Текст книги "Критика криминального разума"

Автор книги: Майкл Грегорио

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 31 страниц)

– Что случилось?

– Мальчишка из гостиницы, сударь.

– Морик? – спросил я резко. – Что с ним?

– Его нашли, сударь.

Я бросил на него раздраженный взгляд:

– Очень рад, сержант, хотя не вижу никаких причин для срочности…

– Простите, сударь, – прервал меня Кох. – Возможно, я не совсем ясно выразился. Мальчишка мертв, сударь. Есть основания полагать, что имело место убийство.

Глава 11

Внезапно вокруг послышались злобные выкрики:

– Король! Где король?

– Наполеон нас всех перережет, и никому до этого не будет никакого дела!

– Долой короля! На виселицу! Vive la revolution! [15]15
  Да здравствует революция! (фр.)


[Закрыть]

Наш экипаж, грохоча, проезжал по длинному деревянному мосту через реку Прегель. В разные стороны от нас разбегалась толпа свистящих и улюлюкающих мужчин и вопящих женщин, направлявшаяся к месту преступления. В хаосе воплей, источавших ненависть, невозможно было установить зачинщиков протеста. Возможно, у черни вообще не было вожаков. У меня возникло неприятное ощущение, что наш экипаж подобен хрупкой лодчонке, пробирающейся среди нагромождения рифов. И в любой момент мы можем пойти ко дну.

– Они во всем винят власти, – сказал я, когда наш экипаж обогнал толпу и с громыханием покатился дальше.

– Их страхи подпитываются каждым новым трупом, – ответил Кох. – Как раз то, чего больше всего боялся генерал Катовице, сударь. Распространения слухов, неуправляемых толп, бунтов. Эти убийства могут повлечь за собой очень серьезные беспорядки. Всегда найдутся бунтовщики, готовые ими воспользоваться.

– Всеобщий страх – вот к чему они стремятся, – сказал я, почти физически чувствуя на плечах невероятный груз чрезвычайно сложной задачи, решение которой было мне доверено. – Но что вы говорили перед тем, как нас прервали?

– О ловце угрей, сударь. Он нашел труп, когда устанавливал сети. Солдаты привели его в здание суда, а затем позвали меня. Я говорил с ним, однако ему нечего было добавить, кроме короткого и жуткого рассказа об обнаружении тела. Если вы пожелаете допросить его, сударь, у меня есть его имя и адрес…

– Мы увидимся с ним позже, Кох. А далеко ли отсюда «Балтийский китобой»?

– Полмили, сударь, не больше.

Я вспомнил о том, что Морик рассказывал мне прошлым вечером, и о сцене, свидетелем которой я стал, глядя из окна своей комнаты. Какие еще нужны мне были подтверждения того, что мальчишка и все остальные были убиты террористами, тайно проникшими в страну?

– Хозяин гостиницы и его жена задержаны?

– Да, сударь.

– Я хотел бы допросить их сразу же после осмотра тела, – сказал я. – Тогда, возможно, мне будет что доложить генералу Катовице.

Экипаж резко развернуло на скользкой мостовой и занесло. Он несколько раз подскочил, сильно дернулся и застыл под углом к перилам моста.

– Назад! Убирайтесь отсюда!

Путь преградили солдаты, угрожающе направив мушкеты на нашего возницу. Сержант Кох выскочил из кареты, и через несколько минут благодаря тем полномочиям, которыми я теперь обладал, нам разрешено было продолжить путь мимо дорожного поста. Впервые в жизни, подумал я, меня успокоило агрессивное повеление солдат.

Выехав на противоположный берег, мы свернули налево и примерно ярдов через сто остановились рядом с длинными скользкими каменными ступенями, покрытыми речной слизью. По ним мы спустились к глинистой, грязной кромке воды. Место было отвратительное, провонявшее солью. Река здесь была мелкой, и сквозь нее просвечивали набухшие влагой черные водоросли, «расчесываемые» уходящей с отливом водой. Мы поспешили дальше по берегу к группе солдат, тесным кружком обступивших что-то и ощетинившихся ружьями наперевес. Взмахом штыков, прикрепленных к дулам, они приказали нам уйти.

– Я новый поверенный. Ваша задача состоит в том, чтобы не допускать сюда никого, кроме нас, – заявил я, бросив взгляд на противоположный берег реки, как только солдаты отошли.

Он был полон зевак. По меньшей мере половина города собралась здесь в ожидании какого-то мрачного представления или для встречи странствующих циркачей. Чувствуя предельное отвращение ко всему человечеству, я принялся за работу, но внезапно остановился. Знакомая фигура стояла на коленях в грязи, а узнаваемый издали парик блестел от сырости. Труп Морика был едва различим. Он представлял собой бесформенную уродливую груду грязного тряпья, из-под которого кое-где проглядывало бледное тело. Подобно хищному зверю, почуявшему запах свежей крови и мяса, доктор Вигилантиус ощупывал и обнюхивал тело со всех сторон.

– Ради всего святого! – воскликнул я.

Вигилантиус даже глаз не поднял в мою сторону. Кощунственный ритуал продолжался как ни в чем не бывало.

– Это неслыханно! – взорвался я. – Кто пригласил его сюда?

– Я, Стиффениис.

Голос, раздавшийся у меня за спиной, звучал слабо и тихо, но я узнал его, еще даже не повернувшись.

– Я послал за доктором Вигилантиусом.

Треуголка сползла на самое лицо Иммануила Канта, почти закрыв его. Парика на нем совсем не было. Нити серебристо-белых волос спускались на искривленное левое плечо. Закутанный в блестящий непромокаемый плащ из темно-коричневого материала, он крепко держался за молодого человека необычайно крепкого телосложения, высокого и явно призванного охранять престарелого профессора. Создавалось впечатление, что перед вами отец и сын и что возраст поменял роли, предписанные им природой.

Неожиданное появление великого человека здесь, на берегу реки, лишило меня дара речи. Конечно, я прекрасно понимал, что, находясь в Кенигсберге, я рано или поздно его встречу. Но не в таком же месте и не при столь печальных обстоятельствах. Кто сообщил ему об обнаружении тела Морика? Неужели Яхманн сказал ему о моем приезде в город и о причинах этого приезда? Герр Яхманн предупредил меня о переменах, произошедших в философе из-за преклонных лет. Но, сравнивая человека, стоявшего сейчас передо мной, с тем, с которым мы расстались семь лет назад, когда Кант, тяжело прихрамывая, в одиночестве отправился домой, окутываемый густой пеленой тумана, я вынужден был признаться: он не постарел ни на день.

– Мой дорогой Ханно, как я рад вас видеть! – с искренней теплотой обратился профессор ко мне.

Моим первым порывом было взять его руку и прижать к губам, но природная сдержанность остановила меня.

– Я не ожидал увидеть вас здесь, сударь, – произнес я, пытаясь скрыть замешательство и смущение.

– Ну что ж, это вполне естественно, – ответил он с добродушной улыбкой. – Вы познакомились с доктором Вигилантиусом вчера ночью, не так ли?

Он не стал дожидаться моего ответа, а, шаркая ногами и крепко держась за руку слуги, проследовал вперед и воззрился на жуткую картину.

– Он еще не совсем закончил осмотр, насколько я понимаю.

Вигилантиус стоял на коленях рядом с телом мертвого мальчика, пыхтел и хрюкал, подобно свинье, расположившейся у горы отбросов. Он быстро поднял голову, поприветствовал Канта едва заметным кивком и вернулся к своему чудовищному занятию. Зрелище было отвратительным, тошнотворным, омерзительным, но профессора Канта это как будто ни в малейшей степени не беспокоило.

– Надеюсь, доктор сможет сообщить нам нечто полезное, – произнес он тихо, повернув ко мне голову. Отсутствие внешней эмоциональности не могло скрыть внутренней напряженной работы мысли. Острый ум, светившийся в глазах, служил несомненным доказательством того, что старик не утратил ни капли своей прославленной интеллектуальной мощи. – Вас интересует, чем он занимается, не так ли?

Кант замолчал, ожидая моего ответа.

– Он последователь Сведенборга, – сказал я, изо всех сил пытаясь подавить отвращение и не переборщить с критикой. – И заявляет, что способен общаться с мертвыми. Вы сами осудили его учителя как шарлатана и мошенника.

– Ах вот оно что! – откликнулся Кант с мелодичным смешком. – «Сны духовидца» – единственное мое сочинение, за которое я приносил извинения. Вы не одобряете, Ханно, моего решения пригласить духовного наследника Сведенборга в качестве помощника в моих поисках убийцы?

– В ваших поисках, сударь? В самом деле, я крайне удивлен, – признал я.

– Разве на вас не произвело впечатление то, что он продемонстрировал вам в Крепости? – спросил Кант, и едва заметная улыбка искривила его тонкие бледные губы.

В растерянности я не знал, что ответить.

– Спектакль, сударь?

Кант нахмурился:

– Спектакль? И это все, что вы видели прошлой ночью?

– А как еще прикажете мне называть подобное представление, сударь? Человек задает вопросы трупу, а тот как будто бы ему что-то отвечает. Уходя от Вигилантиуса, я располагал ничуть не большей информацией, помимо той, которую получил, обычным способом осматривая тело убитого.

– А! – воскликнул Кант с улыбкой. – Значит, вы не вытерпели и ушли, не дождавшись завершения. Мне следовало бы предвидеть подобную возможность, – пробормотал он, затем снова внимательно взглянул на меня. – Итак, вас удивляет присутствие здесь Вигилантиуса, однако совсем не удивляет ваше собственное назначение на место Рункена. Я прав?

Откровенная ирония профессора относительно моего назначения уязвила меня не меньше пощечины.

– Кажется, я вас должен благодарить за эту высокую честь, сударь, – начал было я, но тут меня прервал голос, значительно мощнее моего.

– Смерть мальчика не похожа на все остальные, герр профессор. – Вигилантиус возвышался над телом Морика. – Здесь я нахожу следы работы другого убийцы, – сказал он.

– Другого убийцы? – повторил я и с возмущением воззрился на Канта: – Во имя Господа, сударь, о чем он говорит?

Кант не обратил ни малейшего внимания на мое возмущение. Повернувшись к Вигилантиусу, он попросил:

– Объяснитесь, пожалуйста.

Прежде чем заговорить, доктор повернулся ко мне и торжествующе ухмыльнулся.

– Этот труп не подтверждает то, что нам известно от других тел, герр профессор. Запах здесь… совершенно иной. Энергия, с которой душа покинула тело мальчика, отличается от той, которую я находил в других случаях. Смерть заставала их внезапно. А его – нет. Он знал, что должно случиться. Он предполагал, откуда будет исходить удар, и страшно боялся.

Кант молчал, погруженный в собственные мысли.

– Понимаю, – сказал он наконец. – А что-нибудь еще он вам сообщил?

Я потерял дар речи. Какая магия заставила его с таким почтением обращаться к жалкому и ничтожному некроманту? Того самого Канта, который сформулировал кодекс общественной морали и правила рационального анализа, вызволившие человечество из Тьмы Невежества и даровавшие ему Свет Разума. Неужели именно он, тот самый Кант, сейчас просит записного шарлатана и болтуна пересказать «поведанное» мертвецом в ходе вульгарного вызывания духов?

– Профессор Кант! – взорвался я, не в силах больше сдерживаться. – Труп нотариуса Тифферха «открыл» то, что и без него было ясно любому, кто не лишен зрения. Его спина была покрыта ранами, старыми и новыми…

– Я ведь объяснил вам, как он был убит, – злобно усмехнулся доктор Вигилантиус. – Он умер вовсе не от этих ран. И вы бы располагали доказательствами, если бы соблаговолили подождать еще немного прошлой ночью.

Кант повернулся и пристально воззрился на меня.

– В самом деле, герр поверенный, каково ваше мнение относительно упомянутых ран? – набросился он на меня, подобно соколу, заметившему хромого зайца.

– Я знаю, что он умер не от них, – пробормотал я. – Он сам их себе и причинил.

– Сам себе причинил? – переспросил Кант. – Что вы хотите сказать?

– Сегодня я провел обыск у него в доме, – начал я, – и там обнаружил объяснение того, каким путем были причинены упомянутые раны…

Я остановился, не решаясь в присутствии великого человека говорить о подобных вещах.

– Ну и каким же? – настаивал он.

– У него в буфете была спрятана плетка, сударь, – пробормотал я. – У герра Тифферха была крайне своеобразная личная жизнь.

– Как интересно! – воскликнул Кант. – Сорвите маску с жизни любого человека – и что обнаружите под ней? Запятнанную душу под улыбающейся физиономией. И вы полагаете, что это и есть основной мотив убийства?

– Вовсе нет, сударь, – ответил я. – Существует еще одна подробность, которая может указывать на общий для всех убийств фактор.

Я сделал глубокий вдох, прежде чем продолжить. Иммануил Кант принадлежал к числу тех людей, которых я почитал в качестве главнейших интеллектуальных авторитетов в просвещенном мире. Его ученые размышления относительно такого извращенного создания, каким остается человек, проложили дорогу рациональному анализу и просвещенному поведению. Он вызвал меня в Кенигсберг, чтобы я помог ему в расследовании преступлений, и я не мог подвести его.

– У Тифферха имелся тайный склад антинаполеоновских памфлетов, спрятанных в буфете, – заявил я. – Он мог быть убит политическими врагами государства. Поверенный Рункен придерживался такого же мнения. Я читал его доклады.

– Но как он погиб? – Кант напомнил мне разъяренную змею, плюющуюся ялом. – Вот что нас интересует прежде всего, Стиффениис.

– Я… пока я не знаю, – не без колебаний признался я. – Он мог…

Кант уже не слушал. Он резко повернулся в сторону Вигилантиуса.

– На теле мальчика имеются следы когтей? – спросил он.

Я был потрясен. Профессор Кант употреблял те же слова, что и женщина, обнаружившая тело Яна Коннена. Когти дьявола.

– Никаких следов, сударь. На сей раз никаких, – мрачно ответил Вигилантиус.

– О чем вы говорите? – воскликнул я, не скрывая раздражения тем, что они исключили меня из своего разговора, воспользовавшись не совсем понятными мне образами. Неужели Яхманн прав, высказывая озабоченность состоянием умственного здоровья Канта? – Никаких следов чего?

– Я вам покажу позже, – ответил Кант с видимым нетерпением. – Если мы имеем дело с двумя убийцами, не нужно обладать сверхъестественными способностями, чтобы понять, какую проблему это ставит перед властями. Ну, подойдите же, Стиффениис, давайте поближе посмотрим на имеющиеся у нас материальные свидетельства.

Он положил тонкую ладонь мне на руку и повлек меня вперед за собой. Мы пошли по направлению к телу. Вигилантиус, эффектно взмахнув плащом, отошел в сторону, словно актер, блестяще прочитавший монолог. Не без труда принудил я себя взглянуть вниз, на землю. И увидел я совсем не мертвого мальчишку из «Балтийского китобоя». Поначалу мне показалось, что передо мной на влажной земле лежит тело другого человека с раскроенным черепом. Осколки костей белели среди мешанины из крови и мозга, остекленевшие глаза жутко взирали на меня. Я попытался отогнать от себя другое видение, стараясь сконцентрировать все внимание на том, что сейчас предстало моим глазам.

– Это он, – пробормотал я. – Морик.

Следы жуткого насилия были различимы на его лице или, точнее, на том, что от него осталось. Левая сторона черепа раздавлена, словно хрупкая яичная скорлупа. Кровь вперемешку с мозгом запеклась на волосах, висках, на лбу и щеках. Левый глаз взирал на затянутые облаками небеса от уголка рта, как будто сам сполз туда подобно какому-то отвратительному слизняку.

Кант без труда мог догадаться, о чем я думал.

– Вам неприятно это видеть? – спросил он, внимательно вглядываясь в меня, изучая мое лицо, а вовсе не лицо мертвого подростка на земле. – Конечно, конечно, я вполне вас понимаю. Ваш брат, я полагаю, погиб от подобных же ран?

Я почувствовал, как комок подступил к горлу. Слова Канта лишили меня самообладания.

– Она… рана… была на другой… в правом полушарии, – с трудом произнес я.

– Вы должны были обследовать его тело? – спросил Кант, внимательно всматриваясь в меня. – Я ничего не слышал об уголовном расследовании его дела.

– Нет, сударь, – пробормотал я. – Не было никакого расследования.

Мгновение он колебался.

– Ну что ж, в таком случае давайте продолжим.

– Он… я имею в виду удар… был, вероятно, очень большой силы, – сказал я, стараясь все свое внимание обратить на жуткое зрелище у меня перед глазами. – Смерть, должно быть, наступила мгновенно.

– И мальчик видел ее приближение, – добавил Кант. – Могу поспорить, что у него сжаты кулаки. Снимите с него одежду, пожалуйста.

Прежде чем я успел как-то отреагировать на просьбу профессора, Кох опустился на колени и сдвинул набрякшие лохмотья с рук мальчика, подтвердив догадку Канта.

– Сержант Кох – мой ассистент, – поспешно объяснил я, совершенно забыв о его присутствии на расстоянии всего нескольких шагов от меня. – Раньше он работал на поверенного Рункена.

– Его имя мне знакомо, – ответил Кант, с любопытством всматриваясь в Коха. Он подошел еще ближе и внимательно следил за каждым движением сержанта, одной рукой держась за меня, а второй вцепившись в своего безмолвного слугу. – Обратите внимание на выражение лица мальчика, Стиффениис, – произнес он дрогнувшим от волнения голосом. – Физиогномика может многое нам поведать, основываясь на этом выражении, не правда ли?

Я мог только тупо смотреть на лицо мертвого мальчика, не в состоянии сформулировать ни единой мысли.

– Неужели вы не видите? – воскликнул Вигилантиус. – Здесь все совершенно иное.

– Обратите внимание на положение ног, – продолжал профессор Кант, не обращая на нас обоих никакого внимания, полностью погруженный в собственные мысли. – Остальные в момент смерти стояли на коленях. А мальчик не стоял. Вы ведь видели положение тела Тифферха прошлой ночью. У вас есть возможность сравнить. Я приказал солдатам сохранить его труп под снегом, чтобы вы с доктором смогли его осмотреть.

Ах вот оно в чем дело. Вот ответ на вопрос, которым я измучил Коха. За всем стоял профессор Кант. Он продумал, разработал и подготовил план моей деятельности с момента моего приезда в Кенигсберг. Он отправил меня на встречу с Рункеном, не ожидавшим меня. Затем меня провели в «камеру ужасов» доктора Вигилантиуса. Именно Кант решил, что я должен поселиться в «Балтийском китобое». Полиция к данному делу имела очень мало отношения. Так же, как и король. Иммануил Кант знал о преступлениях, державших в страхе весь Кенигсберг, больше, чем кто бы то ни было.

– Ну что ж, давайте посмотрим, прав ли Вигилантиус, – предложил он. – Будьте любезны, поверните мальчика на живот, герр Кох.

Кох осторожно положил Морика лицом вниз. Волосы и шея мальчика были покрыты запекшейся кровью и грязью.

– Принесите воды, сержант, – приказал Кант. Кох поспешил к мосту и вскоре вернулся оттуда с металлической флягой, которую взял у одного из солдат.

– Промойте ему голову, – попросил Кант. – Удалите грязь. Уберите волосы.

Он давал указания Коху с такой твердостью и уверенностью в голосе, словно руководил работой своего ассистента в университетской лаборатории.

– Побольше воды. Очистите шею. Да-да, вот так, так! – нетерпеливым тоном отдавал приказания Кант.

Как только Коху удалось смыть кровь и грязь, под ними обнажилась белая поверхность кожи. Кант наклонился вперед, стал внимательно всматриваться в выпирающие позвонки на шее мальчика.

– Здесь нет раны. Никаких ее признаков. Удар по черепу был нанесен молотком или каким-то другим тяжелым предметом. Он должен был потерять очень много крови, но на земле нет ее следов.

– Холод мог предотвратить обильное кровотечение, – предположил я.

– Температура вряд ли может объяснить ее полное отсутствие, – резко возразил мне Кант, и в его голосе чувствовалось раздражение.

– Какое же объяснение предлагаете вы, сударь? – спросил я.

– Его убили не здесь. И убил его совсем не тот человек, которого мы ищем. Улики однозначно свидетельствуют об этом, – ответил он. – Причины убийства мальчика были совершенно иными.

Я пребывал в полной растерянности. Кант пришел к тому же выводу, что и Вигилантиус.

– В Кенигсберге не может быть одновременно двух убийц! – возразил я. – Морика убили в гостинице. Я видел его там. А тело оставили здесь, чтобы сбить меня со следа. У меня есть все основания полагать, что он знал что-то обо всех остальных убийствах. Я беседовал с ним вчера вечером!

Глаза Канта засверкали от волнения.

– Вы беседовали с мальчиком? Неужели вы хотите сказать, что стоило вам приехать в гостиницу, как вы с первой же минуты завоевали его полное доверие? Ну что ж, замечательно! Значит, я был прав, что выбрал именно вас и поселил в «Балтийском китобое».

Мгновение мне казалось, что он смеется надо мной. Потом я подумал, что факт моего знакомства с Мориком действительно произвел на него сильное впечатление. В конце концов, именно с этой целью он и отправил меня туда.

– Постоялый двор – благодатное место для шпионов и подстрекателей к бунту, – заметил я. – Но ведь вам все хорошо известно и без меня, сударь, не так ли?

Кант взглянул на меня, и я могу поклясться, что в его глазах сверкнули озорные огоньки.

– Ваше прибытие могло вызвать определенное замешательство, – заметил он спокойно.

Перед моим мысленным взором промелькнули события предшествующего вечера. Злобное выражение лица Тотца, подозрительное поведение его жены, страх мальчика перед ними обоими. Я рассказал Канту все, что открыл мне Морик относительно остановившихся в гостинице иностранцев, и добавил также описание того, что заметил предыдущей ночью, выглянув из окна.

– Как раз то, что подозревал поверенный Рункен, – закончил я. – Бунт. Иностранные подстрекатели. Как еще можно объяснить все эти убийства?

– Я могу вам представить по меньшей мере еще сотню объяснений, – мгновенно возразил мне Кант. – Но одно из них приходит мне на ум первым.

Он перевел взгляд на реку, словно ее темные воды помогали ему сосредоточиться.

– Простите, сударь? – робко переспросил я.

– Высшее наслаждение, доставляемое самим актом убийства, – медленно ответил он, четко выделяя каждое слово.

Я был потрясен. Неужели я правильно его расслышал?

– Вы шутите, сударь! – взорвался сержант Кох. – Простите меня, герр Стиффениис, – извинился он, – я не хотел перебивать.

– Очень ценю вашу откровенность, герр Кох, – ответил Кант. – Продолжайте, сержант. Говорите все, что вы хотели сказать.

– Неужели какой-то человек, находящийся в здравом уме, способен совершить убийство по такой причине? – воскликнул Кох. Его ни в малейшей степени не смущали величие и слава Иммануила Канта. – Только ради удовольствия и все?

Кант мгновение лукаво смотрел на него.

– А вы когда-нибудь бывали на войне, сержант? – Кох заморгал глазами и отрицательно покачал головой. – У вас есть друзья или знакомые в армии?

– Да, сударь, но…

Кант поднял руку.

– Выслушайте меня внимательно, Кох. Если бы вы сказали мне, что убивать врага на поле брани от нас требует долг, я не стал бы спорить. Однако есть некоторая двусмысленность в совершении того деяния, которое заслуживает нашего более пристального рассмотрения. Я встречал солдат, которые стыдились необходимости убивать или, с другой стороны, не склонны были признаваться в том, что во имя долга на поле брани они совершали ни с чем не сравнимые по жестокости, отвратительные поступки. И ведь не только во время сражения. Дуэль – вполне обычное дело среди офицеров нашей армии. – Он кивком указал на тело. – Человеку, обладающему подобными умениями, очень трудно сопротивляться великому соблазну и удовольствию применить их на практике.

– Вы имеете в виду солдата? В этом ваша теория?

Кант снова обратил все внимание на меня, словно Кох вообще не открывал рта.

– И вот представьте себе, Стиффениис, что в руках подобного человека оказывается власть над жизнью и смертью! И он находит свою жертву. Он выбирает время и место исполнения задуманного, – произнес Кант, загибая тонкие бледные пальцы, словно ведя подсчет. – У нас на земле только Бог обладает таким безграничным могуществом. Акт убийства сам по себе может стать источником огромной власти и удовольствия, но это еще далеко не все. Посмотрите туда. – Он указал на противоположный берег, заполненный толпой. – Посмотрите на солдат, что стоят на мосту. Подумайте о нашем присутствии здесь, об ужасе, заставившем власти обратиться к нам за помощью. Кто бы он ни был, каковы бы ни были его истинные мотивы, он нарушил нормальное течение жизни в Кенигсберге, сделался проводником сил Хаоса. Онруководит нами всеми!

– Власти, сударь? – нахмурившись переспросил Кох. Слово «власть», казалось, напугало его больше всего остального.

– Да, он обладает властью, не подчиняющейся никаким человеческим законам и не имеющей никаких пределов, сержант Кох. Он божество. Или дьявол, если хотите.

Холодный порыв ветра пробежал по поверхности реки Прегель. Когда заговорил доктор Вигилантиус, его голос звучал подобно весеннему треску тающих полярных льдов.

– Профессор Кант, – произнес он. – Ничем не могу быть больше вам полезен, сударь. Если я вам понадоблюсь, вы знаете, как меня отыскать.

– Вы оказали нам неоценимую помощь в этом деле, сударь, – ответил Кант с таким почтением, словно перед ним стоял Дэвид Юм или Рене Декарт. – Стиффениис в своем расследовании, конечно же, воспользуется вашими открытиями.

Бросив в мою сторону последний презрительный взгляд, Август Вигилантиус, сверкающий метеор из сведенборговской вселенной, повернулся и пошел прочь по берегу реки. Он больше ни разу не появился в Кенигсберге за все время моего пребывания там, за исключением нескольких упоминаний в «Хартманнс цайтунг». «Срочное дело», о котором он говорил нам, подразумевало беседу с козлом, в которого вселилась душа фермера – его прежнего владельца.

Кант тепло мне улыбнулся:

– Надеюсь, он нам больше не понадобится. А теперь вернемся к вашей теории заговора, Стиффениис. Вы должны ее проверить.

Я снова был крайне удивлен.

– Мне показалось, вы не разделяли моего мнения, сударь?

– Это ваша теория, Стиффениис, – произнес он с несомненной теплотой в голосе. – И вы должны ее проверить. В экспериментальной проверке теорий – суть современной научной методологии. Сейчас же отправляйтесь в Крепость и допросите людей из гостиницы. Когда закончите, я хочу вам кое-что показать.

– Простите, герр Стиффениис, – вмешался Кох. – А как насчет рыбака, нашедшего труп? Вам нужно и с ним поговорить, сударь.

Прежде чем я успел ответить, Кант повернулся к Коху и с раздражением набросился на него:

– Не растрачивай попусту время своего хозяина! Этому бедняге ничего не известно, я абсолютно уверен. Я заеду за вами в четыре часа, – сказал он, поворачивая в сторону моста. Сделан несколько не очень уверенных шагов, он снова обернулся ко мне с загадочной улыбкой: – А вам не хочется побольше узнать относительно «когтя дьявола», Ханно?

Он не стал дожидаться моего ответа.

– Я к вашим услугам, сударь, – пробормотал я, молча наблюдая за тем, как он проследовал к лестнице, которая вела на дорогу. Затем я отдал приказ убрать тело Морика и дождался, пока солдаты закончат выполнение этого печального поручения. Когда они закрывали его лицо, я вдруг вспомнил жеманную улыбку фрау Тотц, ее притворную озабоченность поведением мальчика, и меня охватил приступ гнева.

– В Крепость, Кох! – крикнул я. – Пришло время кое-кому развязать языки.