Текст книги "Критика криминального разума"

Автор книги: Майкл Грегорио

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 31 страниц)

Глава 3

Небо над нашими головами представляло собой громадную темную пелену, вздыбленную и скомканную почти ураганным ветром. Низко над серебристым краем горизонта, там, где, как мне было хорошо известно, находилось Балтийское море, словно осколки цветного стекла, мерцало северное сияние. Снегопад прекратился. На городских окраинах снег лежал подобно ослепительно белому ковру.

– Погода, кажется, улучшается, – начал я, когда наша карета въезжала под массивную готическую арку, служившую западными воротами в город.

Сержант Кох ничего не ответил, так как в это мгновение отряд тяжеловооруженных солдат выбежал из ворот и окружил наш экипаж. Кох опустил стекло и выглянул в окно.

– Я нахожусь на службе при дворе. Человек, которого я сопровождаю, – новый поверенный, – высокомерно заявил он подбежавшим стражникам и жестом предложил мне тоже выглянуть в окно.

Солдаты вначале посмотрели на нас, затем переглянулись, держа мушкеты наизготовку, а один из них побежал в ворота. Несколько минут мы ждали в полном молчании, пока он не вернулся в сопровождении офицера.

– Кто из вас новый судья? – спросил офицер резко.

Темно-синий цвет камзола, кожаная фуражка, высокий плюмаж лилового цвета и впечатляющий набор серебряных украшений, покрывавших форменную куртку, не могли улучшить впечатление, которое производила его крайне неприятная внешность. Под тусклыми бычьими глазками были заметны большие мешки, вощеные усы уныло обвисли, а выражение, застывшее на физиономии, представляло собой отталкивающее сочетание насмешливого недоверия и напряженной подозрительности. Толстенная правая ручища, предназначенная природой для того, чтобы пахать землю в какой-нибудь отдаленной деревушке, наставила на меня пистолет. Было ясно, что он не колеблясь разрядит его в меня, если посчитает необходимым.

– Я поверенный Ханно Стиффениис, – произнес я, протягивая невеже свою сумку. – У меня здесь письмо, подписанное самим королем…

– Вы мешаете господину поверенному в исполнении его обязанностей, – неожиданно вмешался Кох, в голосе его прозвучала незнакомая мне раньше властная нотка.

– Прошу прощения, сударь, я должен проверить ваши laissez-passer, [3]3
  Пропуска (фр.).


[Закрыть]– возразил офицер. – У меня есть соответствующие инструкции, и я их обязан выполнять. Приказ генерала Катовице. Никто не имеет права въехать в Кенигсберг без разрешения. Разве не слышали? Было совершено убийство…

– Именно по этой причине я и нахожусь здесь! – выпалил я, передавая ему документы, которые Кох вручил мне утром.

Офицер прочитал их, снова взглянул на меня и вернул мне бумаги.

– Не потеряйте свои документы, сударь, – предупредил он и жестом приказал охране отойти, после чего взмахнул рукой, дав понять нашему вознице, что мы можем ехать.

– К чему такие меры предосторожности, сержант? – спросил я, когда экипаж въехал в город и уже грохотал по булыжной мостовой. Еще не было четырех часов дня, но ни одна лавка не работала, и все окна были закрыты ставнями. Улицы были пусты, если не считать небольших патрульных отрядов, маршем проходивших мимо нас или стоявших почти на каждом углу. – Неужели введено военное положение?

– Не имею ни малейшего представления, сударь, – ответил Кох.

Больше он не произнес ни слова до тех пор, пока наша карета не остановилась у большого зеленого, напоминающего амбар здания на площади, обсаженной по периметру деревьями.

– Остмарктплатц! – провозгласил сержант, с поразительной, почти юношеской легкостью выпрыгивая из кареты и выдвинув складную ступеньку для меня. – Герр Рункен ожидает вас, сударь.

Мне следовало бы раньше понять, что герр поверенный Рункен захочет сразу же переговорить со мной. Но почему сержант Кох не сообщил об этом заранее?.. Я сделал глубокий вдох, расправил плечи, постарался, чтобы плюмаж на шляпе выглядел возможно пристойнее, и попытался убедить себя, что сейчас все и разъяснится. В конце концов, Рункен является именно тем человеком, который лучше других способен ввести меня в круг моих обязанностей. Я надеялся услышать от него все те весьма существенные факты, которые отсутствовали в документах, прочитанных мною в дороге.

– Вы, помнится, говорили, что он сейчас болен и не в состоянии беседовать.

Сержант ничего не ответил, он делал какие-то распоряжения кучеру, кожаные рукавицы которого блестели от инея. Мне пришлось дважды повторить вопрос, прежде чем я смог привлечь внимание Коха.

– Насколько я помню, поверенный Рункен перенес апоплексический удар, не так ли?

– Совершенно верно, сударь, – ответил Кох. – Должен заметить, что герр Рункен был превосходным поверенным.

Я сделал вид, что не заметил намека, заключенного в неуклюжем комплименте сержанта в адрес своего бывшего начальника.

– И сколько времени он болей?

– До вчерашнего дня отличался завидным здоровьем, сударь. Герру Рункену сделалось дурно в кабинете, и приглашенный врач сразу же определил причину – апоплексический удар.

Кох указал на очаровательную виллу розового цвета с маленьким, засыпанным снегом садом, расположенную поодаль от дороги.

– Вон там его дом, сударь. Прямо напротив Крепости на противоположной стороне площади, как вы изволите видеть. Суд располагается там же. Работа была для него всем.

Я проследовал взглядом в том направлении, в котором указывал короткий толстый палец Коха. Он прочертил дугу по обширному, занесенному снегом пространству и прошелся по громадному зданию из серого камня. Зубчатые стены, бойницы, сторожевые башни – великолепное и устрашающее зрелище. Массивные центральные ворота с опускающейся решеткой удивительным образом напоминали крысоловки, очень популярные в Пруссии. Узкие будки по обе стороны от ворот занимали часовые в серых зимних камзолах и черных киверах на меху. Солдаты стояли как вкопанные, не шевелясь, устремив взор прямо перед собой, прижав к широким плечам длинные мушкеты.

– Полагаю, что мне придется проводить там много времени, – произнес я с некоторой настороженностью.

Здание производило впечатление архитектурного кошмара. В то же время, напомнил я себе, оно символизирует безграничную государственную власть и могущество, коими я смогу воспользоваться в своем новом положении.

– Я провожу вас туда в назначенное время, – кратко уведомил меня Кох, направившись широкими шагами по направлению к вилле, то и дело спотыкаясь из-за поспешности и чуть ли не по колено проваливаясь в глубокий снег.

Когда я подошел к двери, сержант тремя короткими ударами бронзовым молотком предупредил о нашем приходе. Никто не открывал, и Коху пришлось постучать еще раз.

– Герр Стиффениис к его превосходительству, – провозгласил Кох бледной молоденькой горничной, открывшей дверь.

Служанка на короткое мгновение подняла глаза на меня, затем вновь опустила их.

– У хозяина доктор Плюкер, – пробормотала она.

– Как себя сегодня чувствует герр Рункен? – спросил сержант, и в его голосе слышалась искренняя озабоченность.

Девушка печально покачала головой:

– Он в очень плохом состоянии, герр Кох. Всегда был таким добрым, достойным, красивым мужчиной…

– Проводите герра Стиффенииса. Я подожду внизу у экипажа, – сказал сержант, обращаясь ко мне и грубо обрывая девушку, слова которой утонули в громких рыданиях.

Закрыв за ним дверь, девушка растерянно взглянула на меня, словно не знала, что со мной делать.

– Ваш хозяин ждет меня, – сказал я, по примеру Коха, возможно, немного резче, чем следовала бы.

– Сюда, пожалуйста, сударь, – пробормотала девушка в носовой платок и провела меня по анфиладе из нескольких комнат, стены которых были уставлены застекленными книжными шкафами с обилием внушительных фолиантов в кожаных переплетах.

Все столы также были доверху завалены книгами и бумагами, а диваны и кресла, подобно терпеливым верблюдам, держали на себе то, что не поместилось на до отказа забитых полках. Создавалось впечатление, что поверенный Рункен превратил свой дом в частную библиотеку. За исключением горничной, здесь не чувствовалось признаков пребывания какой-либо другой женщины, никаких намеков на материнскую, дочернюю или супружескую теплоту.

Девушка остановилась у распахнутой настежь двери. Из комнаты донесся тихий голос, бормочущий что-то, и вдруг долгое рыдание сотрясло воздух. Девица уже собиралась постучать, но я удержал ее, взяв за руку.

– Поверенный может говорить? – спросил я.

– Сегодня утром доктор уже дважды прочищал ему кровь. И собирался еще раз… – Она сделала паузу, чтобы высморкаться и вытереть глаза. – Он посылал меня в порт за… за этими… – Она содрогнулась то ли от страха, то ли от отвращения, а может быть, просто от холода. Дом, по-видимому, практически совсем не отапливался. – Корабль приплыл прошлой ночью. Матросы посмеялись надо мной и сказали, чтобы я несла ведерко очень осторожно. Они заверили, что если я коснусь одной из них, она высосет мою душу. – Девушка подняла на меня глаза, и в них отразился искренний страх. – Я раньше и не думала, что на свете существуют такие твари, сударь. Но для своего господина я сделаю все, что потребуется, – прошептала она, снова высморкавшись в носовой платок.

Я никак не мог понять, о чем она бормочет. Какие-то матросы. И что за твари?

– Но если он на самом деле видел Сатану, – добавила горничная, – никакие лекари и никакие их средства ему уже не помогут.

Я не стал разуверять ее, понимая всю безнадежность этого и в который раз уже убедившись в необычайной популярности имени врага рода человеческого среди кенигсбергцев.

Тут дверь распахнулась, и в плохо освещенном проходе возник высокий сухопарый человек. Он был без парика, и было видно, что он совсем недавно обрил голову. Из-за узкого темного костюма он казался еще выше и суше. Стоило ему заметить девушку, как его лицо осветилось выражением явного удовольствия. Однако почти сразу же ему на глаза попался и я, и характер его поведения мгновенно переменился.

– Кто вы такой, сударь?! – рявкнул он по-мужицки грубо. Не дождавшись моего ответа, мужчина повернулся к горничной и прошипел: – Я же уже говорил тебе, милая, что его превосходительство не может принимать посетителей!

– Я новый поверенный, – громко отрекомендовался я. – Мне необходимо решить ряд вопросов с вашим пациентом, сударь. Очень важных вопросов, не терпящих отлагательства.

Врач вытянулся подобно кобре, готовящейся к нападению. Глаза его сверкнули, словно два маленьких огонька в темном коридоре.

– Ах, значит, вы и есть причина наших сегодняшних злоключений! – произнес он обвиняющим тоном. – Герр Рункен целый день из-за вас провел в состоянии глубочайшего нервного напряжения. Признаюсь, я удивлен. Я ожидал кого-то более… ну, в общем, кого-то на вас совершенно не похожего. Кого-то постарше, скажем. Более… опытного.

– Я его долго не задержу, – прервал я излияния врача.

– Надеюсь! – воскликнул он. – Мне еще предстоит работа.

Грубость врача я отнес на счет переутомления. Я и сам ощутил сильную усталость, когда проследовал за ним в помещение, где лежал больной. Против моих ожиданий поверенный Рункен находился не в постели, а в кожаном откидном кресле, стоявшем у дальней стены. Голые ноги его на высоких подушках были обращены в сторону открытого окна. Эта жутко холодная комната была к тому же и самой захламленной во всем доме. Три тоненькие свечки, установленные в один подсвечник, освещали огромное количество книг и бумаг, разбросанных повсюду. Высоченные их стопки, подобно подвыпившим прохожим, прислонялись к стенам с обеих сторон кровати с пологом, что стояла в самом темном углу.

Если доктор Плюкер ожидал увидеть вместо меня кого-то постарше, то и его превосходительство господин поверенный Вольфганг Рункен оказался гораздо моложе, чем я предполагал. Ему вряд ли могло быть больше сорока пяти лет. Я вспомнил характеристику, данную ему горничной: приятный, красивый мужчина… но не нашел в человеке, что находился в кожаном кресле передо мной, и отдаленного намека на упомянутые достоинства. Он не лежал, а почти сидел в кресле, так как за спину ему положили подушки, а на плечи накинули темную шерстяную шаль. Изможденное лицо осунулось от мук, а голые ноги были выставлены на морозный ночной воздух. Приблизившись, я обнаружил, что лицо поверенного уже приобрело страшный цвет, характерный для тяжелобольных, губы почернели и страдальчески поджаты, глаза полузакрыты, как у человека, вглядывающегося в образы иного мира. Крупные капли пота застыли на лбу подобно пару, сконденсировавшемуся на теплом стекле. И несмотря на пронизывающий холод, волосы у него были влажные от пота. Услышав стук моих туфель по каменному полу, он повернул голову на звук, словно слепой.

Я в растерянности взглянул на врача.

– Подойдите ближе, сударь. Подойдите ближе, – сказал тот. – Давайте покончим с вашими делами, и побыстрее!

Приблизившись к больному, я услышал, как врач в коридоре зовет горничную:

– Принеси стул для нового поверенного! И то ведерко!

Глаза Рункена блеснули лихорадочным огнем – он расслышал иронию в голосе врача. Рункен уставился на меня, но молчал. Служанка принесла стул и поставила его рядом с креслом. Больному со сверхчеловеческим усилием удалось поднять дрожащую правую руку, после чего она с глухим стуком упала на сиденье стула.

Я затаил дыхание и сел, а девушка тем временем поставила на пол рядом со своим хозяином дубовую кадку, накрытую куском материи. Резкий смрад, который я поначалу принял за тяжелый дух долго пустовавшей комнаты, усилился. Одуряющая смесь из запаха пота, испражнений, мочи, камфары и других лекарств – все это вместе и составляло гнетущую атмосферу распада бывшего поверенного Рункена.

– Позвольте мне выразить надежду на ваше скорейшее выздоровление, сударь, – начал я, не зная, что полагается говорить в подобной ситуации, и, наверное, гораздо тише, чем следовало бы.

Рот поверенного Рункена открылся, нижняя губа задрожала, левая сторона лица стала дергаться. Он пытался бороться с отказавшими ему в повиновении мышцами, схватил меня за руку, притянул к себе, и я сразу ощутил омерзительную вонь. И тут же, отчаянно хватая воздух ртом, он вновь повалился на подушки, не сумев произнести ни слова. На какое-то короткое мгновение мне даже почудилось, что он вот-вот испустит дух прямо у меня на глазах. Когда же он в следующий раз попытался поднять голову, сильная дрожь сотрясла все его тело.

– Не изнуряйте себя, сударь! – взмолился доктор Плюкер. – У этого господина великолепный юношеский слух и масса терпения. А пока постарайтесь не шевелиться – я буду прикладывать лекарство. Корабль прибыл прошлой ночью из Рио-дель-Плата. Мне пришлось буквально выдержать сражение из-за них с хирургом Францихом из лазарета Крепости. Вы бы меня не похвалили, герр Рункен, если бы узнали, сколько они стоили. Haementaria ghiliani! – провозгласил он, срывая кусок ткани с кадки и поднося ее к своему носу. – Гм-м-м!.. Первобытное благоухание лесов Амазонки! Кажется, будто воочию видишь пропитанные мускусным ароматом болота, которые кишат подобными существами. И они принесут вам огромную пользу, сударь, могу вас заверить. Они в сто раз более эффективны, нежели те пиявки, которых мсье Бруссэ привез из Египта. Ими запасаются военные в предчувствии скорой войны.

С благоговейным ужасом я взирал на то, как врач с помощью пинцета извлек из кадки большого черного червя. Тварь корчилась и извивалась, пытаясь обмотаться вокруг руки доктора. Но стоило ей коснуться кожи больного, как вся сила и энергия будто бы оставила ее. Доктор Плюкер растянул громадную пиявку на икре герра Рункена от колена до лодыжки и предоставил ей возможность утолить свой голод.

– Если вам нужна моя помощь, сударь… – предложил я слабым голосом, не в силах оторвать взор от громадного слизняка с Амазонки. Пиявка достигала по меньшей мере двенадцати дюймов в длину. И по мере того как она отсасывала кровь несчастного, она становилась еще толще и крупнее. – Я…

Вдруг из-под шали показалась желтая рука больного и метнулась в сторону моего лица с такой скоростью, что слова застыли у меня на языке.

– Значит, вы все-таки приехали, – выдохнул Рункен. – Из Берлина, как я полагаю?

– Из Берлина, сударь? – повторил я, не совсем понимая, что он имеет в виду. Я бросил взгляд на врача, но и тот, как видно, ничем не мог мне помочь. Он ни на что не обращал внимания, занятый накладыванием гигантской пиявки на вторую ногу больного. – Я прибыл сегодня из Лотингена, ваше превосходительство.

Герр Рункен нахмурился. Глубокая морщина, напоминавшая расселину, внезапно появилась у него на лбу.

– Откуда?

– Из Лотингена. В западном округе, – ответил я. – Я являюсь там главным судьей.

– Из Лотингена?! – воскликнул Рункен – было больно смотреть на разочарование, отобразившееся у него на физиономии. – И что вы здесь делаете?

Меньше всего мог я ожидать подобных вопросов от человека, меня рекомендовавшего.

– Его величество велел мне принять на себя расследование того дела, которым занимались вы. У меня в кармане лежит и ваша собственная записка.

Рункен покачал головой, на лице его было написано глубочайшее недоверие моим словам.

– Вы же сами и предложили меня, – настаивал я.

Врач приложил к голым ляжкам поверенного еще двух изголодавшихся кровососок.

– Я никого не предлагал, – произнес Рункен злобно. – Это все он! Змей не успокоится, пока не изведет меня окончательно!

Я решил не обращать внимания на странные восклицания поверенного, возможно, обусловленные его болезненным состоянием. Я начинал понимать происходящее. Когда человек нездоров, он не знает, кого винить в своих страданиях, и потому ругает всех подряд, кто чувствует себя хоть немного лучше, чем он.

– Я ожидал специального эмиссара, – продолжил он. – Из Берлина. Из берлинской Тайной полиции. А не вас…

– Он о вас никогда и не слыхивал, – злобно прошипел доктор Плюкер мне на ухо, прикладывая черного червя меньшего размера на потное чело своего пациента и еще одного – на его правый висок. – Любому дураку это понятно. Из-за вашего присутствия у господина поверенного начинается воспаление мозга! Его отстранили от расследования дела. Уволили! Заставили подать в отставку. И он полагал, что на его место нашли опытного специалиста. Неужели у вас нет ни капли сострадания, сударь?

Внезапно Рункен стал ловить ртом воздух. В глотке у него забурлила мокрота, и он громко закашлял, а затем сплюнул в миску, которую поднес ему врач.

– Не изнуряйте себя, сударь, – взмолился доктор. И, бросив на меня через плечо взгляд, исполненный враждебности, воскликнул: – Умоляю вас, сударь!

– Я не виноват в том, что он болен, – упрямо ответил я и осекся, не зная, как продолжать. У меня, естественно, не было ни малейшего желания ухудшать состояние несчастного. – Я наделен полномочиями от самого короля. Господину Рункену известно об убийствах более, чем кому-либо. Мне нужна его помощь.

Доктор Плюкер воззрился на меня с нескрываемой ненавистью.

– Господину Рункену необходим покой. Тех волнений, которые вы ему доставили, я полагаю, для одного дня более чем достаточно. Оставьте же его!

Но если врач спешил как можно скорее закончить наше общение, то его пациент был явно намерен продолжить разговор. Он схватил меня за рукав и потянул вниз. Пришлось опуститься на колени рядом с ним. Пиявка у виска заколыхалась и изогнулась, раздувшись от крови больного. Она соскользнула на его щеку, и врач поспешно снял ее.

– Идите в здание суда, – произнес поверенный слабым голосом. – Попробуйте… сделать то, что я не смог сделать.

Он откинулся на подушки, закрыв глаза и отчаянно ловя ртом воздух.

– И уж тогда ему наверняка придет конец, – запротестовал доктор Плюкер, без всяких церемоний отталкивая меня от стула и усаживаясь на него, чтобы проверить пульс пациента.

Я отошел в сторону, пребывая в полнейшем смятении, и стал наблюдать за отчаянными усилиями врача спасти больного.

– Но вы ведь должны знать, с помощью какого оружия они все были убиты! – крикнул я.

Смятение сменилось отчаянием, когда я увидел, что поверенный Рункен закрыл глаза и скорее всего впал в глубокий обморок. Черви у него на лице и висках извивались и копошились, словно на картине, изображавшей Медузу Горгону, которую я когда-то лицезрел во Флоренции.

– Неужели вы не видите, в каком он состоянии? – заорал доктор Плюкер, схватив меня за руку и буквально выталкивая из комнаты. – Я вынужден приказать вам удалиться отсюда немедленно!

Энергично распахнув дверь, врач с неожиданной для человека его внешности силой вытолкнул меня в коридор, где стояла горничная.

– Проводите господина Стиффенииса!

Должно быть, я был похож на растерянного ребенка, потому что девушка, как могла, попыталась меня успокоить, провожая к выходу.

– Идемте, идемте, сударь, – приговаривала она, ведя меня по заставленным книгами комнатам и полутемным коридорам. – Следуйте за мной.

Когда парадная дверь закрылась за моей спиной, я остался в полном одиночестве во дворике, освещенном восходящей луной. За садовой оградой меня поджидал сержант Кох. Услышав звук закрывающейся двери, он повернулся и направился ко мне. Лицо его от холода стало напоминать кусок полированного мрамора. За время моего пребывания в доме поверенного температура упала, и шляпу сержанта посыпало свежим снежком.

– Все в порядке, герр Стиффениис?

Я не обратил внимания на его слегка покровительственный тон.

– По чьему поручению вы сегодня посетили Лотинген, сержант Кох? – Я буквально дрожал от унижения и ярости.

– По поручению поверенного Рункена, – ответил он без малейшего колебания.

– Он не имеет ни малейшего представления о том, кто я такой, – возразил я с холодностью, поразившей меня самого.

Кох открыл было рот, чтобы ответить, но тут же закрыл, так ничего и не сказав.

– Я полагал, что поручение исходило от господина Рункена, – произнес он наконец. – Пакет мне передал посыльный.

– И кем же он был подписан?

– Он не был подписан, сударь. Я служу у поверенного. Посыльный сообщил только, что приказ поступил сверху. Господину Рункену нет нужды подписывать те документы, которые он передает мне для исполнения. Там совершенно ясно говорилось, что я должен делать и куда следовать. Тот же посыльный вручил мне письмо с королевской печатью и те бумаги, которые я должен был передать вам на обратном пути в Кенигсберг. Если я сделал что-то не так, я приношу свои самые искренние извинения, сударь.

– Значит, вы вообще не виделись с господином Рункеном?

Кох покачал головой:

– Нет, сударь, не виделся.

– Мне следует немедленно пройти в здание суда, – сказал я, повернувшись и последовав по направлению к громадной Крепости на противоположной стороне площади. Я уже сделал несколько шагов, когда обнаружил, что Кох не идет за мной.

– В здание суда? – крикнул он мне вслед. – Разве вы не хотите вначале посмотреть свои комнаты?

Я повернулся к сержанту. Его слова прозвучали нелепо.

– Вы полагаете, что я приехал сюда на отдых? Я прибыл в Кенигсберг для расследования убийств, сержант!

Кох сделал шаг в мою сторону и почтительно снял шляпу.

– Луна еще не очень высоко, сударь, – проговорил он. Мгновение мне казалось, что я ослышался, но затем сержант продолжил: – У нас пока есть время…

– Неужели холод так подействовал на ваши мозги, Кох? – прервал я его. – Какое, черт подери, отношение может ко всему этому иметь Луна?

– Мне было приказано привести вас в Крепость сразу же после того, как Луна достигнет зенита, сударь. Ни минутой раньше.

Я прошел несколько шагов по глубокому снегу, стараясь подавить сильнейшее желание схватить его за горло.

– Вы хотите сказать, что здесь, в Кенигсберге, вы сверяете время с Луной, Кох? Или с фазами Луны? Или же вы просто демонстрируете мне еще один пример своей суеверной чепухи?

– Там у вас назначена встреча, сударь. Когда Луна достигнет зенита. Вот и все, что мне известно, – констатировал Кох.

– Вы об этом раньше не упоминали, сержант, – заметил я. – И вы не в первый раз уже обманываете меня.

Кох взглянул на меня с продуманной холодностью.

– Не мне задавать вопросы, сударь. Вам в помощь назначили человека – вот и все, что мне сказали, – ответил он.

– Но у людей есть имена, Кох, – заметил я.

Снова пошел снег, легкими крупными хлопьями, бившими в лицо и застилавшими глаза. Прежде чем снизойти до ответа на мой вопрос, Кох взглянул на небо.

– Упомянутого человека зовут доктор Вигилантиус.

Я открыл рот, желая возразить что-то, но слова застыли у меня на языке. Холодные снежники падали мне на губы и тут же таяли.

– Некромант?! – выдавил я наконец из себя. – Что он здесь делает?

– До меня доходили слухи, сударь, – не без колебаний ответил сержант, – что доктор будет проводить здесь научные эксперименты.

– О какой науке вы говорите, Кох?

Сарказм не произвел на моего бесстрастного собеседника ни малейшего впечатления.

– Мне объяснили, что он специалист по электрическим токам в человеческом мозгу.

– В самом деле? И что же Вигилантиус здесь делает?

– Я вам сказал, сударь. Проводит эксперименты.

– Ну что ж, давайте зададим вопрос немного иначе, – настаивал я. – Кто пригласил Августа Вигилантиуса в Кенигсберг?

Кох вытянулся по стопке «смирно».

– Мне очень жаль, герр поверенный Стиффениис. Я не могу ответить на ваш вопрос.

– Не можете или не желаете? Создается впечатление, что это ваше кредо, – процедил я сквозь зубы.

У Коха тем не менее не пошевелился ни один мускул, и он не сделал ни малейшей попытки объясниться.

– У вас еще есть время до назначенного часа, – произнес сержант. – Поэтому давайте я провожу вас в ваши комнаты, сударь. Экипаж ждет.

Я указал на Крепость на противоположной стороне площади:

– Разве вы не там меня разместите?

– О нет, сударь, – тут же возразил он. – Мне приказано отвезти вас совершенно в другое место.

Внезапно я почувствовал неописуемую усталость, словно ко мне самому приложили не один десяток пиявок. Я понял, что совершенно бессмысленно что-либо обсуждать с таким непробиваемым субъектом. И покорно последовал за ним к экипажу, подобно жертвенному агнцу, ведомому на заклание.