Текст книги "Увидеть лицо (СИ)"

Автор книги: Мария Барышева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 39 страниц)

– А как же антилогика? – он услышал знакомый стылый смешок, и в его глазах появилась искренняя тоска – выдерживать вторую атаку Виталию вовсе не хотелось. – Как же ваши теории, мол…

– Это была не моя теория, а Маринкина. Я… блин, ты своим представлением все испортила! Ты же этому гаду на руку сыграла! Он не хочет, чтобы мы тебя слушали. Мне кажется, он по какой-то причине не хочет, чтоб мы поняли, где находимся. А ты ведь знаешь?

– Не совсем, я просто…

– Я догадываюсь, а ты уже знаешь… ты успела все систематизировать, не так ли. Тебе ведь это проще… это ведь твой жанр. Аля, я знаю, что ты никого не убивала.

– Да ты что?! – скептически произнесла она. – И откуда же?

– Некоторые вещи просто знаешь.

Его лицо внезапно стало очень серьезным – серьезнее, чем когда-либо, и внезапно она поверила ему, и это напугало ее до полусмерти. Если он это точно знает, то потому, что точно знает, кто на самом деле убийца? То есть, он? Потому что человеку не верят просто так. Для этого должны быть причины. Всегда должны быть причины. Особенно здесь.

– Уходи!

– Без тебя я отсюда не уйду! Пойдем со мной. Если с мечом тебе спокойней – оставь его себе. Но ты должна вернуться к нам, иначе убийцей будут считать тебя.

– Мне на это наплевать!

– Да тебе на всех наплевать! Они переведут на тебя все стрелки, расслабятся, а ему как раз этого и надо! Неужели ты этого не понимаешь?! Раз им будет спокойней, если они узнают о твоем прошлом, расскажи им! Тогда они станут слушать и остальное…

– Я не могу!

Виталий сделал шаг вперед, и острие меча коснулось его майки. Алина вздрогнула, и ее рука чуть дернулась.

– Не можешь сказать всем – скажи мне! Одному рассказать проще, чем толпе!

– Не в этом дело! – она жалко улыбнулась, стараясь не шевелить рукой. – Знаешь, нет худшей клетки, чем в голове. И мне кажется, у моей клетки нет дверей… Думаешь, я ничего не понимаю?! Не понимаю, что продолжать делать какие-то выводы для меня равносильно самоубийству?! Ради чего?! Ради вас?! Ради истины?!.. о, господи! И отправиться в холодильник?! Я никогда не верила людям, заявляющим что они смерти не боятся. Смерть ведь состоит из многих вещей – из боли, из неизвестности, из потери целого мира, из конца времени, из невозможности больше что-то делать или сделать, из людей, которых больше не суждено увидеть, из сознавания того, что тело, которым ты так гордишься, будет становиться все уродливее и уродливее, гнить, распадаться и тебя в нем уже не будет… Хотя бы одной из этих вещей невозможно не испугаться.

– Многих ли боишься ты?

– Я боюсь смерти, – глухо сказала Алина. – Я боюсь… Но еще больше я боюсь того, что окажусь права, и на самом деле…

– Что?

Алина покачала головой, и Виталий понял, что больше она не скажет ни слова. Ее глаза снова начали застывать, волнение и страх на лице стали покрываться инеем равнодушия.

– Ты забыла еще одну вещь. Он убивает тех, кто хотя бы на мгновение выпадает из поля зрения. Если ты останешься здесь, он убьет тебя. Он хитрый… Он убьет тебя – понимаешь?! Черт возьми, упрямая баба, если ты не пойдешь со мной, я выволоку тебя за волосы!

– Если ты попробуешь это сделать, я убью тебя!

– Так валяй! – вдруг почти весело сказал Виталий и резко шагнул вперед, и на этот раз она, не ждавшая этого, не успела среагировать, рука отдернулась слишком поздно, и острие меча успело разрезать его майку и глубоко прокололо кожу на груди, и по белой ткани мгновенно расплылось ярко-алое пятно. С губ Алины сорвался испуганный возглас, пальцы разжались, и меч кувыркнулся из ее ладони, стукнув о пол. Она подскочила к Воробьеву, дрожащие пальцы вжимались в испачканную майку, комкали ее, пытаясь остановить кровь.

– Господи… прости меня… боже мой!.. сейчас…

– Да ну, царапина! – Виталий улыбался, не препятствуя ей. – Брось. И кровь-то уже не идет.

– Ты дурак! – плачуще выкрикнула Алина, несильно хлопнув его ладонью по плечу. – Зачем ты это сделал?!.. дурак!

– Зато эффективно. Ничего другого в голову просто не пришло.

Алина качнулась назад, ее испачканные кровью пальцы сжимались и разжимались, комкая воздух. Виталий покосился на лежащий на полу меч, острие которого влажно блестело, Алина посмотрела туда же, тут же осознав, что у Виталия было очень много времени и возможности поднять оружие или отшвырнуть его ногой в дальний конец комнаты. Но меч все лежал себе на полу, и Виталий почти сразу же отвернулся от него и молча протянул ей правую руку раскрытой ладонью вверх. Серо-синие глаза внимательно и вдумчиво смотрели на нее, и казалось, что кто-то в них с дружелюбной усмешкой манит к себе пальцем.

Но я ведь видела его лицо в окне!

Взгляд был не его, словно кто-то чужой смотрел его глазами и неумело улыбался губами, которыми еще не умел толком управлять…

…– Я был на лестнице третьего этажа, когда услышал твой крик, побежал наверх, и никого мне навстречу не попадалось! Особенно его…

– Не мог же он телепортироваться!..

– Я не отпущу. Только не дергайся.

Алина перевела взгляд на кэн, снова взглянула на приглашающе раскрытую ладонь, потом осторожно протянула руку и легко коснулась ее, готовая в любой момент отдернуть назад, словно эта ладонь могла обжечь, а потом внезапно вцепилась в нее с обреченным стоном утопающего, ухватившегося за подвернувшийся акулий хвост.

– Ну, вот и славно, – произнес спокойный голос у нее над головой. – Обещаешь в ближайшее время больше не заниматься по мне художественной резьбой?

– Дурак! – повторила Алина, а потом, наверное, поскользнулась или просто пошатнулась, потому что вдруг отчего-то уткнулась лицом в его майку, терпко пахнущую кровью, потом и, почему-то, апельсинами. Его ладони успокаивающе легли ей на плечи, потом легко, но настойчиво отстранили.

– Эй, эй! Измажешься, тогда тебе, рыжик, припишут еще и вампирские наклонности.

Алина вытерла ладонью мокрую щеку и тускло посмотрела на испачканную кровью кожу.

– А у тебя правда дома живут чау-чау?

– Две штуки. Цезарь и Мэй, – он улыбнулся и улыбка была теплой. – Когда выберемся отсюда, обязательно познакомлю… Ты говорила, тебе двадцать три?

– Не припоминаю.

Виталий усмехнулся, но Алина не ответила на его смешок, внезапно как-то вся сникнув и потускнев, съежилась, точно от холода, шагнула назад и опустилась на кровать – медленно-медленно, точно страдающая радикулитом старушка.

– А было пять, – она покачала головой. – Да, именно так.

Виталий присел на корточки возле кровати, свесив руки между разведенных коленей и глядя на нее – внимательно, но не в упор, чтобы взгляд не резал, подождал немного, потом негромко спросил:

– Что же случилось?

Алина, не поднимая глаз, сказала:

– Когда мне было пять лет, я видела, как изнасиловали и убили девушку. В полуметре от меня. Это было… – она передернула плечами. – Я часто бегала играть на пустырь, через дорогу… тогда там еще не было свалки и автостоянки, а были холмы, зеленые холмы, весной покрывавшиеся цветами, а среди них был овраг, в стенах которого было несколько пещерок – маленьких, в них мог бы с удобством разместиться только ребенок. Снаружи они зарастали длинной травой, так что в них был таинственный полумрак, и со стороны их совсем не было видно. Я любила играть в них… у меня были куклы из цветов и спичек… а иногда удавалось стащить у деда шахматных коней, что-бы устраивать рыцарские поединки или романтические прогулки или… – она отрешенно улыбнулась. – Там был целый мир в этих пещерках, волшебный, мой собственный мир… А однажды, ранним вечером туда пришли они… трое… Я не помню их лиц, я не знаю, сколько им было лет… помню только голоса… вроде бы, молодые голоса… Они шли очень быстро и смеялись, и с ними была девушка, но она не смеялась и идти не хотела, и они тащили ее, они очень торопились, и все время называли ее «коза». Она крикнула – один раз, но ее никто не услышал – дорога была далеко, ходили по ней в это время редко… Только я услышала… Они бросили ее на землю, порвали на ней одежду, заткнули ей рот ее же кофтой и начали по очереди на нее забираться… Тогда я не понимала, что они делали… но видела, что ей было очень больно… Я сидела в своей пещерке и сквозь травяные заросли видела ее запрокинутую голову… видела ее лицо… видела, как она плачет… Ее глаза почти все время были закрыты, но иногда она открывала их и смотрела прямо на меня, хотя я сидела за травяными стеблями, сжавшись в комок, и даже не дыша. Сколько лет я все думаю о том – видела она меня тогда или нет…

Алина по-детски сунула в рот ноготь большого пальца, и чуть прикрыла глаза. Комната словно бы начала разрастаться, растягиваться, а сама она становиться все меньше и меньше, и вокруг запахло сырой землей и прелыми корнями, кровать вдруг свернулась вокруг кольцом с неожиданной гибкостью и превратилась в пещерку, а перед глазами встала свежезеленая трявяная занавесь, и рассеченные длинными стеблями широко открытые глаза, смотрящие прямо на нее. Она не слышала свой голос, звучащий в том мире, – в этом она сидела не дыша и боясь проронить хоть малейший звук, – здесь звучали чужие голоса – высокие, задыхающиеся, захлебывающиеся, и видела согнутые спины в легких куртках, затылки, руки с обломанными ногтями, чувствовала странный резкий запах, похожий на спиртовой… Возможно, ей нужно было только закричать, чтобы все прекратилось. Только лишь закричать… Но она сидела молча, оцепенев от страха, слыша, как бьется ее сердце и отчаянно боясь, что и те, другие, тоже услышат этот стук. А потом в руке одного из них появился нож – нож с пластмассовой зеленой рукояткой, наполовину замотанной изолентой и с тигриной мордой на зеленой пластмассе. Его рука держала нож как-то странно, между средним и указательным пальцами, очень близко к лезвию. А потом она вдруг резко метнулась вниз и слева направо под задравшимся девичьим подбородком, лезвие распороло натянутое горло, и оно раззявилось страшной густо-красной щелью, в сторону ударил тугой фонтан крови, оседая на стеблях травы на соседней стенке оврага тяжелыми тягучими каплями, и Алина вонзила зубы в свой кулак, чтобы не закричать, глядя на огромную рану, на дергающиеся в глазницах глаза, полные ошеломленной боли, на вздувшийся над губами большой кровяной пузырь. Двое остальных что-то испуганно загомонили, но она не разбирала слов, а третий, странно и страшно ухая, полоснул по горлу еще раз и еще, словно проверял остроту своего ножа, и кожа и мышцы послушно расступались под лезвием, из раны вылезли какие-то сырые трубки, а потом Аля зажмурилась и уже не смотрела, хотя и сквозь веки чувствовала сверлящий, обвиняющий взгляд уже мертвых глаз. В воздухе стоял резкий медный кровяной запах – совсем непохожий на тот, что витал в кухне, когда мать разделывала говядину. Она слышала удары, слышала уханье и ругань и зажмуривалась все крепче, думая, что это не кончится никогда. Ее пальцы сжимали и комкали раздавленное тельце желтой одуванчиковой куколки с кокетливой белой пушистой шляпкой.

А потом двое других оттащили третьего. Судя по звуку, один его даже ударил и продолжал бить, пока другой поспешно выливал что-то – она слышала бульканье, но посмотреть так и не решилась – открыла глаза только тогда, когда услышала потрескиванье, почувствовала жар, и в ноздри ей полез жуткий сладковатый запах горелого мяса и жженных волос.

Аля не сразу смогла заставить себя уйти, хотя овраг уже опустел, и только на дне продолжал гореть страшный костер. Она боялась, что те трое стоят где-то рядом и смотрят вниз, дожидаясь, пока она вылезет, чтобы и ей располосовать горло. Но потом она все же выбралась наружу, и никто ее не схватил, и тогда она побежала домой так быстро, как не бегала никогда в жизни, а дома залезла с головой под одеяло и просидела там до тех пор, пока за ней не пришла мать.

А потом были бесконечные недели ночных кошмаров, где к ее горлу тянулась рука с обломанными ногтями и ножом с зеленой пластмассовой рукояткой, а потом появлялась она – безликая, в разорванной одежде, с полуотрезанной головой и задавала ей один и тот же вопрос:

– Почему ты не закричала?!

Что ей было ответить?

Она так никому ничего и не сказала, хотя хотелось много раз – чтобы пожалели, успокоили и главное, убедили бы, что она ни в чем не виновата. Каждый раз открывая рот для признания, Аля вдруг почти видела, как после этого знакомое лицо вдруг на глазах преображается, искажаясь гримасой отвращения и осуждения.

Почему ты не закричала?

Пятилетняя Аля закрыла глаза и тут же снова открыла их – вокруг опять была комната, и она по-прежнему сидела на кровати, и было ей двадцать три – высокая гора, с которой прошлое опять казалось успокаивающе крошечным. Она почувствовала, что ее ладонь опять прилипла к горлу, и подумала о том, что лучше бы ее убрать, и рука тотчас же послушно поплыла вниз с непривычной покорностью, и Алина не сразу с удивлением осознала, что делает это не сама – руку тянут чужие пальцы, и она им это позволяет.

Виталий, уже сидевший рядом, на кровати, положил ее ладонь на свою и прикрыл сверху другой ладонью – осторожно, словно бабочку.

– Их нашли?

Она покачала головой и тут же подумала, что ей давным-давно следовало об этом кому-то рассказать. Стало внезапно легко – удивительно легко.

– Нет. Никогда. А ее звали Оксана Щеглова, ей было семнадцать лет. Я узнавала… потом…

– Это страшно, Аля. Очень страшно. И не всякий взрослый такое бы выдержал, а ребенок…

– Я могла бы ее спасти. Если б я крикнула, меня могли бы услышать… они могли бы испугаться… убежать. У меня был очень громкий голос. Но я испугалась… я не…

– Господи, глупая, и ты мучаешь себя этим столько лет? В ее смерти нет ни крошки твоей вины, ты ведь была пятилетней девчонкой. И если б ты крикнула, очень мало вероятности, что тебя бы кто-то услышал, а если и услышал, то ничего бы не понял. А вот они тебя, скорее всего, тоже бы убили. А может, и хуже…

– А может и нет. Теперь этого никак не узнать, – Алина пожала плечами, глядя на его ладонь, прикрывавшую ее. Она была теплой, уютной. – Знаешь, иногда мне кажется, возможно они и не были пьяны или под наркотой… все это больше походило на какой-то безумный вирус. Вирус, который пожирает все – и душу, и разум – человек просто исчезает. Кошмарный инфернальный вирус.

– Кто знает, может и так. Наверное, такой вирус действительно существует. Очень многие людские поступки нельзя объяснить с человеческой точки зрения. Живут, как ты, ходят, дышат, нормальные, обычные, а потом вдруг… и никто ничего не может понять – даже они сами, – Виталий нахмурился, словно пытался что-то вспомнить.

– Знаешь, с тех пор я больше всего на свете боюсь, что мне перережут горло, – сипло произнесла Алина. – Что я умру так же, как и она. Несколько лет мне все время казалось, что кто-то подкрадывается ко мне сзади с ножом, и сейчас он схватит меня за волосы и… Можно было сойти с ума. Странно, что этого не произошло. А может, произошло? – она с неожиданно холодной усмешкой взглянула на Виталия. – Может, это все я делаю – просто не помню об этом?!

– Бросить в тебя чем-нибудь, чтоб глупостей не говорила? Мне опять начать все сначала?

Алина натянуто рассмеялась, высвободила руку и встала. Ее слегка пошатывало, словно она выпила лишнего.

– Ты ждешь, чтобы я вернула тебе комплимент?

– Вовсе нет, – Виталий потер порез на груди и тоже встал, глянув на позабытый меч. – Но, конечно, мне бы было гораздо приятней, если бы ты перестала обвинять меня в том, чего я не делал. Хотя, похоже, ты искренне в это веришь… и тут мне ничего не поделать.

Алина отвернулась. Ее пальцы бережно обжимали пострадавшее плечо, массируя его, пытаясь хоть немного унять настырную боль. Потом она уронила руку и медленно подошла к окну, воздух за которым уже утратил дневную прозрачность. Виталий удивленно наблюдал, как она поворачивает ручки запоров. Помедлив немного, Алина дернула створку и распахнула ее, принимая в лицо холодную дождевую пощечину. Мокрый ветер взметнул ее волосы, и она подняла голову, щурясь в низкое сизое небо и слушая спокойный стук своего сердца. На пятнадцатый удар Виталий облокотился на подоконник рядом с ней, подставляя лицо дождевым каплям.

– Мне еще никогда не давали такого красноречивого ответа, – негромко сказал он. Алина улыбнулась в дождь, потом глубоко вдохнула, втягивая в легкие отборную порцию свежего холодного воздуха.

– Я не хочу идти вниз, – пробормотала она. – Не хочу их сейчас видеть.

– Я тоже.

– Правда?

– Да. Но нам придется вернуться. Ты ведь сама это понимаешь.

– Ты беспокоишься за них, – она не спрашивала, а утверждала. Виталий нехотя кивнул. – Но ты вовсе не обязан…

– А ты обязана была пытаться им объяснить? Не только себе, но и им? Они люди, Аля. Не злись на них и не обижайся. Они напуганы. Так же напуганы, как и мы.

– Но один из них нет.

– Может, один из них подцепил этот самый вирус?

– Скорее, он сам является этим вирусом. Но несколько минут…

– Несколько минут можно.

Алина снова вздохнула. Ей было холодно, но уходить от окна не хотелось. Она смотрела на подъездную дорогу, убегающую за густые заросли, – иллюзия свободы – кажется, в любой момент можно пойти, побежать по этой дороге, и в этот раз она не закончится, не приведет обратно к страшному особняку.

– Знаешь, в самом начале для меня в этом доме было какое-то очарование, пусть и пугающее… и у меня долгое время было странное ощущение, что именно в тот момент, когда я вошла сюда, моя жизнь обрела какую-то законченность, полноту. Мне не на что было жаловаться, у меня вполне… счастливая жизнь, но все же в ней чего-то не хватало… какой-то мелочи. А здесь…

– Я понимаю, – Виталий кивнул. – У меня тоже. По-моему, здесь у всех так.

– Да. Я тоже так считаю. И поэтому мне кажется, самое ужасное даже не то, что он убил Свету, Олю и Бориса, а то, что он забрал у них это волшебство… Законченность жизни. Он убил их в тот момент, когда они стали абсолютно счастливы.

– Законченность неинтересна. Человек всегда должен к чему-то стремиться, а не сидеть, сгребя в кучу то, что досталось. Законченность устраивает людей ограниченных или старящихся. У законченности нет будущего.

– Зато у нее всегда есть настоящее. Счастливое настоящее. Многим не хотелось бы, чтобы будущее вообще существовало.

– Да ты еще и философ!

– Частично. Но очень паршивый!

– Я это заметил, – Виталий усмехнулся, потом чуть передвинулся, чтобы посмотреть вниз, его локоть дернулся и коснулся ее локтя. Она вздрогнула, но руки не убрала. Напротив, захотелось придвинуться еще ближе. Или что-бы он опять взял в свои ладони ее пальцы.

Или вдруг вот просто так как обнял бы!

Алина криво улыбнулась. Действительно, правду говорят – когда очень страшно, то хочется либо есть, либо выпить, либо секса. И не обязательно в такой последовательности… Ведь раньше таких мыслей в отношении него не возникало? Или они уже были, просто она их не понимала? Полумысли, на деле превращающиеся в раздражение, которое она то и дело обрушивала на его голову… а ведь он довольно часто бывал прав.

– Честно говоря, не ожидал я, что ты так с мечом… – Виталий провел ладонью по влажным волосам, потемневшим от дождя. – Казалась такой правильной.

Он с оттенком ехидства взглянул на нее, и Алина собралась было достойно ответить, но…

Отчего-то вдруг захотелось отвести глаза. Или закрыть их. Или сказать что-нибудь такое, над чем они вместе могли посмеяться. Или запустить пальцы в его волосы – жесткие они или нет? Лицо затопила горячая волна, в глазах защипало, и она ошеломленно заморгала. Виталий отвернулся, и она так и не поняла – заметил он что-нибудь или нет.

– А теперь я кажусь неправильной? – голос ее невольно прозвучал сварливо, и Виталий хмыкнул.

– Да я не в этом смысле.

– Между прочим, ты не боишься, что столь долгое пребывание со мной наедине может окончательно испортить твои отношения с Мариной?

Воробьев снова посмотрел на нее – на этот раз с полнейшим изумлением.

– А разве похоже, что у меня с Мариной есть отношения?!

– Ну, не знаю, мне казалось, что…

– Так и не болтай про то, что тебе только казалось. И вообще поменьше рассуждай на эту тему, – посоветовал Виталий с неожиданной холодностью. – У тебя это хорошо получается только в книге, но не в жизни. Да и, к тому же, вдруг я подумаю, что ты ревнуешь.

– Я – что?! – Алина засмеялась. – Ты себе льстишь!

– Вот и славно, – Виталий отвернулся, помолчал, потом непоследовательно заметил: – Холодно. У тебя есть еще какие-нибудь тайники?

Почувствовав, как Алина сразу напряглась, он поспешно добавил:

– Я не спрашиваю, где они, просто мне нужно знать, какое еще оружие списать на тебя.

– А-а… Какой-то кинжал.

– Все?

– Все, – Алина сердито покосилась на него – ей показалось, что он ей не верит. – Это чистая правда! Мне произнести страшную клятву и съесть землю из цветочного горшка? Или расписаться где-нибудь чернилами Фауста?

– Думаю, на сей раз обойдемся без этого, – милостиво ответил Виталий, снова раздраженно потер порез на груди, потом подставил дождю окровавленные пальцы. – Ладно. Надо идти к остальным, пока Дева Севера не пришла за следующим.

– Дева Севера? – с любопытством переспросила Алина. На лице Виталия появилась откровенная досада, он отвернулся.

– Черт!

– Скажи! – она перегнулась через подоконник, чтобы заглянуть ему в лицо, и с удивлением обнаружила, что их язвительный и мрачный полулидер-полунадзиратель умеет краснеть, как мальчишка.

– Да ерунда! Просто ассоциации!.. вспомнилась одна вещь… Мне показалось, что она очень подходит… – он покосился на Алину, словно оценивая, достойна ли она его выслушать. – Удивительно, что она начинается почти такими же строками, как и одна из частей твоей книги.

– Прочтешь?

Виталий посмотрел на нее неуверенно и недовольно.

– Я плохой чтец.

– Зато я хороший слушатель.

Он насмешливо вздернул одну бровь, потом перевел взгляд туда, где вершины деревьев подпирали низкое пасмурное небо – мокрая зеленая живая стена их клетки.

 
В час рождения звезды утренней —
В час, когда цветет небес лилия,
Легкой поступью опускается
По лучу звезды дева Севера.
Мягче детских снов ее волосы,
Вековых снегов холоднее взгляд,
Серебро и синь, запах инея…
И молчанье спит за изгибом губ.
С ветром под руку, в тень укутавшись,
Безмятежная, равнодушная,
Совершенная до безумия,
За плечом клинком темно-синий лед.
Для чего ты здесь, дева Севера?
Для кого идешь пыльным городом?
Для кого твой взгляд, для кого твой меч?
На чьи веки ляжет твоя ладонь?
Ты идешь спасти или покарать?
Ты убьешь во сне или вступишь в бой?
Ты идешь дарить или отбирать?..
Может, в этот раз ты идешь за мной?
 

Он замолчал, потом начал сердито ковыряться в пачке, пытаясь достать оттуда папиросу, явно злясь на себя за то, что только что сделал. Алина, приоткрыв рот, потрясенно смотрела на него.

– Только не надо ничего говорить! – предупредил Виталий, ткнув в ее сторону незажженной папиросой, потом сунул ее в рот. – Не стоит! Послушала – и ладно!

– Это твои стихи? – вопрос был больше похож на ошеломленный вздох. Виталий прикурил, выпустив в дождь густое облако дыма.

– Да, – сердито сказал он. – Иногда пишу… но очень, очень редко. Вернее, не пишу… на бумаге. Они все у меня в голове, как и твоя книга. Но в отличие от тебя, я никогда не хотел их написать, потому что никому не собирался давать их читать. Мне вполне достаточно того, что они есть в моей голове – уж оттуда они никуда не денутся. Наверное, поэтому я не нашел их в этом доме…

– А ты их искал?

Он молча кивнул, глядя на мокрые цветные дорожки.

– Оно бы так подошло к моей книге! – сказала Алина с легким оттенком зависти. – Вернее, могло бы подойти…

– Так вставь его туда, если хочешь. Это ведь на самом деле твоя книга. Пожалуйста. Я тебе его дарю.

– Это очень щедро.

– А я вообще щедрый малый, – Виталий скромно потупился. – Особенно, если у меня ничего не выпрашивают.

– Никогда ничего не просите у великих – сами все предложат и сами все дадут, – с усмешкой процитировала Алина.

– Это ирония? – поинтересовался Виталий, чуть подтолкнув своим локтем ее, и она с готовностью вернула ему тычок.

– Нет, господин главнокомандующий. Скорее, невоздержанность характера.

– Я рад, что твоя неприязнь ко мне выражается только в этом.

– Я рада, что твоя неприязнь ко мне в последнее время вообще ни в чем не выражается.

Виталий искренне расхохотался, продолжая разглядывать далекие деревья, но тут же оборвал свой смех.

– Ладно, надо возвращаться, – он недовольно покрутил головой, потом еще раз оглядел двор. – Знаешь, если бы не все обстоятельства, здесь бы было чертовски красиво! Даже в дождь. Я давным-давно не видел столько цветов и столько деревьев, и в городе большой дефицит свежего воздуха… Из того, что ты говорила… наверное, для меня самое страшное в смерти все же то, что я потеряю эту Вселенную.

– Самое страшное, что эта Вселенная потеряет тебя, – негромко, почти шепотом произнесла Алина.

Виталий очень медленно повернул голову и взглянул прямо ей в глаза, и она вздрогнула, точно его взгляд вонзился ей в мозг. Позабытая папироса выскользнула из его пальцев и, вращаясь, улетела куда-то вниз, негромко пшикнув под дождем, и секунды вдруг стали длинными, и каждая вмещала в себя целую вечность. Особняк вокруг них вдруг словно исчез, чудесным образом растворившись, будто его никогда не существовало, исчез монотонный надоедливый стук дождевых капель, исчезли страх, назойливая неизвестность и ожидание, и дева Севера больше не бродила где-то рядом. Исчезло все.

Собственных движений они даже не заметили – не заметили, как повернулись друг к другу, как тянулись друг к другу, как двигались навстречу друг другу их руки, скользя пальцами по мокрому подоконнику. Они просто вдруг оказались рядом и, казалось, стоят так уже давным-давно. Их лица разделяло не больше сантиметра, кончики лежащих на подоконнике пальцев почти-почти соприкасались. Бесплотные взгляды сейчас были крепче самых крепких стальных тросов.

Алина почти не дышала – забыла, как это делают, да сейчас это было и ни к чему. Его губы были совсем рядом, расстояния почти не существовало, и все же они не касались ее. Это было мукой – чувствовать его губы так близко и все же не ощущать их – невыносимой мукой, почти агонией, но прерывать ее почему-то не хотелось, и он тоже чего-то ждал, и она губами чувствовала его дыхание. Хотелось закричать, сорваться, качнуться вперед первой и прижаться к его приоткрытым губам, разбить эту дикую странную боль наслаждением прикосновения, но она все продлевала и продлевала агонию, словно боялась, что с поцелуем его сердце остановится навсегда, а это было бы равносильно концу света. Вселенские катастрофы, взрывы сверхновых, галактики, обращающиеся в астероидную пыль – все это было ничтожным, все это было тенью… Был только взгляд и были только губы, расстояния между которыми почти не существовало, и в то же время это «почти» казалось бездонной пропастью, наполненной временем…

Три громких удара в дверь – словно небо, расколовшись, обрушилось на землю. Четыре коротких слова, произнесенные голосом Олега, – словно яростный окрик бога, почувствовавшего угрозу вере в самого себя.

– Эй, там! Вы живы?!

Взгляды порвались, словно натянутая до предела мышца, и, казалось, в воздух брызнула невидимая кровь. Вернувшийся особняк безжалостно схлопнулся вокруг них, на улице снова хлынул дождь, и кто-то третий, ворвавшись в комнату, оттолкнул их друг от друга и тотчас же исчез, оставив после себя лишь двух отдельных людей, смотревших в разные стороны.

– Естественно! А ты что думал?! – громко сказал Виталий, отворачиваясь и отходя от окна. Алина опустила голову и зажмурилась, вцепившись зубами в кулак. Еще никогда, за всю свою короткую, задумчивую и тихую жизнь она не чувствовала такой боли. Был ужас, была пожирающая, вечно голодная вина, но боли не было никогда. В эту короткую секунду она ненавидела Олега больше всего на свете.

– Аля, подай голос! Ты там?!

– Нет, меня снова выкинули из окна! – хрипло отозвалась она, и Виталий, не повернувшись, холодно усмехнулся.

– Шуточки!.. – пробурчал Олег из-за двери. – Давайте, открывайте, мы вас ждем. Мы отнесли Олю вниз – все вместе, друг с друга глаз не спускали. А теперь Жорка тут чинит дверь ванной – Маринка на него насела. Как будто кто-то к ней ломиться станет! Я их хорошо вижу, они меня тоже… Между прочим, ты должен был это сделать!

Виталий повернул ручку замка, приоткрыл дверь, и в щель тотчас глянул внимательный кривцовский глаз.

– Кстати, я не помешал? – запоздало осведомился он, и Алина сжала губы, опасаясь, что сейчас зальется истерическим хохотом.

– Чему? – Виталий открыл дверь пошире, и Олег, теперь видимый целиком, рассеянно почесал щеку.

– Ну, не знаю. Может, вы тут в карты играли… Елки! – он уставился на окровавленную майку Виталия, потом перевел взгляд на спину Алины, с преувеличенной тщательностью запирающей окно. – Алька, ты зачем проделала дыру в нашем предводителе?!

– И не дыра, а царапина, да и та случайная, а я не предводитель! – раздраженно сказал Виталий, потом содрал с себя майку и швырнул ее под кровать. Потер пальцем подсыхающую кровь на проколе, потом развел руки в стороны, точно приглашал полюбоваться собой. – Ну, так более безобидно?! И вообще, Олег, шел бы ты… лучше делом занялся!

– Да, – пробормотала Алина, отворачивавшаяся от окна с выражением на лице «что-это-было?», – постирал бы что-нибудь.

– Только у меня здесь есть право на дурацкие шутки! – сердито отрезал Олег, потом вопросительно посмотрел на Виталия. – Я так понимаю, все уладилось, и мы продолжим нашу милую болтовню?

Виталий кивнул, потом посторонился, пропуская Алину в коридор.

– Просто нервы уже у всех ни к черту в этом доме.

– Ну, я так и понял.

Выйдя в коридор, Алина взглянула в сторону ванной. Жора возился с дверью, остальные стояли рядом полукружком и с любопытством смотрели в их сторону – все, кроме Марины, которая придирчиво следила за Жориными действиями.

– Ты не берешь свой меч? – спросил Виталий.

– Его лучше взять тебе, – ответила девушка, не поворачиваясь в его сторону. – И вернуть на место. Иначе ведь тебе придется всем выдать оружие. Они этого потребуют.

– Только не это!

– Вот видишь. Но кинжал я тебе не отдам и буду очень признательна, если ты никому о нем не скажешь.

– Ладно. Только постарайся не запустить им кому-нибудь в лоб… во всяком случае, без веских на то оснований.

– Я буду паинькой. А если появятся веские основания, вначале попрошу у тебя письменное разрешение с печатью.

– Подмахну легко! А теперь пойдем, продолжим наши многосерийные разбирательства.

Его голос чуть дрогнул, и Алина отчетливо поняла, что ему вовсе не хочется ни в чем разбираться.