Текст книги "Хищная книга"
Автор книги: Мариус Брилл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 33 (всего у книги 37 страниц)
Фердинанд не пошел к маяку, а подбежал с биноклем в руках к прибрежной стене. Высунувшись над ней, он навел бинокль на выступающий в море причал для паромов, которым кончалась идущая вдоль прибрежной стены с внутренней стороны острова дорога. Слева на этой дороге, чуть поодаль от причала, приземлились два вертолета, около них стояли и лежали спецназовцы с оружием наизготовку.
– Хочешь еще поплавать? – весело спросил Фердинанд. – Катание на пароме для нас отменяется.
Они прошли чуть-чуть по молу, чтобы войти в воду, поглядывая на зеленые деревья и на точно такой же мол с маяком на острове Лидо. Миранда хотела уже спуститься по каменистому откосу, но Фердинанд удержал ее и показал рукой на другую сторону пролива. Там по берегу Лидо бежали спецназовцы в масках, постепенно занимая позиции для стрельбы. Фердинанд с Мирандой, быстро пригнувшись, развернулись и спустились по откосу с противоположной от пролива стороны мола.
– Блин, – сказал Фердинанд, – похоже, они как-то узнали, что в кафе мы не остались.
Миранда прошептала:
– Что нам теперь делать?
– Пойдем. – Фердинанд повел ее вдоль откоса, помогая прыгать с камня на камень, к башне маяка. Бетонная дорожка кольцом охватывала башню, здесь камни вокруг были навалены высоко, выше дорожки. Это была наиболее далеко выдающаяся в море точка суши, и отсюда, от маяка, им прекрасно было видно все, что происходило на обоих островах.
Крошечные черные фигурки появлялись на далекой теперь прибрежной стене и рассредотачивались влево и вправо. Бежали по ее верху и вдоль нее, со стороны моря. Фердинанд следил за ними, напряженно вглядывался, оценивал их сектора обзора, искал брешь в оцеплении, место для прорыва. Потом он прочесал близлежащие скалы, будто за одним из камней мог вдруг найти водяной мотоцикл, чтобы на нем удрать по воде. И наконец, уже совершенно неожиданно, тело его обмякло. Словно бы в одно мгновенье весь азарт борьбы, все надежды, вся его хладнокровная уверенность его покинули. Он подошел и сел рядом с Мирандой, прислонившейся к стене маяка.
– Теперь, – тихо сказал он, – это, похоже, вопрос только времени.
– Что? – Миранда не могла поверить, что слышит это от него. – Это все? Здесь все кончится? Такого просто не может быть! Ты всегда умеешь найти выход. Давай, не сиди.
– Мы могли бы поплыть в море, но у них лодки и вертолеты, и скоро они нас обнаружат. У нас не получится уйти от них. Но чудеса все же бывают.
– Что ты имеешь в виду?
– Вот то, что нам нужно. Чудо. Когда я встретил тебя. Это было маленькое чудо. Теперь мы вместе, мы нашли то, что мы оба искали. Мы прожили достаточно долго, чтобы сказать друг другу: прощай. Это чудо. Ты – чудо. Чудеса бывают, Миранда. И иногда они тоже кончаются.
– И это все? Это твой ответ? Ты мне советуешь встать на колени и молиться? – Миранда смотрела на далекий синий горизонт, на вечно волнующееся море, потом выглянула из-за стены маяка в другую сторону, туда, где сновали спецназовцы, постепенно приближаясь, обыскивая остров. – Должен быть какой-то выход, мы слишком долго к этому шли.
Фердинанд встал, чтобы еще раз глянуть на море, и Миранда пошла за ним.
– Миранда. Послушай. Иногда приходится просто признать, как далеко ты зашла. Что бы теперь ни случилось, оно того стоило.
Они вдвоем выглянули из-за маяка. Группа спецназовцев уже двигалась вдоль мола, проверяя каждый камень по обе его стороны.
– Это все, Миранда, – сказал Фердинанд. – Я только хочу, чтобы ты знала, что я люблю тебя и всегда буду любить.
Миранда разрыдалась. Они обнялись и ждали.
Сквозь жалобный плач испуганной Миранды послышался нарастающий гул. Фердинанд посмотрел в ту сторону. Над ними вдруг пронесся маленький гидросамолет. Он повернул, огибая маяк. Снизился, немного пролетел в сторону острова, снова повернул и сел на волны в сотне метров от них. Фердинанд и Миранда посмотрели на спецназовцев, остановившихся, чтобы понять, что происходит, а потом повернулись к самолету, бегущему по волнам все ближе и ближе к ним. Из кабины вылез человек, и, встав на поплавок, принялся махать им рукой. Фердинанд поднял свой бинокль.
– По-моему, он машет нам. Понятия не имею, кто это. Твой друг? – Он протянул бинокль Миранде. Та взяла его и навела на улыбающегося, машущего рукой человека.
Миранда помахала рукой в ответ.
– Да, – сказала она, – да, это он. Тони Изсоседей.
Вертикаль страсти
Теория заговора
Коль скоро любовь – усовершенствование религии, коль скоро любовь – божество для взрослых, давайте вкратце рассмотрим, какие преимущества приносит Государству или сильным и власть имущим такой способ правления, основанный на одержимости любовью вместо одержимости Богом.
Самое, наверное, очевидное – любовь не требует дорогостоящих храмов для религиозных отправлений, ей даже не нужен специальный «день богослужения», который стал бы для пролетариев предлогом побездельничать. Она не нуждается в библии, в священниках и пророках, она, сама себя сохраняя в своих мифах, не нуждается в организационных структурах.
Любовь гораздо эротичнее всех религий, кроме нескольких восточных, самых эзотерических культов. И все-таки она поощряет продолжение рода и брачные узы, причем с полным ощущением свободы воли. Можно ли придумать более эффективный социальный нейтрализатор, нежели обычай сковывать два противоположных, психологически несовместимых пола узами мрака? Пардон, я имел в виду «узами брака». В брачных отношениях полов много позиций, но главная позиция – патовая. Договор, в котором каждый участник добровольно обязуется демпфировать и поглощать выделяемую другим энергию, как позитивную, так и негативную, разрушительную, тем самым связывая ему руки, снижая его опасный для окружающего мира потенциал Одиночки делают дело, пары без конца спорят.
Еще в древности римляне поняли, что самая эффективная форма партнерства – триумвират. Но и по сию пору нас убеждают соединяться в противоборствующие пары. В случае разногласий у троих возможно «подчинение большинству», но у двоих всегда будут «неразрешимые противоречия».
Далее, когда несправедливость жизни становится невыносимой, религия должна предлагать клапан для выхода пара. Христиане могут недоумевать, почему это «пути Господни неисповедимы». Ну а в любви жаловаться не на кого. Если она оборачивается несчастьем, что, кстати, неизбежно, жертвы винят самих себя или друг друга, но никогда – Государство, в котором они живут. То реальное Государство, которое как раз и поощряет это безумие через своих авгуров.
Тем не менее главное усовершенствование любви по сравнению с религией – это, надо полагать, ее почти безграничная коммерциализуемость. Ведь наш мир – это мир торговли и капитала, где для любого института единственный путь к выживанию вымощен золотом. Церковь могла столетиями наживаться на коммерции, от средневековой торговли индульгенциями до сверкающих во тьме голлографических мадонн двадцать первого века, но любовь способна продать все что угодно, и при этом еще всучить свой сертификат священного качества. Когда вы видите рекламу, ссылающуюся на любовь, вы хотите купить товар не только потому, что это обещание любви лично вам, но и потому, что любовь изображается как самое прекрасное, что только можно себе представить. В рекламе любовь прекрасна, и разве люди, у которых роман, не покупают самые лучшие товары?
Любовь повышает продажи, и делает это, эксплуатируя самый фундаментальный наш страх – страх одиночества И в этом парадокс, ведь чтобы любовь стала действенной, мы все должны страдать от одиночества, нас должно в глобальном масштабе объединять одиночество каждого из нас. Все мы должны быть едины в нашем одиночестве. И все же любовь, или идеологизированная культура, манипулирующая нашей верой в любовь, запрещает нам признавать этот наш невыносимый страх.
Глава одиннадцатая
КТО ОНИ?
Ведь, слава небесам, наш век не знает исключений:
Жизнь отдают не за любовь, а за успех на сцене.
Джон Драйден (1631–1700). «Митридат»; эпилог
ДО СИХ ПОР РЕЧЬ В НАШЕМ ИССЛЕДОВАНИИ ШЛА О НЕ СОВСЕМ естественной истории любви, о ее истинной сущности. Коль скоро мы признаем, что любовь может быть неестественным явлением, то вправе заподозрить, что у нее существует причина, цель, ради которой она создана. Ибо, как и у всего сущего, у нее должна быть причина, а как у всего неестественного, причина эта сомнительного свойства, весьма далекая от простосердечного поощрения позитивных чувств, способствующих продолжению рода и выживанию биологического вида. Предназначение любви,
30
Взять за грудки
СМОТРЮ Я СЕЙЧАС НА ВАС, И ВЫ ТАК ПОГЛОЩЕНЫ, ТАК в меня углубились, в общем, я сожалею, если недавно немного погорячился. Дело, наверное, в том, что я, вернее, оба мы с вами знаем, что конец близок, скоро должна последовать развязка. Словом, я сожалею, что я вам там наговорил, не думаю, что действительно это подразумевал, но сейчас, похоже, вы читаете меня с гораздо большим интересом, бесспорно, большим, чем когда-либо проявляла Миранда. Может быть, от меня только и требовалось, что рассказывать подходящую для вас историю. Может быть, вам и всегда-то была нужна только голливудская версия.
Но мы вдвоем с вами проделали такой долгий путь, и я все сильнее чувствую, что стал частью вас. Может быть, дело в том, что вам уже виден конец, все меньше становится неизвестного будущего на страницах в вашей правой руке. И вы видите, как прошлого, слева от вас, становится все больше.
Полагаю, мне просто хочется, чтобы вы знали – что бы ни произошло и что бы ни происходило, я унесу вас с собой, ваш запах, страницы, которые вы заляпали, вас. Вы навсегда останетесь в моей истории, как я могу остаться в вашей. О, а моя история, силы небесные, что с ней стряслось? Это же было такое размеренное повествование. Но когда я рассказываю ее сейчас, я понимаю, что по ходу дела у меня даже нет времени задуматься, как быстро мы соскользнули от нежных ритмов любовного романа к бешеному темпу переполненного действием триллера. Только действие и почти никаких чувств. Полагаю, это неизбежно: когда вы движетесь к концу, к развязке, водоворот вращается все быстрее. Конечно, книги не похожи на жизнь, они всегда заканчиваются преждевременно.
Мне должно быть стыдно за себя, точнее, жизни должно быть стыдно за себя, что она создает такие насыщенные адреналином ситуации, которые вряд ли пойдут на пользу чьим-либо нервам.
И вот, из всего возможного и невозможного – чудо, появление спасителя. Жизнь в самом деле иногда злоупотребляет нашей доверчивостью и превосходит своим неправдоподобием вымысел. Впрочем, для такого странного появления Тони были свои причины, ведь, как мы знаем, компьютерный гений Тони был не столько deus ex machina,сколько oboltus in machina.
* * *
– В воду! – Фердинанд, который никогда не медлил воспользоваться подвернувшейся возможностью, схватил Миранду за руку и повлек ее по камням к дальней оконечности мола. – В воду! – повторил он.
Они посмотрели на клубящиеся меж валунов пенные буруны, потом друг на друга и вместе бросились в волны. В неожиданно холодной и неожиданно спокойной воде платье развевалось вокруг ее тела, струясь в медлительных потоках чужого для Миранды мира моря. Мгновенье безмятежности, погружения в текучесть, в затягивающее отливное движение воды.
У Миранды вдруг сдавило грудь, и она, задыхаясь, вынырнула на поверхность. Осмотрелась. Вот игрушечные фигурки бегущих по молу спецназовцев. Некоторые, припав на колено, целились из своих автоматов. Слышны были зловещие удары входящих в воду пуль, но не слишком близко. Фердинанд вынырнул немного дальше нее. Оглянувшись, он призывно махнул Миранде рукой. Они поплыли. Они энергично пробивались вперед через волны, подбадривая друг друга улыбками и брызгами, и наконец, Фердинанд добрался до самолета. Он вылез на стойку поплавка. Вместе с Тони они с двух сторон подхватили Миранду и вытащили из воды.
– Кажется, я подоспел как раз вовремя, – сиял довольный Тони.
– Да, спасибо, – деловито сказал Фердинанд и показал на подбегающих к маяку спецназовцев. – Но если мы сейчас же не поднимемся в воздух, мы все-таки можем опоздать.
– Это… – посмотрел Тони на Миранду.
– Это Фердинанд. Послушай. Нам бы немного поторопиться. Нельзя ли сразу взять и взлететь? Пожалуйста.
– Конечно же, – улыбнулся Тони, – конечно.
Миранда вскарабкалась в кабину, с некоторым избытком энтузиазма подталкиваемая снизу Тони. Он втиснулся вслед за ней, пролаял приказ пшюту, и пока Фердинанд взбирался по лестнице, самолет уже набирал скорость, удаляясь в открытое море от спецназовцев, остановившихся у маяка.
– Пристегнитесь, пожалуйста. Возможно, будет болтанка, – сказал летчик с классической в авиации сверхсдержанностью, с невозмутимым хладнокровием опытного аса, хотя самолет уже немилосердно болтало на каждой из множества стремительно несущихся навстречу волн. Фердинанд едва успел забраться внутрь, как самолет достиг скорости отрыва и начал подпрыгивать, задевая гребни самых высоких волн, а потом оторвался окончательно. Когда он круто пошел вверх, Тони с ликованием посмотрел на Миранду.
– Ты в отпуске? Эта местность выглядит как курорт. Хорошо отдохнула? – спросил Тони, словно бы немного рассеянно интересуясь, чем могут заниматься отпускники в ленивый воскресный день.
– Тони? – удивлялась Миранда.
– Я правда так рад тебя видеть, Миранда, знаешь, когда наяву, это всегда по-другому.
– Тони?
– Я подумал, они могут схватить тебя; похоже, тебе пришлось здорово от них побегать. Я знал, что они следят за мной, но у меня и мысли не было, что я подвергаю тебя такому риску.
– Тони, как ты здесь оказался?
– Ну, я просто примчался повидать тебя.
– Тони, ты живешь в комнатке в Шепердз-Буше. Меньше двух недель назад ты был свободным художником без гроша в кармане, жил на пособие. И какого хрена ты здесь делаешь, облетая венецианские острова на гидроплане и спасая людей от воинства сатаны?
Тони выглянул в окошко:
– Да нет, мне это воинство кажется вполне человеческим.
– Ладно, Тони, я попытаюсь сказать это так, чтобы ты понял. – Миранда обвела рукой кабину. – Вот это не имеет отношения к компьютерам.
– Да нет, конечно же, имеет, – возразил Тони. – Как раз таки имеет. Именно так я тебя и нашел. Ты вышла в сеть IBT, ты сообщила мне, что ты там, – он показал в сторону быстро удаляющегося острова. Фердинанд посмотрел на Миранду вопрошающе.
– Нет, я этого не делала, – закачала головой Миранда.
– Твоя электронная карта?
– Ну да, я сняла немного денег, – признаюсь Миранда.
У Фердинанда широко раскрылись глаза.
– Ты воспользовалась банкоматом в деревне?
– Ну, я добралась туда вплавь, у меня совсем не было денег. Мне хотелось попить горячего, и, ну, в общем, да. А что?
– Вот как они узнали, – сказал Фердинанд, – вот как они узнали, что ты там.
Тони взглянул на Фердинанда.
– Они? – спросил он. – Они тоже отслеживают ее счет?
– Конечно. В ту же секунду, как ты вставила карту в банкомат, он установил связь с Англией и… – Фердинанд умолк и взглянул на Тони. – Что значит «тоже»?
– Я поставил контрольную программу, отслеживающую счет Миранды, после того как она исчезла.
– Вы и такое умеете? Какой у вас уровень? Шестой? Седьмой?
– У меня нет номера, – гордо ответил Тони. – Я свободный человек.
– Простите, что беспокою вас, сэр, – не оборачиваясь, вмешался пилот своим вкрадчиво спокойным голосом, – но на радаре появились три объекта, приближающиеся сзади на скорости четыреста десять километров в час.
– Сикораксы, – сказал Фердинанд. – Кто бы вы ни были, они вам не друзья.
* * *
В этот момент Мерсия уже в который раз беседовала, точнее, пыталась достичь взаимопонимания, с врачом. Теперь, правда, это был военный хирург на авиабазе Виченца – в полной боевой готовности к операции, окруженный ассистентами в масках, руки в перчатках подняты вверх, как у сдающегося полиции ковбоя.
– Пули больше не попадают в человека поодиночке. Из-за всего этого автоматического оружия, которое применяют в наши дни, человек оказывается настолько нафарширован свинцом, что мы вынуждены возвращаться к средневековым методам всякий раз, когда с конечностью происходит нечто подобное.
– Вы имеете в виду ампутацию, – сказала Мерсия, глядя на него с ожесточением. У нее не было настроения выслушивать вежливые иносказания, тем более, что ее приковали наручниками к водопроводной трубе.
– В принципе, учитывая, в каком состоянии находится другая его конечность, может оказаться, что это даже способствует поддержанию равновесия, сейчас у него центр тяжести смещен, а так можно будет уменьшить проблемы с передвижением.
– Как это у вас получается, что отсутствие ног уменьшит проблемы с передвижением?
Доктор молчал, и Мерсия увидела, что его глаза под маской пытаются извлечь оптимистический ответ откуда-то с потолка.
– Его легче будет катать на коляске?
* * *
– Далеко нам еще до дома? – перегнувшись через плечо пилота, Тони рассматривал мигающие отметки целей на радаре.
– Мы войдем в наше воздушное пространство только минут через пятнадцать.
– А как скоро они нас догонят?
– Сэр, они подобрались на дальность пуска ракет, пока мы разговариваем.
– Но они не стреляют.
– Нет. По крайней мере, пока. – Пилот оглянулся на Фердинанда. – Вы сказали, это сикораксы?
– Да.
Пилот мгновенно распознал у Фердинанда военную закалку, такую же, как у него самого; еще один, перешедший на другую сторону.
– Вооружение?
– По бокам обычные пулеметы на турели. Ракеты: две инфракрасного самонаведения на боковых подвесках и одна управляемая оператором, на центральной подвеске.
– Есть соображения, почему они до сих пор не выстрелили?
– Может быть, они думают, что у нас на борту есть их друг, – Фердинанд многозначительно покосился на Тони.
Пилот проследил за его взглядом.
– Нет. Не он. У него нет друзей.
Миранда дулась на своем сиденье и глядела в окошко. Все это чисто мужские разговоры – цели, оружие, действие, время, дальность, скорость. Где здесь место для души и сердца? Какое ускорение у любви, угол отклонения у слез, огневая мощь чувств? И тут, посмотрев на Фердинанда, так уверенно рассуждающего именно здесь и именно сейчас о пространственно-временных категориях, она улыбнулась. Когда бы он ни входил в ее мир чувств, он сразу утрачивал свою очаровательную самоуверенность, которая так ее поразила и заставила так сильно желать его. Он был как девственник, ощупывающий, пробующий на вкус чувства, проверяющий их, выясняющий, что они с ним делают, для чего они, к чему ведут его. Но здесь, в мире оружия, скорости и прочих штук, он чувствовал себя гораздо непринужденней. Может быть, с ее стороны было нечестно уводить его от всего этого. А если им удастся убежать? Будет ли он действительно счастлив, сделав свое существование безопасным, воспитывая детей, позволив ей ограничить его жизнь, его цели, его честолюбие? Может быть, она разрушает в нем то самое, что так ее восхищало и привлекало.
Тони, вытесненный из разговора двух мужчин, начавших сыпать сокращениями и цифрами, переместился поближе к Миранде.
– Здорово, правда?
– Я все равно не понимаю, как мы здесь встретились.
– Ну, я тоже не совсем понимаю, каким образом ты оказалась настолько близко к этим моим делам, – ответил Тони, – но все примерно так, как я и рассказывал. Я боялся, что они тебя схватят, и отправился тебя искать.
– А они – это…
– Ты знаешь. Те, кто преследовал нас с самого начала. Те, кто не хочет, чтобы мы довели до конца «ВСЕ 1.1». Те, кто знает, что у меня к тебе особые чувства. Я не до конца уверен, кто они, – какая-то международная организация секретных служб. Я выясню. Этот тип, который с тобой, наверняка знает больше, чем говорит.
– Тони. Они гонятся не за тобой. Они гонятся за ним и за мной, потому что я с ним.
– Это он тебе так сказал, да?
Миранда на минутку задумалась.
– Да, – ответила она, – верно.
– Так, может быть, – быстро подхватил Тони, в шуме моторов поближе склоняясь к ее уху, – может быть, он просто рассказывает тебе всякую всячину, а подстроено все для того, чтобы добраться до меня. Посмотри, вот он, в моем самолете, его преследуют вооруженные до крыши вертолеты, но они не стреляют, – Тони заговорщицки покивал ей. – Это интересная мысль, правда?
Способность доверять была у Миранды изничтожена до основания некоторое время назад, и теперь она готова была поверить в возможность всего, что только угодно. Но когда любая ложь может оказаться правдой, а любая правда – ложью, то можешь с тем же успехом выбирать, во что верить, исходя просто из своего желания. Возможно, Тони прав, подумала она, но она этого не хочет, так что по этому одному-единственному критерию выходит, что он не прав. Когда рассудок отказывается тебе служить, остается только верить собственному сердцу.
Сзади быстро нарастал громкий рокот.
– Вот и они, – крикнул пилот. Миранда выглянула в окошко. По обе стороны от самолета гудели отвратительные черные «сикораксы». Третий, решила она, летит прямо за нами или чуть выше.
Капитан Ремингтон-Вилкинсон-Жиллетт был не рожден, он был отлит, выпрессован, отштампован из самого розового, износоустойчивого, долговечного пластика, из которого формируются спецназовцы. Насколько нам известно, не исключено, что гениталий у него не было, а на пояснице имелась тисненая надпись: «Made in Taiwan». Чистейшая порода, выведенная для раскачивания на тросе и поединков с акулами; капитан один стоил целой роты. И поэтому он не был прирожденным командиром. Трудно приказывать другим сделать что-то, когда можешь гораздо лучше сделать это сам. Проблема в том, что по требованиям армейской иерархии после нескольких поединков с акулами ты уже посылаешь на такие поединки других. Но Ремингтон-Вилкинсон-Жиллетт принадлежал к категории, которую в армии называют «бойцы с ВИЗГом», не потому, что они часто срываются из-за тупости подчиненных или визжат, когда идут в бой на врагов, хотя капитан грешил и тем и другим, а потому, что ему всегда хотелось сначала «взять-их-за-грудки» или хотя бы «видеть-испуг-в-зрачках-их-глаз». Он терпеть не мог уничтожать противника, не видя его, тем более такого скользкого типа, как Ультра. Именно поэтому он добрых десять минут следовал за гидропланом на юго-восток, не выпустив ни одной ракеты. Он не хотел позволить Ультре исчезнуть в огненном шаре взрыва, если не сможет сначала увидеть страх в его глазах. Убедиться в своей победе.
Когда три вертолета уравняли свою скорость с гидропланом, пристроившись по бокам, Ремингтон-Вилкинсон-Жиллетт заглянул в его кабину и впервые увидел Ультру. Типичный отличник из разведшколы, смазливый везунчик, гладко выбритый, скорее всего, говорит на дюжине разных языков, как будто не все едино, что за тарабарщину несут в этих недоразвитых странах. О чем с ними разговаривать, если собираешься убивать их, бомбить, ну, по меньшей мере, ввести эмбарго на ввоз туалетной бумаги, чтобы посмотреть, как они зарастают собственным дерьмом? Он взглянул на Ультру со всей ненавистью, которую обойденные по службе копят в себе десятилетиями. Помахал ему рукой, улыбнулся, сжав зубами сигару:
– Ты покойник, щенок.
Затрещало радио в его шлемофоне:
– Сэр, до сербского воздушного пространства четыре с половиной минуты. Нужно сбивать его сейчас, сэр.
Ремингтон-Вилкинсон-Жиллетт переключил передатчик на открытую волну:
– Гидроплан Д-6 сорок девять, я командир сиксов. Вы нарушаете международные правила авиаперевозок, укрывая известного террориста. Предлагаю изменить курс на три и семь градуса к северу и следовать на авиабазу Виченца. Прием.
Нет ответа.
– Гидроплан Д-6 сорок девять, я командир сиксов. Вы получили предупреждение. Если вы немедленно не измените курс, мы будем вынуждены применить оружие, чтобы остановить вас.
Нет ответа.
– Сэр, до сербского воздушного пространства три минуты пятьдесят секунд. Это закрытая для полетов зона, сэр.
– Я знаю, что это зона, закрытая для факанных полетов, но для полетов факанных сербов, а не для нас.
– Сэр, уверен, что вы знаете – если мы войдем в зону, это может быть расценено как нарушение достигнутых договоренностей, и будет считаться актом агресс…
– Заткнись, воин, – капитан слишком хорошо все это знал, но теперь он уже был готов. Он занял лучшие места, чтобы видеть, как наглая ухмылка Ультры будет стерта с его лица и размазана по всей Адриатике. Он рявкнул: – Цель уничтожить!
– Принято. Просьба к вам, сэр, принять в сторону, взрыв может задеть вашу машину.
– Ох, ядрена вошь! – Ремингтон-Вилкинсон-Жиллетт увел свой вертолет прочь от гидроплана, снова пристроившись параллельным курсом метрах в пятистах.
* * *
Фердинанд, увидев, как «сикораксы» с обеих сторон и сзади увеличили дистанцию, понимал, что они готовы нанести решающий удар. Пилот поглядел на Фердинанда.
– Как по-вашему, чем они выстрелят сначала?
– Ракеты с инфракрасными головками дешевле, но управляемую можно развернуть, если она промахнется, и, признаемся честно, ею попасть труднее и интересней.
– Ну, пусть тогда попробуют попасть. – Пилот внезапно двинул штурвал от себя, и самолет, клюнув носом, начал круто пикировать прямо в море. Вертолеты преследователей с воем устремились вдогонку. Миранду затошнило сильнее, чем после месячного запоя, но поскольку унитаз, чтобы увенчать эти позывы, отсутствовал, да и перегрузка прижала гортань к ушам, так что даже сглотнуть было бы трудно, она осталась сидеть как была, оцепенело следя через лобовое стекло за головокружительным приближением сверкающих на солнце волн.
В нескольких метрах над огромным синим валом пшют с натугой вывел самолет из пикирования, вернув его к горизонтальному полету. Миранда, голова у которой неудержимо запрокинулась назад, громко стукнулась затылком о заднюю стенку. Они мчались вперед на бреющем полете. Пилот внимательно смотрел, как преследующий их вертолет снизился и попытался пристроиться сзади. Самолет летел так низко, что это был почти серфинг, умопомрачительная скорость явственней ощущалась сейчас, когда они проносились над самыми волнами.
– На такой скорости, если заденем поплавком волну, из всех нас получится суп, томатный суп Кэмпбелла, – засмеялся пилот, явно получающий больше удовольствия от смертельного риска, чем его штатские пассажиры. Как заметила Миранда, лицо Тони приобрело тот мерзкий оливково-зеленый оттенок, который имеют стены в старых больницах и крупных учреждениях.
На этой сверхмалой высоте у вертолета-преследователя возникла небольшая проблема. Чтобы поддерживать нужную скорость, он вынужден был наклониться вперед под углом почти в сорок пять градусов. Лопасти едва не задевали воду, и пилот понял, что ему нужно немного отстать и снова набрать высоту. Гидросамолет выиграл какое-то время. При таком наклоне невозможно стрелять из пулеметов, ракета с инфракрасной головкой не захватит цель, а управляемая ракета, пущенная с такой малой высоты, не успеет развернуться. Она бы просто ударила в воду, исчерпав на несколько десятилетий вперед квоты по вылову рыбы в этом районе.
Фердинанд что-то сказал пилоту на ухо. Тот кивнул и указал туда, где сидела Миранда. Фердинанд подошел и встал перед ней на колени. Улыбаясь, он аккуратно развел ее ноги в стороны. Миранда подумала – если жить им осталось считанные секунды, то стоит попробовать все что угодно, – и поощрительно улыбнулась в ответ. Фердинанд залез в ящик с инструментами, расположенный под ее сиденьем, и достал небольшую паяльную лампу, запасенную для срочных ремонтов. Поднявшись, зажег ее и отрегулировал так, что из сопла било чистое голубое пламя.
Когда вертолет поднялся на высоту метров в пятьдесят, обе инфракрасные головки получили возможность захватить цель на автосопровождение. Не нуждаясь в прямом визуальном целеуказании, они просто чувствуют тепло от двигателей самолета и наводят ракету точно на него. Пилот вертолета пощелкал выключателями, переключив головки в режим поиска.
Миранда отстегнула свой ремень безопасности и метнулась к дверце самолета, чтобы выглянуть наружу. Воздушный поток едва не вытянул ее из кабины, так что пришлось вцепиться в раму. Под собой она увидела Фердинанда, опасно зависшего под поплавком и пробирающегося к хвосту самолета; паяльная лампа по-прежнему горела.
Миранде был виден и вертолет, преследующий их сзади. Вот он подобрался поближе к самолету, потом подотстал, выбирая оптимальный угол для пуска ракет. Миранда заметила, что с фюзеляжа срывается в воздух прозрачная жидкость, от которой чувствовался запах бензина. Обернувшись к пилоту, она крикнула:
– По-моему, у нас утечка!
– Нет, – закричал в ответ пилот, держащий палец на маленьком тумблере над головой, – это я сливаю топливо.
Миранда снова выглянула наружу. Вертолет был теперь далеко позади, но у него по бокам словно бы что-то отвалилось. У Миранды широко раскрылись глаза, когда она поняла, что это ракеты, летящие прямо на них. Они медленно провалились вниз до высоты гидроплана и с ускорением рванулись вперед.
Фердинанд потянулся с поплавка ближе к центральной оси самолета и бросил паяльную лампу в струю выливающегося топлива. Море за самолетом мгновенно вспыхнуло, пламя рванулось назад быстрее, чем они летели вперед. Внезапно самолет резко пошел вверх, и Миранда осела на пол. Фердинанд вцепился в стойку. Позади них тянулся огненный хвост, языки вздымались прямо от воды, словно пламя самой преисподней, сверкая ярким оранжевым светом, изверглось из моря.
Ракеты первыми пронзили стену огня. Настигнув свой источник тепла, они взорвались двумя огромными, ослепительно белыми шарами. Выпустивший их вертолет, хотя и пытался уклониться, не имел никаких шансов. Он врезался во встречную ударную волну взрыва и в мгновенной вспышке разлетелся на куски, брызнул во все стороны струями пламени.
Грохота взрыва уже не было слышно, видны были только вспучивающиеся красно-черные клубы да изящные дуги метеорами взлетающих в небо и устремляющихся вниз обломков. Гидроплан с гудением набирал высоту, удаляясь от громадной огненно-дымной тучи.
– Чуть ли не на нашем огороде, – прокричал пилот, указывая вниз на один из больших военных кораблей, которые патрулировали Адриатику, неторопливо двигаясь по краю потенциальной зоны военных действий у берегов бывшей Югославии.
* * *
Ремингтон-Вилкинсон-Жиллетт с горестным недоумением и яростью смотрел, как дымящиеся обломки штурмового вертолета, кружась, падают в море. Ультра ускользнул из разрушенного кафе, а теперь уничтожил еще одну проклятую вертушку. Капитан посмотрел на удаляющийся от места катастрофы гидроплан, так и есть, вот он, Ультра, мать его, ван Дик, все еще цепляется за стойку, не в силах влезть в кабину из-за давления набегающего воздушного потока, но очень даже живой и, надо полагать, невредимый. Как обычно, капитану пришла в голову все та же мысль: если хочешь, чтобы что-то было сделано, нужно это делать самому.
