Текст книги "Зов чёрного лебедя (СИ)"

Автор книги: Мария Устюженко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 27 страниц)

– Я постелила тебе в маленькой комнате и уже перенесла туда сумку, – вдруг с прежним энтузиазмом произнесла Марта. – Она может показаться тебе тесноватой, но там стены лучше утеплены и ковёр толще. Ночами у нас бывает прохладно. Там ещё стоит стол – тебе было бы удобнее работать. Репортёры же что-то вечно пишут? – озадаченно уточнила она.

Мирослава поспешно закивала, вновь тронутая предусмотрительностью Марты и решившая, что сходство ей просто почудилось. Сейчас во взгляде женщины она не видела ни тяжёлой задумчивости, ни острой оценки.

– Вы слишком добры, – неожиданно для самой себе Мирослава поклонилась в пояс.

Когда она подняла голову, то наткнулась на широкую улыбку, которая собирала вокруг голубых глаз Марты морщинки.

Мирослава подумала, что Мстислав обладает более тёмной мастью и что между ними не отслеживается почти никакого сходства.

– Так у нас молодёжь приветствует главу или членов общины. Я к их числу не отношусь, но мне приятно, – хохотнула она. – В наших краях принято быть гостеприимными, поэтому отбрось чепуху, которой полнится твоя голова, и делай, что должна.

Мирославе показалось, что в последних словах был какой-то потаённый смысл, но уточнять она не стала, а только кивнула и отправилась наверх немного отдохнуть.

Глава 4. Просьба и допрос

Вяземский прошёл сквозь колючие кусты, не в первый раз мимолетно порадовавшись тому, что перестал носить китель, который вечно цеплялся за колючки и сучья деревьев. Погода стояла мирная, что выгодно отличалось от последних тревожных недель. Ещё вчера ветер приносил печальные известия, в воздухе пахло кровью и болью. Мстислав плохо спал всё это время, чувствуя свою вину от произошедшего и стыдясь того, что он не мог учуять следов того, кто вершил эти злодейства. Вчера он отправил ребят отдыхать, а сам, прислушавшись к чутью, отправился на кладбище, но так и не сумел ничего там найти. Такое бывает, когда даже сам не знаешь, что ищешь. Но он остался уверен в том, что оно имеет какое-то отношение к убийствам или убийце.

Сегодня Мстиславу всё же пришлось признаться самому себе, что ему необходима помощь, но она на не имела никакого отношения к столичной репортёрше. Вяземский на мгновение остановился, прикрывая глаза и втягивая носом воздух. Рано утром моросил шёл дождь, как и довольно часто в последние недели, поэтому пахнуло сыростью, влажной землёй и мокрой шерстью. Это означало, что двое из его ребят уже совершили обход. В кустах можжевельника кто-то зашевелился, и Мстислав распахнул глаза. Через мгновение оттуда несмело выпрыгнул заяц, который с подозрением уставился на непрошеного гостя.

– Надеюсь, что я не помешал, – вежливо произнёс он.

Заяц в ответ раздражённо шевельнул ушами и гордо ускакал по своим делам. Мстислав не стал без разрешения идти дальше, а ещё некоторое время постоял. Вскоре он услышал с поляны уханье филина и, сочтя это приглашением, двинулся в том направлении.

Хозяин леса любил ипостась филина. Благодаря ей он был в курсе того, чем жили люди. Мстислав надеялся, что хозяину леса будет что сказать, тем более по всем признакам он должен был находиться в приятном расположении духа. Его супруга после весенних трудов и забот, наконец, была всецело ему предоставлена. Обычно в летнее время супруги предавались любви, благодаря которой урожай и поля радовали жителей деревни своей плодовитостью. Вяземский не хотел вспоминать сезоны, когда супруги были в разладе и тем самым иссушали их земли.

Сквозь ветви деревьев можно было разглядеть чистую зелёную поляну, которая разрешила остаться на своей территории только нескольким валунам и крупным камням. На одном из них гордо восседал филин, который сразу пронзил взглядом своих жёлтых глаз Мстислава. Он оглядел его с головы до ног, громогласно и разъярённо ухнул, а затем на месте филина появился темноволосый, лохматый мужчина с опасным прищуром глаз, цвет которых можно было описать, как оттенок мокрой коры взрослого дерева. Одет мужчина был старомодно – на нём красовался кафтан с запахом левой полы на правую и подпоясанным огненно-красным, как костёр перед ритуальными прыжками, кушаком. Считалось, что если долгим, безотрывным взглядом глядеть на кушак хозяина леса, то в какой-то момент глаза могут вспыхнуть огнём и навсегда лишить человека зрения. Но проверять никому не хотелось. Даже самый легкомысленный парень среди ребят Мстислава – Ииро не рискнул бы.

– Явился-таки, – шелестящим, но и одновременно звучным голосом заговорил хозяин леса, – И без даров. Снова. Сын леса, я скоро оскорблюсь. – мрачным тоном, который тут же эхом разнёсся по всему лесу, проговорил он.

Мстислав в качестве приветствия поклонился и, не поднимая головы, спокойно сказал:

– Простите меня. Вы же знаете этого сына леса – он бестолков, невежественен и дерзок. Но он предан вам и этой земле.

Хозяин леса издал задумчивое мычание, которое всколыхнуло жителей ближайших нор и дупел. Мстислав услышал, как взволновано заскакали на деревьях белки, зафыркали ежи, зашуршали в траве хорьки и забили крыльями птицы.

– Можешь поднять голову, сын леса. Помни мою доброту. И гордись моей любовью к тебе подобным, – пропел он и этим решением успокоил животных.

Вяземский выпрямился, как было велено, но, как и всегда, молча остался стоять и ждать, когда хозяин леса задаст вопрос.

У Мстислава с самого детства было двойственное отношение к нему, так как от непостоянного характера хозяина леса зависело слишком многое. Он мог одарить охотников сокровищами, а через некоторое время за плохое подношение лишить человека руки или затуманить разум, оставив блуждать по лесам. В таких случаях принято было не перечить его воле, но Вяземский, вопреки правилам, всегда отправлялся на поиски пропавших. И даже находил. Хозяин леса часто игнорировал его выходки, так как с давних пор находился с его семьёй в добрых отношениях. Самому Мстиславу порой казалось, что хозяину леса даже нравится его дерзкое поведение, но иногда он грозился содрать с него за это шкуру или лишить поля урожая. На такой тонкой грани они и балансировали.

– Что привело тебя в это утро ко мне? Тебя что-то тревожит? – наконец поинтересовался хозяин леса, буравя его взглядом. – Сядь.

Вяземский послушался и с удовольствием примостился на ещё немного влажной траве.

– Вам наверняка известно о том, что наступило беспокойное время.

– Признаться, нет, – без смущения и почти мечтательно отозвался он. – Мы с супругой были очень заняты некоторое время. Теперь она ждёт ребёнка.

– Поздравляю. Это радостная новость, – не моргнув и глазом, произнёс Вяземский. – В селе вторую неделю находят убитых приезжих. Не так давно ко мне обратился один из членов комиссии с просьбой найти убийцу. Его старый друг приехал к нам, а через пару дней не вернулся, как было обещано. По приезде сюда, вместе с обратившимся ко мне мужчиной, мы выяснили, что тот ушёл дождливой ночью, оставив после себя на постоялом дворе вещи. Он стал первой жертвой, о которой я вовремя не узнал. Через несколько дней случилось второе убийство, но уже девушки, которая тоже покинула гостиницу поздним вечером, – замолк Мстислав, пытаясь подобрать слова для дальнейшей просьбы.

– Интересно. – Начал покачивать ногой хозяин леса, закинув её на колено. – В лесу я не чувствую противоестественной смерти. Но ты и сам это мог понять.

– Вы правы, – кивнул он. – Я тоже не ощутил ничего подобного, несмотря на то, что тела были найдены на лесной поляне. Чутьё привело меня на кладбище, но там я ничего не нашёл, а в общении с мертвецами и духами откровенно плох, – натянуто усмехнулся Мстислав.

– У вас извелись колдуны и вещуньи? – удивился хозяин леса нахмурившись.

– Нет, наш колдун хоть и стар, но ещё способен с ними разговаривать, а вещунья предсказывать. Дело не в этом. Ни к чему пока тревожить мёртвых.

– Тогда я не понимаю, чего ты хочешь от меня, сын леса, – поскучнел в ответ собеседник.

Набрав в грудь побольше воздуха, Вяземский на выдохе начал объяснять:

– Вещунья предсказала мне, что я пока могу быть только условно главой общины, и она подчеркнула, что из-за своего упрямства и несговорчивости я рискую потерять гораздо большее, чем главенство. Когда наши края настигнут несчастья – это будет испытание для меня, – с трудом закончил он, пытаясь отринуть раздражение.

Из-за этого предсказания Мстислав с неприязнью относился к вещунье и ни в чём неповинному колдуну. У него в груди свербило каждый день из-за того, что происходящее – его вина.

Его признание лишь повеселило хозяина леса. Тот внимательно поглядел на него, а затем неспешно пропел:

– Ты хочешь узнать у меня, что тебе делать?

– Да, – признался Мстислав.

– Несмотря на запрет, о котором тебе прекрасно известно? Ты ведь знаешь, сын леса, что мне не положено вмешиваться в ваши человеческие распри. Боги могут наказать меня за это, – цыкнул он языком.

– Мне это известно, – спокойно произнёс Вяземский. – И я готов понести наказания за вас и за себя. Но я не хочу вмешивать в это своих людей.

Хозяин леса, прищурившись, некоторое время изучал Мстислава, который застыл с маской отчуждённости и спокойствия. Затем хозяин леса звонко, оглушительно свистнул, а потом расхохотался, скатившись с камня и повалившись на траву. Оттуда послышалось:

– Смертные… такие предсказуемые… Какая потеха…

Мстислав сжал челюсть, не желая давать оскорбительным замечаниям, вырваться на свободу. Неожиданно смех затих, а за его спиной прозвучало грозное:

– Сын леса, не будь так самонадеян! Всё, что богами передано через уста проводников – священно и нерушимо!

Над поляной стали затягиваться тучи, повергая воздух в рассерженное затишье перед бурей. От деревьев и кустов стали отделяться тени. Мстислав ещё сильнее выпрямился и напряжённо готовился к тому, что последует дальше. За своей спиной он чувствовал силу и мощь, которая была подобна, остановившейся на миг, снежной лавине.

– Ты не можешь в одиночку с этим разобраться – вот что тебе было сказано! В твоём сердце я вижу горечь и сожаления. Не будь их заложником, а используй их, как подспорье в этом нелёгком деле! Не будь глупцом, а то потеряешь всё.

На своём плече Вяземский ощутил вес чужой руки. Заряженный воздух стал успокаиваться, тени медленно ускользать, возвращаясь на своё место, а присутствие хозяина леса стало ощущаться так же, как и обычно – необратимо и правильно. Случилось невероятное – снежная лавина отступила, но Мстислав догадывался, что с его речами, только до поры до времени, и когда-нибудь его настигнет кара.

– Я прошу прощения за свою наглость. – медленно произнёс он. – Постараюсь впредь быть более благоразумным.

За спиной послышался смешок, похожий на шелест листвы.

– Не обещай того, чего не можешь сделать, сын леса. А взамен я тебе скажу, что чувствую – происходящее сейчас – это лишь начало. Люди стали громче говорить о нашей земле – об этом мне рассказывают пролетающие мимо птицы, и это означает перемены. Но это не касается смертей – убийца осторожен, он сам либо не ходит по лесу, либо делает это очень осторожно, перемещаясь по спрятанным тропкам. – Хозяин леса помолчал, словно прислушиваясь к чему-то. – Кто-то появился на нашей земле и этот кто-то в опасности или он и есть опасность – этого я не могу понять. Зато чувствую, что водяной в последнее время мало спит, волнуется и сильнее буянит. Он что-то знает. Обратись к нему, сын леса и помни, что путь, который ты проходишь, отмерен самими богами – не пытайся противиться ему, а то накличешь беду. И не приходи больше, я сам тебя позову.

Порыв ветра взлохматил волосы, ознаменовав уход хозяина леса. Мстислав поднялся и поклонился в пояс.

– Спасибо вам, хозяин леса. В следующий раз я буду более благодарным и не забуду о дарах.

После этой фразы он почувствовал, как ему в затылок прилетела большая шишка. Он усмехнулся и потёр место удара со словами:

– Вернее, я постараюсь это сделать.

Лес на это ничего не ответил.

Мстислав вновь поклонился и ушёл.

Следовало бы воспользоваться советом, но посещать за день сразу двух хозяев было не к добру. Он решил отправиться в участок, куда как раз в ближайшее время его ребята должны были привести главного свидетеля или подозреваемую в этом деле. Вяземский плохо ладил с этой женщиной, поэтому хотел, чтобы допрос провёл Линнель или Раймо, но раз ему всё равно дороги нет к хозяину озера…

К тому времени, как он достиг участка, у него совсем вылетело из головы наличие дома гостьи.

Участок – это было слишком громкое слово для каменного одноэтажного строения с цокольным этажом, где отдыхали местные любители приложить на грудь, но то, что он у них уже был, звучало гордо. А всё финские веяния, которые отец Мстислава воспринимал всерьёз наряду с их поголовной грамотностью. Многие жители их села были помесью – здесь хватало и тех, и этих представителей нынче дружественных государств. Вяземский подозревал, что в материнской крови было куда больше финских корней, нежели русских, иначе откуда в ней столько гордости, уверенности и силы, которые женщине в то время не были положены? У самого Мстислава с этим никогда проблем не было – что его мать, что Марта, что другие жительницы села могли проявлять характер столько, сколько потребуется ведь справедливости ради именно этот характер выручал их тогда, когда мужья уходили на заработки, оставляя на их плечах всё остальное. Благо, что сейчас всё же было немного другое время, которое по мнению общины слишком уж быстро менялось.

Войдя в участок, Вяземский кивнул Пекки – тому самому «невпечатлительному» сыщику и финскому уроженцу, который поприветствовал его привычно молчаливо, но уважительно – он поднялся со стула. С тех пор, как его определили на это дело, Мстислав старался переброситься с Пеккой парой слов, зная, что лишний трёп ему несвойственен, но сейчас он не хотел опоздать на допрос, поэтому ограничился кивком.

В кабинете были отодвинуты столы к стене, чтобы удобно расположить гостью. Александру посадили боком ко входу, поэтому Вяземский сумел сразу оценить её настрой. Она сидела с выпрямленной спиной, сложенными руками и чуть приподнятым подбородком. На ней было обычное платье с поясом, тёмные волосы она спрятала под косынку, и весь вид ее прямо-таки вопил о том, что перед ними сидит благообразная женщина. Но это тоже была одна из её форм издёвок.

Его приход она проигнорировала, продолжая наблюдать за Линнелем, который облокотился на один из столов со скрещёнными руками и за Раймо, сидящим на своём привычном рабочем месте. Он встал, когда Мстислав вошёл.

– Сядь, – велел он ему, а затем вежливо поздоровался с Александрой, которая одарила его насмешливым взглядом. У него при взгляде на неё во рту всегда появлялся привкус земли и крови. – Я прошу прощения за то, что мы вырвали вас из дома. Надеюсь, мои парни вели себя достойно?

Александра грубовато и с некоторой ленцой усмехнулась.

– Подобно своему вожаку, – довольно мирно и снисходительно отозвалась она.

Мстислав украдкой вздохнул, пока менялся местами с Линнелем и внутренне скривился – разговор обещал быть непростым.

– Они сообщили, по какой причине потревожили вас?

– Что-то бормотали про мои ночные прогулки и важное свидетельство. Не знала, что нынче за одинокими женщинами община ведёт такую тщательную слежку. Буду ходить осторожнее.

– Никакую слежку община не ведёт, – сквозь зубы процедил Мстислав, который повёлся на её провокацию, как мальчишка, о чём свидетельствовала её издевательская полуулыбка. Он выдохнул и продолжил куда спокойнее. – Ваши прогулки давно не секрет для тех, кто хоть раз по вечерам бывал в лесу. Но вызвали мы вас не для обсуждения невинных хождений под луной. Наверняка вы знаете об убийствах, которые сейчас происходят.

Женщина согласно кивнула. Мстислав очень внимательно наблюдал за её мимикой и жестами, но ни телом, ни лицом она не выдала, что тема хоть сколько-то её встревожила.

– Мы бы хотела узнать, не видели или не слышали ли вы чего-то подозрительного во время своих прогулок?

– Нет, – спокойно и уверенно сказала она, встретившись с Мстиславом взглядом.

– Но вы даже не задумались, – мягко заметил он.

– Зачем задумываться о том, что и так очевидно? – закатила глаза она. – Если бы я что-то слышала или видела, то навряд ли забыла о таком зрелище, верно? Тем более я редко гуляю на поляне возле озера – во время своих прогулок я наслаждаюсь одиночеством, а там велика вероятность кого-то повстречать.

Вяземский медленно кивнул.

– Вы живете на окраине, и там рядом есть опушка, где можно прогуляться. Зачем же вы проделываете такой путь до леса возле озера, если не ради озера?

– Мне теперь запрещено выходить за свою территорию?

– Нет, это обычное любопытство. Нам нечасто удаётся с вами поболтать, вот я и спрашиваю о том, что давно гложет, пока есть возможность.

На эту неприкрытую ложь Александра приподняла бровь.

– Я там охочусь, – всё же нехотя ответила она, не став указывать на явное лукавство. – В лесу возле озера больше живности, там я нанесу меньше урона природе.

– Как заботливо, – искренне удивился Раймо, который всё так же продолжал сидеть за своим столом.

Мстислав бросил на стоящего рядом Линнеля взгляд, и тот отошёл к Раймо, чтобы проконтролировать его неуместные комментарии.

– Это всё? – деловито осведомилась Александра. – Или есть ещё какие-то причины, побудившие вас вызвать меня на допрос?

Она вновь столкнулась взглядам с Вяземским, в котором он увидел то, чего бы ему всё же не хотелось – ее уверенность в том, почему она на самом деле здесь.

– Нет, это всё. Спасибо, что пришли и ответили на мои вопросы, – со всей любезностью, на которую был способен, произнёс Мстислав.

Александра тут же резко поднялась и, не прощаясь, пошла к выходу. Но когда открыла дверь, она обернулась.

– Я не прекращу свои прогулки. А в следующий раз, когда захотите меня допросить, задавайте более чёткие вопросы.

Ответа дожидаться женщина не стала, а просто молча прикрыла дверь и ушла.

– Это предупреждение, угроза или её очередная издёвка? – вопросил Раймо у задумчивого Мстислава.

– Не уверен, – отозвался тот устало. – Меня кое-что ещё заинтересовало. С чего она взяла, что убитых находят на поляне возле озера?

– Из-за слухов? – предположил Линнель, начав с характерным скрипом возвращать столы на место.

– Она не настолько общительная, – возразил Вяземский. – Неужто ты можешь поверить, что она болтала с кем-то настолько долго, чтобы дойти до обсуждения трупов и где их нашли?

– Но это возможно. Женщины непредсказуемы, – легкомысленно пожал плечами Линнель. – Может, она что-то покупала или обменивала у соседей и ей это тут же сообщили?

– Ты прав, я просто предвзят, – не стал спорить Мстислав, затем выкинул на время из головы мысли об Александре – всё равно ничего достойного у него на неё не было, собственно, как и на кого-либо вообще. – Где, кстати, Эрно и Ииро прохлаждаются?

Раймо тут же засветился – рассказывать о чём-то он всегда любил больше остальных, поэтому Мстислав постарался отречься от странного внутреннего предчувствия и вслушаться в то, что говорил Раймо.

Глава 5. Старые и новые открытия

Мирослава долго лежала среди толстых тяжёлых одеял, переворачиваясь с боку на бок и пытаясь задремать. Обеденный сон полезен для здоровья – утверждали знатоки в газетах. С тех пор как у неё стало побаливать сердце после пресловутой ночи десять лет назад и последующего «недуга», как она про себя его называла, ей нравилось тщательно изучать подобные разделы и по мере сил пытаться им следовать. Но сейчас здоровье, очевидно, не желало обогащаться полезным, поэтому ей пришлось распахнуть глаза сдаваясь.

Мирослава прислушалась к звукам жизни за окном, которые и не думали уходить на обеденный сон. Мычание коров, громкие голоса и смех, шум повозок и свистящих приказов – всё это было одновременно и очень знакомым, и очень чужим. В столице жизнь тоже кипела, особенно в летний период, но люди все же чаще находились за закрытыми дверями. А в сёлах вся жизнь и работа протекала на улице, словно нараспашку.

Мирослава приподнялась на локтях, чтобы выглянуть через шторку в окно и разглядеть светлое небо и яркое солнце, которое обогревало землю и людей на улице. Такая погода манила. Обычно к влечению, которое вынуждало Мирославу подняться с постели, она относилась с недоверием, но стоял день, а не ночь, и эта тяга была другого рода – на улицу ее тянуло что-то глубоко внутри, нашёптывающее, что именно там жизнь, там счастье и радость. Она не стала сопротивляться и поднялась, чтобы вновь облачиться в уличную одежду. Ей хотелось бы надеть что-то более свежее, но нарядов у неё с собой было совсем немного, поэтому привередничать не стоило – сегодня можно было доносить и этот.

Мирослава, не таясь, преодолела короткий коридор, а затем стала тихо спускаться по лестнице, по привычке не желая обращать на себя внимание. Она услышала, как работает ткацкий станок, и решила, что её уход останется незамеченным.

– Как только начнёт темнеть – возвращайся! Не пристало девице шастать одной вечером, да и ужин к тому времени будет готов! – громко воскликнула Марта сквозь шум, не отрываясь от работы.

Мирослава вздрогнула от неожиданности. Усилием воли она проглотила комок в горле и послушно отозвалась:

– Хорошо, буду вовремя!

Затем стремительно выбежала за дверь, закрывая её хлопком. Только спустившись с крыльца, она смогла свободно вздохнуть и успокоиться. Обернувшись, она с недоумением задумалась, что же её так испугало. Через пару мгновений она поняла, что это горячее чувство в груди, которое не даёт легко заговорить или вздохнуть – не испуг, а сантименты. Это её реакция на заботу Марты. Прежде такое чувство у неё возникало лишь при общении с Анатом Даниловичем – с тех пор, как она стала его помощницей.

Ей удалось занять такую должность, само собой, не сразу, а лишь по прошествии трёх лет, и то её нынешний статус был скорее случайностью или удачей, если в неё верить, потому что Анат Данилович приметил её только из-за мундштука, с помощью которого она курила папиросы – до этого он свято был уверен в том, что у них работают одни мужчины.

И, несмотря на то что среди мужчин курящая женщина была не самым приятным субъектом, он поинтересовался кто она, чем у них занимается, затем осведомился о любимой марке папирос и разбирается ли она в крепких напитках, а после предложил должность своего помощника, так как: «Все те, кто работал на меня до этого – были теми, кто, либо хотел меня подсидеть, либо круглыми тупицами. Первое у тебя не выйдет – женщина во главе никому ещё, как минимум лет пять будет не нужна, если, конечно, чухна всерьёз не займётся этим вопросом, а со вторым мне может повезти – если ты даже большая дура, чем они, то хотя бы сумеешь принести мне правильные папиросы и напиток, чтобы это закурить и запить».

Тогда Мирославе, казалось, это всё больше удачей, которая ей также помогла устроиться в редакцию, но спустя время она со смущением осознала, что дело было в том, что Анат Данилович её попросту пожалел. Он взял над ней шефство, согрел грубоватой заботой, научил взаимодействовать с людьми, держаться с достоинством и раскрыл в ней лидерские качества, которые посоветовал придержать до поры до времени. У шефа были одни сыновья, которые уже давно выросли, а желание повоспитывать осталось, вдобавок ещё девчонку.

Через град ошибок и неудач Мирослава к сегодняшнему дню без лишней скромности стала достойным членом общества. В общем-то, она многим была обязана Анату Даниловичу, который не просто помог социализироваться, даже больше – он помог ей научиться жить настолько, насколько это вообще было возможно в её случае.

Прошло почти два года, и так как Мирославу всё ещё не уволили, а она помнила условия её найма, то это означало, что, либо она всё-таки не дура, либо действительно знает толк в крепком алкоголе. Первый вариант был более предпочтительный, но шеф никогда бы в этом не признался. Но её это не так уж и волновало, ведь в сухом остатке главным для неё было – это продолжать работать в месте, где информационный поток ни на миг не умолкает, чтобы не упустить ни единого подозрительного слуха. Не упустить и оказаться в месте… подобном этому.

Мирослава потёрла участок кожи под ключицами, прогоняя воспоминания и ощущения, и ненароком подумала, что в этом селе её может ожидать гораздо большее, чем ответы на её вопросы.

Перво-наперво она приняла решение посетить местную церковь. Её местонахождение ей сообщили две женщины, которых она с извинениями потревожила, когда вышла на длинную улицу. Они сначала оглядели её с недоумением, но затем поведали о наличии целых двух церквей. Одна работала в летнее время, была сделана из дерева и находилась возле школы, а вторая – каменная открывалась в зимний сезон. Мирослава, подняв голову в нужном направлении, смогла разглядеть вдалеке колокола, которые украшали каменную церковь. Поблагодарив за помощь, она отправилась в другую сторону, где на небольшом холме, у перекрёстка трёх дорог должна была быть расположена деревянная церковь.

Двигаясь в нужном направлении, она обращала внимание, что мужчины и женщины одевались всё-таки в большей степени традиционно, но и до здешних мест веяние моды добралось. Мирослава, облачившаяся в единственную длинную тёмную юбку, не особо выделялась ею, зато привлекала внимание чёрным пиджаком с широкими плечами и мундштуком в руке. Пусть местные и не удивлялись туристам, но вряд ли каждый день они наблюдали посреди дороги спокойно курящую женщину в тёмном юбочном костюме и распущенными волосами. Мирослава нередко подумывала над тем, чтобы постричься, поддаваясь моде и практичности, но все никак не доходили руки.

Пока она курила и размышляла о своих дальнейших действиях, то даже немного смутилась оказанному вниманию – всё же в столице реже так открыто позволяли себе таращиться, но, тем не менее она докурила папиросу до конца, вытерла салфеткой мундштук снаружи, ёршиком внутри, сложила сначала салфетку во внутренний карман, затем ёршик и мундштук в тубу из-под сигар и только потом пошла дальше.

Мирослава не любила горький запах табака, который стоял в редакции. Она предпочитала финские папиросы, они запахом чем-то напоминали ей костры, которые жгли по осени. Когда Мирослава курила, то обычно размышляла о чем-то, и не раз удивлялось тому, как хорошо во время этого процесса думалось. Помимо протеста, смысл которого она вложила в эту пагубную привычку, и лёгких мыслей, Мирославу также расслабляли эту медитативные действия, а в её положение это было чуть ли не жизненно необходимо.

Пока шла, она продолжала разглядывать наряды женщин, одетых в льняные юбки или платья, низ которых плотно облегал бёдра, а дальше свободно спускался чуть ниже колен, окаймлённый яркой цветной полосой по подолу и каким-нибудь рисунком. Более молодые девушки наряжались в шелковые однотонные юбки, что Мирославе пришлось особенно по вкусу. Верхние рубашки без рукавов на талии были подвязаны тканевыми длинными поясами с кисточками на концах, которые свисали почти что до земли.

А мужчины преимущественно носили светлые полосатые штаны и разноцветные рубашки с более тонкими и короткими поясами. Своими разноцветными рубашками они хоть и выделялись, но всё же меркли перед женщинами, которые сверкали стеклянными бусами, крупными серьгами с перьями и браслетами, камни которых переливались радугой на солнце. На головах и в руках девушки носили шляпки, искусно украшенные вручную – в них была здравомыслящая необходимость, так как солнце в летнюю пору пекло нещадно, а женщины много времени проводили в полях или огородах.

Мирослава нашла образы жителей очень гармонично сочетающимися с природой вокруг и строениями, поэтому искренне любовалась, пока не добралась до своей цели.

Церковь ей понравилась. Она была тоже украшена, но не так ярко. Особенно выделялись ажурные росписи над арочным проходом внутрь. Она не была огорожена никакими заборами или стенами, поэтому все вокруг видели, кто становился посетителям храма Божьего. Народу возле церкви особенно не наблюдалось. Зато виднелся небольшой уютный садик с выложенной плиткой и дом, где жил священник. Чуть дальше стояло двухэтажное свежевыбеленное здание с клумбами под окнами, в котором угадывалась школа.

Перед входом в церковь Мирослава перекрестилась и стала медленно подниматься по немногочисленным ступенькам, давая себе возможность передумать. В её приходе был скрыт и умысел, и нужда. Но Мирослава желала бы, чтобы ею руководствовал только умысел, который заключался в том, чтобы продемонстрировать местным свою религиозность. Но, на самом деле, её также потянуло сюда чувство, которое она игнорировала все десять лет, будучи слишком гордой и задетой.

Она долгие годы упрямо не желала потакать своей привязанности. Ведь с тех пор, как в юности ей стало известно о своем «недуге», она считала, что высшие силы отказались от неё. Так говорили воспитательницы, когда она якобы из простого любопытства интересовалась о различиях между людьми и теми, кто отличался от них. Даже не за стремление, а просто за вопрос она отхватила пощёчину и грозные утверждения о том, что человек – идеальное творение Господа, и он не должен желать большего. Во время долгой и нудной лекции, которая последовала после, они также ненароком ответили на вопрос, который тревожил Мирославу. Они утверждали, что те люди, кто отличался – проклятые люди – это те, от кого отказался Бог. Она тогда рискнула уточнить: а что если этот человек – ребёнок? И ей даже ответили, не назначив наказания, что тогда его душа уже прибыла в мир испорченной и от таких детей нужно избавляться на благо всем живущим.

Сейчас Мирослава не была так уверена в их словах, как тогда, когда её любящее сердце разбилось от осознания, что единственный, кто мог её безусловно любить – привёл её в этот мир умереть. После побега из приюта она долгое время не была в церкви, обиженная и раздавленная. Она побывала там лишь перед приездом сюда и вот сейчас. Её вера уже не была такой прочной, и она больше не была единственной её связью с жизнью, но Мирослава всегда будет благодарна Ему за то, что она чувствовала Его любовь тогда, когда в этом отчаянно нуждалась, даже если это ощущение было ею выдумано.

Но позже у неё не было даже этого ощущения и ей пришлось добывать его самостоятельным трудом. Повзрослев и оглянувшись на людей вокруг, Мирослава осознала, что чтобы тебя любили и уважали, ты также должен относиться к себе. Была разница в редакции между теми людьми, кто робко скрёбся в дверь, желая быть услышанным, и теми, кто влетал внутрь, громко заявляя о своих правах – первых обычно слушала только Мирослава, а в том царстве, где она работала, её голос и мнение было равносильно дуновению лёгкого ветра – при желании его можно ощутить, но чаще всего он проносился мимо, никем не замеченный. Достаточно было того, что она вовремя приносила обед, сортировала документы и следила за новостями. Но такой расклад её устраивал: когда ты непримечателен для других, то они легче расстаются с информацией, благодаря которой она и прибыла сюда.