Текст книги "Последний Катон"

Автор книги: Матильде Асенси

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 33 страниц)

– Нет. – Я откашлялась. – Нам нужны были вы.

– Я? Зачем?

– Видите ли, Каспар, мы знаем, что город – Равенна, знаем, что грех – зависть, знаем, что в этом испытании будут тесные ворота и запутанные тропы, но окончательная разгадка, похоже, кроется в названии, которое нам ни о чем не говорит: «Агиос Константинос Аканзон», или, иными словами, святой Константин с терниями.

– Второй круг – круг власяниц, – задумчиво заметил Глаузер-Рёйст.

– Да, так что мы уже знаем, что нас может ожидать… по крайней мере, кажется, знаем. В любом случае нужно узнать, кто этот святой Константин. Может быть, его жизнь подскажет нам, что делать.

– А может, – предположила я, – «Агиос Константинос Аканзон» – это церковь в Равенне. В общем, вам нужно постараться это разузнать с помощью чудесного изобретения под названием «интернет».

– Хорошо, – ответил Кремень, снимая пиджак и аккуратно вешая его на спинку кресла. – За работу.

Он включил компьютер, подождал, пока запустится вся система, и тут же подключился к ватиканскому серверу, чтобы выйти в сеть.

– Как там звали этого святого?

– Агиос Константинос Аканзон.

– Нет, капитан, – возразила я. – Сначала поищите святого Константина с терниями. Это логичнее.

Прошло довольно много времени, и мы с Фарагом уже устали неподвижно сидеть, не сводя глаза с экрана, на котором быстро мелькали бесчисленные страницы документов, когда Глаузер-Рёйст, ликуя, воскликнул:

– Есть!

Он откинулся в кресле и ослабил узел галстука.

– Святой Константин Аканццо в провинции Равенна. Послушайте, что пишут в этом туристическом путеводителе по зеленым маршрутам.

– По зеленым маршрутам? – переспросил Фараг.

– По экотуризму, профессор, маршрутам для любителей природы: пеших прогулок и спусков в овраги в малолюдных уголках природы.

– А!

– Монастырь Святого Константина Аканццо – старое бенедиктинское аббатство, расположенное к северу от устья реки По в провинции Равенна. Среди монастырских построек, возникших до X века, архитектурной ценностью отличается церковь византийского стиля, трапезная, украшенная великолепными фресками, и колокольня XI века.

– Неудивительно, что ставрофилахи выбрали Равенну в качестве одного из мест проведения испытаний, – заметила я. – Она была столицей Западной Римской империи с VI по VIII век. Не понимаю только, почему ее посчитали городом, лучше всего воплощающим грех зависти.

– Потому что, доктор, во время своего наибольшего расцвета, этих двух веков Экзархата, о которых вы только что упомянули, Равенна постоянно соперничала с Римом, который к тому времени превратился в малую деревушку.

– Я знаю историю Рима, – недовольно ответила я. – Я тут единственная итальянка, вы не забыли?

Капитан даже не взглянул на меня. Он обернулся к Фарагу, не обращая на меня ни малейшего внимания.

– Как вы знаете, Западная Римская империя пала в IV веке, и варвары завладели всем Итальянским полуостровом. Однако, когда византийцы отвоевали его в VI веке, вместо того, чтобы вернуть Риму главенство над Западным миром, как этого можно было ожидать, они передали его Равенне, потому что в Риме правил Папа, а между Византией и Папой Римским царила давняя вражда.

– Просто Папа Римский считал и до сих пор считает себя единственным истинным наследником святого Петра, Каспар, не забывай об этом, – насмешливо заметил Фараг. – Если бы не эта мелочь, быть может, объединить всех христиан мира оказалось бы проще.

Глаузер-Рёйст молча посмотрел на него лишенным всякого выражения взглядом.

– Поскольку Византия оставила Рим в забвении, – продолжил он, помедлив пару сердцебиений, словно профессор Босвелл ничего не сказал, – начинается его упадок, в то время как Равенна разрастается, богатеет и укрепляется, но вместо того, чтобы наслаждаться своей славой, она всеми силами пытается затмить былое величие своего врага. Кроме того, что город украшается чудесными сооружениями византийского стиля, которые до сих пор являются гордостью Равенны и всей Италии, чтобы еще раз унизить Рим, равеннцы вводят отправление культа святого Аполлинара, покровителя своего города, прямо в базилике Святого Петра.

Фараг легонько присвистнул.

– Да, – озадаченно признал он, – я сказал бы, что зависть ярко характеризует византийскую Равенну. Как неудачно вышло со святым Аполлинаром! А откуда вы все это знаете?

– Разве в Равенне нет епархии? Много людей помогают нам сейчас во всем мире, особенно в шести городах, которые нам еще придется посетить. И будьте уверены, что в этих шести городах уже все готово к нашему приезду. – Перед тем, как продолжать, он еще раз ослабил узел галстука. – Задержание ставрофилахов – это крупномасштабное мероприятие, в котором мы действуем уже не одни. Все христианские церкви крайне заинтересованы в этом деле.

– Неплохо, но все эти люди не пойдут вместе с нами рисковать жизнью в Агиос Константинос Аканзон.

– Сейчас это монастырь Святого Константина Аканццо, – напомнила я.

– Да, и со всей этой болтовней мы до сих пор не дочитали информацию из интернета об этом старинном аббатстве, – пробурчал капитан, обращаясь снова к экрану. – Судя по всему, этот древний монастырь находится в полуразрушенном состоянии, но в нем еще живет небольшая община бенедиктинцев, которые держат постоялый двор для любителей экскурсий. Все это находится точно в центре принадлежащего им леса Палу, который тянется больше чем на пять тысяч гектаров.

– «Потому что тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь, и немногие находят их», – вспомнила я.

– Нам нужно будет пройти через этот лес? – поинтересовался Босвелл.

– Лес – частная собственность монахов. Туда нельзя войти без их разрешения, – пояснил Кремень, вглядываясь в экран. – Как бы там ни было, до постоялого двора мы доберемся на вертолете.

– Это мне уже нравится! – Интересно было полетать по небу на мельничке.

– Что ж, доктор, не думаю, что вам так же понравится то, что я скажу сейчас: готовьте вечером чемоданы, потому что мы не вернемся в Рим, пока не заполучим в свою компанию последнего Катона. С завтрашнего утра «Вествинд» компании «Алиталия» будет ждать нас в аэропорту Равенны, чтобы отвезти прямо в Иерусалим. Таков приказ Его Святейшества.

5

Ватиканский гелипорт – это узкая площадка ромбовидной формы, ограниченная мощной стеной Папы Льва IV, уже одиннадцать веков отделяющая Город от остального мира. Солнце только что поднялось на востоке и освещало чистое и сверкающее небо красивого голубого цвета.

– Видимость отличная, капитан! – выкрикнул пилот «Дофина» АС-365-Н2 капитану Глаузер-Рёйсту. – Замечательное утро!

Моторы «Дофина» гудели, и лопасти мягко вращались, производя звук, похожий на гудение гигантского вентилятора (который вовсе не походил на рев, сопровождающий появление вертолетов в кино). Пилот, высокий светловолосый парень крепкого сложения и с очень белой кожей, был одет в летный комбинезон серого цвета, со всех сторон снабженный карманами. У него была приятная открытая улыбка, и он то и дело рассматривал нас троих, недоумевая, кто же мы такие, что нам разрешают воспользоваться его блестящим белым «Дофином».

Я никогда не летала на вертолете и немного волновалась. Стоя рядом со мной, Фараг внимательно разглядывал все вокруг с любопытством иностранного туриста, попавшего в китайскую пагоду.

Накануне я очень нервничала, собирая вещи. Ферма, Маргерита и Валерия очень помогли мне, запуская в последний момент стирку, гладя, складывая и распихивая вещи, и подбодрили меня шутками и вкусным ужином, который сопровождали смех и хорошее настроение. Я должна была бы чувствовать себя героиней, собирающейся спасти мир, но вместо этого я была напугана и ощущала гнет необъяснимой внутренней тяжести. Словно бы я жила последние минуты своей жизни и наслаждалась последним ужином. Но хуже всего мне стало, когда мы вчетвером вошли в часовню, и мои сестры вслух просили за меня и за успех предстоявшего мне задания. Я не смогла удержаться от слез. По какой-то неведомой причине я чувствовала, что не вернусь, что больше не буду молиться там, где молилась столько раз, и что никогда не сделаю этого в присутствии моих сестер. Я постаралась выбросить эти напрасные страхи из головы и сказала себе, что должна быть храброй, не трусить и не бояться. Если я не вернусь, по крайней мере причиной тому будет доброе дело, дело церкви.

И вот я стою здесь, на вертолетной площадке, одетая в чисто выстиранные и отглаженные брюки, готовая к тому, чтобы впервые в жизни сесть в вертолет. Когда пилот с капитаном сделали нам знак садиться в вертолет, я перекрестилась, а потом удивилась, увидев, как удобно и элегантно там внутри. Ничего похожего на жесткие металлические скамейки и военное снаряжение. Мы с Фарагом уселись в мягкие белые кожаные кресла в салоне с кондиционером и широкими окнами, где стояла тишина, словно в церкви. Наш багаж загрузили в заднюю часть вертолета, и капитан Глаузер-Рёйст занял место второго пилота.

– Взлетаем, – объявил Фараг, глядя в окно.

Вертолет отделился от земли со слабым покачиванием, и, если бы не сильная вибрация моторов, я бы и не заметила, что мы уже в воздухе.

Невероятное ощущение – лететь вот так, с солнцем справа от нас, выполняя некое подобие танца с невозможными для самолета, гораздо более стабильного и скучного вида транспорта, движениями. Небо невероятно слепило глаза, так что я старалась смотреть в окно, прищурившись. Вдруг между светом и мной вклинилась фигура Фарага, который, цепляя мне что-то на уши, сказал:

– Можешь мне их не возвращать. – Он улыбнулся. – Я знал, что ты библиотечная мышка, и у тебя их не будет.

И он надел мне солнечные очки, которые впервые с момента взлета позволили мне нормально смотреть по сторонам. Я обратила внимание на то, как блестит на его волосах горизонтально льющийся через стекла свет.

Солнце поднималось все выше, и наш вертолет уже летел над городом Форли в двадцати километрах от Равенны. Глаузер-Рёйст объявил из кабины через громкоговоритель, что через пятнадцать минут мы прибудем к устью По. Когда мы окажемся там, мы втроем высадимся, а вертолет полетит в аэропорт Спрета в Равенне, где будет ждать указаний.

Пятнадцать минут пронеслись мгновенно. Аппарат вдруг накренился вперед, и мы начали головокружительный спуск, из-за которого у меня заколотилось сердце.

– Мы спустились приблизительно на пятьсот футов, – послышался металлический голос капитана. – Сейчас мы летим над лесом Палу. Смотрите, какая чаща.

Мы с Фарагом приникли к окнам и увидели под собой бесконечный зеленый ковер из огромных деревьев, которому не было ни конца ни края. Мое слабое представление о том, сколько это – пять тысяч гектаров, оказалось с лихвой перекрыто реальностью.

– Хорошо еще, что нам не придется пройти его пешком, – прошептала я, не отрывая глаз от картины под нами.

– Не говори наперед… – ответил Фараг.

– Слева вы увидите монастырь, – прозвучал голос капитана. – Мы приземлимся на поляне перед входом.

Босвелл подсел ко мне, чтобы разглядеть аббатство. Скромная колокольня цилиндрической формы, разделенная на четыре этажа, с крестом на крыше, высилась на месте, где много лет назад существовало прекрасное место умиротворения и молитвы. Сейчас от него осталась только овальная стена, окружающая бывшие постройки, потому что все остальное с высоты птичьего полета казалось грудой разрушенных камней. Только когда мы начали спускаться на поляну, колебля лесные деревья ветром от лопастей пропеллера, мы заметили небольшие строения у стен.

Вертолет мягко приземлился, и мы с Фарагом открыли дверцу пассажирского салона. Мы не сообразили, что лопасти еще не остановились и вращаются с могучей силой, которая понесла нас, как несчастные полиэтиленовые пакеты в вихре урагана. Фарагу пришлось схватить меня за локоть и помочь мне выбраться из завихрения, потому что я, как дурочка, застыла неподвижно, отдавшись на милость циклона.

В кабине капитан разговаривал с молодым пилотом, который теперь надел круглый шлем с черным сверкающим козырьком. Он кивнул и снова запустил моторы, пока Глаузер-Рёйст пробирался сквозь ураган, прилагая куда меньшие усилия, чем мы. Вертолет снова поднялся в воздух, и через несколько секунд от него осталась только белая точка в небе. Мой первый полет оказался восхитительным, его стоило повторить при первом же случае, однако за долю секунды мой разум уже отодвинул его на задний план: мы с Фарагом и капитаном стояли перед калиткой у входа в пустынный бенедиктинский монастырь Агиос Константинос Аканзон, и единственным звуком в округе было пение птиц.

– Что ж, мы прибыли, – объявил Кремень, оглядываясь по сторонам. – Теперь пойдем искать нашего друга ставрофилаха, блюстителя этого испытания.

Но этого не потребовалось, потому что, словно вынырнув из ниоткуда, на ведущей к забору каменистой дорожке появились два старых монаха, одетые в черные сутаны бенедиктинцев.

– Здравствуйте! Добрый день! – воскликнул один из них, помахивая рукой. – Хотите у нас остановиться?

– Да, отче! – ответила я.

– А где ваши рюкзаки? – спросил тот, что постарше, складывая руки на груди и пряча их в рукава.

Кремень поднял свой рюкзак так, чтоб его было видно.

– Здесь у нас есть все необходимое.

Мы подошли ближе, и уже все впятером оказались около калитки. Монахи были гораздо старше, чем мне показалось, но выглядели моложаво и приветливо улыбались.

– Вы позавтракали? – спросил тот из них, у которого еще сохранилось немного волос.

– Да, спасибо, – ответил Фараг.

– Тогда пойдем внутрь и определим вам комнаты. – Он оглядел нас с головы до ног и добавил: – Вам нужно три, так ведь? Или, девица, кто-то из них тебе муж?

Я улыбнулась.

– Нет, отче. Никто из них мне не муж.

– А почему вы прилетели на вертолете? – с детским любопытством поинтересовался второй, девяностолетний.

– У нас не много времени, – пояснил Кремень, шедший очень медленно, чтобы не обгонять старцев своими прыжками.

– А! Значит, вы, наверное, очень богаты, потому что не каждый может позволить себе прокатиться на вертолете.

И оба монаха от души рассмеялись, словно услышали самый смешной анекдот. Мы тайком растерянно переглянулись: или эти ставрофилахи – настоящие актеры, или мы совершенно ошиблись в поисках места. Я тщательно разглядывала их, стараясь заметить малейший признак обмана, но на их сморщенных лицах лежал отпечаток полнейшей невинности, а открытые улыбки казались абсолютно искренними. Неужели мы допустили какую-то ошибку?

Мы пошли в сторону постоялого двора, пока монахи подробно рассказывали нам об истории аббатства. Они очень гордились украшавшими трапезную византийскими фресками и хорошим состоянием, в котором сохранилась церковь благодаря усилиям всей их жизни, посвященным также обслуживанию тех немногих туристов, которые сюда добирались. Они поинтересовались, почему нам пришло в голову приехать в монастырь Святого Константина Аканццо и сколько времени мы планируем остаться. Конечно, заверили нас они, мы сможем разделить с ними трапезы, и, если пребывание здесь покажется нам приятным, было бы неплохо, учитывая наше благосостояние, перед отъездом оставить хорошее пожертвование для аббатства. И, сказав это, они снова рассмеялись, как счастливые дети.

В общем, за беседой мы прошли мимо огородика, в котором работал еще один отец-бенедиктинец, склонившийся над лопатой, которую он с трудом погружал в землю.

– Отец Джулиано, у нас гости! – крикнул ему один из наших сопровождающих.

Отец Джулиано приложил ладонь к глазам, чтобы получше разглядеть нас, и что-то проворчал.

– Отец Джулиано – наш аббат, так что подойдите, поздоровайтесь с ним, – тихонько посоветовал нам один из монахов. – Скорее всего он будет расспрашивать вас долго, так что мы подождем вас внутри. Когда закончите, идите по вон той тропинке, а потом сверните направо. Заблудиться тут невозможно.

Капитан начинал проявлять нетерпение и раздражаться. Чувство, будто мы ошиблись и зря теряем время, становилось все острее и острее. Эти монахи даже отдаленно не подходили на роль ставрофилахов так, как мы себе их представляли. Хотя на самом-то деле, подумала я, пока мы пробирались по огороду, как мы представляем себе ставрофилахов?

Мы могли быть абсолютно уверены только насчет одного из них: нашего молодого эфиопа Аби-Руджа Иясуса, потому что два других – ризничий из церкви Святой Лючии и вонючий священник из Санта-Марии-ин-Космедин – могли быть всего лишь ризничим и священником.

Монахи удалились по тропинке, а неподвижный, словно монарх на троне, аббат дожидался, пока мы подойдем, опершись на лопату.

– Сколько времени вы тут пробудете? – прямо спросил он, когда мы подошли ближе.

– Немного, – ответил Кремень так же неприветливо.

– Что привело вас в аббатство Святого Константина Аканццо? – Судя по его интонации, это был допрос третьей степени. Его лицо мы как следует рассмотреть не могли, потому что голову ему прикрывал широкий капюшон.

– Интерес к флоре и фауне, – недовольно ответил капитан.

– Природа, отче, природа и покой, – поспешно добавил профессор примирительным тоном.

Аббат взялся за лопату обеими руками и с размаху снова всадил ее в землю, поворачиваясь к нам спиной.

– Идите в дом. Вас ждут.

Мы были смущены и озадачены этой краткой беседой и пошли назад по дорожке через огород, а затем направились по указанной нам дороге. Тропинка бежала по тенистой части леса и сужалась просто до ниточки.

– Каспар, что это за деревья – такие высокие?

– Здесь всего понемножку, – пояснил Кремень, не поднимая голову, чтобы на них взглянуть, словно он уже все осмотрел: – Дубы, ясени, вязы, серебристые тополя… Но эти виды не такие уж высокие. Возможно, химический состав почвы здесь очень богат, а может, монахи из аббатства Святого Константина на протяжении веков проводили какую-то селекцию семян.

– Потрясающе! – воскликнула я, поднимая глаза к густому зеленому растительному куполу, затенявшему дорогу.

Молча пройдя порядочный отрезок пути, Фараг спросил:

– Монахи вроде говорили, что нужно где-то свернуть направо?

– Наверное, осталось уже чуть-чуть, – ответила я.

Но оставалось немало, потому что минуты шли, а развилки все не было.

– Кажется, мы идем не туда, – сказал Кремень, глядя на часы.

– Я уже об этом давно говорю.

– Пойдем дальше, – возразила я, вспоминая, что вышли мы на тропинку правильно.

Однако больше чем полчаса спустя мне пришлось признать свою ошибку. Казалось, мы углубляемся в самую чащу леса. Тропинка еле виднелась, и, помимо того, что листва стала гуще, отсутствие солнечного света, который не пропускали сомкнувшиеся сверху кроны деревьев, не позволяло нам понять, в каком направлении мы движемся. К счастью, воздух был чист и свеж, и идти было не в тягость.

– Возвращаемся, – приказал Глаузер-Рёйст с сердитым лицом.

Ни я, ни Фараг с ним спорить не стали, потому что было очевидно, что, даже если мы будем идти целый день, этим путем мы никуда не выйдем. Странно только было, что, пройдя около километра в обратном направлении, мы вышли на перекресток тропинок.

– Что за вздор, – вспылил Кремень. – Раньше мы тут не проходили.

– Хочешь услышать мое мнение? – усмехнувшись, спросил Фараг. – Думаю, мы начали путь по второму уступу. Они, наверное, спрятали эти тропки, а теперь открыли, чтобы мы их нашли. Какая-то из них ведет к правильному месту.

Это немного успокоило капитана.

– В таком случае, – сказал он, – будем вести себя так, как полагается в таких обстоятельствах.

– Куда пойдем? Направо или налево?

– А если это не испытание? – возразила я, поджав губы. – А если мы просто заблудились, и в бреду нам мерещатся видения?

Вместо ответа я получила равнодушное молчание. Оба они начали присматриваться, рыскать и носками ботинок переворачивать камешки. Они были похожи на двух индейских разведчиков или, еще хуже, на двух охотничьих псов, которые ищут упавшую в листву дичь.

– Вот, нашел! – закричал вдруг Фараг.

На стволе дерева, растущего рядом с тропинкой, идущей влево, виднелась маленькая христограмма Константина величиной не больше ногтя.

– Ну, что я говорил! – с довольным видом продолжал он. – Нам сюда!

Это «сюда», однако, оказалось длиннющей дорожкой, которая уже ближе к полудню привела нас к кустарнику почти трехметровой высоты, вставшему у нас на пути. Мы остановились перед ним с тем же выражением удивления на лице, какое появилось бы у туарега, нашедшего небоскреб посреди пустыни.

– По-моему, мы пришли, – пробормотал профессор.

– И что теперь?

– Наверное, идти вдоль него. Может быть, где-то есть просвет. Возможно, с другой стороны нас что-то ожидает.

Мы прошли вдоль стены кустов минут двадцать, пока наконец ее идеальная линия не нарушилась. Ворота шириной около двух метров, казалось, приглашали нас войти, а прикованная к земле железная христограмма не оставляла сомнений относительно дальнейших действий.

– Круг завистников, – прошептала я, немного труся, и поднесла левую ладонь к руке, на которой еще не зажил шрам с первым крестом.

– Вперед, Басилея, а то еще скажут, что мы – трусы! – восторженно провозгласил Фараг, входя в просвет.

Перед нами вздымалась вторая линия кустарников, и ее конца не было видно ни в одну, ни в другую сторону, так что кусты с обеих сторон образовывали бесконечный коридор.

– Господа предпочитают пойти направо или налево? – с таким же энтузиазмом вопросил Фараг.

– В какую сторону идет Данте, попав на второй уступ? – спросила я.

Капитан быстро достал из рюкзака свой потрепанный экземпляр «Божественной комедии» и начал его листать.

– Слушайте, что гласит третья строфа песни, – с явным волнением произнес он: – «Дорога здесь резьбою не одета; стена откоса и уступ под ней – сплошного серокаменного цвета». И на четыре стиха ниже, говоря о Вергилии: «Затем, на солнце устремляя взоры, недвижным стержнем сделал правый бок, а левый повернул вокруг опоры». Думаю, вы согласитесь со мной, что яснее объяснения не придумаешь.

– А где же солнце? – поинтересовалась я, ища его глазами. Громадные деревья росли так, что сложно было угадать, где именно оно находится.

Капитан взглянул на часы, достал компас и указал на точку на небе.

– Оно должно быть где-то там, – указал он.

И правда, так и было, потому что, зная это, было легче заметить его свет, проникавший в этом месте сквозь листву.

– Но мы не можем быть уверены, что Вергилий смотрел на солнце в то же время, что и мы, – заметил Фараг. – А от этого зависит направление.

– Положимся на удачу, – вмешалась я. – Если ставрофилахи хотели бы, чтоб мы пошли в каком-то конкретном направлении, они бы указали нам его.

Глаузер-Рёйст, не отрывавшийся от «Божественной комедии», поднял голову и посмотрел на нас блестящими глазами:

– Знаете, доктор, наша удача нас не подвела, она попала прямо в точку, потому что Вергилий и Данте пришли ко второму уступу как раз после полудня. То есть почти в то же время, что и мы.

Довольно улыбаясь, я повернула лицо к солнцу, уперлась правой ногой в землю и повернулась влево, и слева оказался правый проход, так что мы пошли между одинакового цвета «стеной откоса» и «уступом под ней», хотя они только казались гладкими, так как были сплетены из тесно перекрученных ветвей. Дорога тоже не была «сплошного серокаменного цвета», так как через каждые сто – двести метров на ней появлялась прочно закрепленная в земле деревянная звезда. В начале эти фигуры очень привлекли наше внимание, но после часа пути мы решили, что, что бы это ни было, нам все равно.

Мы прошагали в быстром темпе еще час, но пейзаж совершенно не изменился: в центре – усеянный звездами земляной коридор, а по бокам – пара высоченных зеленых стен, которые под влиянием перспективы, казалось, сходятся где-то вдалеке перед нами.

Меня начинала одолевать усталость. Ноги в туфлях горели и болели, и я бы что угодно отдала за стул или, еще лучше, за удобное кресло, как те, что были в вертолете. Но, так же как Данте с Вергилием, хотя, будучи духом, последний никогда не уставал, нам тоже пришлось довольно долго идти вперед, пока мы нашли что-то стоящее.

– Мне вспоминается фраза Борхеса, – пробормотал Фараг, – которая гласит: «Мне известен греческий лабиринт, состоящий из одной-единственной прямой линии. На этой линии заблудилось столько философов, что немудрено было запутаться простому детективу». По-моему, это из «Хитросплетений».

– А помнишь вот это: «Бесконечный круг, центр которого везде, а окружность так велика, что кажется прямой линией»? – Я тоже читала Борхеса, так почему бы не покрасоваться?

Около пяти вечера, когда никто из нас еще даже не вспомнил о голоде и жажде, мы наконец обнаружили проход во втором, внутреннем, круге кустов: железную дверь высотой с живую ограду и шириной около восьмидесяти сантиметров. Толкнув ее и переступив через порог, мы заметили еще пару любопытных деталей: во-первых, наши огромные изгороди были не чем иным, как толстыми, прочными каменными стенами толщиной почти в полметра, увитыми вьющимися растениями; а во-вторых, дверь была сделана таким образом, что, как только мы закрыли бы ее за своей спиной, мы уже никак не смогли бы снова открыть ее.

– Если только что-нибудь не подложим, – сказал Босвелл, на которого сегодня снизошло вдохновение.

Поскольку камней вокруг не было, с собой у нас не было ничего лишнего и, в довершение всего, проклятые растения были крепче веревок и кололись, как черти, единственным решением нам представилось заложить в дверь часы Фарага, который сделал это щедрое предложение, говоря, что часы из титана и выдержат давление двери без проблем. Однако, как только мы, хоть и очень аккуратно, прижали их железной створкой, бедный механизм, выдержав несколько секунд, подался под весом двери и разлетелся на тысячи кусков.

– Мне очень жаль, Фараг, – сказала я, пытаясь его утешить. Но на его лице было написано скорее смущение и недоверие к происходящему, чем расстройство.

– Не беспокойтесь, профессор, Ватикан вернет вам их стоимость. Хуже всего, – заключил он, – что теперь дверь закрылась, и открыть ее никак нельзя.

– Ну а разве это не значит, что мы на правильном пути? – с энтузиазмом откликнулась я.

Мы снова зашагали в том же направлении, обратив внимание, что этот второй коридор чуть уже предыдущего. Тьма начала опасно сгущаться.

Быть может, за пределами леса было еще довольно светло, но под этим густым небом из ветвей видимость была очень ограничена.

Мы не прошли и ста метров, как опять наткнулись на символ на тропе, хотя теперь выглядел он гораздо оригинальнее:

Судя по цвету и по фактуре, похоже было, что он сделан из свинца (хотя полной уверенности у нас не было), и разумеется, тот, кто его здесь оставил, позаботился о том, чтобы его нельзя было сдвинуть ни на сантиметр. Он казался частью земли, словно вырастал из нее.

– Вообще-то этот знак мне очень знаком, – заметила я, разглядывая его на корточках. – Это, случайно, не знак Зодиака?

Капитан стоял, не сгибаясь, ожидая, пока два специалиста по классическим древностям выскажут свое мнение.

– Нет. Похож, но не он, – возразил Фараг, сбрасывая ладонью упавшую на знак листву. – Это символ, которым со времен античности обозначали планету Сатурн.

– А какое отношение ко всему этому имеет Сатурн?

– Если бы мы это знали, доктор, то могли бы уже вернуться домой, – проворчал Кремень.

Оскалившись, я тайком скорчила презрительную мину, которую смог увидеть только Фараг – он тихонько усмехнулся. Потом мы встали и пошли дальше. Над нами сгущалась ночь. Иногда слышался крик какой-то птицы и шелест листьев, колеблемых порывом ветра. В довершение всего начало холодать.

– Нам придется тут ночевать? – спросила я, поднимая ворот куртки. Хорошо хоть, она кожаная и на фланелевой подкладке.

– Боюсь, что да, Басилея. Надеюсь, вы, Каспар, предусмотрели такую возможность.

– При чем тут Басилея? – вместо ответа спросил капитан.

У меня вдруг задрожали ноги.

– Это слово часто употреблялось в Византии. Оно означает «достойная женщина».

«Ну и врун!» – подумала я, одновременно облегченно вздыхая про себя. Никак нельзя перевести слово «Басилея», как «достойная женщина», и, уж конечно, это слово не было общеупотребительным в Византии, поскольку буквально оно означает «императрица» или «принцесса».

Было только полседьмого вечера, но капитану пришлось зажечь свой мощный фонарь, потому что нас окружала кромешная тьма. Мы весь день прошагали по этим длинным грунтовым дорожкам, так никуда и не добравшись. Наконец мы сделали привал и рухнули на землю, чтобы перекусить в первый раз после завтрака, съеденного еще в Риме. Пока мы жевали то, что уже можно называть «знаменитыми» бутербродами с колбасой и сыром (от одного испытания к другому капитан меню не менял), мы снова перебрали все собранные в этот день данные и пришли к выводу, что нам не хватает еще многих фрагментов головоломки. Завтра мы уже будем лучше представлять, в чем суть дела. Термос с горячим кофе вернул нам хорошее настроение.

– А что, если нам остаться здесь, поспать, а как только рассветет, мы продолжим путь? – предложила я.

– Пройдем чуть-чуть еще, – не согласился Кремень.

– Каспар, я думаю, надо послушать Оттавию. Сегодня был долгий день.

Хоть и с неудовольствием, но Кремень сдался, так что прямо там мы и разбили импровизированный лагерь. Для начала капитан вручил нам пару хороших шерстяных шапок, при виде которых мы рассмеялись и посмотрели на него как на сумасшедшего. Он, конечно, обиделся.

– Стыдились бы своего невежества! – загремел он. – Вы что, никогда не слышали, что говорят: «Когда мерзнут ноги, надевай шляпу»? Именно через голову происходит большая часть теплопотери в нашем теле. Человеческий организм устроен таким образом, что, когда туловище и спина мерзнут, он жертвует конечностями. Если мы избежим теплопотери через голову, мы поддержим температуру тела, а значит, руки и ноги у нас останутся теплыми.

– Ой, как сложно! Я же простой обитатель пустыни! – хохотнул Фараг, но одновременно со мной нахлобучил шапку до ушей. Шапка, которую капитан дал мне, показалась мне слегка знакомой, но почему, я вспомнила только позже.

Затем Кремень вытянул из волшебного рюкзака нечто похожее на пачки с сигаретами и хотел вручить по одной каждому из нас. Разумеется, мы как можно вежливее отказались от его предложения, но Глаузер-Рёйст, набравшись терпения, объяснил нам, что это что-то вроде походных одеял, нечто наподобие продублированных фольгой кусков полиэтилена, которые ничего не весили, но очень хорошо сохраняли тепло. Мое одеяло оказалось с одной стороны красного цвета, с другой – серебристого, одеяло Фарага было серебристо-желтым, а капитану досталось серебристо-оранжевое. Они и на самом деле оказались очень теплыми, так что благодаря шапкам и одеялам, которые жутко хрустели при малейшем движении, мы почти не заметили, что спим под открытым небом посреди леса. Осторожно прислонившись спиной к увитой растениями стене, я уселась между моими спутниками, и капитан погасил фонарь. Наверное, я потихоньку, сама того не сознавая, сползла в сторону Фарага, но как только я уронила голову ему на плечо, я во сне вспомнила, что надетая на мне шерстяная шапка была на смуглой девушке на той фотографии, которую я видела в гостиной дома у капитана.