Текст книги "Зов чёрного лебедя (СИ)"

Автор книги: Мария Устюженко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 27 страниц)

Глава 11. Признание неправоты

Но Мстислав тут же одёрнул себя. Подобные мысли ни к чему доброму не приведут, да и на самом деле он не желал подобного – это в нём говорило затаённое раздражение и усталость.

И вдобавок находились они далеко не в выгодном положении. На село их было пятеро, а если рассчитывать ещё на соседние, то наберётся лишь десятка два или три. Слишком маленькая армия для защиты ни одной тысячи обычных людей, за которых он, несмотря ни на что, нёс ответственность и которые были ему подобны, в отличие от тех же столичных.

Он вновь задумался, что подразумевают под собой его мысли. Было ли это наживное мнение или личное? Считал ли он столичных людей недостойными его защиты? Если да, то хорошо ли он вообще расследовал текущее дело? Что, если, несмотря на то, что он рыл носом землю, ему было, на самом деле, плевать, поэтому инстинкты не давали ему подсказок? Мстислав не был наивным и не могу отринуть эти мысли, как невозможные.

Его визит был нарушен наглым вторжением. Мстислав обернулся, чтобы приструнить наглеца, но, заметив в выбеленных глазах Ииро, энтузиазм, вместо этого лишь тяжело вздохнул – лучше было не сопротивляться, а позволить ему выговориться.

– Извините, шеф, но у меня срочные добрые вести.

– Говори, – хмуро потребовал он.

– Сегодня, к моему удивлению, когда я вернулся в морг, я не застал Никуля лежащим посреди подвала с бутылкой! Это первая новость. Вторая заключается в том, что когда я рассказал ему…

Тут Мстислав перебил его:

– Ииро, умолкни! Ты забылся и позволил себе лишнего. Ты хоть понял, в какой кабинет зашёл?

Паршивец, лучисто улыбаясь, оглядел кабинет, и Мстислав ясно видел, что он хотел утвердительно кивнуть, поэтому не сдержался и велел:

– Поди вон.

– Но, шеф, я всего лишь хотел разбавить нашу тоску радостью. Таким нужно делиться.

– Ииро, соблюдай приличия! – осадил он его.

Вяземский ничего не мог с собой поделать, и всё же дёрнул уголками губ, давая понять наглецу, что не сердится, и тот в ответ прямо-таки расцвёл. Затем он низко поклонился и в такой позе выкатился из кабинета, прикрывая за собой дверь. Шут.

– Я прошу прощения за его поведение. Он парень неплохой, но иногда не видит рамок, – с уважением обратился Мстислав к Горецкому и Чацкому, когда шаги Ииро затихли.

И если первой прятал в усах широкую улыбку и искры смеха в глазах, будучи стариком незлопамятным и понятливым, то второй выпрямился и впервые за время пребывания Мстислава в кабинете, подал голос:

– Тот факт, что ты смог сохранить здравый рассудок аж четырём оборотням в юности и сейчас способен заставлять их делать то, что тебе необходимо – окупает всех их мелкие прегрешения, Мстислав. Но у меня у самого трое взрослых сыновей, не считая дочери, и если бы хоть один позволил себе такое поведение, я бы их отходил по самое не балуй несмотря на возраст. Так как это уже не первый неприятный момент, то я бы все же рискнул попросить приструнить особо языкастых из твоих ребят, или мы больше не позволим участвовать им в собраниях общины, – громко и чётко, глядя прямо в глаза Мстиславу, потребовал Чацкий, в конце своей речи намекая на Эрно, который позволил себе взять лишка во время последнего собрания.

Мстислав улыбнулся. Не заявись до этого Ииро со своими глупостями, он бы, будучи уставшим, не выспавшимся и голодным, уже нагрубил заместителю начальства, а потом пожалел бы об этом, но сейчас сумел сдержаться. Он решил, что потом обязательно поблагодарит его.

– Мои парни умеют признавать свои ошибки и учиться на них. Пусть не сразу, но и язык за зубами научатся держать, но у оборотней с этим проблемы, как вам известно. И, при всём уважении, мои парни – моя ответственность, и я готов понести наказание за их ошибки, но запрещать им ничего не буду. Эрно был прав, как ни крути, заявив, что община окончательно закостенела, возможно даже, что и я тоже. Сейчас я понимаю, что ради жизни других людей следовало бы вызвать сыщика из города ещё в самом начале, – пожал он плечами все с той же улыбкой.

– Ты знаешь, что мы не можем себе этого позволить, – возразил с неудовольствием Чацкий.

Горецкий в разговор не встревал, лишь слушал и хмурился.

– В невозможность этого я сам поверил, – не стал он спорить. – Но это не означает, что я и другие правы. Сейчас уже поздно о чём-то говорить, потому что нужное время утекло – раскрыть это дело по горячим следам уже не получится даже опытному сыщику, поэтому остаюсь только я и мои ребята, которые пашут и по зацепкам расследования, и по нуждам села. И если кто-то из общины обиделся, то вы их можете смело отправлять ко мне.

Горецкий поймал, наконец, взгляд Чацкого и красноречиво покачал головой. Он, да и остальные знали, что Мстислав носится со своими ребятами, как медведица с медвежатами, поэтому не стоило и поднимать эту тему. Такие взгляды Вяземский уже не раз видел, и он отлично знал, что те означают – после таких моментов они отправлялись к отцам семейств.

– Вы ведь знаете, что происходящее на собраниях не подлежит огласки, поэтому я надеюсь, что так и останется, – спокойно проговорил он.

Чацкий даже не стал притворяться и возмутился:

– У него есть глава семьи, который может вправить ему мозги! Тебе даже делать ничего не придётся, я тебе упрощаю жизнь.

– Эти узы куда глубже, чем может показаться на первый взгляд. Они верны мне, а я отвечаю за них – между нами все честно и открыто, – подбирая слово, чтобы ненароком не прозвучать глупо, произнёс Вяземский. – И Эрно у нас самый чувствительный, поэтому я и прошу к нему не лезть.

– Сдаюсь, – с недоверчивым смешком поднял руки Чацкий. – Разбирайся сам со своим якобы впечатлительным.

– Вот и правильно, – проговорил начальник участка, привлекая к себе внимание. – Как будто забыл, как сам по молодости глупости творил. Свободен, Мстислав. Работай.

Он кивнул и, поклонившись, вышел.

Когда Мстислав вернулся в свой кабинет, то Ииро сидел на рабочем месте отвёрнутый и с выпрямленной спиной. В кабинете уже властвовали сумерки, тени набежали на каменные серые стены, придавая зловещий и потусторонний вид. Эрно просматривал листы со стоящей свечкой, а Линнель, не скрывая любопытства, переводил взгляд с Мстислава на Ииро, разбрасывая фантики по столу.

– Извини, что выгнал тебя, – неожиданно для всех произнёс Мстислав.

Он размял затёкшие ноги и спину, затем пошёл к своему столу, забирая по пути изучаемые Эрно листки. Он уже наверняка опоздал к ужину, Марта будет всё равно ругаться, поэтому торопиться смысла не было. Но поспать он точно планировал этой ночью, иначе от усталости и боли, голова обещала взорваться.

Ииро со своего места недоумённо воззрился на Вяземского, немного смутившись и начав подбирать слова в ответ. Пусть Мстистлав и раньше не чурался извиняться, но то было больше в пору их малолетства.

– Разве не я виноват, шеф? – протянул Ииро.

Вяземский немного подумал и решил всё-таки просмотреть отобранные у Эрно листки на свежую голову и отложил их подальше.

Сейчас ему следовало кое-что прояснить своим парням, чтобы в будущем не возникло проблем.

Для начала он достал из ящика свечу, зажёг её, поставил на железное блюдце, переплёл пальцы рук на столе, и только потом сказал, освещаемый тусклым пламенем:

– Ты был не прав, но благодаря тебе я смог сдержаться и не огрызнуться на некоторые замечания Чацкого. – Парни понимающе закивали, а Ииро картинно возвёл глаза к потолку, мол с этим занудой это непросто. – Поэтому спасибо, но впредь всё же держи себя в руках, для нас это будет важно. Потому что, как только ты заговорил о том, что успешно доложил о новых уликах Никулю, я понял, что не хочу сообщать об этом начальству и ещё, что сам не всё им рассказал. Я умышленно умолчал о том, что жертвы были сначала задушены, а потом утоплены. А когда пришёл ты, то окончательно убедился в том, что общине необязательно знать о деталях расследования, пока мы сами ни в чём не уверены.

– Вожак, – забывшись, обратился к нему Эрно, поддавшись вперёд. – Вы предлагаете действовать за спиной общины?

Вяземский пожал плечами и усмехнулся.

– Мы и до этого ничего им не говорили.

– Сказать было просто нечего, – поправил его Линнель, продолжая шуршать фантиками от конфет.

Ииро требовательно протянул к нему руку и тому пришлось кинуть ему одну штучку.

– Жадина, – фыркнул Ииро, но конфету тут же съел.

– Пусть тогда так и остаётся, – с нажимом подчеркнул Мстислав, обводя всех серьёзным взглядом. – Я был не прав, когда относился с такой халатностью к убитым, и, наверное, это было связано с тем, что они чужаки, но сегодня я увидел убитую девушку, потом целый день думал о словах некоторых членов общины, которые утверждали, что это не наше дело. И если бы их поддержало большинство, то мы бы даже не занялись расследованием, а об этом страшно подумать. Сегодня я понял, как они не правы, и как был не прав я сам, – веско произнёс он. – В первую очередь мы с вами обещали ставить интересы людей села выше своих, теперь я делаю поправку на то, что мы должны относиться так впредь ко всем людям. Что скажете?

Ребята переглянулись. Эрно довольно оскалился, а Линнель и Ииро расплылись в широкие улыбки.

– Честно говоря, нам нравится такой расклад, – с хитрым прищуром высказался Ирро.

– Но это не значит, что можно теперь хамить членам общины или не проявлять должного уважения, – предупредил Вяземский, и их улыбки несколько потускнели. – Напротив, нам стоит не привлекать к себе внимание, действовать как можно тише и незаметнее. Раймо потом тоже передадите. Это понятно?

Все утвердительно закивали.

Мстислав замолчал на несколько мгновений, давая и самому себе, и остальным справиться с услышанным. Если его парни могли снести подобное решение без лишних самокопаний, то ему было непросто справиться с последующими чувствами и сомнениями, которые навалились на него после озвученного решения. Мстислав вспомнил, как отец говорил ему, что для их семьи нет ничего важнее общины и её интересов. С тех пор прошло больше двадцати пяти лет. В чём-то традиции остались неискоренимы, они продолжали жить уже не одно столетие, а что-то пришлось менять в связи с изменениями в мире за пределами их земли. Пусть отец и наставлял его всегда действовать во благо их народа, он сам куда охотнее менял устоявшиеся порядки. Если бы не его вольности, то Мстислав не отправился учиться в город, а мама осталась бы жива, и сам отец не ушёл бы за ней так скоро. Мстиславу не пришлось бы, возвратившись с учёбы, принимать на себя ответственность, к которой он не был готов.

К тридцати пяти годам Вяземский уже перестал злиться на отца за то, что тот ни в чём не мог отказать матери, из-за чего ему пришлось потерять их обоих. Но все эти годы он не хотел следовать завету отца и матери и прислушиваться к своему сердцу, потому что не хотел допустить тех же ошибок. Сегодняшний день показал ему, что, возможно, он не понимал больше, чем думал в выборе жизненных принципов родителей. Мстислав все эти годы слепо верил общине и её решениям, старался вникнуть и принять их взгляды даже тогда, когда его чутьё было категорически против. Но, похоже, это был не единственный верный путь.

Вяземский обвёл задумчивым взглядом своих парней, которых учил ошибаться, но отвечать за свои ошибки. Они научились этому куда лучше него.

У Раймо, которого сейчас недоставало, их словно вообще никогда не было. Парень был постоянно чем-то занят. Мстиславу даже иногда казалось, что тот работает больше него.

– На сегодня, пожалуй, достаточно, – наконец, произнёс он, поднимаясь со стула и взяв с собой отнятые у Эрно документы. Краем глаза он отметил знакомый пиджак, затем, подумав, взял и его. Из кармана выпал металлический портсигар, собравший взгляды парней. Мстислав невозмутимым тоном продолжил говорить. – Я обещал Марте вернуться пораньше, но уже опоздал, поэтому пойду домой. Вы тоже не задерживайтесь.

– Нам до общежития близко, – легко отмахнулся Ииро, чтобы изумлённо поинтересоваться следом. – Неужели это наша репортёрша балуется?

– А ты не почуял от неё запаха? – осведомился Эрно, вскидывая бровь.

– Дела, – протянул Ииро с необъяснимым восторгом. – А мне можно?

– Не будь ребёнком, – одёрнул его Мстислав спокойно, поднимая портсигар и складывая его обратно в карман. – Надеюсь, что вы обойдётесь без неуместных замечаний.

Ииро удивился.

– Какое нам дело? Линнель пол деревни объедает – вот это проблема, а то, что госпожа репортёрша курит папиросы, скорее добавляет ей шарма.

Мстислав закатил глаза и не стал развивать тему.

– Эрно, у тебя остальные документы и вещи убитых? – вместо этого спросил он.

Он остановился возле его стола и приподнял бровь, на что тот слегка замялся.

Выносить улики такого масштаба из архива было, вообще-то, запрещено, но Вяземского это не волновало. Он знал, что парни перебирают их, пытаясь отыскать связь между убитыми. Сам он лишь не сильно внимательно просмотрел улики, как только они попали к нему на стол, доверившись молчавшему чутью и решив, что в них нет ничего важного. Ему об этом же говорил член комиссии, который и попросил его заняться этим. Он считал, что его приятеля и убитых не может ничего связывать: разный круг друзей, работы, интересов. Мстислав был склонен согласиться, но не сегодня. Для полной уверенности он должен был всё проверить.

Поэтому когда Эрно достал из-под стола мятую небольшую коробку, он лишь благодарно кивнул, без труда поднял её, бросил туда остальные документы и, не прощаясь, вышел из участка.

Вяземский любил вечерние прогулки. Они позволяли расслабиться и скинуть напряжение минувшего дня. Разве можно думать о чём-то неприятном, когда наблюдаешь, как мирно возвращается домой скотина, а вокруг звенит воздух от вечернего, щадящего тепла? Мстислав прислушивался к тихим семейным разговорам после рабочего дня, хлопанью крыльев курицы, которые ждали последний на сегодня приём пищи, жужжанию мух, которые не раздражали только на закате, а ощущались, как неотъемлемая часть жизни, и чувствовал, как волновавшие его сложности уходят вместе с заходящим солнцем.

Дом встретил его тишиной. Мстислав знал, что Марта уже накормила животных и легла отдыхать. На кухне он заметил накрытый полотенцем таз с пирожками, нарезанный сыр и литровую банку молока. Он почувствовал привычную теплоту в груди и улыбнулся, поставив коробку возле стены за скамьёй.

Ополоснув в углу возле печи руки в умывальнике, Вяземский с удовольствием поужинал и почувствовал, как виски прекращают сочинять новую барабанную дробь. Вместо боли на него навалилась жуткая усталость. Прибравшись, он потянулся и сначала подошёл к лестнице, ведущей на второй этаж, сосредоточился и успокоился, только когда услышал скрип пружин при переворачивании Мирославы на другой бок.

Потом он вышел в хозяйственную часть дома и проверил состояние загонов, дверей и стен. Всё было в целости, животные уже спали, накормленные и обогретые, поэтому Мстислав со спокойной душой вернулся в жилую часть, чтобы, наконец, отдохнуть. Почти сразу возле входной двери была ещё одна дверь, на которую обычно с порога не обращали внимания. Мстислав перебрался туда, когда стал проявляться характер.

Он зашёл к себе, вздохнул свежий вечерний воздух, который тянулся из открытого окна, разделся и только потом его закрыл, не желая отвлекаться на ночную жизнь животных и насекомых. Как только его голова коснулась подушки, то он уснул сладким сном, в котором к нему приходили родители и с улыбкой сидели рядом. Мстиславу показалось, что они были им горды.

Глава 12. Неожиданный союз. Озарение

Мирослава протестующе застонала, когда услышала шум и повернулась на другой бок, спрятавшись под одеяло. Внезапно перед глазами у неё замелькали картинки вчерашнего дня, словно вспышки фотоаппарата.

Она резко села, откинула одеяла и оглянулась. Всё та же комната и те же льняные занавески в цветочек, не пропускающие утренние солнечные лучи, на которые Мирослава недобро взглянула, обвиняя в своём затяжном сне. Она чувствовала себя так, словно стадо коров пробежалось по ней, пока она спала и снова застонала, падая обратно. Ей было жутко стыдно за то, что Вяземскому пришлось нести её на руках к себе домой, как какую-то кисейную барышню.

Она вообще не планировала оставаться в его доме. Но вчера столько всего навалилось, что она позабыла спросить о месте, где ей можно переночевать. В конце концов, репортёру обещали предоставить спальное место в каком-то общежитии, и Мирослава не думала, что там жить будет хуже, чем в лесу или подворотне. В обоих местах последний раз она ночевала давным-давно, но забыть такой опыт было невозможно.

Преодолев слабость, она поднялась с кровати и обратила внимание, что переодета в белое, свободное платье приятной ткани. На табуретке возле кровати Мирослава также заметила таз с чистой водой и один из поясов Марты, хранившиеся в шкафу её комнаты. Мирослава тогда приметила другой, но с удовольствием повязала и этот после того, как умылась.

Её сумка была неподалеку, и, достав оттуда единственный тёплый халат, она накинула его себе на плечи. По-хорошему ей необходимо было хорошенько отмыться после вчерашнего, и она решила, что после того, как отыщет кусок мыла, найдёт и место, где сможет это сделать, а на худой конец сойдет и озеро.

Рядом стоял стул со спинкой, на котором висел её чёрный пиджак. Она слабо улыбнулась, догадываясь, кто его принёс из участка. Вынула из внутреннего кармана мундштук и портсигар, решив с утра себя побаловать – глядишь, так быстрее выздоровеет.

Пока она спускалась на кухню и чувствовала дразнящие запахи еды, то не ожидала стать свидетельницей чудной обстановки. Марты нигде не было видно, зато с полотенцем на плече Вяземский разрезал свежую, только вынутую, если судить по хрусту, буханку хлеба. На столе уже были расставлены три глубокие чашки с кашей, на маленьких блюдцах лежал сыр, малиновое варенье и масло, а сам Мстислав что-то мурлыкал себе под нос. Он обернулся спустя мгновение, как Мирослава появилась на пороге кухни, и приветливо улыбнулся.

– Доброе утро. Вода в умывальнике свежая, если хочешь умыться, – сказал он и вернулся к своему занятию.

– Доброе утро, – эхом повторила Мирослава, пряча в карман халата мундштук и портсигар, затем послушно пошла умываться второй раз за утро.

– Сегодня вечером планируется баня. После дороги полезно очиститься, да и простуда отстанет тут же. Только берегись, – Вяземский взглянул на Мирославу через плечо, пока та вытирала лицо, и усмехнулся. – У Марты рука тяжёлая, а попарить она любит.

Словно в трансе Мирослава кивнула.

– Что с тобой? – вскинул он бровь, убирая полотенце с плеча. – Садись. Сейчас Марта со скотиной разберётся и тоже подойдёт. Хорошо, что ты сама встала, а то она велела разбудить тебя, а мне этого уж точно не хотелось.

Мирослава внимательно его слушала, но не до конца понимала смысл слов.

– Я ещё сплю? Или у меня жар? – серьёзно поинтересовалась она.

Мстислав рассмеялся, намазывая на хлеб масло.

– Я невозможно рад, что нет, а то Марта со свету бы меня сжила. – Он добавил на масло варенье и протянул ей кусок. – Попробуй. Варенье Марта делала, вкусное.

Не став спорить, она взяла слишком большой для неё ломоть хлеба и начала жевать. Почти сразу она не сдержалась и замычала от удовольствия.

– Как вкусно!

Вяземский понимающе усмехнулся и подбородком указал на стоящую перед ней кашу, молчаливо предлагая не стесняться. Мирослава покачала головой, но села, став жевать медленнее, чтобы дождаться Марту.

– Завтракать нужно всем вместе.

Это в неё было вбито со временем пансионата. Чтобы отвлечься от голода, она, наконец, спросила интересующее:

– То есть ты не гнушаешься стоять у печи?

Мстислав закашлялся от удивления, а затем тихо рассмеялся. Он тоже пока не притронулся к еде, хоть и уселся напротив.

Мирослава заметила, что этим утром он приятным образом отличался от вчерашнего себя: более светлым лицом, чистым и незамутнённым взглядом, спокойствием в движениях. От него так и веяло сельской умиротворённостью, которую Мирослава наблюдала лишь у людей, которые встают с первыми лучами солнца.

– Как прямо в лоб, – усмехнулся он и поддел. – Не гнушаюсь также, как ты перед папиросами?

– Удивлена, что ты не осуждаешь, – призналась она, невольно касаясь пальцами металлической крышки портсигара.

Но ей всё равно было легче представить себя с папиросами, чем Мстислава или того же Аната Даниловича у плиты.

– Моя мать стала носить мужские брюки в то время, когда об этом даже думать было неприлично, – неожиданно поделился он, затем пожал плечами. – Мне не нравится, что от этого ты своё здоровье портишь, но с чего мне осуждать? Также и со стряпнёй. Не сказал бы, что это распространено в каждом доме, но в нашей семье, ещё со временем моего прадеда, когда они и другие мужики уходили на заработки и не бывали дома бо́льшую часть года, стало положено делить семейные заботы. Так уж повелось, что у меня с детства ничего не пригорает, а тесто всегда идеально поднимается, да и мне самому не в тягость приготовить еды, – не без хвастовства заявил он.

Мирослава подумала, что ему это не просто не в тягость, а в удовольствие и улыбнулась.

– Должно быть, твоя мама этому рада. Ей меньше хлопот.

Это был не слишком изящный способ узнать, где его родители, но Мирославе этот момент не давал покоя ещё со вчерашнего утра.

– Была рада, – спокойно поправил он. – Мы с Мартой уже давно живём вдвоём. Она вдова и сестра моего отца, поэтому живёт в нашем доме с самого моего детства.

Мирослава прикрыла глаза на мгновение, сжав губы в тонкую линию, устыдившись своего недостойного интереса. Могла бы и догадаться!

– Соболезную, – мягко произнесла она, открывая глаза. – Я тоже давно одна.

Вяземский не выглядел сильно расстроенным оттого, что она затронула столь личную тему, скорее даже он как будто светился изнутри, думая о родителях. Но после её фразы свет погас.

– Как так вышло? – обеспокоенное нахмурился он. – Если ты, конечно, позволишь узнать.

Ей было не так просто говорить об этом, как ему, но она всё же постаралась как можно легкомысленнее улыбнуться и расслабиться.

– Всякое в жизни бывает. Отец отказался ещё в младенчестве, а о матери я знаю только её наличие. Росла я в приюте при церкви. Там было не так уж и плохо.

Мстислав не сразу ответил, стараясь сдержать неприятное удивление. Он внимательно глядел на Мирославу, словно смог бы с её помощью увидеть её родителей.

– Мирослава, мне жаль это слышать, – с той же мягкостью, какую она использовала сама, глядя ей прямо в глаза, а казалось, что в самую душу, произнёс он.

– Спасибо, – улыбнулась она куда искреннее в ответ.

Они замолчали, как будто оба знали, что Марта уже закончила свои дела и должна скоро появиться на пороге.

– Молодёжь, доброе утро! – воскликнула она, заходя на кухню и направляясь к умывальнику. – Как ты, Мирочка?

– Спасибо, благодаря вашим хлопотам гораздо лучше, – с признательностью отозвалась она.

– Какие это хлопоты, – отмахнулась Марта, а затем подошла к столу и велела. – Встань-ка.

Не совсем понимая для чего, Мирослава неуверенно поднялась, перешагнула через скамью и встала напротив Марта. Та критично её оглядела и тяжело вздохнула, прижав руки к груди.

– Ты похожа на лесного духа!

– Марта! – Попытался Вяземский остановить сетования.

– А что? Это, вам, мужчинам нельзя поминать их, а мы на охоту не ходим, поэтому помолчи. Тем более я говорю правду. – И Марта вновь обратилась к смущённой Мирославе. – Ты самая красивая девица, какую я только видела с этими скулами и кукольным лицом, но здоровье у тебя, видимо, совсем слабенькое. Одна кожа да кости, а уж эта бледность! Может, в столице такое и модно, но у нас здесь не в почёте. Я откормлю тебя так, что у тебя даже щёки появятся, – серьёзно пригрозила Марта.

Хоть её и распекали, Мирослава не смогла подавить улыбку. Такое отношение было приятно, потому что говорило о неравнодушии, а от такого её сердце таяло.

– Всё хорошо, я не в обиде, – обратилась она к громко сопящему Мстиславу, а потом уже к обоим. – А со здоровьем у меня, правда, проблемы. В пятнадцать я сильно заболела, в приюте лечили тогда плохо, я еле оклемалась, но с тех пор могу неожиданно заболеть, да и имею некоторые проблемы с сердцем. – Она тут же поспешила исправиться, заметив судорожный вздох Марты. – Ничего критичного, не волнуйтесь! Редкие боли при волнении.

– И ты ещё что-то мне говорила о том, что можешь присутствовать на месте преступления, – мрачно процедил Вяземский, сложив руки на груди.

Мирослава тяжело вздохнула, тут же пожалев, что не сумела сдержать язык за зубами.

– Волнуюсь и злюсь я куда сильнее, когда мне пытаюсь что-то запретить, – с достоинством подчеркнула она. – Давайте не будем портить такое чудесное утро, хорошо? Извините, что сама заговорила об этом. Может, сядем завтракать, пока всё окончательно не остыло?

Марта тут же засуетилась и усадила её обратно, присев рядом. Преодолев несколько минут неловкой тишины, они всё же смогли вернуть прежнее благодушное расположение духа и возобновить беседу, и в ней словно стало даже больше тепла.

А после завтрака атмосфера резко изменилась на деловую, когда Мстислав после недолгих колебаний достал коробку и поставил её на скамью со словами:

– Раз ты хочешь участвовать в расследовании, то помоги разобраться, что общего у жертв, потому что за всё это время никто из нас не смог их связать, не считая того, что они все туристы.

Мирослава не сумела сдержать эмоции и захлопала в ладоши от радости. Она тут же забыла о дискомфорте в горле и усталости.

– Ты официально сдался!

Вяземский смерил её взглядом и усмехнулся, кивая.

– В следующий раз, преследуя нас, ты можешь не просто заболеть, поэтому я лучше обойдусь малой кровью.

– Верное решение, – важно кивнула она, а затем похвасталась Марте. – Меня приняли в команду!

Та засмеялась и нарочито неодобрительно покачала головой, уже переодевшись в чистое платье и нацепив корзинку на локоть.

– Я пойду к соседке, а вы оставайтесь тут и разбирайтесь в своём страшном деле. Удачи.

И с необъяснимо широкой и довольной улыбкой ушла, негромко хлопнув дверью. Мирослава почти сразу потянулась к содержимому коробки.

Доставая папки с исписанными листами, лежащие сверху, она ненароком бросила взгляд на Вяземского и замерла. Мстислав не сводил взгляд с прохода, в котором скрылась Марта, и о чём-то старательно размышлял, если судить по сведённым к переносице бровям.

– Что такое? – обеспокоенно поинтересовалась она, переводя взгляд туда же.

Ничего не заметив, Мирослава пришла к выводу, что Мстислав что-то вспомнил касательно дела и ещё сильнее заволновалась.

– Что случилось? – уже более требовательно спросила она, с неуверенностью, одними подушечками пальцев прикасаясь к мужскому плечу.

Вяземский обернулся к ней и непонимающе уставился. Потом встряхнул головой, приходя в себя, и пожал плечами.

– Ничего не случилось, если не считать того, что, мне кажется, поведение Марты подозрительным. Я никак не могу понять в чём дело, но это крутится на кончике языка. Ненавижу это чувство, оно делает тебя уязвимым.

Мирослава почувствовала облегчение и, тяжело выдохнув, сосредоточенно кивнула в знак понимания.

– Мне знакомо это чувство. Хуже не придумаешь. Говорят, что забытая мысль потом всплывает.

– Но это никогда не происходит, – усмехнулся Вяземский.

– Точно, – снова кивнула Мирослава, улыбнувшись краешком губ.

Они замерли друг напротив друга, отчего-то не способные отвести взгляд. Мирослава смотрела с подозрением и внимательностью, а Мстислав с ожиданием и нервным возбуждением. Оба словно ждали чего-то, остолбеневшие и растерянные.

Наконец, одна из папок, которую достала Мирослава, скатилась со стола и хлопнулась на пол, раскрывшись и растеряв свои внутренности. Мирослава от неожиданности вздрогнула и даже подпрыгнула, а затем суетливо заправила волосы за ухо и вдруг осознала, что даже не прибрала их.

Следом пришло другое озарение: она стоит перед чужим мужчиной в домашнем и непрезентабельном виде, одетая непонятно во что, и при этом находится в его дома на правах непонятно кого. Она покраснела, устыдившись почему-то в первую очередь своего внешнего вида. Пеняя себя, она забралась под стол, неаккуратно собирая листки и почти не глядя на них. Вяземский опустился на колени с другой стороны, и попытался помочь собрать упавшие документы.

– Я сама справлюсь. – Махнула рукой Мирослава, всё ещё пытавшая избавиться от смущения из-за ситуации и раздражения на саму себя.

Мстислав ничего не сказал, лишь взял ближайшие к нему листки и поднялся на ноги. Мирослава вскоре присоединилась к нему, неспособная поднять взгляд выше бороды Вяземского. Она уставилась на бороду, которая была на удивление аккуратно уложена и подровнена. Её взгляд опустился ниже, прошёлся по шее с чуть выпирающим кадыком, по светлым волоскам, выглядывающим из-под выреза светлой рубашки. Мирослава поняла, что впервые видит Вяземского без кожаного плаща, и это показалось ей неуместным. Опустившись ниже выреза, её взгляд остановился на груди, обтянутой рубашкой, где перед собой Мстислав держал руки, в которых всё ещё сжимал исписанные листки. Приглядевшись к ним, она вскрикнула, вспомнив, чем они занимались до этот неловкого инцидента.

– А у вас нет снимков жертв? – спросила Мирослава, вспомнив, что полиция уже пользовалась фотоаппаратами и весьма успешно. Редакция неоднократно печатала статьи, в которых восхваляла работоспособность полицейских с тех пор, как они стали пользоваться благами современности.

Неожиданно Вяземский смутился и стал тереть бо́льшим и указательным пальцем один из листов.

– У нас с ребятами хорошая память. В этом нет нужды, – заверил он

Мирослава вскинула бровь, точно зная, что на её лице очень ярко выражено сомнение. Она положила документы на стол и полезла обратно в коробку. На дне она обнаружила вещи убитых и стала уверенно вытаскивать их наружу.

– Сомневаюсь, что ваша память настолько совершенна, – укорила она Мстислава. – Фотоаппарат запечатлеет все следы куда лучше, чем зрение. Да и вы могли что-то не заметить, а это могло быть важно. Как можно так полагаться на себя? Такая безукоризненная самоуверенность свойственна только мужчинам, – продолжала стыдить его Мирослава, не на шутку разойдясь.

Вяземский теперь казался смутившимся. Он хмуро кивнул, покашлял в кулак и отозвался:

– Доля правды в твоих словах есть, но до сих пор мы справлялись и своими силами, поэтому острой необходимости в дополнительных затратах не было, однако… – Мстислав неожиданно запнулся и замолчал на несколько мгновений, а потом почти весело взглянул на Мирославу.