Текст книги "Зов чёрного лебедя (СИ)"

Автор книги: Мария Устюженко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 27 страниц)

Та, предчувствуя недоброе, нахмурилась точно так же, как только что он сам, пытаясь скрыть смущения, и спросила:

– Что?

Он ответил не сразу. Сначала прищурился, разглядывая её с улыбкой, чем невероятно возмутил Мирославу, несмотря на то, что она совсем недавно куда пристальнее его рассматривала.

– Я только что вспомнил, что один из главных атрибутов в работе репортёра – это как раз фотоаппарат и записная книжка.

– У меня отличная память, я запишу всё позже, – выпалила Мирослава заготовленную загодя отмашку.

Мстислав с умным видом покивал, но иронии не утратил. Мирослава сама знала, как глупо на фоне её только что выдвинутых обвинений о беспочвенной самоуверенности мужчин выглядит её оправдание.

– Это не то же самое! Ваша работа куда ответственнее моей, – попыталась она всё-таки защититься, но потом ненадолго замолчала и сокрушённо признала очевидное. – Это вызывает подозрение и, наверное, почти такое же, как и ты со своими ребятами, но сделаем вид ненадолго, что всё нормально, и займёмся делом, ладно?

– Именно это я и хотел предложить, – кивнул Вяземский, и Мирослава понадеялась, что смех в его глазах ей почудился.

Вернувшись к рассмотрению улик, документов и описанию жертв, она всё больше понимала, насколько странными были эти убийства.

– Убитые успевали побыть в селе от одного дня до двух, прежде чем убийца добирался до них, – заключила Мирослава, уже сидя за столом и перебирая записи. – В морге сказали, что убивали их ночью? – полюбопытствовала она, когда перевела взгляд на одно из заключений, написанное неровным и скачущим почерком.

Мстислав расположился напротив и тоже просматривал заключения с таким вниманием, словно видел их в первый раз.

– Лучше даже сказать, что до первых солнечных лучей. Трупы были свежие, одежда всегда ещё мокрая, и даже волосы были ещё влажные, когда их находили, – отозвался Вяземский, поднимая взгляд на Мирославу. – Забираю свои сомнения назад – сейчас я рад, что мы не пользуемся фотоаппаратами.

– Это шутка такая? – поняла она, заметив тень улыбки на лице Мстислава.

– А ты думала, что я просто неотёсанный дикарь из глухомани? – осведомился он, заставив Мирославу смутиться.

Если честно, то она не знала, что и думать по поводу человека, который был непоследователен в своих решениях и вдобавок был незнакомым мужчиной.

– Конечно, нет, – ответила она. – Лишь дикарь без чувства юмора.

Они переглянулись и уголками губ улыбнулись друг другу. После совместного завтрака между ними возникло хрупкое взаимопонимание. Мирослава ценила это сотрудничество, потому что оно могло её сильно выручить в ближайшем будущем.

– У Эрно хороший почерк, – с облегчением сказала она, когда вернулась к сделанным пометкам на месте преступления. – Почему, кстати, у них настолько финские имена?

– Мода тогда такая была, да и родители желали им особенного будущего, – спокойно ответил он, вновь опустив взгляд на записи. – А Эрно учился в городе и очень хорошо, оттого и почерк довёл до идеала. Он даже не хотел возвращаться.

– Как и ты? – уточнила Мирослава. – Я заметила, что у вас всех местный говор выражен гораздо меньше. Ты кажешься компетентным настолько, что для здешних мест поразительно, а Эрно чересчур умён, о чём прекрасно осведомлен. Линнель одновременно выделяется среди вас, но при этом гораздо уместнее выглядит в селе, чем вы двое. С Раймо пока только непонятно, ведь я мало его знаю, но он как будто находится тоже на своём месте.

– Неплохой анализ для репортёрши, – хмыкнул Мстислав, не поднимая взгляда и не выглядя напряжённым из-за тех открытий, которые она сделала.

– Я внимательная, – пожала плечами Мирослава. – Жизнь научила.

– Я тоже внимательный, поэтому могу сказать, что ты совершенно не похожа на репортёршу, и твоя история жизни вызывает куда больше вопросов, чем все наши вместе взятые. Приют, трупы, которые ты видела, а если добавить к этому ещё причину приезда, то тогда вопросительный знак становится размером с дом, – неспешно, с расстановкой проговорил Вяземский, всё так же глядя на листки перед собой. – Но я могу сделать вид, что всего этого не говорил и предложить твой же вариант развития событий, который был озвучен с получаса назад. Сгодится?

Воцарилось молчание, и Мстислав всё-таки взглянул на напрягшуюся Мирославу, оценил её недовольный взгляд, пожал плечам и повторил:

– Я тоже внимательный. Даже чересчур.

Мирослава фыркнула, пододвинула почти опустевшую коробку ближе к себе и буркнула:

– Сгодится.

Дальнейшее изучение улик, которое заняло у них ещё около получаса, они проводили молча. Мирослава, всё-таки достав папиросы и с разрешения закурив, погрузилась в рассмотрение вещей жертв и пыталась понять, кем они были до того, как несчастный поворот судьбы привёл их отдохнуть в это село. В коробке хранились непримечательные предметы, найденные в комнатах гостиницы, не включающиеся в себя одежду. Зеркальце, фотоаппарат, записная книжка, расчёска, таблетки в коробочке, спички, помятые сигареты и другие бытовые вещички, которыми люди пользуются каждый день. Из всего этого выделялся лишь фотоаппарат, который был куда дороже остальных предметов.

Неожиданно Мирославу осенило, и она ещё раз прочла записи Эрно о том, какие вещи кому из жертв принадлежали.

Убедившись, она от наплыва эмоций вскочила и начала мерить шагами деревянный пол кухни, чем привлекла внимание мрачного Вяземского. Тот казался разочарованным последние двадцать минут, очевидно, сочтя, что их поиски тщетны.

– Ты что-то узнала? – спросил он.

Мирослава поспешно закивала, всё так же пытаясь осмыслить пришедшую в голову догадку. Она была уверена, что права, но пока не понимала, что это даёт.

– Жертвы уходили, не скрываясь, из своих комнат второго этажа гостиницы накануне полуночи, верно? – начала издалека она вслух.

Вяземский развернулся к ней лицом и оперся спиной об стол, сложив руки на груди.

– Так говорит хозяин гостиницы и некоторые гости, – кивнул он.

– Зачем приезжим уходить куда-то поздно вечером, когда уже ничего не видно, если они приехали любоваться природой?

Мстислав пожал плечами, но всё же привёл несколько вариантов:

– Полюбоваться ночными пейзажами, встретиться с убийцей, который каким-то образом чем-то их заинтересовал, прогуляться перед сном. Убитая девушка – Клара – вообще была фотографом.

– Именно! – воодушевлённо воскликнула Мирослава. – Если брать любой из вариантов, то почему курящий мужчина в возрасте, который принимал таблетки от болей в сердце, следившая за своей внешностью вторая девушка, и Клара, которая была фотографом, ничего с собой не взяли? Ни портсигара, ни таблетницу, ни фотоаппарат – они не взяли с собой никаких вещей! У меня портсигар всегда с собой – не взять его по привычке, уходя в ночь, я точно бы не смогла!

Вяземский внимательно смотрел на переполненную эмоциями Мирославу, обдумывая сказанное.

– Это действительно странно, – наконец, признал он, а затем вскочил на ноги. – Пойдём попробуем это выяснить.

– Куда? – уточнила Мирослава, чувствуя, как внутри всё клокочет от нового витка расследования.

– В гостиницу, где жили жертвы, – пояснил Мстислав, уже одевший плащ. – У нас только одно место, где могут селиться туристы. Все жертвы до своей смерти жили там, и их вещи мы нашли там же.

– Тогда я быстро приведу себя в порядок и можем отправляться, – сказала Мирослава.

Вяземский оглядел её и словно только сейчас обратил внимание на одежду. Он отвёл взгляд и отрывисто кивнул.

– Стоит, да, а то у нас нравы построже, нежели в столице.

– Знаю! – вспыхнула она и, быстро добравшись до лестницы, припустила наверх, перескакивая через две ступеньки, совсем позабыв о своём недомогании.

Оказавшись в отведённой комнате, она ещё раз умылась, подёргала себя за щёки, придавая коже румянец, и стала быстро вытаскивать вещи из сумки. Из подходящего для расследования у неё была всё та же прямая чёрная юбка, которую, как сообщила Марта, она любезно постирала вместе с рубашкой и развесила на улице. Мирослава могла проверить высохли ли они, но не стала тратить время и, с сожалением проигнорировав штаны, достала платье бежевого цвета на пуговицах. И конечно же, она не собиралась себе изменять и собиралась также надеть свой чёрный пиджак. Как хорошо, что она вчера его успела снять!

Мирослава быстро облачилась в искомое и попробовала аккуратно собрать волосы в низкий пучок, чтобы они не мешались, и она не привлекала внимание своей тёмной мастью среди светловолосых. Не хватало зеркала, у неё из рук выпадали шпильки поэтому, разозлившись, она собрала волосы в обычную косу и, перекинув её за спину, поправила пуговицы на запястьях, затем провела по немного мятой ткани ладошками, пытаясь разгладить, но не особо преуспела.

Напоследок она оглядела комнату, обратила, наконец, внимание на незаправленную постель и стремительно ее заправила. С тех пор как покинула приют, в качестве ещё одного протеста, она никогда не заправляла свою постель, но в гостях следовало быть более опрятной.

Закончив со всеми делами, Мирослава быстрым шагом стала спускаться по лестнице и предстала перед Вяземским запыхавшейся и наверняка с желанными ею красными щеками, но которые не выглядели, как здоровый румянец.

– Всё в порядке? – спросил Мстислав, отметив её состояние.

– Конечно. Пойдём, – ответила она твёрдым голосам, первая двигаясь к выходу из дома.

Глава 13. Взгляд в прошлое

Хоть и было утро, но солнце уже успело прогуляться по небу и заглянуть во все прячущиеся тёмные уголки села, чтобы одарить их своим теплом.

Вяземский по привычке всё ещё шёл от Мирославы на расстоянии, запах которой продолжал щекотать изнутри, но из-за простуды отдавал кислинкой, и размышлял о том, какое всё-таки приятное облегчение наступает после оборота.

Физически он был расслаблен, но при этом его слух, зрение и обоняние улавливали малейшие изменения вокруг, но не досаждая, а дополняя картину мира. Собаки прятались в будках, высунув языки и развалившись на животе. Людей напрягало такое тепло, как и животных, но им ничего не оставалось, кроме как заниматься всё теми же домашними делами, подвязав рукава и открыв колени. Теперь они мечтали не просто об отдыхе, а о прохладной мерцающей глади озера, которое ненадолго бы спасло их от давящего тепла.

Гостиница находилась недалеко от вокзала, где Мстислав, словно неделю назад топтался, дожидаясь репортёршу. А это было буквально вчера.

Сейчас они двигались по той же дороге, прошли мимо ручья, где без футболок резвилась детвора, хохоча и плескаясь водой во всех прохожих. Недалеко от них расположились пастухи, чьи головы были прикрыты соломенными шляпами и до которых долетали брызги, чему они открыто наслаждались. При этом они не забывали следить за лениво гуляющими по холмистой местности животным, которые тоже далеко не отходили от ручья. В вёдра с водой, которые доставали из колодца для того, чтобы напоить скотину, всё чаще совали голову. Такое развлечение планировало продолжаться до самого вечера, пока земля не начнёт, наконец, остывать, а красный, словно переспелый помидор, закат не заглянет в каждые многочисленные оконца домов, где вся семья будет уже ужинать и говорить о событиях минувшего дня.

От стайки галдящих сорванцов, точно воробьёв возле хлебных крошек, отделился тощий мальчишка и припустил по направлению Мстислава и Мирославы, которые, заметив это, остановились, поджидая его. Вяземский знал мальчика – это был Тим, внук одного из членов общины.

Он остановился подле них, пряча руки за спиной, и со смешанным чувством страха и интереса, поглядывал на улыбнувшуюся ему Мирослава.

Мстислав понятливо усмехнулся и спросил:

– Чего тебе?

Мальчишка вздрогнул, поклонился, приветствуя главу общины, а затем быстро вытащил из-за спины руку и вытянул ладошку, где лежал зелёно-коричневый хвост ящерицы.

– Я… В общем… Вот… – выдавил он и потряс рукой, требуя, чтобы кто-нибудь забрал у него подарок. Мстислав догадался, что он был предназначен не ему, и многозначительно кашлянул, взглянув на недоумевающую репортёршу.

Та пару раз хлопнула ресницами, затем, сообразив, охнула и аккуратно взяла с протянутой руки зеленовато-коричневый хвостик.

– Спасибо, – растерянно произнесла она, но Тима уже и след простыл – он рванул обратно к друзьям, которые тут же стали над ним потешаться.

– У тебя появился поклонник, – спокойно заметил Мстислав, сдерживая ухмылку.

– Такого я не ожидала, – призналась она, поглаживая пальцем шершавый хвост ящерицы. – Но это довольно мило, как ты считаешь?

– На языке мальчишек такие поступки – почти признание в любви. Обычно они, куда скромнее и задиристее, – наставительно высказался Вяземский, припоминая, как его ребята кидались грязью в девочек, которые им нравились. – Эрно однажды в детстве укусил соседскую девчонку, а она так и не догадалась, что это было признание в любви. Дед его выпорол, отец потом добавил, но ему было всё равно – боль от разбитого сердца ничем не переплюнешь.

Мирослава заливисто рассмеялась и вновь бережно погладила хвост на ладони. Она продолжала глядеть на резвящихся детей, и по её лицу было видно, какое удовольствие она при этом получает.

– Я совсем плохо разбираюсь в детях. Мне больше нравится смотреть на них издалека, – медленно произнесла она. – И иногда они меня пугают. Для женщины это странно.

Вяземский хмыкнул и пожал плечами, обращая её внимание на себя.

– Для мужчины странно хорошо готовить. Но я об этом не переживаю, а, значит, и тебе не стоит.

Мирослава благодарно улыбнулась и кивнула.

– Здесь у меня совсем другое ощущение течения жизни. Одновременно полное и ускользающее. Хочется просто сидеть целый день и наблюдать за жизнью вокруг, но при этом ещё столько дел. – Она легко рассмеялась и с видом счастливого мечтателя зажмурилась.

Мстислав пристально смотрел на неё и впервые чувствовал, как хорошо понимает другого человека.

Но вот она открыла глаза и сказала:

– Пойдём в гостиницу.

И ему пришлось согласиться и потерять это зыбкое понимание чего-то большего и непостижимого.

Вяземский неторопливо шёл, наблюдая, как жара плавит человеческие тела и разум, и невольно возвращался мыслями к делу. Он не ждал, что в гостинице откроется какая-то новая правда, но убедиться точно не помешало. Больше он думал о том, что со стороны убийцы было предусмотрительно прятать тела в лесу, где туман и прохлада сохранялись дольше, чем где бы то ни было ещё в селе. Ему снова пришла нерадостная мысль о том, что убийца может быть одним из тех, кого он знает, и он глубоко вдохнул тёплый воздух, чтобы отвлечься от этих размышлений.

Он сам, как и остальные его ребята, не чувствовал жары столь же полно, как обычные люди, потому мог спокойно носить пыльник – оборотни привыкли к толстой шкуре, при этом и мороз их особо не беспокоил. Температура тела оборотней почти всегда была одинаковой, они редко болели и травмироваться могли с трудом, если уже пережили подростковый возраст. А вот с этим были проблемы.

С тех пор как в окраинах стали рождаться дети, которые отличались своей выносливостью и силой, люди стали считать, что их вознаградили небеса за тяжёлый крестьянский труд, и что эти дети даны им для облегчения сельской жизни. Подтверждали это и колдуны, которые не чувствовали в них зла и пороков. И по началу деревенские радовались их рождению, предвкушая, какими крепкими обрастут домами их земли, как станет легче вспахивать поля и сколько скота можно будет завести.

По достижению пятилетнего – семилетнего возраста чаяния переставали быть светлыми. В этом возрасте у оборотней происходил первый оборот, довольно болезненный и плохо контролируемый ребенком. Когда оборотень превращался в животное, являющееся его второй сутью, то он переставал осознавать себя человеком – он был только тем, в кого он превратился. Старики ужасались таким переменам и, будучи набожными до предела, стали считать несмотря на заверения колдунов, которые и сами иногда у деревенских вызывали сомнения, что это про́клятые дети и велели отправлять своих же внуков в лес. Родительскому сердцу приходилось разбиться не единожды.

Как только одно поколение заменило другое, а крестьянская жизнь стала меняться в связи с изменениями в стране, про́клятых детей честные люди всё чаще оставляли дома. Работы стало больше, изменения к лучшему и освобождение от прежних тягот привели к тому, что обычным крестьянам стало сложнее приспосабливаться к новым правилам. Было некогда обращать вниманием на странности в поведение детей – их сами родители почти не видели и только ждали того, когда они смогут начать работать. Про́клятые дети выходили в поле раньше остальных, и народ снова поверил в то, что их ими вознаградил Бог. В церкви стали читать молитву за их души, и всё шло своим чередом. Хорошо сыграло ещё то, что они были отличными охотниками – хозяин леса им благоволил, и это было очевидно для всех.

Сами дети быстро сообразили, что они отличаются от других, и чтобы выжить, им нужно стараться не выделяться везде и всегда, кроме рабочего времени. Вяземский видел церковные записи – в то время только они и велись, в которых говорилось, как под покровом ночи стайки детей сбегали в лес и некоторые священники боялись того, что там они ведут шашни с нечистыми силами, но не рисковали говорить об этом бывшим крестьянам – время было тяжёлое, им нужно было во что-то верить. Иногда эти дети уходили в лес и не возвращались.

Вяземский, прошедший через те же муки, что и они, понимал, что, либо они оставались зверями, которых принимал хозяин леса, либо убивали друг друга, но при обороте обратно в человека забывали об этом. В записях также было сказано, что они редко доживали до двадцати лет. Он с трудом мог представить, как им было непросто утаивать ту силу, которая росла с каждым годом – чем старше становился оборотень, тем чаще для здоровья ему необходимы были обороты, а если этот зов игнорировать и обращаться лишь раз в полнолуние, когда инстинкт берёт верх над человеческим разумом на одну ночь, то вскоре эта возросшая сила угасает и оборотень быстро начинает чахнуть; тот гнев, который обрушивался на них в самый внезапный момент; тот охотничий инстинкт, который застилал сознание пеленой, а перед глазами возникали лишь бордовые всплески крови, которую так хотело отведать животное. Они наверняка сходили с ума от чувствительного обоняния, которое особенно остро реагировало на человеческий пот. Они слышали и видели больше, чем остальные, но чтобы не привлекать внимание, должны были это скрывать. И всё равно не всегда у них это получалось, о чём свидетельствовали имена умерших, возле которых была приписка: «про́клятый».

После войны, откуда многие не вернулись и новой смены власти, уже будучи не таким молодым, дед Мстислава, в честь которого был назван Вяземский, потерявший из-за пережитого большого горя на войне способность обращаться, решил взять управление общиной в свои твёрдые руки. В его доме рос сын, который был молодым оборотнем. Ему он желал счастливой судьбы.

К тому времени семья Вяземских считалась одной из самых уважаемых в о́круге, поэтому это не создало проблем. Расположенные вдоль озера села были не против и с ещё большей охотой стали торговать между друг другом, когда-то по реке, а когда-то через лесные тропы. Существовавшая и до этого община окрепла, стала надёжнее, благодаря прямому лидеру, обучаемых им оборотней и поддержке, которую соседние села стали увереннее оказывать друг другу.

Когда родился Мстислав, то это было спокойное время. Страна за эти годы больше не сотрясалась от войн, а сельские оборотни и обычные мужики всё чаще уходили работать в города, помогали строить первые железные дороги, занимались даже своим просвещением. До этого не было принято быть грамотным, но отец Мстислава уже тогда считал, что они должны идти в ногу со временем, и дед уступил. Он прожил долгую и счастливую жизнь со своей женой, и умерли они друг за другом, когда у Мстислава только-только должен был произойти первый оборот.

Община сохраняла своё влияние именно благодаря деду, и старое поколение продолжало терпеть новаторские выходки его сына только из уважения к прошлому главе. Мстиславу во время взросления приходилось прислушиваться и к одной стороне, и к другой, пытаясь удержать хрупкий мир.

Потом многие члены общины говорили, что зря тот пропустил бунтарство юности – им пришлось позже всё же иметь дело с этим качеством и его последствиями, но результаты были уже другого масштаба.

Когда Мстислав достиг пятнадцатилетия, отец выдал ему четверых мальчишек – двое из которых должны были вот-вот пережить первый оборот. Отец таким образом хотел научить его ответственности. Несмотря на принятие оборотней и прошедшие года, до сих пор было сложно сохранить трезвость рассудка во время оборота, когда ты юн, и этому он должен был научить четверых вредных мальчишек. Отец обещал сменить его, когда Мстиславу станет невмоготу. Сейчас Вяземский понимал, что он таким образом хотел научить его признавать своё бессилие, отец желал усмирить характер сына, который порой проявлялся, в связи с оборотничеством и наследственностью в виде дерзости и самоуверенности.

Спесь с Мстислава слетала уже в первые два дня возни с детьми, но исключительно из юношеского упрямства и нежелания признаваться в слабости, он не собирался сдаваться. Утащил тех в лес, соорудил им там базу, и все летние дни напролёт, игнорируя свои обязанности, пытался научить тому, чему сам ещё учился: контролировать злость и охотничьи инстинкты, находить следы других животных, прислушиваться к лесному шёпоту, а потом и правильно охотиться – щадящим и благодарным способом.

В один из таких дней к ним вышел хозяин леса, который нечасто общался даже с главами общины и колдунами, чтобы указать на его невежество в каких-то вопросах, и удалился, чтобы продолжить появляться до тех пор, пока Мстислав не начал разбираться в этих вопросах лучше. Так началось его близкое знакомство с хозяином леса.

Своих ребят отцу он отдал только тогда, когда отправился учиться. А когда он вернулся после известий о скорой смерти родителей, мир вокруг уже вновь изменился, и ему пришлось отдать власть в руки градоначальнику, чтобы не привлекать к себе и общине лишнее внимание. Он отправил учиться уже Эрно, а сам, вместе с оставшимися тремя молодыми оборотнями, пытался не потерять традиции и в то же время старался дать своим людям гораздо больше.

Вяземский думал, что справился неидеально – отец сделал бы лучше, пока подходил к вокзалу, куда сегодня не должна была ступить нога туристов. Это принесло облегчение – значит, никого пока не убьют, но оно было мимолётным, больше чувствовалось волнение, которое не прошло даже после утреннего оборота – оно говорило, что времени мало. Его успокаивало хотя бы то, что после вчерашнего убийства оставшиеся туристы покинут село на первом автобусе. Пришлось подключить для решения этой проблемы начальника участка и еще утром сходить к нему на поклон, но эта мера была необходима.

Репортёрша шла совсем рядышком, а он и не заметил, будучи слишком занят воспоминаниями. Она уже растеряла умиротворённый вид и тоже с волнением поглядывала на вокзал.

– Как-то волнительно. Как будто времени всё меньше, – словно прочитав его мысли, произнесла она.

– Это точно. А дел у нас всё больше, – отозвался Вяземский, переводя взгляд на стоя́щую неподалёку двухэтажную гостиницу, выполненную в лучших традициях их народности: снаружи красовались маленькие балконы с арками, выходящие из небольших комнат туристов, резные столбики, обшитые углы срубов с фигурными накладками, оконные наличники с традиционными украшениями.

Внутри, как Мстиславу было не понаслышке известно, тоже всё соответствовало привычному расположению, если не считать, что кафе, находившееся вместе с комнатами для отдыха, вообще было не в их правилах. Но это было меньшее из зол, которое предложил им градоначальник, поэтому Вяземский не спорил, а поставил этот дом вместе с другими мужиками. Члены общины обходили это место стороной. Они неоднократно попрекали Мстислава в неположенных затратах, которые градоначальник мог бы им выделить на что-нибудь более полезное.

– А ты знаешь, что вас называют «лесным народом»? – вдруг спросила Мирослава.

– Слышал. Но не советую тебе об этом напоминать другим. Мы не любим выдумки городских, – подчеркнул Вяземский и толкнул тяжёлую деревянную дверь, входя первым.

Внутри было пусто – сбор урожая и отсутствие туристов сделали своё дело.

Мстислав ни с того, ни с сего подумал, что если убийца не обнаружит туристов, не начнёт ли он охотиться на своих же?

Их приход ознаменовался переливчатой трелью колокольчика, что привлекло внимание хозяина заведения. Санек, который предпочитал, чтобы на территории гостиницы его называли Сан, вышел из кухни, чтобы поприветствовать посетителей. Его усы были вымазаны чем-то похожем на варенье, а уход с кухни сопровождался недовольными причитаниями его уважаемой супруги.

– Приветствую гостей! – довольно пророкотал Сан, а потом прищурился и узнал Вяземского. – Мстислав, это ты, друг!

Вяземский подошёл к длинной стойке, которая разделяла кухонную часть гостиницы и гостевую, где были расположены столы, а в отдалении от входа сбоку красовался огромный шкаф, в котором для продажи хранились сувениры ручного труда, привезённые также из соседних сёл. Там же стоял открытый шкаф, где на полках красовались деревянные кресты из веток рябины, использующиеся в качестве оберегов, разнообразные бронзовые, деревянные фигурки с верёвочками для них, которые следовало носить, как тотемы – какие-то фигурки действительно несли в себе сакральный смысл, а какие-то были просто безделушкой. Вдоль стены поставили несколько старых столов и на них покоились шкуры, которые так любили приобретать туристы и стелить их себе под ноги возле своих каминов, там же красиво переливались платки с вышитыми защитными символами, пояса и другая традиционная одежда, которую также охотно покупали.

– Рад тебя видеть. – Мстислав с улыбкой пожал руку управляющему гостиницы.

– С тобой женщина? Кто такая? – воскликнул тот, указывая подбородком на отошедшую от них, чтобы полюбоваться сувенирами Мирославу.

Её внимание привлекли бронзовые фигурки, изображающие летящих птиц, оленей, медведей. Среди них необычно выделялись фигуры всадников, оседлавших хищных зверей, которые всегда забавляли Мстислава. Ему самому больше всего нравились женские украшения-амулеты, в создание которых, как ему было известно, участвовала вещунья, что, несмотря на его к ней отношение, говорило об их действенности. Эти амулеты сохранили традиционные образы священных животных, прежде всего водоплавающих птиц.

Вяземский усмехнулся словам Сана, представив, как Мирослава отреагировала бы на такое пренебрежительное обращение.

Удивительным образом услышав, она не заставила себя долго ждать, с натянутой улыбкой обернулась и громко сказала:

– Я репортёр из столицы. Прислана сюда для помощи в расследовании.

– О как, – вскинул обе брови Сан. – А звать как?

Мстислав вдруг понял, что не знает фамилии репортерши, и тоже заинтересованно на неё взглянул.

– Мирослава Вишневская, – с достоинством представилась она, подходя ближе. – Можно репортёр Вишневская.

Вяземскому это представление понравилось. Теперь и своим ребятам нужно велеть так её называть.

– Репортёрша, значит, – кивнул Сан, переводя взгляд на Мстислава. – Ты её здесь поселить решил?

– Нет, – тут же отрезал он. – Мы по другому вопросу. Нам нужно ещё раз осмотреть комнаты убитых, но прежде репортёр Вишневская хотела задать тебе пару вопросов.

– Пошто нет, пусть задает, – пожал плечами Сан, которому очень нравилась важная роль свидетеля в расследовании.

Мирослава сделал шаг вперёд и быстро спросила:

– Вы помните, как убитые покидали гостиницу?

– Не прям чтоб точно помню, но глаз у меня на такое стал намётан после первого убийства, – уверенно начал он, выкатив грудь колесом. – Мы работаем с утра до утра, особенно в сезон, когда туристы стали на нашу землю захаживать. Это ещё ничего, но тут же и местные подтянулись! Те завсегда рады выпить да за жизнь поговорить. Поэтому дел хватает, да. Но я или мои работники всё-таки стали подмечать уход туристов, но кто ж упомнит всё, правда? То покурить выйдут, то прогуляться, то на свежий воздух просто. Вчера это их маленько прибыло, а до этого, почитай, все комнаты были забронированы, – важно закончил Сан.

– Но вы помните, убитые уходили из своих комнат или отсюда? – Она провела рукой вокруг, воодушевлённо поддаваясь вперёд.

Сан стал поглаживать усы, заметил, что они испачканы, и, схватив тряпку, стал оттирать, прищурившись, словно это могло помочь ему вспомнить.

– Мужики точно отсюда уходили. Они болтали тут вовсю с местными, особенно старику было всё интересно, а женщины, может, из комнат своих. Не упомню точно.

– Жаль, – расстроено протянула Мирослава, отступая от стойки на шаг.

– Спасибо, Сан, – признательно кивнул Вяземский. – У меня к тебе ещё одна просьба.

– Слушаю, – нахмурился он, почувствовав какие-то новые нотки в тоне Мстислава.

– Я надеялся, что градоначальник вообще запретит приезжать туристам, но мою просьбу он, видимо, решил проигнорировать. Но мы с тобой не можем игнорировать их убийства, поэтому тебе следует впредь следить за тем, если кто-то из них вновь нагрянет, чтобы они не покидали гостиницу после полуночи. Ты понимаешь важность моей просьбы?

Хозяин нервно пожевал губы, неуверенно косясь на кухню.

– Я понимаю, что ты не хочешь своей семье проблем из-за туристов, – спокойно сказал Вяземский. – И я этого не хочу. Поэтому если будут недовольные, то говори, что это правило ввёл глава общины. Может статься, что вообще больше никто не приедет и трупов не прибавиться.

– Может, приставишь сюда кого-то из своих парней? – всё ещё осторожничая, вопросил Сан.

– Они и так обследуют территорию ночи напролёт. Но к тебе зайдут лично, – кивнул Мстислав.

Сан облегчённо выдохнул, расплылся в широкой улыбке и уверенно воскликнул:

– Тогда договор!

Задумчиво созерцающая стену Мирослава вдруг встрепенулась и воскликнула:

– У меня вопрос к вашей жене! Она работает на кухне?

Сан вытаращил глаза.

– Зачем вам моя хозяйка?

Вяземскому тоже было интересно, поэтому прежде чем поддержать рвение репортёрши, он вопросительно уставился на неё.

– Она же заведует кухней? Мне нужно узнать у нее, мог ли кто-то посторонний проникнуть туда и подсыпать что-нибудь убитым в выпивку, еду или чай.

– У моей хозяйки вот такой характер. – Сан выставил кулак. – Она даже меня на кухню не пускает, так что даже не надейтесь.