Текст книги "Хищная книга"
Автор книги: Мариус Брилл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 34 (всего у книги 37 страниц)
– Подведи нас поближе к этому ублюдку, – приказал он своему второму пилоту, пробираясь к пулемету у двери. Рывком открыл дверь и, схватившись за гашетки пулемета, закричал в сторону маленькой фигурки на гидроплане: – Ты покойник, сучоныш!
Хотя Фердинанд был еще вне досягаемости и для голоса, и для пулеметов, капитан выпустил короткую очередь, чтобы унять свое нетерпение. Догоняя Ультру, капитан был намерен в конце концов все-таки увидеть испуг в его зрачках.
С расстояния меньше пятисот метров Ремингтон-Вилкинсон-Жиллетт выпустил в борт гидросамолета очередь. Это должно их испугать. Он аккуратно прицелился в приближающуюся фигуру Фердинанда. Он ждал, ждал своего чудесного мгновенья, пальцы его подрагивали, а силуэт беспомощно висящего на стойке Фердинанда заполнил уже все поле прицела.
Многое можно сказать о пользе регулярных визитов к окулисту, каким бы хорошим вы ни считали свое зрение. Случись это всего лишь годом раньше, постепенно прогрессирующая близорукость Ремингтона-Вилкинсона-Жиллетта еще позволила бы ему не приближаться на несколько лишних метров. Увы, время и окулисты не считаются с человеком. Сближаясь на эти три метра, чтобы Ремингтон-Вилкинсон-Жиллетт мог различить не только глаза, но и зрачки своего противника, не просто увидеть, но и заглянуть в глубину его темно-зеленых радужных оболочек, натовский вертолет капитана вторгся, помимо личного жизненного пространства Фердинанда, в воздушное пространство сербов.
Ремингтона-Вилкинсона-Жиллетта рывком отбросило назад, когда вертолет заложил крутой вираж, отворачивая прочь от гидроплана.
– Нет! – крикнул капитан всем богам. – Нет!
Он вернулся к открытой двери, когда вертолет выровнялся, и смотрел вслед гидроплану, улетающему к побережью Черногории.
– Дай мне связь с «АВАКСом»! – гаркнул он в микрофоны шлема. – Пусть выследят эту паскуду.
* * *
Все молчали. Они победили, им удалось вырваться на свободу. Фердинанд по-прежнему висел внизу, а самолет теперь плавно снижался над мирными водами окруженного горами большого залива, вторгающегося в сушу, будто длинный язык. Самолет скользнул по его зеркальной поверхности, подняв тучу мелких брызг, и постепенно замедлился. Фердинанд вернулся в кабину, пока они потихоньку подруливали к пристани.
– Так мы дома? – сказал Фердинанд. – Это Тиватский залив, да?
Тони кивнул, а Миранда рассматривала новый пейзаж. Скалистые склоны возвышались над тихими водами, подошвы их были покрыты густым лесом, а высокие серые пики увенчивались снежными шапками. Вдоль береговой черты оторочкой шли высокие деревья, нависающие над узкими пляжами, все это имело вид первозданной природы. Выше по одному из склонов виднелся над деревьями большой дом в стиле Тюдоров, из красного кирпича с деревянной надстройкой. Над одной из высоких печных труб вился дымок.
– Где мы? – спросила Миранда.
– Добро пожаловать в Сербию и Черногорию, – ответил пилот, – на родину лучших вояк после Аттилы.
– А здесь жил Генрих VIII и все такое? – спросила она, показывая на дом.
– Нет, – улыбнулся Тони, уже восстановивший нормальный цвет лица. – Это просто моя причуда. Дом с родины.
– Он твой?
– Практически все, что ты здесь видишь, мое. Я купил это в прошлом году.
– Тони, – сказала Миранда, – я знаю, что в хромающей экономике кредиты могут далеко завести, но это же безумие.
– Миранда, деньги, как и все на свете – это просто набор чисел.
– Черт, – прервала она его, – мы еще не отделались от них, они высадили поисковую партию. – Группа хорошо вооруженных людей в грязной полевой форме оцепляла пристань.
Тони вгляделся и опять улыбнулся своей улыбкой, которая уже начинала несколько раздражать.
– Не беспокойся, их я тоже купил, – он комично приподнял брови.
Самолет остановился у пристани рядом с мощным катером. Пассажиры выбрались на щелястый дощатый настил, вдоль которого построились их вооруженные телохранители. Тони заговорил с кем-то вроде их командира, а Фердинанд шепнул Миранде:
– Крутые у тебя друзья. Ты кое о чем умалчиваешь?
– Нет, – замотала головой Миранда. – Пару недель назад это был живущий по соседству со мной неудачник, а теперь это какой-то Говард, мать его, Хьюз.
– Он знает, кто я такой?
– Не спрашивай меня. Похоже, он знает размер моих трусиков, так что я уже ничему не удивляюсь.
Тони повернулся к ним:
– Миранда и… э-э… – он смотрел на Фердинанда.
– Фердинанд, – сказал Фердинанд.
– Да, конечно же, Фердинанд, вы мои гости. Милости просим; давайте поднимемся в дом, мы придем как раз вовремя, чтобы узнать шестичасовые новости и выпить немного сока с джином.
– Да ты рубаха-парень, – сказал Фердинанд, покровительственно ему подмигнув. Все трое направились к берегу, сопровождаемые взводом охраны.
Вертикаль страсти
Теория заговора
как я доказываю, отнюдь не в том, чтобы приносить какую-то пользу любящему или любимому, так как фактически она превращает их обоих в рабов. Она превращает их в утративших невинность, пристыженных служителей храма любви, порабощенных тем самым воображением, которое, как нам столетиями твердили, должно нас освободить.
Но кто же выковал эти цепи? Кто держит в руках этот бич и на самом деле правит миром? Кто эти властители нашего воображения? Может быть, это скатанные в рулоны грезы Голливуда? Или, скажем, издательский бизнес, стряпающий для нас романы, или массмедиа, руководящие нашей жизнью, вместо того чтобы освещать ее? Нет. Это просто инструменты. Но для кого и для чего?
Самый точный портрет можно найти в рассуждениях параноиков и любителей теорий всемирного заговора. «Они» – те безымянные, которые исключают нас, это всегда именно «они». Те, кого мы видим не среди нас, а со стороны. Те, в чье число мы не входим, но стремимся войти. Иные. Неизвестные. Во мраке.
Они.
Но кто они?
Полагаю, нам не нужно искать дальше тех, у кого сегодня сосредоточена реальная власть; ведь она и всегда была у них. Задумайтесь, кто на самом деле распоряжается вашей судьбой, кто фактически принимает решения относительно вашей жизни, кто контролирует каждый ваш шаг и каждый замысел, не будучи при этом вашей любящей мамой? Взгляните на «них», потому что они всегда на том же месте. На протяжении всей истории «они» никогда не упускали власть из рук, их хватка никогда не ослабевала, их анонимность никогда не нарушалась. «Они» всегда были молчаливы, чтобы мы не могли узнать, у кого отбирать подлинную власть. Но они на месте.
В наших поисках нам нет нужды заглядывать дальше собственных карманов, ибо на Западе деньги и власть сделались синонимами. Благодаря Марксу рынок теперь стал символом мировой власти. Взгляните пристальным и открытым взглядом, и вы увидите двуликого Януса, чудовище с двумя головами: один череп, держа нас в повиновении и страхе, финансируется нашими налогами, другой вымогает остаток. Это черепа национальный и транснациональный.
Уже стало слишком очевидно, каким образом транснациональные корпорации с их коммерческими интересами эксплуатируют любовь. Я уже показывал, что производители газированных напитков пользуются любовью для продажи своих нектаров, и что поэтому сохранение мифа о любви они прежде всего расценивают как выгодное средство маркетинга. Разумеется, дело обстоит несколько сложнее, но данный трактат посвящен другой голове чудовища, гораздо более коварной. Эта голова – Государство.
Впрочем, не старайтесь найти «их» в правительстве; этот зоопарк – не более чем камуфляжная раскраска Государства, калейдоскоп деятелей, партий, позиций; их словоблудие, раздоры, расколы и разногласия – все это нужно только для того, чтобы отвлечь наше внимание, внимание народных масс, от истинных махинаций, от целей и средств Государства. Правительства подобны нашим одеждам. Они наши, но рано или поздно изнашиваются, они сносны, пока не заносятся; тогда мы их меняем. Их цвет и покрой мы подбираем для себя по настроению. Иногда мы бываем жадными, иногда добросердечными. В какие-то моменты мы чувствуем себя обязанными заботиться о неимущих и обездоленных, в другие – только о себе самих. Иногда мы меняем министров как перчатки. Отнюдь не случайно, что в Британии шкаф для одежды так и называется «кабинет». Реальной власти у них нет, их ставят и снимают в угоду прихотям электората, согласно переменчивым политическим веяниям. Важно, что они создают видимость перемен, чтобы нас постоянно сбивали с толку их лицемерие, показуха, притворная непримиримость, велеречивые рассуждения о благе народа и благоговейный трепет, с которым они держатся за свои кресла…
…И чтобы мы не могли увидеть настоящие шестерни и приводные ремни политического механизма и поворачивающих рычаги механиков. В этом и заключена истинная причина того, что на Западе так ревностно отстаивают демократию – демократическая форма правления как нельзя лучше подходит для этой пьесы в театре теней, позволяя подлинным политическим воротилам сохранять безопасную анонимность. Власть имущим ничто не грозит, пока им не захочется еще и славы.
Итак, если парламенты и сенаты – это обезьянки, то кто же шарманщики?
31
Бирнамский лес
– НОЛЬ ОДНА ТЫСЯЧНАЯ ПРОЦЕНТА МОЕГО ЛИЧНОГО гербового сбора от каждой сделки, совершаемой на фондовых биржах Гонконга, Токио, Лондона и Нью-Йорка, – разглагольствовал Тони в гулком зале своего псевдотюдоровского особняка. Миранда смотрела на него отсутствующим взглядом. – Всякий раз, когда кто-нибудь покупает или продает акции, – продолжал Тони, сдувая фальшивую пыль веков с якобы дедушкиных часов, – он платит небольшой сбор соответствующей фондовой бирже, а та, в свою очередь, делает небольшой взнос в мой фонд через цепочку различных международных банков. Все, разумеется, по справедливости. Замечательно то, что заметить это практически невозможно, ведь система настолько автоматизирована, а если бы кто-то и заметил, утечка слишком незначительная, чтобы стоило тратить время и деньги на ее ликвидацию. Но на круг выходит порядка миллиона в месяц. На средства моего фонда и построено все это, и куплены вот эти, – Тони кивнул на застывшего у двери солдата. – Это не воровство, Миранда. Это просто приоритетное перераспределение средств. Это обеспечение работы «ВСЕ 1.1» до естественного окончания последовательности. По сути дела, это необходимо для блага всего мира.
В этот момент Фердинанд назвал Тони подлецом, мошенником и маньяком.
Фактически он просто кашлянул. Вежливо и негромко прочистил горло, но поразительно, каких эффектов можно добиться благодаря слегка воспалившимся гландам. Покашливание Фердинанда было одним из тех маленьких лингвистических шедевров, столь частых в нашей повседневности, когда один только звук подразумевает целые тома невысказанных слов, но сам по себе ничего такого не означает. Фердинанд проделал все это с надлежащей интонацией и в надлежащий момент, чтобы не только выразить циничные сомнения, но и подчеркнуть, что Тони сошел с рельсов здравомыслия задолго до конечной станции.
– «ВСЕ 1.1»? – откашлявшись, переспросил Фердинанд настолько серьезно, что это прозвучало лишь слегка иронически.
Но все поняли, что он имеет в виду. Тони глянул на него так, будто бы Фердинанд кашлял на всех зеленой желчью, и повернулся к Миранде:
– Это точная копия дома Томаса Мора, в котором он жил в Челси. Ну, знаешь, Мор, человек на все времена. Утопия и так далее.
Миранда не знала.
– Точная копия? Зачем?
– А мне нравится. Ведь здесь так здорово, вся местность выглядит как Европа триста лет назад, Это единственная часть Сербии, которая так близка к Западу, и все-таки живет по своим законам. Вряд ли я здесь единственный, кто в Европе вне закона.
– Да уж, – сказал Фердинанд, – кроме вас здесь еще несколько сотен военных преступников.
Тони наконец признал за Фердинандом право голоса.
– Для всего мира очень важно, чтобы моя работа была завершена, и если уж приходится делать это здесь, где Запад не может меня достать, то почему бы не создать такие условия, которые мне нравятся? За этой страной будущее. Она – для мыслителей, способных вырваться из интеллектуальной колеи типичной западной пропаганды. Для мыслителей, стремящихся к свободе, это место, где они будут свободными, не боясь преследований, не страдая от жары и мух, как в странах третьего мира, и от строгостей фундаментализма. Все они соберутся здесь. Те, чье мышление выходит за рамки.
– За всякие рамки, – сказал Фердинанд. – Психи, которые не могут жить в реальном мире, и преступники. В основе этой страны лежит геноцид.
– А в основе какой он не лежит?
Фердинанд подумал и нехотя кивнул.
– Так, дайте мне разобраться, – сказала Миранда. – Ты вовсе не был таким нищим, как прикидывался. Но ты жил в халупе в Шепердз-Буше просто шутки ради?
– Там было хорошее убежище. Могли бы найтись недоумки из бюрократических правоохранительных органов, которые назвали бы то, что я делаю, мошенничеством; а мошенников обычно ловят, когда окружающие замечают, что они вдруг разбогатели. Но это не мошенничество. Мошенничество, это когда цель – деньги сами по себе. Я только изымаю и использую средства, которые Запад, не будь он таким ограниченным, сам бы мне выделил для продолжения моих исследований. – Умолкнув, Тони посмотрел на носки своих ботинок и сказал почти шепотом: – И, и, и мне так хотелось быть рядом с тобой.
Неожиданно Фердинанд, всю жизнь не выдававший своих чувств – главным образом потому, что большую часть жизни ему и выдавать-то было нечего – хотя и сдержанно, но явственно начал злиться. Весь такой хладнокровный, бесстрастный, невозмутимый суперагент разведки очутился на пороге первого в своей жизни взрыва эмоций и не знал, как быть. Ему успели отвести спальню в западном крыле, тогда как у Тони и Миранды спальни находились в восточном. Интерес Тони к Миранде был достаточно явным, клоун этот Тони или нет; он захватил господствующие позиции в пространстве вокруг Миранды, и Фердинанд впервые обнаружил в своем скудном эмоциональном репертуаре чувство ревности. Он взрослел, мог бы сказать он, а взросление всегда болезненно. Может быть, следует сообщить Тони, в самых недвусмысленных выражениях, о своих отношениях с Мирандой. Но ведь дело не только в том, что он гость, – нет, ему действительно никак нельзя раздражать хозяина дома, если учесть, что только Тони отделяет его теперь от объединенного возмездия разъяренных сил НАТО. Потом его сразила убийственная мысль, которая до него подкосила многих, гораздо лучше него разбирающихся в чувствах: может быть, Миранде больше по душе ее старый сосед, оказавшийся в придачу мультимиллионером. И ревность еще чуть глубже запустила в него свои когти.
* * *
Во время всей экскурсии по дому Миранда замечала, что ее упорно лишают малейшей возможности перекинугься словечком с Фердинандом. Когда же Тони наконец вынужден был отлучиться в свою псевдотюдоровскую «мальчиковую комнату», Фердинанд, что было еще досадней, предложил ей не рассказывать об их взаимоотношениях. Пусть они ее не обременяют и не сковывают. Поэтому, когда все разошлись по своим комнатам, Миранда чувствовала себя несколько расстроенной из-за того, как эти двое мужчин реагируют друг на друга. Если бы она осознала, что каждый из них по-своему борется за нее, это могло бы вызвать у нее удовлетворенную улыбку. А так, в атмосфере полунамеков и полуправды она лишь боялась сплетающейся коварной паутины, в которой рано или поздно обязательно запутается. Потому что этим кончалось всякий раз, когда она пыталась солгать.
* * *
Словно беженцы из пьесы Ноэла Коуарда, все они в тот вечер переоделись к ужину. Фердинанд получил черный галстук, а Миранда нашла на своей кровати платье, которое выглядело на миллион долларов; иными словами, выглядело оно еще консервативнее, чем на эту сумму – усыпанное, как блестками, созвездиями бриллиантов и с ярлыком модельера. Несмело, как бы невзначай, примерив его и оценив, насколько дешево она сама смотрится по сравнению с этим халатиком от блестящего кутюрье, она его отложила и надела привычное и удобное черное платьице, которое носила с тех пор, как подожгла хижину.
В обеденном зале с деревянными балками высоко наверху, с поддельными гобеленами, развешанными на стенах, перед большим, весело потрескивающим камином, за длинным массивным столом из темного дуба, суп был съеден в тишине многозначительных взглядов и поощряющих улыбок. Наконец, перед подачей главного блюда, сидящий во главе стола Тони отставил свою фальшивую пивную кружку и повернулся к Фердинанду.
– Так чем вы зарабатываете себе на жизнь? – спросил он, словно скептически настроенный отец предполагаемой невесты.
– Собственно, я недавно ушел в отставку, но за исключением последних двух недель я был разведчиком.
Все солидность с Тони как рукой сняло. Впрочем, скажем честно, в этом он все равно никогда не был особенно силен.
– Правда? – воскликнул он в щенячьем восторге, раскатав губу с тем выражением, которое встречается, только когда слушают сказку. – Вау!
Фердинанд в ответ приветственно поднял свой стакан.
– Так выходит, вы за мной охотились? – спросил Тони. – Вы работаете на Государство?
– Работал.
– Так вы и научились всем этим штукам с вертолетами?
– Нет. Это была просто бравада и глупость.
– Так что же они знают?
– О вас?
Тони кивнул, и Фердинанд пожал плечами:
– Насколько мне известно, ничего. Хакер, работающий на Балканах? Такой примерно масштаб криминала?
– Я не хакер, я защитник окружающей среды, я перераспределяю богатства, награбленные в этой стране за последние столетия.
Фердинанд улыбнулся; он встречал немало доморощенных маньяков, мечтающих о мировом господстве, но этот был по-настоящему трогательным.
Тони взглянул на Миранду:
– Ты ему веришь?
Миранда кивнула.
– Тогда, – спросил Тони, – что там делали все эти коммандос?
На этих его словах маленькая плоскогрудая и черноволосая югославка, утопающая в дурно сшитом наряде квазислужанки, внесла в зал кастрюлю a la Renaissance, набитую подлинной мечтой вегетарианца – соевым творогом.
* * *
Конечно, мы, как и Миранда, успели узнать все это раньше, но не столь всеведущим личностям, реальным людям, боюсь, приходится просиживать штаны в попытках подоходчивей изложить друг другу свои истории. Книги высшей категории, не испытывающие потребности повторять одно и то же или заполнять страницы ерундой, имеют обыкновение вежливо отворачиваться в сторону, пока пережевывается эта жвачка. Поэтому, думаю, достаточно будет сообщить, что Фердинанд рассказал Тони всю правду о любви и обо мне. Как убежденный конспираноик, Тони с упоением выслушал теорию о заговоре, лежащем в подоплеке наших чувств и самих теорий о всемирном заговоре.
– Можно мне на нее взглянуть? – попросил он. – Пожалуйста.
А когда ему протянули меня, добавил:
– Дайте мне отсканировать ее, всю эту книгу. Я размещу текст в Интернете, мы обязаны поведать об этом миру, – взывая к чувствам коллективизма, которые у Фердинанда еще как-то не проснулись. Фердинанд пожал плечами.
– Спрашивайте Миранду, книга ее.
Миранда вдруг вскинулась, осознав, что едва не заснула.
– Что?
– Насчет твоей книги, могу я ее взять на время?
– Ты хочешь ее прочитать?
– Нет, я хочу сделать компьютерную копию текста, чтобы опубликовать ее в Интернете, и весь мир узнал, что Государство от нас скрывает.
– Э-э, конечно, – сказала Миранда. – Это же не я ее написала и вообще.
Но она не была совсем уж непричастной к моей истории, не так ли?
После неописуемой фальши тюдоровского пудинга Тони рассказал Фердинанду о «ВСЕ 1.1» и о том, что финансировал «Балкан Телеком», чтобы провести в страну широкополосные телефонные линии и поддерживать связь с программой, работающей в Лондоне.
Похрапывающая над своей тарелкой Миранда внезапно проснулась.
– Пардон, – сказала она, отодвинув свой стул и несколько неуверенно поднявшись на ноги. – Я очень устала и должна лечь спать, – после чего, пошатываясь, удалилась.
– Долгий трудный день, – прокомментировал Фердинанд. – Послушайте, Тони, можно мне воспользоваться вашей электронной почтой?
Тони взглянул на него с подозрением:
– Чтобы предупредить ваших хозяев? Сообщить им, где вы?
– Если бы так, я мог бы послать e-mail с помощью моей зажигалки, согласны?
Тони задумался.
– На самом деле это и не имело бы никакого значения. Им сюда не добраться. Это место охраняется небольшой действующей армией, им пришлось бы посылать войска, а учитывая политическую напряженность в регионе, этого не может случиться скоро.
– Я, кстати, в любом случае намерен отсюда убраться, – сказал Фердинанд, опуская упоминание о Миранде. – Мне нужно послать письмо американцам. У меня свидание с Америкой.
Итак, мужчины вышли из-за стола и спустились в похожий на бункер подвал тюдоровского особняка, компьютерный офис с кондиционером воздуха и ультрасовременным оборудованием. Программа «ВСЕ 1.1» была на месте, она благополучно работала, принимая картинки из Лондона.
Тони взял меня в руки и подверг самой неприятной, унизительной, как медосмотр, процедуре чтения, какой я только подвергалась в жизни. Каждую страницу обнажили в порнографическом стиле анатомического атласа и распростерли на стекле, чтобы вдоль и поперек изъездить фотоглазом. На такое идут исключительно ради продолжения рода. Вот только фотокопировальный автомат, с его слепящим, обесцвечивающим краску светом, для чувствительной книги гораздо страшнее.
Тем временем Фердинанд послал зашифрованное письмо на адрес [email protected].
* * *
Миранда проснулась. Она плохо понимала, что ее разбудило, однако осмотрела свою тонущую в ночном мраке квазиспальню на предмет обезглавленных квазипривидений. Ничто не шелохнулось. Но определенно ведь что-то было! Миранда встала на кровати на коленях, вцепившись в столбик эрзац-балдахина. И тогда этоповторилось. Приглушенный стук в дверь. Миранда слезла на пол и подошла к большой дубовой двери. Чуть-чуть приоткрыла ее и выглянула. Там со свечой в руке стоял Тони. Как только их глаза встретились, он потупился и заговорил, обращаясь к своим тапочкам:
– Я не знаю, я просто засомневался, ну, в общем, я подумал, вроде нужно, наверное, спросить еще раз. Я хочу сказать, ты могла передумать, ну, теперь, когда ты узнала, что я делаю.
– Могла передумать? – Миранда спросонок еще плохо соображала.
– О чем я тебя спрашивал, когда последний раз тебя видел, в Шепердз-Буше. – Тони на мгновенье перехватил ее взгляд и снова уставился в пол.
– А, да, конечно. – Миранда задумалась, почему в памяти лучше всего сохраняются вещи сравнительно важные. Тони явно помнил ту ночь во всех подробностях. Миранда ее практически вычеркнула.
– Так может быть, ты?
– Э-э, ну, Тони…
– Теперь, когда ты увидела мой дом, увидела, что я делаю, как я живу, – Тони осмелился поднять глаза. – Миранда, ты будешь жить, как принцесса, все, чего захочешь, все, все будет твое.
Конечно же, именно принцессой она и мечтала стать в детстве, и по возможности сказочной. И вот, налицо имелся принц в собственном замке, он хотел подарить ей весь мир, и она поняла, что, случись это несколько недель назад, до Фердинанда, она бы, наверное, согласилась. Я имею в виду, что принц может быть немного со странностями, но ведь мужчины рождены для того, чтобы их перевоспитывать, не так ли? Нет, увы, как ни старайся, Фердинанда из него не получится. Миранда взглянула в его по-собачьи молящие глаза.
– Тони, я хотела бы. Для меня все изменилось, для меня, как бы сказать, раздвинулись горизонты. – Уже говоря это, она понимала, что схема «мы друг другу не подходим» не подействует, у Тони, похоже, столько денег, что можно перевернуть весь мир, если только она захочет. Она обратилась к своей коллекции способов дать отставку, в свое время у нее были возможности испытать их на себе, и выбрала самый худший, совершенно неоспоримый «дело не в тебе, а во мне». – Я не смогу сделать тебя счастливым, я слишком требовательная… – Миранда ненавидела себя за эти сползающие с ее языка слова. – Ты заслуживаешь лучшего, какая-нибудь хорошая, славная девушка действительно сможет тебе дать…
Признаюсь, мне не хочется продолжать. То, что она говорила, вызвало у нее стыд за себя, а у Тони – слезы. Он заплакал, повернулся и ушел. Миранда проводила глазами огонек его свечи, исчезнувший в холле, и на мгновенье подумала – что же Фердинанд не нашел дороги в ее комнату? Боже, как бы она хотела, чтобы он был здесь!
* * *
Рассвет прорвался в Тиватский залив как сквозь девственную плеву, пролив кровавый солнечный свет на тихие воды и окрасив высоко на склонах белые снежные простыни в ярко-алый цвет. Что-то пришло сюда извне, что-то возмутило целомудренный покой этой не испорченной цивилизацией земли. Что-то большое и длинное, твердое и мокрое.
Серый линкор под знаком «Юнион Джека» и натовского глобуса, вьющихся на ветру, застыл у входа в залив. Огромный, безмолвный и грозный, он встал на якорь в соответствии с самым вольным толкованием границы территориальных вод Черногории. Его орудия задирались в небо как утреннее свидетельство мощной военной потенции.
– Красная заря на голубом небе, – пробормотал Фердинанд, обозревая панораму в бинокль. – Как нам назвать эти краски? Крапп Маррена и Ляпис Лазурь?
Фердинанд протянул бинокль Тони. Еще до рассвета разбуженные офицером из сербской гвардии Тони, они поднялись в горы к наблюдательному пункту, откуда был замечен корабль. С этой точки, расположенной высоко над прибрежными лесами, хорошо просматривались дали Адриатики. Тони поглядел на линкор в бинокль.
– Думаете, они это всерьез?
– Может быть, просто хотят запугать нас.
– Они не посмеют высадить войска, – сказал Тони, – если не хотят спровоцировать самый кровавый балканский кризис с тех пор, как эрцгерцог Фердинанд прокатился в Сараево.
Фердинанд не был настолько в этом уверен. Он знал, что просто так они не уйдут. Что-то готовится. Он еще раз вгляделся вдаль, нет ли там других кораблей, но молчаливой угрозой виднелась только эта стальная коробка, наполненная людьми, которых он когда-то с гордостью называл своими коллегами.
– Не тревожьтесь, они пришли не за вами, они пришли сюда только ради одного, – опустив бинокль, Фердинанд серьезно смотрел на Тони. – Взять меня.
Кивнув, Тони тоже обшарил биноклем горизонт.
– А я, – продолжил Фердинанд, – через день-другой уезжаю.
– Когда предполагаете?
– Зависит от ответа на мое письмо.
* * *
Спускаясь обратно через лес, оба мужчины молчали. В качестве прелюдии к разговору, к словам, которые ему не совсем удобно было бы высказать, Тони начал шаркать ногами и заикаться.
– Она… она очень мила, правда?
– Кто? – спросил Фердинанд, как будто и так не знал.
– Миранда. Она… э-э, необыкновенная.
– Да, она очень славная. Это не вяхирь там воркует?
– Я… я в самом деле люблю ее.
– Он. Сто лет их не слышал.
– Фердинанд, я, я всегда любил ее.
Фердинанд остановил Тони, отечески положив руку на плечо:
– Вы ей сказали?
– Я, ну да, прошлой ночью.
– Прошлой ночью? Вы виделись с ней прошлой ночью? – В глубине этого темного леса шевельнулся монстр, и глаза его сверкнули зеленым.
– Да, я пришел к ее двери.
– И что дальше?
– Что дальше? Ну, я попросил ее, если захочет, остаться здесь.
– И что она сказала?
Тони вдруг глянул Фердинанду в глаза:
– Знаете, я думаю, что это витютень.
Фердинанд почувствовал, что к нему вернулось дыхание.
– Кажется, сейчас еще не время…
Остаток пути вниз они проделали, прикидываясь орнитологами.
* * *
Хотя на протяжении дня наблюдатели сообщали обо всех до одного движениях на борту линкора, казалось, что корабль встал на стоянку для рутинной морской практики.
После обеда Тони, извинившись, ушел в свой компьютерный кабинет, и Фердинанд с Мирандой наконец-то остались наедине. В поисках интимной обстановки они поднялись по винтовой лестнице, которая вела на крышу дома. Наверху, высоко над миром, в своих личных небесах, они уселись рядом на черепицу крутого ската часовенки и смотрели вдаль на залив.
Поскольку сидели они все равно слишком низко, чтобы увидеть за гористым мысом, ограничивающим залив, военный корабль, Фердинанд молча размышлял, нужно ли говорить ей, что он там. Она казалась такой счастливой. Разве можно ей сейчас сказать что они, собственно, никуда не убежали? Что враги не побеждены, а просто собирали силы? В следующий раз, что бы они ни предприняли, удар будет в сто раз сильнее, чем раньше. Не то чтобы ему никогда не доводилось бывать в подобных ситуациях, ожидая нападения врага, глядя, как двинулся Бирнамский лес [63]63
См.:
…Никем и никакимВрагом и бунтом ты не победим.Пока не двинется наперерезНа Дунсинанский холм Бирнамский лес.У. Шекспир. Макбет; акт IV, сцена 1; перевод Б. Пастернака.
[Закрыть]; он сотни раз переживал такое выворачивающее кишки ожидание, но затишье именно перед этой бурей не было похоже на другие. Теперь ему было что терять. Если бы в какой-нибудь момент его карьеры разведчика ставки оказались столь же высоки, он бы ни за что не дожил до этого дня. Предчувствие, предощущение неизвестной каверзы противника бурлило внутри него, словно нагнетая давление, чтобы его взорвать.
– Великолепный вид, да? – произнес он, созерцая окрестности и изображая глубокий умиротворенный вздох.
Миранда кивнула.
– Я люблю тебя, – в который раз сказала она. – Люблю, очень люблю.
Взор ее широко раскрытых глаз лихорадочно блуждал по его лицу, будто она могла вобрать его в себя, как-то сохранить в себе его целиком.
Миранда без предупреждения навалилась всем телом сверху на Фердинанда, прижала его голову к черепице, целуя его страстно, с упрямым вожделением, желая только одного – обладать им.
Она положила голову Фердинанду на грудь и слушала стук его сердца, их сердец. Удары сливались в блаженно-безмятежном ритме. А потом к ним подметался другой звук. Всхлипывающий звук.
Миранда оглянулась на дверь лестничного колодца. Там был Тони. Он стоял в дверном проеме, сгорбившись, слегка присев, судорожно сжимая колени и страдальчески приложив к животу руку с листком бумаги. Он плакал как ребенок, рыдания сотрясали его, лицо покраснело; по щекам текли слезы, и кулаком он без конца их размазывал, точно мог вместе со слезами стереть и сам свой плач, и его причину.
– Я пришел, – сумел выдавить он, – пришел сказать, что вам прислали e-mail.
Посмотрел на Фердинанда. Листок бумаги выпорхнул из его руки. Тони повернулся и начал спускаться по лестнице, захлопнув за собою дверь.
– Надо было сказать ему, надо было сказать, – укоризненно повторяла Миранда.
– И разбить ему сердце?
– Мы все равно это сделали, и это было неизбежно, но мы выбрали самый худший способ, – отрезала, подходя к двери, Миранда. Спускаясь вниз по лестнице, она звала Тони.
Фердинанд поднял листок бумаги, прочел письмо и улыбнулся.
* * *
Миранда кинулась в комнату Тони, но он исчез. Она искала его по всему дому, пустыми коридорами пробегая из комнаты в комнату, кричала:
