Текст книги "Хищная книга"
Автор книги: Мариус Брилл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 37 страниц)
* * *
Барри лишен был удовольствия хотя бы предвкушать грандиозное сражение между двумя женщинами, которых он ненавидел. В это время он сидел в отделе доставки и изучал результаты самых последних раскопок в недрах собственной задницы. Все утро он провел в гордом одиночестве. Подальше от этих ведьм. Зазвонил телефон. Барри пытался избавиться от непреодолимой тошноты, которую вызывал у него весь мир, но она никак не проходила. Он подумал, что лучше, когда тебя тошнит от всего мира, чем когда весь мир тошнит на тебя, но и эта мысль его не развеселила. Телефон все трезвонил. Наверное, новые заказы. Барри решил их игнорировать. Он будет не принимать заказы, а отдавать приказы. Телефон настаивал на своем, а Барри даже не подозревал, что, сними он трубку, это навсегда изменит его жизнь. Даже непреднамеренно Барри сопротивлялся переменам. Он прихватил зубами волосатый нарост под ногтем. Телефон звонил. Небось, женщина. Перебьется, сука. Телефон надрывался, пока не пришел Дэйв из доставки. Насмешливо глянув на Барри, он поднял трубку.
– Алло! Барри? Да, он здесь. Сидит у аппарата. Подождите минутку, я только научу его пользоваться телефоном. – Он протянул трубку Барри, прошептав: – Не забудь потом протереть ее.
Дэйв, как и все на Втором этаже, вполне оправданно трепетал перед гигиеническими привычками «Пальчика» и терпеть не мог пользоваться телефоном после него.
Барри нарочно вытер палец о сеточку микрофона, прежде чем поднести трубку к уху и сказать:
– Алло!
* * *
С этого времени до обеденного перерыва Миранда ухитрилась направить всех своих покупательниц к прилавку парфюмерии, тогда как Мерсия всем советовала посмотреть замечательную демонстрацию гигиенических прокладок. Пока часовая стрелка доползла до единицы, Миранда столько раз повторила про себя рассказ о знакомстве с Фердинандом, что он уже звучал как анекдот, а она выходила полной победительницей над этим бедолагой-мужчиной, которому даже кофе не досталось. Мерсия же умирала от нетерпения рассказать Миранде о зоне стихийного бедствия под названием Флирт.
Когда Миранда уже убрала все свое оборудование, из лифта явилась жующая на ходу жвачку женщина, которая, лавируя между посетителями, несла огромный по сравнению с ней самой букет роз. Розы миновали «Уход за волосами» и направлялись прямиком к их прилавкам. Типичное явление, Мерсия получала цветы охапками. Еще один обреченный поклонник. Миранда уже знала, что это Флирт. Букет проплыл мимо «Маникюра», и Мерсия принялась утомленно расчищать для него место на прилавке. Но розы, поравнявшись с ней, не остановились. Остановились они перед Мирандой. Плюхнув букет на прилавок, цветочница произнесла:
– Миранда Браун, «Гигиенические прокладки», Второй этаж?
Не самый звучный титул, но Миранда вынуждена была признать, что речь идет о ней.
– Подпишитесь здесь, – сказала цветочница с громким чавканьем, протягивая квитанцию. Миранда подписалась, а она выхватила квитанцию и прошествовала к лифту. Миранда лишь с трудом могла поверить, что Флирт еще не утратил к ней интерес. Мерсия, тоже явно озаботившись такой возможностью, но стараясь никак этого не показывать, засуетилась. Миранда открыла маленький конверт: «Драгоценная Миранда, как я благодарен вам за чудесный вечер! Мне придется на время уехать, и я сойду с ума, если не увижу вас перед отъездом. Я на вокзале Виктории. На улице вас ждет такси. Не дайте мне умереть с горя. Моя жизнь в ваших руках. Сим-салабим. Ф.».
Испытанное Мирандой потрясение только усиливал ошеломляющий запах цветов. Она протянула записку Мерсии; та быстро прочла и подняла внимательный взгляд.
– Эф? – сказала она. – Флирт?
– Нет, – ответила Миранда. – Фердинанд. Я хотела рассказать тебе о нем и вчерашнем вечере, но… И что? Стоит мне?
Мерсия ей улыбнулась. Безнадежно, все та же траханная романтика.
– Ланч отменяется, – сказала она. Миранда не шелохнулась. – Иди, – приказала Мерсия, подталкивая ее. – Иди.
Миранда бросилась к лифту. На мгновенье обернулась к Мерсии:
– Спасибо. За все. Увидимся в два, ладно?
Ох, нет, подумал я.
Вертикаль страсти
Теория заговора
Хотя Джон Донн написал: «Ни один человек не может быть как остров, сам по себе», существует гораздо больше свидетельств, что ни один человек не может быть как континент, как целое содружество.
Фактически, все мы выросли из того испуганного ребенка, чья мама куда-то ушла и оставила его одного в мире, полном сил, неизмеримо превосходящих все, над чем мы могли бы стать по-настоящему властны. Мы живем просто благодаря капризу температурного режима нашей планеты. Мы существуем в узких пределах отклонений Земли от ее орбиты, в крохотном спектральном диапазоне.
Мы балансируем на лезвии бритвы между газом и жидкостью, землей и воздухом; с нашим ранимым сознанием и нереально сложной физиологией мы ухитряемся жить где-то между отрицанием жизни и смертью, практически не имея никаких шансов. Ненадежность нашего существования настолько велика, что и рассчитывать тут нечего и не на что; вся известная жизнь существует лишь краткую долю мгновения по часам Вселенной. Все телескопы и антенны, посредством которых мы сканируем звездные просторы, не могут найти следов другой жизни. И никто – от прищурившихся астрономов до широко раскрывших глаза уфологов – никто не в силах вынести одной только мысли о том, что наше бренное существование есть просто вселенская аномалия, отклонение, маленький, практически невероятный дефект и что мы, в сущности, одиноки.
Но в лице наших доморощенных поп-звезд, кинозвезд и прочих звезд – в наших созвездиях знаменитостей – мы видим ту вселенную, которую можем объять, тот космос, который нам близок и понятен, отражение всех наших внутренних, вечных, всепоглощающих конфликтов. Наши звезды не оставляют стараний добиться успеха, повышенного внимания к своей особе, сколько бы миллионов поклонников их ни обожали, потому что страх суть основа любви. Любовь невозможно обрести в абсолютном смысле, это духовная, символическая цель, поэтому ее никогда не может быть достаточно. Как «завтра» и как «рай», то счастье, которое обещает любовь, всегда за пределами достижимого. Это одна из самых важных истин, которые мы должны усвоить, если хотим до конца понять, почему мы так зачарованы любовью, стремимся к ней или, по словам гаремного шансонье мистера Роберта Палмера, «подсели на любовь».
Глава шестая
КАК БЫЛИ УСТАНОВЛЕНЫ ЗАКОНЫ ЛЮБВИ
Законы подобны паутине, которая губит мелких мух, но не удержит ни ос, ни шершней.
Джонатан Свифт (1667–1745).«Критическое эссе о способностях разума»
Как я говорил, когда ты мал, страх окружает тебя со всех сторон. Ты ребенок в мире взрослых, в мире необъяснимого. Точно так же детство нашей цивилизации проходило в тисках всеобъемлющего страха, ведь мышление и воображение у людей Средневековья были как у детей. Верховная власть принадлежала могущественным феодалам, а тайны необъяснимой, но не прощающей ошибок Природы были раскрыты лишь спустя несколько столетий. Смерть, мрак, адское пламя, проклятие, голод, холод, засухи, потопы, мор, чума, прокаженные, привидения, ведьмы, разбойники, пытки, войны, нехристи, бесы, каждый из семи кругов ада, Бог, первосвященники, короли, графы, маркграфы, князья, герцоги, бароны, лорды и, конечно, стучащиеся в дверь свидетели Иеговы – бояться нужно было всего и каждого.
Для средневекового европейца страх был не просто частью его жизни, он и был самой его жизнью. Именно феодализм породил и утвердил закон страха. Все и каждый подчинялись ему или несли наказание. Люди боялись гнева своего господина, а еще больше – Господа. Ведь похвалой было слово «богобоязненный», а не «боголюбящий». Это был грозный, гневный, мстительный Бог.
Рабов держала в узде не вдохновенная и, увы, призрачная надежда получить награду в загробной жизни, не упорное постоянное стремление в конце концов обрести блаженство и покой за золотыми вратами, там, на пушистых облаках рая. Нет, на тернистой и узкой стезе добродетели их удерживал лишь всеохватный и непреодолимый ужас перед геенной и вечными муками; а инспирировали его попахивающие серой церковники того времени.
18
Полное собрание романтических клише
ШОФЕР ПОСМОТРЕЛ НА ЧАСЫ:
– У вас еще есть пять минут до того, как ваш поезд уйдет. Он стоит прямо вон там, – припарковавшийся у вокзала таксист показывал на арочный проход. Через него виднелись часть платформы и вагоны. Миранда в очередной раз огладила свое единственное платье. По пути она избавилась от блузки, сунув ее в сумочку рядом со мной и благодаря небеса за несчастный случай, в результате которого на ней сегодня оказался ее единственно достойный наряд.
– Сколько? спросила она, поглаживая меня в поисках кошелька.
– За все уплачено.
Миранда выбралась в серый, пропитанный выхлопными газами воздух вокзала Виктории и поспешила на перрон. Подойдя к составу, она разглядела у дальнего вагона Фердинанда и улыбнулась. Он стоял, как наш человек в Гаване, в аккуратном, белом, полотняном, невероятно выглаженном костюме, о чем-то переговариваясь с проводником, у которого было несколько чемоданов от Луи Виттона. В наше время даже проводники путешествуют с шиком.
Фердинанд повернулся, словно почувствовав приближение Миранды, и с улыбкой во все лицо бросился к ней навстречу.
– Миранда, я так счастлив, что вы приехали! – Как будто бы она могла не приехать! – Мне ужасно неудобно, понимаете, я… У меня мало времени, но я очень хотел сказать вам, что я, ну, что я не переставал думать о вас с прошлого вечера.
Немного сумбурно, подумал я, зато как виртуозно исполнено.
Миранда ожидала немного больше бури и натиска. Улыбаясь, она пожала плечами. Она могла бы сказать что-нибудь ироническое, но, кажется, она уже сполна продемонстрировала свое владение этим оружием. Она доказала ему, что соответствует его уровню, и теперь ждала награды за свои усердные труды. Фердинанд дает понять, что отныне они могут стать более искренними и открытыми друг с другом.
Рядом с ними в вагоне зашипела какая-то гидравлика, первый тревожный звонок для всех влюбленных, которые прощаются на железнодорожном вокзале.
– Послушайте, – сказал Фердинанд, серьезно на нее глядя. – Видите ли, мне нужно по делам отправиться в Венецию, – и показал на поезд.
Впервые за все время Миранда взглянула на экспресс. Пульмановские вагоны с золотым декором, проводник в белом кителе, приметы старины на окнах и надпись над ними: «Венеция – Симплон – Восточный экспресс». Если бы вы искали романтический способ попрощаться, этот вы смогли бы отыскать на первых же страницах полного собрания романтических клише. Что, весьма вероятно, Фердинанд и сделал. А вот какого черта кому-то в наше время, в век реактивной авиации, приспичило ехать по делам серьезной коммерции на транспортном аналоге черепахи в чепчике от Шанель, Миранде даже в голову не пришло.
– Вы едете надолго?
– Нет. Но есть одна вещь, о которой я хотел вас спросить, прежде чем уеду.
Миранда про себя удивилась. Что это за вопрос, который не может подождать несколько дней?
– Я хотел спросить вас, – Фердинанд закусил свою нижнюю губу, зачем-то терзая такую красоту, – спросить вас, не поедете ли вы со мной?
Миранда быстро взглянула на поезд и снова на него:
– Вы, наверное, шутите.
– Нет. Никогда не был так серьезен. Я прошу вас поехать со мной.
– Мой обеденный перерыв длится только один час.
– Это самое романтическое место на земле, Миранда, и я хочу, чтобы со мной там были вы.
– Вы сумасшедший, – засмеялась Миранда. – А как же моя работа?
– Не тревожьтесь об этом, просто бросайте все и поехали. – В дальних вагонах несколько дверей захлопнулось, что послужило лишь нагнетанию напряженности.
– Вам легко говорить, но не могу же я взять и уйти с работы.
– Не тревожьтесь об этом, моей компании принадлежит значительная часть активов этого магазина. Я поговорю наверху. Вы вернетесь скоро, никто и опомниться не успеет. Поедемте.
– Это безумие, я ничего с собой не взяла, у меня нет багажа.
– Я собрал для вас багаж, – сказал Фердинанд, указывая на чемоданы от Виттона, которые уже заносили в поезд. – Все самое необходимое.
У меня нет с собой паспорта.
– Без проблем, – Фердинанд жестом фокусника извлек из пиджака красный паспорт и показал ей последнюю страницу. Там была фотография женщины, похожей на Миранду, только симпатичнее, намного симпатичнее, чем она выглядела на фото в собственном паспорте.
– Цинтия из бухгалтерии, – на одном дыхании объяснял Фердинанд. – Похожа на вас и одолжила мне свой паспорт.
– Она одолжила вам свой паспорт? – поразилась Миранда.
– Это ведь только на пару дней.
– Но не могу же я…
– Не ищите причин, чтобы не ехать. Найдите причины, чтобы поехать.
Миранда дрогнула. Такого она не ожидала. Она всегда считала себя легкой на подъем, но как дошло до дела… Локомотив дал гудок, и по платформе пошел кондуктор, закрывая двери вагонов. Фердинанд умоляюще взглянул на нее и взял за руку.
– Я понимаю, что это для вас неожиданность, но за возможности нужно хвататься, Миранда. Иногда редкая возможность вдруг берет и появляется, и нужно уметь ею воспользоваться, потому что она может изменить всю вашу жизнь, а всякое изменение – это хорошо, потому что когда ты больше не можешь меняться, ты мертв. Нужно держаться за жизнь, хвататься за возможности, иначе ведь не живешь… – Кондуктор дошел до их вагона и посмотрел на Миранду. Он держал дверь, не скрывая желания поскорей ее захлопнуть и двинуться дальше вдоль поезда.
Миранда запаниковала. Она вырвала свою руку у Фердинанда.
– Не смейте мне говорить, что мне нужно делать. И не говорите мне, что я не живу. Нечего выдумывать, какая такая у меня жизнь! Да что вы знаете? – Она уже кричала на него. – Вы же ничего не знаете. Я никому ничего не должна. Возможности… нельзя же хвататься за каждую возможность. Я смотрю. Я выбираю. Я пользуюсь теми, которые мне подходят. Дело не в том, чтобы хвататься, а в том, чтобы различать, что хорошо, а что плохо.
Миранда заплакала, и кондуктор так громко прочистил горло, что Фердинанд на него оглянулся. Он вошел в вагон, а кондуктор, захлопнув дверь, двинулся дальше. Хлоп. Хлоп.
Фердинанд опустил окно и высунулся наружу. Миранда подошла и загляделась в его зеленые глаза.
– Очень жаль, – вздохнул он, качая головой. – Очень жаль. Глупая затея. Просто… Просто я в самом деле очень хотел, чтобы вы поехали со мной.
Хлоп.
– Я не могу все сразу бросить, как только бизнесмен, едущий в Венецию по делам, захочет, чтобы я поехала с ним, – сказала Миранда, накрыв ладонью его лежащую на раме окна руку.
Хлоп.
– Но ради чего вы остаетесь? – снова начал Фердинанд. – Что вас здесь держит?
– Ах, да просто вся моя жизнь, – ответила Миранда, уже не стыдясь слез. – У меня жизнь только одна, и, может быть, она не очень-то, но другой у меня нет, и я ею горжусь и горжусь тем, что сама решаю, как ею распоряжаться.
Хлоп.
Фердинанд кивнул, глядя вдоль платформы, словно с трудом удерживался от слез.
– Я понимаю. Правда. – Наступил критический момент. – Наверное, я на работе слишком привык думать, будто бы умею убеждать людей сделать то, к чему они не готовы.
– Что вы хотите сказать?
– Ладно, мне очень жаль, мне не следовало ставить вас в такое трудное положение.
Раздался гудок, и состав вздрогнул, снимаясь с тормозов.
– Может быть, увидимся, когда я вернусь, – сказал Фердинанд.
На первый взгляд, его последняя фраза предполагала, что тогда все будет зависеть от желания Миранды, но сказано это было достаточно двусмысленным тоном, словно он мог думать, что все будет зависеть только от его желания. Миранда вдруг получила повод для беспокойства. Может быть, так и есть. Может быть, она упускает свой последний шанс быть с ним. Еще один гудок, и Фердинанд, высунувшись из окна, поцеловал Миранду. Сладчайший, нежнейший, романтичнейший, ароматнейший поцелуй, который Миранда когда-либо ощущала на своих губах. Она затрепетала, но губы оторвались от нее, и окно поехало вверх. Фердинанд быстро повернулся и исчез в обшитом дубовыми панелями купе.
* * *
Да, я самодовольно ухмылялся в ее сумочке. Да, я смотрел, как дурачок уезжает. Мысленно пожелал ему скатертью дорожки. Нам с вами опять не повезло. Никто ведь не отказывается, когда книга переносит его в мир романтики.
* * *
Барри, отнюдь не случайно, тоже был на вокзале Виктории, хотя точнее было бы сказать, что он витал в облаках. В ту секунду, когда Фердинанд оторвался от Миранды, он на вокзальной стоянке любовно гладил изящные обводы зеленого «бентли», несравненного, высшего объекта своих вожделений. Картинок с этой моделью на стенах отдела доставки висело больше, чем фотографий голых женщин, а таких фотографий там было, конечно, немерено.
– И вы хотите, чтобы я на ней поехал?
– Да, боюсь, что сам я не умею, – сказал Перегноуз.
– Через всю Европу, в Венецию…
– Да, я вам заплачу.
Словно бы сам Господь Бог сошел с облаков, чтобы пожать ему руку и признать: «Слушай, Барри, давно хотел тебе сказать, ты классный парень, без балды, ты мужик что надо».
Перегноуза уже изгрызло множество сомнений по поводу того, чтобы отправляться куда бы то ни было, не говоря уж о длительной автомобильной поездке, с этим достаточно противным, неотесанным парнем, но он перебрал все варианты и позвонил Барри только после того, как убедился, что не знает больше никого, кто умел бы водить машину.
Барри возбуждался все больше.
– Значит так, я буду готов выехать сразу после работы, – сказал он. Он должен вернуться на работу. Он обязан показать Дэйву и прочим фраерам, как выглядит настоящий фраер, который паркует «бентли» модели «Continental GT» на погрузочном дворе.
Питер отдал Барри ключи.
– Как вы считаете, вы сможете подбросить меня до Бонд-стрит?
* * *
Ультра ван Дик оглядел свое купе. Тесновато, но комфортно, учитывая, что это старый поезд. Обшивка из дорогого темного дерева, каждая панель тускло отражает свет под немного другим углом и играет немного другими оттенками. Во всех уголках приютились хитроумные бытовые приспособления эпохи короля Эдуарда, позволяющие сэкономить место и время. Багаж аккуратно разложен, а в ведерке со льдом позвякивает бутылка шампанского. Он подошел к бутылке и взял ее в руки. Несколько капель стекло в ведерко, но лед еще практически не тает. Ярко блеснула смоченная влагой этикетка: Chateu de Rhone Que C’est Ce Q’onc 1978.Немного грубовато, но все-таки впечатляет. Фердинанд удовлетворенно вздохнул – денег сколько хочешь, никаких наемных убийц, никаких бородатых коммунистов, только симпатичная девушка и куча романтики; не задание, а сплошь удовольствие. Снимая с горлышка фольгу, он мысленно поблагодарил Перегноуза, который нечаянно дал толчок этой наиприятнейшей, щедро профинансированной операции. Пробка выскочила с веселым хлопком, и из горлышка хлынула белоснежная пена. Аккуратно и неторопливо Фердинанд стал наполнять два бокала.
– Откуда ты знаешь, ты, самодовольный болван? – раздался позади него голос Миранды.
Он не стал оглядываться, лишь самодовольно улыбнулся. Фердинанд уже больше двух минут знал, что она стоит позади него. Нужно очень много тренироваться, чтобы незаметно подкрасться к такому опытному оперативнику, как Фердинанд. В самом деле, от его чуткого слуха не ускользнуло, что дверь вагона хлопнула через пятнадцать секунд после того, как он отвернулся от окна.
– Я не знал, – ответил он, поворачиваясь к ней с поднятыми бокалами. – Всего лишь надеялся.
Поезд, покачиваясь, набирал скорость, а Миранда улыбалась. Она пожала плечами:
– Ну, я просто оказалась на платформе номер один, и до конца обеденного перерыва мне было нечем заняться, так что я подумала: вот, Венеция, «Восточный экспресс», почему бы и нет? Или сюда, или вернуться к своей печеной картошке и творогу.
– Ты в самом деле очаровательна, – сказал Фердинанд.
* * *
– Вы не знаете, было ли что-нибудь на предмете, которым нанесена ваша рана?
– Это была туфелька.
– Ну да. Вы говорили. Очень острая туфелька.
– Ну да, очень острый каблук очень острой туфельки.
– Так вы считаете, что эта туфелька могла на что-нибудь наступить, прежде чем нанесла вам рану?
– Ну конечно. Я полагаю, что это вполне возможное дело.
– Может быть, какие-то фекалии? Может быть, собачьи?
– Очень может быть. Простите, но ваши настойчивые расспросы меня нервируют. К чему они?
– Да вот, похоже, что рана инфицирована, и, боюсь, это опасно.
– Но вчера вечером рана была обработана антисептиком.
– Разумеется. Но он, видимо, не проник достаточно глубоко.
– Не кажется ли вам, что вы могли бы говорить не так уклончиво? В чем дело?
– Гангрена.
– Гангрена? Но дело было только вчера вечером.
– От этого ваш случай становится только любопытнее.
– Доктор, при всем моем уважении, к черту ваше любопытство, это моя нога, что-то ведь можно сделать?
– Что ж, мы можем ввести вам антибиотик внутривенно, но если он не доберется до инфекции достаточно быстро, возможно, нам придется говорить об ампутации.
– Простите. Мне что-то нехорошо. Не могли бы вы повторить?
– Назначать антибиотики рискованно, потому что они могут не подействовать достаточно быстро, чтобы спасти вашу ногу.
– Вы… да вы устраиваете какой-то медицинский розыгрыш! Я угадал?
– Боюсь, что нет. Единственная альтернатива – оперировать немедленно, чтобы отрезать как можно меньше.
– И… И. И. И как мало можно?
– Палец.
– Палец?
– Или два.
– Или. Или.
– Сестра, десять кубиков адреналина, пациент без сознания, надо его разбудить для анестезиолога.
* * *
Полагаю, вряд ли мне нужно транжирить ваше время, расписывая старинную роскошь и великолепие «Восточного экспресса», громыхающего сейчас по рельсам южных графств. Это классический пример романтического антуража, и мы с вами, уверен, сойдемся во мнении: по представлениям самых широких масс, этот экспресс – одно из лучших мест, если вы хотите произвести впечатление на свой «предмет». Разумеется, именно поэтому Ультра его и выбрал. Впрочем, почему место, прославившееся неслыханно жестокими убийствами, считается романтичным, выше моего понимания. Возможно, теперь, когда я особо выделил линию «Хаммерсмит-Сити», посвятив ей по меньшей мере две главы, она станет излюбленной линией для столичных любителей вздохов под луной.
А может быть, и нет.
В крайнем случае, мне остается только указать на множество других трудов, описывающих «Восточный экспресс», – если вы предпочли бы задержаться на этой теме. Книги, стоявшие бок о бок со мной на пыльных полках в библиотеке Шепердз-Буша. У Агаты Кристи, Грэма Грина и в «Железнодорожном самоучителе шпиона» вы найдете весь «колорит», какой только пожелаете. Что касается меня, я люблю вас и, в отличие от них, не стану морочить вам голову нескончаемыми описаниями, мне и без того есть о чем рассказать, ведь наша история принимает сейчас любопытный оборот.
Пузырьки шампанского задели какие-то легковозбудимые синапсы в мозге Миранды, и она не могла оторвать глаз от чемоданов. Она сгорала от любопытства, от нетерпения узнать, какой багаж придумал для нее Фердинанд. И не успели они проехать Севеноукс [20]20
Ок. 10 км от окраины Лондона.
[Закрыть], как высокопарный, но отнюдь не сухопарый метрдотель, собирающий заказы на ланч, помог Миранде найти весьма удачный предлог.
– Да, раз мы пойдем обедать, мне нужно освежиться.
– Хорошая мысль.
– И, может быть, накинуть на себя что-нибудь более… Более.
– Удобное?
– Ну, я даже не знаю.
Фердинанд добродушно рассмеялся.
– Ты подозреваешь, что мой вкус так же ужасен, как мое умение строить планы. Увидимся в ресторане, – сказал он, поднимаясь и подходя к двери, все еще открытой после усилий метрдотеля через нее протиснуться. – Ну, то есть, если тебе не слишком стыдно будет показаться на публике в этом, – он кивнул на чемоданы.
Дверь закрылась, и Миранда чуть не разорвала кожаные ремни, торопясь вскрыть чемодан. Взгляду ее открылась аккуратно сложенная невзрачная стопка одежды с торчащими наружу этикетками. Ни одной узнаваемой марки, ни одного знаменитого модельера или всемирно известного кутюрье. Первый раунд за Фердинандом, он ее раскусил. Миранда была стопроцентной продавщицей. Она никогда не примеряла на себя платье от кутюр, ни в переносном смысле, ни в прямом. У нее еще сохранилось достаточно юной наивности, чтобы верить, что такая одежда предназначена для другого мира, для женщин по ту сторону прилавка. Как считали они с Мерсией, для женщин, безнадежно несчастных, продавших себя богатым мужьям и находящих хоть какую-то отдушину лишь в сомнительных удовольствиях «магазинной терапии». Миранда достаточно долго практиковалась в покупке одежды на дешевых распродажах, чтобы научиться с первого взгляда распознавать, где фасон и качество, а где барахло. За фирменными этикетками гоняются только те, кто неспособен сам разглядеть качество. Им нужны хотя бы такие гарантии.
Но ни на одной распродаже Миранда не видела ничего подобного черному платью, которое первым попалось ей под руку. Она его расправила. Скроено без швов, а своей бездонной чернотой способно поглощать солнечный свет, пространство и время. Миранда яростно сорвала свое одинокое черное платье, чтобы примерить другое, которое растеклось по ней как застывший водопад из шелка, кажется, с добавкой лайкры. Платье отразилось в зеркале. Не сразу Миранда сообразила, что там отражается также не кто иной, как она сама. Если и существовало идеальное черное платьице, подчеркивающее все ее достоинства и скрывающее все недостатки, это было именно оно. Миранда, поднаторевшая в бессознательном сопротивлении совершенству и всегда проклинавшая себя за то, что не имеет ни одной совершенной черты, смотрела на свое отражение в зеркале стенного шкафа. Платье шло ей идеально, и, может быть, впервые в жизни она подумала, что и сама выглядит «более-менее идеально».
Она прекрасно понимала всю необычность таких мыслей. Куда девалась Миранда с гарантированно низкой самооценкой? Неужели же «магазинная терапия» одного-единственного платьица могла действительно исцелить те сомнения в себе, которые постоянно ее терзали? Озадаченная, но слишком взволнованная, чтобы на этом останавливаться, Миранда проверила макияж и направилась в вагон-ресторан. Но я-то знал ответ, я через все это прошел, сам в то время испытывал то же, мне даже моя обложка казалась прекрасной, когда на нее смотрела Миранда. Невольно начинаешь верить в то, каким видит тебя любимый человек. Миранда сломя голову неслась в самое средоточие своего романа, а я ничего не мог поделать. Никакие мои слова она в своем ослеплении не воспринимала. В конце концов, для нее любовь была точкой опоры и рычагом, переворачивающим мир, смыслом жизни.
Фердинанд подпрыгнул, когда она вошла в вагон-ресторан номер 3674.
– Принцесса, – воскликнул он, – сейчас я жду, пока переоденется одна неряшливая продавщица, но я сочту за честь, если вы тем временем посидите рядом со мной.
Миранде захотелось его пнуть. Еще ей хотелось его расцеловать.
– Чем бы вы предпочли смочить ваши уста? – улыбнулся он, указывая на бар. Закинув обнаженные руки ему на шею, Миранда приблизила свои уста к его влажным губам и крепко его поцеловала. Фердинанд отпрянул, очаровательно при этом покраснев.
– Я имел в виду, что ты будешь пить?
– Я знаю, что ты имел в виду, – ответила Миранда. Она приподняла бровь, но удовольствие ей испортил громоподобный голос с гнусавым американским акцентом, принадлежавший крупному мужчине, который стоял у стойки. В своем белом смокинге с бабочкой, колоритный, как салат пяти тысяч островов, он рьяно выполнял священный гражданский долг любого американца в Европе: заглушить своими речами все прочие звуки. Соответственно, священный гражданский долг любого разговаривающего с громогласным американцем европейца состоит в том, чтобы внести в беседу как можно больше иронии. Несмотря на туго затянутый кушак и благородные седины, американец не в силах был охарактеризовать ситуацию лексически сдержанно.
– Даже не говори мне такого, сосун хренов! – орал он так громко, что его могли бы услышать соотечественники за океаном.
Кондуктор глядел на него с учтивым сожалением:
– Боюсь, сэр, не в моей власти что-либо исправить.
– Я же сказал тебе не говорить. Проклятая страна! Вы застряли в каком-то ледниковом периоде. Я ведь не прошу у тебя, дерьма кусок, ванну, мне нужен всего-навсего гребаный душ.
Полагая, по всей видимости, что подобные выволочки кондуктору нарушают принцип noblesse oblige [21]21
Положение обязывает (франц.).
[Закрыть]или хотя бы argent oblige [22]22
Argent – серебро, деньги (франц.).
[Закрыть], Фердинанд вмешался:
– Этот поезд сконструирован свыше восьмидесяти лет назад, и тогда не было возможности обеспечить такие удобства.
Американец обернулся к Фердинанду:
– Я тебя, пипифакс, спрашивал? Вы меня достали с вашим историческим дерьмом! Почему никто не понимает, что есть элементарные требования гигиены, и одно из них – отмыться от исторического дерьма? Я не собираюсь сидеть на этой куче целых два дня, не мывшись.
– Тогда, пожалуй, вам лучше сойти в Фолкстоне [23]23
Конечная железнодорожная станция в Англии.
[Закрыть].
– Хрена лысого я сойду. Я заплатил две тысячи долларов за билет и надеялся найти здесь элементарные удобства. И не говорите мне, что для них не хватает места. Если бы эти факаные вагоны делали в Америке, сюда бы втиснули душ, который НАСА разработала для наших ракет.
– Осмелюсь заметить, – сказал Фердинанд со всей должной иронией, – эти вагоны построены именно в Америке.
Тесная бабочка напряглась, когда американец сглотнул и был вынужден на мгновенье задуматься.
– Допустим. Но когда? Вот мы не боимся модернизаций. А у вас, хреновых ублюдков, только и есть ваша факаная история, и вы цепляетесь за нее, как за мамкину титьку. У нас в Америке уже есть аэропланы. На поездах давно никто не ездит. И наши поезда идут по нормальному широкому пути, а не по этой поганой узкоколейке. И у нас нормальная металлическая обшивка, а не это злоскрипучее дерево…
Браво, Фердинанд сумел возразить достаточно громко, чтобы его перебить.
– Если вы так настроены, сэр, – отчеканил он, – чего ради вы вообще взяли билет на «Восточный экспресс»?
Американец повернулся в сторону женщины у стойки, приканчивающей уже пятый мартини, худой как соломинка и так обработанной пластическими хирургами, что ее лицо казалось выдутым из этой соломинки пузырем. Он пожал плечами:
– Надеялся, что кто-нибудь убьет заодно и мою жену.
Обед был подан и съеден, сопровождаясь лицезрением графства Кент и друг друга. Если и были милые пустячки, которые можно было бы высказать за обедом, их пришлось отложить до лучших времен, так как Фердинанд и Миранда все равно не имели возможности услышать что-либо, кроме многодецибельного, ушераздирающего потока инвектив по всякому поводу и без повода, включая солнце, которого в проклятом Старом Свете так мало.
