Текст книги "Зов чёрного лебедя (СИ)"

Автор книги: Мария Устюженко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 27 страниц)

Глава 40. Последствия

Мирослава не знала, что увидел в её лице Карл, но неожиданно по возвращению, когда они уже вечером вышли из громко шипящего, пахнущего маслом поезда, он сказал:

– Отоспись и приходи завтра на работу.

Она даже удивилась его великодушию. Ей казалось, что он потащит её сразу на растерзание шефу. И неважно, что официально рабочий день уже подошёл к концу. Редакция вообще редко спала по-настоящему.

– Хорошо. Спасибо, – кивнула она.

Карл, не глядя на неё и чересчур сильно сжимая ручку своей сумки, коротко кивнул и ушёл, резко рассекая пропадающие клубы пара. Мирослава проводила его недоумённым взглядом. Неужели она выглядела настолько жалкой, что вызвала сочувствие даже у такого эгоиста, как Карл?

Вздохнув, она пошла вдоль перрона, наблюдая за долгожданными встречами незнакомых людей. Её рука потянулась к карману брюк, в которых ей пришлось уехать, так как когда одевалась, не думала о том, во что одеться, и остановилась на полпути. Она потрогала сквозь штанину портсигар, но не достала. Она не нервничала и не хотела ни о чём думать, а значит, это было всё равно бессмысленно.

Столица, которая десять лет назад приютила Мирославу, встретила её согласно своему характеру – тучами и моросящим дождём. Когда Мирослава оказалась на улице, то ей на мгновение показалось, что она ослепла. Заведующая здешней палитрой цветов, серость и невыразительность поразили её. Взгляд даже восхищённо не цеплялся за архитектурные поразительные элементы, за шумную стройку, в которой словно всегда жил этот город. Уныние нахлынуло на неё, смыв последние остатки тепла, которыми она успела напитаться в селе. Но Мирославу порадовали белые ночи – это хоть немного примирило её с отсутствием яркости и живости, которые она покинула.

Сев в автобус и расположившись у окна, она стала поглядывать на знакомые улицы, по которым, несмотря ни на что, успела соскучиться. Ей нравилась кипящая городская жизнь, в ней был легко потеряться и забыться. Но по-настоящему жить её научило село и люди, живущие в нём.

Дождь медленно накрапывал за окном, словно сам не мог решить чего хочет – размыть узкие улочки или лишь припугнуть. Мирослава прислонилась лбом к прохладному стеклу и устало закрыла глаза. Такая погода находила отражение в её душе, оттого и вызывала тоску пополам с раздражением.

Домой она чуть ли не бежала, после того как вышла из автобуса. Дождь больше не шёл, тучи заволокли небо, скрывая блеск звёзд. Мирослава не поднимала головы – она знала, что небо не подарит ей желанного покоя. Ей хотелось спрятаться, скрыться, остаться одной. Раньше, когда ей было страшно, она сбегала. После разговора с Мстиславом ей было не страшно. Она чувствовала растерянность, непонимание и боль. Со всеми этим эмоциями Мирослава не знала, что делать, поэтому выбрала привычную тактику – бежать и прятаться.

Открыв дверь, она ждала облегчения и радости – ведь это чувствует человек, вернувшийся домой. Но, переступив холодный порог, она поняла, что не получит долгожданного покоя. Здесь царило одиночество.

Мирослава ощутила болезненное желание развернуться и уйти, оставив дверь открытой, обратно в тот дом, где кряхтела ткацкая машинка, слышались звуки и запахи животных и не особо одобрялось курение Мартой.

Но, поставив сумку на пол и, не разуваясь, она прошла к небольшой кровати в комнате, которая даже была скорее, как маленькая квартира и которую её повезло отхватить, вместо комнаты в коммуналке, и решительно отбросила подобные мысли. Она была большой девочкой и могла справиться сама. Ей необходимо было всё обдумать и понять, как поступить дальше. Там – где кипела жизнь и повсюду были полюбившиеся лица, она не смогла бы принять здравого решения. Ей нужно было чуть больше времени и, возможно, чей-то совет. К соседке идти не хотелось, та, возможно, уже сочла, что Мирослава переехала, а больше взрослых женщин в городе она и не знала.

Здесь Мирослава вспомнила, что не попрощалась с матерью и ощутила отблеск вины. Она совсем забыла о ней. Наверное, та ждала, что после таких событий дочь придёт и поговорит с ней, но у Мирославы совсем вылетело это из головы. Она со стоном повалилась на голый матрас, предаваясь стыду. На самом деле, после предложения Мстислава она на мгновение ощутила какое-то неясное желание отправиться к маме и посоветоваться. У неё в кои-то веки была такая возможность! Но было бы странно искать помощи у женщины, которая даже не была человеком и произвела её на свет вне брака, поэтому она быстро отбросила эту мысль.

Раньше знание того, что она незаконнорожденная, оскорбило бы Мирославу, в приюте с этим было строго, и она всегда до встречи с матерью считала, что её родители были женаты. Но в мире, в котором она очутилась, прибыв в село, не было месту предрассудком.

Мирослава резко вскочила с кровати и метнулась к старому деревянному столу возле окна, выходящего на маленький огород. Она выдвинула ящик и, лихорадочно перебирая закреплённые скрепкой листки, нашла нужные и только тогда выдохнула. Села за стол и погладила буквы, которые когда-то писал её отец.

Пусть это и была не его рукопись, а рукопись, тщательно списанная рукой Мирославы, ей всё равно чудилось связь между ними. Его же рукопись была одной из самых важных причин, из-за которой ей хотелось вернуться в столицу. Выкупить у библиотеки работу отца и хранить её у себя. Возможно, она даже надеялась найти там ответ на вопрос о том, что ей делать дальше.

Просидев за столом до поздней ночи и докурив последнюю папиросу, Мирослава всё же отправилась спать.

Завтра ей предстоял трудный день. Она этого не боялась, а скорее надеялась, что он сможет её отвлечь от противоречивых мыслей и разодранных чувств.

* * *

– Ты не думаешь, что поступаешь опрометчиво, сидя здесь и ничего не делая?

Мстислав удивился. Ни то, чтобы его шокировал вопрос, скорее, тот, кто пришёл к нему его задать. Он перестал месить тесто, отряхнул ладони от муки и развернулся к гостье. Она стояла между кухней и прихожей, войдя без стука. И без привычной косынки.

– Доброе утро, Александра, – вежливо поздоровался он. – Не знал, что вы планируете зайти. Начал бы готовить раньше. Извините, но мне нужно успеть разобраться с тестом, а потом отправиться чинить стойло у коровы.

И он повернулся обратно к столу, тщательно разминая большой кусок теста. Так как ребята обосновались возле кровати Раймо, еды теперь требовалось втрое больше. Мстислав в глубине души надеялся, что сочувствующие соседки вскоре пересилят свою настороженность по отношению к нему и вновь начнут таскать угощения, в ином случае ему придётся стелить себе на кухне.

– Будем делать вид, что ничего не случилось? – поинтересовалась она.

– А что случилось?

– Бог ты мой! – досадливо воскликнула Александра, подошла ближе и обошла стол, с шумом усаживаясь на скамейку напротив Мстислава. – Хорошо, будем делать вид, что ты по какой-то странной и нелепой причине не отпустил Мирославу в город и всё хорошо.

Марта, занятая за станком, резко прекратила работать. Процесс создания поясов и платков успокаивал её, и Мстислав еле усадил её за работу, попросив оставить его на время в покое. И вот заявляется ещё одна женщина, желавшая в чём-то его, упрекнуть!

– Что за обвинения в мою сторону? – с искренним непониманием уточнил он. – Почему вы все норовите выплеснуть своё негодование мне?

– А кто виноват? – высокомерно парировала Александра.

Мирослав хохотнул, швырнул об стол тесто и едко вопросил:

– Я виноват? Я её выгнал? Может, дело в том, что она не хотела остаться?

– А ты просил её об этом?

– Представьте себе! – рявкнул Вяземский. – Я просил её остаться! Просил выйти за меня замуж! Просил обо всём, о чём мог! А она собрала вещи и уехала, даже не простившись!

За его спиной послышался шум, и Мстислав измученно потёр лоб. Из комнаты Раймо вывалились те единственные, кто ни о чём не спрашивал его, потому что они сами были свидетелями той сцены.

Александра сделала вид, что смутилась.

– И она уехала после того, как ты позвал её замуж? – словно издеваясь, уточнила она с дотошностью сыщика.

Мстислав почувствовал, как дёрнулся глаз.

– Да, – устало откликнулся он.

– Не совсем, – послышался за спиной голос Линнеля.

Он подошёл ближе, чтобы встать с другой стороны стола, возле сидящей Александры и видеть Мстислава.

– Она не сбежала после предложения… Она ответила ему. Правда, отказом, – неловко добавил он, и со стороны комнаты послышалось, как ахнула Марта. – Но только потому, что она, в принципе, не хочет замуж! Да ладно тебе, Мстислав. Ты её видел? Даже наши местные девушки, куда более искушённые в любви, чем она – городская, с папиросой в зубах и вечным вызовом в глазах.

– К чему ты клонишь, Линнель? – нахмурился Мстислав, но спорить с его словами не стал – какой в этом толк, если так и есть.

Сам Вяземский это не сразу понял, но вскоре неопытность Мирославы стала заметна, если знать, на что смотреть.

Линнель же стал заламывать руки, сомневаясь в том, что собирался сказать. Но, решившись, выпрямился и твёрдым голосом произнёс:

– У неё была непростая и одинокая жизнь до приезда сюда. Куда более тяжёлая, чем у нас всех. – Он набрал побольше воздуха и неожиданно стал осуждающе выговаривать Мстислава. – Ты позвал её замуж, свалив на неё – уставшую и истощённую – такую новость, и ждал, что она тут же бросится на шею? Могла бы, конечно, но оказалось, что у непростой женщины есть своё непривычное мнение. Это не должно тебя удивлять. Мстислав, она испугалась и растерялась. Когда ты вышел из дома, то она села за этот стол и, не сдерживаясь, закричала и стала рыдать. Не знаю, как остальных, но мне её плач разбил сердце. – Он прервался, ища взглядом парней и, увидев что-то на их лицах, вновь наполнился решимостью, чтобы продолжить распекать вожака.

Мстислав же, до этого внимательно слушавший Линнеля, взглянул на выпачканный мукой стол, чувствуя, как сердце, не прекращающее со вчерашнего вечера, кровоточить, стремительно забилось только для того, чтобы причинить ещё большую боль.

– И когда она уснула, а ты вернулся, то я уже забыл о том, что она отказала тебе и где была не права. Ты взял её на руки – бледную и тонкую, и я почувствовал, как мне впервые в жизни хочется накричать на тебя. Мне было так жаль её, Мстислав. Хоть ты и стал мне отцом, но в тот момент для меня не было никого важнее её. Но не в том смысле, конечно! – тут же добавил он смущённо.

Мстислав в ответ с пониманием кивнул. Прокашлялся и, тяжело двигая губами, ответил:

– Что ты прикажешь мне делать? Она не хочет здесь жить.

Но вместо открывшего рот Линнеля, ответил Эрно хмурым голосом:

– Она не говорила, что не хочет здесь жить. Она просила дать ей время и свободы. Ты, помнится, её тоже желал, когда уехал учиться.

Мстислав повернул голову к Эрно и покачал ею.

– Это другое.

– То же самое, – закатил он глаза. – Ты вернулся, потому что у тебя тогда не было выбора. Ты думал всё время, что я тоже из-за этого вернулся, но, на самом деле, это не так. Я приехал по своей воли, а тебя вынудили похороны родителей и ответственность.

На это Мстислав ничего не ответил.

– Мы выросли и больше не будем злиться на тебя за то, что ты уедешь, – добавил Эрно со свойственной ему неловкостью, которую он проявлял во время сентиментальных моментов. – Ты посвятил нам двадцать лет. Хватит уже.

– Она просила тебя поехать с ней, – добавил с нажимом Ииро, молчавшей до этого. – А ты отказался.

– Не было такого, – буркнул Мстислав, но не слишком уверенно.

Ииро подлетел к нему, словно обрёл крылья за спиной, схватил за плечи и встряхнул. Его глаза блестели сумасшедшим огнём.

– Она просила поехать с ней! Говорила, что вы вернётесь! А ты вместо этого слышал её «нет». Приди в себя! Поезжай уже за ней! Она ведь читает эти любовные романы и оценит такой романтический шаг!

Мстислав молча разглядывал взлохмаченного Ииро.

– Я её обидел? – недоверчиво спросил он, когда до него, наконец, дошло.

– Долго соображаешь, вожак, – застонала Александра. – Хорошо, что Мирослава более сообразительная, иначе ваши дети заставили бы меня ужаснуться.

Мстислав бросил на неё короткий взгляд, и та, как всегда, не испугавшись, широко ему улыбнулась. Но после её слов о детях в нём что-то перемкнуло и настроилось на другую волну – нетерпеливую и жаждущую действовать.

Ииро отпустил его, и он сначала рванул в свою комнату, провожаемый взглядами всех собравшихся, но, схватившись за ручку, взглянул на них.

– А что мне ей сказать? Я ведь всё, что мог – уже предложил ей.

– Значит, предложи ей то, чего хочет она! – воскликнула Александра, поднимаясь со скамейки. – Эта девчонка полна жизни и мечтаний. Проживи их вместе с ней.

Мстислав кивнул, показывая, что понял и зашёл к себе в комнату, чтобы быстро переодеться в чистое и более официальное, но от галстука всё равно отказался и прихватить денег. Потом он планировал сесть на лошадь до города, где поезд наверняка ходил чаще, чем их автобус. Напоследок он провёл рукой по волосам всё ещё спящего Раймо, которому, как сказала Ингрид, полезнее было восстанавливаться во сне, и вышел из комнаты.

Все уже ждали его в коридоре. Он улыбнулся взволнованный Марте, благодарно кивнул Александре, взглянул на каждого из своих ребят и строго велел им:

– Оставляю вас за главных. Не заставляйте меня жалеть об этом. И хорошо заботься о брате, пока меня не будет.

Ииро лениво усмехнулся.

– Можешь быть спокоен. Мы наведём здесь порядок.

Эрно закатил глаза, а Линнель пообещал:

– Я прослежу.

Вяземский усмехнулся, в душе надеясь, что чтобы сможет вернуться и проверить это только через пару дней, но, прежде чем выйти, вдруг вспомнил кое-что важное.

– А кто-нибудь в курсе, в какой именно редакции Мирослава работает?

Глава 41. Правильное решение

Оказавшись в привычных коридорах, а потом и в прокуренной общей комнате, Мирослава поняла, что знание того, что скоро произойдет действовало на неё успокаивающе. Она знала, что шеф либо устроит страшный скандал и велит ей убираться с его глаз на какое-то время, либо устроит ей страшный скандал и уволит. Что из этого было предпочтительнее, она сама пока не решила, но главным было то, что она должна была, вне зависимости от исхода их беседы, успеть в библиотеку.

Пока она ждала момента, когда шеф будет готов её принять, с ней, к её удивлению, заговаривали сотрудники, сообщая, что её всё это время не хватало и следовало предупреждать друзей о командировке. Мирослава понимала, что они называют её своим другом в том смысле, в каком бывают коллеги друг другу друзьями, но всё равно поразилась. Она всё это время считала, что её пропажу заметит только шеф.

Подумав об этом, она вдруг задумалась, что ещё ей казалось не таким, каким было на самом деле?

Мирослава подавила зевок и встряхнулась. Этой ночью ей спалось просто ужасно. Было неудобно и слишком тихо. А когда ей удавалось заснуть, ей снилась Клара, которая благодарно улыбалась.

Проснувшись утром, когда за окном по земле стелился слабый туман, Мирослава поняла, почему так хотела расследовать эти убийства. Сначала она думала, что ради Клары, потому что она была той, кем Мирославе было никогда не стать. Её мечтой – свободной, радостной, не обременённой недугом, любящей свою работу. И когда она увидела её мёртвой, то от такой несправедливости хотелось взвыть. Наверное, в глубине души ей казалось, что им стоило поменяться местами. Но после она забыла эти мысли и, как бы ей ни было стыдно в этом признаваться, Клара стала всего лишь предлогом, а на самом деле Мирославу увлекал сам процесс расследования, его загадки и азарт, бурливший в крови и заставляющий чувствовать себя живой.

И когда её вызывал шеф, она уже знала о том, что вне зависимости от его решения, работать в редакции она больше не сможет.

Спустя полтора часа спускаясь со ступенек здания, она оглянулась и увидела, как шеф с привычно открытыми окнами наблюдает за ней. Она зачем-то махнула ему рукой, тот в ответ усмехнулся и закрыл окно.

Мирослава шла в библиотеку со всеми имеющимися у неё деньгами и думала, что жизнь умеет удивлять. Анат Данилович не был недоволен, потому что Карл описал вчера её поездку, как захватывающее приключение, во время которого только от неё зависело будущее всей общины и жизнь живущих там. Рассказывая ей об этом, шеф добавил, что Карл выставил её героиней, женщиной-сыщиком, которая спасла целое село. Именно такую заметку на первой полосе он и выпустил этим утром. Мирослава видела это своими глазами: ещё хрустящая бумага, кое-где стёртые чернила и её фото с умным выражением лица, сделанное в поезде, где она, одетая в свой чёрный пиджак, крутит мундштук и смотрит в окно. Подпись гласила: «Героиня и начинающая женщина-сыщик возвращается в столицу. Что ей предстоит расследовать следующим?».

Поражённая этим преувеличением, она попыталась объяснить Анату Даниловичу, как всё было на самом деле, но он лишь отмахнулся от неё. Его волновал лишь её целый и невредимый вид, а раз она вернулась живой и здоровой, то остальные детали не так важны.

Помимо неё, у него был разгорающийся скандал между имперцами и социалами в палате, которые никак не могли выяснить, что за третье сторона возникла в их рядах, упорно продолжающая пропагандировать, что люди – не единственные разумные среди них, и что мифы, на самом деле, всё время жили среди нас, скрываясь, и вскоре они обязательно заявят о себе, ведь времена меняются. Народ любил сказки. Мирослава знала, что даже если сейчас люди испугается, то послезавтра заинтересуются, а газетам нужно отвечать их вкусам и выдавать самое свежее и интригующее, поэтому Анату Даниловичу некогда было обращать внимание на её попытки всё объяснить – у него горели новости, которые грозили будущему изменениями.

Тогда она сообщила о своём решении уйти, чему Анат Данилович удивился, в отличие от прославленных заметок о ней Карла, что было куда более ожидаемым, но шеф, пренебрежительным тоном объяснил ей, что тот, вообще-то, влюблён в неё уже второй год. Она несказанно удивилась этой новости. Шеф же добил её, добавив, что Карл добился в короткий срок таких высот, только чтобы добраться до помощницы шефа, о чём сам шеф, разумеется, знал.

Потом он величественно изрёк, что чувствует, что в ней что-то изменилось, и, возможно, это связано с тем удивительными слухами, которые говорят про окраины, и если она захочет поделиться правдой, то он всегда будет готов её выслушать. И что он будет рад получать от неё информацию, если она продолжит идти по пути женщины-сыщика. А лично от себя он добавил, что рад видеть её такой живой и уверенной – чтобы не произошло с ней в селе, по его мнению, это было на пользу ей. Он признался, что ему жаль с ней расставаться, но удерживать её насильно не станет, но и так легко отпустить не готов – он предложил отправить её в отпуск, а после его окончания принять совместное, взвешенное решение.

Мирослава, подумав, согласилась, не желая больше расставаться с Анатом Даниловичем, чем, всерьёз распологая мыслями о возвращении на прежнюю работу. Она также впервые захотела рассказать ему правду о себе, но не могла этого сделать, не посоветовавшись с Мстиславом. Но она сама чувствовала, как время их тайны стремительно подходит к концу. Чем ближе Россия сходилась с Финляндией, которая и раньше своей загадочностью ввергала всех в недоумение, тем сильнее становилось ясно, что оборотни – это не единственное, что она в себе таит, как и полагал отец Мирославы в своих записях. Она же была склонна полагать, что именно оттуда они пришли, а может, и не только они. Но также и Россия была полна таинственных явлений, которые раньше все просто игнорировали, считая сказкой или помутнением рассудка.

И чем больше Мирослава об этом думала, тем больше хотелось продолжить дело отца и раскрывать эти загадки. Расследовать происходящее и находить ответы. В воздухе уже пахло переменами, и она не желала их пропустить. Рано или поздно раскроет себя скрывающее себя тайное, третье колесо палаты, и она была уверена, что тогда всё изменится. И её желание быть сыщиком по сверхъестественным делам обретёт смысл.

Когда она, наконец, держала в руках записи отца, благодаря которым её кошелёк значительно потерял в весе, Мирослава почувствовала голод и решила взять пирожок, чтобы перекусить на лавочке у набережной.

Вернулась домой она уже поздно, уставшая и немного промокшая – снова шёл дождь. Рукопись ей удалось не намочить, спрятавшись под крышей, но зато пришлось ждать окончание непогоды. Сейчас Мирослава могла лишь мечтать о душе и думать только о том, чтобы он был свободен, так как на этаже он был общим. И поэтому она не почувствовала чужого присутствия и искренне испугалась, когда приметила тёмную, огромную фигуру возле своей двери. Тусклый свет толком ничего не освещал, поэтому она успокоилась, только когда фигура заговорила знакомым низким голосом:

– Ты припозднилась, хотя с работы ушла ещё до обеда.

Мирослава несколько раз вздохнула, пытаясь успокоить подскочившее, но уже не от страха, сердце, и попыталась ровно ответить:

– Была в библиотеке. А ты заглядывал на мою работу?

Мстислав кивнул. Он с жадностью разглядывал её, вынуждая Мирославу через раз дышать. Она боялась, что он снова уйдёт, поэтому не знала, что сказать.

В конце концов, решила остановиться на самом логичном варианте и спросила:

– Зайдёшь?

Он кивнул, пропуская её вперёд.

Внутри Мирославе сразу стало неловко от немного затхлого воздуха, пыли и неуютности, которая отпечатывалась на каждой полке, в каждом угле и книге. Хотя бы постель была застелена. Подойдя к столу, она достала рукопись отца и бережно выложила её в закрывающийся ящик тумбочки, затем открыла форточку, вдыхая запах мокрой травы, и только потом развернулась к нежданному, но очень желанному гостю.

Мстислав выглядел в узком проходе между стеной и шкафом неправильно. Он вообще смотрелся в этой крохотной тёмной комнате неправильно и неуместно. Мирослава ощутила нелепый стыд за такую погоду в столице, за своё жилище и за то, что сама она выглядела среди этого всего более уместной, чем ей бы хотелось.

– Хочешь чаю? – спохватилась она и, не дождавшись ответа, включила конфорку. – Кухня здесь общая, но у меня есть своя маленькая.

Она проверила воду в чайнике и решила, что им её хватит. Даже если бы это было не так, Мирослава ни за что бы не стала протискиваться мимо мужчины, чтобы выйти в коридор и отправиться на кухню.

Пока она что-то щебетала, Мстислав разглядывал комнату и саму Мстиславу очень пристально.

Заметив его интерес, она прислонилась к столу, обхватила себя руками и понимающе протянула:

– Знаю, о чём ты думаешь. Здесь ужасно…

– Здесь одиноко, – спокойно произнёс он.

Мирослава неловко хмыкнула и пожала плечами.

– До того, как приехать к вам, я этого даже не замечала… Но да, ты прав. Здесь холодно и одиноко.

– Мне казалось, что ты тоже не чувствуешь изменений в погоде?

– Практически, – подтвердила она, затем прямо взглянула в тёмные глаза мужчины. – Но холодно бывает не только снаружи.

Вяземский просто продолжал смотреть на неё. Изучающе. Цепко. Душераздирающе.

Такое внимание подхлёстывало внутри Мирославы сильное чувство, которому она пока не решалась давать названия.

– Я совсем тебя не знаю, – в полувопросительно-полуутвердительном тоне сказал он. В его голосе было спокойствие и такая покорность, словно всё зависело от ответа Мирославы – он бы принял любой.

– Ты так считаешь? – облизнула она сухие губы.

Он лишь отрицательно покачал головой. Мирослава только сейчас заметила, что под его привычным пыльником была невероятно щегольская белая рубашка, а вместо обычных штанов брюки со стрелочками. Его темно-рыжие волосы слегка завивались на кончиках, а борода была короткая и аккуратно подстриженная. В таком виде Мстислава она ещё не видела. Этот образ словно подчеркнул всё необузданное, что он хранил в себе, и это вызвало горячее волнение в её душе. Она с трудом отвела взгляд на голую стену напротив кровати, чтобы собраться с мыслями и ответить.

– Я так не думаю, – честно сказала она. – Когда я была там с тобой, то чувствовала себя не так, как обычно здесь. Но моё обычное состояние здесь было далеко от нормального. Там мне удалось прислушаться к себе и понять, чего я хочу. У вас вечно так шумно, но когда наступает вечерняя тишина, то помимо саранчи, поёт ещё и сердце. И когда я прислушалась к нему, то оказалось, что раньше я никогда не слышала его голоса.

Мирослава смутилась своей сентиментальности и замолкла. Одно дело говорить о таких вещах в селе, а совсем другое здесь, в комнате, где она даже не помнила, когда последний раз проливала хоть слезинку.

Но Мстислав смотрел на неё и ждал, выглядя при этом так располагающе и спокойно, что она почувствовала себя также, как всегда, себя с ним чувствовала – уверенно и безопасно.

– Всё, что я говорила тебе, до этого я не делила ни с кем другим, – продолжила она. – Поэтому справедливо будет сказать, что, пожалуй, ты, наоборот, знаешь меня лучше всех.

Он кивнул, словно так и думал, но затем криво усмехнулся.

– Но понимает тебя лучше всех Линнель.

Мирослава удивлённо вскинула бровь, не понимая, к чему он это сказал, но не стала уточнять, а просто задумалась об этом, чтобы почти сразу засмеяться и утвердительно кивнуть.

– Так и есть! Мы словно две небольшие части одной картины, которые похожи по размеру и рисунку.

Засвистел чайник, вынудив Мирославу подпрыгнуть. Она тут же всполошилась, разливая кипяток, а потом кое-что вспомнила.

– У меня нет чая, – пробормотала она.

– Что? – переспросил Мстислав, делая шаг к ней.

Она повернула голову к нему, широко улыбнулась и повторила:

– У меня нет чая. Мстислав, ты не будешь против попить со мной кипяток?

Он взглянул на кружки, затем на неё, приподнял уголки губ.

– Почту за честь.

Расположились они так, как планировала Мирослава изначально: Мстислав сел за стол, а она на кровать. Она держала в руке кружку, и от её тепла у неё пронеслись приятные мурашки по всему телу, успокаивая и согревая одновременно. Пусть это уже и было излишним, ведь рядом находился Мстислав, который сейчас внимательно прислушивался к редким каплям дождя за окном. Лицо у него при этом потемнело. Мирослава вспомнила, что ещё совсем недавно означал для них дождь, и встала, чтобы поскорее закрыть форточку.

Для этого ей пришлось нависнуть над сидящим Мстиславом.

– Дождь надоел, – сказала она при этом фразу, которая чаще остальных звучала в столице, а потом попробовала вернуться на своё место.

Но мужчина не позволил, удержав её за руку. При этом он всё так же смотрел в окно. Она замерла в ожидании его дальнейших действий и слов, чувствуя, что туго натянутая пружина, которая опускалась всё ниже с того момента, как Мстислав появился на пороге, достигла своего предела и скоро резко вернётся в исходную позицию, вынудив при этом выпалить что-нибудь Мирославу.

Мстислав тихо поставил кружку на стол, затем поднялся, всё так же держа её за руку, и взглянул на неё только тогда, когда оказался напротив. Она приподняла голову и почти прижалась к голой стене, даже не боясь испачкать штукатуркой свой любимый чёрный пиджак.

– Я говорил тебе, что ты самая красивая и удивительная женщина? – хрипло спросил он, глядя ей в глаза так, словно желал проникнуть в самую душу.

– Нет, конечно. Это ведь совсем не похоже на неотёсанного дикаря из глухомани, – пошутила она, пытаясь игнорировать возникшее между ними напряжение.

– Кое-кто говорил, что я просто дикарь без чувства юмора, – нарочито серьёзно припомнил Мстислав в ответ.

– И это тоже, – с готовностью кивнула Мирослава, ни капли не смутившись

Он улыбнулся, поднял руку и провёл сухой ладонью по её распущенным, ещё немного влажным волосам, цепляясь потрескавшийся кожей за прядки, что в любой другой момент вывело бы Мирославу из себя, но сейчас она стоически терпела, не желая спугнуть его.

– Я просто хотел, чтобы ты это знала, – пояснил он усмехнувшись. – Ииро сказал мне, что раз ты любишь любовные романы, то тебе обязательно понравятся цветы и комплименты.

– Вот оно что. Прежде чем приехать сюда, ты основательно подготовился, обратившись к специалисту! – иронично протянула она, тихонько посмеиваясь. – Где же тогда мои цветы?

– Забыл, – с обескураживающей честностью признался он. – Я не слишком прилежный ученик.

– Пожалуюсь Ииро на тебя!

И только сказав это, Мирослава поняла, что имела в виду. Мстислав оценил её выражение лица, продолжая поглаживать волосы.

– Мне ведь можно будет приезжать? – уточнила она, стараясь скрыть неуверенность. Нервы оголились, поэтому, когда в очередной раз Мстислав зацепился ладонью за её прядь, она попросила. – Если не хочешь, чтобы я зарычала, лучше просто возьми меня за руку.

Тот тут же отдёрнул ладонь.

– Тебе неприятно?

– Любые твои прикосновения приятны, – мягко произнесла она, постаравшись не смутиться от подобного признания. – Но прежде чем прикасаться к моим волосам, тебе нужно помазать руки кремом. Они у тебя слишком сухие, а мои волосы требуют бережного обращения, – с важностью добавила она.

– Я запомню, – пообещал Мстислав, затем взял одной рукой её за руку, а другой прикоснулся к скуле.

– А когда ты вот так делаешь – это потрясающе, – прошептала Мирослава, облизнув губы.

Мстислав перевёл на них предвкушающий взгляд, и она почувствовала внутри нетерпение.

– Я это тоже запомню, – сказал он, а потом накрыл её губы своими.

Она тут же с жадностью ответила, прильнув к нему всем телом за одно мгновение. В этот момент она поняла, чего ей так не хватало всю жизнь. Когда Мстислав провёл двумя широкими ладонями по её спине, то она даже вздрогнула, почувствовав, как мурашки пробежали по наружной стороне ног.

Мстислав тут же оторвался от неё, чтобы заглянуть в её наверняка хмельные глаза.

– Всё хорошо?

– Конечно, – выдавила она, затем пару раз моргнула, пытаясь прийти в себя. – А у тебя?

– Невероятно, – признался он, выглядя при этом непривычно разомлевшим. – Могу ли я тогда?..

– Разумеется! – поспешно подтвердила она.

И его губы вернулись на то место, где им необходимо было находиться всё то время, что они были знакомы, по мнению Мирославы.

Мстислав целовал её так уверенно и упоённо, словно делал это одновременно всю жизнь и впервые, как и было на самом деле. Она сама чувствовала происходящее так правильно, как ничего до этого прежде. Её руки лежали на его горячей и широкой груди, где оглушительно билось сердце, и мысль, что это происходит из-за неё, приносила ей неописуемое удовольствие в те моменты, когда ей удавалось о чём-то задуматься.

Но когда Мстислав оторвался от губ, давая ей отдышаться, он нежно прикоснулся губами к их краешку, двигаясь дальше по лицу, и выцеловывал её с таким трепетом, что и без того безвольные ноги у неё окончательно подкосились.