Текст книги "Чистое золото"
Автор книги: Мария Поступальская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 29 страниц)
– Ну, желаю удачи!
Михаил Максимович ожидал Тоню.
– Не раздумали, значит? – спросил он. – Не знаю только, устроит ли вас работа… Пробщицей пойдете?
– А справлюсь, Михаил Максимович?
– Справитесь, дело не хитрое.
– Я пойду, – ответила Тоня. – Я, Михаил Максимович, последние дни, как сонная муха, брожу. Очень плохо без дела.
– Ну, так я сейчас напишу вам записку.
Каганов принялся писать, говоря в то же время:
– Еще писем не получали? У меня от Жени уже три открытки есть. С дороги еще… Ехали хорошо, весело. В Новоградске сошли Лиза, Нина, еще кто – то…
– Петя, Ила Рогальский…
– Да, да. Нину там отец встретил. Он на пути из Москвы в Новоградске задержался…
Михаил Максимович пробежал глазами записку и подал Тоне:
– Ну, идите в отдел кадров. Оформляйтесь.
Тоню назначили в третью шахту, что шла под самый голец. Ходить нужно было далеко, но она обрадовалась, что попала не туда, где работал Николай Сергеевич.
Вечером Тоня опять побывала в школе. Десятиклассники составили расписание занятий с Заварухиным. Условились, что о затруднениях будут сообщать Тоне. Раз в неделю она решила проверять работу. Ей казалось, что ребятам нетрудно будет повторять Павлу то, что они сами проходят в классе. Но у «преподавателей» сразу же возникло множество вопросов, а некоторые уже начали сомневаться, справятся ли. С помощью Татьяны Борисовны Тоня успокоила и подбодрила ребят.
Ночью она почти не спала и вскочила задолго до гудка. Уходить первый раз на работу без отцовского напутствия было грустно. Зато мать заботливо снарядила Тоню: с вечера приготовила для нее резиновые сапоги и теплую отцовскую куртку, утром накормила и с собой дала аккуратно уложенный в холщовую сумку обед. Дорога материнская забота, но и отцовское мудрое слово нужно человеку, когда он начинает новое, непривычное дело.
Тоня думала об этом, шагая по тихим утренним улицам поселка и входя в клеть, чтобы спуститься в шахту. Когда клеть резко качнулась и пошла вниз, у Тони перехватило дыхание. Спуск показался очень долгим, и она обрадовалась словам пожилого рабочего:
– Приехали! Выходи!
Тоня вышла из клети. Прямо перед ней далеко тянулся ряд лампочек, освещая длинный коридор, по которому шла широкая, сейчас неподвижная дорожка транспортера.
С непривычки у Тони после спуска немного кружилась голова, казалось, что все кругом продолжает двигаться. Преодолев неприятное ощущение, она спросила у женщины, стоявшей возле клети:
– Участкового геолога где искать?
– Сейчас только прошел, – откликнулась женщина. – Эй, Савельев! – крикнула она. – Скажи геологу, что его ждут!
Савельев, уже знакомый Тоне складный белокурый парень, внимательно посмотрел на нее и зашагал по коридору.
Поглядывая на толщи породы, нависавшие над рудничным двором, Тоня невольно втягивала голову в плечи. Так и казалось, что сейчас на нее обрушится огромная глыба. Сердясь на себя за трусость, она не заметила, как начался рабочий день, и поняла это, только услышав рокочущий шум. Лента транспортера ожила и поползла вперед. Непрерывно спускавшиеся в шахту люди разошлись по своим местам.
«Включили моторы, – подумала Тоня. – Что же геолог не идет?»
Она бывала в шахте раза два с экскурсией, да и по рассказам отца хорошо представляла себе все, с чем ей придется здесь встретиться.
Шум моторов не заглушал мерных глухих ударов, доносившихся со всех сторон. Через несколько минут из забоев стали появляться откатчики с тачками. Они ссыпали породу на транспортер. Резиновая лента транспортера двигалась с тихим шуршаньем и несла на себе песок и гальку к бункерам[12]12
Бункер – ящик с открывающимся дном.
[Закрыть].
К зумпфу – яме с водой – сверху спустилась деревянная, окованная железом бадья. Женщина открыла люк бункера, и порода начала сыпаться в бадью. Раздался звонок. Наполненная бадья ушла наверх и снова спустилась в шахту, груженная крепежным лесом. Его сейчас же начали растаскивать по выработкам, требующим крепления.
– Вы ко мне?
Тоня обернулась и увидела худощавого, с небольшой бородкой человека.
– К вам, товарищ…
– Панкратов моя фамилия. Новая пробщица?
– Да.
– Мастера Кулагина дочь?
– Да, – снова коротко ответила Тоня.
– Работа у вас будет нехитрая. Получите снаряжение: костюм брезентовый, резиновые сапоги, ковш азиатский, лоток, ендовку, кайлу с лопатой, совочек для подсушки золота и журнал для записи результатов опробования… Кажется, все перечислил… Обязанность ваша – ходить по шахте и брать пробы. Брать их будете бороздой через каждые пять метров. Делается это для того, чтобы в забое выбирать рентабельные золотоносные пески, не работать в пустой породе. Пробы промываются в лотке тут же, у зумпфа, потом сушатся и в бумажном пакетике с надписью сдаются мне.
Тоня напряженно слушала.
– Здесь где-то наша пробщица Блохина. Сегодня-завтра поработайте с ней, она вас поучит, а потом уйдет в другие забои.
Они быстро нашли Блохину. Тоня обрадовалась, узнав в ней маленькую бледную Зину, с которой встречалась в молодежном общежитии.
Зина, подняв на геолога немигающие светлоголубые глаза, выслушала его и обернулась к Тоне. Глаза ее не изменили выражения.
– Ну что же, пошли! – деловито сказала она.
Девушки вместе отправились в подземную инструментальную камеру, где Тоня получила оборудование. Затем Зина повела свою новую ученицу по выработкам. Тоня внимательно смотрела, как Зина набирала в подставленный лоток породу с бокового борта.
– Ты приглядывайся, – говорила она. – Кроме бортовых и забойных проб, надо опробовать кровлю и почву выработки. Будешь брать пробу с полотна – с пола значит; потом низа, середина, верха… Понятно? Снизу пойдешь… А выше огнив будет последняя проба. Все эти лесины наверху, поперечные, огнива называются.
– Знаю.
– Знаешь порядок крепления? Ну, это что? – Зина коснулась лесины, на которой лежала верхняя перекладина – огниво.
– Это стойка.
– А это?
– Подхват. Когда забой отойдет от главного штрека метров на пять, ставят подхватное крепление.
– Ну, не всегда. Это там нужно, где давление породы сильное. Иногда ставят крепление с тройными подхватами, если порода сама по себе слабая, не связанная и давит сильно.
Зина надолго замолчала и, только когда они подошли к зумпфу, спросила:
– А лежак можешь объяснить?
Что такое лежак, Тоня не знала, и ее маленькая наставница, глядя все так же серьезно и прямо, рассказала, что если почва выработки мягкая и стойки в нее вдавливаются, то под них подкладывают обрубки бревен – лежаки.
Тоня напряженно смотрела, как ее учительница быстро крутила лоток, и старалась повторять все ее движения. Зина взмучивала в лотке воду с породой железным гребком. Центробежная сила воды быстро смывала и уносила верхний пустой песок.
– Сильно перегребать надо, – говорила маленькая девушка. – Мясниковатая порода – тяжелая. Пловучее золото легко смывается.
Когда песок ушел и на дне лотка остались серо-черные осколки, Зина зачерпнула в лоток немного воды:
– Видишь, порода доведена до серых шлихов.
Она начала встряхивать лоток кругообразными движениями.
– Что-то у меня так не получается, – пожаловалась Тоня.
– А ты от себя, от себя… Не так! Ну, муку когда-нибудь сеяла? Вот в этом роде надо, как бабы сито встряхивают.
Шлиха становилось все меньше и меньше. Вот заблестели первые золотинки. Тоня молча посмотрела на Зину.
– Ты что? Думаешь, всё? Нет еще. Тряси да тряси
Наконец тончайшие частицы черного магнитного железняка с золотыми блестками осели на кромке лотка.
– Как оно все у тебя к бортику прибилось…
– Так и должно быть у хорошего доводчика. Ну, смывай его теперь в совок и суши здесь. Углярку-то разжечь сначала надо… – Зина указала на небольшую жаровню.
Ссыпав высушенный шлих в бумажный пакетик, на котором стояла заранее сделанная надпись, из какого забоя и с какой глубины взята проба, девушки снова пошли в свой обход.
Работая и усердно приглядываясь ко всему, что ее окружало, Тоня не заметила, как прошло время до перерыва, и они с Зиной уселись обедать на крепежных бревнах. Лес для крепления подавался сверху в перерывы между подачами наверх породы. Круглые лиственничные стволы приносили с собой под землю запах тайги, и Тоня, с удовольствием вдыхая его, украдкой погладила ровную лесину.
– Домой в перерыв ходить не будешь? – спросила Зина.
– Нет, далеко… У нас и отец никогда не ходит.
Тоня быстро покончила с едой и стала приглядываться к соседям. Люди вокруг, казалось, и не помышляли о многометровой толще породы, нависающей над ними. Они ели, разговаривали, курили, а ей, как только перестали работать, снова стало жутко и хотелось съежиться, чтобы занимать как можно меньше места.
Неожиданно Тоня поймала насмешливый взгляд белокурого Савельева. Он, улыбаясь, глядел на нее и что-то тихо говорил своему соседу. Тоня моментально выпрямилась и, в свою очередь, сердито поглядела на ребят, но сейчас же обрадовалась. С пареньком разговаривал Мохов.
– Андрюша, ты? Поди-ка сюда!
Андрей подошел и присел рядом с Тоней.
– Ты разве здесь? Я и не знала.
– Здесь. Откатчиком пока работаю. А ты как? Боязно под землей?
– Сначала как-то неприятно было, а теперь ничего, – храбро сказала Тоня и быстро перевела разговор: – Гляди, Петра нашего отец.
– Он самый. Забойщик-стахановец Таштыпаев. Могучий мужик! – Андрей засмеялся. – Не говорил я ребятам… Ну, да ты теперь свой брат, можно сказать. И запаривал же он меня первое время!
– Ты с ним работаешь, что ли?
– Ну да. Теперь мы двое с Кенкой, – Андрей показал на своего товарища, – а сначала я один был. Старик породу швыряет на полок, а я – с полка на тачку. А тачки к транспортеру возил еще один мальчишка… Таштыпаев породу бросает, как машина, а я из кожи лезу, аж голова кружится. Пыхтел, пыхтел… Время, когда устанешь, медленно идет. Думал, уже смена кончилась, а оказывается, только перерыв. Пока отдыхал, замерз, спать захотел… Нелегко эта первая ночка далась, – я в ночную вышел… К рассвету вылез, шел домой и шатался. Весь день спал, а к вечеру опять пошел. Говорит он мало, Таштыпаев-то, и даже не похоже, что быстро работает. Вроде как и не торопится, а порода вынутая все растет и растет горой…
– А он видел, как ты уставал?
– Он хитрый. Видел и молчал. Только к концу недели сказал: «Сходи сегодня в баню, в воскресенье погуляй хорошенько и выспись. Больше так изнуряться не будешь».
– И что же, правда?
– Правда. Привык за неделю, наверно. Гораздо легче стало.
– А ты погулял, как он велел?
– Я в Шабраки уехал с вечера. В машине трясет, подкидывает, а я сплю. Приехал к сестре, в баню сходил и опять лег. А утром встал: трава зеленая, небо синее, цветы кругом, речка блестит. Словно все заново покрасили… Так красиво мне показалось, будто сроду не видал!..
И Тоне после первого дня работы в шахте, когда она поднялась на поверхность, все показалось необыкновенно ярким, звонким и красивым. Однако прелесть наземного мира не уменьшила интереса к миру подземному. Все в шахте было для нее значительным и интересным.
Глава девятая
Учиться Павел Заварухин начал ощупью, так же, как всё, за что теперь принимался. Он беспрестанно проверял себя. Его мучили опасения, что в нем заглохли и способность к восприятию нового, и память, и сообразительность. На ум приходило сравнение с давно не паханной землей, заросшей бурьяном.
Но первые же уроки успокоили его. Память, точно отдохнув за время долгого бездействия, цепко схватывала все, что ей предлагали. Он заметил, что разбирается в содержании каждого урока полнее и глубже, чем раньше, убедился, что долгое – как ему казалось, пропавшее – время болезни не прошло даром: внутренне он жил, пожалуй, содержательнее прежнего. Особенно радовала его собственная жадность к занятиям. Чем больше он работал, тем увереннее текли мысли, чаще приходили счастливые догадки.
Уже появились в его голосе спокойные покровительственные нотки, когда Маврин, неверно произнеся слово, удивлялся, как Павел, не видя текста, поправляет его, или когда Санька, про – мучившись над задачей, с сердцем говорил:
– Шут ее возьми, какая головоломная… Не осилил!
– Давай ее сюда! Сейчас осилим! – отвечал Павел.
Огромное удовольствие доставляло ему разложить перед собой деревянные знаки, ощупывая их, находить правильное решение и втолковывать его Саньке, который восклицал:
– Вот оно что! Ну-ну! Куда же теперь повернешь?
Проходя с Мавриным курс семилетки, Павел легко вспоминал все прочно усвоенное в школе. А когда приходили его собственные преподаватели, снова превращался из учителя в ученика.
Тетя Даша с подлинным благоговением относилась к занятиям сына, боясь лишний раз звякнуть ложкой или пройти мимо. Алеша теперь проводил в детском саду всю неделю, и она стала по вечерам дежурить на колхозном скотном дворе. Павел много времени бывал один, но это его не тяготило. И для рук и для головы была работа.
С Тоней он держался ровно и приветливо. Правда, часто разговор их прерывался долгим нескладным молчанием, но какой-то внешне спокойный, не задевавший ни его, ни Тоню характер отношений был найден. Павла и это радовало. Он часто говорил себе, что если бы не начал учиться и пребывал в прежнем состоянии, то, вероятно, поссорился бы с Тоней и совсем потерял бы ее. Нетерпеливо ожидая девушку в положенные дни, он представлял себе, как она входит в дом, раскрасневшаяся, озабоченная, как начинает рассказывать о шахте, сначала скупо, а потом все более увлекаясь. В Белый Лог она приходила прямо с работы, и ему было приятно накормить ее, причем Тоня сначала всегда отказывалась, а потом ела с охотой.
Как-то вечером он ждал Тоню и был удивлен, услыхав, что к дому подъехала машина, а вслед за этим в сенях протопали тяжелые мужские шаги, и несколько человек, как ему показалось, вошли в избу с какой-то поклажей.
– Кто да кто? – настороженно спросил Павел, вставая, и услыхал голос Петра Петровича:
– Учитель Горюнов, а с ним доктор Дубинский и ученик третьего класса Моргунов Степан.
Павел обрадовался Петру Петровичу, которого всегда любил, и смутился, услыхав о докторе.
– Проходите. Садитесь, пожалуйста…
– Рассиживаться, брат, некогда, – ответил Петр Петрович. – Доктор сюда к больному приехал, а мы со Степой – в детский сад. Малыши тут у вас «живой уголок» налаживают, ну вот и везем им кое-какую живность. А к тебе тоже не с пустыми руками. Принимай московские подарки!
Павел понял, о чем идет речь, и лицо его покрылось краской.
– Книги? – взволнованно спросил он.
– Точно так, – ответил доктор и скомандовал Степе: – Ну, живо, молодой человек! Развязывай багаж.
Весь стол завалили книгами.
– Эвона, какие большие! – хвастливо говорил Степа. – Куда наши учебники против них! Небось прочитаешь все, Паша, – самым ученым на прииске станешь.
Доктор коротко объяснил Павлу, как надо приступать к занятиям по системе Брайля, спросил о здоровье. Петр Петрович обещал на днях наведаться, и гости распрощались. А Заварухин никак не мог отойти от стола. Он перебирал и ощупывал книги, и лицо его горело радостным нетерпением. Таким и застала его Тоня, прихода которой он не заметил. Она долго с порога смотрела, как Павел то улыбался, то хмурился, то задумывался.
– Это что у тебя, Павлик? – спросила она наконец.
Павел вздрогнул и шагнул ей навстречу.
– Тоня, ты посмотри только! – сказал он с восхищением. – Это все доктор Дубинский привез… Сам был у меня!
Он любовно погладил раскрытую перед ним страницу.
«Изголодался по чтению», – подумала Тоня.
– Почитай мне, – попросила она. – До сих пор я тебе читала, теперь тебя послушаю.
Павел засмеялся:
– Что ты! Мне надо еще азбуку выучить.
– Как – азбуку? Разве здесь не наши буквы?
– Нет, нет, это значки особые. Каждая буква изображается точками в разных комбинациях. Всего шестьдесят три знака. Буквы, цифры, точки, запятые, даже ноты есть.
– Так тебе еще учиться читать надо? – Тоня почувствовала некоторое разочарование. – А я думала, там такие же буквы, как в алфавите, только нанесены на бумагу точками, чтобы можно было нащупать…
Но Павла, видимо, не пугала необходимость изучать азбуку.
– Условные знаки легче, – сказал он. – Ведь у наших букв очертания довольно сложные. Ты найди букварь он где-то здесь.
Тоня отыскала книгу и прочла заглавие на титульном листе: «Как учиться и работать без зрения». Автор. Коваленко Б. И.
– Интересный у тебя букварь, Павлик! Да, здесь алфавит и обыкновенный и выпуклый… Правда, он совсем другой… Сколько же времени нужно, чтобы выучиться?
– Доктор сказал, что если хорошо работать, то можно через два месяца читать. Мы сегодня и начнем, Тоня, правда? Ты мне будешь буквы называть, а я запоминать их по выпуклому шрифту… – Он был радостно озабочен, говорил оживленно и громко. – А для письма прибор видела?
– Вот эта дощечка? Как она разграфлена мелко.
– Для каждой буквы свое гнездышко. А это грифель.
Грифель оказался обыкновенным заточенным гвоздиком и был укреплен на красивой пластмассовой ручке.
– Понятно. Ты, значит, будешь накалывать… А я совсем иначе это себе представляла.
– Замечательно придумано! – воскликнул он. – Такое облегчение…
– У тебя хорошее настроение, Павлик – улыбнулась Тоня. – Скажи, а как теперь будет с работой. Я слыхала, что орс заготовки кончил.
– Зато колхозу нужны корзины для овощей. Пока заказы не переводятся. – Он сел к столу и снова положил руки на книгу. – Ну, Тоня? Да… может, ты есть хочешь? В печке каша.
– Ладно, я буду есть и заниматься.
– Вот, вот. Давай.
Поначалу оба путались, и Тоне казалось, что запомнить эти похожие один на другой значки невозможно но она старалась не показывать своих сомнении Павлу. Они работали до тех пор, пока у Тони все не перемешалось в глазах, а Павлик не сказал, что у него ум за разум зашел.
Кончив урок, Тоня спросила у Павла, как идут занятия с другими ребятами, не опаздывают ли они, все ли ему понятно, и условившись о следующей встрече, побежала домой, не думая уже ни о чем, кроме постели. Жизнь ее стала такой хлопотливой и наполненной, что она с удивлением вспоминала прошлые годы, когда у нее оставалось много свободного времени.
Она уже привыкла вскакивать с постели по первому утреннему гудку. Часто и прежде этот гудок будил ее, и она в полусне с сожалением думала, что отец должен вставать, а она еще долго может спать. Теперь резкий голос гудка заставлял ее торопливо одеваться, приносил мысли о том, что нужно делать сегодня в шахте. Она привыкла к нависающим над головой сводам и уже не боялась их, привыкла к делу, оказавшемуся действительно нехитрым, к новым товарищам.
Первое время, еще не приглядевшись, она помалкивала дома о своей работе и на вопросы матери сдержанно отвечала:
– Ничего, идет помаленьку.
Но, познакомившись с шахтой ближе, стала рассказывать матери и Новиковой столько новостей, что те просили пощады и гнали ее спать.
– Сейчас, мама! – отмахивалась Тоня. – Я еще вот что хотела сказать: Андрей откатчиком не останется. Он крепильщиком хочет стать, а потом забойщиком, чтобы весь цикл работ пройти. Откатчиков теперь нам меньше понадобится: новые скреперы ставят. Ты знаешь примерно, как они устроены?
– Ну, знаю…
– Нет, ты плохо знаешь, наверно. А Татьяна Борисовна совсем не представляет себе, что это такое. Вот я вам сейчас нарисую…
Тоня с увлечением описывала устройство скреперной установки.
– Понимаешь, это такой ящик без дна, задняя стенка у него скошена. Движется на канате, открытой стороной книзу. Ползет по почве выработки, захватывает породу и волочит ее к транспортеру.
Тоня умалчивала, что только вчера Мохов подробно объяснил ей, как работает скрепер.
Она ближе познакомилась с людьми. К ней благоволил и молчаливый забойщик Таштыпаев и молодой откатчик Иннокентий Савельев, приятель Мохова.
– В первый день, знать, здорово ты боялась, что шахта тебя задавит? – говорил он усмехаясь. – Ну, да с таким наставником, как наша Зина, всякий страх быстро проходит.
«Наставник» при этом молча, деловито глядел на Савельева и тихо вздыхал. Веселый, озорноватый Кенка, по наблюдениям Тони, нравился Зине. Однажды она сама заговорила об этом.
– У тебя есть кто-нибудь… ну, чтобы привлекал? – спросила Зина серьезно.
Тоня, не представлявшая себе, чтобы о таких глубоко личных чувствах можно было говорить на ходу, без особой дружбы, с мало знакомой девушкой, удивленно взглянула на Зину. Но та смотрела так озабоченно и просто, что пришлось ответить:
– Ну, есть.
– А он к тебе как относится?
– Никак особенно не относится… по-товарищески.
– Полюбит, – уверенно сказала Зина: – ты красивая, энергичная такая… Вот меня Кеша никогда не полюбит… – Она всегда называла Савельева Кешей, а не Кенкой. – Я ведь не умею, как другие девушки, посмотреть повеселей, посмеяться, разговор завести…
– Ну, зачем ты так… Почему ты думаешь, что не умеешь?
– Такая уродилась, – просто ответила Зина. – Потом… ругаю я его часто.
– А зачем ругаешь?
– Как зачем? Мне ведь хочется, чтобы он лучше был.
Эта умелая маленькая девушка заинтересовала Тоню. Зина редко говорила о себе, но скрытной не была и как-то рассказала, что у нее есть родители и куча маленьких братишек и сестренок. Все они живут в Шабраках. Отец и мать – в колхозе, а Зина, кончив шабраковскую семилетку, поселилась на прииске Таежном в общежитии.
Казалось, кроме шахты, ее ничто не интересовало. Она и не в рабочее время говорила только о пробах, промывках, количестве золота в породе.
От ее зоркого глаза не укрывалась ни одна мелочь в работе. Часто, оставив на минуту свои пробы, она подходила к парню, вздумавшему покурить не во-время, и, внимательно глядя на него, говорила негромко:
– Ты что сел? Давай подкладные листы-то. Завалите выката!
И обычно рабочий, не огрызаясь и не досадуя на нее, начинал настилать железные листы. По таким листам лучше катились тачки, увозившие породу. Обрушенные пески надо было убирать быстро – они мешали проходчику в забое.
Однажды на Зину прикрикнул коренастый крепильщик:
– Ну что ты над душой у меня стоишь!
– Место это ненадежное: передавленная порода – мягкая, сырая. Прочно крепить надо, – ответила задумчиво Зина.
– Вот как! Что же прикажешь делать? – насмешливо спросил крепильщик.
– Здесь забивная крепь нужна.
– Умница какая! Ты знай свои ендовки и лотки, а в чужое дело не суйся!
– Погоди, мастер придет – то же скажет.
И мастер действительно подтвердил слова Зины.
– Откуда ты все знаешь? – спрашивала ее Тоня.
– Привыкла: три года работаю.
Мало-помалу все связанное с золотом стало занимать много места в мыслях Тони. Она перечитала книги о золоте, какие нашлись в библиотеке. Исполняя обещание, данное Жене, Тоня навещала Михаила Максимовича, и теперь встречи с ним стали для нее особенно интересными. Каганов с удовольствием отвечал на все Тонины вопросы.
Сначала они всегда пили чай с вареньем, сваренным Женей, и говорили о ней. Женя писала, что конкурсные экзамены сдала хорошо, а чтение ее понравилось комиссии, состоявшей сплошь из заслуженных и народных артистов. Теперь она учится «с восторгом», по воскресеньям бывает в театре или в семье старого моряка, брата Зинаиды Андреевны, где живет Толя Соколов. Иногда они вместе ходят на большие прогулки по городу, и Анатолий рассказывает Жене, что решетки Летнего сада создал Егор Матвеевич Фельтен, Казанский собор и Горный институт – Андрей Воронихин, а Таврический дворец – Старов.
Обсудив со всех сторон последнее письмо Жени, собеседники замолкали, а затем Михаил Максимович с улыбкой спрашивал:
– Ну, что вам сегодня хочется узнать, Тоня?
Тоня с ее любовью к истории интересовалась прошлым золотой промышленности, и Михаил Максимович рассказывал, что в древней Армении, в Таджикистане и на Кавказе люди с незапамятных времен добывали золото. Они расстилали бараньи шкуры на дне высохших рек и отводили воду в эти старые русла. Вода несла песок, и золото оседало в густой шерсти. Отсюда и пошли легенды о золотом руне. И в Казахстане геологи находили отвалы переработанных руд, старинные инструменты, кайлы, лопаты. Их можно видеть в музеях. Там тоже издавна добывалось золото.
Михаил Максимович оживлялся. Он вставал из-за стола, начинал расхаживать по комнате, пощипывая недавно отпущенную бородку. Иногда он останавливался и прихлебывал остывший крепкий чай.
Тоня слушала рассказы об Урале, Лене и золотой енисейской тайге, о тяжком труде рабочих и бессовестном отношении к ним хозяев.
На большинстве приисков не хватало жилья. Рабочие сами строили себе землянки, балагашки, хибарки, жили там скученно, зимой – в дыму и в холоде, летом – задыхаясь от духоты и грязи. Многие болели, а болеть было нельзя: пропущенные дни хозяин не оплачивал.
Продукты и товары в приисковых лавках, или, как тогда говорили, амбарах, отпускались дорогие. Рабочий, забиравший товар в долг, попадал в безвыходную кабалу.
Редко где на приисках были школы. Молодое поколение росло неграмотным.
Единственным развлечением рабочих в дни праздников была бесшабашная пьянка, поножовщина, драки. Все это происходило на глазах у ребятишек…
– Бывало измученные нуждой, обнищавшие люди спивались, шли на преступления. Но посмотрите, с каким барским пренебрежением, с каким непониманием говорит о них старый бытописатель.
Каганов снимал с полки потрепанную книжку и находил нужное месте.
– Вот: «Таким образом, легко добывая себе не только насущный хлеб, но и предметы роскоши, рабочие с каждым годом все более и более отвыкали от трудов, приучались к беспечности и лености, а с ними являлись и все пороки». Понимаете, какая низость – говорить о роскоши, когда люди убивали себя на этой каторжной работе, мерзли, голодали! Недаром сложилась тогда пословица: «В тайгу попал – навек пропал».
Рассказывал Михаил Максимович и о месторождениях драгоценного металла:
– Золото встречается в жилах кварца, иногда в смеси кварца с кальцитом, шеелитом. Гранит, порфир, диорит тоже могут содержать золото. Все это коренные или первичные месторождения. В них золото редко можно увидеть. Его сначала надо освободить из плена твердой породы, в которую оно вкраплено. Добыча золота из рудного месторождения не так-то проста. Твердую породу взрывают, чтобы обрушить ее, затем мельчат и часто очень сложными способами извлекают из рудного порошка золото. В руде оно встречается в виде жилок, блесток, зерен, порою и кристаллов. Рассыпные месторождения – это результат разрушения коренных. В россыпи обломочные рыхлые породы часто бывают сцементированы глиной, совсем мелким песком, илом. Здесь золото встречается в форме листочков, чешуек, иногда зерен. Порою попадаются крупные зерна; мы называем их самородками. Обычно их находят в россыпях и очень редко – в коренных месторождениях. Из рыхлых пород золото извлекается с помощью воды. Мощный агрегат – драга – черпает породу со дна реки и промывает ее. Струя, бьющая из гидромонитора, размельчает породу и гонит в промывательные аппараты. Баксы, вашгерды, кулибины, бутары – все это приборы, через которые проходит вода. Она уносит легкую породу, а тяжелое золото осаживается на дно, откуда его нетрудно взять.
Михаил Максимович мог говорить о золоте часами.
– Г осударственная необходимость золота вам, конечно, ясна. Это не только оборотный фонд в международной торговле, но и обеспечение внутренней валюты и необходимейший материал в промышленности.
– Михаил Максимович, – спрашивала Тоня, – правда, что золото есть в морской воде?
– Правда. Пять миллиграммов на тонну воды.
– А вот я прочитала, что растворить золото можно только в смеси азотной и соляной кислоты. А больше ни в чем?
– Бром, фтор и хлор тоже растворяют. Хлорное золото – это желтая жидкость. Ее можно сильно нагреть, тогда хлор улетучится и опять останется чистое золото. Если бросить в такой раствор насекомое или цветок, они пропитаются золотом. Сожгите пропитанную золотом пчелку, и получится вот что.
Михаил Максимович показывал золотую копию пчелы, хранившуюся у него в маленькой коробочке, и спохватывался, когда часы били двенадцать:
– Я безобразно заговорился, Тоня! Бегите, бегите. Вам завтра рано вставать.
– И вам, Михаил Максимович!
– Я привык, голубчик, привык. Это молодым тяжело. Женечку всегда трудно было будить…
Изо дня в день через Тонины руки проходили пробы различных забоев. Она научилась распознавать горные породы, золотоносные пески, привыкла к обстановке шахты. А приемы отборки и промывки проб усвоила так хорошо, точно с детства их знала.
Пробы из самого дальнего и длинного забоя показывали отличающиеся от обычных золотинки. Они были шероховаты, необкатанны, отдельные зернышки походили на крючки. Тоня обратила на это внимание и однажды показала совок с таким золотом старому Таштыпаеву.
– Что вы об этом думаете, дядя Вася?
– Ага! В парткоме уже говорили… – невразумительно ответил он.
– В парткоме? Что же говорили?
– Под голец забой идет, – ответил он и тяжело зашагал прочь.
Тоня с недоумением посмотрела ему вслед.
А через несколько дней в шахту спустились директор Виктор Степанович, парторг прииска Трубников и Слобожанин. С ними был Каганов.
– Ну, как ты тут? – весело обратился Кирилл к Тоне и тут же попросил: – Слушай, сделай при нас пробу из последнего забоя, а?
Тоня исполнила просьбу. Они терпеливо ждали и, когда все было готово, наклонились над совком, рассматривая шлих.
– Так, так… – сказал парторг задумчиво.
Он повернулся и пошел с директором в забои, а Тоня, осененная внезапной догадкой, догнала отставшего от других Слобожанина.
– Я ошибаюсь или нет, Кирилл? – сказала она. – Такое золото… может быть, оно показывает, что забой приближается к коренным горным породам?
– Все возможно, – живо согласился Слобожанин.
Судя по выражению его глаз, он сегодня был ближе чем когда-нибудь, к решению какой-то великолепной задачи, и Тоня заметила это.
– Видишь ли, старики – мой отец, дядя Егор и другие – часто говорят про Лиственничку, старую шахту. Они думают, что там наверняка есть золото.
– А ты сама как думаешь? – так же весело спросил Кирилл.
– Я ведь человек малоопытный… Но золотинки эти такое мнение подтверждают.
– Что же ты хочешь предложить?
Тоня не могла понять, шутит он или говорит серьезно.
– Что можно предложить? Обследовать Лиственничку.
– Вот скоро общее собрание будет, ты и выступи.
– И выступлю! – упрямо ответила Тоня.
– Очень хорошо.
Он вытащил из кармана черную книжечку и что – то быстро записал.
– Продумай выступление, не растеряйся. Зайди поговорить, если надо. Есть?
– Есть – ответила Тоня.
Но как только Слобожанин отошел, испугалась. Что она будет говорить? «Мой папа так считает…» Ее засмеют… Ведь она недавно спрашивала Михаила Максимовича о Лиственничке, а он сказал: «Такие вопросы сразу, Тонечка, не решаются. Все это нужно проверить, обдумать…» А может быть, теперь-то она сможет наконец помочь отцу, как давно ему обещала?
