Текст книги "Критика криминального разума"
Автор книги: Майкл Грегорио
Жанр:
Исторические детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 31 страниц)
– А зачем Тотц взял на себя и все остальные убийства?
Кант пожал плечами:
– А вам бы хотелось предстать перед людьми в позорном одеянии безжалостного убийцы беззащитных детишек? Возможно, Ульрих Тотц попросту пытается создать себе более привлекательный образ революционера, местного беспощадного Робеспьера. Вам придется силой добиваться от него правды.
– Что я и намерен сделать! – ответил я, чувствуя, как во мне нарастает гнев.
И вновь профессор Кант ласковым успокаивающим жестом коснулся моей руки.
– Прежде чем мы уйдем отсюда, – продолжил он с волнением в голосе, – я бы хотел показать вам кое-что еще. Предлог, с помощью которого я завлек вас сюда. И меня удивляет, что вы до сих нор о нем не спросили.
Подобно фокуснику, собирающемуся извлечь кролика из шляпы, он положил на стол серую свернутую ткань.
– Коготь дьявола! Его предполагаемое существование вызывает в Кенигсберге гораздо больший ужас, чем любой реальный факт. Откройте же его, Стиффениис.
Я невольно сделал шаг назад.
– Он вас не укусит, – сказал Кант с хрипловатым смешком.
Покров был довольно тонок. Дрожащими пальцами я ощутил какую-то крошечную форму, завернутую внутри. Скрывавшийся там предмет был очень небольшого размера и почти ничего не весил. Я развернул материю и обнаружил крошечный заостренный осколок длиной меньше дюйма. На первый взгляд он был сделан из кости, возможно, слоновой.
– Что это такое, сударь? – спросил Кох.
Прежде чем заговорить, Кант покачал головой.
– Часть орудия убийства. Самый кончик, я полагаю. Вероятно, оно было длиннее, когда убийца вонзал его в основание черепа своих жертв. Вигилантиус обнаружил осколок в шее Яна Коннена. Можно предположить, что кончик отломался, когда преступник попытался вытащить его.
– В донесении ночной стражи сказано, что женщина, нашедшая тело, сообщила им, что видела «коготь дьявола», – заметил я. – Но она не могла иметь в виду этот крошечный осколок. Неужели она на самом деле видела все орудие, торчащее в шее трупа полностью?
– Ваш вопрос заслуживает более подробного исследования, – ответил Кант с энергичным кивком.
– Мне следует побеседовать с ней. В донесениях Люблинского о «когте дьявола» сказано очень немного и весьма туманно.
– Люблинский может знать, где ее искать, – добавил Кох, беря осколок со стола и рассматривая его с тем страстным любопытством, которое проявляет ботаник к никогда им ранее не виденному растению. – Если эта штука сломалась, сударь, то у убийцы, видимо, не возникло никаких сложностей с приобретением замены. Готов поспорить, ее не так уж и трудно добыть.
– Не только добыть, но и спрятать, – сказал Кант. – Ни один разумный человек не будет стоять рядом с мясником, когда тот размахивает топором. – Он повернулся ко мне, глаза его лукаво блестели. – Ну, теперь вы видите, какая вам предстоит работа, Ханно? – спросил он.
Я бросил взгляд на стеклянные сосуды, папки и коробки на полках.
– Все, что я здесь вижу, ново для меня, сударь, – произнес я, дрожа от волнения. – Обещаю вам, что постараюсь получить из собранных в этой лаборатории замечательных предметов всю возможную пользу.
Я произнес свое обещание словно торжественную клятву.
– Вот ключи, – сказал Кант с добродушной улыбкой. – Здесь головы и одежда, которая была на жертвах в момент их гибели. Она хранится в коробках. На каждой коробке стоит имя того, кому одежда принадлежала. В папках рисунки с изображением тел. – Кант методично перечислял все, что хранилось у него и лаборатории. – Все, что вам может понадобиться, как я полагаю, находится в этой комнате. Все экспонаты – ваши, Стиффениис. Пользуйтесь ими по вашему усмотрению.
Мне показалось, что профессор немного уменьшается в размерах, вручая мне ключи. У меня возникло ощущение, что его поведение не совсем естественно, но оно было незабываемо. Его психическая энергия была на исходе.
– Отвезите профессора Канта домой в его экипаже, Кох, – попросил я. – А я пройдусь пешком до главных ворот. Мне необходимо сейчас же побеседовать с Люблинским.
– О нет, сударь. Нет! – запротестовал Кох. – Вы сами отвезете профессора домой. А я вернусь в Крепость пешком. Вы заблудитесь, сударь, а я очень хорошо знаю, где найти офицера Люблинского.
– Путь может оказаться небезопасным, – сказал я, удивленный той силой, с которой возразил на мое предложение сержант.
– Уж поверьте, я буду осторожен, – ответил он, глянув на профессора Канта. И тут я понял, что беспокоит сержанта. Он не боялся ни темноты, ни тумана, ни неизвестного убийцы, разгуливающего по улицам города по ночам. Он боялся Иммануила Канта.
– Ладно, – согласился я. – Найдите Люблинского и узнайте, что он может рассказать о той женщине. Я отыщу вас в Крепости.
Снаружи уже наступила ночь. Туман стал еще гуще, и различить что-то перед собой на дороге было практически невозможно. Иоганн Одум подскочил вперед и распахнул дверцу кареты, а я помог профессору Канту подняться по ступенькам.
– Вы поедете с профессором Кантом, сударь? – спросил слуга, и в голосе его прозвучала какая-то настороженность.
Я внезапно вспомнил обещание лакея показать мне что-то в доме Канта.
– Да, конечно, – ответил я, помогая профессору сесть в экипаж. И вновь я был тронут его физической хрупкостью при сохранявшейся необычайной интеллектуальной энергии, а также теми усилиями воли, которых Канту стоили его труды и изыскания.
– Будьте осторожны, сержант, не рискуйте, – предупредил я, взбираясь в карету вслед за Кантом.
Кох захлопнул за нами дверцу.
Экипаж тронулся и следовал довольно медленно. Некоторое время мы с Кантом ехали молча. Наконец он повернулся ко мне со словами:
– Надеюсь, вы не откажетесь разделить со мной удовольствие и выпьете несколько согревающих глотков хорошего ликера? День был крайне утомительный, и нам обоим необходимо укрепить свои силы и дух.
– С большой радостью, сударь.
Мое обещание, казалось, успокоило его, и несколько мгновений спустя профессор уже беззаботно дремал, наклонив голову на подушку сиденья. Я тоже откинулся на спинку и подумал о письме, которое намеревался написать Елене с сообщением о моем успехе в поимке преступника. Благодаря профессору Канту срок моего пребывания в Кенигсберге продлевался на неопределенное время.
Глава 16
Всю дорогу до дома профессор Кант проспал. Энергия, питавшая профессора целый день, казалось, была полностью израсходована. Всего несколько минут назад глаза его горели воодушевлением, движения были проворны, и возраст был не властен над ними, ум остр и проницателен, речь оживленна. А теперь рядом со мной на сиденье экипажа поблескивающий в темноте плащ производил впечатление пустого кокона, оставленного только что вылупившимся из него созданием, которое, расправив крылья, улетело в жестокий и холодный мир.
Я, напротив, не чувствовал ни малейшей усталости. По необъяснимым осмотическим законам энергия, оставившая моего наставника, перетекла ко мне. Сегодня утром на грязном берегу реки Прегель я видел тело мальчишки с размозженным черепом. Я только что вышел из зловещей комнаты ужасов, которая могла бы успешно конкурировать с самым страшным ночным кошмаром. Улицы Кенигсберга были темны и опасны. Где-то там скрывался убийца, безжалостное существо, которому ничего не стоило не задумываясь убить любого повстречавшегося ему человека, превратив жизнь его близких в страшную трагедию. Нас ожидали новые преступления. И несмотря на все это, сердце мое торжествовало. Создавалось впечатление, что я возвращаюсь с прогулки по идиллическим лесам Вестфалии. Теперь, когда лаборатория Канта осталась далеко позади, душа моя была полна ощущений, которые любой другой человек испытывает после посещения коллекции изысканных произведений искусства. Вызвало ли у меня отвращение увиденное в том темном и мрачном месте? Совсем напротив!
Я крепко сжимал в руке, дрожавшей от волнения, восторга и благоговейного страха, ключ от лаборатории Канта. Все выставленное там было в высшей степени замечательно, но еще более замечательно было то, что Кант доверил хранение этой коллекции мне. Мне и никому больше! Меня не удивило, что герра поверенного Рункена не посвятили в тайны зловещего склада. Верного ему беднягу Коха шокировало подобное известие, а я, напротив, был очень рад. Теперь я понимал, почему Кант избрал именно меня, а не какого-то другого судью. Другие могли обладать большим опытом в традиционных способах расследования преступлений, однако Кант твердо верил, что только я сумею понять пользу собранного в лаборатории и оценить зловещую красоту – лучшего слова я подобрать не мог, – которую его ни с чем не сравнимый ум сотворил в этом уединенном месте.
Семь лет назад Кант порекомендовал мне стать судьей. Ныне профессор открывал передо мной возможности, которых я намеренно избегал, схоронившись в Лотингене. Он вручил мне собранные им материалы и предложил доказать, что я представляю новое поколение следователей и судей. Что я способен воспользоваться революционными методами, которые никогда ранее не применялись в борьбе с самым страшным из всех преступлений. С преступлением, которое поставило под угрозу мир и покой целого государства.
Именно по этой причине он пригласил Вигилантиуса, прибегнув к его анатомическим познаниям и мистическому опыту в попытках отыскать преступника. Есть ли на свете такой судья, который осмелился бы использовать подобную тактику? Поэтому профессор и хотел, чтобы я понаблюдал за работой некроманта прошлой ночью.
Внезапно я увидел способности доктора совершенно в новом свете. Престарелый разум Канта двигался к неким темным и нездешним берегам, тем не менее великий философ не утратил связи с реальностью и умения блестяще применять логику и здравый смысл к решению самых запутанных загадок. Он учил меня тому, на что сам уже физически не был способен. Он был моим Сократом, который вел меня к совершенно новому взгляду на вещи и новому способу действия. Расследование преступления заключается не только в собирании подробной информации и вытягивании истины любыми способами из сопротивляющихся подозреваемых и свидетелей, как полагал Рункен. И как, что уж греха таить, думал прежде и я сам.
Кант готовил меня к тому, что я только что увидел, учил меня для благ человечества пользоваться подобным знанием, не позволял мне отбрасывать никакие свидетельства под предлогом их извращенности или чудовищности, как охарактеризовал их сержант Кох. Вне всякого сомнения, точно так же воспринимал кантовский подход к делу и Рункен. Но ведь не далее как прошлой ночью я сам согласился бы с подходом Рункена.
В мгновение ока я понял, как мне следует поступить. Когда дело будет закрыто, убийца пойман и осужден, я напишу научный трактат, в котором воздам хвалу несравненному гению Иммануила Канта. В данной области он проник гораздо дальше всех других исследователей, и я был преисполнен энтузиазма от мысли, что смогу еще многому научиться у самого первооткрывателя. Я повернулся и взглянул на спящего философа, душа моя полнилась нахлынувшими на меня эмоциями и глубокой признательностью. Я был всем ему обязан. Он был для меня отцом. Более того, я осознал это сейчас, ему я был обязан гораздо большим, чем собственному отцу.
У меня голова шла кругом от подобных размышлений. Пришлось закрыть глаза, чтобы овладеть собой, и я открыл их, только когда экипаж резко дернул и остановился. Снаружи завеса тумана была еще плотнее, чем прежде. Я бросил взгляд на Канта, но профессор продолжал спать безмятежным сном. За оконным стеклом в темноте молочного окраса материализовалось человеческое лицо. Похожий на привидение, Иоганн Одум сделал мне знак выйти на дорогу. Я поспешно, хотя и стараясь не шуметь, открыл дверцу кареты.
– Дальше ехать нельзя, герр Стиффениис, – объявил лакей, когда я спустился к нему. Туман прекращался в непроницаемую стену в том месте, где рядом с дорогой была заметна рябь какого-то потока. – Я боюсь, что в любой момент мы можем опрокинуться в канаву.
– Давайте я пойду впереди и буду указывать лошади дорогу, – предложил я.
– Возьмите одни из фонарей, сударь, и будьте осторожны, дорога здесь очень опасна, – предупредил он.
Поначалу я быстрыми шагами направился вперед, но вскоре был вынужден сбавить темп. Снег у меня под ногами слежался и обледенел, а лошадь за спиной была явно напугана. Иоганн удерживал ее, как мог, боясь худшего, и мне пришлось тащиться, еле переставляя ноги, целую вечность, пока впереди в тумане не появился особняк Канта.
Иоганн вынес Канта из экипажа, словно спящего ребенка, а я тем временем держал фонарь и помогал ему открыть ворота. Я остался стоять в передней, пока лакей понес своего хозяина, словно маленькое дитя, наверх в его спальню, и ждал Иоганна, пока он укладывал профессора спать. Вся процедура заняла не более десяти минут.
– Он совершенно вымотался. Слава Богу, теперь он сможет хоть немного отдохнуть! – прошептал Одум, спустившись ко мне. – А теперь, если вы последуете за мной, сударь, я покажу вам то, что нашел сегодня утром.
Взяв фонарь, он открыл переднюю дверь и осторожно провел меня к задней части дома. Сад окружали кольцом высокие деревья. Идти было очень тяжело, так как снег лежал повсюду небольшими сугробами.
– Это кабинет профессора Канта, – сказал Одум, остановившись у темного окна. Он поставил фонарь на землю. – Но взгляните сюда, сударь. Вот что испугало меня сегодня утром.
Я глянул вниз. В свете фонаря снег мерцал, подобно алмазам. Темные следы, похожие на камни, проложенные над замерзшим речным потоком, вели от окна к калитке в дальнем конце ограды. Мгновение я всматривался в следы на снегу, не совсем понимая, чем так обеспокоен Иоганн. Неужели обязанность заботиться о благополучии Канта стала отражаться и на состоянии его нервов?
– Вы мне это хотели показать?
Иоганн бросил взгляд на землю, а затем перевел его на меня.
– После того как мы вернулись сегодня утром с реки, я открыл шторы в кабинете. И увидел их!
– Я вас не понимаю, Иоганн.
– С самого лета здесь никого не бывало.
Я почувствовал, как у меня непроизвольно сжались зубы.
– Вы уверены? Возможно, просто подходил кто-то из соседей? Нищий или торговец?
Иоганн энергично покачал головой.
– Здесь есть только одно объяснение, сударь, – сказал он очень серьезно. – Кто-то шпионит за ним. Или пытается проникнуть в дом.
В слуге было что-то тяжеловесное, почти туповатое. Температура заметно упала, и я весь дрожал, несмотря на плотный шерстяной плащ, который Лотта Хаваарс так предусмотрительно уложила в мой багаж.
– А может быть, даже хуже, Иоганн, – сказал я с большим спокойствием в голосе, чем чувствовал на самом деле.
– Хуже, сударь?
– Возможно, сюда приходил сам убийца.
– О Боже! – со стоном произнес Иоганн. – Я ведь говорил профессору Канту, что он слишком далеко зашел с этими убийствами. Я предупреждал вас, сударь. То, что его видели там, у реки, очень опасно. Теперь вы должны…
Я поднял руку, чтобы остановить причитания слуги и сосредоточиться на мерах, которые необходимо принять немедленно.
– Мы его защитим, – заверил я встревоженного лакея. – Убедитесь в том, что все двери надежно заперты, и закройте окна, Иоганн. Я направлю сюда жандармов, чтобы они охраняли дом и следили за дорогой.
Говоря, я продолжал рассматривать следы на снегу. «Как бы сам Кант поступил в подобных обстоятельствах?» – задался я вопросом. И ответ пришел мгновенно. Мои размышления повернули в том направлении, которое профессор с такой тщательностью проторил для них.
– Есть нечто, что мы должны сделать в первую очередь, – решительно провозгласил я. – Герр профессор сам поступил бы так же. Подержите фонарь, Иоганн.
– Я надеюсь, вы не станете приводить сюда профессора Канта, сударь? – воскликнул Иоганн с ужасом.
– О чем вы говорите?! – ответил я. – Мне бы никогда в голову не пришло беспокоить его. Я имею в виду использование того аналитического метода, который профессор только что продемонстрировал мне в своей лаборатории.
– Сударь? – В глазах слуги блеснуло выражение полной растерянности.
– Нам необходимо найти целый образец, – сказал я, оглядываясь по сторонам.
– Образец? Чего, сударь?
– Следа, Иоганн. Поднесите фонарь поближе к земле.
Верхний слой снега из-за постоянного сильного ветра сделался хрупким, как стекло. Наклонившись ближе и осмотрев поверхность снега, я обнаружил, что тут явно имела место попытка стереть следы. Кто бы ни рыскал под окном, он намеренно волочил ноги, чтобы уничтожить те улики, которые я сейчас искал.
– Давайте посмотрим, куда они ведут по саду, – предложил я.
Иоганн недовольно пробормотал что-то, затем поднял фонарь повыше и пошел.
– Только не наступайте, пожалуйста, на следы, – предупредил я. – Они и без того уже недостаточно четко видны.
Следы вели к живой изгороди и калитке в дальнем углу сада. Складывалось впечатление, что их оставил человек, сильно спешивший, и они были уже сильно повреждены. Не было ни одного следа, который сохранился бы целым. Мы вышли на дорожку, что проходила позади особняка, но здесь они перемешались со следами других прохожих, и дальше проводить наше следствие было уже невозможно.
– Безнадежная задача, сударь! – нервно воскликнул Иоганн.
Мы в полном молчании вернулись в сад, еще раз внимательно осмотрели вытоптанный участок под окном, а затем перешли к трем каменным ступенькам, что вели к задней двери дома.
– Он был здесь, видите? И здесь…
Возглас торжества слетел с моих губ. На верхней ступеньке, как только Иоганн поднял повыше слабо мерцающий фонарь, я сразу же разглядел вознаграждение за мое непреклонное упорство – передо мной ярко вырисовывался целый нетронутый след.
– Он пытался проникнуть в дом через эту дверь, – сказал я и начал рыться в сумке в поисках бумаги.
– Вы полагаете, ему удалось пройти через нее в дом? – с ужасом в голосе спросил Иоганн.
Я внимательно осмотрел поверхность двери из темной сосны и большую металлическую замочную скважину. Все было в полном порядке.
– Her никаких признаков того, что кто-то пытался взломать дверь. Она, кажется, закрыта изнутри, – произнес я, попробовав ручку.
– Я сам ее и закрывал, сударь.
– Должно быть, он отказался от своего плана. По крайней мере на тот момент, – заметил я, и голос у меня прервался. Что произойдет, если в следующий раз он найдет способ проникнуть внутрь? – Идемте. Иоганн, нам необходимо установить, не принадлежат ли следы убийце.
– Но каким образом, сударь? Как вам это удастся? – спросил Иоганн с выражением полнейшего недоумения на простоватой физиономии.
– Сравнив обнаруженные нами следы с изображением тех, которые были найдены на месте преступлений, – ответил я. И только тут до меня дошло, что я пользуюсь новым, кантовским языком расследования, который слуге, стоящему рядом со мной, совершенно непонятен. – Так поступил бы и ваш хозяин, – пояснил я. В сумке мне удалось отыскать лист бумаги, однако карандаша там не было. – Чем же я буду рисовать? – пробормотал я, оглядываясь по сторонам, словно в надежде на то, что передо мной в следующее мгновение материализуются перо и чернильница.
– Рисовать, сударь? Я вас не понимаю.
– Эти следы. Я хочу их скопировать. Есть в доме карандаш?
– В комнате хозяина, сударь. Но я ведь не могу его будить. – Слуга оглядел сад. – Одну минуту, – сказал он, отламывая хрупкую веточку от голого куста розмарина рядом с дверью на кухню, затем отворил дверцу фонаря, зажег веточку на огне, потушил ее о снег и протянул мне.
– Древесный уголь, ну конечно! – воскликнул я с улыбкой.
Повседневное общение с гением явно оставило свой след и на интеллекте необразованного лакея. Простой инструмент, который он так легко изготовил, оказался как нельзя кстати. Я положил бумагу на снег рядом со следом, чтобы отметить его длину, затем опустился на колено и зарисовал очертания. На подошве одной туфли (левой) имелся отчетливый поперечный разлом, который мог быть весьма полезен для дальнейшего сравнения. Воодушевившись, я нарисовал план сада со стрелками, указывавшими направления движения незнакомца. Иоганн молча внимательно наблюдал за мной.
– Вы не слышали ничего необычного прошлой ночью, полагаю? – спросил я, завершив рисунок.
– Нет, сударь, я… нет, не слышал, – запинаясь, ответил он.
Я поднял голову и пристально взглянул на него. Слуга поспешно отвел глаза.
Возможно, он впустил в дом кого-то, чей визит не одобрил бы его хозяин? Но это совершенно нелогично. Стал бы он мне показывать следы, если бы знал наверняка, кому они принадлежат?
– Совсем ничего, Иоганн? – настаивал я.
Мог ли он воспользоваться тем, что престарелый хозяин спит? Иоганну ведь не более тридцати лет. У него, наверное, есть возлюбленная или жена.
– Поднимите фонарь повыше, – попросил я и, когда слуга выполнил мою просьбу, внимательно взглянул ему в лицо. – Поверьте мне, Иоганн, все, что вы мне расскажете, останется между нами, ваш хозяин ничего не узнает. Вы пригласили кого-то в дом, не спросив разрешения у профессора Канта?
– О нет, сударь! Нет! – очень резко и решительно отреагировал Одум. – Я бы никогда не осмелился ни на что подобное. Клянусь вам, сударь.
Несмотря на столь страстное исповедание собственной невинности, Иоганн вот-вот готов был разрыдаться. Я ждал, молча наблюдая за ним. Трюк, к которому мы, судьи, очень часто прибегаем.
– По правде говоря, сударь, – произнес он наконец, – мне действительно надо… сделать небольшое признание. Мне придется нарушить обещание, но… я… не хочу от вас скрывать.
Он поставил фонарь на землю, потер руки, сжал кулаки и печально уставился на меня.
– Профессору Канту может угрожать очень большая опасность, – напомнил я.
– Я… я боялся об этом кому-то говорить, сударь. Особенно господину Яхманну. Я думал, что потеряю место, если он узнает. Герр Яхманн приказывал мне никогда не оставлять профессора Канта одного.
– Совершенно верно, – подтвердил я.
– И я всегда свято исполнял его приказания, сударь. Вот только…
– Только что?
– Только сам профессор Кант.
– О чем вы?
– Он попросил оставить его одного на час прошлой ночью, сударь. Он позволил мне посетить жену. Можно даже сказать, что он… настаивал.
– Одного? – Я был потрясен. – С какой стати профессору пришло в голову отсылать вас куда-то прошлой ночью?
– Он работает над книгой, сударь. И заявил, что не хочет, чтобы его отвлекали. Я попытался возражать, но профессор настаивал, говоря, что я должен воспользоваться представившейся мне возможностью. Более того, сударь, – добавил Иоганн, – подобное случалось несколько раз.
– И когда был последний раз?
– Как раз вчерашней ночью…
– А до того? – прошипел я.
– Неделю, десять дней назад, сударь. За последний месяц он отпускал меня пять или шесть раз.
Мне было страшно подумать, какой смертельной опасности подвергал себя профессор Кант. Я представил, как убийца, подобно пауку, наблюдающему за мухой, угодившей к нему в сети, ходит вокруг дома, а старый философ сидит там в полном одиночестве.
– Как же вы могли?! – вскипел я. – Оставить его одного в доме ночью?! В его-то возрасте?!
Иоганн уже рыдал.
– А что мне было делать, сударь? – воскликнул он, вытирая слезы рукавом. – Герр профессор так добр ко мне. С моей стороны было бы страшной неблагодарностью не выполнить его просьбу. Не могу скрыть от вас также, сударь, что, живя здесь, я очень скучаю по жене и детям.
– Вам следовало бы сообщить господину Яхманну, – сказал я. – Это был ваш долг. Он управляет всеми домашними делами профессора Канта.
– Я знаю, сударь. Только вот герр Яхманн сюда больше не приходит. – Мгновение он молчал, не зная, продолжать или нет, а затем с крестьянской практичностью добавил: – И ведь мой хозяин – профессор Кант, сударь. Я ему должен подчиняться, а не кому-то другому. Поверьте, я оказался в очень сложном положении.
Иоганн наклонил голову и начал всхлипывать как ребенок.
– Вы прекрасно знаете, что происходит в Кенигсберге, – произнес я, положив руку ему на плечо, чтобы немного успокоить. – По городу разгуливает убийца. Вам не следует ни на секунду об этом забывать!
Иоганн прикусил губу, стараясь справится с эмоциями.
– Клянусь вам, сударь! Я никогда больше не оставлю его одного…
– Так ведь он и сейчас один, не так ли? – заметил я. – Идите в дом, Иоганн. Я закончу здесь сам. Как только доберусь до Крепости, тотчас же пришлю солдат.
Слуга повернулся идти, но остановился.
– Вы ведь не скажете господину Яхманну, сударь? – умоляющим голосом произнес он, глянув на меня через плечо.
– Я надеюсь, что вы дадите мне знать при первых признаках опасности, – ответил я, не пытаясь его успокаивать. – Без колебаний. Немедленно вызывайте солдат!
Я смотрел, как слуга возвращается по дорожке к главному входу в дом. Когда несколько мгновений спустя я последовал за ним, то услышал, как закрывается входная дверь, и задвигаются засовы. Поспешно направляясь к центру города, я физически ощущал близость опасности. Старый профессор и его слуга одни в доме, а жестокий убийца свободно разгуливает по улицам. Он уже поставил свою «метку» на Канте, а ведь пройдет еще определенное время, пока солдаты доберутся до профессорского дома. И вновь я ощутил страшную тяжесть ответственности, лежащей на моих плечах. Еще полчаса назад это была ответственность за благополучие Пруссии, теперь к ней прибавилась ответственность за судьбу человека, которым я восхищался и которого любил больше всего на свете. За исключением, возможно, только жены и детей.
Я свернул с Магистерштрассе в темный переулок, который вел по направлению к городскому центру и к Крепости. Шагая по безлюдным, обсаженным деревьями улицам, я думал о том, что человек, посмевший вторгнуться в sancta sanctorum [19]19
Святая святых (лат.).
[Закрыть]Иммануила Канта, должно быть, следовал тем же самым путем, которым теперь иду я. Он может скрываться за любым из этих деревьев. Я то и дело оглядывался по сторонам, ускоряя шаги. Время от времени передо мной представала большая стеклянная колба, в которой плавала моя голова, и доктор Вигилантиус, стирающий с рук капли моей липкой крови и откладывающий в сторону скальпель.
Я несколько раз оступался на скользкой мостовой и падал. Сердце мое готово было вырваться из груди от страха, однако я ни на мгновение не останавливался перевести дух до тех пор, пока на противоположной стороне Остмарктплатц сквозь сумрак и туман не разглядел мерцание фонарей Крепости. Но стоило мне после короткой передышки вновь зашагать вперед, теперь немного медленнее, чем раньше, как я заметил внезапное движение в тени сбоку.
У главных ворот Крепости стоял какой-то человек.
Он поднял голову, увидел меня и побежал по направлению ко мне, не обращая ни малейшего внимания на снег и лед, покрывавшие булыжную мостовую.
Меня охватило ощущение полной беспомощности. Я почувствовал себя деревянной куклой с человеческим мозгом. А неизвестная злонамеренная рука уверенно держала меня за нити.