Текст книги "Зов чёрного лебедя (СИ)"

Автор книги: Мария Устюженко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 27 страниц)

Глава 20. Сон

Внезапно между ними возник крупный, по пояс человеку, лис, зашипевший в сторону медведя.

Тот тут же перестал перебирать лапой и издал утробное рычание, а затем стал подниматься на две задние лапы. Мирослава невольно отступила на шаг, но потом стала ругаться на Ииро:

– Зачем ты вмешался? Всё в порядке! Уйди!

Лис возмущённо прыгнул в её сторону, а затем приложил уши к голове, припал животом к земле и угрожающе зашипел.

– Не вздумай мне угрожать! – опасно понизив тон, потребовала Мирослава, но было уже поздно.

Медведь оглушительно взревел, а затем одним слитным движением лапы откинул лиса в сторону. Мирослава бросилась было к упавшему Ииро, но вовремя остановила саму себя. Она подняла голову и заметила, что над ней навис огромный медведь, внимательно следящий за её действиями.

– Я ничего не делаю, – на всякий случай сказала она. – Просто стою. Не нервничай. Меня никто не обижает.

Медведь начал ворчать, но Мирославе показалось, что уже более спокойно. Он всё ещё возвышался над ней громадной глыбой, но уже не столь свирепо.

– Тебе нужно успокоиться, – мягко произнесла Мирослава. – Всё ведь хорошо, верно? Не знаю, чем я тебя обидела, но я этого точно не хотела. Услышь и поверь мне, пожалуйста.

В глазах зверя мелькнула искра понимания, которую Мирослава заметила только потому, что пристально наблюдала. Она сочла это хорошим знаком и ласково продолжила увещевать:

– Я бываю неправа, но и ты хорош – отправился валить деревья вместо того, чтобы просто поговорить. Приди в себя и давай всё обсудим, как цивилизованные люди.

Медведь обиженно рыкнул пару раз, покачнулся и громоподобно приземлился на передние лапы. Мирославе даже показалось, что земля под её ногами вздрогнула. Она обернулась к стоящим неподалёку друг от друга Раймо и Эрно, которые одобрительно и осторожно ей кивнули.

Затем Раймо стал медленно передвигаться в сторону отброшенного Ииро, который продолжал валяться в траве, скуля и дрыгая лапами. Мирославе не казалось, что он плачет от боли, скорее просто привлекает внимание, но она всё равно невольно переживала.

– Мстислав, пожалуйста, приди в себя, – ласково, но строго повторила она.

Медведь недовольно покрутил шеей, затем шумно выдохнул через ноздри и отправился в тот же тёмный угол поляны. Мирослава внимательно наблюдала за его удивительно ровной походкой для медведя, пока окончательно не убедилась в том, что он пошёл обращаться в человека.

Она облегчённо выдохнула и отчего-то ощутила невероятную радость на сердце, которую немного подпортили слова, подошедшего Эрно.

– До этого он никогда не терял контроль над зверем, – без обвинения, а просто как факт, произнёс он, не отрывая взгляда от места, где его шеф возвращался в человеческое тело. – Но потом он очень злой вернулся от своей поклонницы. Линнель привёл работника кухни, который, как выяснилось, получал записки и деньги, затем чем-то опаивал туристов, и это нас совсем не обрадовало. Затем дождь, мы к хозяину леса, а после домой к Мстиславу, где тебя не оказалось и он словно взбесился. Как будто до этого копил всё в себе, но всё-таки не сдержался. Начал, как безумный что-то бормотать и отправился на кладбище, твердил, как важно расследовать эти убийства, свернул в лес и обратился.

– И начал вести себя, как животное, – иронично закончила Мирослава.

Надо же! Мстислав яростно уверял её в том, что у них здесь не варят никаких волшебных настоев, а всё же оказалось вон оно как – кто-то всё же ими баловался. С одной стороны – такие умения до добра не доводят, а с другой – кое-что это объясняло и вынуждало посмотреть на дело под другим углом.

Мирославе до дрожи в желудке требовалось срочно это обдумать, и она по привычке стала похлопывать карманы в поисках портсигара. Потом вспомнила, что оставила его у Ингрид и, игнорируя возбуждённое покалывание во всему теле, успокаивающе выдохнула.

Эрно, который скошенным взглядом наблюдал за ней, хмуро заговорил:

– Строго говоря, мы не животные, но зверь влияет на нашу человеческую натуру напрямую. Оставляет отпечаток. По крайней мере, так говорят.

– Ты ведь волк, – утвердительно сказала Мирослава, переводя взгляд на Эрно, который как никогда походил на животного: без очков, со встрёпанными сероватыми, словно седыми волосами, бакенбардами, хищным выражением лица, лишённым обычного исконно человеческого высокомерия. – Ииро и Линнель бросились убеждать Мстислава прийти в себя, а ты и Раймо нет. Даже несмотря на то, что ты волновался за меня, не стал оборачиваться, чтобы помешать медведю. Почему?

– Он бы тебя не загрыз, – непреклонно заявил он в ответ, но слегка ссутулился и опустил уголки губ.

– У Эрно были с детства проблемы с оборотом, а вконец возненавидел он обращаться с тех пор, как Мстислав уехал учиться и оставил нас на попечение своего отца. У него только начало получаться, но потом всё снова пошло наперекосяк, пока шеф не вернулся домой. С Раймо проще – он барсук, слишком мал для борьбы с медведем, но зато незаменим в слежке.

Мирослава обернулась.

Речь была немного невнятной и прерывистой, но в ней отчётливо угадывалась манера Ииро. Он стоял перед ней в одних штанах и накинутой кожаной куртке, обёрнутый в самодовольство, как в броню. Но было видно, что его круги под глазами до конца не исчезли, как, впрочем, и у остальных, и что он слегка морщится, припадая на левую ногу. Придерживающий его только внимательным и твёрдым взглядом, Раймо кивнул сам себе и пошёл в угол поляны, где оборачивался Мстислав.

Заметив направленный обеспокоенный взгляд Мирославы на свою ногу, Ииро беспечно пожал плечами и сказал:

– Скоро заживёт. В нашем положении есть и положительные стороны, но их начинаешь ценить гораздо позже.

Она невольно коснулась своей щеки, где от царапин, которые она получила в свой первый поход в лес, почти ничего не осталось.

Мирослава отчётливо ощутила в словах Ииро привкус пепла – огонь горечи больше не пылал, но оставил после себя воспоминания. Все четверо не казались, на первый взгляд, задетыми своей особенностью, не считая Эрно, но несложно было догадаться, каких трудов им стоило мириться с этим каждый день. Если учитывать то, что, помимо друг друга, как Мирослава успела понять, у них никого не было. Думая об этом, она продолжала пялиться на него, разглядывая загорелую кожу и, приковывающие взгляд, волоски на груди.

– Нравлюсь? – хмыкнул Ииро, но без привычного энтузиазма.

Мирослава тут же смутилась и отвернулась. Из ближайших кустов вышел Линнель, но полностью одетый и куда более опрятный, чем все они вместе взятые. Он иронично улыбнулся и махнул рукой. Мирослава хмыкнула.

– Во время обращения мы разрываем одежду, – пояснил вернувшийся с кислым видом Раймо, который, очевидно, был отправлен своим шефом восвояси. – Потому и накидку носим. Во избежание, так сказать. Ииро успел сбросить только штаны и куртку.

– А я вот пожалел свои вещи, – громко и хвастливо сказал Линнель, подходя ближе. – Как шеф?

Все взгляды устремились на Раймо, который пожал плечами и ответил:

– А он успел снять только пыльник.

Мирослава сначала нахмурилась, не до конца понимая, как вопрос связан с ответом, а затем до неё дошло, и она неожиданно звонко рассмеялась. Присутствующие устремили на неё неодобрительные взгляды.

– Не смотрите так на меня! – воскликнула она, не переставая смеяться. – Я только что узнала ваш главный секрет, увидела некоторых в виде животных, а он не выходит из кустов, потому что раздет! Это ведь немыслимо и действительно забавно.

– Нисколько, – строго отрезал Раймо – единственный, кто не пытался скрыть улыбку в связи с её отсутствием. – Прекратите! – добавил он, взглянув на остальных.

– Эрно был не прав – чувство юмора у нашей репортёрши есть, – хмыкнул Ииро.

Спустя мгновение на поляну всё же вышел Вяземский, завёрнутый в свой длинный кожаный потёртый плащ. Его края еле сходились на груди Мстислава, поэтому Мирослава окинула его тело лишь одним-единственным взглядом, а затем тут же уставилась на лицо, почувствовав, как щекам стало тепло.

Будто насмешничая над ним, тучи расступились, и на небе ярко, словно подснежники, выглядывающие из-под мёрзлой земли, засверкали звёзды. Привыкшие к темноте глаза стали видеть ещё лучше, и Мирослава со злорадным удовольствием понаблюдала за приближением недовольного и помятого Вяземского – волосы лежали как попало, борода всклочена, а на щеке виднелась царапина. Она сложила руки на груди, а затем приметила кое-что ещё. На нём красовались ботинки, и этот факт её вновь насмешил, и она не сдержала лукавой улыбки.

– Не желаю это обсуждать, – строго бросил он в сторону их компании, огибая их. – Пора по домам. Завтра предстоит сложный день.

Улыбка стекла с губ Мирославы, радость на сердце сдуло холодным ветром, и она зябко поёжилась. Но сдаваться не была намерена.

– Мстислав, ты не хочешь поговорить? – спросила она, ступая за ним в лесную тёмную чащу, которая всё равно казалась более доброжелательной, чем лицо, обернувшегося к ней боком, Вяземского.

– Мы уже обсудили то, что ты не станешь распространяться на тему того, что увидишь здесь. – Он грубовато усмехнулся. – Учитывая обстоятельства, твои слова брать на веру опасно, но у меня нет выбора.

Мирослава сглотнула, почувствовав раздражающую стенки горла сухость.

– Ты несправедлив. Что я такого сделала? – неуверенно вопросила она.

– Ничего такого – ты права! – ещё сильнее задёрнув полы пыльника, – настолько, что ткань даже затрещала – рявкнул он. – Для столичных твоё враньё и приукрашивание наверняка сущий пустяк!

Мирослава чуть ли не задохнулась от возмущения – до того обвинение было нахальным и необоснованным. Она никогда не умела сдерживать своё негодование и не собиралась терпеть такого к себе отношения впредь, поэтому тут же яростно отозвалась:

– Не смей так говорить! Кто дал тебе право судить меня? С чего ты взял, что один неблаговидный проступок – это все, что во мне есть? Ты совсем ничего не знаешь, а всё туда же, как и все мужчины – веришь в то, что лучше всех во всём разбираешься!

Мирослава ожидала отпора, может быть, даже криков, ведь в прошлый раз Мстислав реагировал именно так, но сейчас он просто коротко взглянул ей в глаза и отвернулся.

– Забудь. Приходи завтра на рассвете на кладбище, если хочешь. Надо поскорее покончить с этим делом, чтобы ты исчезла с глаз моих.

Мирослава отшатнулась от него, но удержала лицо. Она вскинула подбородок, но Вяземский уже не смотрел на неё.

– Шеф! – послышалось со всех сторон разными голосами и интонациями.

– Замолчите и делайте, что велено, – ледяным тоном произнёс Мстислав, а затем твёрдым шагом двинулся вглубь леса. Тени обступали его со всех сторон, словно желая поскорее спрятать.

– Мирослава, он это не всерьёз… Просто накипело, с ним такое бывает.

Она почувствовала тёплую ладонь Линнеля на своём плече и кивнула. Затем она наклонилась, чтобы застегнуть обувь, и бодрым голосом сказала:

– Спасибо за поддержку, но не стоит из-за меня вам ругаться с ним. На моём пути уже встречались подобные мужчины. – Она уверенно улыбнулась парням, которые застыли с сочувствующими лицами. – Он не первый и не последний. Обидно только то, что мне показалось, что он другой.

– Шеф не плохой человек, – тут же произнёс Раймо, за что получил сильный удар локтем в бок.

– Я и не говорю, что плохой, – спокойно согласилась Мирослава. – Я просто думала, что он другой.

И больше не желая это обсуждать, она пошла за Вяземским, чья широкая спина всё ещё оставалась хорошим ориентиром, несмотря на мглу. Потом она попыталась доброжелательно попрощаться с парнями, но те вызвались проводить её до дома вещуньи, когда они вышли из леса. Мстислав их порыв никак не прокомментировал, а просто молча пошёл в сторону своего дома.

По возвращению на пороге Мирославу встретила взволнованная и бледная Ингрид, которую она поспешила заверить в том, что ничего непоправимого этой ночью не произошло. Успокоив подругу, Мирослава сначала попросила вынести ей мокрую тряпку, чтобы вытереть грязные ноги, а затем сама отправилась к умывальнику, надеясь, что воды ей хватит для того, чтобы отмыться. На кухонном столе догорали свечи, рядом стоял чугунный чайник, две кружки, накрытый пирог и варенье из земляники в блюдце.

Мирослава стала раздеваться, не беспокоясь, что кто-то из мужчин последует за ней, и принялась тщательно отмывать загрязнённые участки.

Вещунья задержалась на пороге дома, беседуя с Ииро, который почему-то попросил Ингрид приглядеть за ней. Мирослава ненароком удивилась тому, как свободно и тепло они могут общаться. В участке всё было иначе. Но это было совсем не её дело, поэтому она снова взяла кусок жёсткого мыла и стала тереть кожу до покраснения.

– Ты уже довольно чистая, милая, тебе разве так не кажется? – тихо поинтересовалась Ингрид, в какой-то момент оказавшаяся за спиной.

– Я куплю тебе другое мыло и завтра наберу свежей воды, – отозвалась Мирослава не останавливаясь. – Просто я сильно запачкалась.

– Понимаю, – сказал Ингрид, а затем подошла поближе и ласково отняла уменьшившийся кусочек мыла.

Мирослава не стала сопротивляться, а просто умылась и пошла в сторону спального места.

– Ты потратила много сил. Нужно поесть.

Мирослава на ходу развернулась, покорно села на скамью и съела кусок пирога, запив его горьким отваром с календулой, полынью и мятой. На языке остался землистый привкус, и его не смогло перебить даже чересчур сладкое варенье, от которого на зубах поскрипывал сахар. Ингрид проследила за тем, чтобы она выпила отвар до конца, а затем помогла ей, как маленькой, переодеться в ночную рубашку и положила Мирославу к стенке, накрыв тяжёлым одеялом, который пах сушеными травами и немного шерстью. Затем Ингрид тоже переоделась и тихо легла рядышком, пожелав спокойной ночи. Мирослава ответила взаимностью, отвернулась к стенке и почти сразу уснула.

Снилось ей что-то зыбкое – картинка колыхалась, теряя и обретая чёткость раз за разом. Мирослава во сне стояла в свете луны и тёмного неба, глядя куда-то вдаль, и чувствовала, что вот-вот произойдёт что-то важное, что-то, что ей необходимо увидеть. Она изо всех боролось с белой пеленой, которая застилала ей зрение, но сквозь неё могла увидеть лишь серебристый яркий свет, которым луна покрывала мир. Мирослава не желала больше быть узницей своей слабости и настырно продолжала пытаться понять смысл происходящего, отказываясь от реальности и всё больше погружаясь в мир снов.

Когда она уже почти отчаялась, то её взгляд зацепился за зелёное платье, сверкнувшее в тонких лучах бело-серебристого свечения луны. Мирослава узнала это платье. Она яростно стала двигаться в направлении его обладательницы, но чем ближе она становилась, тем дальше от неё удалялся силуэт убитой Клары. Её образ скользил над поверхностью воды, освещённый лунным ликом, чьи лучи становились все тоньше, пока не превратились в нити, которые могли в любой момент порваться. Мирослава что-то кричала Кларе, просила рассказать, кто с ней так поступил, но ответа не было. Когда Мирослава уже слишком устала, чтобы бороться, то перед её глазами вспыхнули огоньки, словно светлячки, а следом возле уха прозвучал еле слышный шёпот:

– Лебедь спасёт.

Сердце Мирославы покрылось ледяной коркой, она замотала головой и выскользнула из сна, возвращаясь в обычную человеческую темноту ночи. Она не открывала глаза, стараясь ни о чём не думать и лишь прислушиваться к тихому дыханию Ингрид рядом.

Мирославе вскоре удалось снова уснуть и её всю ночь преследовало ощущение, что кто-то гладит её по волосам, а по её щекам бегут холодные дорожки слёз.

Глава 21. Необходимые открытия

Когда Мирослава решила перевернуться на другой бок, то она уже знала, что наступило утро. Даже сквозь закрытые глаза можно было почувствовать свет восходящего солнца, который пробирался сквозь незанавешенные окна. Она пошарила рукой и вторая половина кровати оказалась пуста. Если Ингрид уже встала и отправилась заниматься домашними делами, то рассвет Мирослава точно пропустила, а значит, и встречу на кладбище тоже. Это осознание не принесло ей ни радости, ни огорчения. В любом случае сегодня в её планы не входило видеться с Вяземским.

Она посильнее закуталась в тёплое одеяло, даже несмотря на то, что по спине уже бежали капельки пота. Таким образом ей хотелось согреться изнутри – она желала, чтобы холод и пустота исчезли. У неё в сознании обрывками вспыхивали фрагменты сна, но ей никак не удавалось припомнить подробности – с каждой секундой тускнели воспоминания, и вскоре она уже не могла припомнить, где начинался сон, а где фантазия – по итогу, с ней осталась тоска и необъяснимое чувство потери.

Когда Мирослава смирилась с тем, что одеяло не поможет, она нехотя распахнулась и открыла глаза. Следовало бы набрать воды, как вчера было обещано Ингрид. Наверное, если бы не это необдуманное обещание, то Мирослава бы продолжила лежать в кровати и страдать, но вещунья была к ней добра, и она не хотела отвечать ей чёрной неблагодарностью, поэтому поднялась на ноги и стала оглядываться в поисках своих вещей. Она обнаружила своё кремовое платье на пуговицах выстиранным и аккуратно висящим на дверце шкафа вместе с нижней сорочкой, а на другой дверце пиджак, на котором не было ни одной шерстинки. Мирослава улыбнулась, и её слабое сердце сделало парочку более уверенных и жизнеутверждающих ударов.

Облачившись в платье и завязав волосы в простую косу, Мирослава решила сразу отправиться за водой и, проходя мимо умывальника, проверила, сколько вёдер необходимо будет принести. Она заглянула внутрь бочки, чтобы через мгновение неодобрительно поджать губы. После того как закончила утренние процедуры, она решительно отправилась на поиски вещуньи.

Ингрид нашлась во дворе, занятая выдиранием сорняков. Она подвязала подол платья до колен и сверкала молочными икрами. На улице ещё не было сильной жары, и это создавало какую-то особенную атмосферу – соседи были тише, прохожие меньше спешили, животные дремали. Стояла благодатная тишина, которую не хотелось нарушать, а лишь продлить, чтобы как можно дольше наслаждаться.

– Доброе утро, – сказала Ингрид доброжелательно ещё до того, как Мирослава приблизилась к ней.

– Доброе утро. Зачем ты набрала воду в умывальник?

Услышав строгие нотки в голосе, вещунья через плечо смерила Мирославу весёлым взглядом.

– Чтобы умыться? – предположила она.

– Я обещала набрать тебе воды, – сухо напомнила Мирослава. – Ты и так позволила мне у себя переночевать, так ещё не позволяешь мне отплатить тебе за эту доброту.

Ингрид хмыкнула и вернула своё внимание к грядкам.

– Если ты проснулась в плохом настроении, то советую присоединиться ко мне. До того, как солнце взойдёт, пропалывать грядки даже приятно. Это успокаивает нервы и душу.

Мирослава поняла намёк и тут же подвязала своё платье, но более бережно, чтобы как можно меньше его помять, и опустилась на корточки с другой стороны грядки.

Ингрид улыбнулась ей, но ничего не сказала. Мирослава и сама не заметила, как рой жужжащих мыслей, по мере выдирания травы, утих, и ему на смену пришла рабочая сосредоточенность. Не та же самая сосредоточенность, что возникала во время курения папиросы, но тоже помогало прочистить голову.

Прошёл где-то час, когда Ингрид выпрямила плечи и тихонько застонала, вставая на ноги.

– Наверное, на сегодня достаточно, – задумчиво проговорила она, с удовольствием разглядывая проделанную работу.

Мирослава вскинула голову и завертела ею из стороны в сторону.

– Мне недостаточно. Можно я ещё чем-то займусь?

– Хорошо, – пожала вещунья плечами. – Прореди морковь. С длинными хвостиками не трогай, а более хиленькие отправляй к сорнякам. Я пока схожу за свежим молоком и яйцами. Вчера вечером я замочила в простокваше крупу, поэтому у нас на завтрак будут традиционные ржаные колобы с крупой.

– Звучит отлично. Спасибо, – благодарно улыбнулась Мирослава, имея в виду не только завтрак, и пошла к другой грядке.

Когда с морковью было покончено, Мирослава еле разогнулась, чувствуя ноющую боль в пояснице, а потом отнесла в яму для отходов всю вырванную траву. Она осмотрелась, чувствуя себя, несмотря на утомлённость от непривычной работы, менее разбитой, чем утром.

Солнечные лучи уже вовсю щекотали лицо, а звуки жизни стали набирать обороты. Мирослава почувствовала небольшое сожаление оттого, что надолго спрятаться ей не удалось. Она вспомнила вчерашнюю странную женщину, которая жила очень уединенно, и ей захотелось увидеть её. Необходимо было кое-что уточнить.

После принятого решения о том, как провести остаток первой половины дня, Мирослава почувствовала себя ещё лучше и поспешила в дом, чтобы полакомиться традиционным местным завтраком.

Когда она покинула гостеприимное местообитание вещуньи, предупредив о месте своего назначения Ингрид, то с каждой минутой чувствовала себя куда более бодрой и воодушевлённой.

Мирослава почти разобралась с тем вопросом, на который так долго искала ответ. Сомнения всё ещё снедали ее, и как избавиться от них ей было глубоко внутри известно, просто она не была пока к этому готова. Ей необходимо было заниматься делами, чтобы не оказаться погребённой под страхами и тревогами. Тем более в любой момент Карл – этот вездесущий репортёр, которого ей все же удалось оставить с носом – мог ворваться сюда, а у неё даже не было настоящих подозреваемых. Следовало это исправить и как можно скорее, если она действительно хочет выполнить обещание, данное Кларе.

Дом неназванной женщины стоял на отшибе возле кладбища, и это уже должно было много сказать о её стиле жизни и характере. Её дом был даже меньше, чем дом вещуньи, и выглядел куда более старым – оконные рамы потрескались, на деревянной двери были трещины, а стены покосились. О балкончике и красивом фасаде даже речи не шло, это был обычный одноэтажный дом из бруса. Хозяйская пристройка была в более пригодном виде, и Мирослава сделала логичный вывод, что женщина любит больше животных, нежели людей. На участке был разбит огород, которого было достаточно для скромного проживания и зимования одной стройной женщины.

Когда Мирослава уверенно постучала, то ждала, что хозяйка точно дома – вряд ли она любила ходить по соседям, но никто так и не вышел. Заходить самостоятельно Мирослава не решилась, поэтому обошла дом с другой стороны, и на заднем дворе обнаружила свою вчерашнюю знакомую. Она сидела на табуретке и наблюдала за тем, как пасётся довольно старенькая коза с коровой, а вокруг них кудахчут полдесятка кур.

– Доброе утро, – приветливо поздоровалась Мирослава.

Женщина её и взглядом не удостоила, лишь кивнула. Мирослава подошла ближе и тоже стала следить за животными.

– Курицы не убегут? – полюбопытствовала она, заметив, как они торопливо шагают все дальше и дальше.

– Мои курицы знают, где их дом, – с достоинством ответила женщина.

Мирослава понятливо кивнула и продолжила стоять рядом. Сначала она нервничала, но чем больше они молчали, тем спокойнее ей становилось.

– Что тебе нужно? – в конце концов, поинтересовалась так и неназванная женщина, переводя взгляд на стоящую над ней Мирославу.

– Чтобы вы ответили на несколько моих вопросов, – честно отозвалась она.

Женщина сделала глубокий вдох, посмотрела на пока чистое голубое небо, куда с разных сторон медленно, но верно надвигались тучи, и ответила:

– Я ещё вчера поняла, что ты станешь проблемой.

Мирослава улыбнулась.

– Значит, вы умнее большинства людей.

Женщина в ответ скосила на неё взгляд и усмехнулась. Затем она поднялась, оттащила табуретку к дому, подозвала Мирославу махом руки и обошла дом, присаживаясь, как и вчера, под дерево на скамейку.

– Задавай свои вопросы.

– Прежде давайте познакомимся. Моё имя Мирослава Вишневская, вы можете обращаться ко мне как вам удобнее.

– Можешь называть меня Александра.

– Очень приятно познакомиться с вами, Александра, – дружелюбно произнесла Мирослава и получила в ответ безразличный кивок.

Мирослава поняла, что расшаркиваться в любезностях Александра не имеет ни малейшего желания. Следовало приступить к тому, зачем она сюда явилась, пока женщина не передумала.

Но несмотря на показную браваду, Мирослава по-настоящему нервничала – это был её первый допрос, а возможный свидетель был далеко не прост.

Она прокашлялась и начала издалека:

– Наверное, вам известно о том, что творится сейчас в селе, но я на всякий случай повторю. В лесу найдено было три трупа туристов, и это дело сейчас расследует Вяземский с его ребятами…

– Знаешь, что сейчас обсуждают больше, чем убитых? – прервала её Александра, чтобы самой тут же веско ответить. – Тебя.

– Не удивили. Но это не то, к чему я стремилась, – раздосадованно отозвалась Мирослава.

– Следовало тогда быть умнее и не селиться в доме неженатого мужчины, – пожала плечами она. – Но женщинам свойственна подобная глупость, когда в дело вступает симпатичный мужчина.

Мирослава хотела оспорить это высказывание, но что-то ей подсказывало, что Александре не следовало перечить или перебивать, когда она решила высказать своё мнение.

– Я за столько лет лишила себя подобной глупости, – продолжила она негромко. – Поэтому несмотря на то, что мне следовало бы любоваться и вздыхать, глядя в оконце, я задалась вопросом о том, что он здесь делает.

Мирослава затаила дыхание. Не зря она решила прислушаться к чутью и вечно повторяющему про кладбище Вяземскому! Ей ещё вчера показалось не лишним спросить у живущей подле кладбища женщины, не замечала ли она что-то подозрительное в последнее время, потому и пришла, но та, к её удивлению, сама решила рассказать об этом.

– Кто?

Александра снова так странно усмехнулась – грубовато, с громким и издевательским звуком.

– Мужчина, о котором ты пришла спросить. Он начал похаживать мимо моего дома уже с месяц или даже больше. Сначала редко и всё чаще в сумерках – так он наверняка считал, что остаётся незамеченный, но от меня так просто не спрятаться. – Она с надменным выражением лица передёрнула плечами. – Он как будто не делал ничего подозрительного, но с каждым разом спускался с пригорка всё более мрачным, а потом начались убийства, и он стал приходить каждую ночь. Мешал мне охотиться, поэтому пришлось сменить место, и из-за этого я оказалась под пристальным вниманием нашего главы. Но в ночь убийства той девушки я не охотилась. Может, и зря.

– О ком вы говорите? – чувствуя, как заходится в бешеном ритме её сердце от необходимости услышать ответ, настойчиво поинтересовалась Мирослава.

Александра ответила не сразу. Она не глядела на Мирославу, но та знала, что женщина раздумывает о том, достойна ли она того, чтобы получить прямой ответ на этот вопрос.

– Пожалуйста, – тихо попросила она. – Я хочу выполнить обещание, данное убитой девушке, о которой вы сказали. Её звали Клара. Она, как и другие, не заслужила умереть так далеко от дома и остаться не отомщённый.

Что-то переменилось в лице Александры и, всё так же сидя с выпрямленной спиной и глядя в сторону, она медленно и чётко ответила:

– Это был заместитель начальника участка. Чацкий.

Мирослава судорожно вздохнула, осознав, что замерла без движения и воздуха в ожидании. Александра взглянула ей прямо в глаза и спросила:

– Ты его знаешь?

– Нет, – призналась она. – Но я скоро это исправлю.

Взгляд Александры сменился на снисходительный – настолько ярко выражающий умиление глупостью Мирославы, что та даже слегка опешила.

– Ты не понимаешь, как всё устроено в мире. Ты ещё довольно молода, – начала Александра с какой-то непонятной заботливой интонацией в голосе – вроде бы и вежливо, но в то же время её тон был покровительственный. – И потому веришь в справедливость. Но пока в этом мире у власти мужчины её не будет.

– Вы не правы, – твёрдо возразила Мирослава, но она сама точно не смогла бы ответить, чего в её тоне сейчас было больше – уверенности или упрямства.

Но Александра знала, потому и покачала головой.

– Если ты будешь продолжать верить в это, то кончишь плохо.

Что-то вспыхнуло в груди у Мирославы, и она холодно поинтересовалась:

– Вы считаете, что ваш удел лучше борьбы?

– Я борюсь! – отчеканила Александра в ответ. – Я сделала всё, чтобы не стать очередной жертвой мужского всевластия! Я переселилась сюда, ни от кого не завишу, живу как вздумается. Поэтому я борюсь!

– Разве? – усомнилась Мирослава. – Кому вы отомстили, поселившись на окраине и ведя отшельнический образ жизни? Но это касается только вас. Страшно другое: вы даже не удосужились сообщить Вяземскому о том, что вам известно об этих событиях. Вы могли бы предотвратить убийства.

– Не могла, – рявкнула Александра в ответ, вскочив со скамьи, ни на шутку задетая высказываниями и выбранным тоном. – Какой смысл вмешиваться, если бы его всё равно прикрыл тот же Вяземский? Или ты настолько глупа, что веришь в то, что он бы его покарал? Очнись, девочка! Вяземский – глава общины! Он на побегушках у старейшин всю свою жизнь, и у него не хватит духу пойти против них.

Она нависала над Мирославой столь же неумолимо и непреклонно, как стоящее рядом дерево. Рябину было не изменить, попросив стать яблоней, также и Александру сейчас невозможно было убедить в том, что её суждения далеки от истины.

– Я не верю своим ушам, – призналась Мирослава вместо того, чтобы продолжить кидаться обвинениями. – Вы показались мне сильной женщиной, но то, что вы сейчас говорите – это не речь оной. Это речь жалкого и разбитого человека, который принял неправильное решение, а потом не смог признаться себе в этом и исправить свою горькую судьбу. Вместо этого он стал обвинять в этом всех вокруг, а не себя.

Лицо Александры, как и она сама, застыло каменным изваянием. Мирослава смотрела прямо на неё, в её тёмные глаза, полные ума и красоты, но больше всего в них было злости – оттого они так яростно сверкали, завораживая её. В её свирепости было своё очарование, но жить с ней, наверное, было невыносимо.

Наконец, Мирослава отчётливо поняла смысл сказанного Ингрид: она, как и Александра, цеплялась за жизнь, но совсем не жила.

Мирослава смотрела в лицо само́й себе, как и Александра.

Обе женщины это понимали, оттого это и было так больно и неприятно. Как же ей не хотелось осознавать, что эти резкие суждения, самоуверенный вид – её отражение. Мирослава предпочитала всегда думать, что она будет несчастна до тех пор, пока не излечится от «недуга», но что если ей это не удастся? Десять лет она гнала от себя эти мысли, верила в обратное, ведь двадцать, да даже двадцать пять лет – не приговор. В таком возрасте кажется, что времени ещё много. А что, если это было не так? Она вдруг подумала, а что если она хотела излечиться не потому, что так было правильно, а потому что поддалась влиянию чужих суждений и перестала принимать себя? Она верила в то, что женщины могут быть большим, чем только мать и жена, но тогда, почему ей было так тяжело принять то, что она не совсем человек?