Текст книги "Зов чёрного лебедя (СИ)"

Автор книги: Мария Устюженко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 27 страниц)

Мужчины переглянулись, и Эрно тут же отвёл взгляд, в отличие от Мстислава, который глядел на него вполне уверенно.

– Я в вас не сомневаюсь, – твёрдым и суровым голосом отчеканил он.

Эрно покачал головой.

– Что происходит? – повторила Мирослава.

На этот раз с лёгкой истеричной ноткой ответил Эрно:

– Убийца откуда-то узнал о том, что мы раскрыли колдуна.

– И что? – начиная в глубине души, догадываться, подбодрила она его на продолжение.

– А то, что об этом знали только мы вшестером! – нервно хохотнул он. – Ты была всё время передо мной, вожак точно ни при чём, остаются…

– Сказано же тебе – ничего подобного! – перебил Вяземский, повернув резко голову в его сторону.

– Остаются трое, – не внял ему Эрно, меланхолично продолжив. – А это означает, что кто-то из моих братьев предатель.

Глава 27. Хозяйка озера

Известие Эрно не всколыхнуло в Мирославе ничего. Она попросту не поверила. Убийца мог узнать любым другим способом… Вариантов у неё, к сожалению, пока не было, но, так или иначе, у них не было времени, чтобы долго биться и страдать над этой темой. Если Мстислав прав, то убийца на нервах начнёт снова действовать сегодня ночью, чтобы добиться намеченного, и поэтому им необходимо было остановить его, прежде чем снова кто-то умрёт.

Мирославу, в отличие от остальных, очень сильно взволновал его мотив. Мужчинам было куда важнее поймать убийцу, нежели чем его понять. А вот она никак не могла успокоиться и связать всё воедино так, чтобы выяснить, что им движет. Была какая-то связь между странным способом убийства и курянием тел в воду, отвязанными лентами на кладбище и тем, что убитые были исключительно туристами. Сначала он убил мужчину, а потом подряд двух молодых женщин. Была ли в этом какая-то закономерность или это случайный выбор? Мирославе казалось, что осознанно убивали не местных, потому что убийца и колдун привязаны к ним. Ведь это не город, здесь все друг друга знают, и они не настолько обезумели, чтобы так поступать со своими знакомыми и соседями. Или это было для привлечения внимания?

Мирослава размышляла об этом, пока шла на озеро.

Она настояла на том, чтобы отправиться одной, а Мстислав позволил, не иначе потому что был погружен в свои безрадостные мысли, в которых перебирал варианты того, как кто-то мог бы узнать о том, что они раскрыли колдуна. Несмотря на натужные мысли такого рода, он не прозябал без дела, а сначала пошёл опрашивать соседей, чтобы узнать, с кем чаще всего видели колдуна, а Эрно отправил к Линнелю, чтобы выяснить, удалось ли ему узнать что-то новое от девиц Петра, о котором Мирославе во время их личной беседы на улице поведал Эрно.

Тогда она единственный раз столкнулась с Петром. Он выходил из участка с таким видом, словно ему было противно там находиться. Они с Эрно стояли неподалёку. Она курила, размышляя о признании Мстислава – в частности, о его словах о том, что он готов меняться. Её это признание восхитило, и Мирослава даже позавидовала его решимости – сама себе, особенно на его фоне, она казалась трусихой.

Пётр оглянулся на их парочку, при этом игнорируя присутствие Эрно, но уделяя неприлично жадное внимание Мирославе. Она в ответ тоже на него изучающе уставилась. Ей не понравился его болезненный вид и горящие нездоровым огнём глаза. Он напомнил ей восковую свечу, которая уже начала таять, теряя свою прежнюю форму, но всё ещё отчаянно полыхала огнём, несмотря на то, что находилась в луже. Перед ней стояла ещё одна покалеченная душа в человеческом теле.

Через минуту её отвлёк Эрно, начавший какой-то отвлечённый разговор, и тогда она отвела взгляд от Петра, чтобы поддержать беседу.

Мирослава во время неё ещё потом подумала, что Эрно действительно, как и говорила Ингрид, оказался самым чувствительным, несмотря на показную колючесть.

Она встряхнулась, выгоняя ненужное из головы, и продолжила идти к озеру, вновь рассуждая о том, что же именно подтолкнуло убийцу к таким радикальным мерам. Вяземский однозначно прав в том, что если у него в сообщниках колдун, то для чего-то ему понадобилась чёрная магия. Всё это дело связано со смертью, кладбищем и озером. Мирослава разбиралась в суевериях, сказках и мифах, так как потратила многие годы в поисках ответов по поводу себя, поэтому она была уверена в том, что именно ей необходимо найти ответ на этот вопрос.

Она пыталась вычленить из памяти нужное, пока шла по уже привычной тропинке к озеру. На её пути попадались местные, которые собирали ягоды или возвращались с рыбалки. Мирослава кивала им в знак приветствия, и они почему-то отвечали ей тем же, вместо того, чтобы одаривать неприязненными взглядами. Привыкли к её навязчивому вездесущему присутствию? Вряд ли. Они скорее должны были пылать по отношению к ней ещё большим гневом, в связи с тем что община стала настраивать людей против Мстислава. Слухи быстро разносятся в таких местах. Но вместо этого люди почему-то не спешили внимать наставлениям общины. Возможно, так на них повлияли слова колдуна из соседнего села и назначение Ингрид. Может, они действительно задумались о том, что их село не ограждает каменные высокие стены и рано или поздно до них доберутся изменения. Общине хотелось верить в то, что время здесь застыло, но, на самом деле, оно текло стремительно и неукротимо. Мир – это не статуя, застывшая изваянием в одной позе, а многочисленные глиняные фигуры, которые постоянно меняли свой облик в зависимости от происходящего.

Когда Мирослава прошла мимо людей, то обратила внимание, какой влажно-сладкий и сырой воздух вокруг – снова приближался дождь и, возможно, гроза. Но на этот раз настоящая – та, которая вряд ли способна покинуть эти места по желанию хозяина леса.

Теперь Мирослава почти была уверена, что смерть колдуна имеет отношение к видению Ингрид. Но это не означало, что убийца готов на этом остановиться. Необходимо было во что бы то ни стало поймать его, чтобы это дело, наконец, закончилось.

Звери и птицы спешно возвращались в свои норы и дупла, предчувствуя непогоду. Мирослава отвлеклась и стала наблюдать за шевелением вокруг себя – где-то мелькала небольшая тень среди деревьев, в траве кто-то шелестел, а у крон деревьев хлопали крыльями птицы – этот отзвук привычно находил отклик глубоко у неё внутри. Ветер с силой трепал над её головой листву и пока лишь слабо развивал волосы. В чаще было свежо – чистый воздух наполнял лёгкие Мирославы и немного расслаблял напряжение в груди. Он не забирал тяжесть и волнение, но всё же, пусть и чуть-чуть, помогал очиститься от тревог.

Чувствовал ли то же самое убийца? Или он, перейдя черту, перестал слышать жизнь вокруг себя, лишился души и потому разучился замечать прекрасное? Мирослава содрогнулась от этой мысли. Тогда бы ему оставалось лишь жалкое и бессмысленное скитание в мешке, полным костей и сухожилий.

Выйдя, наконец, к озеру, она постаралась собраться и не поддаваться своему вечному к нему влечению. Мирослава стала вглядываться в тонкий слой тумана, который неожиданно стелился на поверхности, а не в саму гладь озера. Как и совсем недавно Линнель с Эрно, она подошла к воде и достала из кармана суховатый хлеб, одолжённый в доме у колдуна. Мирослава надеялась, что это не совсем бессовестный поступок.

– Хозяин озера, прими этот скромный дар и, пожалуйста, явись на мой зов, – вежливо попросила она, опуская хлеб в воду, который тут же, стремительно подхваченный мальками, стал двигаться к глубине.

Мирослава села на песок и приготовилась ждать столько, сколько потребуется, несмотря на тёмные тучи над головой. Возле воды было прохладно, а ветер, у которого больше не было преград, со свирепой настойчивостью бросался Мирославе в лицо, но она откуда-то знала, что он не злится на неё, а предупреждает о предстоящей опасности.

К её удивлению, спустя совсем недолгое время вода забурлила, образовав вокруг себя мягкую белёсую пену и прогнав туман.

Оттуда прозвучал напевный звонкий голос женщины:

– Не люблю туман! Не люблю, когда хозяин озера пребывает в таком настроении, а тут ещё и дети леса с такими оскорбительными дарами!

Вода расступалась, поднимая волны, и чем больше они становились, тем громче и звонче становился женский голос.

Мирослава торопливо поднялась на ноги. В этот же момент из воды сперва показалась женская голова с тёмными и гладкими, намоченными водой волосами, глазами, подобно треснувшему голубоватому стеклу и бледным лицом, которое было настолько аккуратно и красиво, что точно не могло принадлежать человеку. Женщина чем-то невольно напоминала хозяина озера, но в то же время была совершенно другой. Она могла быть и не быть его сестрой – Мирослава не стала бы зарекаться.

Она уважительно поклонилась ей, и женщина одобрительно хмыкнула, а затем повелительно махнула рукой и Мирослава выпрямилась, продолжая глазеть на удивительной прелести хозяйку озера. Её обнажённое тело прикрывала пена, которой она игралась, то взбивая велением руки до пышной массы, то, почти возвращая ей жидкое состояние. Мирослава почему-то именно благодаря этому убедилась, что перед ней хозяйка озера. Она отличалась от своего мужа ещё и другим нравом – в её лице и жестах было пусть и столько же капризности, сколько и у супруга, но при этом взгляд у неё был осознанный и решительный.

Хозяйка озера провела обеими руками над водой, всколыхнула тем самым волны, которые добрались даже до Мирославы – на неё попало несколько тёплых и нежных капель, которые женщина тут же пальцем призвала обратно. Они, словно резвящиеся дети, ринулись к ней и осели на ладошке. Она прямым взглядом посмотрела на Мирославу и расплылась в ласковой улыбке.

– Да, это действительно ты. Я не прогадала. В конце концов, материнское сердце не обманешь.

– Что вы имеете в виду? – не до конца понимая, уточнила Мирослава.

Женщина капризно надула губы.

– Не признала свою мать? – Она тихо рассмеялась. – Конечно. Ты и не могла. Но я рада, что ты всё-таки приехала сюда, и я могу увидеть, какой ты выросла.

Мирослава пошатнулась и почувствовала резкую боль в сердце, какой не бывало уже давно. Наверное, именно от таких сильных эмоций ей необходимо было беречь себя после болезни. На неё обрушилось почти нестерпимое желание сбежать, взмыть в небо, чтобы ощутить лёгкость и освобождение – оно было до того яростным, что ему было трудно сопротивляться.

И всё же вместо этого Мирослава аккуратно присела на немного влажный песок и обняла себя за плечи, стараясь размеренно дышать, чтобы прийти в себя. Ей всегда казалось, что правду о родителях она готова будет услышать в любой момент – хоть какую-нибудь крупицу. Но сейчас ей вдруг захотелось погрузиться в тишину. Правда, до этого она всё время думала, что её мать мертва, а мужчина, который её принёс и который, как предполагала воспитательница, был отцом, бросил её, но теперь…

– А мой отец? – пробормотала Мирослава еле слышно, поднимая невидящий взор на хозяйку озеру. – Мой отец жив?

Выражение лица женщины было печальным, что говорило само за себя, но Мирослава хотела услышать правду, а недодумывать. Наверное, она всю жизнь подспудно полагала, что в её родословной не всё так просто, иначе откуда было взяться её недугу? Но в приюте не осталось ни одного упоминания о её родителях, и она, неготовая разбираться ещё с этим, даже не пыталась всё это время найти ответы в своём прошлом. Настоящего и так было достаточно, чтобы свести с ума.

Хозяйка озера, которая странным образом казалась Мирославе знакомой – ведь эти черты, цвет волос, глаза она видела в зеркале – медленно подплыла к берегу, но так и продолжала оставаться на мелководье, грустно отвечая:

– Я полагаю, что уже нет.

Её образ, несмотря на то что больше не был покрыт пеной, всё ещё расплывался перед глазами. Мирослава запоздало осознала, что это потому, что её взор застилают слёзы. Наверное, ещё ни разу в жизни так часто и за такой короткий срок у неё в глазах не стояли слёзы.

Она запрокинула голову, глядя на темно-серое небо. По верхушкам деревьев и быстро плывущим облакам можно было понять, что ветер неистово желал поскорее пригнать дождевые тучи. Мирослава вздрогнула, когда почувствовала на своём лице яростный порыв колючего ветра. Он помог ей прийти в себя и сосредоточиться.

– Но вы не уверены? – спросила она с откуда-то взявшимися строгими нотками.

Её взгляд вернулся к хозяйке озера, которая уже снова находилась на глубине, наблюдая за ней оттуда.

Она плавно покачала головой.

– Тогда почему вы говорите мне это? – со звенящей злостью в голосе спросила Мирослава. – Зачем отбираете последнюю надежду?

Женщина выглядела так, словно ей было больно – её лицо исказила гримаса, плечи опустились, а льющаяся ключом энергия иссякла.

– Я просто…

– Вы просто что? – грубо перебила её Мирослава, вскидывая подборок и игнорируя дрожь в голосе. – Бросили меня? Оставили одну в захудалом приюте? Вы со всеми своими детьми так поступаете?

Хозяйка озера вздрогнула всем телом, словно от хлёсткого удара, и на мгновение её глаза гневно сверкнули, вновь наполнившись силой. Она набрала в грудь побольше воздуха, очевидно, не желающая терпеть подобную дерзость и готовая поставить на место зарвавшуюся девчонку, но вместо отповеди, с шумом выдохнула честный ответ:

– Нет…

Мирослава встала, не обращая внимания на слабость во всём теле и ощущение, словно внутри неё возник ледник, который медленно и мучительно замораживал внутренности. Она планировала что-то сказать – что-то жестокое и такое же болезненное, как правда сказанная родной матерью, но не могла представить, что с этой правдой, может, сравниться, поэтому молча развернулась, чтобы покинуть берег, озеро, село… Ей хотелось убежать навсегда – туда, где нет людей, способных причинить боль, где нет вообще никого… Она больше ни на что не хотела надеяться…

– Твоего отца звали Николай Волконский.

Мирослава остолбенела, так и не дойдя до края лесной чащи. Она слепо уставилась на бело-чёрную кору берёз перед собой в ожидании продолжения.

– Он постоянно что-то писал. Говорил мне, что эта его рукопись – работа всей его жизни, что она перевернёт привычную картину мира.

Мирослава не своим голосом отозвалась:

– Я знаю это имя.

– Так ему удалось? – с искренним любопытством и затаённой радостью спросила хозяйка озера.

Мирослава развернулась и подошла к берегу, но на этот раз осталась стоять, несмотря на то, что коленки у неё тряслись.

– Нет, – честно ответила она.

Она не стала добавлять, что, учитывая слухи, которыми полнится интеллигенция, ему, может, и удастся это сделать совсем скоро.

– Жаль, – искренне протянула в ответ её мать, – что было уму непостижимо! – а затем призналась. – Твой отец не знал о тебе. Он не бросал тебя. Только я. Не приписывай ему моих грехов.

– Почему ты это сделала? – Язык Мирославы не хотел слушаться, даже губы, казалось, онемели – то ли от холодных порывов ветра, то ли от нежелания спрашивать – страшно было узнать ответ.

Хозяйка озера покрутилась вокруг своей оси, словно беря время на раздумья. Она больше не улыбалась тепло, не глядела так, как будто была рада видеть свою дочь – лицо её было полно печали, тяжести и мыслей.

Наконец, её взгляд остановился на Мирославе.

– Я не могла тебя оставить. Это сложно понять человеку. Мой муж – хозяин озера. Я, да и он, – здесь её лицо скривилось в гримасе отвращения, – порой влюбляемся в людей, и от нашей близости появляются дети. Это происходит очень редко, потому что мы нечасто покидаем озеро. – Она смотрела пронзительно, но не на Мирославу, а словно вглубь себя. – Мы не лишаем жизни мальков, но отпрыски от людей не могут жить под водой, поэтому мы отдаём их обычно смертному родителю.

– Почему ты тогда не отдала меня отцу?

В ответ мать тяжело вздохнула, а затем прикрыла глаза и лишь мечтательно протянула:

– Николай Волконский…

Её лицо полнилось воспоминаниями, к которым Мирослава отчаянно хотела прикоснуться. А больше этого она желала бы присутствовать там – в мыслях матери, где жив её отец, чтобы хотя бы просто познакомиться с ним, а лучше – узнать его хоть немного. Может, он был бы похож на Аната Даниловича – мужчину, которого она по-настоящему уважала. А, может, он был бы даже лучше. Но вряд ли она теперь когда-нибудь узнает об этом лично. Ей остаются чужие рассказы и старая рукопись. Впрочем, это было больше того, что было у неё ещё вчера.

Глава 28. Правда

Не открывая глаз, спустя паузу, хозяйка озера продолжила:

– Он был таким любопытным, всё время что-то искал: рыскал то по лесу, то на берегу. Вот я им и заинтересовалась. А потом он мне полюбился, – с яркой нежностью улыбнулась она, так и не открывая глаз. – Он был настоящим мужчиной: галантным, любезным, восторженным. Как тут было удержаться? Но наша связь длилась совсем недолго.

Она открыла глаза, чтобы с сожалением развести руками, поднимая за своими движениями тонкие струйки воды.

– Ему нужно было уехать. Он грезил этой рукописью, но не мог её закончить здесь, потому что отвлекался на меня. – По её губам прокатилась самодовольная улыбка, которая стекла при следующих словах. – Но видимо, он не успел. Я уже тогда знала, что он чем-то болен – чувствовала в нём эту слабость и велела привести себя в порядок. Но он, очевидно, не послушался. Вскоре оказалось, что я жду дитя. И я стала ждать возвращения твоего отца, чтобы отдать ему ребенка, которого создала наша любовь. Но он так и не явился, а после твоего рождения я велела забрать тебя одному старому рыбаку и отнести далёко-далёко, чтобы мне было не найти это место. Он унёс тебя, но имя я успела тебе дать – то, которым когда-нибудь Николай хотел назвать дочь. Мирослава. Я же желала дать тебе иное имя – Юксо, что означает «лебедь» – такие имена предрекают судьбу, они наполняют ребёнка силой и предначертанной жизнью. Глядя на тебя сейчас, я могу сделать вывод, что оно и решило твою судьбу, несмотря на то, что тебя всё же нарекли Мирославой… Николай очень хотел детей, но ни одна смертная не могла ему их подарить. Жаль, что ты не знала его и не прожила свою жизнь с ним. Он был бы рад. Он бы любил тебя, – тихим шёпотом закончила она, её слова любезно донёс до Мирославы ветер.

– Я тоже.

Горячие слёзы неслись по её щекам во время рассказа матери, а после его окончания поток и вовсе стал неудержим. Мирослава чувствовала себя словно во сне – человек, который привёл её сюда, человек, который писал вещи, дающие ей надежду последние годы, человек, чьи мысли были так похожи на неё – был её отец! Она страстно захотела перечитать рукопись, которая так и осталась в библиотеке – вынести ей её не позволили. Она тогда уже почти её выучила, переписала всё себе, поэтому почти не расстроилась, но сейчас лишь поиск убийцы останавливал её необдуманное стремление отправиться за рукописью и проводить долгие часы, вглядываясь в почерк её родного папы.

– Ты похожа на него чем-то.

Мирослава успела позабыть во время рассказа о том, что прямо перед ней была её родная мать, к которой она, несмотря на её объяснения, пока не знала, как относится.

– На самом деле, ты моя копия, – с гордостью и спесью продолжила мать, – Но кое-какие черты лица ты унаследовала от него: губы, разлёт бровей.

Мирослава не удержалась и прикоснулась сначала к губам, а потом и к бровям. Но заметив улыбку матери, она потребовала:

– Не улыбайся мне так.

Она знала, что это звучит по-детски, но удержать обиду внутри было невозможно. Послышался лёгкий смех, от которого на воде появлялись круги, и хозяйка озера призналась:

– Не могу удержаться. Ты ведь моя дочь.

Мирослава фыркнула и непримиримо скрестила руки на груди, но она не могла себя обманывать – от этих слов внутри, где только что были ледники, появилось солнце, сшибло лед, растворило его и оставило царить там тепло.

Пусть её не было рядом. Пусть она даже не человек. Но сейчас Мирослава глядела на мать и отчётливо могла различить в ответном взгляде любовь.

– Ты ведь знаешь, кто я такая? – спросила она у неё, затаив дыхание.

Та торжествующе усмехнулась.

– Конечно. Я это чувствую в тебе и ни на мгновение не сомневалась. Чтобы моя дочь и была лишена особенности? Вот уж чему не бывать!

То, с какой уверенностью и верой она говорила об этом, принесло новую волну приятной обжигающей боли сердцу Мирославы. Она часто размышляла о том, чтобы сказали родители, узнав о её «недуге», и глушила в себе тяжёлые мысли, что они могли бы тоже посчитать её проклятой.

– Но ты совсем себя не бережёшь, – качнула раздосадованно головой хозяйка озера. – Следует чаще обращаться в свою вторую сущность, иначе ты рискуешь слишком рано покинуть этот свет. Обратись! – властно приказала ей мать.

Мирославу захлестнула паника, и она резко покачала головой. Что-то внутри неё отозвалось на этот приказ, но она задавила желание повиноваться.

– Упрямая! – с удовольствием улыбнулась мама.

Затем она с невероятной быстротой приблизилась к лицу Мирослава. Она даже могла увидеть на лице матери капельки воды, которые сверкали, словно жемчуг, различить в голубых глазах волны, почувствовать её солёное и холодное дыхание на своей коже. Шок от её близости вынудил Мирославу потерять над собой контроль, поэтому когда мать выдохнула ей в лицо:

– Обратись, дочь моя.

Она не сумела устоять.

Её решительность сдалась перед внутренним, почти щенячьим желанием поддаться этому призыву. Она скинула с себя пиджак и без труда стянула платье, подставляя ещё тёплую кожу под порывы ветра и закрывая глаза.

Долго ждать не пришлось. Через пару секунд её тело скрутило судорогой, она сжала зубы и застонала, выгибаясь в спине. Колющая боль вынудила её суставы выгнуться. Сердце стремительно колотилось, звуча во всём теле и заглушая другие звуки. Мирослава от боли перестала осознавать происходящее. Последнее, что она помнила перед тем, как погрузиться в темноту – она упала на колени и закричала.

Разум вспышками возвращался к ней: вот она над головой матери что-то ей кричит и возмущается, а та стоит с запрокинутой к небу головой и отвечает в том же тоне; вот её руки кажутся ей невесомыми, и она пытается вновь научиться ими управлять; в какой-то момент Мирослава понимает, что ветер разошёлся не на шутку, но ей больше не холодно, а очень хорошо и даже правильно – она парит в нём так, словно всю жизнь только этим и занималась. Хлопая чернильными крыльями, она думает, что как же это приятно – быть свободной. Она не понимает, почему так долго лишала себя этого удовольствия. Погружаясь в это чувство всё сильнее, отказываясь от привычных волнений, она почти поддалась этой лёгкости, но во время паузы, наполненной облегчением и негой, она наконец, сумела понять, что во всём этом не давало ей покоя – это было не её тело!

В следующее мгновение, когда сознание к ней вернулось, она уже была на земле в своём прежнем теле, которое было укрыто знакомой тканью платья.

Мирослава прислушалась к своим ощущениям. Всё тело ломило, словно после долгой простуды, но в груди возникла легкость, которую она обычно чувствовала только после полнолуния. Ещё кто-то гладил её по волосам и женским голосом негромко бранил:

– … знать?! Я думала, что ты хотя бы иногда обращаешься, а не только в полнолуние! Вот почему тебе было так больно! Чем дольше отказываешься от оборота, тем слабее тело и яростнее дух!

– Я очнулась, – хриплым голосом сообщила Мирослава, открывая глаза и пытаясь сфокусироваться на злой матери.

– Я знаю! – пуще прежнего завопила она – высоким и некрасивым голосом.

Мама потеряла прежнюю изящную привлекательность – чёрные волосы облепили лицо, ярость превратила естественную бледность в маску, которая отображала хищность, таившуюся в сущности хозяйки озера, глаза сузились и потемнели. Мирослава понадеялась, что в гневе выглядит не так.

– Поэтому и кричу, чтобы до тебя дошло!

Мирослава поморщилась от нового вопля и попыталась приподняться, чтобы сесть, но неожиданно сильные руки матери властно уложили её обратно.

– Ты ещё не готова, – непреклонно заявила мать.

Она закатила глаза и задумалась. После оборота она уже давно не просыпалась в воде, но та всё равно продолжала её неудержимо притягивать. Сейчас её затылок был влажным из-за того, что лежал на мокрых коленях матери, и это ощущение пробудило в ней воспоминания десятилетней давности – именно тогда и произошёл её первый оборот.

Во сне иногда возникает пугающее чувство, заставляющее сжаться в узел все внутренности, чувство, когда ты осознаёшь, что сейчас вот-вот должно произойти что-то страшное и тебе необходимо как можно скорее проснуться. В такие моменты сознание никак не желает выпустить тебя из своих склизких, холодных щупалец, и чем сильнее ты пытаешься выскользнуть из зыбкого происходящего, тем глубже тебя засасывает в пучину.

Мирослава понимала, что ей снится сон, в котором она тонет. Ей необходимо было проснуться, но усталость и ощущение неописуемой тяжести, которая сдавливала грудь не позволяла ей этого сделать. Вода поглощала её полубессознательное тело, разум туманился, а холод стал ощущаться почти как пуховое одеяло, на котором она никогда не спала, но часто воображала. В какой-то момент внутренний голос, который не желал повиноваться физической слабости, жёстко приказал ей открыть глаза, и Мирослава тут же распахнула их с оглушительно колотящимся в панике сердцем, попыталась сделать успокаивающий вздох, но вместо этого наглоталась воды.

Ещё не отошедший ото сна мозг озарило осознание – она тонула по-настоящему.

Мирослава стала в ужасе дрыгать руками и ногами, но толща воды над головой, которая с каждой секундой становилась больше, лишь сильнее затаскивала её на дно. Вода неудержимо тянуло её тело вниз, пока она продолжала отчаянно бороться с широко раскрытыми глазами. Ей потребовалось несколько долгих секунд, чтобы понять, что если она хочет выжить, то ей необходимо успокоиться. В лёгких не хватало воздуха, тело казалось неподъёмным, сознание неспешно раскачивалось, то отбирая возможность размышлять, то возвращая её вновь – несмотря на это, Мирослава сумела понять, что она в любой момент может проститься с жизнью, и эта обреченность придала ей сил.

Она попыталась расслабиться и ни о чём не думать. Когда она почувствовала свои конечности, то стала упрямо плыть наверх, к манящей поверхности. Она вообразила себя лягушкой и старательно гребла руками, отталкиваясь при этом ногами, всем естеством игнорируя жар в груди и слабость во всём теле.

По ощущениям прошла целая вечность, и Мирослава уже не чувствовала себя ни лягушкой, ни собой. Ей казалось, что она часть окружающего мира и её место здесь. Когда она уже уверилась в этой мысли, её голова внезапно оказалась над водой, и она поражённо начала хватать ртом воздух. Мирослава закашлялась, с трудом пытаясь вновь научиться дышать. Когда стало чуть легче это делать, она стала оглядываться вокруг, нервно убрав трясущимися руками прилипшие к лицу чёрные волосы.

Стояла лунная ночь, ветер слабо прогуливался по поверхности воды, вынуждая Мирославу содрогаться от холода. Отсюда были видны деревья, которые более тёмным пятном выделялись на общем фоне. Она никак не могла узнать местность, и единственное, что ей оставалось – это плыть, надеясь добраться до берега. Казалось, что лес расположился неподалёку, но это могло быть и обманчивое ощущение, поэтому она просто вновь стала равномерно перебирать руками и ногами в сторону берега.

Она гребла и гребла, преодолевая мглистую тьму, которая ощущалась как вода, но выглядела словно вязкая темнота, желающая затянуть её на дно. Мирославе показалась, что она слышит чей-то шёпот из глубины. Такие мысли её до ужаса испугали, и она постаралась отвлечь себя, размышляя о том, как ей влетит, если воспитательница заметит её пропажу. Мирослава не понимала, как она оказалась в воде без одежды, также как не понимала, для чего ей вообще понадобилось ночью покидать приют. Последнее её воспоминание было о вечерней молитве и холодных жёстких простынях. А в следующий момент она уже тонула.

Когда Мирослава добралась до берега, то уже не чувствовала себя живой – у неё болело абсолютно всё внутри и снаружи. Она не была уверена, что когда-нибудь вообще сможет пошевелить своими заледеневшими конечностями. Ей так хотелось спать. Песок показался похожим на простыни в приюте, и это так манило её закрыть глаза и отдохнуть. Она собиралась лишь ненадолго вздремнуть…

Мирослава второй раз за ночь раскрыла в панике глаза, на этот раз почувствовав, что её тело сотрясается от сильного кашля, а голова разрывается от боли. Из неё вновь начала выходить речная вода, и ей пришлось повернуться набок. Когда кашель утих, она смогла приподняться и сесть, с ужасом осознавая, что отключилась и только чудом вновь сумела проснуться. Она тут же возблагодарила высшие силы, которые помогли ей выбраться из воды и выжить. Но самое сложное только начиналось – теперь ей необходимо было не замёрзнуть и как-то добраться до приюта. В этом году весенние ночи были на диво тёплыми, и это могло спасти ей жизнь. Но на обдуваемом ветром берегу без одежды она всё равно долго не могла протянуть, поэтому она подгоняла полусонный мозг в поисках идей.

Мгновение спустя Мирославу осенило, и она поползла до деревьев, а затем прижалась к их коре. Это не особо помогло, но было лучше, чем лежать на холодном песке. Мирослава попробовала подняться, держась за дерево, игнорируя слабость и дрожь во всём теле. Она зацепилась за вспыхнувшую в её мутном сознании идею и собиралась воплотить её, несмотря ни на что. Она вгляделась вглубь леса и стала стремительно идти в направлении приюта, надеясь, что рассказы учительниц и воспитательниц о животных, обитающих в лесу, были правдивыми. Встретиться с ними Мирослава не желала, но кое-что от них ей было необходимо. Она уже успела понять, что это та река, которая проходила вдоль приюта и которую Мирослава с другими девочками иногда посещала летом, сбегая из-под надзора воспитательниц. Неподалёку от неё как раз был лес. Он был куда ближе, чем закрытые ночью двери приюта.

Наконец, она увидела искомое и почувствовала всепоглощающее облегчение, которое вынудило её на мгновение расслабиться, и она повалилась на холодную траву. Мирослава вновь содрогнулась от кашля, но потом сцепила зубы и ползком добралась до пустой заросшей норы, спрятанной между деревьев. Она нарвала побольше травы и начала растирать ею кожу со всей силой, какую имела, до той поры, пока не почувствовала, как та стала покалывать. Затем залезла в нору, положила длинные волосы так, чтобы они не соприкасались с телом, и свернулась калачиком. Внутри норы неприятно пахло, сверху торчали корни и сыпалась земля, а под собой Мирослава чувствовала копошение муравьёв. В отличие от всего остального, соседству она даже обрадовалась, а оказаться погребённой или съеденной вскоре было уже не так страшно, потому что она, наконец, обрела подобие тепла. Сил ни на что не осталось, даже на слёзы, поэтому Мирослава прикрыла глаза, желая немного отдохнуть, и тут же уснула.