Текст книги "Сломленные"
Автор книги: Мартина Коул
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 31 страниц)
Глава 10
Кейт была встревожена. Еще один ребенок пропал, еще одна мать в истерике, еще один телефонный звонок от Патрика Келли. Патрик заявил, что намерен отправить все ее вещи к ней домой как можно скорее. Они аккуратно упакованы и готовы к отправке в любое удобное для нее время.
Отодвинув личные проблемы на второй план, Кейт рассматривала Джеки Палмер. Привлекательная девушка с карими глазами и светлыми волосами. Сейчас ее всю трясло, она прикуривала одну сигарету от другой. Однако у нее имелось весьма правдоподобное алиби: в момент похищения она работала в сауне «Черная роза» в массажном салоне и могла это доказать. Когда работавшие вместе с ней девушки узнали о происшедшем, они объединились и предложили помощь. Кейт поразила их солидарность: они из кожи вон лезли, пытаясь предоставить всю необходимую информацию. Хорошие девчонки, хоть работа у них и не очень почетная. Когда Кейт слушала рассказ сестры Джеки о случившемся, она понимала: Луиза говорит правду. Алиби у обеих женщин были железные. Выходило, что ребенка забрал кто-то другой.
Мартина забрали в 10.15 утра, Джеки в это время только-только вышла из массажного салона. Данный факт подтверждают скрытые, дабы не распугать клиентов, видеокамеры. Работа в подобных заведениях опасная, и хозяйка салона, сама бывшая проститутка, установила камеры, желая видеть, как клиенты обращаются с девушками.
– Я понимаю – я все еще нахожусь под контролем соцслужбы, но лишь потому, что иногда мне не под силу справиться со всеми проблемами, – говорила Джеки. – Но в любом случае я всегда заботилась о детях. Я немного баловалась наркотиками, водила знакомство с разными подозрительными людьми, но дети – это моя жизнь. Да, я торгую собой и не стыжусь этого. – Ее зрачки были расширены от валиума, который ей дал дежурный врач.
Кейт видела, что Дженни, как и она, оценивает слова девушки, и чувствовала, что они сходятся во мнении: либо перед ними очень хорошая актриса, либо все слова Джеки – правда. Очевидно, сама Джеки редко забирала сына из детсада, если вообще когда-нибудь забирала. Воспитательница ждала своей очереди для беседы и головомойки. Прежде всего ей полагалось установить личность человека, которому она отдает ребенка. Затем этого человека следовало попросить расписаться, особенно. когда ребенка забирают рано утром, как в данном случае. Воспитательница проявила преступную халатность: люди отдают таким, как она, самое ценное – собственных детей, наивно полагая, что о детях будут хорошо заботиться. Да такие воспитатели больше переживают за свои машины и домашних животных!
Борис рассматривал фотографии Кейт в газете и недоумевал, как такая разумная на вид женщина могла связаться с типом, подобным Патрику Келли. Он выглянул из окна своей квартиры в Сохо. На улице мужчина куда-то волоком тащил девицу. Борис с интересом наблюдал за этой маленькой драмой. Девушка не походила на проститутку, – видимо, просто ссорились любовники. Девица освободилась от цепкой хватки мужчины и с силой ударила его ногой в пах. Борис сам невольно сморщился, когда мужчина упал на колени. Через минуту девица уже являла собой воплощение заботы, помогая мужчине подняться и поддерживая его под локоть.
Борис осуждающе покачал головой. Мужчине стоило как следует врезать этой девице. Точнее, колотить ее до тех пор, пока она не взмолится о пощаде. Женщины только такое обращение и понимают. Борис судил по собственному опыту: он повидал разных женщин, но все они были одинаковы, все уважали только силу. Женщины говорят о своем равноправии с мужчинами, но дальше разговоров дело не идет. В душе все женщины понимают: настоящий лидер – мужчина. Они хотят, чтобы мужчина вел их по жизни, заботился о них, защищал их.
Когда женщина могла сама себя защитить? Даже эта девица на улице ударила мужчину только потому, что он позволил ей себя ударить.
Открылась дверь, и на пороге появился Сергей с кофе и бренди. Настало время ежедневного ритуала, который Борис очень любил: обжигающее сочетание кофе и алкоголя. Пока Сергей размещал поднос на старинном столике, Борис уселся на кожаный диван.
– Как поживает мистер Гэбни?
Сергей пожал плечами:
– Все еще не сдается. Достойный противник, ничего не скажешь.
Борис кивнул и сказал:
– Я думаю, пришло время вывести мистера Келли из игры. Отправь на его поиски кого-нибудь из молодых. Мы на него скоро выйдем – никто не может прятаться бесконечно.
Сергей почтительно кивнул. Прежде чем выйти из комнаты, он, как обычно, подождал разрешения хозяина.
Дженни и Кейт наспех обедали. Столовая полицейского участка была забита до отказа, поэтому шум стоял невыносимый. У Кейт раскалывалась голова: несмолкающий гул голосов, смех, звон посуды и сигаретный дым действовали на нервы.
Дженни смотрела на нее с заботой и сочувствием. Кейт рассказала ей о событиях своей личной жизни. Дженни внимательно ее слушала, а затем спросила:
– Слушай, Кейт, я могу попросить тебя об одолжении?
– Разумеется.
– Это, конечно, нагло с моей стороны, но я уже возненавидела свой отель и подумала: ведь у тебя есть свободная комната, чтобы… – Она не закончила фразу.
Кейт устало улыбнулась:
– Конечно же, переезжай, Дженни. Я буду рада. Но предупреждаю, это тебе не опочивальня королевы-матери.
Дженни рассмеялась, и все присутствующие устремили взгляды к их столику.
– Посмотри, Кейт, все уставились на толстую лесбиянку! Я пугаю мужчин. Они думают, я хочу быть похожей на них. – Дженни махнула рукой. – Черта с два! Быть женщиной – тоже задачка не из легких. – Она посмотрела Кейт в глаза: – Я тебя не смущаю, нет?
– А ты должна? – удивилась Кейт.
Дженни усмехнулась:
– Спрошу иначе. Тебя не беспокоит, что нас будут видеть вместе? Ты бы удивилась, узнав, скольких женщин это обеспокоит.
– Ну, это их проблемы. Переезжай, когда захочешь.
– Когда об этом пронюхают в участке, вот насмешек-то будет! – заметила Дженни.
– Вот и хорошо, я сама не прочь посмеяться.
Дженни уловила печаль в голосе Кейт и взяла ее за руку:
– Все эти сексуальные проблемы на самом деле чушь собачья. Натуралы, геи – да какая разница? Есть в людях то, что поважнее половой ориентации.
Кейт снова заговорила об их расследовании:
– Я думаю, Дженни, что кто-то еще замешан в истории с детьми. Существует в деле нечто такое, чего мы пока не видим. Может быть, если мы снова тщательно все проверим, нам удастся найти общий знаменатель. По словам Джеки, она никогда не слышала о Мэри Паркс, но она должна была хотя бы видеть Керри, поскольку они живут на соседних улицах. В этих многоквартирных домах все всё друг про друга знают. Так уж они живут.
Дженни кивнула:
– Не беспокойся, мы найдем связь. Большинство мамаш имели отношение к секс-индустрии. Мы знаем: Джеки работала в массажном салоне, но кто-нибудь еще тоже мог об этом знать. К сожалению, мы не располагаем достаточной информацией о деятельности Каролины, она молчит как рыба. Похоже, она чего-то боится. Возможно, она занимается проституцией, а значит, ее дети могли быть вовлечены в тот же бизнес. Пример Керри – тому доказательство.
Кейт согласилась. Ее угнетала мысль о том, что люди могут воспринимать своих детей как товар, а не как маленьких человечков, которых они создали и которых по всем законам природы должны холить и лелеять.
– Соцслужба предоставила материалы по делу? – спросила Дженни.
– Нет еще. Я ходила туда, как мы и договаривались, но они отказали мне в доступе до тех пор, пока не придет Роберт Бейтман. Попозже я туда зайду еще раз и возьму все, что нужно. Также нам требуются сейчас и материалы на Джеки. Все дети, которых мы видели, либо зарегистрированы как потенциальные жертвы, либо уже находятся под опекой. Это их и объединяет, так? А вдруг существует некто, имеющий зуб на проблемные семьи?
Дженни ткнула вилкой в сторону Кейт:
– По такой логике матери ни в чем не виноваты. А я убеждена: Керри сама увезла своего ребенка, а потом изобразила похищение. Уже доказано, что она издевалась над детьми. Что касается Каролины, то мы не можем ничего от нее добиться, а почему? Видимо, совесть нечиста. Ее ребенок пропал, а у нее даже алиби нет. Относительно первой матери, Регины: кто знает, на что она вообще была способна? Сейчас ведь у нее просто крыша съехала. Я думаю, Кейт, ты пытаешься найти в этих женщинах какие-то хорошие черты – найти там, где их просто нет. В отличие от тебя я не мать, смотрю на происшедшее другими глазами и именно поэтому хорошо справляюсь со своей работой. У меня природное недоверие к людям, и это дает мне преимущество в подобных делах.
Дженни наклонилась над столом:
– Вот что я тебе еще скажу, дорогая: материнский инстинкт и другие женские штучки – чушь собачья, по большому счету. Ежедневно я сталкиваюсь с изнанкой подобных вещей. Некоторые женщины начисто лишены всякого материнского инстинкта. Я видела женщин, которые убили своих малышей, а потом так натурально раскаивались, что некоторые дурачки им верили. Приезжает «скорая», с мамашами бережно обращаются, ведь у них, как-никак, погиб ребенок. Мы делаем вскрытие и выясняем, что ребенок погиб при весьма подозрительных обстоятельствах, но у них уже подходящая история наготове. Не суди об этих женщинах по их поведению, Кейт. Зачастую своим поведением они хотят нам что-то внушить. Порой ложь лежит на поверхности, но твоя природная порядочность не позволяет тебе ее заметить. Эти женщины не такие, как ты: среди них нет любящих матерей, хороших людей. Они пойдут на все, чтобы выйти сухими из воды, и им плевать на всякие там чувства. Каждый день в нашей стране из-за преступного безразличия родителей к собственным детям погибает один ребенок. От прямого физического истязания детей погибает меньше. У нас до сих пор есть дети, которые недоедают, и это на пороге нового тысячелетия! Запомни, дорогая, ты не должна позволять своему великодушию влиять на твои суждения. Подозревай любого, пока его невиновность не будет доказана.
– Я понимаю, о чем ты говоришь, – ответила Кейт, – но я полагаюсь только на интуицию. Мы обе прекрасно знаем, что большинство детей, занятых в секс-индустрии, живут очень неплохо. Никто из них, за исключением детей Регины, не находился под контролем соцслужбы, потому что их семьи считались относительно благополучными. Большинство детей попадало под контроль только из-за образа жизни их матерей, а это уже совершенно другая история. Керри плохо заботилась о детях, и, если бы данный факт не стал известен соцслужбе, детей продолжали бы использовать по-прежнему. В районе, где живет Керри, соседи не стали бы звонить в полицию и сообщать о плохом обращении с детьми, потому что их понимание плохого обращения сильно отличается от нашего. Грязные, оборванные дети – это часть их жизни. Дети, гуляющие без присмотра до темноты, для них привычное явление. Сплошь и рядом двухлетние малыши едят всякую гадость, а у семилетних – почти энциклопедические познания в области секса. Если не веришь, зайди в любую местную школу. Но ты все это и без меня знаешь. Я хочу сказать одно: давай не будем спешить с выводами, вот и все. На происходящее можно смотреть с разных сторон – давай так и сделаем. Не всякая мать, которую мы видим, плохая мать. Некоторые просто не знают, что можно жить по-другому.
Дженни внимательно слушала, но Кейт видела, что подруга не согласна с ее суждениями. Дженни повидала немало женщин, находившихся в безвыходной житейской ситуации. Печальный опыт, естественно, влиял на ход ее мыслей. Но Кейт не могла поверить, что все обездоленные женщины издеваются над своими детьми. Она тоже много повидала за последние годы, но заставляла себя не вешать ярлыков и не судить о людях по их образу жизни или социальному положению. Именно такой подход помог Кейт сохранить здравый ум во время расследования ужасных зверств маньяка Джорджа Маркхэма.
Кейт относилась к Дженни с большой симпатией. В то же время Кейт знала, как легко можно потерять веру в людей, занимаясь тем, чем они обе занимались. Такова человеческая природа. Но Кейт еще не потеряла способности видеть в людях хорошее. Если бы не это, она никогда бы не впустила Патрика Келли в свою жизнь.
Хотя Патрик оказался далек от того идеального образа, который первоначально возник в ее душе, напомнила себе Кейт. Да, Патрик разочаровал ее. И все же она до последнего будет проявлять человечность, особенно, если нет достаточных доказательств вины. Ее собственная дочь преподнесла ей хороший урок: не суди о книге по обложке. Когда Лиззи чуть не умерла от передозировки, Кейт пришлось узнать всю правду о ней и ее жизни. Кейт думала, что дочь все еще девственница, ждущая принца на белом коне, но оказалось, что Лиззи уже прошла через многое – от секса и наркотиков до участия в преступной группировке. Несмотря на все это, она по-прежнему оставалась Лиззи, дочерью Кейт, ее плотью и кровью.
Некоторые люди только старались выглядеть хорошими, но на поверку оказывались полным дерьмом, несмотря на свои благие дела. И наоборот, те, которые производили впечатление негодяев, на самом деле оказывались славными людьми. Кейт познала это на собственном опыте.
Прочитав дневник дочери, Кейт испытала глубокое потрясение, но Эвелин, мать Кейт и бабушка Лиззи, была шокирована, пожалуй, еще сильнее, если такое вообще возможно. Лиззи выставила всем местным парням оценки за секс по десятибалльной шкале!
Кейт едва не заболела, читая злополучный дневник. Но Лиззи по-прежнему оставалась ее дочерью. Поэтому Кейт понимала Ленни Паркса как никто другой. Она навсегда запомнила весь ужас неожиданного открытия: оказывается, твоя дочь не просто спит с мужчинами, а спит с каждым встречным. Это меняет тебя, это меняет твое отношение к собственному ребенку.
Патрик Келли также хлебнул горя с Мэнди… Впрочем, не стоит думать о нем – он лгун и мошенник. От нахлынувшей тоски Кейт была готова зарыдать.
– Скажешь, когда соберешь вещи, я дам тебе ключ, хорошо? – сказала Кейт.
Дженни с благодарностью улыбнулась.
Вилли дали стакан воды. Когда прохладная жидкость освежила его пересохшее горло, он почувствовал почти неземное блаженство. Силы его иссякали, понимали это и его похитители. Его наконец-то отвязали от металлической кровати, но двигаться самостоятельно он уже не мог.
Он слышал, как его надсмотрщик вышел из комнаты, и он снова остался один в темноте. Впервые за долгое время похитители дали ему воды, и он был благодарен им за это. Собственное умиление из-за столь ничтожного проявления человечности обеспокоило Вилли. Он должен ненавидеть этих гнид всеми фибрами души, но для этого он слишком слаб и слишком устал. Ему хотелось, чтобы Патрик наконец-то вытащил его отсюда. У него болели почки – он знал, что это из-за постоянной неподвижности, голода и жажды.
Вилли попытался встать, но безуспешно. Его затошнило, и он снова лег и постарался подавить позыв, так как рвота способствовала обезвоживанию организма.
У Вилли не было сил разговаривать с похитителями, но в мозгу день и ночь крутился один вопрос: жив ли Патрик? Он с ужасом думал, что скорее всего нет, поскольку он, Вилли, до сих пор в руках у бандитов. Но если Патрик мертв, значит, Вилли тоже не жилец.
Вилли сглотнул подступивший к горлу комок. Он утопал в зловонии: приходилось ходить под себя, и он мучительно стыдился этого.
Вилли чувствовал, как слезы обжигают лицо. Он пытался их сдерживать – нельзя сломаться сейчас. Возможно, пока он лежит здесь в отчаянии, Пэт ведет переговоры о его освобождении. Повернув голову, Вилли увидел глазеющую на него большую крысу. Он тряхнул головой и решил, что нужно снова начать считать, лишь бы отвлечься от окружающей жути. А вдруг он все же не выдержит и начнет кричать и плакать?
Это пугало Вилли больше всего. Всю жизнь он стремился к тому, чтобы никто и никогда не увидел его слабым. Но сейчас Уильям Гэбни, мужчина сильный и телом, и духом, был очень близок к тому, чтобы сломаться.
Дженни и Кейт прорабатывали всю поступавшую к ним информацию, и обе понимали, что их команда деморализована. Убийство ребенка даже видавших виды офицеров выбило из колеи.
Кейт наблюдала за мрачными лицами сослуживцев. Поступок Ленни Паркса в какой-то степени воодушевил их. Они понимали, что в лице Кевина потеряли ценного свидетеля, но считали вполне заслуженной кару, постигшую этого негодяя. Дэйви Карлинг также был мертв.
Иногда Кейт думалось: хоть бы всем прекраснодушным правозащитникам довелось на себе прочувствовать тот ужас, который вызывает убийство ребенка! Попробовали бы они после этого оправдывать виновных! Если бы они только знали, сколько времени полицейские отдают своей работе. Сверх всяких норм – по сути дела, безвозмездно. А какое отвращение они испытывают, выслушивая снова и снова грязные подробности преступлений! А какой страх охватывает порой на допросе, когда вспоминаешь, что перед тобой сидит беспощадный убийца!
Кейт знала: большинство ее коллег весьма охотно лично казнили бы детоубийцу, если бы удалось его поймать и если бы закон допускал смертную казнь.
Кейт слушала, как Дженни поднимает боевой дух команды. Стремясь дать людям почувствовать их нужность для расследования, Дженни благодарила их за хорошую работу. Если бы только удалось найти хоть что-нибудь, связывающее воедино все последние преступления против детей, они праздновали бы это всю ночь.
– Если мы знаем личности этих женщин, почему мы ничего не можем сделать?
Голос молодого детектива прозвучал тихо и неуверенно, но Кейт видела: все закивали головами, соглашаясь с ним.
– Я хочу сказать, мэм, что все эти матери, возможно, причастны…
Кейт встала, чтобы ответить на вопрос.
– Сам факт, что они являются матерями пострадавших детей, делает их как бы причастными. Возьмите чисто технический аспект расследования. Матери часто прикасаются к своим детям. Естественно, при таком постоянном контакте на одежду, волосы, кожу детей могут перейти волосы и частицы кожи матерей, волокна тканей их одежды. Все это обычно используется нами для определения чьей-либо причастности к преступлению. Не забывайте: у одной из матерей, Джеки Палмер, очень хорошее алиби. Она не могла присутствовать на месте преступления, и это доказывает видеозапись, согласно которой в то же самое время, когда был похищен ребенок, она находилась в салоне «Черная роза». По отношению к Палмер у нас руки вообще связаны.
Как Кейт и ожидала, в разговор вмешался Голдинг:
– Но она единственная, у кого есть хоть какое-никакое алиби. Мы просмотрели видеозаписи, сделанные всеми камерами наблюдения в районе, и не смогли установить местонахождения Керри Элстон, которая утверждает, будто в день исчезновения своего ребенка она оставила детей дома и уехала. Другая дамочка вообще не говорит, где она была. Эта Регина Карлтон – тварь бесчувственная, ее совершенно не мучает совесть из-за того, что она оставляла своих детей одних и уходила на всю ночь, а то и на пару суток. Тем не менее мы по-прежнему пытаемся доказать их причастность к преступлению даже несмотря на шаткость имеющихся у нас данных судмедэкспертизы. Выводы экспертизы – так, тьфу, поскольку, как вы говорите, матери находятся в постоянном контакте с детьми. Но ведь у нас есть свидетели – хоть это должно что-то значить?
Кейт слышала в голосе Голдинга неприкрытую злость, но могла ему только посочувствовать. Все присутствующие закивали в знак согласия с ним.
– Мистер Голдинг, поскольку вы выбрали такую профессию, вам еще не раз придется столкнуться с подобными делами. Вам нужно запомнить правило: необходимо располагать неопровержимыми уликами. Любой хороший адвокат разнесет все ваши построения в пух и прах. Такие дела нередко попадают в суд, но когда обвинение основывается на шатких уликах, обвиняемый выходит из зала суда свободным человеком. Я не намерена этого допустить, вам понятно? У нас есть фотографии детей, и я держу пари, что где-нибудь существуют и видеопленки. Мы должны найти брата Кевина Бленкли и проверить его на причастность к делу. Все сегодняшнее утро я просматривала материалы отдела опеки. Я размножу их: мы должны знать, что думают соцработники о своих клиентах. Эти сведения могут сослужить нам неплохую службу.
– Личность ребенка, тело которого найдено на свалке, все еще не установлена, – продолжала Кейт. – Мы связались с Интерполом, поскольку не исключено, что ребенок прибыл из другой страны. Как вы знаете, такое вполне вероятно. Два года назад несколько десятков иностранных детей, преимущественно из Румынии, обнаружили в Амстердаме. Все эти дети использовались в секс-индустрии. Несколько детей появились даже в нашей стране. Будем надеяться, что до Грантли эта волна не докатилась.
Кейт обвела взглядом свою команду и сказала:
– Я прошу вас раскопать всю подноготную этих женщин, их семей, их друзей. Мы должны что-нибудь найти – мы просто обязаны. Не надейтесь на свидетелей – мы все знаем, насколько легко их обработать. Хороший адвокат может запутать самого лучшего свидетеля и выставить его лгуном. Вы все это прекрасно понимаете. Поэтому нам необходимо как можно больше бесспорных вещественных доказательств.
На лицах коллег Кейт увидела одобрение. Она улыбнулась:
– Сейчас мне нужно несколько добровольцев – необходимо сопоставить все данные по компьютеру. Я хочу доказать, что некоторые из проходящих по делу женщин знали друг друга. На тот случай, если подозреваемые и их жертвы будут это отрицать.
Теперь настала очередь Дженни:
– Я хочу поговорить с лицами, проходившими по статьям о сексуальных преступлениях. Необходимо выяснить, кого из них мы можем найти в городе, и попытаться выудить у них любую информацию о наших мамашах и их детях. Отцы детей, бабушки и дедушки – другая проблема. Мы не знаем, кто отцы детей, женщины не говорят – то ли сами не знают, то ли скрывают. Мы должны попытаться установить имена отцов – это поможет нам выяснить, сколько людей замешано в деле. Лично я не думаю, что дети связаны между собой, но в виновности некоторых из мамаш я почти уверена. Однако предполагать и доказать – не одно и то же. Единственное, что связывает этих женщин, – вовлеченность их детей в педофилию, но в настоящий момент педофилия к делу не относится, речь идет об убийстве и попытке убийства.
– Меня тошнит от таких вещей. Эти женщины – дьяволово отродье, – вставил рослый краснолицый детектив.
Кейт напомнила:
– Повторяю, мы должны сохранять объективность. Если женщина плохо заботится о своих детях, это еще не значит, что она способна на насилие. Не позволяйте эмоциям влиять на ваши суждения. У нас у каждого есть сегодня своя цель. Посмотрим, сможем ли мы ее достичь.
Спустя десять минут Кейт и Дженни грустно смотрели друг на друга, сидя в противоположных углах пустой комнаты для совещаний.
– Слушай, Кейт, не волнуйся, так всегда бывает, – успокаивала Дженни. – Все приуныли, потому как дело очень уж мерзкое. Едва им удастся что-нибудь раскопать, все почувствуют себя намного лучше. Поверь мне, настроения людей меняются.
– Это хорошая команда, Джен, самая лучшая.
– Я знаю, – улыбнулась Дженни. – И сейчас они набираются нового опыта, который здорово пригодится им в будущем. Теперь мы должны допросить Каролину и выбить из нее информацию. Она что-то скрывает, причем с самого начала. Я намерена выяснить, чего она так боится.
Жак Виньон торжественно откинул край брезентового верха кузова. Он всегда считал, что у него нюх на контрабандистов. Открывая дверь кабины, водитель явно нервничал, но это вполне естественно для англичан. Из-за торговой войны между двумя странами только такого поведения и можно ожидать.
Но когда Виньон услышал всхлипывания, доносящиеся из кузова, он был потрясен. Направив луч мощного фонаря в темноту, Жак увидел маленького ребенка с перепачканным грязью, чернилами и соплями лицом, сидящего между коробками с грузом. Он был ужасно напуган.
Жака, отца шестерых детей, захлестнули чувства, когда маленькая фигурка, спотыкаясь, подошла к нему и протянула ручки. Он вытащил ребенка на морской воздух и, с трудом сдерживая слезы, повернулся к своим коллегам. Они впали в такой же шок, как и он. За все годы работы они не видели ничего подобного.
Водитель грузовика сначала не понял, что произошло, а затем ему пришлось схватиться за край брезента, чтобы не упасть в обморок.
– Откуда он взялся? – От потрясения голос Джонатана сорвался. Он знал, что думают о нем другие мужчины, знал, что многие считают, будто геи и педофилы – одно и то же. Так, например, полагал отец Джонатана и дружки отца, старые ослы.
Когда все таможенники уставились на Джонатана, ему захотелось крикнуть, что он тут ни при чем, но горло у него перехватило, и он только беспомощно открывал рот.
Теперь ребенок громко плакал, словно солнечный свет и свежий ветер вдохнули в него жизнь. Французы пытались успокоить его и согреть, завернув в чье-то пальто. Один где-то раздобыл плитку шоколада, другой налил из банки в пластиковый стаканчик немного кока-колы. Ребенок хотел пить и есть и сразу перестал плакать, обратив внимание на еду, в которой сейчас так нуждался.
Ребенка окружили люди, которые не переставали удивляться его красоте, стойкости и чудовищности ситуации, в которой он оказался. Они все горячо сочувствовали малышу, а на Джонатана кидали такие свирепые взгляды, словно собирались линчевать его прямо здесь и сейчас. Прибыла полиция, Джонатана задержали для дачи показаний, а ребенка передали женщине-полицейскому, которая хорошо говорила по-английски. Малыш так крепко ее обнял, что на глаза присутствующих навернулись слезы.
Джонатан был в ужасе. Он объяснял, что ехал из Грантли со своим обычным грузом и не имел ни малейшего понятия о том, что везет ребенка. Но он видел: ему не верят. Он понимал: его гомосексуальность, которую он так отчаянно пытался скрыть, сделает его подозреваемым номер один. От этой мысли ему становилось плохо. Человек из Интерпола приехал с кофе и бутербродами. По его словам, полиция Грантли уже связывалась с Интерполом относительно пропавших детей и у французов нет иного выбора, кроме как отпустить водителя после допроса. Но Джонатан тем не менее оставался подозреваемым в похищении ребенка. Осознав это, Джонатан горько заплакал.
После того как врач тщательно осмотрел ребенка, его вымыли и переодели в чистую одежду. В огромных голубых глазах малыша отражался искренний интерес к происходящему, но он не переставал звать маму. Стараясь успокоить найденыша, полицейские и работники порта обрушили на него целую лавину шоколадок, игрушек и одежды. Малышу явно нравилось быть в центре внимания, и он ел все, что ему давали. В тот же день его отправили домой, и предстоявшее путешествие тоже привело его в восторг.
Джонатана держали в камере до тех пор, пока его не допросили как французские, так и английские полицейские. Он дал показания, и его отпустили без предъявления обвинения, но было ясно: этим дело не кончится. Джонатан возвращался домой в слезах, лишенный и своего грузовика, и душевного покоя. Он вполне мог потерять и работу, и мужчину своей мечты.
Каролина Андерсон по-прежнему не говорила ничего определенного ни о своей работе, ни о своей жизни. Кейт начинала злиться. Она закурила, пытаясь скрыть нарастающую злость.
– Брось, Каролина, ты знаешь больше, чем говоришь нам.
– Я ничего не могу вам сказать о своей работе…
Дженни прервала ее:
– Это очень подозрительно, дорогая. Сама посуди: будь ты на нашем месте, что бы ты подумала о человеке, который отказывается отвечать на вопросы, хотя дело касается его ребенка?
Каролина закусила губу, сразу сделавшись моложе и беззащитнее.
Голос Кейт прозвучал мягко:
– Просто скажи, на кого ты работаешь. Обещаю, мы никому не причиним никаких неприятностей.
Каролина заколебалась. По опыту Кейт знала: страх может заставить молчать кого угодно.
– Я знаю, чтó вы обо мне думаете, и не виню вас. Но я боюсь человека, на которого работаю. Он для меня страшнее полиции. – Каролина почти плакала. – Он убьет меня, если узнает, что я рассказала о нем.
– Мы гарантируем тебе защиту.
Каролина в ужасе затрясла головой:
– Только не от него. – Она была на грани истерики: ее голос начал срываться, а руки дрожали так сильно, что ей пришлось зажать их между коленями. – У него не меньше власти, чем у вас. Он достанет меня где угодно: в камере ли, на свободе.
Каролина начала плакать. По ее лицу катились огромные слезы, которые она даже не пыталась вытирать.
– И кто же может быть настолько всемогущ? – спросила Дженни. Нотки недоверия, прозвучавшие в ее голосе, казалось, проникли в сознание Каролины.
– Сами думайте, леди. Зря вы решили, будто я собираюсь вам все выложить.
Дженни тихо рассмеялась и произнесла с насмешкой:
– Отдаю тебе должное, Каролина, ты молодец. Правильно действуешь. Ты намекаешь на то, что это полицейский?
– Я ни на что не намекаю. Я вообще ничего не говорю. Я и так слишком много сказала. Вы можете меня здесь запереть и выбросить ключи, можете пытать, если хотите. Больше я не скажу ни единого слова.
После этого заявления Каролина отказалась отвечать на вопросы – просто сидела и тихонько всхлипывала. Когда ее увели в камеру, Кейт поделилась с Дженни своим мнением:
– Она все-таки пыталась нам что-то сказать.
Дженни только отмахнулась:
– Все обвиненные в сексуальных преступлениях пробуют полицию на прочность. Если бы каждый раз, слыша подобное заявление, я клала себе в карман по фунту, я была бы уже миллионершей. Это обычная практика. Она забросила удочку и ждет, что мы клюнем.
Кейт не ответила, и Дженни продолжала:
– Смотри, она заинтриговала тебя. Цель достигнута: пока мы с тобой будем выяснять, кто же этот мерзавец, мы не станем задавать ей действительно важные вопросы. Например, почему она не хочет нам сказать, где была в ту ночь? Или: находилась ли она дома, когда произошло похищение детей? Знает ли она, как произошло похищение? Лучшая защита – нападение, не стоит об этом забывать. Особенно, если дело касается полиции, которой нужно заморочить голову.
– Ты права, но мы не должны сбрасывать со счетов страх. Что-то или кто-то мешает ей все рассказать…
– Какой-то сукин сын, не больше и не меньше. Какой-то негодяй, кусок дерьма, который использует и мучает детей. Извращенец, подонок, который богатеет на растлении других людей.
– Педофил – не обычный преступник, – заметила Кейт. – Обычные преступники ненавидят педофилов и насильников, поэтому-то тех и изолируют в тюрьмах.
Несколько секунд они молчали. Кейт поняла, что подсознательно защищает Патрика и его образ жизни. Это открытие ее расстроило. Патрик и ему подобные испытывали просто патологическую ненависть к тем, кого они называли извращенцами.
