Текст книги "Увидеть лицо (СИ)"

Автор книги: Мария Барышева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 39 страниц)

Виталий застыл. Алина с трудом произнесла:

– Он сказал, что любит его и всегда ест, когда страшно…

Петр, так случайно и так удачно упавший в бассейн вместе со своей одеждой, Петр, который был один всю ночь и которому ничего не стоило прикинуться мертвецки пьяным, Петр, который почему-то тоже вместе со всеми отправился за своей вещью, хотя все ее уже видели и она была разбита, Петр, входивший в гостиную к Борису, Петр – единственный, кто как-то выпал из поля зрения, когда все бросились изничтожать Маринкиного паука, и который был ближе всех к дивану, где спала Ольга, Петр, который почти прямым текстом сказал, что Алина может додуматься еще до чего-нибудь, и те, другие, будут счастливы, если ее не станет, Петр, спустившийся в холл самым последним, задыхающийся и кашляющий, хотя, как и все, должен был всего лишь пробежать по коридору и лестнице, Петр, набросившийся на маринованный чеснок, Петр, на которого обращаешь так мало внимания, Петр, глуповатый и трусоватый рохля, которого только и хватило на то, чтобы дать пощечину Ольге, Петр, который вез их сюда, Петр, чье простодушное крестьянское лицо и светлые голубые глаза вдруг словно отступили в некую зловещую тень, подернувшись тонкой безжалостной хитростью и насмешливым торжеством, а простецкая неуверенная улыбка превратилась в кривую полуухмылку-полуоскал хищника.

Тогда твоей мечтой сейчас должно быть остаться в живых!..

Все это промелькнуло перед ней, и в тот же момент она закончила произносить последнее слово.

– Бред! – Олег засмеялся. – Конечно страшно! Страшно, что унюхают не тот запах. Вначале нам было не до того, а потом пахло только чесноком! За-то от Кристинки…

Его слова вдруг прервались резким сырым ударом, словно кто-то с размаху швырнул о пол большой кусок свежей говядины. Олег выгнулся назад, коротко взмахнув в воздухе руками, точно призывая слушателей к порядку, из его раскрывшегося рта плеснуло кровью. Рукоять сабли вывернулась из пальцев, и оружие, юлой завертевшись в воздухе, полетело вниз, но еще до того, как сталь коснулась пола, из-за плеча Олега на почти неуловимое мгновение бесшумно выплыло лицо Петра с той самой жестокой полуухмылкой и хищным блеском зубов из-под разошедшихся губ. Его правое веко дернулось – он подмигнул им с холодной издевкой. И тут же исчез. Виталий выстрелил, но пуля пробила лишь пустой воздух и ударила в стену почти рядом с арбалетной стрелой. В следующий момент Петр вшвырнул Олега внутрь комнаты, одновременно схватившись за ручку двери, еще раз мелькнуло его лицо, безвозвратно утратившее прежнее крестьянское добродушие, холодные голубые глаза, а потом лицо исчезло, и дверь с грохотом ударилась о косяк. С той стороны сразу же что-то стукнуло, донесся короткий удар, Виталий на бегу выстрелил еще два раза, и пули пробили дверь насквозь. Добежав до двери, он изо всех сил рванул ручку, но было поздно – Петр с немыслимым проворством уже успел снова заклинить дверь с помощью того самого стола, который не так давно принес сюда с их же молчаливого согласия. Виталий ударил в дверь плечом, но она открывалась внутрь и выбить ее было непросто.

Собственного крика Алина даже не заметила – если он и был, то уже давно отзвенел и умер где-то под высоким потолком. Она метнулась к Олегу, лежавшему ничком и заходящемуся в булькающем хрипе. В его спину был всажен большой немецкий боевой топор, лезвие глубоко вонзилось в тело, перерубив позвоночник и остановившись где-то в районе легких, и глядя на него, Алина сразу же отчетливо поняла, что уже ничто не в силах помочь спецу по транспорту.

– …ка!.. – с трудом прохрипел Кривцов в пол, дергая окровавленными губами. – …ахло!.. кой!..

Вцепившись в его руку, Алина с трудом перевернула Олега на бок, тело качнулось дальше и остановилось, упершись топорищем и обухом в пол. Олег уставился на нее мутными от боли подергивающимися глазами. На губах один за другим вспучивались кровавые пузыри и лопались, орошая все вокруг крошечными красными брызгами.

– Солярка!.. – прохрипел он, вцепившись в ее взгляд. – Пахло… соляркой!.. он… генера…

Откуда-то со стороны сквозь туман долетали методичные удары о дверь. Алина схватила Олега за плечи, потом сжала ладонями его щеки, с ужасом чувствуя, как они стремительно холодеют. Кривцов зашелся в мучительном кашле. В горле у него что-то тонко свистело.

– …жигалка… в кармане… заж…галка… генера…

– Олежка! – дико взвыла Алина, приподнимая его голову. Искаженное лицо Кривцова дробилось от слез, застилавших глаза. – Олежа, не умирай! Пожалуйста, не умирай!..

– … больно… – сказал Олег хриплым, но удивительно детским жалобным голосом. – … ног…нет… ноги… где?.. больно…

– Виталий!.. ну сделай же что-нибудь…

Ответа нет, только слышен треск двери, вздрагивающей под ударами. Нижняя челюсть Олега задергалась, точно он пытался сказать что-то важное, но его одолел приступ икотки.

– … это…я… я его… п-просек… я!..

Горло сжалось, и она не смогла ответить, только кивнула. Олег напрягся в ее руках, каждый мускул его тела на мгновение превратился в камень, а потом Олег неожиданно своим прежним раздраженным голосом произнес:

– Ни…хрена не вижу!

Его челюсть еще два раза дернулась, а потом он с широко открытыми глазами расслабленно осел на пол, и тотчас послышался легкий сухой звук, словно кто-то переломил под коленом тонкую иссушенную палочку, и свет в доме погас. На комнату обрушилась тьма – такая густая, что Алина не видела даже собственных рук.

Почему-то она была уверена, что Петр тут не при чем.

Генератор был вещью Олега.

– Быстрей! – крикнула она, на ощупь нашаривая в кармане Кривцова зажигалку. – Он убьет Кристинку! Он забрал часть солярки!

Невидимый Виталий что-то прорычал от двери. Алина вытащила зажигалку, щелкнула ею и при слабеньком колыхающемся огоньке оглядела комнату. Потом погасила ее и, закусив губу, рванула на Олеге полы легкой тонкой рубашки. Пуговицы полетели во все стороны, одна больно щелкнула ее по щеке. Зашипев, Алина высвободила из рукавов безвольные податливые руки Олега. На спине рубашку крепко держало лезвие, сжав зубы, она рванула и ткань с треском разошлась. Алина вскочила, снова щелкнула зажигалкой и подбежала к стойке с киями и схватила один. Затянула на нем рубашку в несколько крепких узлов, быстро обмотала ее вокруг кия, чтобы получился ком, снова затянула и повела горящим огоньком по ткани, потом вздрогнула, когда откуда-то издалека и сверху долетел пронзительный вопль, а следом за ним несколько глухих ударов.

– Виталий!..

– Я слышу!.. – хрипло, задыхающеся отозвался Воробьев, продолжая вышибать дверь.

– Там!..

– Слышу!..

Импровизированный факел вспыхнул, сразу ярко осветив комнату. Алина развернулась, щедро рассыпая вокруг искры, подхватила с пола свой кинжал и очертя голову бросилась к двери. Виталий, обернувшись и сообразив, что она не собирается останавливаться, придержал очередной удар, поджидая ее, и ударил в дверь как раз в тот момент, когда девушка с разбегу со страшной силой боком врезалась в нее. Раздался треск, потом грохот, дверь просела и рухнула в коридор. Виталий, потеряв равновесие, вывалился следом. Алина каким-то чудом извернулась и, выронив кинжал и уцепившись свободной рукой за косяк, устояла на ногах. Пылающий факел описал во тьме крутую дугу почти до пола и тут же снова взлетел вверх.

Воробьев, держась за стену, с трудом поднялся, и в багровом прыгающем свете Алина увидела, что повязка на его плече насквозь промокла, и кровь стекает по руке длинными нитями. Его шатало, лицо блестело от пота.

– Дай пистолет! – Алина протянула руку, но он оттолкнул ее, упрямо мотнув головой, и побежал к лестнице, хрипло выдыхая при каждом ударе ноги о пол. Алина со злым возгласом метнулась за ним.

Еще никогда лестница не казалась такой длинной, хотя ступени словно сами приветливо прыгали под ноги. Летящий, рассыпающий искры факел рвал тьму на куски, но она, выждав немного, снова смыкалась позади, мгновенно излечивая свои раны. Мелькали перила, стремительно пролетела на развороте округлая площадка второго этажа, запрыгал, приближаясь, долгожданный третий. Страха не было, остался лишь полубезумный азарт и дикая, ослепляющая ярость. Наверх гнало не желание спасти и не желание спастись – наверх гнало желание убить. Поймать зверя и разорвать его на куски. Никакой жалости, никакого благородства, никакой любви к ближнему. Это была охота. Наверх мчалась испуганная и растерянная добыча, внезапно осознавшая себя хищником.

Коридор третьего этажа оказался полон дыма. Свет факела ворвался в него, окрасив густые дымные клубы и спирали в грязно-багровый и превратив их в извивающихся сюрреалистических чудовищ. В воздухе висел тяжелый сладковатый запах горелого мяса.

– Господи! – вырвалось у Алины, понявшей, что они опоздали, и она запнулась, стукнувшись плечом о стену. Но Виталий, не останавливаясь, помчался дальше, и она кинулась за ним. Закрытые и забаррикадированные комнаты летели мимо, только двери в комнаты Петра и Олега были приветливо распахнуты.

Последняя комната – Кристины, тоже была закрыта, но из щели между дверью и полом лениво выползали дымные змеи, запах горелого стал невыносимым, к нему добавилась солярная вонь. Доносилось едва слышное шипение и потрескивание.

Виталий ударом ноги распахнул дверь, одновременно вскинув руку с пистолетом, но тут же опустил ее, тупо глядя на страшный костер посереди комнаты, дровами в котором были двое людей, неподвижно лежащих друг на друге, словно утомленные любовники. Пламя, охватившее их и небольшой участок пола вокруг, колыхалось как-то медленно, лениво, нехотя, словно уже пресытившись, походя на причудливое огненное одеяло, заботливо прикрывшее лежащих, и это отчего-то выглядело удивительно красиво, почти волшебно. Будь Кристина жива, она непременно усмотрела бы в этом расслабленном, томном танце огненных лепестков некое мистическое значение. Но Логвиновой уже не было в живых, а в стороне совершенно прозаически валялось, отброшенное ярко-желтое пластиковое ведро из подвала. Из огня выглядывали посеревшая рука с судорожно растопыренными мозолистыми пальцами, а ниже – вывернутая нога в длинном сапоге из цветной кожи на высоченной шпильке.

Оцепенение длилось несколько секунд, после чего Виталий впрыгнул в комнату и бросился к кровати, а Алина, подхватив ведро, помчалась по коридору в сторону туалета, где, как она помнила, была раковина и из крана все еще должна была течь вода. Дымная тьма испуганно отпрыгивала от стремительно летящего раскачивающегося факела.

Обратно она вернулась почти так же быстро, ухитрившись разлить по дороге лишь небольшую часть ведра. Виталий в комнате яростно бил одеялом по горящим телам, выкрикивая что-то неразборчивое, и в криках слышалось отчетливое разочарование, похожее на обманутый вой хищника, упустившего добычу. Увидев Алину, он остановился. Она воткнула факел в большую вазу, стоявшую на полу у стены, потом с размаху окатила водой лежащих, сбив часть пламени, после чего Виталий снова принялся за свое, удушая, убивая огонь. Алина схватила с кровати подушку и тоже принялась колотить ею по пламени, задыхаясь и отчаянно кашляя. Глаза резало от дыма, и почти ничего не видя, она била и била, снова и снова в каком-то исступлении – до тех пор, пока ее не встряхнули за плечо, так что ее голова дернулась, и она звонко лязгнула зубами.

– Все! Аля, все! Все…все…

Шатаясь, она привалилась спиной к шкафу, все еще сжимая в руках тлеющую подушку. От жуткой смеси горелого, тухлого и запаха солярки мутило, круглая комната летала перед глазами, точно она не стояла, а сидела в большом вращающемся кресле Кристины, стоявшем перед зеркалом. Комната была полна дыма, факел в вазе догорал, роняя вниз кудрявые хлопья сгоревшей материи. Над потемневшими скорчившимися телами курился дымок. Алина снова закашлялась и уронила подушку, глядя, как Виталий подходит к окну и открывает его, впуская в комнату свежий ночной воздух. Она перевела взгляд на обугленное дымящееся одеяло, потом снова на тела.

– Они… – хрипло пробормотала она, – они…

Да, – отрывисто сказал Виталий, подтянул к себе одеяло и осторожно присел на корточки рядом с трупами. Наклонился, внимательно разглядывая.

Волосы Кристины сгорели напрочь, но лицо было почти нетронутым – его прикрывала щека водителя. Из-под полуприкрытых век виднелись матовые белки, побуревшие губы были скошены куда-то в сторону, словно Логвинова пыталась сдуть мешающую прядь волос. Одна согнутая рука упиралась Петру в плечо, другая сжимала рукоять столь приглянувшейся Олегу мизерикордии, всаженной Петру точно под подбородок, узкое трехгранное острие которой торчало из головы Сливки чуть выше затылка. Левая половина лица Петра обуглилась до неузнаваемости, зато на правой сохранилось непередаваемое изумление. Пальцы левой руки все еще сжимали тонкую шею певицы. Горло Кристины было раздавлено. Возле правой скрюченной руки водителя, не тронутой огнем, валялась простенькая пьезовская зажигалка.

Виталий, не выдержав жуткого запаха и не менее жуткого зрелища, резко отвернулся, бросил одеяло, которым приподнимал голову Петра, и встал.

– Наверное, Олег отдал ей стилет еще тогда, – хрипло произнес он, тупо глядя перед собой. – Может, выпросила, может, он по собственной инициативе… Кристинку он не спас, зато, возможно, спас одного из нас…

Алина с размаху села на пол, закрыв лицо закопченными руками, и захохотала – страшный, всхлипывающий, минорный смех, приглушенный сжатыми пальцами, сквозь который то и дело прорывались тонкие, писклявые вскрики – она звала маму. Виталий опустился рядом с ней, обнял, притянув к себе прыгающую, взъерошенную рыжеволосую голову.

– Аля… успокойся. Тише, тише… все…

Хохот постепенно перешел в отчаянный захлебывающийся плач – тот нормальный, хороший, облегчающий плач, с которым уходят и боль, и ужас, и все дурное. Она рыдала долго и от души, крепко прижавшись к Виталию, сцепив пальцы у него на спине и уткнувшись мокрым лицом в грудь, а он гладил ее спутанные волосы и слегка качал, словно баюкая, говоря с некоторой ноткой беспомощности:

– Ну что ты, родная… ну перестань… все уже закончилось, тише, рыжик… все закончилось…

Факел в вазе догорел и погас, но в нем уже не было нужды – за окном стремительно светлело, тьма в комнате стала блеклой и тонкой, и предметы выступали из нее, точно прибрежные камни из уходящей с отливом воды.

Алина, наконец, перестала плакать и подняла голову, вытирая ладонью покрасневшее припухшее лицо.

– Уведи меня отсюда, – с усилием произнесла она. – Пожалуйста, уведи меня отсюда.

Он кивнул и помог ей подняться, напоследок бросив хмурый взгляд на откинутую руку водителя. Шатаясь, крепко держась друг за друга, они побрели прочь из комнаты – двое уцелевших в кошмарной катастрофе, еще толком не осознавшие этого. Шли, еще не зная зачем и куда, – просто шли, брели, упорно переставляя ноги, словно движение вдруг стало смыслом жизни. Страшная комната осталась позади, мимо снова поплыли закрытые двери, будто не они перемещались, а время вдруг потекло вспять, и где-то очень далеко бродили задумчивые бесплотные тени, мерещилось громкое «гы-гы-гы» Жоры, приветствующего удачный исход очередной компьютерной битвы, смешки и прибаутки Олега, который мог бы сейчас выглянуть из двери своей комнаты и обязательно что-нибудь сказануть. Прошла бы, в надменном аристократическом презрении вздернув брови-усики, Ольга. Простучала бы высокими сапогами Кристина, потряхивая черно-красными волосами и напевая себе под нос. Неслышно и грациозно промелькнула бы Светлана, дружелюбно и немного испуганно улыбнувшись и что-нибудь жуя. Мог бы раздраженно крикнуть что-то из залы Борис, пристроившийся на стуле перед миниатюрным Реймским собором. В тренажерной мог бы греметь тяжелыми спортивными снарядами Алексей, а в ванной Марина перед зеркалом бы тщательно расчесывала свои роскошные волосы… Все это могло бы быть. Это почти было.

Но исчезло.

Просыпающееся утро поглотило тени и призрачные звуки, и остался толь-ко пустой мертвый дом. И трупы в комнатах. И двое людей, которые шли вперед.

Только в холле Алина обрела, казалось бы забытую способность говорить.

– Бинты еще остались?

– На кухне, – Виталий, на чьем лице виднелись темные разводы, блеснул зубами, потом пошатнулся, и дальше уже она вела его, крепко придерживая за талию и здоровую руку. Зайдя на кухню, Виталий рухнул на один из табуретов и закрыл глаза.

– Ничего страшного, – пробормотал он, почувствовав испуг Алины раньше, чем она успела его озвучить. – Голова закружилась. Сейчас пройдет. Поищи мне сухого красного вина – там, в шкафчике…

– А таблетки?.. тут лежат…

– Не уверен, что после смерти Евсигнеева они подействуют.

Алина молча выполнила требование, потом с удивившей ее саму ловкостью сменила Виталию повязку, отметив, что кожа вокруг раны покраснела, и выглядела она довольно скверно.

Поглощенная заботами и переживанием происшедшего, она не обращала внимания на происходящее вокруг, и только отложив ножницы, подняла голову, внезапно ощутив ранее не замеченную и очень важную перемену.

– Виталий! Ты слышишь?!

– Что?! – настороженно спросил Виталий, вскидывая голову. Его лицо чуть порозовело, и он стал выглядеть немного лучше. Алина посмотрела на него в упор, ее зеленые глаза искрились.

– Ты слышишь? Дождь! Дождь кончился!

И только сейчас Виталий сообразил, что больше не слышит монотонного тяжелого бесконечного стука дождевых капель, который преследовал их с утра до вечера. Он крутанулся на табурете, обернувшись к окну, в тот же момент то же самое сделала и Алина, и оба прищурились, когда по их лицам, вынырнув из щели между нарядными занавесками, скользнул легкий утренний солнечный луч, в котором затанцевало несколько пылинок.

Они вскочили и, одновременно оказавшись у широкого окна, рванули шторы в разные стороны. Несколько клипс, на которых те держались, отлетели, но это осталось без внимания.

Над особняком торжественно вставало солнце. Мягкое осеннее солнце, оглаживающее еще робкими легкими лучами мокрые стены и умытую листву, глядящееся в зеркала луж на дорожках и зажигающее в каплях на уцелевших цветочных лепестках еще мириады маленьких осенних солнц. Утро разворачивало над лесом свои крепнущие яркие крылья.

Не сговариваясь, Виталий и Алина повернулись и выбежали из кухни. Холл гулко и недовольно отозвался на прикосновение их ног к полу, а потом эхо, улетавшее по «воздушной башне» к высокому потолку стало и вовсе возмущенным, когда они торопливо начали разбирать баррикаду. Оттащили кресла, с грохотом опрокинули прислоненный к двери стоймя диван, отперли замок и распахнули дверь.

Впрочем, даже сейчас они вначале все тщательно проверили.

Убийца был мертв.

Но его ловушки могли быть живы.

В холл ворвался ветер, солнечный ветер, сыроватый, но уже не промозглый, а прохладный, принесший с собой тонкий аромат цветов, запах сырой земли и мокрых опавших листьев. Алина глубоко вздохнула и запрокинула голову. Стена деревьев неподалеку словно расступилась и распрямилась, сбросив с себя зловещую неприступность. Пейзаж больше не казался мрачно-унылым. На кончиках игл огромной ели возле дома весело сияли дождевые капли, солнце поблескивало на неровном, мокром борте старенького автобуса, выглядывавшего из-за деревьев, и придирчиво смотрелось в лобовое стекло.

– Что это значит, Виталик?! – Алина обернулась к нему, зябко обхватив себя руками. Ее глаза были широко раскрыты, и в них сверкало недоверчивое изумление. – Неужели действительно все кончилось?! Неужели нас отпускают?! Дождь кончился, солнце… Это знак? Правда? Да?..

Она задохнулась, не в силах продолжать, и Виталий медленно утвердительно покачал головой.

– Думаю, да. Он мертв. Мы живы. Эксперимент это был, или что другое, но это закончилось. Охотиться больше некому. И не на кого, – Виталий протянул руку и сжал ее холодные дрожащие пальцы. – Сейчас мы оденемся. Барахло… к черту его! Я проверю автобус… чтоб никаких сюрпризов. Заберем канистры из подвала. Заправим. И уедем.

– Куда? – губы Алины чуть дрогнули, и Виталий слегка, ободряюще дернул ее за руку. Улыбнулся.

– Куда-нибудь обязательно приедем. Если будем ехать достаточно долго. Раз все кончилось, то дорога теперь начнется. Как раньше. Не важно, куда. Не важно, кем. Главное, что уедем людьми. То, что снаружи… это пустяки. Мы знаем, кто мы на самом деле. Такого не придумать и не представить. Оно всегда настоящее. В любом месте.

Алина задумчиво посмотрела на листья деревьев, выкрашенные в яркие осенние цвета, на автобус, на мокрые розовые кусты, на свою ладонь и на лицо Виталия.

– Да, – сказала она. – Да. Наверное, ты прав.

* * *

Особняк снова, как почти двое суток назад, уплывал, скрываясь за деревьями. Сейчас он был великолепно освещен солнцем и, несмотря на все то, что произошло в нем, казался прекрасным, сказочным замком, с которого сняли злые чары.

Горько только, что остальные не могут так же любоваться этим зрелищем, смотреть, как сияют окна, и как золотятся на солнце деревянные кружева, украшавшие третий этаж. Жаль, что они так и не увидели истинную красоту этого места, созданного на перехлесте их мечтаний.

Алина, покачивавшая в такт движения автобуса и почти прижимавшаяся лицом к заднему стеклу, закрыла глаза, и под веками вдруг промелькнула та, позавчерашняя картина, сцена в зале, очень короткая, но навеки отпечатавшаяся в памяти.

Смеющийся гигант Жора, наклонившийся чуть вперед, отчего рубашка на спине угрожающе натянулась, качающий головой и увлеченно хлопающий ладонью по спинке стула в такт песне. Ольга рядом с ним, чуть склонившая голову набок, с кривоватой неопределенной улыбкой на серебристых губах. Марина, изящно устроившаяся на стуле, чуть прикрыв глаза и рассеянно перебирая пряди своих перекинутых через плечо роскошных волос – перебирая не без доли нарциссизма. Светлана, сверкающая золотом, изящная, хрупкая и в то же время сильная, зажимающая уши и мотающая головой, отчего ее длинные серьги всполошенно летают вокруг головы – движения ее сейчас казались какими-то замедленными, вязкими. Кристина с сочетанием иронии и одобрения на лице, шевелящая губами, беззвучно подпевая и не решаясь вплетать свой бархатный голос в грубые жесткие мужские голоса. Алексей, чуть подавшийся вперед и размеренно болтающий коньяк в пузатом бокале, мрачно глядя куда-то в пол. Борис, сидящий очень прямо и смотрящий с выражением аристократического презрения. Весельчак Олег, невероятно суровый, размахивающий бутылкой, грозящей в любую секунду вырваться из его пальцев и улететь к стене, взорвавшись в брызгах стекла и рома…

Мелькнула и исчезла.

Отвернувшись, Алина, одергивая свое пальто, прошла в начало салона и остановилась, глядя на Виталия, который, положив ладони на руль, прищуренными глазами смотрел на мокрую дорогу. Потом наклонилась, придерживаясь за спинку кресла, легко взъерошила его волосы и поцеловала в затылок. Она не видела его лица, но почувствовала, как он улыбнулся. Потом негромко сказал:

– Да.

Алина не задавала вопроса – даже мысленно. Но сразу поняла, на что получила ответ.

Некоторые вещи просто знаешь.

Она села и оперлась на подлокотник, глядя, как убегают назад деревья. Потом закрыла глаза. Было хорошо – так хорошо. Думать, вычислять, прятаться – ничего этого больше не надо. Настоящее или нет, реальность или нет – сейчас это ее почти не волновало. Главное, что ужас, преследовавший их, исчез. А остальное можно пережить.

Если оно есть.

Если оно будет.

Автобус весело мчался по дороге, и мысленно Алина поблагодарила Петра за то, что он действительно отлично разбирался в машинах. Его вещь не умерла вместе с ним. С другой стороны, странно, почему перестал работать генератор, если Олег утверждал, что отлично разбирается в них и даже какое-то время ими занимался? А что, если генератор представлял вовсе не Олег?

Что, если его представляла Кристина?

Нет, вряд ли. Капризная звезда никак не совмещалась с генератором. Откуда ей было так хорошо его знать, что даже Олегу не к чему было там придраться? Он же не заметил ничего необычного в его внешнем виде. К тому же, когда свет в доме погас, Кристина была еще жива. Она слышала ее крик.

Может, Олег приврал? Или, все-таки, что-то напутал? Хотя бы одну маленькую детальку, отсутствие которой превращает механизм в груду хлама?

Виталий закурил, глядя на дорогу и придерживая руль одной рукой. Раненое плечо напоминало о себе болезненными толчками, отдававшимися в позвоночнике, но не из-за этого его лицо с каждым метром ладно ложившейся под колеса дороги становилось все более хмурым. Его не покидало отвратительное грызущее чувство, что он что-то упустил. Все больше и больше становилось не по себе, и настырный червячок сомнения ковырялся где-то глубоко в мозге. Воробьев снова и снова прокручивал в памяти последние события, мучительно пытаясь найти то самое, из-за чего ему было так тревожно, – так же мучительно забывчивый человек пытается вспомнить, выключил ли он дома газ и запер ли входную дверь? Солярка, пожар, запах, тела, откинутая мертвая рука, не тронутая огнем, зонт, закрывающий тело Алексея…

Я грозы в детстве боялся жутко…

Я ненавижу дождь! А он никак не кончается!

Я ненавижу дождь!

Вещи умирают, когда умирает тот, кто их представлял…

Страх… твой страх…

– Аля, – негромко произнес он, глядя на дымящуюся между пальцами папиросу, – я должен тебя спросить… ты только не пугайся.

– Начало уже пугает, – сонно пробормотала Алина, не открывая глаз. – Ты решил пойти на попятный, что ли? Так ты не бойся – клятв на крови не давали, так что…

– Евсигнеев ведь мог… не разбираться в… механизме атмосферных явлений?

Веки Алины медленно поднялись.

– Что?

– Мы ведь не сразу заметили, что дождь кончился. Мы думали, что он кончился в тот момент, когда погиб Петр… но ведь до того момента нам было некогда смотреть в окно. А что если дождь кончился гораздо раньше?

Алина начала медленно подниматься, глядя перед собой застывшим, невидящим взглядом. Потом так же медленно повернула голову, взглянув в лобовое стекло. Ее глаза округлились, и в тот же момент Виталий резко ударил по тормозам. Шины отчаянно завизжали, Алину швырнуло грудью на спинку кресла, отчего из горла вырвался хакающий звук. Она сглотнула, подняла голову и прошептала:

– Нет.

Два вишневых дерева у изгиба дороги. Чуть подальше просвечивает сквозь ветви матовый шар фонаря. Поднимается над деревьями мокрая макушка высоченной старой ели. А чуть правее – ярко-красная крыша, на которой играет утреннее солнце.

Особняк.

Ничего не изменилось.

Дороги не было.

– Нет!!! – закричала Алина, выскакивая в проход. – Нет!!! Нет-нет-нет!!!.. Этого не может быть! Нет!

В исступлении она колотила сжатыми кулаками по спинкам кресел. Волосы летали вокруг ее головы, и сейчас она была похожа на обезумевшую от ненависти ведьму.

– Дождь кончился! Ведь дождь кончился! Как же так?!

– Мы ошиблись, Аля, – хрипло сказал Виталий, все еще держа ладони на руле, подрагивающем в такт работающему двигателю. – Это не было знаком. Никто нас не отпускал. Это всего лишь умер Евсигнеевский страх. Он ведь играл с нами, рыжик. Он даже специально оставил нам подсказку, чтобы мы не расслаблялись.

Алина затравленно взглянула на него сквозь рыжие пряди, упавшие ей на глаза.

– Зонт.

– Он все предусмотрел. Он предполагал, что мы увидим, что дождь кончился… и решим, что все остальное тоже кончилось. Поэтому оставил нам зонт, чтобы напомнить, что дождь на самом деле не просто дождь. Это еще одна вещь. Вещь Евсигнеева. Его страх. Он не хотел, чтобы мы теряли время, кинувшись прочь по дороге, которая совершенно не изменилась. Но мы оказались не так наблюдательны и сообразительны, как он считал. Наверное, мы его здорово этим повеселили! Хотя, может и расстроили.

– Тогда что же они от нас хотят?! – со слезами выкрикнула Алина, снова и снова дубася спинку ни в чем не повинного кресла. – Что мы должны сделать, чтобы дорога вновь стала прежней?! Чтобы реальность стала реальностью?! Убить друг друга?! Покончить с собой?!

Виталий посмотрел на ее руку, колотящую по спинке кресла. А потом снова вспомнил ту, другую, не тронутую огнем. Вспомнил смесь запахов, показавшуюся ему странно неуместной. И снова руку. Растопыренные, чуть согнутые пальцы. Указательный палец. Темный кровоподтек под ногтем.

Виталий встал и пересел в кресло, в котором только что сидела Алина. Чуть перегнулся, глядя на кресло водителя, закрыл глаза и открыл их в подрагивающем от езды автобусе. В соседнем ряду Кристина покачивала головой в такт звучащей в ее наушниках музыке, через кресло от нее громко хрустела чипсами Света, уткнувшаяся в любовный роман. В водительском кресле сидел Петр, напряженно смотревший в лобовое стекло и постукивавший по рулю указательным пальцем правой руки, под грязным ногтем которого темнел кровоподтек.

– Что ты делаешь? – прошептала Алина. Виталий тускло посмотрел на нее, сквозь нее, а потом снова на нее. Теперь она была в бледно-зеленом халате, и они стояли неподалеку от бортика бассейна, возле которого была свалена груда мокрых вещей. А перед ними стоял Петр, массируя правой рукой ушибленную ягодицу, обтянутую ярко-красными плавками. Правая рука. Указательный палец. Недоумение, тогда охватившее его на долю секунды. Тогда ему невозможно было придать какое-то особое значение. Но это следовало сделать, когда они выходили из комнаты Кристины. Как он мог забыть про это?! Ведь он же еще тогда почувствовал… почувствовал какое-то несоответствие.

Он упустил эту деталь.

Тот, другой, тоже упустил ее в свое время.

И так этого и не понял.

Идеальных людей не существует.

К счастью.

– Что мы должны сделать, чтобы дорога стала прежней? – негромко произнес Виталий, встал и потянул рычаг, открывающий дверцу. Она с шипением сложилась, и Алина испуганно посмотрела на него.

– Что?

– Я уже говорил, что. Думаю, убийца должен умереть!

Виталий спрыгнул на мокрую дорогу и огляделся. Потом повернул голову и осмотрел автобус. Подошел к дверце, закрывающей багажное отделение. Теперь провинившаяся память, словно стремясь реабилитироваться, проворно и безошибочно подсовывала ему нужные картинки. Например, Олега с сумкой Светланы, наклоняющегося к багажной дверце и протягивающего к ней руку. И Петра, резко, почти грубо выхватывающего у него сумку.

– Водитель здесь еще пока я!

Это было… было позавчера.

– Виталий! – Алина выглянула из автобуса, наблюдая, как он открывает дверцу. – Что значит, должен умереть?! Ведь Сливка мертв! Мы видели его труп! Это был он!

– Совершенно верно! Это был Сливка! – гулко отозвался Виталий, наполовину исчезнувший в багажном отделении. Он потянул носом, разглядывая пол, поскреб ногтем одно из двух больших темных пятен на нем, потом выпрямился и захлопнул дверцу. Осмотрел палец, потом поддел ногтем другого сухие бурые частички.