Текст книги "Драконы во гневе"

Автор книги: Майкл А. Стэкпол

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 40 страниц)

Второе упущение Нефри-кеша состояло в том, что он плохо знал своего врага. Ему ничего не было известно о ийрунах и, уж тем более, о том, что Адроганс связан с ними. Маги – и боевые маги в его собственной армии не являлись исключением, – склонны рассматривать жусков как магическую диковину, не более того. И, похоже, Кайтрин придерживалась той же точки зрения. В противном случае она давно постаралась бы их уничтожить.

Поскольку Нефри-кеш был уверен, что его враг не может сражаться зимой, и не знал, что ийрун снабжает вражеского военачальника информацией о передвижении авроланских войск, Адрогансу не оставалось ничего другого, как сражаться зимой. По дороге на Сварскую располагалось несколько ключевых пунктов, и их захват может обойтись дорого для освободительной армии – в том случае, если они окажутся защищенными. К весне, несомненно, так и будет. Значит, нужно как можно быстрее нанести удар по максимально глубокой точке захваченной авроланами территории. Таким образом, он спасет армию, без которой осада Сварской окажется невозможной.

Конечно, подавляющая часть армии генерала не была приспособлена к военным действиям в заснеженных лесах Нагорья, однако у него имелось два отряда, достигших больших успехов в операциях как раз такого рода. Горные стрелки были выходцами из Нализерро и своей стойкостью перед лицом трудностей произвели впечатление даже на жителей Нагорья. Черные Перья из Локеллина тоже хорошо сражались при Свойне. Их предводительница, госпожа Гилсаларвин, все еще остро переживала свои разногласия с Адрогансом, но она и ее солдаты воспользуются любой возможностью, чтобы доказать свою ценность.

Адроганс медленно кивнул. Да, он пошлет горных стрелков и Черные Перья выследить и уничтожить проникшие в Нагорье отряды Нефри-кеша. Убраться оттуда после этого, конечно, будет делом посложнее, но и это можно устроить. Если ему удастся захватить северный брод на реке Свар, а потом и цитадель Трех Братьев, охраняющую путь через Южное Ущелье, тогда к весне дорога на Сварскую будет открыта.

Пфас захихикал.

– Чем теплая зима хуже ранней весны?

– Ну, не такая уж она теплая в отношении всяких забот, дядя, – улыбнулся Адроганс. – Однако тех, кто нас ненавидит, ждет немало сюрпризов.

ГЛАВА 16

Уилл с улыбкой наблюдал за тем, как Ворон разворачивает сверток. Внутри обнаружилась сладкая лепешка.

– Я не украл ее, не думай.

Ворон вскинул бровь:

– Но ведь и не купил? Булочник был счастлив сделать подарок Норрингтону.

Уилл удивленно вытаращил глаза.

– Как ты узнал?

Рассказать Ворону об этом не могли, поскольку никто не знал, что Уилл собирается навестить его в тюрьме. Парнишка рассчитывал, что если явиться неожиданно, ему удастся использовать свои статус Норрингтона, – охранники пропустят его без особых возражений. Так и произошло. Охрана не изъявила особого желания задержать его, в особенности когда он заверил ее, что не вооружен и что это посещение жизненно важно для окончательного разгрома врага.

Лепешку он получил в соседней лавке, где Уилл подолгу торчал, изучая тюрьму и охрану. Хозяин – пожилой розовощекий человечек, такой толстый, что ходил вперевалку, – завернул сдобную лепешку и немного торжественно протянул сверток Уиллу. И Уилл понял, что это искренне, не напоказ, поскольку в лавке они были одни и производить впечатление было не на кого.

Уилл поблагодарил его и направился в тюрьму. Охранники начали было расспрашивать его, однако самоуверенный тон и маска, которую он получил от короля, произвели на них впечатление, и его пропустили. Повели Уилла не вниз, в подвал, а как ни странно, наверх. Парень обнаружил Ворона в маленькой, однако чистой и весьма теплой комнате. Окно, пусть и закрытое решеткой, пропускало солнечный свет. Нехитрую обстановку составляла койка, соломенный матрас, ночной горшок, маленький стол и два стула – все в хорошем состоянии. Горшок прикрывала крышка.

Ворон улыбнулся ему:

– Ну, я мог бы сказать тебе, что такую мысль мне подсказал узел на веревке, которая перетягивала сверток. Такой узел говорит о том, что то, что находится внутри свертка, является подарком. Но ты мог случайно завязать его таким образом.

Уилл нахмурился:

– Так что же на самом деле?

– У тебя нет кошелька. Значит, нет и денег.

Уилл удивленно открыл рот, но тут же закрыл его:

– Старые привычки не умирают.

– Ну, Уилл, это не так важно. Дар принят, – Ворон подсел к столу. – Я слышал, ты разговаривал с королем Скрейнвудом?

– Вам, наверно, принцесса рассказала.

– Да, когда приходила в последний раз, – лицо Ворона просветлело. – У меня создалось впечатление, что ваш разговор прошел не слишком гладко.

Уилл заерзал на стуле:

– Он хотел, чтобы я наврал про вас, наговорил всяких гадостей. Ну, а я отказался.

Улыбка Ворона совсем не сочеталась с проницательным, цепким взглядом:

– И только? Уилл пожал плечами:

– Он ударил меня, дурак этакий. Что мне было делать? Я защищался, и все пошло наперекосяк.

Ворон нахмурился, а потом даже приподнялся со стула, пристально вглядываясь в лицо паренька:

– Король отнюдь не дурак. И если ты будешь придерживаться другого мнения, он может причинить тебе серьезный вред. До сих пор он думал, что управляет тобой, что из-за тебя нечего беспокоиться. Теперь все иначе. А иметь такого врага – весьма скверно, доказательством чего служит мое нынешнее положение.

– Да знаю я, знаю, – Уилл вскинул руки. – С тех пор уже неделя прошла…

– Однако ты рассказал об этом принцессе всего два дня назад.

– Ну, я вел себя примерно и все такое. Король явно успокоился, иначе меня сюда не впустили бы.

– Тебя могут не выпустить.

Уилл вздрогнул от этого предположения, но не успел возразить, что, дескать, может с легкостью выбраться отсюда, как послышался скрип поворачиваемого в двери ключа. Парень повернулся и замер, открыв рот.

Дверь распахнулась, в комнату вошел высокий мужчина, одетый в простой охотничий костюм. На шее у него висело серебряное ожерелье с эмблемой, изображающей полурыбу-полуконя; лысеющую голову перехватывал узкий золотой обруч; тронутая загаром кожа образовывала сеть морщинок вокруг глаз, а в том, что когда-то было пышной шевелюрой, было заметно больше седины, чем темных волос. Двигался мужчина, однако, уверенно и быстро, словно был моложе, чем казался на первый взгляд.

Ворон опустился на колени и склонил голову:

– Ваше величество.

Уилл, удивленно тараща глаза, вскочил со стула и тоже рухнул на колени.

– Ваше величество.

– Поднимитесь, вы, оба, – король Август из Альциды повернулся к надзирателю. – Можете идти.

Два телохранителя, сопровождавшие короля, проследили, чтобы надзиратель вышел в коридор и спустился по лестнице, а, значит, не мог ничего услышать.

Ворон предложил свой стул королю и кивнул на лепешку:

– Я мало что могу предложить вашему величеству, но все, что есть, ваше.

– Нет, друг мой, не беспокойся. Ты и без того столько сделал для мира, а в ответ не получил никакой благодарности. Чтобы я лишил тебя даже этого маленького удовольствия… Нет, – король взмахом руки велел Ворону сесть на койку и тяжело откинулся на спинку стула. – Я был очень невнимателен к тебе все эти четверть столетия и обязан перед тобой извиниться.

Ворон молча смотрел на короля, сощурив глаза; Уилл заметил, что у него дрожит нижняя губа. Чувствовалось, что слова короля трогали Ворона до глубины души.

Август поднял голову и устремил взгляд в пространство.

– Ты можешь подумать, Хокинс, что, говоря тебе все это, я забочусь о собственных интересах. Если ты судишь меня сурово, я не стану возражать, потому что заслужил это. Я предал тебя. Я мог бы возразить, что меня не было на месте, когда тебе понадобилась моя защита, но это не оправдание. То, как с тобой поступили в Ислине, непростительно, и мне следовало быть там.

Ворон посмотрел на свои ладони и медленно покачал головой:

– Вы были с армией в Окраннеле, спасали людей. Это важнее, чем судьба одного человека. Вам и без меня было о чем подумать.

– Ты слишком легко прощаешь меня, Хокинс. О том, что с тобой случилось, мне могли бы сообщить по арканслате. Всех деталей я, конечно, не знал, но в одном был уверен – ты никого не предавал. Я помню ту последнюю ночь около лагерного костра, и знай – тогда я говорил правду. Я был бы счастлив, если бы ты поехал со мной в Окраннел. Хорошо хоть, что меня сопровождал твой брат, Саллит. Хотя я не знал, какие обвинения против тебя сфабриковали, – король вздохнул. – Вернувшись из Окраннела, я женился, что, соответственно, сопровождалось бесконечными праздниками. А потом я занимался тем, что помогал становлению окраннелского двора в изгнании, создавал семью, и все это потребовало множества хлопот, а ты не давал о себе знать. Я не хотел забывать о тебе, но ты же мне не напомнил.

Ворон кивнул и попытался заговорить, но получилось у него лишь с третьего раза. Когда ему, наконец, это удалось, голос звучал напряженно, но в то же время мягко:

– После того как с меня сорвали маску, я, ну, мало что помню. Я бродил где-то. Воркэльфы, из-за пророчества, приютили меня в Низине. Я только и делал, что рыдал, ни слова без слез не мог выговорить…

Король опустился на колени перед Вороном и положил руки на его поникшие плечи.

– Если бы я знал, друг мой…

Ворон обессилено похлопал короля по руке:

– Ваше величество, вам надо было думать о мире. Я не стоил ваших тревог. Я был никто. Я был ничто. Потом Резолют вернулся в Ислин и нашел меня.

– Знаю. Обнаружив тебя, он пришел ко мне. Он многое прояснил для меня. Я принялся расспрашивать отца, и он рассказал, что произошло. Я взорвался, говорил, что хуже с тобой могла обойтись разве что только Кайтрин. Он ответил: «Кровь одного человека – небольшая лужица, а Кайтрин затянула бы нас в океан». Пожертвовать тобой казалось не такой уж большой ценой за то, чтобы сохранить стабильность мира.

Ворон вскинул голову:

– Значит, вы уже двадцать пять лет знаете, кто я такой?

– Да, – король сделал глубокий вдох. – Как принц, я не мог сделать многого, однако делал то, что было в моих силах. Принял меры, чтобы компания твоего друга Плейфера получила льготный торговый статус, и Резолют в качестве моего представителя собирал взносы, необходимые, чтобы это соглашение сохраняло силу. Ты возобновил знакомство со своим другом, и его компания обеспечивала тебя транспортом и деньгами. Плейфер не знал, что мне известно, кто ты такой, и, следовательно, не мог рассказать тебе о моем покровительстве.

Ворон медленно кивнул:

– Да, теперь многое обретает смысл. Раунс был более чем великодушен, временами я даже опасался, как бы он ни прогорел. Он отдал бы мне все, я понимал это, однако приятно сознавать, что его усилия были щедро вознаграждены.

– Он не должен был пострадать. И, да, ты прав, он сделал бы для тебя все. Известно ли тебе, что это он покровительствует бардам, воспевающим подвиги Ворона? – Август поднялся и снова сел в кресло. – Я старался услышать как можно больше этих песен, надеясь отыскать в них зерна правды. Вы с Резолютом продолжали борьбу. Как хотелось и мне присоединиться к вам! Однако единственное, что я мог сделать, это оказывать поддержку барону Дракона.

– И вы хорошо справлялись, – Ворон нахмурился. – Он знал, кто я, хотя мне только в конце стало известно об этом. Он подал мне знак.

Король кивнул:

– Он знал, да, хотя в открытую мы никогда не говорили о тебе. Обсуждал ли он это с кем-нибудь еще – мне неизвестно. Сохранение тайны представлялось лучшим способом обеспечить твою безопасность.

И тут Уилл, который до сих пор просто сидел и слушал, внезапно дернулся:

– Как у вас язык поворачивается говорить такое?

Август взглянул на паренька:

– То были опасные времена, Уилл.

– А это разве оправдание? – молодой человек вскочил, сердито глядя на короля. – Являетесь сюда и рассказываете Ворону, что уже давным-давно знали, что его осудили несправедливо? Понимали, что это разрушает его жизнь, и не делали ничего?

– Уилл! – ноздри Ворона гневно затрепетали. – Это же король!

– Плевать! – Уилл упер кулаки в бедра. – Король Скрейнвуд хотел, чтобы я наговорил на Ворона, а вы сидите здесь и заявляете, что ни словечка не промолвили, чтобы опровергнуть возведенную на него ложь? И при этом называете его другом? А ты, ты, – он посмотрел на Ворона, – позволяешь ему называть тебя другом? – Двое мужчин, широко распахнув глаза, не сводили с парня взгляда. – Все постоянно стремятся запутать окружающих, так что ничего не поймешь. Все скрывают свои подлинные чувства. Там, на улицах, ходят люди, которые избили бы меня до смерти за то, что я вор, но раз я – Норрингтон, они готовы своими руками отдать мне все, что я мог бы украсть. И все равно они ненавидят меня за то, что я вор, но притворяются и говорят, что я – их единственная надежда. И знаете, что? Я слышал даже, как все говорят, что Хокинса следовало принести в жертву, потому что, если людям станет известно о намерении Кайтрин вернуться, они испугаются и страна погибнет, и прочее в том же духе. Заодно и вам не надо беспокоиться, сгоняя людей в армию и посылая их умирать неизвестно за что. Если так с ними обращаться, они и вести себя будут, как испуганные овцы. А может, лучше дать им в руки копье и указать, откуда исходит угроза их жизни? Может, тогда окажется, что они храбрые, стойкие, и мужественные?!

Уилл указал пальцем на короля Августа:

– Я знаю, вы храбрый и все такое прочее. Я знаю, вы хороший король. И вы мой король, что бы там Скрейнвуд ни болтал. Никто не выкалывает вам глаз на монетах. Но все же, что касается Ворона, вы ведете себя, как слепец. Кайтрин передала через него, что вернется, однако, спасая свои головы, вы все не позволяете никому узнать о ее предостережении, и поэтому никаких приготовлений к ее возвращению не ведется. И вот что интересно. Никому не приходит в голову, что, будь вы готовы к ее возвращению, она, может, и поостереглась бы делать это?

– Уилл! Хватит, – Ворон встал и развел руками перед королем. – Ваше величество, простите.

– Нет, нет, все в порядке, – Август махнул рукой, приглашая Ворона сесть. Когда тот снова опустился на койку, король взглянул на Уилла. – Ты ждешь ответа или просто выплескиваешь на меня свое негодование?

Уилл проглотил эту подколку:

– Хочу услышать ответ.

– Хорошо. Я отвечу тебе, но не потому, что ты дворянин, или Норрингтон, или даже гражданин моей страны. Я отвечу тебе, потому что ты первый человек, который задает вопросы, мучающие меня годами.

Голос Августа звучал все так же глубоко, но опустился практически до шепота:

– Может, ты и прав, Уилл, говоря, что простой народ не задрожит от страха, узнав об угрозе вторжения с севера. Может, это относится к большинству людей. Но даже ты видел, как влияет на других паника и тревога хотя бы одного. С этим можно бороться, но в те времена, когда Хокинс был принесен в жертву, тревогой оказались «заражены» правители. Разум не сумел взять верх. Принимая решение, которое усыпило их опасения, в глубине души правители понимали, что лечат симптомы, а не болезнь. Пока я не взошел на трон – пока королева Карус не заняла место своего отца, и пока другие, способные ясно мыслить, не встали во главе своих стран, – решение не подлежало пересмотру. Предпринять попытку вспомнить историю с Хокинсом означало поставить королей перед необходимостью признать свою ошибку. Плюс ко всему, это могло вызвать у их наследников сомнения в правдивости легенд, связанных с именами предшественников. Хокинс и его судьба превратились в мелочь по сравнению со всем вопросом подготовки к возвращению Кайтрин.

Уилл нахмурился:

– Вам легко говорить.

– Но так оно и было, и Хокинс понимал это, – король бросил взгляд на Ворона. – Он посвятил себя борьбе с Кайтрин. Другой на его месте запротестовал бы, принялся писать прошения, чтобы восстановить свое доброе имя, а он предал свою прежнюю ипостась забвению и сосредоточился на более важной проблеме: победе над Кайтрин. Я признаю, что вел себя как трус. Я знал, что он делает, и понимал, что его действия доказывают ложность выдвинутых против него обвинений. Говорил себе, что когда-нибудь настанет день, и справедливость восторжествует, но… это произойдет уже после победы над Кайтрин. Таким образом, Хокинс, я подвел тебя и подвел ужасно. Уилл прав, я действительно вел себя по отношению к тебе не как друг.

Ворон улыбнулся:

– Нет, ваше величество, это не так. Вы следили за тем, что я делал, и поняли, что моя миссия гораздо важнее меня самого. Если бы вы спросили, я сказал бы вам то же самое. Лучше час сражаться с Кайтрин, чем тысячу часов пытаться защитить мое доброе имя.

Уилл непреклонно покачал головой:

– Вы увиливаете, вы оба увиливаете. Зло есть зло. Причинить вред Хокинсу означает помочь Кайтрин. Кайтрин – зло, значит, причинить вред Хокинсу – тоже зло. И никакими вежливыми словами этого не изменишь.

В голосе Августа послышались раздраженные нотки:

– Значит, это я – зло, и меня можно сурово судить за это? Да, Уилл, ты вправе иметь такое мнение обо мне, но как бы ты меня ни судил, я осуждаю себя еще более сурово. Утешает меня одно: я понимаю, что борьба с Кайтрин – это лучшее, на что я способен. В этом я не признаю никаких компромиссов. Хокинс может простить меня, а может и не простить. Я могу исправить его положение или нет. Но вот что касается борьбы с Кайтрин, тут никаких «или» для меня быть не может. Это ни в коем случае не безупречное решение, но лучшее – в сложившихся обстоятельствах.

На мгновение Уилл заколебался. Он был возмущен тем, как король обходится с его другом, и испытывал страстное желание выплеснуть это свое возмущение – вопреки тому, что рассуждения Августа казались ему логичными. Хотя… если я так поступлю, то буду не лучше всех этих королей, из страха допустивших уничтожение Хокинса. От этой мысли все внутри у него сжалось и во рту возник мерзкий кислый вкус.

Уилл вздохнул:

– Что касается борьбы с Кайтрин… тут вы правы. Хотя это не означает, что с Вороном поступили правильно.

– Нет, не означает, и мы найдем способ исправить содеянное. Если мне придется разорить Альциду, чтобы расплатиться с бардами за песни, в которых позор Хокинса был всего лишь ловушкой, в которую угодила Кайтрин, так я и поступлю, – король печально улыбнулся. – Это если мы победим ее. Если же нет, тем, кто останется в живых, будет все равно, и им останется петь песни лишь о страданиях, выпавших на их долю.

ГЛАВА 17

Шагая по заснеженным улицам Мередо, Керриган Риз вздрагивал, но не от зимнего холода. Погода, как это ни удивительно, казалась ему бодрящей; в голове прояснялось, что сейчас было жизненно необходимо.

Встреча с магистром Сиреттом Каром произошла около двух недель назад, а сегодня утром он получил приглашение в вильванское консульство, составленное в самых вежливых выражениях. Защитные печати на нем были сконструированы хитроумно и с особой тщательностью. И, без сомнения, к их созданию приложил руку магистр, долгие десятилетия обучавшийся на Вильване. Судя по «почерку» заклинаний, это не был кто-то из бывших наставников Керригана, хотя молодой маг не сомневался, что при встрече узнает этого человека.

Он попытался обсудить приглашение с Уиллом, когда тот вернулся из тюрьмы после разговора с Вороном, но уж очень парнишка был раздражен. Уилл немедленно поинтересовался, почему человек, пославший записку, не просто подписался, а вместо этого ударился во всякие ухищрения, словно пытаясь что-то скрыть.

Керриган не совсем понял, что имел в виду его юный друг, и попытался объяснить, что в царстве магии даже имена имеют силу. Для мага подписываться своим именем очень опасно. Если он называет кому-то свое подлинное имя, это признак величайшего доверия, поскольку другой маг, используя это имя, может создать против особо доверчивого коллеги заклинания невиданной мощи.

Однако Уиллу явно не хотелось во все это вникать, и он просто ушел к себе. Резолюта или Дрени Керриган найти не смог; Ломбо и Квик, конечно, выслушали бы его, однако вряд ли могли посоветовать что-нибудь стоящее. Ломбо, которому не дали возможности прикончить мага, теперь рыскал по всему городу в поисках других жертв и сейчас, по этой же причине, отсутствовал, а сприт просто… ну, капризничал.

Керриган чувствовал, что разрывается между двумя противоречащими друг другу идеями. Орла советовала ему держаться подальше от Вильвана, и он очень серьезно отнесся к словам наставницы. Она утверждала, что есть люди, которые могут пожелать уничтожить его из страха перед его могуществом. В последнее время молодой маг начал постепенно осознавать, что и впрямь очень силен. На Вильване, в постоянной изоляции, у него не было шанса оценить масштаб своих возможностей. Однако магистра Сиретта его способности удивили, он – магистр! – признался, что не в силах принудить Керригана к чему бы то ни было. И вот тут Керриган начал медленно соображать, что же на самом деле видят в нем другие.

В Вильване он жил, словно укрытый от всего остального мира невидимым покровом. Позже обрушившиеся на него события начали прорывать эту защитную ауру. Он видел, как умирают люди, и даже сам убивал, пусть и не напрямую. Потерял свою наставницу и друзей, испытал физические и моральные страдания, которых никогда не знал прежде.

Не менее важным стало и то, что отношение к нему людей тоже начало меняться. Уилл, правда, зачастую вел себя с ним, как с ребенком, зато другие явно видели в нем взрослого человека. Барон Дракона втайне доверил ему фрагмент Короны Дракона. Генерал Адроганс возложил на него обязанности величайшей важности. Независимо от его внутреннего восприятия своей персоны, они видели в нем взрослого и сознательного мужчину и соответственно поручали ему взрослые задачи.

Сам Керриган не чувствовал себя взрослым, однако понимал, что быстро приближается к этому состоянию. Может, на Вильване его боялись именно как ребенка, наделенного невероятной силой? Ответа на этот вопрос он не знал, но допускал, что такое вполне возможно. И, если дело обстоит именно так, будет ли это ответственным и взрослым поступком – пойти в консульство и дать им возможность удостовериться, что он не тот, кого стоит опасаться?

Да, будет, он отчетливо понимал это. И вместе с тем сознавал, что их ход рассуждений основан на их страхе перед его незрелостью. Но что, если существует и другая проблема? Может, они опасаются, что интенсивное обучение повредило его в уме и он может стать вторым Урулфом Кируном? Если да, то, сколько бы он ни протестовал, что бы ни доказывал, убедить их в обратном ему не удастся. Если они думают, что он безумен или, по крайней мере, движется в этом направлении, то из одного страха упрячут его под замок или нейтрализуют каким-либо иным способом.

Именно по этой причине Орла так настойчиво советовала мне держаться подальше от Вильвана. Он покачал головой, медленно прогуливаясь вдоль извилистой Северной реки. То, как он обошелся с Тезер, то, как он разрешил создавшуюся ситуацию с помощью магии, не причинив женщине, по существу, никакого вреда, – вот это вполне изобретательный и по-настоящему взрослый поступок. Он гордился тем, что нашел такое изящное решение, однако понимал, что другие могут обвинить его в том, что он отнесся к Тезер и ее способностям несколько презрительно. Вместо честной дуэли, он применил трюк. Прежде ему категорически запрещались всякие дуэли, и он понятия не имел, по каким правилам они ведутся. А правила, наверняка, существуют, и, согласно им, вряд ли можно вот так просто обрушить на противника снежную лавину.

Просто, защищая свою жизнь, он простодушно продемонстрировал врагам, насколько на самом деле может быть опасен.

Керриган выдохнул облачко пара. Если бы не предостережение Орлы, ему и в голову не пришло бы задумываться над такими вещами. Он решил бы, что это приглашение ничем ему не грозит. Вполне вероятно, что так оно и есть. Не исключено даже, что сам Великий Магистр хочет выразить восхищение тем, что он уже успел сделать. Если бы не предостережение Орлы, он, скорее всего, отправился бы консульство, прихватив с собой фрагмент Короны Дракона, и передал бы его в высшие инстанции.

Все эти мысли кружились у него в голове, словно снежинки, танцующие на ветру над улицами, по которым он шел. Справа от него в тени здания детский голос позвал на помощь. Повернувшись, чтобы посмотреть, в чем дело, Керриган увидел летящий в его сторону снежок. Времени поднырнуть не оставалось; его захватили врасплох, что подтверждал и зловредный детский смех.

Снежок угодил прямо в цель, однако Керриган не почувствовал ни удара, ни холода, ни боли. Костяная броня словно выросла из его плоти, защитив лицо маской, которой позавидовал бы любой житель Ориозы. Толстые края пластины надежно защитили глаза от снега, – маг даже не мигнул.

Поэтому он и увидел, как ужас отразился на лице мальчишки, ведь, едва коснувшись костной пластины, снежок просто взорвался. Глаза паренька стали напоминать блюдца, а ехидный смех застрял в горле. Второй снежок выпал у него из рук, и хулиган бросился наутек. На бегу бедняга поскользнулся, упал лицом в снег, но тут же вскочил и рванул дальше.

Пластина втянулась в кожу, и Керриган стряхнул варежкой остатки снега. Заклинание, способное окружить его непроницаемой броней, было разработано по приказанию Вильвана для защиты Керригана. В прошлом его применял один-единственный маг-человек: Урулф Кирун. А может, в это защитное заклинание был сознательно вложен знак угрозы?

Керриган был полон решимости принять взрослое решение по поводу приглашения, однако, одолеваемый сомнениями, оставался на северном берегу реки. На противоположном берегу находилось консульство, и маг заранее решил, что если уж пересечет реку, то не станет возвращаться. Однако заставить себе перейти на другой берег он никак не мог.

Если Орла была права, то каждый шаг в сторону консульства увеличивает угрожающую ему опасность. Если же она ошиблась, а он прислушается к ее словам, то тем самым навсегда лишит себя возможности продолжать обучение и поддержки со стороны Вильвана, а поддержка острова магов могла стать очень полезной в борьбе против Кайтрин. И Керриган никак не мог понять, что же именно подталкивает его следовать совету Орлы: осторожность или уступка детским страхам.

Всю жизнь его учили, учили, учили, а ради чего – забыли объяснить. Он всегда считал, что его готовят к сражению с Кайтрин, но никто никогда не ему рассказывал, каким образом он сможет соответствовать всеобщим ожиданиям. То, что он прав в своих предположениях относительно ожидающей его схватки с Кайтрин, вытекало хотя бы из того, что Вильван позволил ему и Орле сопровождать Адроганса во время экспедиции в Окраннел. Однако кто знает? Может, теперь там, в Вильване, на все смотрят иначе?

Опять вопросы, вопросы – и никаких ответов. Он не хотел поддаваться страхам, но трудно провести четкую грань между страхами ребенка и осторожностью взрослого. Ясно одно: все его вопросы так или иначе вращаются вокруг Вильвана. Каковы их намерения в отношении него? Чего они от него потребуют? И ответы он сможет получить только в консульстве.

Значит, нужно идти.

Керриган решительно ступил на узкий пешеходный мостик над темной, медленно текущей водой. Ранний холод еще не успел образовать на ней твердую корку, однако лед наступал с берегов и уже коснулся некоторых опор низкого моста.

Посмотрев вниз, вдоль покрытых изморозью опорных столбов, юный маг заметил в воде какое-то золотистое мерцание. Приглядевшись получше, он обошел край перил и начал неуклюже спускаться по крутому склону. С трудом юноша уселся на корточки у основания моста, где полумрак позволял разглядеть, что же именно находится под водой.

Там, наполовину занесенный илом, лежал рубиновый фрагмент Короны Дракона!

Керриган понятия не имел, как артефакт оказался в реке, но не сомневался, что оставлять его тут нельзя. Он начал продвигаться вперед. Снег захрустел под левой ногой, обутой в тяжелый ботинок, Керриган аккуратно подтащил следом правую. Медленно и осторожно он сполз на маленький ледяной уступ, снял варежки и приготовился сотворить столь хорошо известное ему заклинание левитации.

Пристально глядя на воду, постарался сфокусировать размытое изображение, чтобы поймать фрагмент, когда тот взлетит. Внезапно Керриган ощутил присутствие магии и осознал, что никакого фрагмента в воде нет и что это всего лишь часть какого-то заклинания. Часть заклинания, использовавшего мои воспоминания, чтобы создать нужный образ.

Что-то зашевелилось в отражении моста, что-то, затаившееся между опорами. Керриган начал поворачиваться, чтобы взглянуть, что же это, но тут что-то тяжелое толкнуло его в спину. Броня тут же поднялась, чтобы помешать нападению, но в Керригана попал отнюдь не снежок. Его с силой бросило вперед, прямо на тонкий лед, который с треском раскололся.

Керриган оказался в ледяной воде. От неожиданности он выдохнул. Погружаясь глубже, он выпускал пузыри драгоценного воздуха. В панике юноша ринулся обратно, к поверхности, но тяжелая зимняя одежда тянула вниз. Силясь избавиться от пальто, он с мясом вырывал пуговицы, и тут свет наверху начал тускнеть.

Что-то еще с плеском рухнуло в воду. Керриган посмотрел вверх, от всей души надеясь на помощь, и перевернулся лицом вверх. Странная темная фигура тотчас оказалась у мага за спиной, и потом что-то вцепилось в него, крепко ухватив за пояс. Керриган воспрял духом.

И тут его потащили дальше, на глубину.