Текст книги "Последний Катон"
Автор книги: Матильде Асенси
Жанр:
Прочие детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 33 страниц)
– Семь испытаний в семи городах… – пробормотал Фараг, пораженный услышанным. – И один из них – Александрия, из-за греха чревоугодия.
Мы уже два дня изучали и анализировали последнюю часть материалов, бурный XII век, и все, что мы читали, приближало нас к Аби-Руджу Иясусу: шрамирование в виде семи крестов Святой Екатерины, христограмма и слово «ставрос». От одной только мысли о том, что ставрофилахи еще существуют тысячу шестьсот пятьдесят девять лет спустя после основания братства, захватывало дух, но мне кажется, в этот момент никто из нас уже не сомневался, что именно они стояли за похищениями реликвий Честного Древа.
– Где же этот Рай Земной? – спросила я, снимая очки и потирая усталые глаза.
– Может быть, об этом написано в последнем дипломе, – предположил Фараг, беря со стола текст, подготовленный моими помощниками. – Ну, дело подходит к концу! Эй, капитан!
Но капитан Глаузер-Рёйст не шелохнулся. Он потерянно смотрел в одну точку.
– Капитан?.. – окликнула я его и весело взглянула на Фарага: – Кажется, он заснул.
– Нет, нет… – ошарашенно пробормотал Кремень. – Я не сплю.
– Тогда что с вами?
Мы с Фарагом смотрели на него в полнейшем изумлении. Лицо у капитана осунулось, взгляд блуждал. Он вдруг поднялся и посмотрел на нас с высоты своего огромного роста невидящими глазами.
– Продолжайте с работой. Мне нужно проверить одну вещь.
– Вам нужно что?.. – начала было я, но Глаузер-Рёйст уже вышел за дверь. Я обернулась к Фарагу, который, судя по выражению лица, тоже не мог поверить в происходящее. – Что с ним стряслось?
– Хотел бы я это знать.
В принципе поведение капитана было объяснимо: много часов в день мы работали под постоянным давлением, почти не спали, и наша жизнь проходила в искусственной атмосфере Гипогея, где мы не видели солнца и были лишены свежего воздуха. Полная противоположность полезной для здоровья прогулке на природе или деньку на пляже. Но мы очень торопились, и наши старания превышали пределы благоразумия, так как мы опасались, что в любую минуту нам могут сообщить дурные вести о какой-нибудь новой краже Честного Древа. И мы были абсолютно вымотаны.
– Давай продолжать, Оттавия.
Последний Катон – интересно, что по списку он был семьдесят седьмым, – начал свою хронику прекрасной благодарственной молитвой: в 1219 году братству удалось спасти Истинный Крест.
– Они вернули его! – взволнованно воскликнула я.
Я совсем забыла, что ставрофилахи были отрицательными персонажами.
– Это же очевидно, разве не ясно?
– Что же тут очевидного… – обиженно откликнулась я.
– Ну что ты, ведь Истинный Крест исчез! Или ты уже забыла об истории? Никто никогда не узнал, что с ним случилось.
Фараг, конечно, был прав. Я и вправду так устала, что мой мозг был больше похож на суп из нейронов.
Честное Древо таинственным образом исчезло во время пятого, последнего, крестового похода, в начале XIII века. Катон LXXVII, само собой, рассказывал об этом с другой, гораздо более пристрастной точки зрения. По его словам, в то время, как армия императора Священной Римско-Германской империи Фридриха II осаждала порт Дамиетту в дельте Нила, султан Аль-Камиль предложил вернуть Честное Древо, если латиняне покинут Египет. Незадолго до этого, преодолев многочисленные опасности и затруднения, ставрофилах Дионисий из Дары, один из пятерых братьев, которые тридцать два года назад проникли в войско Саладина, был назначен казначеем султана. Он так вошел в роль важного мамлюка-царедворца, что, когда однажды ночью он появился в скромной хибаре Никифора Пантевгена с большим свертком в руках, тот его не узнал. Оба они пали ниц перед реликвией Креста и долго плакали от счастья, а затем отправились на поиски трех остальных братьев. С первыми лучами зари пятеро переодетых ставрофилахов пустились в путь в сторону монастыря Святой Екатерины на Синае, где скрывались до тех пор, пока в сопровождении многочисленной группы братьев туда не прибыл Катон LXXVII. Именно в это время Катон LXXVII пишет свою радостную повесть, в конце которой сообщает, что братство ставрофилахов навсегда укроется в Раю Земном, который наконец отыскали другие братья.
– Но он не пишет, где это! – воскликнула я, крутя в руках листок.
– Думаю, надо дочитать до конца.
– Он не скажет, вот увидишь!
И, конечно, Катон LXXVII не писал, где находится Рай Земной. Он только упоминал, что дорога до него очень дальняя, и стало быть, поскольку подготовка к долгому путешествию уже закончена, он должен поставить точку в своем повествовании, потому что они отправляются в путь немедленно. Кодекс они поручали заботам монахов монастыря Святой Екатерины, в библиотеке которого он и пробыл уже девять веков, и он не без сожаления сообщал, что больше в нем не будут записывать историю братства. «Мои наследники, – в заключение писал он, – продолжат летопись в нашем новом убежище. Там мы сможем защитить то немногое, что из-за низости человеческой осталось от Святого Древа. Наша судьба предначертана. Да хранит нас Господь».
– Вот и все, – закончила я чтение, в отчаянии выронив лист из рук.
Мы с Фарагом надолго безмолвно застыли, как две соляные статуи, не в силах поверить, что все кончено, а знаем мы не намного больше, чем в начале. Где бы ни находился Рай Земной ставрофилахов, похищенные в наши дни в христианских церквях реликвии Честного Древа находились там, но, кроме удовлетворения от знания, кто именно является вором, нам не было дано никакой другой радости.
Долгие месяцы исследований, все силы тайного архива и ватиканской библиотеки, брошенные на выполнение этого папского поручения, бесконечные часы затворничества в Гипогее, в течение которых весь персонал работал не покладая рук… И все эти усилия почти ни к чему не привели.
Я глубоко вздохнула, резко опустив голову так, что мой подбородок коснулся груди. Усталые шейные позвонки захрустели, как раздавленное стекло.
С тех пор, как началась вся эта история, я не спала толком ни одной ночи. Меня мучила бессонница, в номере «Дома» я то и дело просыпалась от малейшего шума, который издавали маленький холодильник, деревянная мебель, настенные часы, шевеливший жалюзи ветер… А если я все-таки спала, меня выматывали длинные сны, в которых со мной происходили ужасно странные вещи. Кошмарами их назвать было нельзя, но во многих мне было действительно страшно, как в том, что мне приснился в эту ночь, когда я видела, как иду по огромному проспекту, раскопанному из-за ремонтных работ и усеянному опасными ямами, через которые мне доводилось переходить по хлипким доскам или перебираться, цепляясь за веревки.
После обескураживающего завершения нашего приключения, пребывая в неведении о том, что же случилось с капитаном, мы с Фарагом отправились в «Дом», поужинали и разошлись по своим номерам со свинцовым отчаянием на лицах. У меня совершенно опустились руки, и хотя Фараг пытался утешить меня, говоря, что, когда мы отдохнем, мы сможем выудить из истории Катонов то, что мы ищем, я улеглась в постель в совершенно подавленном состоянии, которое привело меня на раскопанный проспект, усеянный ямами.
Я висела на веревке, под ногами у меня была пустота, и я раздумывала, как бы отступить, как вдруг раздавшийся телефонный звонок заставил меня подпрыгнуть на постели и открыть глаза в полной темноте. Я не знала, где я, не понимала, что это за гром, не знала, смогу ли удержать рвущееся наружу сердце, но осознавала, что сна не было и в помине и все мои чувства обострены до предела. Когда я смогла как-то отреагировать на происходящее и скоординировала свое положение в пространстве и во времени, я стукнула по выключателю, зажигая лампу, и очень раздраженно ответила на звонок.
– Да? – рыкнула я, показывая в трубку клыки.
– Доктор?
– Капитан?.. Но… Бога ради! Вы знаете, который час? – И я отчаянно попыталась сфокусировать взгляд на висевших на стене напротив кровати часах.
– Полчетвертого, – совершенно спокойно ответил Глаузер-Рёйст.
– Полчетвертого утра, капитан!
– Профессор Босвелл спустится через пять минут. Я у стойки администрации «Дома». Прошу вас поторопиться, доктор. Сколько времени вам нужно на подготовку?
– На подготовку к чему?
– Мы идем в Гипогей.
– В Гипогей? Сейчас?..
– Вы идете или нет? – Капитан начал терять терпение.
– Иду, иду! Дайте мне пять минут.
Я пошла в ванную и включила свет. Струя холодного неонового блеска резанула мне по глазам. Я умылась и почистила зубы, провела расческой по спутанным волосам и, вернувшись в комнату, быстро натянула черную юбку и толстый шерстяной свитер бежевого цвета. Захватив жакет и сумку, я вышла в коридор, все еще охваченная смутным ощущением нереальности происходящего, словно я прямиком перебралась с лесов проспекта из моего сна в лифт «Дома». Спускаясь вниз, я помолилась, прося у Бога не покидать меня, даже если я от невероятной усталости покидаю Его.
Фараг и Глаузер-Рёйст, оживленно переговариваясь, ждали меня в огромном сверкающем вестибюле. Полусонный Фараг нервно откидывал назад нечесаные пряди волос, а безупречно выглядевший капитан был на удивление бодр и свеж.
– Идемте, – увидев меня, отрубил он и направился к выходу на улицу, не оборачиваясь, чтобы убедиться, идем ли мы за ним.
Ватикан – самое маленькое государство в мире, но если прошагать пешком порядочный кусок около четырех утра по холоду и в абсолютной тишине, кажется, что идешь от одного побережья США к другому без единой остановки. Навстречу нам попадались черные лимузины с номерами «Если б видел Христос», на мгновение освещавшие нас фарами и терявшиеся в улочках Города, избегая нашего присутствия.
– Куда могут ехать кардиналы в такое время? – удивленно спросила я.
– Никуда они не едут, – сухо ответил Глаузер-Рёйст. – Они возвращаются. И лучше не спрашивайте откуда, потому что ответ вам не понравится.
Я моментально умолкла, словно на рот мне навесили замок, и подумала, что, в конце концов, капитан прав. Частная жизнь кардиналов курии действительно беспорядочна и непристойна, но это уже проблемы их совести.
– И они не боятся огласки? – поинтересовался Фараг, несмотря на резкий тон ответа капитана. – Что случится, если какая-нибудь газета все опубликует?
Глаузер-Рёйст некоторое время шагал молча.
– В этом заключается моя работа, – наконец отрезал он, – не давать выставлять на свет грязные делишки Ватикана. Церковь свята, но ее члены, несомненно, большие грешники.
Мы с профессором многозначительно переглянулись и больше не разомкнули рта до самого прихода в Гипогей. У капитана были ключи и коды доступа ко всем дверям тайного архива, и, судя по тому, как уверенно он проходил от одного контроля к другому, было ясно, что он приходит сюда в одиночку уже не первую ночь.
Наконец мы попали в мою лабораторию, которая уже не имела ничего общего с тем аккуратным кабинетом, которым она была несколько месяцев назад, и мое внимание привлекла лежавшая на моем столе толстая книга. Я направилась к ней, словно под притяжением магнита, но Глаузер-Рёйст опередил меня справа и схватил книгу, не дав мне на нее взглянуть.
– Доктор, профессор… – заговорил Кремень, заставляя нас поспешно усесться на стулья, чтобы его слушать. – Книга, которую я держу в руках, – нечто вроде путеводителя, который приведет нас к Раю Земному.
– Только не говорите, что ставрофилахи издали «Бедекер»[15]15
Знаменитые карманные путеводители, выпускаемые в Германии с 1829 года.
[Закрыть]! – с сарказмом заметила я. Капитан бросил на меня испепеляющий взгляд.
– Что-то в этом роде, – ответил он, поворачивая книгу, чтобы мы увидели ее название.
На мгновение мы с Фарагом застыли, не в состоянии что-либо сказать, пораженные увиденным не меньше, чем школьники, попавшие на ритуал вуду.
– «Божественная комедия» Данте? – удивилась я.
Или капитан издевается над нами, или, что еще хуже, он совершенно спятил.
– Вот именно, «Божественная комедия» Данте.
– Но… В смысле, Данте Алигьери? – выговорил Фараг, еще более удивленный, чем я, если только это возможно.
– Профессор, разве есть еще какая-нибудь «Божественная комедия»? – вопросил Глаузер-Рёйст.
– Просто… – пробормотал Фараг, с недоверием глядя на него. – Просто, капитан, согласитесь, то, что вы говорите, бессмысленно. – Он тихонько засмеялся, будто услышал анекдот. – Ну же, Каспар, не надо нас надувать!
Вместо ответа Глаузер-Рёйст уселся на мой стол и открыл книгу на странице, помеченной наклейкой красного цвета.
– «Чистилище», – прочитал он, как старательный школьник. – Песнь первая, стихи 31 и далее. Данте подходит со своим учителем Вергилием к дверям Чистилища и говорит:
И некий старец мне предстал пред очи,
Исполненный почтенности такой,
Какой для сына полон облик отчий.
Цвет бороды был исчерна-седой,
И ей волна волос уподоблялась,
Ложась на грудь раздвоенной грядой.
Его лицо так ярко украшалось
Священным светом четырех светил,
Что это блещет солнце – мне казалось.[16]16
Здесь и далее стихи «Божественной комедии» Данте цитируются в переводе М. Лозинского. – Примеч. пер.
[Закрыть]
Капитан выжидающе посмотрел на нас.
– Да, очень красиво, – заметил Фараг.
– Несомненно, очень поэтично, – цинично подтвердила я.
– Неужели вы не видите? – в отчаянии спросил Глаузер-Рёйст.
– Но что вы хотите, чтобы мы увидели? – воскликнула я.
– Старца! Разве вы его не узнаете? – Видя наши удивленные взгляды и полное непонимание, написанное на наших лицах, капитан покорно вздохнул и принялся за объяснения, как терпеливый учитель начальной школы: – Вергилий заставляет Данте почтительно преклониться перед старцем, и тот спрашивает их, кто они. Тогда Вергилий отвечает ему и говорит, что по просьбе Иисуса и Беатриче (умершей возлюбленной Данте) он показывает ему царства загробного мира. – Он перелистнул страницу и снова зачитал:
Весь грешный люд я показал ему;
И души показать ему желаю,
Врученные надзору твоему.
Ты благосклонно встреть его приход:
Он восхотел свободы, столь бесценной,
Как знают все, кто жизнь ей отдает.
Ты это знал, приняв как дар блаженный
Смерть в Утике, где ризу бытия
Совлек, чтоб в грозный день ей стать нетленной.
– Утика! Катон Утический! – закричала я. – Этот старец – Катон Утический!
– Наконец-то! Именно это я хотел, чтобы вы увидели: Катон Утический, давший имя архимандритам братства ставрофилахов, является Хранителем Чистилища в «Божественной комедии» Данте. Вам не кажется, что это значимый факт? Вы знаете, что «Божественная комедия» состоит из трех частей: «Ада», «Чистилища» и «Рая». Каждая из них была опубликована отдельно, хоть вместе они и составляют единое целое. Обратите внимание на параллели между текстом последнего Катона и Дантовыми стихами «Чистилища». – Он полистал страницы вперед и назад и взял с моего стола список с последнего двойного листа кодекса Иясуса. – В стихе 82 Вергилий говорит Катону: «Дай нам войти в твои семь царств», поскольку Данте должен очиститься от семи смертных грехов, по одному на каждый круг или уступ горы Чистилища: гордыни, зависти, гнева, лености, алчности, чревоугодия и сладострастия, – перечислил он. После чего взял список с двойного листа и зачитал: – «Искупление семи тяжких смертных грехов да свершится в семи городах, облаченных ужасной славой в порочном их процветании, сии суть Рим, погрязший в гордыне, Равенна, знаменитая завистью, Иерусалим, известный гневом, Афины, несущие печать лености, Константинополь, где процветает алчность, Александрия, город чревоугодия, и Антиохия, вертеп сладострастия. В каждом из них, как в земном чистилище, да искупят они грехи свои, дабы войти в заповедное место, именуемое нами, ставрофилахами, Рай Земной».
– И наверху горы Дантова Чистилища находится Рай Земной? – уже с интересом спросил Фараг.
– Именно так, – утвердительно кивнул Глаузер-Рёйст, – вторая часть «Божественной комедии» кончается, когда Данте, очистившись от семи смертных грехов, попадает в Рай Земной и оттуда уже может войти в Рай Небесный, которому посвящена третья и последняя часть поэмы. Но мало того, послушайте, что говорит Данте ангел, хранитель дверей Чистилища, когда тот молит его позволить ему войти:
– Семь «P», по одной за каждый смертный грех! – продолжал капитан. – Понимаете? Данте избавится от них, одной за другой, по мере того, как будет искупать грехи на семи уступах Чистилища, а ставрофилахи отмечают посвященных семью крестами, одним за каждый смертный грех, искупленный в семи городах.
Я не знала, что и думать. Неужели Данте был ставрофилахом? Это звучало несколько абсурдно. Меня не покидало ощущение, что мы плывем по бурному морю и так устали, что не видим горизонта.
– Капитан, как вы можете быть настолько уверенным в своих утверждениях? – спросила я, не в силах помешать сомнениям повлиять на тон моего голоса.
– Послушайте, доктор, я знаю эту поэму как свои пять пальцев. Я глубоко изучал ее в университете и могу заверить вас, что «Чистилище» Данте – это, как вы выразились, путеводитель «Бедекер», который приведет нас к ставрофилахам и к похищенным реликвиям Древа Господня.
– Но почему вы так уверены в этом? – упрямо настаивала я. – Может быть, это случайность. Весь материал, используемый Данте в «Божественной комедии», является частью средневековой христианской мифологии.
– Вы помните, что в середине XII века несколько групп ставрофилахов отправились из Иерусалима в главные христианские города Востока и Запада?
– Да, помню.
– И помните, что эти группы связались с катарами, обществом последователей Святой Веры, «Массени дю Сен-Грааль», миннезингерами и Верными любви, и это только немногие из этих организаций христианского и инициаторского типа?
– Да, и это помню.
– Хорошо, так позвольте сказать вам, что Данте Алигьери с ранней юности был членом общества Верных любви и со временем занял очень высокое положение среди последователей Святой Веры.
– Серьезно?.. – пробормотал Фараг, моргая от удивления. – Данте Алигьери?
– А как вы думаете, профессор, почему люди ничего не понимают, читая «Божественную комедию»? Она кажется всем красивой и слишком длинной поэмой, перегруженной метафорами, которые исследователи всегда интерпретируют в духе аллегорий, связанных со святейшей католической церковью, таинствами или другими подобными глупостями. И все думают, что Беатриче, его возлюбленная Беатриче, была дочерью Фолько Портинари, которая умерла от родов в возрасте двадцати лет. Так вот это не так, и именно поэтому никто не понимает, о чем пишет поэт, потому что все читают поэму с неправильной точки зрения. Беатриче Портинари – это не та Беатриче, о которой пишет Данте, а главным героем поэмы является вовсе не католическая церковь. «Божественную комедию» нужно расшифровывать, как поясняют некоторые специалисты. – Он отошел от стола и вытащил из внутреннего кармана пиджака аккуратно сложенный лист бумаги. – Вы знали, что каждая из трех частей «Божественной комедии» состоит ровно из тридцати трех песен? Знали, что в каждой из этих песен имеется ровно 115 или 160 строк, и сумма цифр этих чисел составляет 7? Думаете, что это случайность в такой колоссальной поэме, как «Божественная комедия»? Знали, что все три части – «Ад», «Чистилище» и «Рай» – оканчиваются одним и тем же словом: «светила», имеющим астрологический символизм? – Он глубоко вздохнул. – И все это – лишь малая часть секретов, скрытых в поэме. Я мог бы перечислять их десятками, но так мы никогда не закончим.
Мы с Фарагом смотрели на него с глупейшим видом. Мне никогда не пришло бы в голову, что шедевр итальянской литературы, который я возненавидела в школе оттого, что его так долго нужно было вычитывать, представлял собой компендиум эзотерической мудрости… или нет?
– Капитан, вы пытаетесь сказать нам, что «Божественная комедия» – это своего рода инициаторская книга?
– Нет, доктор, я не пытаюсь сказать вам, что это своего рода инициаторская книга. Я категорически заявляю вам, что это она и есть. В этом нет ни малейшего сомнения. Хотите еще доказательств?
– Хочу! – увлеченно воскликнул Фараг.
Капитан снова взял книгу, которую он оставил на столе, и открыл ее на другой закладке.
– Песнь девятая «Ада», стихи с 61-го по 63-й:
О вы, разумные, взгляните сами,
И всякий наставленье да поймет,
Сокрытое под странными стихами!
– И все? – разочарованно спросила я.
– Обратите внимание, доктор, – пояснил мне Глаузер-Рёйст, – что эти стихи находятся в девятой песни, а девять – чрезвычайно важное для Данте число, поскольку, как он утверждает во всех своих произведениях, Беатриче – это девять, а в средневековой символической нумерологии девять – это Мудрость, Высшее Знание, Наука, дающая объяснение миру за пределами веры. Кроме того, это таинственное заявление находится между шестьдесят первым и шестьдесят третьим стихом песни, сумма цифр которых составляет семь и девять, и не забывайте, что у Данте случайностей не бывает, не случайны даже запятые: в Аду девять кругов, на которых находятся души осужденных в зависимости от их грехов, в Чистилище семь уступов горы, а в Раю снова девять небес… Семь и девять, понимаете? Но я обещал вам другие доказательства, и я их вам предоставлю. – Его бесконечное хождение вперед-назад начало раздражать меня, но мне было неудобно просить его постоять на месте; казалось, что он предельно сосредоточен на том, что рассказывает. – Как утверждают большинство специалистов, Данте вступил в общество Верных любви в 1283 году, в возрасте 18 лет, вскоре после второй теоретической встречи с Беатриче (первая произошла, по его собственным словам, в «Новой жизни», когда им обоим было девять, и, как видите, вторая встреча случилась опять девять лет спустя, когда ему было 18). Верные любви были тайным обществом, ставившим целью духовное обновление христианства. Имейте в виду, что мы говорим о времени, когда коррупция уже нанесла ущерб престижу римской церкви, сосредоточившей богатства, власть, амбиции… Это было время понтификата Бонифация VIII, памятное ужасными событиями. Верные любви пытались бороться с этой развращенностью и вернуть христианству его первоначальную чистоту. Говорят даже, что Верные любви, последователи Святой Веры и францисканцы были тремя различными ветвями одного и того же терциарного ордена тамплиеров. Но это, конечно, недоказуемо. Известно только, что Данте получил образование у францисканцев и всегда поддерживал с ними тесные отношения. В общество Верных любви входили поэты Гвидо Кавальканти, Чино да Пистойя, Лапо Джанни, Форезе Донати, сам Данте, Гвидо Гвиницелли, Дино Фраскобальди, Гвидо Орланди и другие. Главой Верных любви во Флоренции был Гвидо Кавальканти, всегда пользовавшийся славой экстравагантной персоны и еретика, и именно он принял Данте в это тайное общество. Как образованные люди, интеллигенция развивающегося средневекового общества, они не мирились с окружающей их жизнью и во весь голос обличали аморальность церкви и попытки Рима положить конец зарождающимся свободам и научному познанию. Может ли, скажите, «Божественная комедия» быть, как это утверждают, великим религиозным творением, возвеличивающим католическую церковь, ее ценности и добродетели? Я думаю, что нет, и на самом деле даже поверхностное прочтение текста демонстрирует злобу и недовольство Данте многими Папами и кардиналами, прогнившей церковной иерархией и богатствами церкви. Однако официальные исследователи так исказили слова поэта, что заставляют его говорить то, чего он никогда не говорил.
– Но что общего у Данте со ставрофилахами? – поинтересовался Фараг.
– Простите… – смутился капитан. – Я слишком увлекся. Я хочу сказать, что Данте был связан со ставрофилахами. Он был знаком с ними и, возможно, даже какое-то время был членом братства. Но затем он, конечно, предал их.
– Предал их? – удивилась я. – Почему вы так думаете?
– Потому что он выдал их секреты, доктор. Потому что он подробно рассказал в «Чистилище» о процессе инициации братства. Нечто подобное сделал Моцарт, раскрыв ритуал инициации масонов, к которым он принадлежал, в своей опере «Волшебная флейта». Вы помните, что со смертью Моцарта также связано много загадок? Вне всякого сомнения, Данте Алигьери был ставрофилахом и воспользовался знаниями для того, чтобы достигнуть поэтического успеха, чтобы обогатить свое литературное произведение.
– Ставрофилахи бы ему этого не позволили. Они покончили бы с ним.
– А кто вам сказал, что они этого не сделали?
Я широко раскрыла рот.
– Они это сделали?
– Знаете ли вы, что после публикации «Чистилища» в 1315 году Данте исчез на четыре года? О нем ничего не известно до января 1320 года, когда… – он глотнул воздуха и посмотрел на нас в упор, – когда он внезапно снова появляется в Вероне и произносит речь о море и земле в церкви Святой Елены! Почему именно там, после четырех лет молчания? Не пытался ли он попросить прощения за то, что сделал в «Чистилище»? Нам никогда этого не узнать. Известно только, что сразу после окончания выступления он во весь опор летит в Равенну, где правит его большой друг Гвидо Новелло да Полента. Очевидно, что он искал защиты, потому что в тот самый год он получил приглашение читать лекции в Болонском университете и отказался, сославшись на опасения, что, покинув Равенну, он подвергнется серьезной опасности, опасности, о природе которой он никогда не распространялся и которую невозможно объяснить с исторической точки зрения. – Капитан на мгновение в раздумье умолк. – К несчастью, год спустя его друг Новелло попросил его об особом одолжении: заступиться за него перед венецианским дожем, который собирался захватить Равенну. Данте отправился в путь, но вернулся из этого путешествия смертельно больным, в ужасной лихорадке, от которой он вскоре скончался… Вы знаете, в какой день он умер?
Мы с Фарагом не издали ни звука. По-моему, мы даже не дышали.
– 14 сентября, в праздник Воздвижения Честного Креста Господня.
