Текст книги "Хищная книга"
Автор книги: Мариус Брилл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 37 страниц)
– Полагаю, – забубнил он, – вас не устроит ответ типа «сижу в ресторане, заказываю ужин, смотрю на красивую женщину».
Миранда отрицательно покачала головой, подтверждая, что такое игривое истолкование ее вопроса действительно ни к чему хорошему не приведет.
– Что означает, – продолжал Фердинанд, – что я слегка озадачен, не совсем понимая, о чем вы спрашиваете…
– Господи. Я же говорю не на каком-нибудь иностранном языке. Просто скажите мне, чем вы, по-вашему, сейчас занимаетесь. Когда сидите. Здесь. Со мной.
– А почему бы и нет?
– Почему бы и нет? – Голос Миранды зазвенел. – Почему бы и нет? Да потому, что вы натуральный жирный кот из Сити, а я продавщица. На вашей одежде этикетки «Армани в/у», а на моей – «Армия б/у». Вы покупаете акции и облигации, а я рекламирую впитывающие прокладки. Мы даже разговариваем по-разному: так, как вы, говорят только в университетах, а как я – только в универмагах.
Фердинанду этот момент показался удобным для демонстрации искренности, и он искусно перешел в совершенно другую тональность, как если бы действительно выглянул из-под своей личины, окончательно сбросил маски:
– Ладно, если уж вы хотите знать. Ладно. Согласны? Да, у меня все это есть. Да-да. Все что угодно. Деньги. Машины. Вина и, если пожелаю, женщины с этой их вечной песней женственности. И именно потому, что все это у меня есть, я сейчас сижу здесь с вами. Все это обман, видимость, пустота. Ничего осязаемого. Ничего правдивого. Ничего настоящего.
– А я настоящая? В этом дело?
– Настолько настоящая, что я в жизни не видел. Вы меня не боитесь, не боитесь иметь свое мнение. Вы мне возражаете. Вы платите той же монетой.
Миранде трудно было избавиться от ощущения, что она очугилась, словно в туго затянутом корсете, в каком-то романе девятнадцатого века, где героиня говорит, что видит все в розовом свете, а герой отвечает, что будущее для него затянуто голубою дымкой. Правда, подобные фразы в наши дни могут показаться несколько двусмысленными. Как изменился язык! Но почему в тот самый момент, когда все ее мечты, ее фантазии, ее сны становились реальностью, Миранда продолжала сравнивать свою жизнь с беспочвенной писательской выдумкой?
В том-то и дело. Этим-то она меня и очаровывала – видите ли, Миранда была порождением мира книг. Как и я. Они учили ее, наставляли, захватывали, пробуждали энтузиазм и утешали. Для нее печатное слово воплощало истину, и изложенные в книгах истины можно было считать не требующими доказательств. Миранда, как и многие, родившиеся на последнем издыхании двадцатого века, когда масс-медиа начали превосходить реальность, для которой должны были бы служить проводником, довольно смутно представляла себе разницу между вымыслом и явью. В книгах и газетах, в телевизоре и в кино жизнь казалась гораздо более многоцветной, гораздо более интересной и насыщенной. Как и многие из ее поколения, Миранда совершила переход от наивности к цинизму без каких бы то ни было душевных трат, неизбежных при получении реального жизненного опыта. Что для меня было просто прекрасно. Но в пресловутом «реальном мире», в котором она жила, у нее не было устойчивых ориентиров, надежных опорных точек, чтобы судить, что правдоподобно, а что нет. В ее распоряжении были только байки Мерсии и романы.
И вся эта вываленная Фердинандом чепуха о призрачных ценностях богатства в точности совпадала с тем, что и должен говорить романтический герой. Он всегда говорит что-нибудь в этом духе. В книгах. Богатство и роскошь ничего не значат для пресыщенного аристократа, вдруг осознавшего, насколько ложными были его стремления, ведь он не понимал, что истинное счастье – это простор, закат солнца, и с тобой твоя девушка для закатных упражнений. Или как-то так. У него было все, но теперь единственное, что может спасти его гибнущую душу, – это любовь добродетельной женщины. Такой, которая сможет вернуть его к простой и достойной жизни. Истинные ценности. Что значат деньги по сравнению с сокровищами настоящей любви? Что ж, эта линия всегда проводится в книгах. И разве они что-то искажают? Будь правильной, и все будет по правилам. Принц Шарман прискачет за тобой. Книги все это время говорили правду. Что бы там ни твердила Мерсия, это действительно так – можно читать книги и узнать из них правду о жизни. Но действительно ли все это так легко? Если продолжаешь верить и остаешься скромницей, действительно ли дождешься, что принц Шарман припадет к твоим коленям?
Да!!! Да! Да…
Но вместо мгновенного душевного подъема Миранда в эту минуту вдруг ощутила боль утраты. Это была минута траура по циничному миру Мерсии, к которому она и сама так часто подумывала приобщиться. Как будто феминистическую вселенную Мерсии теперь придется целиком перестраивать. А возможно ли что-то менять без боли? Миранда едва ли не со слезами на глазах ощутила, как преображается эта галактика ненависти. Любовь, в конечном счете, – это вам не «злой ведет слепого». Не жестокая шутка над не ожидающим подвоха человеком. Не издевка. Она бывает. В самом деле. Миранда горячо кивала Фердинанду, а перед ее глазами торжественно раскрывался дивный новый мир.
Затем, взглянув в эти его зеленые глаза, Миранда снова подумала: а вдруг он действительно зашел выпить кофе?
* * *
О, я могу это выдержать. Передать их разговоры дословно. То было их первое свидание, поэтому, наверное, здесь любая мелочь имеет значение. Правда, есть ли среди нас такие, кто и впрямь до мелочей помнит все, что было на первом свидании?
Вернее, кто хотел бы это помнить?
Продолжим. Без гула голосов, без вина, да, собственно, без еды любой ужин в ресторане был бы далеко не таким чарующим. То, что в свое время казалось ужасно остроумным, в трезвом свете дня, в черно-белой тональности моих страниц, скорее всего, предстанет довольно плоским и пошлым. Иногда лучше видеть прошлое сквозь ностальгическую дымку. Вряд ли Миранда оставалась на высоте самоконтроля, готова была дать себе отчет в реальности. Она видела только ответ на все свои вопросы и мечты – высокого, темноволосого, симпатичного незнакомца, с каждой минутой становящегося все более знакомым. Рыцаря в сверкающих латах, мужчину, которого она… словом, Мужчину. Вы понимаете. Принципиально правильного принца Шармана со всем его шармом.
На этот вечер она стала заложницей своих и чужих фантазий. Больше никаких сомнений – почему он, почему с ней, почему сейчас? Наконец-то появился мужчина всех ее помыслов и замыслов, и так и должно было случиться. Дело сделано.
* * *
Когда Мерсия вошла в «Бродягу буша», все мужские взгляды обратились на нее. Мужчины облизывали губы и щелкали языком, слюноотделение усилилось, многие негромко присвистнули или одобрительно помычали, а все обернувшиеся женщины решили: шлюха.
Мерсия блистательно рассекала воды в этом море взглядов, ведя на буксире странного паренька, маячившего в ее кильватерной струе. Плечи ее ритмично покачивались, как в неторопливом заплыве, и каждая волна от них сражала все новых мужчин.
– Вот она, – сказал Барри, – наглядный пример.
Перегноуз кивнул, особенно не вникая. Его взгляд был прикован к молодому человеку, который шел по залу вслед за этим видением, бесплотной тенью скользя за ним. Откуда-то Питер его знал, он был в этом уверен, но никак не мог вспомнить. Не то чтобы на работе ему приходилось видеть нескончаемую череду все новых и новых лиц. Он редко отрывал взгляд от книг, чтобы посмотреть, с кем разговаривает. Но кто же это? Широкий бинт вокруг головы ничуть не облегчал опознание, тем более для Питера, который привык судить о людях по высоте их лба.
– Она прекрасно знает, что делает, она это проделывает с каждым парнем, а под конец – бац! ой, нет, спасибо, прощай, дорогой.
Сегодня. Питер видел его сегодня. Но сегодня столько всего произошло, столько было треволнений по сравнению с его повседневной жизнью. Питеру еще только предстояло структурировать пережитое, рассортировать образы по нужным мозговым синапсам, миллионы его нервных отростков ждали, когда в них запишется новая информация, но в данный момент, глядя на Флирта поверх своей кружки с пивом, Питер ни за что в жизни не смог бы его идентифицировать.
– …секса с этой траханой динамщицей.
Хотя Питер не слушал своего собеседника, он догадался, что Барри не стал бы так долго распространяться по поводу совершенно незнакомой девушки.
– Вы ее знаете? – небрежно спросил Питер.
– Куколка с работы.
– А кто с ней, тоже знаете?
– Знаю. Это лох.
– Простите?
– Она – ходячий секс-лохотрон. У него больше шансов полететь на Луну, чем потрахаться с нею. – Барри умолк, пристально разглядывая Мерсию, будто бы запечатлевал мысленный снимок для приватного использования в дальнейшем. А может быть, именно это он и делал.
– Все-таки, – продолжал Барри, – как эта зараза хороша, а все пропадает зря, достается этой соске Миранде.
На звук этого имени в голове Питера откликнулся встревоженный зуммер. Много ли Миранд можно встретить за один день?
– Миранда? Вы сказали, Миранда?
– Ну. Ее подруга. На работе.
Питер казался ошеломленным.
– Парочка тайных сами знаете кого.
– Эта Миранда, э-э, живет неподалеку?
– Дальше по этой улице, – Барри махнул большим пальцем за плечо. – Вы ее знаете?
– А вы знаете ее, не так ли?
– Ну, – Барри подмигнул. – И в библейском смысле познал. – Не то чтобы Барри был ревностным читателем Писания, просто это выражение он слышал по телику и подумал, что оно звучит прямо как в «Криминальном чтиве». Теперь Барри наконец-то безраздельно завладел вниманием Перегноуза.
– В самом деле? Вы ее друг?
Барри отрицательно покачал головой.
– Любовник?
– Нет. Так, переночевать. Играет за другую команду. Вы меня поняли.
Питер его не понял:
– Она какая-то спортсменка?
Барри закатил глаза к потолку.
– Нет, одна из этих, – он попытался помочь Питеру жестами, соединив на каждой руке большой и указательный палец в колечко и стыкуя эти два колечка друг с другом.
Питер с недоумением смотрел на прижимающиеся друг к другу колечки.
– Ну, как вы там говорили. Вдохновение Сапфо… вы поняли.
И тут до Питера действительно дошло, к чему он клонит.
– Так они любовницы?
– Почти семья. Надо было видеть, как они скандалили сегодня утром.
– Но тем не менее, она, то есть Миранда, и вы…
– Ну. Для отвода глаз.
Питер не мог поверить в свою удачу. Первый день разработки, а он уже подружился с юнцом, который близко знаком с «Червонным интересом». Не просто знаком, а имел с ней половую связь. Это же бесценная информация для Краппа Маррены. Но тут он начал складывать два и два: если она стала совокупляться с этим молодым человеком, одновременно поддерживая противоестественные однополые отношения, не может ли ввиду вышеизложенного оказаться, что она уже отвергла любовь, уже попала под заклятье «той книги»? Меня, то есть.
Если только…
Итак, Питеру, пока он сидел и глядел на Барри, представлялось, будто бы Миранда потеряла всякий интерес к любви, к влюбленности, лишилась всякой веры в нее и ее искупительную силу. Худшее уже произошло, ведь этот мальчик, хотя и наделен некоторым шармом, ни в коем случае не был ее романтическим героем. Питер потер руки с подсознательным энтузиазмом, не понимая, что Миранда, коль скоро она освободилась от чар любви, освободилась, прочитав «ту книгу», покажется Офису вдвойне опасной. Она может рассказать другим. Она может стать той искрой, из которой разгорится пожар заговора и революции. Когда в Офисе об этом узнают, возможно только одно решение: срочная ликвидация.
Вертикаль страсти
Теория заговора
Совсем не случайно именно в этот период с шахматной доски исчезли двое из прежних четырех королей и появились две королевы – ведь изменились и сам облик власти в Европе, и правила брачных игр европейцев. Впервые за все времена в европейском правящем классе большинство составили женщины, это был практически матриархат знатных дам, определявших политическую линию в нашей сравнительно богатой и мирной части света.
Однако не все было благополучно в европейских замках. Средневековая аристократия постепенно вырождалась, так как рано или поздно почти все оказывались дальними и близкими родственниками и не было притока свежей крови. Многие знатные дамы, вероятно, страдали в дополнение к этому и отмеченными выше психическими расстройствами, которые стали следствием долгой истории унижений, рабства, психических травм из-за заниженной самооценки и разнообразных личностных кризисов.
Таким образом, нельзя исключить, что многие из этих получивших власть дам были психически неуравновешенными и каких-то важных винтиков у них не хватало. Тут явились люди нового типа – вскоре почти при каждом дворе ошивались низкорожденные, уклоняющиеся от военной службы жиголо, привлеченные возможностью получить выгоду из такого сочетания больших богатств и сомнительного здравомыслия. Поэты. Так как поэмы и баллады считались узаконенным и даже одобряемым развлечением для дам в отсутствие их мужей, эти галантные удальцы с приятной, слегка женоподобной внешностью старательно учились петь, декламировать и всячески ублажать своих взбалмошных и щедрых меценаток. Они (поэты, а не дамы) называли себя трубадурами.
Полагаю, воздух в залах и покоях феодальных замков был насыщен феромонами этих рьяных юношей и неудовлетворенных молодых женщин. Миазмы вожделения так и витали в коридорах власти. Но незыблемой оставалась феодальная система, для которой превыше всего было сохранение законной линии наследования, и даже отсутствующие сеньоры внушали непреодолимый ужас. Сексуальное возбуждение исходило, кажется, уже от самих стен; необходимы были его подавление и сублимация.
О чем было петь трубадурам? О сексе, о вожделении и похоти нельзя было говорить прямо. Тогда они обратились к жанру шутки.
Кстати, я не меньше всех прочих люблю хорошую шутку. Если меня спрашивают: «Как выводок утят переходит шоссе?», я неизменно отвечаю: «Чпок, чпок, чпок-чпок, чпок», хотя не вполне уверен, о чем конкретно идет речь; и всегда смеюсь над той шуткой об упавшем барометре. Тем не менее, мне трудно понять и объяснить, почему европейские дворцы и замки покорила основанная на примитивной иронии шутка, от смакования которой дамы просто не могли оторваться. Могу только предположить, что это была чисто нервная, истерическая реакция на многолетнее неясное томление по свободе и внезапное, шокирующее осознание своих стремлений.
Ирония была злой: сначала представьте себе самое низкое, ничтожнейшее из созданий, а теперь попробуйте поклоняться ему словно богу. Грандиозный храм для амебы, в таком духе; элементарный юмор обманутых ожиданий, когда все вдруг переворачивается с ног на голову. Классика жанра. Итак, залихватски хлопая себя по ляжкам и оправляя гульфики, трубадуры воспевали своих богатых полоумных покровительниц, принадлежащих к презренному женскому полу, словами, предназначенными для прославления и восхваления Бога. Только вообразите. Женщину, это низменное создание, «любят», ей служат и поклоняются с глубоким, почти религиозным чувством. Женщины правят мужчинами, которые готовы на все, лишь бы им угодить. Какой-то декадентский угар; это была вульгарная шутка, однако женщины никогда не уставали ее слушать. В определенном смысле, мне кажется, и до сих пор не устали.
Итак, трубадуры пели о благородных чувствах – рыцарь и прекрасная дама разлучены, они преодолевают препятствия, чтобы быть вместе, потому что они обожают друг друга, как обожают Высшее Существо, а то и сильнее. Или о любовных треугольниках – скажем, король Артур, мужчина слишком серьезный, занятый государственными делами, королева Гиневера, ждущая его в Камелоте в окружении молодых людей, и наставляющий Артуру рога Ланселот, бравый воин, чье копье не знает устали (долгий многозначительный взгляд и подмигивание).
14
А вдруг он действительно зашел выпить кофе?
КОГДА С УЖИНОМ БЫЛО ПОКОНЧЕНО И ПОДАЛИ ПУДИНГ, когда суету разговоров приглушила подступившая ночь, когда голоса, звяканье вилок и звон бокалов едва доносились сквозь винный туман, когда на столе осталась только баррикада кофейных чашек и смятых салфеток, когда время вышло и не вернулось, Фердинанд плавно протянул руку через стол и накрыл ею ладонь Миранды. Ее пальцы с зажатой в них кофейной ложечкой задрожали, когда он их коснулся, и легким стаккато выбили на столешнице дробь.
– А вы, – произнес он наконец напевно-тягучим полупьяным голосом, – вы верите в любовь с первого взгляда?
Вот это уже было немножко чересчур; чересчур совершенно даже для него – ведь именно это он должен был сказать и сделать, именно в этом месте, именно в этот момент, именно так поглядев на нее. Принципиально правильный принц.
У Миранды неожиданно закружилась голова. Она энергично кивнула; по крайней мере, кивнула в мыслях, которым уже стало чуть-чуть неуютно и не на шутку одиноко внутри ее полностью парализованной, бездвижной головы.
– Вы верите в любовь с первого взгляда? – И будто каждое слово со щелчком вставало на свое место в мозаичной головоломке Миранды под названием «Какой должна быть жизнь». Хотя ее и подташнивало, она прочитала достаточно романов, чтобы вспомнить, что есть несколько способов отвечать на подобные вопросы. В большинстве вариантов сначала полагалось вздохнуть, чтобы грудь вздымалась; некоторые потребовали бы рвануться через стол, чтобы впиться в губы спросившего, тогда как другие сводились в основном к появлению стыдливого румянца и неоконченной фразе: «О, мистер Имярек, я должна вам сказать…» Но ни один из классических вариантов не предусматривал, что в ответ на этот вопрос можно громко рыгнуть, вытолкнув в рот часть содержимого желудка, а после слабой попытки вернуть его назад выбросить из носа струю вонючей, отдающей желчью жидкости, оросив стол оранжевыми брызгами. Тем не менее, не в силах сдержать свой восторг, поверить своим ушам и любым другим своим органам чувств, которые могли бы еще функционировать после шести бокалов шабли, именно это Миранда и сделала, обрушив на стол четыре мощных кислотных ливня сквозь облако мелкой мороси.
Фердинанд откинулся на спинку стула, ухитрившись уберечь свой костюм от самого страшного удара стихии. Возможно ли, что его безупречная улыбка на мгновение покривилась? Возможно ли, что тренировки в военной разведке не подготовили его к такому афронту? Миранда прижала к лицу салфетку, но не только для того, чтобы стереть следы извержения, а чтобы еще и спрятать свои пылающие щеки, пока кто-нибудь не принял ее лицо за почтовый ящик и не стал запихивать свое письмо в щель рта. Миранда задумалась: может, теперь, когда грудь вздымается и румянец налицо, попробовать завершить хэт-трик, добравшись до губ Фердинанда? Поверх края салфетки она увидела, что Фердинанд оттирает свой костюм; заметив ее взгляд, он издал сдавленный смешок. Сегодня осталось не так уж много обязательных правил поведения в обществе, однако все еще признается, что в случае, когда кто-то оконфузился, его прерогатива – засмеяться первым или не смеяться вообще; а смех кого-то другого всегда прозвучит как смех «над» первым, а не «вместе с» ним. Фердинанд смеялся, отчаянно стараясь, чтобы его смех звучал как «вместе с», но это лишь заставило Миранду еще больше смутиться и лишний раз продемонстрировало все убожество наших разведшкол по части обучения этикету.
Фердинанд пододвинулся к столу, накрыл ладонью руку Миранды, как будто бы рвотные извержения из носа были самой естественной вещью на свете, и спросил снова:
– Так вы верите в любовь с первого взгляда?
Полагаю, это показалось бы фальшью и вам, и мне, и любому, даже не очень циничному человеку, но Миранда, в отличие от большинства из нас, не утратила доверчивость вместе с девственностью. У Миранды не угасла вера. Она хотела верить. Может быть, такой очаровательной Миранду как раз и делало полное отсутствие в ее душе того неприятного субъекта, который высовывается над парапетом доверия, с подозрением поводя из стороны в сторону прищуренными глазками, и который посоветовал бы ей не спешить, выждать. Она изучала книгу его лица весь вечер, и даже в тот момент, когда оно было покрыто оранжевыми брызгами, ей хотелось, чтобы все получилось. Она лишь смогла придумать, что холодная отстраненность поможет ей спастись от стыдливого румянца.
Порывшись в сокровищницах памяти, Миранда беспечно сказала:
– Не знаю, – и убрала свою руку. – Разве чаще это не любовь с первой ночи?
* * *
Вот оно! Видите? Она процитировала меня. По крайней мере, так я думал. Может быть, это не было сделано сознательно, может быть, что-то прочитанное, что-то сказанное мною просто застряло у нее в памяти. Подсознательно, как рекламный лозунг. Может быть, ей казалось, что она сама это придумала, но в то мгновенье она словно бы проникла внутрь меня и вдохнула в меня жизнь, вывела меня в реальный мир, мир живой речи, звуков. О, этот восторг – услышать мои слова из ее уст! И все же, все же тогда она выдала их другому мужчине как свои собственные.
Иногда иронию судьбы трудно вынести.
* * *
– Правда? – сказал Фердинанд. – Вы не верите, что можно плакать из-за кого-то, с кем вы едва успели познакомиться? Что можно достать звезду с неба и раскрасить радугой облака для знакомой незнакомки?
Боже мой, подумала Миранда, практически он уже занимается со мной любовью.
– Я, – выдохнула она, – просто считаю, что любовь несколько переоценивают. Я где-то читала, что она целиком придумана, чтобы объяснить навязчивые сексуальные желания. Это просто побочный продукт биологии.
Да. Да. Я говорил это, что-то в этом духе, когда она впервые раскрыла меня, в тот момент, когда мы только-только познакомились. Подумайте. Она это не забыла. Она что-то почувствовала. Засунь это себе сам знаешь куда, шпионишка.
Миранда пожала плечами и, сообразив, что уже несколько минут забывает моргать, прикрыла веками воспаленные сухие глаза.
Фердинанд откинулся на спинку стула и молча смотрел на нее. Это выглядело почти как сожаление.
Черт. Боже. Не зашла ли я слишком далеко, не слишком ли я отстранилась? Миранда вздохнула и попыталась изящно взмахнуть ресницами. Она старалась изобразить взгляд «пора и баиньки», хотя уже некоторое время понимала, что фактически ей удается лишь взгляд «хочешь, пойдем пообжимаемся за углом автопарка».
– Так вы это где-то прочитали? – сказал Фердинанд. – Теория представляется весьма интересной. Что это была за книга?
– Ох, даже не знаю, я так много читаю.
– Все-таки очень хотелось бы узнать.
– Не могу вспомнить.
– Постарайтесь.
– Послушайте, – возразила Миранда немного раздраженней, чем намеревалась, – я правда не могу вспомнить.
Фердинанд знал, когда надо нажать, а когда оставить тему. Он добьется приглашения к ней домой и обыщет квартиру в поисках книги. Меня.
Миранда не хотела быть с ним резкой, но на нее нахлынуло так много эмоций, что голова шла кругом.
Фердинанд улыбнулся:
– Вы выглядите усталой, не пора ли нам?
Когда они поднялись, Миранде казалось, что они – распираемые эмоциями исполины, высящиеся над руинами стола. Фердинанд распахнул зеленую папку с небрежностью человека, который только для этого и родился, недрогнувшей рукой изъял свою «титаниум плюс» кредитную карточку, которая полыхала там белым жаром последние полчаса. Другой рукой нырнул в нагрудный карман и достал пачку банкнот, которую на подлинном жаргоне восьмидесятых годов можно было бы назвать заначкой из левых доходов налогоплательщика, и оставил на столе чаевые, по размеру примерно равные недельному жалованью Миранды. И, словно продолжая то же самое движение, слегка поклонился – как у него, видно, было в обычае, подсказывая Миранде, что к выходу дама идет впереди. Хореография этого танца была такой отточенной, что наш скептический ум сразу наполнился бы подозрениями, начал бы вопрошать, в чем тут фокус, поинтересовался бы, где примечание мелким шрифтом, и указал бы, что не бывает бесплатного сыра, тем более ужина из четырех блюд в «Квиклиноузе». Но для Миранды желание, чтобы все оказалось правдой, затмевало любые напоминания о реальности, которые могли бы прийти ей в голову. Собственно говоря, поскольку конец ужина предвещал начало чего-то другого, у Миранды в голове была только одна мысль, вопрос, не покидавший ее весь вечер: а вдруг он действительно зашел выпить кофе?
* * *
Двое мужчин сидели за столом, тематически оформленном бахромой из свисающих на ниточках пивных пробок. Мерсия, подойдя, улыбнулась.
– Простите, – произнесла она голосом, источавшим соблазн столь же неприкрытый, как купающаяся Вирсавия, – не возражаете, если я сюда сяду?
Эти двое посмотрели влево и вправо, чтобы обнаружить свободное сиденье, какового поблизости не нашлось, и уставились на Мерсию, которая невинно моргала и томно приоткрыла увлажненные губы. Вдруг оба разом вскочили со стульев, отчаянно торопясь уступить даме свое место. Мерсия, улыбаясь вспотевшим мужикам, уселась на одно сиденье, положила сумочку на другое и обернулась к Флирту:
– Мне джин с тоником.
Флирт поспешил к стойке. Оттуда с завистью на него взирала группка посетителей, одевавшихся явно спустя рукава, хотя как раз рукава у них были засучены. Один мужчина, локтями опирающийся на стойку; спросил, вперяя во Флирта злобный взгляд исподлобья:
– Пожалела она тебя, бедолагу? – и кружкой показал на бинт вокруг головы Флирта, причем часть пива выплеснулась тому на ботинки. Флирт спокойно заказал выпивку, но непрошеный собеседник не унимался: – Работает в социальной помощи? Обслуживает увечных? – заржал он, поворачиваясь к своим корешам.
– Точно, – ответил Флирт, забирая бокалы. – Если хочешь, я ей скажу, что у стойки тут есть один имбецил.
Ответ этот не назовешь особенно остроумным, но прозвучал он как вызов и мог создать у вас впечатление, будто бы Флирт был парнем рисковым, нахрапистым и вообще крутым. Уверяю вас, что нет. Просто, когда сталкиваешься в баре с агрессией, существуют определенные правила поведения, и хотя иногда разумно повежливей отнестись к явному антропоиду, прицепившемуся к вам, чтобы повыделываться перед корешами, зачастую остроумный укол, нанесенный в точно рассчитанный момент, способен пресечь эскалацию конфликта. При этом происходит следующее: после такого ответа примат вынужден задуматься, хотя бы на мгновенье, не выставит ли он себя, сразу ударив оппонента, полным идиотом, не умеющим ни оценить чужую шутку, ни возразить по существу. Теоретически вы добьетесь короткой передышки, чтобы с самым беззаботным видом удрать как можно дальше. Эти соображения в сочетании с тем обстоятельством, что человек, опиравшийся локтями на стойку, не смог бы без этого удерживать свой вес, да и на стойку он опирался не наверху, а внизу, там, куда клиенты, ревностней соблюдающие учение о вертикали, ставят ноги, прибавили Флирту игривости в ответах. Все же он счел наступившую в беседе неловкую паузу самым удачным моментом для того, чтобы ретироваться к столику Мерсии, пока дело не приняло другой оборот.
– Так Миранда дала вам свой адрес, – сказала Мерсия, убирая сумочку с занятого для Флирта стула.
– Не совсем так, – ответил Флирт. – Я видел ее библиотечную книгу и убедил библиотекаршу дать мне ее адрес.
– Вот вам и закон о защите информации. – Мерсия смерила его взглядом. – А вам ловкости и хитрости не занимать, а?
– Похоже, как и вашей подруге Миранде, – парировал Флирт. – Сдается мне, что ее разыскивает полиция.
Мерсия понимала, что ей, если она хочет заарканить этого парня, надо уводить разговор в сторону от Миранды. Она наклонилась вперед, прижимая грудь к столешнице.
– Да, вы себе на уме. Всегда приятно посмотреть на мужчину самостоятельного и предприимчивого. Чем вы занимаетесь?
Но Флирта было не сбить с темы.
– Вопреки вашему мнению, я не сижу целыми днями на чужих крылечках. Просто… ну, она показалась мне такой симпатичной, и потом…
– Если она такая симпатичная, – перебила Мерсия, – почему вы не дождались ее возвращения в Паддингтоне?
– Она вам рассказала об этом?
– Да, между нами нет секретов.
– Тогда вы знаете, что она сделала.
– Села на самый последний поезд, чтобы успеть на работу.
Взглянув на Мерсию, Флирт покачал головой:
– А вы говорите, надо было дождаться ее возвращения.
– Да уж конечно она вернулась! А вы где были? Исчезли. Она только и нашла, что…
– Она была там? – быстро спросил Флирт. – Миранда ее подняла?
– Да. Она так и лежала на платформе.
– Значит, Миранда все-таки получила ее назад.
– Да. Благодарности не ждите.
– Боже. Такое облегчение это услышать.
Просто прекрасно. Как будто его волнует, получила Миранда книгу назад или нет.
– Вижу, вы человек заботливый, – сказала Мерсия, серьезная, как монахиня. – Вас действительно волнуют ее дела. Теперь такие мужчины редкость. Иногда удивляешься, куда девались все заботливые мужчины? А они все у своих девушек. Их первыми расхватывают. У вас есть девушка?
– Ни одной не осталось.
Мерсия рассмеялась и тут же одернула себя, потому что прозвучало это как-то поощрительно, и даже он заметил бы, насколько все шито белыми нитками.
– Их потеря, моя находка, – промурлыкала Мерсия, положив свою ладонь на руку Флирта.
От ее прикосновения Флирт, кажется, онемел. Он открыл рот, но не издал ни звука. Да, подумала Мерсия, быстро же он забыл Миранду. Как все мужчины. В них постоянна только их неверность. Но Мерсия была опытной актрисой и не позволила своему презрению помешать удачной и приятной рыбалке.
– Дело в том, – начала она, опуская ресницы и потупившись, – что я хотела видеть Миранду, потому что мне надо выговориться… – Оторвавшись от изучения стола, она искала возможность встретиться с Флиртом взглядом. – Мне отчаянно нужно снять камень… – свободную руку она положила на грудь, слегка ее поглаживая, – …с груди.
Флирт неотрывно смотрел на ее грудь. Жест был слишком нарочитым даже для него.
– У вас никогда не было чувства, что вы снимаетесь в эротическом фильме?
Мерсия тут же сменила наживку:
– Боже, – засмеялась она, – как приятно встретить человека с чувством юмора. Простите. Не знаю почему, но мне всегда попадаются мужчины, которых я интересую только начиная с декольте и ниже.
Флирт покачал головой:
– Тоже не представляю, почему бы это.
– Вы другой. В вас есть что-то. Я чувствую, что вам действительно можно рассказать… – И Мерсия испустила один из своих трепетных вздохов.
– О чем?
– О. Просто о том, что вся удача приходит к Миранде. Только ей встречаются чуткие мужчины. Мужчины, с которыми женщина действительно может поделиться своими мыслями.
Мужчины. Они все уверены, что у них есть мозги. Они думают, что они такие развитые. Похвали их телосложение, и они поверят в себя пуще прежнего; но похвали их ум, и они поверят в тебя. Похвали тот их орган, который у них у всех навеки съежился, и они твои.
