Текст книги "Хищная книга"
Автор книги: Мариус Брилл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 37 страниц)
8
«Все немного серьезнее, Ультра»
ВАМ, КОНЕЧНО, ПОКА НЕ СОВСЕМ ЯСНО, ЧТО ПРОИСХОДИТ. Я утаиваю некоторые вещи, держу вас в напряженном ожидании. Пожалуй, для нас, книг, это только естественно, но это абсолютно недопустимо в тех искренних и доверительных взаимоотношениях, которые должны сложиться у нас с вами. Прошу прощения. Сейчас я все расставлю на свои места. Человек, который в метро попытался украсть меня у Миранды, Питер Перегноуз, он же Ляпис Лазурь, известный нам с вами как «Троцкий», был шпионом, сотрудником нашей военной разведки, секретным агентом.
Вернее, не совсем так. Собственно, на жаргоне Офиса его статус в табели о рангах обозначался как «полено», сокращенно от «полномочный наблюдатель» – секретный информатор и агент влияния, тайная связующая нить, одно из щупалец секретной службы, тянущееся в ту часть внешнего мира, где он живет и работает. Много лет назад, когда его «куратор» Крапп Маррена впервые на него вышел, Перегноуз от своей книжной жизни дошел до того, что вообразил, будто бы его вербуют для работы в гламурном мире международного шпионажа. Эта фантазия позволила Краппу эксплуатировать Перегноуза за мизерное жалованье, использовать его энциклопедические знания и многолетние связи в мире книг. Несмотря на весь свой хваленый интеллект, Перегноуз не позволял рассудочной логике развеять свои сны наяву, не хотел признать, что этим все и ограничивается, и никаких шпионских приключений у него не было и никогда не будет. Если ты вынужден красться на цыпочках, когда топчешь мечты других людей, то на собственную мечту даже дохнут боишься.
Итак, поскольку время до встречи еще оставалось, а никаких дел у него не было, Перегноуз, захватив с собой «житие» Миранды Браун, неторопливо, пешочком отправился в Офис, находящийся километрах в полутора к югу от Бонд-стрит на набережной реки Темзы.
Перейдя через аллею Мэлл, что тянется от арки старого Адмиралтейства к Букингемскому дворцу, можно сказать, из воды да в полымя, Перегноуз ступил на тропы парка Сент-Джеймс, вьющиеся среди зеленой весенней травки и рассыпавшихся желтой перхотью маргариток. Однако Питер Перегноуз решил пройтись по тропам парка Сент-Джеймс вовсе не ради их легкомысленной прелести. Он сделал это в ознаменование уже близкого, как он считал, события – присвоения ему за проявленную инициативу статуса полноправного «секретного агента». А этот общедоступный городской сад был, как уверяли все прочитанные Питером романы о секретных службах, парком шпионов.
* * *
Вообще-то, я очень люблю книги о шпионаже, о приключениях рыцарей плаща и кинжала, о тайном мире и двойной игре, где за каждым углом поджидает приз в виде пухлогубой красотки. По правде говоря, сотрудники современной военной разведки занимаются сексом в среднем только 1,2 раза в месяц, и случаи, когда они наяву встречают знойных красавиц, говорящих по-английски с иностранным акцентом, целиком относятся ко времени их двухнедельного оплачиваемого отпуска в Малаге или рекогносцировок на греческих пляжах. Ухватившись за газетное объявление «требуются менеджеры в отдел информации», они оказываются за унылыми канцелярскими столами, и единственное, что они видят на своей шпионской работе, – это скучные статистические таблицы, которые не имеют с реальной жизнью ничего общего, кроме самой этой неизбывной скуки. На самом деле, за исключением обеденного перерыва, когда они приходят в парк Сент-Джеймс, чтобы съесть свой злосчастный сандвич на свежем воздухе, делать им там нечего. Хотя парк этот – единственный свободный участок земли возле Уайтхолла – когда-то действительно был местом встреч всех работающих в Британии шпионов, которые не хотели, чтобы их подслушали, но не имели достаточно воображения, чтобы найти другое, не столь одиозное место.
Во времена славных лет холодной войны в Сент-Джеймсе и впрямь нельзя было чихнуть, не обрызгав при этом парочку-другую шпионов, тайно здесь встретившихся и разговаривающих вдохновенными сюрреалистическими фразами. На мосту через декоративный пруд, за кустами, на загаженных гусями тропинках по тысяче раз на дню можно было наблюдать это импровизированное «ожидание Годо», этот театр абсурда, где Эстрагон и Владимир [8]8
Персонажи пьесы С. Беккета «В ожидании Годо».
[Закрыть]в модных дорогих костюмах, не до конца уверенные, признаваться друг другу или нет, разговаривают одновременно обо всем и ни о чем.
– Марионетка часто говорит о любви между рыбами.
– Да, пока с ним покончат, много вилок побывает в сердце зеркала.
– Да.
– Да.
– Так пойдемте же.
– Да, нам пора идти.
– Да.
Они не двигаются с места. Их ботинки увязли в гусином дерьме.
Кстати, в хлынувшем после окончания холодной войны потоке рассекреченной информации всплыло, что у русских еще с 1948 года под каждым кустом в Сент-Джеймсе было натыкано по «жучку», а каждый третий гусь, как бы он ни был хорош, умея изящно хлопать белыми крыльями и гадить зеленым пометом, представлял собой механическую подсадную утку со встроенной камерой. Англичане, в свою очередь, признались, что в парке Горького у них долго работал оперативник – лилипут, притворявшийся мальчиком в матроске и прятавший рацию в воздушном шарике. Они, впрочем, умолчали, что единственно ценный материал, добытый за двадцать с лишним лет парковых гуляний, сводился к донесениям о преступно быстром росте цен на русское мороженое.
Да, мое повествование чрезвычайно прибавило бы по части остроты и завлекательности, если бы сейчас в нем появился бесстрашный международный агент. Но настоящая жизнь редко бывает такой театрализованной, как пишут в романах, и я ничего не могу вам рассказать о таинственных незнакомцах, которые одеты в тропические полотняные костюмы, источают приторно-сладкие запахи ближневосточных лосьонов после бритья, хотя, судя по богатой растительности на лицах, никогда не бреются, и любят скрываться в ночном мраке, только для того чтобы внезапно выскочить и сверкнуть в лучах пробившегося из-за туч лунного света каким-нибудь смертоносным оружием. Сейчас я в лучшем случае смогу вам поведать лишь о невзрачном человечке, который похож на Льва Троцкого, источает аромат шпротного паштета, ищет старые книги для аукциона и носит скучное имя Питер Перегноуз. Однако я привнесу некоторой драматической напряженности в повествование, сказав, что с этого момента в нашу с Мирандой историю активно вмешивается английская военная разведка, хотя и в лице сотрудников подразделения с невразумительным названием «Отдел сдерживания», занимающегося какими-то там внутренними операциями.
Вы уже, вероятно, пришли к выводу, что «Ляпис Лазурь» и «Крапп Маррена» – слишком экзотические псевдонимы для сотрудников секретной службы Ее королевского величества. Они больше похожи на художественный вымысел, игру воображения, а я полагаю, что в подобных организациях воображение не в чести. Все верно, на самом деле они позаимствованы мною из довольно потрепанного каталога картин «Винзор энд Ньютон» за 1978 год, скучавшего в библиотеке и трогательно пытавшегося привлечь читательское внимание тем, что он падал с полки всякий раз, как кто-нибудь проходил мимо. В конце концов в один ненастный день какая-то милая старушка приобрела его на библиотечной распродаже, после чего, разорвав на страницы, набила бумагой свои отсыревшие меховые боты.
Хотя меня сверх всякой меры измучила любовь, любовь к Миранде, бывают моменты, когда я, несмотря ни на что, чувствую такую глубокую благодарность по отношению к ней, к вам, благодарность за то, что сейчас я здесь. Ведь стольким книгам даже вполовину не повезло так, как мне. Есть ведь и такие, кого никогда не читали, никогда не любили и даже ни разу не сняли с полки. Есть и такие, кому вообще нечего сказать.
Так вот. Причина, по которой мне пришлось придумать столь неправдоподобные псевдонимы, проста – все упирается в вопросы национальной безопасности. Ясное дело, название «секретные службы» звучало бы как-то очень уж по-коммунальному без словечка «секретные», придающего им хотя бы некоторый налет таинственности. Поэтому я считаю, что я не вправе поделиться с вами определенной информацией, которой – при моем-то всеведении – я, естественно, располагаю. Я ее придержу во избежание малейшей возможности как-то задеть государственные интересы – те самые, на которые многие шпионские романы ссылаются в оправдание своего элементарного невежества, – чтобы неизбежные санкции не смогли нарушить наш с вами спокойный и уютный тет-а-тет, точнее, tet-a-livre [9]9
Букв.: «голова (лицо) к книге» (франц.).
[Закрыть]. Не подумайте, будто я что-то от вас скрываю; если будете настаивать, я расскажу все, я – раскрытая книга в ваших руках; но кое о чем я умолчу ради вашей же безопасности. Право слово, есть такие вещи, которые лучше не знать. Если бы вы узнали кое-какие, пустячные, на ваш взгляд, подробности, власти предержащие рассматривали бы вас, любовь моя, как врага, завладевшего сверхсекретными сведениями. Жизнь многих людей оказалась бы под угрозой. А вы… скорее всего, было бы принято решение о «ликвидации». И все только потому, что вы прочитали что-то, что вам читать не полагалось. Ни за что на свете я этого не допущу, поэтому позвольте мне в дальнейшем называть наших «агентов» псевдонимами, которые устроят всех – названиями этих высокохудожественных, прямо-таки живописных красок.
* * *
Итак, пока Миранда всю вторую половину дня стояла за своим прилавком, чувствуя, что настроение ее никак не поправляется, тогда как она сама вполне поправляется, но в другом смысле, попросту толстеет и жиреет, а под ее прилавком пакетики, кульки и мешочки со сластями, наоборот, становились все тоньше, все изящней и стройнее; пока Миранда обливала и выжимала прокладки, совершенно без опасности для всех, кроме себя самой, в органах безопасности государственной обсуждались ее личность, ее жизнь и ее будущее, причем обсуждались людьми, о которых она знать не знала, которые даже формально не были ей представлены.
* * *
Так как я не имею права разглашать, в каком доме на набережной Миллбанк находится Офис, хотя это вполне мог бы оказаться дом номер 54, и на какой этаж поднялся Питер Перегноуз, хотя было там что-то от шестого этажа, может быть, цифра на стене; и не могу даже описать интерьеры, чтобы ненароком не проговориться, например, о грязно-сером цвете листов гипсокартона на стенах или о лампах безжалостного дневного света, незатейливо закрытых никелированными решетками; так как я не могу раскрыть вам все эти «секретные» подробности и не хочу вас оскорблять какой-нибудь правдоподобной ложью о темном потрескавшемся дереве скромного кабинета в стиле девятнадцатого века, об обитых красной кожей дверях и огромном письменном столе, за которым восседал Крапп Маррена; так как я считаю, что вымысел всегда неправдоподобнее, чем самая странная правда, то перенесу-ка я Офис куда-нибудь в совсем другое место, чтобы не было никаких недоразумений, никакой полуправды, и вы, любовь моя, не обвинили меня в том, что я пытаюсь вас запутать.
* * *
Итак, первое, что ощутил Питер Перегноуз, войдя в Офис, – волну влажного удушливого зноя, в котором он сразу покрылся обильным потом, начавшим стекать по лицу и козлиной бородке. Сначала заложило уши – визг, крики и вздорная болтовня обезьян, скрывающихся высоко в густых ветвях; рев, рык и завывания тысяч неведомых зверей внизу. Как они выглядят, Питер представить не мог, ясно было только, что животные эти велики, многочисленны, алчут человеческой крови, почему и притаились повсюду в засадах под прикрытием множества теней от решетчатого зеленого полога джунглей. Такие ужасы подстерегают каждого, кто вступает в Офис, не подготовившись должным образом к тяготам службы.
Опустив взгляд и осторожно ступая, Перегноуз следовал за босоногой туземной секретаршей с ее призывно проглядывающими сквозь травяную юбку стройными, мерно покачивающимися бедрами по извилистой тропинке, усыпанной опавшей листвой и усеянной птичьим пометом с отпечатками чьих-то ног, копыт и когтистых лап, по живому ковру из блестящих черных насекомых, теснящихся и даже громоздящихся друг на друга на своем буром пиршественном столе из хорошо унавоженного перегноя.
Секретарша постучала по пальме и отогнула огромный лист, приглашая гостя пройти на поляну, плотно окруженную головокружительно высокими стволами очень старых деревьев. С минуту Перегноуз недоуменно оглядывался, осваиваясь на этой поляне, подсвеченной изумрудно-зеленым светом, который просачивался сверху, через насыщенный хлорофиллом многослойный растительный покров. Крики обезьян и птичий гомон звучали здесь тише.
Крапп сидел за поваленным толстым стволом, опершись локтями на неровную замшелую кору и сложив ладони домиком. Седоволосый, под шестьдесят, голова крупная, нос багровый, видимо, от обильных возлияний. Шеи у него практически не было, зато дополнительных подбородков имелось больше, чем страниц в пекинском телефонном справочнике. В складках кожи терялся его амулет вождя – ожерелье из костей и зубов с пером попугая, по окраске выдержанное строго в цветах родного ему университетского флага.
Еще один человек сидел на пне в сторонке. Темноволосый, гладко выбритый, хорошо сложенный, лет тридцати. Перегноуз глянул на него несколько раздраженно, огорчаясь, что беседа не будет конфиденциальной. За самой пяткой Перегноуза проползла кобра, и он шагнул вперед с обычной благоговейной неуклюжестью, всегда овладевавшей им при беседах с «куратором».
– А, Ляпис, – произнес Крапп, жестом приглашая Перегноуза подойти поближе. – Вы пришли. Вовремя. Очень хорошо. Прошу, – и он указал на еще один пень, а Перегноуз согнал оттуда прикорнувшего мохнатого капуцина и уселся. Обезьянка, зашипев на него, скрылась в лесу.
– Вот что, – продолжал Крапп, стирая каплю пота с одного из своих подбородков, – давайте не будем отвлекаться, Ляпис. Вы сказали, в операции «Рабы любви» остались какие-то недоделки.
По пути Перегноуз успел составить целую речь. Как он обнаружил «ту книгу» в вагоне метро. Как он заметил штамп библиотеки и вычислил Миранду. И теперь именно ему, единственному, кто видел эту Браун в лицо, целесообразно будет дать задание следить за нею и выяснить, что она успела узнать, может быть, попутно соблазнив ее. Перегноуз встал и заложил большой палец за борт пиджака. Расставив для устойчивости ноги и приосанившись, начал свое обстоятельное повествование:
– Было еще раннее утро, когда…
– О, – перебил Крапп, – вы не знакомы с Ультрой ван Диком, – и указал перстом на симпатичного молодого человека, сидящего тихо, но, на взгляд Перегноуза, в слишком небрежной позе.
Перегноуз сухо кивнул молодому человеку и, поворачиваясь к Краппу, снова открыл было рот:
– Как я уже говорил, было еще…
– Ультра, – снова перебил Крапп, – назначен оперативным агентом по этому делу, так что докладывать вы должны ему.
Перегноуз с отчетливо слышным клацаньем зубов закрыл рот и еще раз взглянул на выскочку. Этой новостью Крапп сбил его с мысли, да что там, испортил весь торжественный день. Перегноуз резко, с размаху, сел на место. Краска сошла с его лица, глаза увлажнились, когда он так же резко вскочил – капуцин, вознамерившийся вернуться на свою кровать, висел у него на штанах.
– Я… Я… – залопотал Перегноуз, – я увидел ее в метро. У нее была книга из библиотеки Шепердз-Буша. Вот ее досье, Миранда Браун, получено из Центрального… – Обезьяна отцепилась, и он сел обратно.
Крапп снисходительно улыбнулся Перегноузу. Он терпеть не мог работать с «поленьями» и прочими дровами, потому что у них у всех проблемы с речью, и нужно с ними здорово понянчиться, чтобы вытянуть из них что-то дельное. Их нельзя отшлепать, им нельзя угрожать, их нельзя пытать, им нельзя поручать темные дела, их нельзя вернуть в первый класс разведшколы или посадить на гауптвахту; как источники информации они всегда были так пассивны и так по-детски горели желанием помочь, что он их на дух не выносил. Ему трудно было убедить себя, что информация, выданная не под страхом смерти или не в таком состоянии, когда нечто слишком большое засунуто в какое-нибудь слишком узкое отверстие, хоть чего-то стоит. Однако приходится мириться с современными методами.
– Вы знаете, как книга оказалась в библиотеке? – как можно ласковее спросил Крапп. – Меня убеждали, что все экземпляры были найдены и уничтожены.
– Да, были, вернее, это мы думали, что были. Пеннигрош знал, что мы его преследуем. Я думаю, он спрятал книгу в библиотеке до того, как мы его… э-э, достали. Вы ведь в курсе, что дерево легче всего спрятать в лесу? – И Перегноуз убил огромного москита, усевшегося ему на запястье.
– В самом деле, – закивал Крапп. – Так вы считаете, что где-то могут скрываться и другие неприятные сюрпризы?
– Не думаю. Мы проверили все крупные библиотеки. Он ведь проживал в Шепердз-Буше. Скорее всего, ему просто вдруг подвернулся удобный случай.
– Значит, та книга – единственный оставшийся экземпляр, единственный экземпляр на свете, кроме этого, – Крапп выдвинул из бревна ящик и достал мою копию, книгу, которая выглядела точно так же, как я, только немного почище и потоньше. Брат. А я-то чувствовала себя такой одинокой в этом мире.
Перегноуз кивнул, и только тогда Ультра ван Дик заговорил.
– Итак, – произнес он голосом, таким глубоким, что он раскатами отдался в джунглях, а где-то в поднебесных высях вспорхнула стайка зеленых попугайчиков. – Дело сводится к тому, чтобы изъять книгу?
– Нет, все немного серьезнее, Ультра, – сказал Крапп, вытерев руку о мох на стволе и спугнув семейство искавших там убежища уховерток. – Видите ли, хотя Пеннигрош был стопроцентным кандидатом в дурдом, у него развилась проницательность безумия. Основная идея его трактата о любви, будучи фанатической и крамольной, – Крапп почесал свой пухлый нос, – абсолютно верна. Как вы знаете, частью нашей работы в «Отделе сдерживания» является контроль за неразглашением определенных идей и сведений, которые могут подорвать авторитет власти, если станут известны всем. Книга сама по себе ничего не стоит, мы боимся высказанных в ней идей. И если эта мисс Браун с ними ознакомилась, она становится не менее опасной, чем сама книга. Пеннигрош как раз пишет о том, что идеи распространяются подобно вирусам – от одного человека к другому, так что мы и оглянуться не успеем, как весь мир уже будет вопить о «заговоре».
– Но ведь никто не верит в эти теории заговора, – заметил Ультра и, быстрее чем мог бы увидеть глаз, взмахнул рукой перед своим лицом, деликатно зажав между большим и указательным пальцами ногу пролетавшей мимо синей мухи. Муху он отпустил и вытер руку о набедренную повязку из леопардовой шкуры. Перегноуз ненавидел таких людей. Загар да мускулы, и наверняка сроду не дочитал ни одной книги. Да-да. Явно туповат.
Крапп заметил взгляд Перегноуза и решил развеять его сомнения.
– Ультра хороший парень. Ляпис. Он пришел к нам из Центра правительственной связи. Он немного занимался лингвистикой, знает восемьдесят пять языков и свыше трех тысяч диалектов. На его счету более двухсот успешно завершенных тайных операций, и, что самое примечательное, он может выпить больше меня. Самый подходящий человек для такого дела.
– Сим-салабим, сэр, вы слишком щедры на похвалы. И все же, как мы будем действовать?
Крапп Маррена повернулся к Перегноузу:
– Ну что, Ляпис? – спросил он, игнорируя тропического паучка, начавшего плести паутину между его кавернозным носом и верхней губой. – Как думаешь, если она прочитала ту книгу, может она исчезнуть?
Перегноуз поднял глаза:
– Исчезнуть, сэр?
– Да, известным образом. У нее есть кто-нибудь, кто ее хватится? Партнеры там, друзья, семья или еще кто-то.
– Нет. Постоянного партнера нет. Мать живет за границей, – ответил Перегноуз и только потом до конца осознал смысл вопроса. Он быстро добавил: – Но у нее есть подруга. Они работают вместе. Вот та может поднять шум.
– Ну что ж, – бросил Крапп, – всего-то на одного больше. От них можно будет избавиться одновременно. – Взяв досье и книгу, он помахал ими Ультре. Тот поднялся во весь свой рост и вразвалочку подошел к бревну Краппа. – Думаю, сначала нужно оценить обстановку. Немного понаблюдаем. Вступишь в контакт. Выяснишь, сколько она прочитала, что она знает. Надеюсь, рекомендации Отдела будут готовы завтра утром. Посмотрим, не удастся ли нам закрыть дело этим финансовым годом, не залезая в бюджет следующего. И еще, – добавил Крапп с холодным стеклянным блеском в глазах. – Если заподозришь, что Браун уже начала распространять материал, знай, что ты уполномочен принимать решения о ликвидациях с крайней предвзятостью.
Перегноуз с завистью посмотрел на Ультру. Ему-то никто и никогда не скажет, что он уполномочен с крайней предвзятостью принимать решения о ликвидациях.
Ультра сделал легкий поклон в сторону Краппа:
– Сим-салабим, мой дорогой друг и наставник.
Взяв досье и книгу, он повернулся и ушел с поляны, едва заметно кивнув Перегноузу.
Визг и крики обезьян усилились, будто их кто-то вспугнул, и они подняли тревогу, но тут Перегноуз увидел, что Крапп Маррена ему улыбается, и почему-то подумал, что тот испытывает к нему определенное уважение. Он понял, что улыбкой Крапп просит его принять свои поздравления – он справился с заданием, выполнил свой долг, спас нацию, и Крапп по-военному сдержанно благодарит его. Питер улыбнулся в ответ.
Крапп молча сидел за своим бревном, мучительно недоумевая, когда же до этого потного, самодовольно ухмыляющегося олуха дойдет, что ему пора отсюда уматывать.
