Текст книги "Увидеть лицо (СИ)"

Автор книги: Мария Барышева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 39 страниц)

– Вы же сейчас сами говорили.

– Сколько?!

– Да не помню я! Я их боюсь до ужаса! Мне наплевать, сколько у них глаз! Я их никогда не считала! Ну… кажется, больше двух… кажется, четыре.

Виталий и Олег переглянулись, и по их лицам начало расползаться очень отдаленное подобие понимания.

– А ног сколько?!

– Много.

– Сколько?!

– Да уж десятка полтора точно! А может, больше! Длинные, волосатые…

Жора резко сел на ручку кресла, и Петр, чья ладонь в этот момент лежала на подлокотнике, взвыл и выдернул руку.

– Нарисуй паука, – размеренно сказала Алина и снова протянула ей бумагу и ручку, и на этот раз Марина приняла их, но лицо ее было взбешенным.

– Черт с тобой! Но с такого расстояния я его не увижу, а ближе…

– Не срисовывай. Рисуй из головы. Рисуй так, как ты его себе представляешь.

– Я не умею рисовать.

– Ничего, мы поймем.

Марина поджала губы, примостила лист бумаги на журнальном столике, запустила пальцы одной руки в свои растрепавшиеся волосы и, нахмурившись, начала старательно водить по бумаге ручкой. Олег отошел к балконной двери и прижался лицом к стеклу, стукнувшись об него лбом.

– Дурдом! – сказал он своему отражению.

Несколько минут прошли в молчании. Кристина села на плетеный диванчик и раскачивалась на нем, тупо глядя на темный экран телевизора. Жора подобрал с пола коробку с видеокассетой и мрачно разглядывал грозное лицо своего двойника. Олег снова и снова обозревал пейзаж, который уже успел возненавидеть. Остальные наблюдали за Мариной.

– Вот! – наконец сказала она, швырнула ручку на стол и протянула рисунок Алине, хлопнув им в воздухе. – Подавись!

Алина взяла лист, посмотрела на него, и ее лицо стало таким, будто она сейчас расплачется.

– Покажи! – потребовал Виталий, вытягивая шею. Алина отвернулась и медленно пошла туда, где лежал паук. Села на корточки и положила рисунок рядом с ним, остальные сгрудились у нее за спиной.

Если не считать плохого качества исполнения рисунка и подпорченности оригинала, настоящий и нарисованный пауки были совершенно идентичны.

– Что это значит? – прошептала Кристина. – Это же невозможно.

– Она срисовала его, – пробормотал Алексей. Его голос был почти умоляющим. – Она ведь его просто срисовала. Чего вы на измену подсели сразу?!

Алина встала и развернулась в сторону двери, ведущей в зал, и одновременно с этим туда посмотрел Виталий.

– Гиацинты завяли, а часы остановились, – негромко сказал он.

– Дело не только в этом! – Алина подбежала к креслу, подпиравшему дверь залы, вцепилась в обе ручки и дернула, сдвинув тяжелое кресло на несколько сантиметров. – Не только в этом!

– Что ты делаешь, мы же специально закрыли эту комнату, там же оружие, – воскликнула Кристина, – там же…

– Мне нужно увидеть часы! – кресло отъехало еще на несколько сантиметров.

– Зачем?

Подошедший Жора одним легким движением отодвинул, почти отбросил кресло в сторону, потом внимательно посмотрел на Алину.

– Паук пауком, но ведь каждый знает, как выглядят часы.

– Да? А ты в них разбираешься? Мог бы их починить?

– Не знаю, смотря какие. Смотря, какая неисправность, опять же. Я, все-таки, не часовщик. Может, и смог бы.

– Я бы смог, – подал голос Олег, не отводя глаз от рисунка Марины. – Если б механические, то смог. Уж что-то, а в шестеренках…

– Тогда иди сюда! – Алина резко распахнула двери и вошла в залу. Взглянула на засохшее пятно крови на паркете, на свисающую с потолка веревку, на торчащую из пола алебарду и, сглотнув, отвернулась и направилась к столику, на котором стояли замершие часы. Олег и Жора вошли следом за ней, остальные остались в гостиной. Виталий обошел кресло и прислонился к дверному косяку, сжимая в пальцах дымящуюся папиросу.

– Что ты ищешь? – осведомился Жора, глядя, как Алина водит пальцами по задней стороне часов.

– Крышка как открывается?

– Пусти, – Олег отодвинул ее и наклонился над часами. – Так, так… ага!

Он отошел к оружейной стене и с величайшими предосторожностями снял с нее офицерский кинжал, вернулся к столику и начал сосредоточенно ковыряться в часах.

– Ты бы смог их починить, Жорка бы смог их починить… – пробормотала Алина, наблюдая за его действиями. – А Борис смог бы их починть?

– Шутишь?! – Олег фыркнул. – Он же художник, а не… то есть, он был художник…

– Но он ведь был ювелиром, – Жора устало опустился на стул.

– Ювелиру вовсе не обязательно разбираться в часах, – заметил Виталий от дверей, выпуская в залу густое облако дыма. – Ему главное разбираться во внешнем виде изде…

Он замер с приоткрытым ртом, и в тот же момент Олег справился с крышкой и, осторожно сняв ее, заглянул внутрь и присвистнул.

– Елки! А как же они работали-то?!

Он растерянно потрогал пальцем несколько больших зубчатых колес, вставленных внутрь часов. На часовой механизм это не походило совершенно, казалось, шестеренки здесь находятся исключительно для того, чтобы хоть как-то заполнить пустое пространство. Каждая стояла отдельно, не касаясь других и единственное их достоинство заключалось в том, что они были очень красивыми, сияя благородным золотым. Олег дернул одну из шестеренок, она снялась легко и осталась у него в пальцах.

– Это просто футляр без начинки, – сказал он недоуменно, разглядывая шестеренку. – Все равно, что машина без двигателя. Здесь ничего нет. Это не часы, это… – Олег покачал головой. – Я бы мог, конечно, сказать, что кто-то выковырял из них механизм, но не могу, потому что здесь никогда не было механизма. Здесь нет и намека на его присутствие.

– Но они же шли! – Жора встал и тоже заглянул внутрь, а следом за ним и Алина с Виталием. – Мы же все видели! А может, их подменили…

– Они же тяжеленные – довольно затруднительно бегать с ними по дому. Да и к тому же, когда так мало времени на все. Ведь они шли, когда Борис… иначе все наши версии летят к черту! – Виталий прищурился. – Может, где-нибудь тут была батарейка?

– Не-а, – протянул Олег, придирчиво оглядывая и простукивая копию Реймского собора со всех сторон. – Ни хрена тут не было. Но как же они могли идти… без механизма?! Как?!

– А ты не понял?! – Алина ударила ладонью по столешнице – беспомощ-ный и бессмысленный жест. – Они шли, потому что Борис этого хотел! Он понятия не имел, как выглядит часовой механизм – просто знал, что там крутятся какие-то колесики – и все. Они выглядят именно так, как он себе представлял – и представлял он их себе идущими. Обязательно. Тикающими. Звонящими с наступлением нового часа. Понимаете?!

– Подожди, но ведь мы-то знаем, как устроен меха… – начал было Жора, но Алина тут же перебила его:

– А мы тут, Жора, не при чем! Это вещь Бориса. Это он хотел эти часы. Он о них мечтал! Он их себе представлял! И именно такими они и получились! Это его часы! Но Борис умер, поэтому часы больше не могут работать. Они тоже умерли. И вы даже не представляете себе, как это ужасно!

– Почему? – спросил Виталий, не донеся папиросу до рта. Олег скривил губы и покачал головой, глядя на шестеренку в своих пальцах.

– Ничего не понимаю. Что ты тут сейчас навертела? Что значит, представлял часы? Они тут были. Он же не волшебник, чтобы сотворить их силой мысли?!

– Он – нет, но кто-то другой – определенно да, – Алина закинула голову и посмотрела на потолок, на большую хрустальную люстру. – Знаете, а ведь я совершенно не разбираюсь в электромоторчиках.

– А это-то тут при чем? – спросил совершенно сбитый с толку Кривцов. Виталий смял папиросу в пальцах, просыпав пепел на паркет, и тоже посмотрел на люстру, потом на Алину.

– Подвеска? Твоя заветная вещь?

– Надо убедиться! Ведь ты-то разбираешься в электромоторчиках?! – она схватила Олега за руку, и тот автоматически согласно кивнул, но тут же с нервной деликатностью попытался высвободиться.

– Какие моторчики?! Какая связь между этими дурацкими часами и электромоторчиками?! Цветы еще приплела какие-то! Ты мне объясни, что это за тварь сейчас по гостиной бегала, а уж моторчики…

– Не что за тварь, – перебила его Алина и снова ухватила Олега за запястье, словно боялась, что он сейчас даст деру. – Ты неправильно задаешь вопрос. Не что, а почему.

Виталий прекратил дебаты самым простым способом, обхватив обоих за плечи и выпихнув из гостиной. Обернувшись, бросил Жоре, все еще разглядывавшему открытые часы.

– Закрой залу! Сделай все, как было. И проследи, чтобы никто ничего не стащил.

Он взглянул на остальных, которые собравшись в кучку неподалеку от двери, опасливо наблюдали за происходящим в зале с выражением предельного непонимания на застывших лицах. Хотел было сказать, чтобы и они следили, чтобы сам Вершинин чего-нибудь не свистнул, поскольку доверия нет никому, но тут же отказался от этой мысли. В ней не было нужды. Все и так следили друг за другом.

Алина уже открыла замок, осторожно отворила дверь и одновременно с этим отскочила в сторону. В тот же момент Олег, чьи мысли шли в идентичном направлении, вжался в стену, стукнувшись об нее затылком.

Ничего не произошло.

Алина издала нервный смешок и хотела было выйти, но Виталий довольно грубо придержал ее за плечо, отодвинул в сторону и вышел первым.

– Я уже говорил, что в этом доме не пропускаю женщин вперед, – ответил он на ее безмолвное негодование.

В коридоре Алина внезапно остановилась, чуть повела головой из стороны в сторону, словно хищник, пытающийся поймать летящий с ветром запах добычи, потом медленно очертила взглядом стены и потолок.

– Теперь все прямо бросается в глаза, – сказала она все так же тоскливо. – Если б не этот мерзкий паук, мне бы и в голову не пришло… принять это за версию.

– Аля, сейчас не время играть в шарады! – Олег огляделся, пытаясь понять, что именно бросается ей в глаза, но ничего не увидел.

– Мы ведь включили весь свет, когда запирали двери?

– Ну да. Я сам это делал.

– Тогда я не обратила на это особого внимания, а вот сейчас… Ничего не замечаешь?

– Замечаю! Что у одного из нас…

– Свет, – негромко сказал Виталий и прислонился к стене, глядя на потолок. – Света стало меньше. Примерно раза в два. Половина ламп не горит.

Взгляд Олега повторил прежний маршрут, и Кривцов сердито удивился тому, что сам не заметил, что свет, некогда затоплявший все коридоры особняка, словно полноводная река, стал жиденьким и чахлым… Олег нахмурился. Нет, свет просто стал… обычным – не предельно ярким интенсивным потоком, а обычным, домашним – теперь его было именно то стандартное количество, которое озаряет стандартные коридоры стандартных домов, просто по сравнению с тем, что было раньше – с той ослепительной рекой, это едва-едва тянуло на ручеек.

– Я же включил все лампы! – Олег хлопнул ладонью по стене, словно ставя печать на собственные слова. – Кто-то вырубил половину! Наверное именно тогда, когда Борьку…

– Нет, так было с самого утра, – Алина поежилась. – Не когда Бориса, а когда…

Но Олег, не слушая ее, уже рванул по коридору к лестнице, на бегу бормоча изобретательные проклятия в адрес того, кто «устроил всю эту хренотень».

– С выключателем осторожно! – крикнул Виталий, устремляясь следом.

– Помню, не дурак!

Алина побежала за ними, но, миновав дверь своей комнаты, резко развернулась и кинулась обратно. С трудом, сломав последний из оставшихся ногтей, она выдернула стул, намертво вбитый под ручку двери, не дававший открыть ее, плечом толкнулась в створку и влетела в комнату.

Подвеска все так же безмятежно пела свою хрустальную песню – такую мирную и уютную, словно все было покойно и ничего не случилось, и не было в доме ни паники, ни крови, ни смерти, ни кучки растерянных перепуганных людей, пожирающих друг друга подозревающими взглядами. Если все это и происходило, то где-то очень далеко отсюда, и в это отчаянно хотелось верить… потому что так было намного проще.

Она включила свет, и покачивающиеся стеклянные цветы ожили, заиграли, кокетливо отражая электрический поток, и в их перезвоне появилось что-то приветливое. Алина взглянула на подвеску и внезапно зажмурилась, почувствовав, как дернулось и защемило сердце. Она мечтала об этой вещице в глубоком детстве, она всегда так хотела ее иметь… Возможно, это единственная вещь, которой ей не хватало для полного счастья – все остальное было… вроде бы было – ресторанчик, обеспеченная жизнь, славный симпатичный парень, который ждет ее дома… Костя… или Леша.

Так Костя или Леша? Тебя не удивляет, что ты не вспоминала о нем раньше? Есть ли он у тебя на самом деле? Есть ли на самом деле все твое счастье? Все так идеально складывается… как эта подвеска, но не бывает ничего идеального!.. Как бы тебе хотелось.

Но так было бы намного проще.

Тряхнув головой, она подбежала к стулу и потащила его, царапая ножками паркет, туда, где пела подвеска. По щекам ползли злые слезы. Сердце теперь колотилось испуганно и почти умоляюще, словно упрашивая ее ничего больше не делать.

Это самоубийство, самоубийство… и убьешь ты не только себя и их – ты убьешь нечто большее, чего не простить… и не исправить.

Алина поставила стул и уже собралась было влезть на него, когда дверь в ее комнату распахнулась, и ввалились Олег с Виталием.

– Представляешь, половина ламп перегорела! – сообщил Олег прямо с порога. Его голос был таким же взъерошенным, как и его волосы. – Черт знает что творится в этом поганом доме!

– Они не перегорели, – Алина влезла на стул. – Они просто перестали работать. Их больше некому представлять. Я не сомневаюсь, Олег, что если ты разберешь те лампы, которые не работают, то очень удивишься. Бедная Света вряд ли разбиралась в проводке.

– При чем тут Света? Разве она вешала здесь эти лампы и тянула проводку?! – Олег зло хлопнул ладонью по дверце шкафа так, что тот пошатнулся. – Алька, да объясни ты толком, что происходит! У меня голова разламывается от твоих заморочек!

– Не понимаешь пока, – кисло констатировала Алина, сама еще до конца не понимая. – Тогда насчет ламп я объясню тебе, когда мы придем в комнату Светы, но пока что вы в моей комнате, поэтому объяснять буду про себя.

– Какая симпатичная штучка! – сказал Олег со злым восхищением, оглядывая подвеску. Алина, стоя на стуле, кивнула.

– Я тоже так думаю. Я так хотела себе в детстве именно такую. Я желала получить ее, наверное, так же, как Борис желал получить свои часы, свой маленький Реймский собор.

Она отвернулась, встала на цыпочки, схватила подвеску чуть выше сферы, сделанной из матового зеленого стекла, за цепочку и дернула изо всех сил. Ошеломленный Виталий сделал шаг вперед, а Олег воскликнул:

– Да ты что творишь?!

Цепочка лопнула с печальным звоном, и суматошно задребезжавшая, чуть не рассыпавшаяся на отдельные цветочки и стебельки подвеска осталась у Алины в руке. Судорожно дергаясь, она пыталась продолжать вращаться, но диаметр ее был слишком большим, тело Алины мешало ей, и движения подвески напоминали судорожно бьющуюся в сетях яркую птичку. Мелодия утратила свою воздушную красоту – звон цветов звучал резко и сварливо.

– Автономка, – машинально сказал Олег. – Батарейка или аккумулятор… а я думал, что она к сети подключена… Аля, что ты натворила?! Испортила такую красивую штучку.

Виталий ничего не сказал, но смотрел на Алину так, словно та была священником, вдруг ни с того, ни с сего разнесшим собственную церковь. Он слишком хорошо помнил, как в первый раз увидел эту подвеску и саму Алину рядом с ней – зачарованную, укутанную сковывающими ностальгическими воспоминаниями, равнодушную ко всему, что происходит у нее за спиной.

– Посмотри, как она работает! – приказала Алина, протягивая подвеску Олегу. Тот взял ее, и на его лице появилась деловитость. Пальцы, черные от машинного масла, проворно пробежались по зеленому стеклянному шару.

– Так, так… здесь, наверное… как он, интересно, открывается…

Алина резким движением отняла у него подвеску и с размаху стукнула шар об стенку, и шар треснул. На пол, звякнув, выпало несколько длинных осколков.

– Вот так, – сказала она, возвращая подвеску Олегу. Потом упала на стул и, умостив сложенные руки на округлой спинке, заплакала, как ребенок, нечаянно сломавший любимую игрушку. Но слезы прошли так же быстро, как и появились, она обмахнула ладонью лицо и вопросительно посмотрела на Кривцова, копошащегося во внутренностях разбитого шара, выражение лица которого от легкого недоумения стремительно перешло к глубокомысленной мрачности.

– Виталя, подика сюда, – попросил он. Виталий подошел и посмотрел туда, куда указывал палец Олега, потом осторожно отсоединил от клемм маленький продолговатый предмет.

– Аккумулятор, – сказал он, показывая его Алине издалека. – Фирмы «Сони». Ну, ты ведь знаешь, как выглядят аккумуляторы.

– Только снаружи, – ответила Алина.

– Разбирать я его не стану, – Виталий заглянул внутрь шара. – И без этого ясно, что она не могла работать. Он подсоединен к проводкам, которые замыкаются на двух концах стержня внутри этого шара. А на стержень надет крошечный вентилятор. Вот и все. Но это никак не могло заставить подвеску вращаться. Никак.

– Дикое сооружение, – подтвердил Олег. – Здесь нет никакого механизма, который бы мог приводить подвеску в действие. И причем тут вентилятор? Тут должен быть моторчик…

– Но это и есть моторчик, – заявила Алина. – Я его так себе представляю. И он, как видишь, работает.

– Да, я это видел, – убито произнес Олег. – Но это невозможно.

Виталий осторожно поставил аккумулятор на место, и подвеска тотчас вздрогнула, звякнула. Виталий вытянул руку, и стеклянные цветы с перезвоном снова поплыли по кругу.

– Господи! – Олег попятился. – Мистика какая-то! Она не должна работать!

– Но она работает! – крикнула Алина. – А вот если я умру, она перестанет работать! Как часы Бориса! Как лампы Светланы! Начинаешь понимать, – Алина мотнула головой. – Выключи ее!

Виталий снова извлек аккумулятор и очень осторожно положил подвеску на кровать. Его пальцы слегка дрожали.

Даша… как ты мог ездить к Даше, как ты мог дарить щенка ее дочери, ведь она… ведь она… Даша…

– … мама, что случилось?.. мама?!.. мама?!..

– … с первым всегда тяжело…

Что с твоей рукой? Что с ней?

Почему все время тянет прикасаться к людям – просто прикасаться, чувствуя живое тепло? Этого нельзя делать, потому что людям тут же лезут в голову всякие глупости сексуального характера… но так хочется все время чувствовать под пальцами теплую жизнь, а не смерть, не холод, которые…

Где?!

Мотнув головой, Виталий сделал шаг назад, его качнуло и крепко приложило спиной о стену. Олег испуганно посмотрел на него, Алина слетела со стула.

– Что с тобой?!

– Не знаю, – Виталий потер лоб. – Но такое уже было раньше. Не могу объяснить, что это… не понимаю… но это было еще в автобусе…

– А до автобуса?

Он вскинул на нее глаза. Вопрос неожиданно напугал его до полусмерти, хотя он не понимал почему – ведь вопрос был простенький, почти невинный. Нет, не было. Конечно не было. И не могло быть, потому что…

И снова глухая стена.

– А у тебя были какие-нибудь странные ощущения? – Виталий повернулся к Олегу. Тот покачал головой.

– Ощущения?

– Что с тобой что-то не так?

– Нет, – Олег невесело усмехнулся. – Пока не было. Может, потому, что жизнь у меня попроще, чем у вас, а? И требования тоже. Ладно, что там насчет Светкиной комнаты?

– Проверь, – Алина похлопала себя по карманам, потом покосилась на торчащую из кармана брюк Виталия пачку «Беломора» и уголки ее рта скорбно опустились. – Зайди в комнату Светки и включи в ней свет.

– И он не загорится, – иронично сказал Олег. Алина кивнула.

– Скорее всего.

– Жаль, невозможно проверить ни твою вазу, ни оружие, ни мой диван, ни собачий ошейник – это слишком обычные вещи. Разве что разбирать их на молекулярном уровне, – пробормотал Виталий, похлопывая ладонью по стене и глядя на лежащую на кровати подвеску. Перед глазами до сих пор стояла распотрошенная зеленая сфера. Эта подвеска не могла кружиться и распевать свои хрустальные песни. Никак не могла.

Но она это делала.

Алина быстро взглянула в его сторону – взгляд ее был обрадованным и в нем было некое прояснение.

– Ты понимаешь?

– Начинаю понимать, – он в который раз взглянул на свою правую руку. – Но, если честно, мне совсем не хочется этого делать.

* * *

В гостиной ничего не изменилось, разве что дверь в залу была снова закрыта и задвинута тяжелым креслом, в котором восседал Жора, сверля задумчивым взглядом то дохлого паука на полу, то рисунок Марины, который он держал в руках. А в остальном не изменилось ничего – ни выражения лиц, ни направления взглядов, ни позы, словно они и не покидали гостиной, и не прошло этих пятнадцати минут, или люди просто застыли, и только сейчас, когда дверь гостиной распахнулась, их губы раскрылись для следующего вдоха. Ольга все так же лежала на диване, с головой закутавшись в толстое лоскутное одеяло Евсигнеева, и Марина все так же заплетала и расплетала свои волосы, казалось, даже не замечая того, что делает.

Говорить они предоставили Олегу, и пока тот излагал свои наблюдения, стараясь быть как можно более беспристрастным и серьезным, прислушивались не только к его словам, произносимым непривычно отстраненным, чужим голосом, но и к себе, пытаясь укрепиться или, напротив, разубедиться в своих подозрениях, кажущихся совершенно невероятными.

– Так вы не нашли новых ловушек? – спросила Кристина, катая между пальцев висящую на шее на цепочке жемчужину.

– Нет, как видишь, раз мы вернулись в прежнем составе, – Кривцов снова перешел на свой обычный тон. – И кстати, мы до сих пор отражаемся в зеркалах и тень отбрасываем, так что можешь не смотреть на нас такими круглыми глазами. Может, осениться крестным знамением?

– В таком разе, чего тогда об этом тереть?! – Алексей небрежно махнул рукой. – Только паук такой непонятно откуда взялся, а так… ну, подумаешь, часы остановились, лампочка пере…

– Идиот!

Голос был тихим, но жестким, хлестнувшим, словно смоченный в соленой воде кнут, и все не сразу поняли, что принадлежал он Алине. Она медленными шагами вышла на середину гостиной – так тихо и невесомо, словно ноги ее не касались серебристого коврового ворса. Сейчас она казалась маленькой, но гораздо более значительной.

– Неужели вы до сих пор не понимаете?! – в ее голосе прозвучало искреннее изумление, и она обвела взглядом остальных. Никто не смотрел на нее с одинаковым выражением – она видела и интерес, и страх, и опаску, и раздражение, и злость, и недоумение, и даже легкое подобие понимания, пытающееся пробиться сквозь привычно-уверенное «не может быть». – Все эти вещи, наши вещи, особые вещи, которых тут не может быть по двум причинам – во-первых, о них никто не знает, во-вторых, их не может существовать!

– Я говорил, что способ вытаскивания информации… – начал было Жора, но его перебил тихий смех Виталия. Он прислонился к стене под одной из Вершининских картин и, глядя перед собой невидящими глазами, смеялся, не открывая рта. Смех был монотонным и совершенно бездушным. Лицо Кристины жалобно сморщилось, и она резко взвизгнула:

– Прекрати!

Виталий перестал смеяться, но взгляд его не изменился. Казалось, он смотрит куда-то внутрь себя. И смеялся над тем, что там увидел.

– Информация! – Алина опустилась на ручку дивана, спиной к Ольге. – А вы уверены, что кто-то вытащил ее из нас?! Может, мы сделали это сами, просто кто-то нам в этом посодействовал?! Это место слишком особое. Наши потребности, наши желания, наши страхи… Комнаты, обставленные именно так, как мы любим. Сигареты, которые мы курим. Одежда нашего стиля и размера. Еда… Олег нашел здесь «Невское», а Борис – «Ай-Серез». Жора, скажи, какой фильм ты любишь, и я найду его в этом шкафу! Кристина, какие духи тебе нравятся?! Я уверена, что ты нашла их либо в своей комнате, либо в ванной. Кто любит архитектурный стиль «а-ля избушка»?! Резные наличники, деревянные кружева… Весь третий этаж такой!

Жора резко передвинулся в кресле, и Алина, уловив это движение, кивнула.

– А пруд возле дома, который я так хотела заиметь?! А бассейн с зимним садом – кто хотел такой – Света?! Или, может, ты, Кристина?!

– Я, – мрачно сказал Петр, постукивая пальцами одной руки по запястью другой.

– Вы можете – уже в который раз – сказать мне, что это совпадение, что такие вещи вполне могут быть в богатом особняке… но в нем не может быть моей книги, которая существует лишь в моей голове! В нем не может быть Жоркиных картин, которые никогда не были им нарисованы в реальности – они пока что написаны лишь на полотне его мозга! Об этом можно узнать… но создать это можем только мы!

– Подожди, – Олег откашлялся. – Ты хочешь сказать… что…

– Мы, – повторила Алина и чуть развела перед собой раскрытые ладони, словно удерживая в них большой шар. – Но каждый из нас устроен индивидуально. У нас свои представления и понятия, свое видение чего-либо и свои знания. Вспомните тот давний спор между Ольгой и Борисом по поводу вина! Борис утверждал, что шабли – сухое вино, тогда как Олька с пеной у рта доказывала, что оно сладкое! Вспомните, как он удивился вчера, когда попробовал это вино. Ведь он был уверен в своей правоте – так же, как и Ольга. Он был настолько потрясен, что не забыл об этом даже после того, как нашли Свету. Помните, что он сказал, когда мы видели его в последний раз? Когда он уходил в гостиную?

– А шабли – сухое вино, – пробормотал Жора, сжимая и разжимая свои огромные кулаки. – Но я-то подумал, что у бедняги просто крыша поехала… после того, как… – он украдкой взглянул на Олега, но Кривцов сделал вид, что взгляда не заметил.

– И что в этом такого? – с легким презрением спросила Марина. – Кто-то из них ошибся…

– Нет. Никто из них не ошибся. Они оба были правы. Борис был прав, по-тому что разбирался в винах – это же очевидно. А Ольга была права, потому что в этом доме шабли было сладким вином. Она считала, что шабли – это сладкое вино, и оно здесь оказалось именно таким, каким она его считала, потому что это была ее вещь! Она хотела ее здесь видеть. Если бы это вино хотел бы здесь видеть и Лифман, то тогда, скорее всего, на кухне оказалось бы два вида шабли. Сухое и сладкое.

– Подожди, но ведь это ее любимое вино! – Жора недоуменно посмотрел на одеяльный сверток на диване. – Уж всяко разбираешься в том, что любишь и постоянно употребляешь!

Алина покачала головой, и в этом жесте была безнадежность. Она со-скользнула с подлокотника и села на диван рядом с Ольгой, опершись одной рукой на сиденье.

– Шабли… Красивое название. Довольно известное. Благородство, шик… если хотите, понты.

– Думаешь, на самом деле она никогда не пробовала этого вина? – медленно произнес Виталий – так же медленно, как медленно поворачивалась его голова в сторону Алины одновременно со словами.

Он не спрашивал и не утверждал – интонация была совершенно индифферентной, словно Виталий вслух читал неинтересную книгу, но во взгляде вопрос был – столь же явный, сколь и нежелание услышать на него утвердительный ответ. Взгляд был страшным, и внезапно Алине отчего-то подумалось, что именно такие глаза бывают у смертельно больного человека, который спрашивает у врача, правда ли, что он умирает. Она поежилась, чуть передвинув руку, ладонь проехалась по мягкой обивке дивана, скользнула под одеяло, которое Ольга натянула себе на голову, и внезапно угодила во что-то теплое и влажное. Вздрогнув и сморщившись, Алина выдернула руку, и свет люстры лег на ладонь и пальцы, густо измазанные неестественно ярко-красным. У основания указательного пальца почти сразу же набухла тяжелая капля и с невесомым звуком шлепнулась ей на бедро, оставив на джинсовой ткани темное пятнышко.

Она вскочила, одновременно разворачиваясь и судорожно тряся испачканной рукой в воздухе. Попыталась крикнуть, но вместо крика получился лишь задыхающийся сиплый звук. С пальцев слетели еще несколько капель, потерявшись в серебристом ковровом ворсе. В следующий момент нога у Алины подвернулась, и она села на ковер, глядя, как остальные подходят к дивану. Ей казалось, что они делают это страшно медленно, словно считали, что в этом все равно уже нет никакого смысла, что уже и так все ясно.

Виталий резким движением откинул одеяло, и Жора, зажав рот ладонью, отвернулся. Кристина глубоко, с подвыванием вздохнула и попятилась, дергая головой.

Ольга лежала на боку, отвернувшись к спинке дивана и уютно свернувшись калачиком, положив одну руку под голову. Другая была переброшена через бедро на живот. Тонкая кофточка чуть сбилась наверх, обнажив полоску загорелой кожи. Брови-усики расслабленно разъехались к вискам, глаза были плотно закрыты, и могло бы показаться, что Ольга мирно спит, если бы не нож, всаженный в левую сторону шеи почти по рукоять, – зеленую треснувшую рукоять, наполовину обмотанную изолентой, с нацарапанной на ней тигриной мордой. Нижняя губа Ольги чуть отвисла, так что видны были испачканные кровью ровные зубы. Сиденье дивана и часть одеяла промокли от крови, приобретя густой темно-бордовый цвет, и пятно все еще продолжало расползаться по светлой кожаной обивке, хотя сердце, выталкивавшее кровь из тела, уже остановилось, смуглое лицо Ольги из золотистого стало бело-серым, странно прозрачным, и по словно резко истончившейся в подглазьях коже стремительно растекались сизые тени. Щель между спинкой и сиденьем была очень узкой, и здесь кровь застоялась жутким густеющим озерцом.

Им понадобилась секунда, чтобы осознать и принять происшедшее, а потом все восьмеро резко отскочили от дивана в разные стороны, и каждый теперь стоял один, и за спиной у него была безопасная стена, и взгляд испытывающе впивался в остальные лица, теперь кажущиеся незнакомыми, и во взгляде был страх, и мышцы напряглись до предела. Но если все отскочили куда придется – лишь бы подальше от остальных, то один человек стоял именно там, где ему было нужно оказаться, – возле окна, недалеко от балконной двери, где до самого пола спускались тяжелые белые шторы и стояло очередное кожаное кресло.

– Ну, что, суки! – заорал Алексей. – Колитесь – кто?! Или будете дальше втирать, что кто-то шастает по дому?! Про потайные двери будете втирать?! Мы все здесь были! Никто сюда не входил! Никакой ловушки не было! Здесь нет никого, кроме нас, никого! Нет и не было! Кто, суки?!

– Кто сделал, тот первым всегда и орет! – дрожащим голосом сказала Марина, прижимая к стене вывернутые ладони. Петр в отчаянье ударил кулаком по раскрытой ладони.

– Но когда?! Как?! Мы же все были друг у друга на виду! Все время! И ее видели! И когда вы трое уходили, мы друг с друга глаз не спускали! Это же невозможно! Никто не подходил к дивану! Только ты! – он бросил на Алину тяжелый взгляд, стукнувший ее, точно булыжник. – Но ведь ты была на виду… все бы заметили… все!