Текст книги "Последний Катон"

Автор книги: Матильде Асенси

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 33 страниц)

– И о чем пишет Катон II?

– Я только что закончила его летопись, – удовлетворенно заявила я. – Во время его правления братство чрезвычайно разрослось. На религиозные празднества в Иерусалим приезжало множество паломников, и многие из них навсегда оставались на Святой Земле. Некоторые из этих иностранцев стали членами братства, и Катон II пишет о том, как сложно управлять такой многочисленной и разношерстной общиной. Он даже предлагает ввести ограничения на прием новых членов, но не решается это сделать, потому что Патриарх Иерусалимский очень доволен ростом братства. В эти годы… – сказала я, сверяясь с записями, – Патриархом должен был быть Максим II или Кирилл I. Я уже попросила в архиве, чтобы они просмотрели их биографии, может быть, там что-то найдется.

– Кто-то искал прямую информацию о братстве в базах данных?

– Нет, капитан. Это ваше занятие. Неужели забыли, что вы сами вызвались?

Глаузер-Рёйст тяжело встал, будто движения давались ему с трудом. В его элегантнейшем костюме, помявшемся и неряшливом после поездки, была заметна странная, абсолютно несвойственная ему небрежность. Он выглядел удрученным.

– Я приму душ в казармах и вечером вернусь, чтобы взяться за дело.

– Мы с профессором Босвеллом и префектом скоро поднимемся в служебный кафетерий. Если вы хотите с нами пообедать…

– Не ждите меня, – отказался он, выходя из лаборатории. – У меня срочная аудиенция с государственным секретарем и Его Святейшеством.

За Катоном II последовали Катон III, Катон IV, Катон V… По какой-то непонятной причине все архимандриты ставрофилахов избирали это странное имя как символ верховной власти в этом братстве. Таким образом, ко всем известным титулам Папы и Патриарха добавлялся еще этот странный Катон. Профессор Босвелл на целый день закрылся в библиотеке с семью толстыми фолиантами «Сравнительных жизнеописаний» Плутарха[12]12
  Греческий биограф и эссеист (около 46–125).


[Закрыть] и досконально проштудировал биографии двух единственных известных в истории Катонов: римских политиков Марка Катона и Катона Утического. Через несколько долгих часов он вернулся из библиотеки с относительно правдоподобной теорией, которую мы временно одобрили ввиду отсутствия какой бы то ни было другой.

– Думаю, не может быть и малейших сомнений, – очень уверенно сказал нам он, – что один из этих двух Катонов стал образцом для архимандритов ставрофилахов.

Мы сидели у меня в лаборатории вокруг моего старого деревянного стола, покрытого бумагами и записями.

– Марк Катон, которого называют Катоном Старшим, – продолжил он, – был сумасшедшим фанатиком, защитником самых старых и традиционных римских ценностей, на манер американцев-южан, которые верят в превосходство белой расы и симпатизируют ку-клукс-клану. Он презирал греческий язык и культуру, потому что считал, что они ослабляют римлян, и по этой же причине ненавидел все иноземное. Он был тверд и холоден, как камень.

– Ну и портрет ты нарисовал! – весело заявила я. Глаузер-Рёйст взглянул на меня с тем самым странным неудовольствием, с каким смотрел все время, с тех пор как понял, что мы с Фарагом сошлись лучше, чем с ним.

– Он служил Риму как квестор, эдил, претор, консул и цензор между 204-м и 184 годами до нашей эры. Будучи богат, вел чрезвычайно умеренный образ жизни и считал излишними все ненужные расходы, например, расходы на еду для старых рабов, которые уже не могут работать. Он просто их убивал для экономии и советовал римским гражданам следовать его примеру во благо Республики. Он считал себя совершенством и образцом для подражания.

– Этот Катон мне не нравится, – заявил Глаузер-Рёйст, аккуратно складывая вчетверо один из моих листков с записями.

– Да, мне тоже, – согласился Фараг, кивая головой. – Несомненно, внимание братства привлек другой Катон, Катон Утический, правнук первого и человек, достойный всякого восхищения. Будучи квестором Республики он вернул казначейству Рима честность, которой оно лишилось много веков назад. Это был в высшей степени порядочный и искренний человек. Как судья он был неподкупен и беспристрастен, так как питал уверенность в том, что для того, чтобы быть справедливым, нужно просто этого захотеть. Его искренность вошла в пословицу, и в Риме, желая что-то категорически опровергнуть, говорили: «Это не так, пусть даже это сказал сам Катон!» Он был ярым противником Юлия Цезаря, которого не без оснований обвинял в коррупции, амбициозности и грязных манипуляциях, а также в том, что тот хотел единовластно править во всем Риме, который в то время был Республикой. Они с Цезарем до смерти ненавидели друг друга. Долгие годы они продолжали ожесточенную борьбу, один с тем, чтобы стать единоличным господином великой империи, а другой с тем, чтобы ему помешать. Когда наконец Юлий Цезарь добился триумфа, Катон уехал в Утику, где у него была вилла, и распорол себе живот мечом, так как, по его словам, ему не хватало трусости на то, чтобы просить Цезаря сохранить ему жизнь, и храбрости на то, чтобы просить прощения у своего врага.

– Интересно… – заметил Глаузер-Рёйст, внимательно слушавший рассказ Фарага. – Имя Цезаря, великого врага Катона, со временем стало титулом римских императоров, цезарей, так же, как имя Катона превратилось в титул архимандритов братства – Катонов.

– Действительно интересно, – согласилась я.

– Катон Утический стал образцом свободолюбия, – продолжал Фараг, – так что Сенека, например, говорит: «Ни Катон не жил, когда умерла свобода, ни свободы не было после смерти Катона»[13]13
  Луций А. Сенека. О постоянстве мудреца, II


[Закрыть], а Валерий Максим вопрошает: «Что будет со свободой без Катона?»[14]14
  Валерий Максим. VI, 2, 5.


[Закрыть]

– То есть имя Катона стало синонимом честности и свободы, как имя Цезаря – синонимом безграничной власти? – уточнила я.

– Именно, – ответил профессор, и мы одновременно и одинаковым жестом поправили очки на переносицах.

– Это… действительно очень странно, – согласился Глаузер-Рёйст, по очереди глядя то на него, то на меня.

– Мы находим интересные фрагменты в этой невероятной головоломке, – заметила я, чтобы нарушить затянувшееся молчание. – Самое замечательное – то, что мне удалось вычитать в летописи Катона V.

– Что же? – заинтригованно спросил Фараг.

– Катоны писали летопись в монастыре Святой Екатерины на Синае!

– Серьезно?

Я решительно кивнула.

– В общем-то я подозревала об этом, потому что такой кодекс, как кодекс Иясуса, не могли сделать где-нибудь вне монастыря или какой-нибудь крупной константинопольской библиотеки. Велень нужно разрезать и проколоть в ней крошечные отверстия, отмечающие начало и конец текста на странице; надо ее разлиновать (линии процарапывались шильцем), чтобы строчки были ровными, надо начертить инициалы каждого абзаца или нарисовать миниатюру… В общем, это кропотливая работа, для которой нужны опытные руки. И не нужно забывать, что дипломы нужно еще переплести. Катоны явно пользовались услугами какой-то специальной мастерской, а поскольку содержание летописи считалось секретным, это мог быть только самый удаленный от мира монастырь.

– Но монастырей, которые могли бы сделать эту работу, сотни! – возразил Фараг.

– Да, это правда, но монастырь Святой Екатерины был воздвигнут по воле святой Елены, императрицы, нашедшей Крест Господень, и не забывай, что именно там вы нашли кодекс. Логично предположить, что кодекс хранился в монастыре и либо Катоны приезжали туда, чтобы написать свою летопись, либо кодекс отсылали им, а потом они возвращали его в монастырь. Это объясняет то, что о нем потом забыли. Может быть, ставрофилахи уже не пишут летописей или случилось что-то, что им помешало это сделать. Так или иначе, Катон V пишет, что его путешествие в монастырь Святой Екатерины было сложным и опасным, но, будучи в таком возрасте, он не мог больше откладывать этот момент.

– Насколько я понимаю, отношения между братством и монастырем должны были быть очень тесными, – вставил Фараг. – Наверное, мы никогда не узнаем, насколько тесными.

– Что еще мы знаем?

– Ну… – Я перелистала свои быстрые заметки, сделанные наспех из толстых отчетов, которые мне предоставляли мои помощники. – Еще много не переведено, но можно сказать, что большинство Катонов заполняют своей летописью только несколько строчек, другие исписывают страницу или диплом, некоторые – еще больше: два или три диплома, но таких меньше всего. Однако все они без исключения едут в монастырь Святой Екатерины в 5–10 последних лет своей жизни, и если забывают или не могут упомянуть о чем-нибудь важном, в начале своей летописи об этом повествует следующий Катон.

– Нам известно, сколько всего было Катонов?

– С точностью сказать я не могу, капитан. Отдел информатики еще не восстановил полный текст рукописи, но до завоевания Иерусалима персидским царем Хосроем II в 614 году было тридцать шесть Катонов.

– Тридцать шесть Катонов! – восхитился капитан. – И что случилось в братстве за это время?

– Да, похоже, ничего особенного! Его главной проблемой были латинские паломники, которые тысячами приезжали в памятные даты. Им пришлось организовать рядом с Животворящим Древом нечто вроде преторианской гвардии ставрофилахов, потому что, кроме прочих непотребств, многие паломники, склонившись для поцелуя, выдирали из Креста зубами щепки, чтобы увезти их с собой как реликвию. Около 570 года, во время правления Катона XXX, разразился громкий скандал. Группа подкупленных ставрофилахов организовала похищение реликвии. Это были бывшие паломники, которые вступили в братство за год до этих событий и которых никто никогда бы не заподозрил, если бы их не поймали на горячем. Тогда снова начались старые споры о принятии новых членов. Судя по всему, туда набивалась всякая латинская шваль, готовая урвать кусок и удрать. Но даже в этом случае и в последовавшие за ним годы ничего предпринято не было. Иерусалимский, Александрийский и Константинопольский Патриархи оказывали большое давление, чтобы предотвратить возможные изменения, поскольку миссия охраны порядка, выполняемая ставрофилахами, высоко ценилась, и они не хотели, чтобы братство стало подобием закрытого клуба с ограниченным доступом.

– А вы, капитан? – вдруг с интересом спросил Фараг. – Вы нашли дополнительную информацию о ставрофилахах, которую собирались искать?

В последние дни мы видели, как он лихорадочно работает за компьютером, распечатывает страницу за страницей и раз за разом их перечитывает. Я ждала, что он в любую минуту сообщит нам о какой-нибудь интересной находке, но дни шли, и Кремень опять был самим собой: невозмутимым и молчаливым Кремнем.

– Я действительно искал, но абсолютно ничего не нашел. – Казалось, он погрузился в глубокие раздумья. – Ну… это не совсем верно. Я нашел одно упоминание, но оно так незначительно, что я не думал, что о нем стоит и говорить.

– Капитан, прошу вас! – возразила я в справедливом негодовании.

– Ну хорошо, слушайте… – начал он и потянул за края пиджака, одергивая его. – Это упоминание я нашел в любопытной рукописи галисийской монахини.

– В «Путешествии» Эгерии? – язвительно перебила я. – Я уже говорила вам об этой книге, когда мы разыскивали данные о монастыре Святой Екатерины на Синае.

Капитан кивнул.

– Именно, в «Путешествии» Эгерии, написанном между Пасхой 381-го и Пасхой 384 года. Ну вот, в главе, где она описывает литургию в Пасхальную пятницу в Иерусалиме, она утверждает, что ставрофилахи отвечали за охрану реликвии и следили за приближающимися к ней верующими. Испанская монахиня видела их собственными глазами.

– Значит, все подтверждается! – радостно провозгласил Фараг. – Ставрофилахи существовали! Кодекс Иясуса говорит правду.

– Значит, за работу, – грубо пробурчал Глаузер-Рёйст. – Государственный секретарь очень недоволен отсутствием результатов.

* * *

Впервые в своей жизни я не заметила наступления Страстной недели. Я не была на мессе в Вербное воскресенье, в Страстной четверг и в Пасхальное воскресенье; не пошла на покаянное поминовение страстей Господних и на Пасхальную всенощную службу. Вплоть до того, что я даже пропустила еженедельную исповедь у доброго отца Пинтонелло. Все, кто находился в Гипогее, получили папскую привилегию, которая освободила нас от религиозных обязанностей. Его Святейшество появился во всех средствах массовой информации за отправлением службы Страстной недели (доказывая этим, что ошибаются все те, кто толкует о его немощи) и хотел, чтобы мы продолжали работать под землей, пока не решим проблему. И, откровенно говоря, несмотря на усталость, мы проявляли настоящее рвение: мы перестали ходить в служебный кафетерий, потому что нам приносили еду в лабораторию; перестали возвращаться на ночь домой, потому что нам подготовили номера в «Доме святой Марты»; отбросили отдых и перерывы, потому что у нас уже просто не было времени. Мы стали добровольными затворниками, постоянно одолеваемыми одной лихорадкой: лихорадкой увлекательного открытия хранимого на протяжении веков секрета.

Единственным, кто довольно часто выходил оттуда, был капитан. Кроме того, что у него были обычные встречи с государственным секретарем Анджело Содано, на которых он информировал кардинала о продвижении расследования, Глаузер-Рёйст ночевал в казарме швейцарской гвардии (у офицеров и унтер-офицеров там были отдельные комнаты) и иногда проводил там по нескольку часов, тренируясь на стрельбище и решая проблемы, о которых мы не имели ни малейшего понятия. Загадочный человек был этот капитан Глаузер-Рёйст: сдержанный, немногословный, почти всегда молчаливый, а иногда даже немного зловещий. По крайней мере так казалось мне, потому что Фараг так не считал. Он был уверен, что Глаузер-Рёйст – простой и приятный человек, который страдает от того, какую работу ему приходится делать. Они много говорили в Египте во время многочасовой поездки на джипе, когда проехали из одного конца страны в другой, и хотя капитан не открыл ему, в чем заключались его обязанности, Фараг почувствовал, что они не слишком ему по сердцу.

– Ну а что еще он тебе говорил? – спросила я, умирая от любопытства, однажды, когда мы вдвоем сидели в моей лаборатории и работали (наконец-то!) над одним из последних двойных листов кодекса. – Упомянул какие-то детали, или рассказал о себе, или проговорился про что-то интересное?

Фараг от души рассмеялся. Белые зубы заблестели на фоне темной кожи.

– Единственное, что я помню, – весело сказал он, стараясь скрыть арабский акцент при произношении, – это что он сказал, что пошел в швейцарскую гвардию, потому что там служили все члены его семьи с тех пор, как его предок, командир швейцарской гвардии Каспар Рейст, спас Папу Климента VI от войск Карла V во время разграбления Рима.

– Вот так да! Значит, капитан из знатной семьи!

– Еще он сказал, что родился в Берне и окончил университет в Цюрихе.

– И что он изучал?

– Агрономию.

Я оторопела.

– Аграрную инженерию?..

– А что в этом такого? – удивился он. – Ну, может, это тебе больше понравится: кажется, он сказал, что окончил еще Римский университет по специальности «Итальянская литература».

– Не могу себе представить, чтобы он строил парники для овощей-фруктов, – наугад произнесла я, все еще находясь под впечатлением.

Фараг так рассмеялся, что ему пришлось утирать слезы ладонями.

– Ты невыносима! Вбила себе что-то в голову и… – Он на секунду взглянул на меня блестящими глазами и тут же качнул головой и ткнул пальцем в диплом, который мы так и не закончили. – Может, вернемся к работе?

– Да, так будет лучше. Мы остановились здесь. – И я отметила ручкой точку посредине второго столбца страницы.

Когда персидский царь Хосрой II захватил Иерусалим в 614 году, братство ставрофилахов вступило в полосу кризиса. После победы Хосрой увез Животворящее Древо в Ктесифон, столицу империи, и положил его у ног своего трона как символ собственной божественности. Самые слабые члены братства в страхе бежали и рассеялись, а те немногие, кто остался под руководством Катона XXXVI, считая себя виновными в утрате реликвии, принялись искупать свое мнимое нерадение ужасными постами, епитимьями, бичеваниями и приношением разных жертв. Некоторые даже умерли от ран, нанесенных самоистязанием. Прошло пятнадцать горестных лет, на протяжении которых византийский император Ираклий продолжал воевать с Хосроем II, пока окончательно не одолел его в 628 году. Вскоре после этого, во время волнующей церемонии, проведенной 14 сентября того же года, Истинный Крест вернули в Иерусалим, и сам император пронес его через город. Ставрофилахи почтили это событие активным участием в процессии и в торжественном религиозном обряде воздвижения реликвии на ее место. С тех пор этот день, 14 сентября, навсегда отмечен в церковных календарях как праздник Воздвижения Честного Креста Господня.

Но время горестей не кончилось. Всего девять лет спустя, в 637 году, к воротам Иерусалима подошла другая могучая армия: мусульмане во главе с халифом Омаром. К тому времени у братства был новый, тридцать седьмой, Катон, носивший ранее имя Анастасий, который решил, что нечего сидеть сложа руки при виде приближающейся опасности. Когда по городу распространились вести о новом нашествии, Катон XXXVII выслал для переговоров с халифом группу старших ставрофилахов. Был подписан секретный договор, и сохранность Честного Креста была гарантирована в обмен за помощь братства в поисках христианских и иудейских сокровищ, тщательно спрятанных горожанами, как только те узнали о приближении мусульман. Омар выполнил свое слово, а ставрофилахи – свое. На протяжении многих лет был мир, и все три монотеистические религии – христианская, иудейская и мусульманская – мирно сосуществовали.

В этот период затишья братство в корне преобразилось. Усвоив урок с потерей Честного Креста во время персидского нашествия и с отличным результатом своего позднейшего договора с арабами, как никогда убежденные в том, что их простая миссия заключалась сугубо в охране Святого Древа, ставрофилахи стали более скрытными, менее зависимыми от патриархатов, более незаметными, а также намного более могущественными. В их рядах появились люди из лучших семейств Константинополя, Антиохии, Александрии, Афин и итальянских городов Флоренции, Равенны, Милана, Рима… Это уже не была группка крепких парней, готовых загрызть паломников, осмелившихся прикоснуться к Кресту Господнему. Это были хорошо обученные, образованные люди, скорее военные и дипломаты, чем дьяконы и монахи.

Как они этого добились? Да сделав то, что еще в IV веке предлагал Катон II: установили некоторые правила приема. Новые члены братства должны были уметь читать и писать, владеть латынью и греческим, знать математику и музыку, астрологию и философию, а кроме того, пройти определенные испытания на физическую силу и выносливость. Постепенно ставрофилахи стали важной независимой организацией, радеющей о выполнении своей особой миссии.

Проблемы начались с прибытием новых волн паломников из Европы, среди которых были люди разных классов и сословий, но преобладали бродяги, нищие, воры, аскеты, искатели приключений и мистики; живописные персонажи, искавшие себе место, где можно было жить и умереть. В IX и X веках ситуация ухудшилась, халифы Иерусалима перестали проявлять такое великодушие, как Омар, и запретили латинянам вход в святые места. В 1009 году халиф Аль-Хакем, сумасшедший, с которым у Иерусалимского патриархата и у самого братства уже бывали серьезные проблемы, приказал разрушить все немусульманские святилища. Пока воины Аль-Хакема ровняли с землей церковь за церковью и храм за храмом, ставрофилахи бросились спасать Крест и спрятали его в месте, приготовленном ими на такой случай: в потайном склепе под самим храмом Гроба Господня, где обычно хранилась реликвия. Они смогли уберечь ее от уничтожения, но ценой жизни нескольких ставрофилахов, которые вступили в рукопашный бой с солдатами, чтобы их братья смогли добраться до потайного места.

Вечером Пасхального воскресенья отдел фотографической репродукции закончил 182-й, последний, диплом, а два дня спустя, в первые дни мая, мои помощники завершили палеографический анализ. Оставалось только закончить мою работу, самую медленную и кропотливую, так что силы были перегруппированы, и другие отделы, которые уже закончили со своим заданием, от этой работы освободили, а весь мой отдел взялся за переводы. Таким образом, мы с Глаузер-Рёйстом и Фарагом смогли усесться поудобнее и читать страницы, которые нам доставляли из лаборатории.

В 1054 году, не став ни для кого неожиданностью, произошел великий раскол христианской церкви. Христиане римского и православного обряда вступили в открытый конфликт из-за ничтожных теологических нюансов и раздела власти (Рим хотел, чтобы Папа был признан единственным правонаследником Петра, а Патриархи отвергли эту идею, говоря, что все они являются законными преемниками апостола, следуя примеру первых христианских общин). Ставрофилахи не стали ни на чью сторону, несмотря на то, что их положение, таким образом, становилось невыносимым. Они оставались верны лишь себе и Кресту, и их отношение ко всем остальным характеризовалось глубоким недоверием, которое с каждыми новыми политическими или религиозными волнениями становилось все более и более явным.

Пока Катон LXVI размышлял, какие срочные меры нужно принять для защиты братства от критики и нападок, которым оно подвергалось со стороны обеих христианских церквей, Святую Землю снова охватила война: весной 1097 года в Константинополе собрались четыре больших войска крестоносцев, намеревавшихся двинуться к Иерусалиму и освободить Святые места от мусульманского ига.

Группа ставрофилахов-переговорщиков снова тайно покинула город, чтобы направиться навстречу бессчетным европейским войскам под предводительством Готфрида Бульонского. Они нашли их два месяца спустя, во время осады Антиохии после одержания победы над турецкими войсками в Никее и Дорилее. Согласно летописи Катона LXVI, Готфрид Бульонский не согласился на сделанное братством предложение. Он сказал им, что главной целью этого крестового похода является именно Истинный Крест, символ которого украшает одежду всех воинов, и что он не откажется от него ни за какие мусульманские, иудейские или православные сокровища. Он также сказал им, что поскольку ставрофилахи не захотели присоединиться к римской церкви во время великой схизмы, как только он возьмет город, он объявит об их отлучении от церкви и навсегда распустит братство.

Переговорщики вернулись в Иерусалим с дурными вестями, и хранителей Креста охватило настоящее отчаяние. Катон LXVI собрал всех ставрофилахов на ассамблею, которая состоялась в храме Гроба Господня ночью 3 июля 1098 года, и объявил им о надвигающейся опасности. Он предложил спрятать реликвию и уйти в подполье, и это предложение было единодушно поддержано присутствующими. Именно в этот момент ставрофилахи прекратили свое открытое существование.

Год спустя после месяца блокады крестоносцы с помощью осадных орудий взяли Иерусалим и в буквальном смысле слова вырезали всех его жителей. На улицах было столько крови, что лошади становились на дыбы и в ужасе ржали, а солдаты не могли ходить. В разгар этой бойни Готфрид Бульонский направился в храм Гроба Господня, чтобы взять в руки Истинный Крест, но там его не было. Он приказал привести к себе всех выживших ставрофилахов, но ни одного из них не нашли. Он предал пыткам православных священников, и они наконец признались, что среди них было трое скрытых ставрофилахов: трое самых молодых монахов по имени Агапий, Илия и Феофан, которые остались в Иерусалиме, чтобы присматривать за реликвией. Готфрид запытал их до смерти, стегая плетьми, предавая огню, а затем четвертовав. Самый слабый из них, Феофан, не устоял. Когда его уже привязали за руки и за ноги к лошадям, в последний момент он выкрикнул, что тайный склеп находится под храмом. Солдаты Готфрида Бульонского приволокли его туда, и, почти бесчувственный, он кое-как указал место. Потом его бросили на улице на произвол судьбы, и судьба его была в том, чтобы умереть от ножевых ран, нанесенных неведомой рукой.

Так Истинный Крест стал важнейшей реликвией крестоносцев, и с тех пор они возили его с собой во все битвы. Перед боем его показывали солдатам, чтобы возбудить в них боевой дух, и, как говорили они, благодаря Животворящему Древу в течение ста лет никто не смог их победить. Огромное количество фрагментов Креста были отправлены в Европу в качестве подарков королям, Папам, монастырям и знатным семействам Запада. Святое Древо было разделено на куски и роздано, как куски пирога, ибо туда, куда попадала его щепа, приплывали богатства в виде паломников и верующих. Ставрофилахи созерцали этот раздел на расстоянии, не в силах помешать ему. Их досада переросла в затаенную злобу, в слепую ярость, и они поклялись во что бы то ни стало вернуть все, что останется от Честного Креста. Но в то время эта задача была неосуществима.

Как рассказывает в летописи Катон LXXII, семьдесят второй, кое-кто из братьев внедрился к крестоносцам, чтобы лучше следить за передвижениями Древа. Они боялись, как бы Крест не попал в руки мусульман во время какой-нибудь битвы или стычки, так как и арабы, и турки прекрасно знали, какое значение он имеет для латинян, и понимали, что, отняв у них Крест, они уменьшат их победы. В то самое время, около 1150 года, другие группы ставрофилахов отправились в главные христианские города Востока и Запада. Их план заключался в налаживании отношений с влиятельными и могущественными людьми, которые могли бы выступать ходатаями от имени братства и защищать его интересы или, если представится возможность, потребовать возвращения реликвии. Отправившиеся в путь со временем связались с некоторыми из множества тайных религиозных обществ и орденов, которые изобиловали в средневековой Европе, твердо основываясь на принципах христианства: от европейских тамплиеров и катаров до обществ последователей Святой Веры, «Массени дю Сен-Грааль», братства «Компаньоннаж», миннезингеров или Верных любви. Ставрофилахи связались почти со всеми ими, происходил обмен информацией и взаимное проникновение (многие ставрофилахи стали членами этих орденов и обществ, и наоборот). Они также набрали в свои ряды много выдающихся юношей, занимавших выгодные позиции в тех городах, где они осели, чтобы они возмужали под крылом у братства, а затем заняли свое место у власти, предназначенное им семейством и рождением, но для этих мальчишек роль хранителей Честного Креста была чем-то эфемерным: Святое Древо оставалось в Иерусалиме, а Иерусалим был слишком далеко. Многие из них спустя несколько лет покидали братство, и именно один из этих перебежчиков сообщил церковных властям в Милане все, что знал о ставрофилахах. Для того молодчика это предательство не имело ни малейшего значения, жизнь его не изменилась, и он никогда не вспомнил об этом эпизоде. Однако год спустя в Иерусалиме и Константинополе членов братства, включая Катона LXXV, арестовали и посадили в тюрьму, где им напомнили, что они отлучены от церкви, а их братство распущено еще сто лет назад Готфридом Бульонским, поэтому они считаются повторно впавшими в ересь и, следовательно, осуждаются на смерть. Всех их без исключения казнили.

Следующий Катон, повествующий об этих печальных событиях в начале своего рассказа, был из ставрофилахов, осевших в Антиохии. Он созвал всех своих братьев на ассамблею в этом городе в конце 1187 года, и ему пришлось начать приветствие с ужасной новости, уже переходившей из уст в уста: предводитель айюбидов Саладин разбил крестоносцев в битве при Гаттине в Галилее и, по свидетельству присутствовавших при этом ставрофилахов, вырвал из рук побежденного короля крестоносцев Ги де Лузиньяна реликвию Честного Креста. Древо Господне попало в руки мусульман.

На этой встрече в Антиохии, затянувшейся на несколько месяцев, было принято много важных решений. Кроме избрания братьев Никифора Пантевгена, Софрония из Теллы, Иоахима ал-Сандали, Дионисия из Дара и Авраама бар-Абдуна, которым предстояло проникнуть в войско Саладина, чтобы присматривать за Честным Крестом вблизи и выкрасть его, если представится возможность, была определена также необходимость тщательного отбора будущих ставрофилахов, чтобы никогда не повторилось предательство, стоившее жизни братьям из Иерусалима и Константинополя и Катону LXXV. Для этого пятнадцать братьев из Рима, Равенны, Афин, Антиохии и Александрии возьмут на себя подготовку настолько строгого процесса инициации, чтобы только действительно самые лучшие и самые преданные могли вступить в братство. К тому, кто не сможет пройти испытания, не будет проявлено ни малейшего милосердия, его рот будет закрыт навсегда. Группе из двенадцати ставрофилахов поручили найти самое потайное и безопасное место в мире, где можно спрятать реликвию, когда она будет возвращена. Как только Крест Господень вернется в руки братства, он никогда уже не выйдет из этого места, и никогда никакому осквернителю не позволено будет к нему прикоснуться. Ни прикоснуться, ни увидеть, ибо тайник должен быть воистину неприступным. Двенадцать братьев отправятся по свету искать подходящее место, а остальные ставрофилахи в это время направят все свои усилия на срочное возвращение реликвии. Более чем восьмисотлетнее существование не могло закончиться крахом.

Через несколько месяцев во власти Саладина была уже вся Святая Земля, и крестоносцы были вынуждены отойти к берегам Тира в Ливане. За организацией Второго крестового похода стояли ставрофилахи.

В августе 1191 года Ричард Львиное Сердце наконец окружил мусульманские войска и одержал над ними победу во многих битвах. Мусульмане согласились начать переговоры о возвращении Животворящего Древа, и группа посланцев христианского короля, в которой был один ставрофилах, смогла увидеть реликвию и поклониться ей, но тут Ричард в каком-то абсурдном и необъяснимом порыве казнил две тысячи мусульманских пленных, и Саладин прервал переговоры.

Группа ставрофилахов, которой было поручено организовать процесс инициации для новых членов братства, завершила свою работу в июле 1195 года. Сообщение об этом донесли до всех братьев эмиссары, объехавшие все основные города мира, и вскоре испытаниям подвергся первый кандидат. Вот как Катон LXXVI описывал их сущность:

«Дабы души их могли в чистоте предстать перед Честным Крестом Спасителя и быть достойными простереться перед ним, должно им прежде очиститься от всех грехов и смыть с себя все бесчестье. Искупление семи тяжких смертных грехов да свершится в семи городах, облеченных ужасной славой в порочном их процветании, сии суть Рим, погрязший в гордыне, Равенна, знаменитая завистью, Иерусалим, известный гневом, Афины, несущие печать лености, Константинополь, где процветает алчность, Александрия, город чревоугодия, и Антиохия, вертеп сладострастия. В каждом из них, как в земном чистилище, да искупят они грехи свои, дабы войти в заповедное место, именуемое нами, ставрофилахами, Рай Земной, ибо ветвь Древа Добра и Зла, даденная Адаму архангелом Михаилом и посаженная им, породила Древо, из которого был сооружен Крест, где и умер Христос. И дабы братья одного города знали о случившемся в других городах, пройдя каждое испытание, соискатель да будет отмечен знаком Креста, получая один знак за каждый стертый с души смертный грех как память об искуплении. Да будут эти Кресты крестами стены монастыря Святой Екатерины в святом месте Синая, где даровал Бог Моисею скрижали Завета. Иже соискатель с семью крестами войдет в Рай Земной, мы примем его как своего брата, и он навсегда будет являть на теле своем хрисмон и священное слово, придающее смысл нашим жизням. Иже он не дойдет, да смилостивится Господь над его душой».