргуном двух англичан привлек внимание всего мира к делу Грюнера. Британские власти очутились в тяжелом положении, создались условия, которые могли привести к отмене приговора. Мы решили освободить господ Уиндхема и Коллинза.

Господин Уиндхем вел себя как джентльмен, что, кстати, составляло резкий контраст с поведением других пленных офицеров. Они дали нам честное слово, слово офицеров британской армии, нигде и никогда не говорить о том, что видели и слышали. И все же, сразу после освобождения они направились прямехонько в полицию и привели ее в британский лагерь в Рафияхе, где указали на двух наших людей, охранявших их. Оба наших бойца были приговорены военным трибуналом к 15 годам лишения свободы. Один из них, ейменский еврей Амрам Дарай, воспользовался возможностью последнего слова на суде и выступил с блестящей речью. Речь Амрама Дарая возмутила судей. Он и его товарищ открыто осмеяли приговор, воскликнув: ’’Неужели вы действительно верите, что будете оставаться здесь еще целых 15 лет?”

Господин Уиндхем знал, где его содержали. Люди, взявшие его в плен, забыли завязать ему глаза. Он видел и дорогу, и дом, где его содержали. Но он не сообщил своим ничего.

Господин Уиндхем был просто приличным человеком. Наши ребята прекрасно относились к нему, как они относились, впрочем, и ко всем нашим пленникам. Он отказался уплатить предательством за доброе к нему отношение. Уиндхем был честным врагом.

После его освобождения широкое распространение в стране получила совершенно фантастическая история. Она гласила, что причиной ареста Уиндхема послужило настоятельное требование майора Коллинза предстать перед британским судьей. Поскольку, согласно британскому законодательству, каждый обвиняемый имеет право быть судимым британским судьей вместо ’’туземца”, то уважающий законы Иргун не мог отказать в просьбе майора Коллинза и соответственно призвал судью Уиндхема.

Сразу же после задержания Коллинза и Уиндхема британские власти приказали всем своим чиновникам постоянно находиться в специальных ’’зонах безопасности”, окруженных колючей проволокой. Им позволялось покидать эти ’’гетто” только лишь в сопровождении моторизованного конвоя с солдатами, вооруженными автоматами ’’Брен”. Теперь чиновники проводили в своих учреждениях дни, полные страха, и возвращались ночью к смертельной скуке в своих домах.

Никогда ни в какой оккупированной стране оккупационные власти не оказывались в таком затруднительном положении. Как сказал Амрам Дарай своим судьям, британские власти превратили всю страну в тюрьму, в которой вынуждены были запереться сами.

Однако, нас мало волновали правительственные ’’гетто”. Судьба британских властей как единовластных правителей нашей страны была предрешена, мы это знали. Мы боялись за Дова Грюнера. Они хотели повесить его, но решили подождать, пока шумиха во всем мире, вызванная его мужественным поведением на ’’суде”, утихнет, и возобновятся трения между Хаганой и Иргуном.

В начале февраля в британской палате общин состоялись дебаты по палестинской проблеме. Иргун Цваи Леуми и Дов Грюнер были главной темой выступлений членов британского парламента. Уинстон Черчилль снова потребовал полной эвакуации из Палестины всех британских сил, чье пребывание в этом районе Ближнего Востока стоило жизни многим британским военнослужащим и было сопряжено со значительными денежными затратами. Кроме того, британское присутствие в Палестине не служило какой-либо стратегической цели. И снова Черчилль призвал Палату общин вернуть мандат на Палестину Организации Объединенных Наций, если Соединенные Штаты Америки отказываются разделить вместе с Соединенным Королевством бремя ответственности правления этой страной. Однако яростнее всего Черчилль ополчился на ’’мягкую” политику правительства по отношению к террористам. ’’Бесспорно, – говорил Черчилль, – что то, что происходит в настоящее время в Палестине, приносит нам огромный вред ... Мне противна вся эта история с евреями. Но если вы уже ввязались в это грязное дело, то ведите себя хотя бы как подобает мужчинам”. Британское правительство, отметил Черчилль, заявило, что приговор Грюнеру не был приведен в исполнение в намеченный срок из-за апелляции в Тайный совет. Однако это было всего лишь отговоркой. В это дело впутали Еврейское агентство. Осужденный отказался просить о помиловании. Мужество этого человека, хотя и преступника, достойно уважения. ’’Перед лицом угрозы террористов, – заключил Черчилль, – британское правительство не нашло в себе силы придерживаться закона”.

Смысл его слов было ясен. Грюнер должен быть повешен и лучше позже, чем никогда. Эта мысль отозвалась эхом в речи одного из сторонников Черчилля Оливера Стенли.

В случае с обоими недавними похищениями, —сказал Стенли, – британское правительство выполняло все требования террористов. Чтобы наша страна впредь не страдала от унижений подобного рода, я бы предпочел, чтобы мы убрались из Палестины и объявили всем народам мира о своем бессилии удерживать мандат на Палестину”.

Указав на ’’угрожающее развитие событий”, достигшее апогея в вынесении смертного приговора Грюнеру, похищении Уиндхема и Коллинза, их добровольном освобождении террористами, тогда как правительство не смогло обнаружить похищенных, Стенли заметил: ”Я не думаю, что можно продолжать управлять Палестиной таким образом. Никакая власть не в состоянии это выдержать”. В заключение Стенли потребовал проведения жесткой политики как единственного способа укрепления авторитета правительства.

Эти атаки консерваторов повергли несчастного министра по делам колоний Крич-Джонса в отчаяние. ”Мы разделяем со всеми чувство унижения, – сетовал он, – и прекрасно знаем, что престиж Великобритании уязвлен действиями террористов”.

В продолжение, скандально искажая факты, он заявил, что Главнокомандующий отклонил исполнение приговора Дову Грюнеру не из-за похищений, а потому что адвокат, который должен был дать на подпись Дову Грюнеру апелляцию для подачи в Тайный совет, не мог попасть к нему в тот день по причине ’’восстания в тюрьме”. Эта история была сфабрикована от начала до конца. Однако дебаты в Палате общин заставили Крич-Джонса, Бевина и Баркера доказывать, что они были ’’мужчинами”, и что их рука была не менее тверда, чем у Черчилля или Стенли.

Солдат идет в бой вооруженным, обычно вместе с друзьями по оружию. В бою есть упоение и страсть, которые подсознательно испытывает боец. Слева и справа от него находятся его товарищи; оружие готово к бою, ураган боя мчит его на врага. И если он погибает, то умирает без сожаления о прожитой жизни, ибо не успеет почувствовать прикосновения ангела смерти.

Иное происходит с человеком, приговоренным к смертной казни. Его враг подстерегает свою жертву за запертой железной дверью... Нет благородной битвы, нет горячего боя. Есть только скорбные, мрачные мысли... Мысли о времени, которое истекает с тиканьем часов. И мысли вне времени. Дни длинны, а ночи еще длиннее. Есть слишком много времени для размышлений. Кто-то или что-то всегда незримо присутствует. Голос старой матери, юной любимой, хоть и далекие, они слышны очень ясно. Темно-красная одежда смертника постоянно напоминает о том, что дни его истекают. Что солнце, подымающееся и садящееся за зарешеченными оконцами камеры, приближает ночь, бесконечную ночь. Здесь уже нет моментального преодоления инстинкта самосохранения. Борьба с ним длится бесконечно; она начинается заново каждое утро, она ведется каждый час и каждую минуту. Когда он ложится и когда он встает, и когда он меряет шагами свою камеру. Не каждый, даже очень храбрый солдат, способен выдержать это испытание.

Солдаты Иргуна вынесли это испытание с честью.

Глава XIX. ВЫБОР

Прошли месяцы со времени ареста Дова Грюнера. Он все еще страдал от последствий тяжелого ранения в челюсть. Он перенес много операций, он страдал от боли, он удивлял врагов не меньше, чем друзей своей бодростью. Как-то раз, придя в отчаяние от результатов лечения, которое он получал от британских властей, мы хотели послать ему специалиста, но он отказался на том основании, что Иргун не может себе позволить нести такие расходы.

Весь мир был тронут этим откровением возобновленного еврейского духа, исходившего из иерусалимской тюрьмы. Однако сам Дов рассматривал все случившееся как нечто совершенно естественное, само собой разумеющееся. Когда его приговор был утвержден, на него стали оказывать давление, дабы он подписал апелляцию в британский Тайный совет.

Он коротко и просто сказал: ’’Нет”. Мы сами прекрасно знали, что эта ’’апелляция” не спасет его жизнь: наоборот, она лишь поможет правительству сделать свое черное дело. Поймет ли это Дов? Сможет ли он понять это? Многие говорили ему, что апелляция представляла собой спасительную соломинку. Он отверг все советы и просьбы. Он верил в одну возможность, которая спасет его. Возможность эта выражалась в наших быстрых и решительных действиях.

К нему пришел известный иерусалимский адвокат, который умолял его подписать апелляцию, объясняя, что это не было апелляцией, направляемой против решения суда, а протестом против чрезвычайных законов, как таковых. Несомненно, адвокат руководствовался самыми добрыми намерениями. В этой беседе с приговоренным к смерти адвокат употребил пароль Иргуна, известный и Дову. Только тогда, когда он сказал ему, что эта подпись спасет Ишув от большого несчастья, которое принесет с собой введение военного положения и так далее, Дов подписал. Он подписал не заявление об апелляции, а доверенность подать апелляцию от его имени против чрезвычайных законов.

Однако перед возвращением в камеру Дов сказал своим тюремщикам: ’’Чувствую, что сделал большую ошибку”.

Много ли есть параллелей в истории? Нечто подобное – хотя только подобное – произошло сотни лет назад, когда другой народ боролся против своих угнетателей. Жанна Д’Арк подписала декларацию, признавшую правомочность суда, судившего ее. Она тотчас же поняла, что совершила большую ошибку. Но она не отреклась от своей подписи. Очевидно, не могла. Дов Грюнер не признал правомочность суда угнетателей своего народа. Не прошло и 24-х часов, когда он, узнав, что решение опять было в его руках, призвал адвоката и разорвал доверенность на мелкие клочки...

Конечно, мы все теперь знаем, что эта юридическая процедура была не больше, чем прикрытием для политической казни. Но знал ли это Дов? Мог ли он знать? Неужели не было естественным для него обнадежить себя, что сама апелляция в ’’принципе” представляла собой возможность спасения от смертной казни? Тем не менее, Дов Грюнер сам отрезал себе путь к тому, что казалось единственной надеждой на спасение. Он был готов на все, кроме попрания своих принципов и идей.

Я получил от него всего лишь одно письмо. Это была пачка маленьких клочков бумаги. Он писал:

’’Благодарю вас от всей души за ту поддержку, которую вы мне оказали в решительные для меня дни. Вы можете быть уверены, что бы ни случилось, я не забуду того, чему меня учили. Ведь меня учили быть ’’гордым, щедрым и сильным”*, и я сумею защитить свою честь, честь еврейского бойца.

* Из гимна Бейтара, написанного Владимиром Жаботинским:

Кровью и потом

Будет взращено поколение,

Гордое, щедрое, сильное.

Я мог бы использовать в данном случае высокопарные фразы, такие как, например, знаменитое латинское изречение: ’’Дульче эт декорум эст про патрия мори”. И все же, в этот момент мне кажется, что такие фразы звучат дешево. Циники могут сказать: ”У тебя нет выбора”. И они могут быть правы.

Конечно, я хочу жить. Кто не хочет этого? Но если я и сожалею о том, что мне приходится кончать счеты с жизнью, это главным образом потому, что мне не удалось еще многого сделать. Я тоже мог ’’дать будущему заботиться о себе”, принять  работу, которую мне предлагали, или вообще покинуть страну и жить спокойной жизнью в Америке. Но это не дало бы мне удовлетворения, ни как еврею, ни, тем более, как сионисту.

Евреи придерживаются многих доктрин. Одна из них, теория ассимиляции, проповедует подавление в себе всяких проявлений национализма и религиозности, что означает неизбежное самоубийство для еврейского народа. Вторая теория так называемых сионистов, в которой упор делается на переговоры, как будто бы спасение того или иного народа ничем не отличается от деловой операции. Люди, принимающие эту теорию, не готовы жертвовать собой. Они готовы идти на компромиссы, которые могли бы отложить на время трудности, но которые ведут в конце концов в гетто. В Варшавском гетто были триста тысяч евреев.

Самым правильным путем, по-моему, является путь, выбранный Иргуном, который не отрицает политической борьбы, но который не отдаст так просто ни одной пяди нашей земли, ибо она наша. И если все политические усилия и не приведут к желаемым результатам, Иргун готов сражаться за нашу страну и за нашу свободу всеми доступными средствами. Уже только одно это обеспечивает существование нашего народа. Так должны вести себя евреи в эти дни испытаний: суметь постоять за то, что было, есть и будет нашим. Еврейский народ должен быть готов к битве, даже если она и ведет к виселице.

Я пишу эти строки за 48 часов до убийства. В такие минуты не лгут. Я клянусь, что если бы мне снова выпала честь начать борьбу заново, я избрал бы тот же путь, по которому шел до сих пор.

Дов.”

В конечном счете в Тайный совет были поданы две апелляции. Ни одна из них не была подписана Грюнером. С первой апелляцией обратился дядя Дова Грюнера, Франк Грюнер из Соединенных Штатов Америки. Жалоба была отвергнута по техническим причинам. Однако в этом отказе был намек, что какая-нибудь ’’заинтересованная еврейская община” могла бы подать апелляцию, что вдохновило муниципалитет Тель-Авива. Эта апелляция была также отвергнута, но уже после того, как Дов Грюнер был казнен.

Случилось так, что тогда же Тайный совет рассматривал дело об убийствах, происшедших на африканском Золотом Берегу. Несколько африканцев были приговорены к смертной казни за убийство людей из враждебного племени. Их адвокат апеллировал к Тайному совету, и смертная казнь была отложена несколько раз. Наконец, британские власти приняли новое постановление: апелляция в Тайный совет не предполагает отсрочки исполнения приговора на территориях, находящихся под властью британской короны.

Прошло несколько недель с того дня, как Дов Грюнер был облачен в красные одежды смертника. В конце марта его одиночество в камере смертников было нарушено. К нему присоединились еще трое бойцов Иргун Цваи Леуми: Иехиель Дрезнер арестованный и приговоренный под именем Дова Розенбаума, Мордехай Алкоши и Элиезер Кашани. Все трое были арестованы в знаменитую ночь порки британских офицеров. Все трое, представ перед военным трибуналом, выслушали приговор: ”Вы будете повешены за шею и будете висеть до наступления смерти”.

Трое приговоренных спели ’’Атикву”.

Мы сделали еще одно предупреждение британским властям. Мы повторили, что глупо было бы думать, что убийство военнопленных может сломить дух народа. ’’Еще никогда в истории не было народно-освободительного движения, которое было бы таким решительным и закаленным в борьбе. Оно восстало из пепла еврейской крови и гнева”. Мы снова и снова предупреждали их, что они будут нести ответственность за все последствия своего преступления.

В начале февраля было сообщено об уходе Баркера с занимаемого им поста.

Мы приговорили его к смерти, но в силу ряда обстоятельств, наш приговор не был приведен в исполнение. Несколько раз нам почти удалось преодолеть те искусные меры безопасности, которые он предпринял для охраны собственной персоны, но каждый раз ему удавалось ускользнуть. 13 февраля Баркер оставил страну под покровом глубокой секретности. За день до своего тайного отъезда он утвердил смертные приговоры Дрезнеру, Алкоши и Кашани.

Новый главнокомандующий британскими войсками в Палестине, генерал Макмиллан, объявил, что исполнение смертных приговоров Дрезнеру, Алкоши и Кашани будет отложено до тех пор, пока Тайный совет не закончит следствия по делу Дова Грюнера.

Число узников в красных одеждах росло. В марте Моше Баразани, член ЛЕХИ, был приговорен к смертной казни через повешение. В начале апреля трое британских офицеров в составе военного трибунала, торжественно надев головные уборы, повторили свою формулировку: ’’...повесить за шею до наступления смерти” Меиру Файнштейну, члену Иргун Цваи Леуми.

Британское правительство снова объявило, что эти два приговора также не будут приведены в исполнение до тех пор, пока не будет окончательно расследовано дело Грюнера.

Мы не доверяли этим ’’официальным” заверениям, поэтому начали разрабатывать план освобождения приговоренных – освобождения силой.

Мы не были заинтересованы ни в демонстративном акте, ни в самоубийственной операции. Мы хотели спасти жизнь наших товарищей от рук палачей, и хотя план граничил с безумием, существовал небольшой шанс на удачу. У нас уже имелся опыт в проведении подобных ’’невозможных” операций. Хотя план был смелым и рискованным, мы утвердили его.

Английской бронемашине предназначалось въехать во внутренний двор иерусалимской тюрьмы, где содержались все наши заключенные. В бронемашине должны были сидеть ’’британские полицейские”, имеющие при себе официальные документы на имя начальника тюрьмы. Один из ’’полицейских”, сержант, должен был проследовать в управление тюрьмы, в то время как шофер должен был развернуть бронемашину по направлению к воротам. В тот же момент будет дан сигнал, и все шестеро смертников, которые будут выведены к тому времени во двор на прогулку, вскочат на бронемашину, где для них будет приготовлено оружие. ’’Полиция” обезоружит охрану у ворот. Тяжелый пулемет, установленный на бронемашине, будет прикрывать беглецов в то время, как машина, вызвав неизбежное замешательство тюремщиков, прорвется через ворота.

Иргун приложил все усилия для успешного проведения операции. Гидди никогда еще не работал так быстро и напряженно. Йоэль получил необходимые ’’официальные документы”. Командование Иргун Цваи Леуми постоянно ’’атаковывалось” офицерами и солдатами Иргуна, требовавшими включить их в состав тех, кому предназначалось выполнить операцию.

Шимшон и его люди вели наблюдения за дорогой. Им была отведена самая трудная задача. Они должны были достать полицейскую бронемашину. Шимшон, один из самых блестящих бойцов Иргуна, руководил исполнением гораздо более сложных операций, но в этом деле были два условия, которые должны были быть полностью соблюдены. Необходимо было действовать точно в назначенный день и час. Жизненно важно было также захватить броневик без того, чтобы нанести ему какой-либо ущерб, без того, чтобы ранить находившихся в нем или дать им возможность поднять тревогу. В противном случае, операция могла потерпеть провал.

День за днем Шимшон и его соединение следили за главной дорогой на Иерусалим. Напрасно. Одна бронемашина проносилась за другой, но в любом случае это должно было вызвать вооруженное столкновение. Шимшон мог выйти и победителем в вооруженном столкновении с врагом, но знал, что любая перестрелка сделает бронемашину непригодной для нашей цели. Мы не теряли надежды. Наши товарищи, которые были подробно информированы о плане, ждали. Проходил день за днем. Весь Иргун продолжал находиться в состоянии боевой тревоги. Ночь за ночью проходили в надежде.

14 апреля Грюнер, Алкоши и Кашани были переведены из Иерусалима в крепость Акко.

Не следует полагать, что англичане перевели приговоренных к смерти из Иерусалима в Акко потому, что прослышали о наших планах. Они ничего не знали об этом. Бывшие руководители британской разведки узнают об этом плане лишь сейчас, по прочтении этих строк. Если бы они знали о наших планах, то непременно задержали бы узников в Иерусалиме и подготовили бы ловушку для их спасителей.

У англичан были собственные планы. Они собирались сделать решительный шаг по пути к восстановлению своего пошатнувшегося престижа. Они собирались продемонстрировать силу своей власти. Момент, по их мнению, был подходящим. Официальные еврейские учреждения снова провозгласили войну против борющегося подполья. Руководители ишува выступали с заявлениями, предсказывающими полную ликвидацию ’’террористов”. У англичан была, наконец, зеленая улица.

Но палач боялся возмездия, поэтому он предпочел делать свое черное дело не в Иерусалиме, а в далеком Акко. Даже после перевода четырех заключенных из Иерусалима в Акко власти заявили, что нет причин для беспокойства. Стаббс, заведующий правительственной информационной службой, выступил на пресс-конференции с заявлением, что отсрочка исполнения смертных приговоров до заключений Тайного совета по делу Грюнера остается в силе.

Адъютант Верховного комиссара в Палестине, генерал Каннингем, сказал одному из справлявшихся по телефону:

’’Поверьте мне, мы не хотим вешать этого беднягу...”

Генеральный прокурор подтвердил заявление Стаббса. Управляющий британскими тюрьмами в Палестине также подтвердил, в свою очередь, заявление генерального прокурора и пригласил Макса Крицмана, бывшего адвокатом ребят, посетить своих клиентов...

Глава XX. ТРАГИЧНЫЙ ДОКУМЕНТ

Британские власти обещали дождаться решения Тайного совета и тем самым ввели нас в заблуждение. Они заявили о том, что отсрочка все еще находится в силе, и обманули нас.

Они разрешили сестре Дова Грюнера, Хелен Фридман, прибывшей специально из США в Палестину, навестить брата в Акко, прекрасно зная, что ждет ее по прибытии.

Через 36 часов после перевода четырех заключенных из Иерусалимской тюрьмы в Акко в стране был введен комендантский час. 700 тысяч людей не имели права оставить свои дома.

Войска, танки и бронемашины окружили древнюю крепость в Акко для того, чтобы гарантировать благополучное прибытие четырех пленных еврейских солдат.

16 апреля 1947 года десятки тысяч людей в Эрец Исраэль включили свои радиоприемники, чтобы услышать утренний выпуск новостей.

Послышался голос диктора. Лея Порат читала официальное коммюнике. Но это не был голос бесстрастного диктора. Это был голос молодой еврейской женщины, потрясенной тяжелым горем.

’’Сегодня утром в тюрьме Акко были казнены Дов Грюнер, Дов Розенбаум, Мордехай Алкоши и Элиезер Кашани”.

К ним даже не был допущен раввин, дабы провести с ними их последние минуты.

В Дове Грюнере кажется были воплощены все благородные качества человеческого духа. В первый вечер Пасхи, полный стольких воспоминаний, сидя за пасхальным столом вместе со своими товарищами, одетыми в красные одежды смертников, и слушая рассказ раввина, обслуживающего узников в Иерусалимской тюрьме, об Исходе, Дов несколько раз предлагал свое место за столом двум британским полицейским, стоявшим на страже в камере смертников. Камера была очень мала; там не хватало места для всех, и Дов, смертник, вкушающий трапезу последней в его жизни Пасхи, вел себя так, как, согласно традиции, положено хозяину, уступая свое место двум чужеземцам, представителям его врага...

Однако, когда Дов Грюнер стоял лицом к лицу с самим врагом, он был несгибаем. В камере смертников в Акко британские офицеры зачитали ему ’’приговор”, подтвержденный их главнокомандующим. Устав требует, чтобы при чтении приговора осужденный вставал. Но Дов отказался встать. Он отказал в своем уважении и им, и их "законам”. Палач попытался заставить его подняться. Они избили его. Но он не сдался; он боролся даже в свои последние минуты, и, поднимаясь на виселицу, он пел.

Вместе с ним пели и его товарищи по камере смертников, поднимавшиеся с ним на виселицу 2 Иехиель Дрезнер, Мордехай Алкоши и Элиезер Кашани. Что только пришлось перенести этим бойцам, когда вместе с четвертым товарищем они попали в руки оккупационной армии? Вот сообщение, которое они передали нам нелегальным путем. Когда читаешь его, то получаешь некоторое представление о том, что происходило в сердцах тех, кто писал эти строки:

”Не доезжая до Вильгельмы, я решил остановить машину и ускользнуть в апельсиновую рощу. Но шофер потерял контроль над автомобилем и врезался в барьер из колючей проволоки, который англичане выставили на дороге. В это же время по нам открыли огонь из пулеметов ’’Брен”. Через несколько минут наш автомобиль был окружен ’’анемонами” с наведенными на нас пистолетами. У нас не было выхода. Элиезер был ранен в спину, а Мордехай шофер в плечо. Пуля вошла в мякоть мышцы и вышла с другой стороны. Как только мы вышли, меня ударили в спину, и я скатился в кювет. Лежа, я услышал выстрел и краем глаза увидел солдата, целившегося в Мордехая. Он выстрелил в Мордехая, промахнулся и убил своего товарища, англичанина. В сердцах он стукнул Мордехая рукояткой револьвера по голове и сбросил его ко мне в кювет. Мы оба, как могли, встали на ноги; держа пистолеы нацеленными на нас, они продолжали избивать нас. Послышались еще выстрелы. Я думал, что они прикончат нас. Когда они, наконец, бросили нас в бронемашину, мы обнаружили там двоих других. Элиезера с ними не было. Мы не видели его больше. Другие тоже не знали, что случилось с Элиезером. Они видели, как он с большим трудом выбирался из джипа. Похоже, что солдаты застрелили его прямо в нашей машине.