Текст книги "Зов чёрного лебедя (СИ)"

Автор книги: Мария Устюженко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 27 страниц)

Мария Устюженко
Зов чёрного лебедя

Глава 1. Ещё одно убийство и его последствия

Девушка оглядывалась кругом, не понимая, зачем она пришла ночью на озеро. Ветер безжалостно трепал её распущенные волосы – над головой собрались тяжёлые, серые тучи, готовые в любой момент выплеснуть своё плохое настроение.

Сознание туманилось, воспоминания зыбкими картинками проплывали перед глазами. Ей очень нужно было оказаться здесь, но при этом она никак не могла понять почему. Она помнила, как вышла из гостиницы – ей необходимо было срочно прийти к озеру, дело не терпело отлагательств.

Встряхнувшись, она обняла саму себя за плечи и решила, что, как бы то ни было, нужно возвращаться.

– Надо было надеть кофту, – попеняла она себя, направляясь к тропинке, выводящей из леса.

В тишине ночи остро прозвучал шум медленно ломающихся веток неподалёку от неё. Кто-то нарочно наступил на них, давая ей понять, что она не одна. Холодный ужас сковал девушку лишь на одно мгновение, но затем она, не оглядываясь по сторонам, рванула в противоположную сторону от того, кто находился поблизости. Внезапно до неё донёсся чужой уверенный голос, и она остолбенела. Кто-то крепко, уверенно, без малейших колебаний схватил её за шею и безжалостно сжал, лишая её не только воздуха, но и последних крупиц страха – вместе с жизнью, уходил и ужас, а это было не так уж, и плохо.

Дождь сначала медленно, а затем всё быстрее и быстрее крупными каплями падал на её тело, но девушка этого уже не чувствовала.

* * *

Мстислав Вяземский в тягостном молчании буравил пристальным взглядом секретаря. Первое время тот стоически делал вид, что не замечает внимания. Но спустя десять минут несчастный парень, облачённый в новомодный наряд, уже не мог выносить тяжёлого взора косматого и огромного мужчины в кожаном плаще.

– Я вам уже сказал – у градоначальника совещание, – напряжённым голосом сказал секретарь, на табличке которого значилось имя «Лев». Вяземскому это показалось удачной шуткой. – При всём желании я не могу его вызвать сюда.

– Я понимаю, – рокочущим низким голосом произнёс он, продолжая гипнотизировать взглядом юношу.

Лев не выдержал в этот раз и двух минут. Он вскинул голову от бумаг и высоким голосом попросил:

– Не смотрите так на меня, пожалуйста! Я не отвечаю за финансирование вашего села!

– Я знаю, – тем же спокойным тоном ответил Мстислав.

– Тогда почему вы так глядите на меня? – припустил он строгие нотки в голос.

Вяземский откинулся на спинку продавленного дивана и широко улыбнулся.

– У тебя лицо в чернилах.

Паренёк тут же покраснел и суетливо стал шариться в ящиках своего стола. Он извлёк оттуда круглое зеркальце и платок, хранившейся в нагрудном кармане пиджака, стал неистово тереть запачканную щеку.

За дверью, которая вела в приёмную, где и находился Вяземский последние полчаса в ожидании прихода градоначальника с совещания, он услышал далёкие шаги по длинному коридору. Через несколько минут на пороге появился довольный градоначальник. Он тут же обратил внимание на гостя и потускнел. Вяземский тоже растерял насмешливое расположение духа и медленно поднялся, столкнувшись взглядом с господином Статцким.

– Что ж, заходи, коль пришёл, – вздохнув, произнёс градоначальник и махнул в сторону своего кабинета, расположенного напротив входной двери.

Мужчины не стали раскланиваться в ни кому не нужной вежливости и после того, как переступили порог, начали одновременно говорить:

– Я ведь ответил на твоё письмо…

– По поводу вашего письма…

Мстислав и градоначальник с неудовольствием поморщились. Хозяин кабинета молча указал на стул для посетителей, повидавший уже немало на своём веку, а сам уселся за высокое, обитое кожей кресло. Вяземский гордым не был и сел на предложенное место.

Градоначальник выглядел для своей должности непримечательно: маленького роста, но с солидным животом, лысоват и брюзглив даже на вид. Но он, в отличие от того же Вяземского, обладал цепкой хваткой, хорошей подготовкой, красноречием и талантом к подхалимажу. Эти качества должны быть в достатке у тех, кто хотел бы удержать власть в своих руках.

– Господин Статцкий, я по поводу финансов для моих людей, которые вы задерживаете. Железнодорожные пути становятся длиннее, а денег мы так и не видим. У нас большая община – шесть сел, за которые я несу ответственность. Я знаю, что творилось со страной после переворота, поэтому раньше незачем было и заводить этот разговор. Но последние годы стали более удачны, я пошёл вам на уступки с туристами, но положение улучшилось ненамного…

– Да-да, – прервал его засуетившийся градоначальник, начиная копаться в своих залежах бумаг, состояние которых – цвет и плотность, говорило о том, что градоначальник далеко не бедствует. – Но ты ведь знаешь, что если бы не я обратил внимание на туристическую золотую жилу ваших краёв, то это был бы кто-нибудь другой, а лучше меня найти кого-то сложно. Ты ведь прав – страна начала восстанавливаться после упадка, но именно поэтому интеллигенция, особенно после подачи финнов, стала замечать необычность ваших мест, а вскоре ведь может заметить не только это. – Статцкий многозначительно приподнял обе брови, и на лбу у него образовалась тройная складка. – Об окраинах давно ходят слухи, поэтому лучше самим пригласить городских и показать, что ничего странного у вас нет! Пройдут годы и в это поверят, если, конечно, вы будете осторожны. А по поводу денег – времена сейчас пусть и лучше, но всё равно не так просты, как может показаться тебе, друг мой. Взять хотя бы гостиницу с кафе для туристов, которую я для вас финансировал – это стоило немалых денег! Сейчас большие проблемы в городе с транспортом, да и не только у нас – даже в столице! Электричество стали проводить по домам, а это тоже деньги – те же зарплаты рабочим. Я понимаю, как вам сейчас непросто, но у вас хотя бы есть огороды и скотина. А вот мы тем же в таких объёмах похвастаться не можем. – Он с поддельным сочувствием поджал губы, тыкая пальцем в расчёты на листке, в которых Мстислав даже при желании не разобрался бы. Вместо этого он понял, что его отсутствие в последнее время градоначальник принял за проявление слабости.

Не став сразу отвечать, Вяземский многозначительно оглядел богато уставленный кабинет градоначальника. Стол и шкафы с книгами и документацией были сделаны из красного дуба, полки заставлены многочисленными дипломами, благодарственными наградами, позолоченными кубками. На столике возле двери лежала вычурная посуда ручной работы, стоявшая немалую кучу денег, и там же стояла мраморная статуэтка, изображавшая голову градоначальника. Вяземский внутренне содрогнулся при взгляде на неё.

– Не похоже, чтобы так было, – веско обронил он и начал разминать, затёкшие из-за долгого нахождения в сидячем положении, лопатки.

Глаза Статцкого напряжённо заблестели, но он не утратил показательную бодрость духа.

– Это все подарки сотрудников и членов комиссии, – легкомысленно отмахнулся он. – Кстати говоря, на комиссии я тоже поднимал вопрос по поводу финансирования сёл и деревень и голосовал за! Но меня мало кто поддержал. Сейчас много денег уходит на закладывание железной дороги… – Тут он осёкся, осознав, кому это сказал.

Глава общины сел округа и руководитель работ по закладыванию железной дороги издевательски вздёрнул бровь. Градоначальник сделал вид, что не понял намёка и, прокашлявшись, развёл руками.

– Поэтому, друг мой, пока что я ничем не могу помочь.

Вяземский взял паузу и, тяжёлым взглядом оглядев градоначальника, вновь решил воздержаться от опрометчивых действий. Марта – его родная тётя и единственная кровная родня, была бы им довольна.

Если бы дело было только в финансирование, то он бы не приехал вновь в этот город, будоража воспоминания, но ситуация была такова, что ему необходимо было сообщить о происходящем в селе, иначе всё могло зайти слишком далеко и плохо кончится для общины. Лучше он сам, чем полагаться на слухи.

– Последнюю неделю происходят убийства, – медленно проговорил Мстислав. – У нас двое убитых. Свободное время весь участок посвящает расследованию, но у нас мало улик. Мне нужно, чтобы вы на время запретили приезд туристов. Они могут этот сезон отдыхать где-то в другом месте. Либо ждите кучу жалоб от их семей и комиссии.

– Убивают только приезжих? – упавшим, с нотками подозрения, голосом уточнил градоначальник, бессильно растёкшийся в кресле, словно тесто на столе.

– Только приезжих, – подтвердил Вяземский и взял паузу, про себя надеясь, что тот набросится с обвинениями на него, но градоначальник не зря занимал свой пост и промолчал.

– Я занимаюсь расследованием по просьбе одного из членов комиссии, а, если быть точным, Хрещина, так как нашли тело его престарелого друга. Он был первой жертвой. Второй была женщина, и сначала решили, что это единичный случай – в гостинице она продемонстрировала себя эмоциональной натурой, потому и было выдвинуто предположение, что ночью она отправилась полюбоваться видами, наткнулась на какого-то негодяя и тот ее задушил. Никаких других мотивов не было, как подумали в участке. Но потом мне сообщили, что это не первая смерть. И стало ясно, что не всё так просто.

Мстислав прокашлялся, пытаясь скрыть неудовольствие этим фактом.

Пекки – единственный, кто занимался расследованием, сделал вид, что для их мест в порядке вещей находить труп туристки, которая, находясь в незнакомом месте, посреди ночи отправляется гулять, где ее душит какой-то ненормальный и оставляет мирно лежать на самом видном месте на поляне. Чудаковато, но не смертельно. Пекки вообще было сложно удивить. Особенно, когда речь заходила о чужаках.

А об убитом мужчине Мстислав вообще чуть ли не случайно узнал. Ему сразу не сообщили, потому что он со своими ребятами был занят железнодорожными работами и возвращался домой нечасто, из-за этого и сам не почувствовал беды. Ему показали только вторую убитую тогда, когда начальник участка пришёл к выводу, что происходит что-то подозрительное, и ненароком упомянул первый труп.

А через два дня из города приехал Хрещин и попросил Мстислава об услуге. Он был знаком с его отцом и подозревал, что община – это нечто большее, чем просто сельские жители, проживающие подле одного озера и поддерживающие друг друга. Тогда же он предложил ему в помощь сыщика из столицы, но Вяземский настоял, что разберётся быстрее самостоятельно. Да и речи быть не могло о том, чтобы приезжие ходили по их земле, что-то вынюхивая и выкапывая. Община села не одобрила даже его расследование, что уж говорить о большем.

– Мне необходимы деньги для участка и нашего судмедэксперта, которые работают сейчас сверхурочно. И это не обсуждается, – тихо, но вкрадчиво подчеркнул Мстислав, заметив, как вскинулся градоначальник.

Тот стушевался и отвёл взгляд кивая.

– Хорошо.

– Я вернусь, как только найду убийцу и надеюсь, что проблема с финансированием решится, иначе я окончательно прикрою вашу туристическую лавочку, – спокойно заключил он, а затем поднялся и собрался уходить, полагая, что сказанного будет достаточно.

Но градоначальник, смущённый из-за своей покладистой реакции, возмущённо вскричал:

– Ты это не решаешь, Мстислав! Твоя семья больше здесь не заправляет.

Вяземский задумчиво воззрился на градоначальника сверху вниз, не понимая, как тот за столько времени ещё не сообразил.

– Если я захочу, то заберу у вас всё, – просто сказал он.

Лицо градоначальника стало багроветь от гнева.

– Но я этого не хочу, – сдержанно продолжил он, немного слукавив на этом моменте.

Вяземский, возможно, и рискнул бы, если бы не предсказание вещуньи. Угораздило же его с ней связаться.

– Вместо этого я в любой момент могу отозвать своих ребят и тогда ни добычи диабаза, ни малинового кварцита, ни срочных просьб комиссии и лично ваших, ни рабочих рук, которые способны на гораздо большее, чем обычные люди. Вы потеряете тех, благодаря кому озолотились.

– Но именно я увидел нечто большее в этой земле, а не ты! Когда я сюда прибыл, то это было обычное захолустье! – задушенным голосом воскликнул Статцкий с трясущимися от злобы руками.

– Ваша правда, – согласился Вяземский. – И моя ошибка. Но больше я её не допущу и обкрадывать моих людей тоже не позволю. Давайте не будет создавать друг другу лишних проблем.

Градоначальник оттянул туго натянутый галстук, который Вяземский воспринимал только лишь в качестве удавки. Он с неприязнью вспомнил момент, когда Марта вынудила надеть его.

– Ты прав, Мстислав, прости меня за резкость, – смог-таки выдавить улыбку он, вытирая рукой вспотевший лоб. – Я сделаю всё, что в моих силах, чтобы удовлетворить твою просьбу.

Вяземский вновь кивнул и резюмировал:

– А если надо, то даже большее. Не провожайте.

С этими словами он покинул кабинет, тут же подметив суетный вид Льва.

– Когда в следующий раз решишь пошпионить, то сначала убедись, что никто из присутствующих не обладает чутким слухом.

Мстислав усмехнулся побледневшему секретарю и стремглав удалился из места, от которого его воротило. А потом и из Петрозаводска, который вызывал в нём не больше светлых чувств. Болтаясь из стороны в сторону в старом автобусе и стараясь реже дышать, он размышлял о том, что справился недурно, насколько сам мог судить. Только бы теперь всё шло таким же чередом: ровным и не потрясающим сознание. Нужно было поскорее разобраться с этими странными убийствами и жить дальше спокойно, насколько это вообще было возможно.

Поглядывая в окно, Мстислав отгонял навязчивые мысли, что когда он больше всего на свете желал спокойствие, в его жизнь обязательно врывались выбивающие из колеи обстоятельства. Чуть позже он понял, что чутьё его и на этот раз не подвело – о спокойствии потом он мог только мечтать.

****

– Мирослава, привет! Ты выглядишь взволнованной, – подавляя зевок, сказал один из фотографов.

Он сидел за столом и грел руки об чашку с кофе, скукожившись от утренней прохлады. Мирослава пронеслась мимо, спеша с телеграммой к шефу, и лишь махнула рукой в знак приветствия.

За следующим столом один из таких же помощников, как и она, уже в спину радостно ей сообщил:

– Забегай потом! Мне есть что рассказать!

Мирослава ничего не ответила, занятая упорядочиванием скачущих мыслей в голове. Лишь мимолётно подумала, что у неё нет сил и времени выслушивать новости. Рабочих новостей и без того хватало.

Но она не зря устроилась в редакцию, о чём свидетельствовала телеграмма у неё в руке. Последние десять лет после побега из приюта, возможно, были только ради того, чтобы, наконец, загадочные слухи о поселениях на окраинах обрели подтверждение в виде этой телеграммы. Это был шанс, который Мирослава так ждала – шанс, который мог помочь с её «недугом».

Громоголасное эхо от каблуков на практичных, но уже изрядно оттоптанных ботинках отскакивало от почти голых бетонных стен – не считать же, в самом деле, редкие тонкие плакаты надёжным покрытием, кричащие о противоположных призывах. Несмотря на довольно шумное приближение, работники печатной редакции, трудящиеся на втором этаже прямо над топографическим цехом, привыкли к этому звуку настолько, что перестали его слышать – также, как клацанье станков под полом, извещающий об обеденном времени бой часов на улице, завесу папиросного дыма, тиканье стрелок в собственных кабинетах и в общей комнате.

В работе редакторов или газетчиков – как угодно, время ценилось превыше всего, поэтому они лишний раз не желали его тратить, отвлекаясь на то, что неизбежно также, как дождь и сырость в столице, весеннее похолодание или туманность над многочисленными каналами.

Мирославу устраивало такое положение – её не замечали ровно до того момента, пока не наступала необходимость – ведь, чтобы выйти из дома прежде нужно выглянуть на улицу, чтобы либо одеться потеплее, либо взять зонт. Так же и с Мирославой – её звали тогда, когда появлялась надобность, а обнаружить её было проще простого: стоило всего лишь оглянуться и приметить чёрное пятно – помимо глянцево-чёрных волос на тонкой и высокой фигуре выделялся тёмный пиджак с широкими плечами и в том же цвете мундштук, который в длинных белоснежных пальцах казался ещё более вызывающим. К слову, именно она первая начала им пользоваться в редакции, чем привела остальных к этому пусть не совсем практичному, но изящному предмету.

Сейчас Мирослава спешила исполнить привычный утренний ритуал, когда она напоминала о себе начальству и тем, кто в этот раз был подле него на раннем совещании. Традиционно она возвещала о себе дважды в день: утром, когда делилась свежими новостями, пойманными ночью или накануне, а также вечером, когда ей было необходимо узнать у начальства свои первые задания на завтра – кому отправить телеграмму, назначить или отменить встречу, вызвать на разнос.

Обычно в такие моменты она проявляла сдержанность, но сегодня привычной эмоции на смену вышло нетерпение, рассеянность и глубокая задумчивость, от которых Мирослава никак не могла избавиться, но, усилием воли, она всё же сумела создать видимость спокойствия.

За окнами уже давно дребезжал рассвет – белые ночи окрашивали тёплыми оттенками привычный сумрак Петрограда до того рано, словно тем самым извинялись за долгие месяцы серости и туманности. Мирослава любила тепло и радовалось наступлению летнего сезона, но спать всё же при не полной темноте было непросто, но и в этом были свои плюсы – добираться до работы ей было далековато, а вставать не при непроглядной тьме куда приятнее.

В общей комнате, где Анат Данилович, шеф редакции, любил устраивать утренние слёты до начала официального рабочего дня, расположилось полдесятка мужчин, накручивающие усы или выдыхающие дым. Каждый первый из них был представителем некогда имперского дворянства. Они до сих пор не сильно жаловали тех, кто был ниже их по статусу, который, впрочем, на сегодняшний день потерял свою ценность, с их подачи в том числе.

Двухпалатный парламент государства, где, с одной стороны, тянули лямку имперские, а с другой – социалы было для них благом, в котором можно было, в правильных кругах продолжать кичиться своим родом, а в обычной жизни пожинать плоды равенства демократии, с которой выступали социалы. И если кто-то считал, что бывшее дворянство не будет рада тому, что наёмный труд будет оплачиваться в справедливом объёме, то они не ошиблись, но вовремя поданная дружеская рука Финляндии с её импортной одеждой, не слишком дорогими для русского человеком продуктами и мебелью сгладила эти углы. Жить на широкую ногу бывшим дворянам всё ещё удавалось, так как цены в соседнем государстве были куда ниже, чем в родном, от этого те финансы, которые одна из палат изъела на благо народа, не сильно повлияли на общую картину их быта. А если кто-то и выражал своё недовольство в самом начале, чуть больше десяти лет назад, то тогда уже обе палаты начинали тонко намекать на хороший закон в той же Финляндии о равенстве, которая запрещала проявлять неуважение к любому наёмному труду и грозила новыми денежными штрафами, а избранные палаты, как ни крути, стали теми же наёмными работниками. Одну палату наняли рабочие, а другое дворянство. И если первые почти сразу ощутили для себя удобства, то вторым пришлось скрепя сердце, замолчать на время и посмотреть, как сложится жизнь. Оказалось, что не так плохо, а после приезда финляндской интеллигенции, которая отказалась от ненависти к русским и охотно делилась с ними тем, как припеваючи живётся в государстве, когда рабочие и женщины довольны, бывшее дворянство задумалось и на время отказалось от восстаний.

Мирослава вспоминала это чаще положенного, чтобы напомнить себе, что застала гущу событий, хоть и совсем не заметила этого. Прошло десять лет с тех пор, как она сбежала из приюта – тогда же государство изменило строй, но картину жизни несовершеннолетней бродяжки это не сильно поменяло.

Сегодняшним утром наблюдалась для неё более привычная картина, которая пусть и не приносила большого счастья, но зато была хороша своей предсказуемостью: на диванчиках в общей комнате заседали возрастные главы тех или иных новостных отделов.

Но, к удивлению Мирославы, сегодня их компания претерпела некоторые изменения. Она не стала отвлекаться на стороннего наблюдателя, который был единственным в комнате, кто не носил усов. Она до сих пор не понимала этой тяги мужчин к такого рода растительности – на её вкус они делали их смешными, но привычки для таких людей были неискоренимы – перемены давались с трудом всем, кроме Аната Даниловича. А остальные даже Мирославу стали замечать только после года работы на их общее начальство, Аната Даниловича, а до этого по привычке громогласно приказывали: «Эй, передайте это начальству», либо «Принесите ещё папирос! И что-то, чем можно смочить горло».

– Кто-нибудь из осведомителей сообщил что-нибудь интересное? – грозным голосом поинтересовался Анат Данилович – седой – там, где не сверкала гладкая лысина, но ещё не старый, а довольно крепкий мужчина, стоило умолкнуть ленивым мужским разговорам в общей комнате.

Ей даже не стоило проявлять усилий, чтобы разглядеть его местонахождение сквозь трепыхающуюся завесу дыма, которая скрывала мужские лица – тот сидел на жёстком кресле, как и всегда, возле распахнутых настежь окон, вбирая в себя новости прямиком с улиц, как он любил выражаться. Его тон не смутил Мирославу, потому что тот, как она вскоре поняла после их знакомства, по-другому общаться попросту не умел.

Она вежливо со всеми поздоровалась и, всё так же стоя, – в редакции почему-то охотно взяли привычку финнов не предлагать дамам присесть, возможно, потому, что женщин здесь было совсем немного – отрапортовала, не глядя на сделанные ею утром записи:

– Всё ещё живо противостояние между палатами, но среди народа эта тема теряет актуальность, ведь их соперничество продолжается уже не первый год, а на обычную жизнь не сильно влияет. Вновь поговаривают о ещё одном участнике в этой гонке за власть, которого уже прозвали «главой третьей палаты». Впрочем, он всё так же скрывает свою личность и личность тех, кто его поддерживает, но при этом имеет свой уникальный почерк, который узнают в интеллигенции как в финской, так и в русской. – Мирослава взяла паузу, чтобы дать высказаться уважаемым главам.

Пока она говорила, те безотрывно и оценивающе её разглядывали, и если поначалу такое внимание вынуждало её нервно дёргаться, то сейчас ничего, кроме смирения, не вызывало – мужчины, которым она сообщала свежие новости по утрам, были закостенелыми и нетерпимыми – она не могла стать объектом их интереса, пока надевала чёрный пиджак с плечиками и курила папиросы, потому что такой вид для их женщины был неприемлем.

Собственно, именно этого она и добавилась, помимо стремления проявить протест, когда во второй в жизни раз взялась за папиросу, накануне её прихода сюда. Это уже потом она осознала, что если брать те, куда добавляют успокаивающие травы от нервов и стресса, то и думать легче, что в её положение они незаменимы. В столице такое можно было найти, если знать, где искать. Поэтому курить она не бросила, а вскоре ещё и поняла, что те, кому за сорок, если и смотрели на неё дольше положенного, то тем же взглядом, что на местные фикусы и кактусы, которые с боем выживали в условиях прокуренного помещения.

– Это тот самый член парламента, чьи мысли по поводу оживших мифов на окраинах сочли сначала бредом, а потом чудной народной байкой? – уточнил Эстонский, который заведовал отделом по импортной моде, внедряющейся от соседей последние десять лет. – И тот, что пропагандирует взгляды мирных трудолюбивых чухонцев?

– Он, родимый, – хмуро пробурчал Анат Данилович, туша папиросу в супнице, которую использовал вместо пепельницы. – И мне не нравится, что мы не печатаем то, что не даёт покоя людям. Он не обращается к нашей газете как будто принципиально – мы слишком крупные, а его… мнение печатают мелкими тиражами какие-то третьесортные забегаловки. Но оттого они и нарасхват.

Мирослава обычно не участвовала в обсуждении новостей, которые приносила и подумала, что сторонний наблюдатель тоже не удостоится подобной чести, а зря.

– Наши новости должны быть одобрены всеми сторонами власти, а они вряд ли были бы в восторге, – вальяжно заговорил Карл, взявший себе в качестве псевдонима имя иностранного императора. На одного из них он был похож – также самоуверен, не особо дальновиден и занимает поразительно высокую должность.

На это Данилович пренебрежительно рубанул воздух рукой и отрезал:

– Столько лет нам удавалось усидеть на нескольких стульях! В этом и заключается наша истинная работа – нести правду вопреки желаниям тех, кому эта правда не нравится. Только осторожно.

– Вы правы, – с подобострастным почтением склонил голову Карл. – Тогда я почту за честь взять эту миссию на себя.

Чего у него было не отнять – так это умения писать новости и их же запечатлевать.

– Пока не решил, – обронил Данилович, затем махнул рукой, призывая Мирославу продолжить.

Та послушно стала цитировать телеграмму, пришедшую к ним срочным отправлением от одного из градоначальников округа вчера вечером, взявшим на себя опеку над «независимыми сёлами», существование которых, подобно некогда Великому княжеству Финляндскому, не интересовало власть, пока те вовремя привозили товар, полезные ископаемые с гор и рабочие руки. Они имели желанную независимость, но Мирослава, как и все многие, считала, что только до поры до времени – вновь на те же грабли государство не встанет.

Анат Данилович, услышав имя старого знакомого, который нередко предоставлял исключительные сведения, подобрался, подобно хищнику перед нападением и широко, но коротко улыбнулся, вытягивая руку, куда Мирослава вложила письмо с особым трепетом.

Именно оно так стремительно и беспокойно несло её сюда.

– Карл, – медленно проговорил Анат Данилович, когда профессиональным взглядом изучил просьбу градоначальника. – Кажется, я нашёл для тебя подходящее задание.

Мирослава кинула на Карла быстрый взгляд, чувствуя, как её захлёстывает паника, а ещё не сложившийся толком план терпит коррективы. Ей тут же захотелось подумать и покурить.