Текст книги "Кто я без тебя? (СИ)"

Автор книги: Marina Viktoryja

сообщить о нарушении

Текущая страница: 59 (всего у книги 65 страниц)

Гости приехали в шесть. Их ждал накрытый к ужину стол и улыбающиеся хозяева. После обмена приветствиями и первых, немного неловких, минут общения, все вместе дружно отправились в столовую. Марко оживлённо болтал с Эсрой, Нихан и Сердар усаживали малышей, Бабушка Тюркян и Пелин подавали на стол изумительно пахнущие блюда. Традиционные турецкие и, как дань уважения к гостям, итальянские. Лоренцо со своего места наблюдал за Пелин. Она держалась доброжелательно и спокойно, но отстранённо. Не смотрела на него. Короткий взгляд и кивок во время приветствия, были единственным проявлением её внимания. Как ни странно, он понимал причины такого поведения. Её страх, отрицание и чувство вины. Он сам прошёл через это, мучительно размышляя над так внезапно появившимися чувствами. И решил, что если Господь даровал ему эту позднюю любовь, то не видел в ней ни предательства, ни греха. Наоборот, давал ему возможность снова начать жить полной жизнью. А значит и он сам должен бороться за эту жизнь и эту любовь. И доказать этой печально-загадочной женщине, что в их чувствах нет ничего предосудительного. Все имеют право на счастье. И она тоже.

За ужином разговоры текли плавно и неспешно. Вкусная еда, радушные улыбки, уютная атмосфера укутывали теплом и Лоренцо ловил себя на мысли, что не чувствует себя здесь чужим. Как у тестя в Измире. Они прожили с Джансу почти тридцать лет, нежно любили друг друга, родили и воспитали двоих сыновей, но её родительский дом так и не стал для него родным. Он всегда чувствовал там себя гостем, которому не рады. А здесь, с людьми которых знает меньше месяца, он был дома.

Пелин сидела на своём месте, как на иголках. Её попеременно бросало то в жар, то в холод. Она ловила на себе проницательные взгляды Лоренцо и тонула в своих чувствах. Сердце вело яростные споры с разумом и, измученной десятилетиями отчаянья и боли, душой. В один момент казалось – оно победило, но страх лишиться снова своих детей перечёркивал всё и заставлял его умерить пыл и остыть.

Когда зашёл разговор об возвращении Лали в Стамбул, Лоренцо предложил свою помощь.

– Зачем гнать машину за триста километров? – Убеждал он. – Мы с Марко в пятницу возвращаемся в Стамбул и заберём малышку с собой.

Он с искренней любовью посмотрел на девочку.

– Душа моя, ты поедешь домой с дедушкой Лоренцо? – Спросил он её.

Лали энергично закивала и улыбнулась в ответ сияющей улыбкой.

У Пелин всё перевернулось внутри. Это «дедушка», словно густая щётка, смело с её сознания всё ненужное и наносное. Она вдруг поняла – это не её никчемные бывшие мужья. Лоренцо другой. Щедрый на чувства и великодушный. Осознав это, она открыто посмотрела в его глаза и улыбнулась. Но в голос произнесла нейтральное:

– Нужно спросить Омера и Дефне. Они родители, и только они могут принять решение – ехать Лали с Шюкрю и няней, или с вами.

Окрылённый её улыбкой, Лоренцо тут же позвонил Дефне. Она выслушала предложение, посоветовалась с Омером и дала согласие.

В пятницу чёрный джип Тойота остановился возле дома Топал. Лоренцо побеспокоился заранее и установил на заднем сидении детское автокресло. Погрузив в багажник вещи Лали и подождав, пока бабушки попрощаются со своей ненаглядной внучкой, он протянул к ней руки и позвал:

– Иди ко мне, моя радость!

Лали доверчиво протянула к нему свои ручки.

Он усадил её в кресло, пристегнул ремнями безопасности, чмокнул крохотный носик и обернулся к бабушкам. Поцеловал руку госпожи Тюркян и протянул для рукопожатия Пелин. Она смело подала свою.

– Счастливого пути! Пусть Всевышний хранит вас в дороге.

– Спасибо, – ответил он дольше чем нужно задерживая её руку в своей. – Вы разрешите мне звонить вам иногда?

Пелин молча кивнула.

Омер и Дефне ждали своё сокровище на улице. Лоренцо позвонил пятнадцать минут назад и предупредил, что скоро будет на месте и родители, наспех одевшись, поспешили во двор. На улице было сыро и холодно. Зимние сумерки уже начали сгущаться вокруг дома, окутывая пространство сизой, туманной дымкой. Холод пробирал до костей. Омер расстегнул куртку и прижал к груди Дефне, укутывая её полами пуховика.

– Так теплее? – заботливо спросил он?

– Как в раю, – ответила она.

Омер потёрся щекой об кремовую шерсть шапочки, которая спрятала под собой рыжие пряди и маленькие ушки. Мягко. Но огненные волосы ещё мягче и нежнее. Он любил их до дрожи. Смотреть на них, перебирать пальцами, расчёсывать. В угаре страсти зарываться в них руками, тереться щекой, целовать. Чувствовать, как они щекочут ему грудь… О, Аллах! Что за мысли пришли ему в голову? Омер прикрыл глаза и постарался успокоиться и усмирить клокочущую в венах кровь. Сейчас не время страсти и жгучего желания. Скоро приедет Лали. Он две недели не видел свою птичку и соскучился невероятно. Сегодняшний вечер будет только для неё. Омер мечтательно улыбнулся представляя, как будет исполнять желания своей девочки. Точнее девочек. Может Дефне сегодня смилостивится и наконец устроит ему вечер капризов. А то до родов осталось меньше двух месяцев, а у жены, как не намекай, даже мысли нет покапризничать. Неужели он так и не узнает, что это такое – сумасшедшие и непредсказуемые желания будущей мамочки.

В конце подъездной дорожки появился чёрный и внушительный джип Тойота. Папа с мамой разомкнули объятия и с радостными улыбками на лицах поспешили ему навстречу.

Лоренцо остановил машину и открыл свою дверь. Выбравшись с салона с улыбкой наблюдал, как сумасшедшие родители, едва поздоровавшись, бросились к задней дверце открывая её и вынимая с кресла своё сонное сокровище. Дефне, целуя малышку и нежно воркуя, поглубже натянула на маленькие ушки ярко-жёлтую шапочку, а Омер, как несколько минут назад жену, прижал дочку к груди и укутал в полы расстёгнутой курточки.

– Моя принцесса! – Приговаривал он. – Ты была послушной девочкой и не доставила господину Лоренцо хлопот?

– Дедушке Лоренцо, – поправил его выглянувший с машины Марко. – Никаких хлопот не было. Лали – ангел! Проспала почти всю дорогу. Я даже заскучал.

Родители, не забыв поприветствовать юношу, расплылись в умилённых улыбках.

Лоренцо, доставая с багажника вещи Лали, кивком подтвердил слова сына. Марко выбрался с автомобиля и послал девочке воздушный поцелуй, сопровождая его тёплой улыбкой. Та ответила тем же. Прижала к пухлым губкам ладошку с растопыренными пальчиками, громко чмокнула её и помахала своему дорожному няне.

Дефне пригласила мужчин Караваджо в дом, но Лоренцо сославшись на неотложные дела, отказался. Попрощавшись, отец и сын уселись на передние сидения Тойоты и поспешили домой.

– Марко, – позвал сына Лоренцо, – как ты смотришь на идею перебраться жить в Стамбул?

– Хорошо смотрю, – искренне ответил он. – Мне нравится Турция. К тому же здесь Лука.

«И Эсра», – добавил мысленно.

– Ты не будешь скучать по Риму и своей школе?

– По школе точно нет, – беззаботно ответил юноша. – А Рим… Пап, к нему два часа лёту. Затоскую – смотаюсь на выходные. Совсем не проблема. А почему ты спрашиваешь?

Лоренцо, не отрывая взгляда от дороги, похлопал сына по руке и улыбнулся загадочно и светло.

– Завтра, сынок. Всё расскажу завтра.

Счастливое семейство Ипплекчи вошло в дом. Лали звенела колокольчиком, рассказывая маме с папой о бабушках, Исо и Манисе. Те, раздевая её и умывая с дороги, наперебой целовали упругие щёчки и крошечные пальчики и задавали десятки вопросов. Они хотели знать об каждой минуте, которую ребёнок провёл без папы и мамы. Лали отвечала так забавно, так мило изображала бабушку Тюркян, Исо и Пчёлку, что смех в доме не стихал весь вечер. Укладывая дочку спать, Дефне и сама не заметила, как уснула рядом с ней. Омер, не дождавшись жену, пошёл её искать. В доме было темно и только в детской приглушенным золотистым сетом горел ночной светильник. Омер заглянул в комнату и невольно улыбнулся. Здесь было тепло и уютно. На полу, возле кровати лежала открытая книга сказок, на прикроватной тумбочке белел фарфоровыми крыльями ангел, а его девочки, обнявшись, мирно спали на большой кровати принцессы. Как хорошо, что он, обустраивая комнату решил поставить именно такую – широкую и удобную, в которой хватит места и для Лали и для родителей. Папа сбросил комнатные шлёпанцы и лёг с другой стороны от дочери. Дефне приоткрыла затуманенные сном глаза и улыбнулась трогательно и сладко.

– Спи, – прошептал Омер и нежно погладил кремовую, от золотистого света ночника, щёчку.

Дефне кивнула и, не переставая улыбаться, закрыла глаза. Через мгновение она снова спала. Омер с внутренним трепетом любовался на сонные, трогательно-невинные лица жены и дочери. Ему казалось, превратись эта минута в столетие, даже его было бы мало…

– Я люблю вас, – едва слышно прошептал он и закрыл глаза проваливаясь в спокойный глубокий сон.

В тополином лесу просыпалась весна. Омер, запрокинув голову и закрыв глаза, стоял на своей поляне и всей грудью вдыхал терпко-горький, пьянящий запах набухших тополиных почек. Где-то в лесу были слышны звонкие голоса. Самые любимые и родные. Он открыл глаза. Между деревьев яркими бликами мелькали сияющие медные волосы и алая шапочка. Дефне играла с Лали в прятки. Она улыбалась так нежно, а янтарные глаза сияли пронзительным счастьем. Омер невольно улыбнулся в ответ и протянул ей руку…

– Сынок, – такой родной и до боли знакомый голос позвал его.

Мягкая рука коснулась его щеки. Омер повернул голову. Темноволосая женщина с тонкими чертами лица и добрыми глазами стояла рядом. Белые одежды развевались на ветру. Она смотрела на него с любовью, но в глубине глаз таилась печаль.

– Мама? – изумлённо прошептал он. – Ты здесь? Почему?

Она повернула голову и посмотрела на Дефне. В её глазах застыла тревога. Безумный страх охватил его железным кольцом сжимая грудь и вытесняя с неё весь воздух.

– Мама?! – отчаянно закричал он.

Она повернула к нему печальное, неумолимо превращающееся в дымку, лицо и попросила:

– Береги её…

====== Время испытаний ======

– Мама!

Омер дёрнулся чтобы удержать призрачную фигурку, но пальцы, поймав лишь пустоту, намертво сжались в кулак. Он сдавленно застонал и открыл глаза. Сердце глухо ударялось об рёбра. Его неистовые удары молотом стучали в висках. Во рту пересохло. Безумными глазами Омер огляделся вокруг. Ночь. Детская. Рядом тихо сопит Лали.

«Сон», – пронеслась в воспалённом мозгу спасительная мысль.

Он посмотрел на другую сторону кровати. Она была пуста. Дефне! Где же она? Страх, подогретый тревожными образами сна, заставил его стремительно подхватиться с постели. Его неосторожное движение потревожило Лали. Она заворочалась и что-то неразборчиво забормотала. Омер склонился к дочери и успокаивающе погладил её по спинке. Малышка затихла. Убедившись, что дочь крепко спит, он выпрямился и, неслышно ступая, вышел из комнаты.

Внизу, в кухне, уютно горел свет. На мгновение прикрыв глаза и облегчённо выдохнув, Омер поспешил туда. Дефне, сидя за столом, что-то пила из большой, оранжевой чашки. Судя по распространившемуся по кухне густому, сладкому с горчинкой запаху, это был горячий шоколад.

Поцеловав взъерошенную макушку, Омер присел рядом.

– Сладкого захотелось? – Спросил он, заглядывая в прищуренные от удовольствия глазки.

– Угу, – ответила Дефне и протянула ему чашку. – Хочешь?

– Хочу.

Омер обхватил ладонью чашку и удерживающие её пальчики и поднёс к своим губам. Сделав глоток, спросил Дефне:

– Ты почему меня не разбудила? Я бы сам приготовил тебе.

Она тепло улыбнулась и провела рукой по его тёмным, густым волосам.

– Не хотела. Ты так сладко спал.

Омер нахмурился. Снова кадры из сна встали перед глазами заставляя тревожно сжиматься сердце. От Дефне не укрылось его подавленное состояние. Она склонила голову, пытливо заглядывая ему в глаза, и спросила:

– Что с тобой? Ты чем-то расстроен?

Он взял её руку, поцеловал ладонь и прижал её к своей щеке. И только потом ответил.

– Не бери в голову. Просто плохой сон.

– И что тебе снилось? – Встревожено спросила Дефне.

Омер отвёл глаза и… солгал:

– Не помню уже. Кошмар какой-то.

Он не хотел пересказывать жене сон. Не хотел, чтобы она испугалась и растревожилась. Не хотел, чтобы волновалась и делала этим хуже себе и ребёнку.

– Иди обниму, – она поставила чашку на стол, поднялась с места и обхватила руками его голову, прижимая её к своему животу. Омер закрыл глаза, прислушиваясь к щемяще-трепетным ощущениям и шёпоту своей интуиции.

– Это всего лишь дурной сон, – поглаживая ладонью по голове, продолжала успокаивать его Дефне. – Воплощение твоих подсознательных страхов. Забудь и отпусти.

Но Омер не мог отпустить. Не мог отмахнуться. Слишком свежо было воспоминание о другом сне и трагических событиях, которые за ним последовали. Нужно подумать. Просчитать все возможные опасности и оградить от них Дефне. Не отходить от неё ни на шаг. Оберегать.

Он поднялся с места и, обняв её за плечи, направил к выходу с кухни.

– Пойдём спать.

– Ты шутишь? – Ректор Стамбульского университета Ибрахим Кафи Донмез, импозантный седой мужчина, откинулся на спинку своего высокого, кожаного кресла с изумлением взирая на профессора экономических наук Римского университета Ла Сапиенца и по совместительству своего старинного друга, Лоренцо Караваджо.

Тот, поставив на стол крохотную, тончайшего фарфора, кофейную чашку, отряхнул с лацкана пиджака невидимую пылинку и твёрдо посмотрел в удивлённые глаза Ибрахима.

– Нет. Я серьёзен, как никогда. И жду от тебя такого же серьёзного ответа. Найдётся ли в Стамбульском университете работа для профессора экономических наук? – Повторил он свой недавний вопрос.

– Для мировой величины в секторе экономики найдётся всегда. Но почему? – Не унимался ректор. – Я не могу понять. Ты меняешь Ла Сапинца на Стамбульский университет. Не пойми неправильно, я очень люблю и горжусь своим, но оцениваю объективно – мы находимся на несколько десятков ступеней ниже. Разве твой выбор не будет шагом назад?

Лоренцо задумчиво покачал головой. Он понимал удивление друга и его опасения, и потому попытался ответить максимально искренне.

– Мне это безразлично. Знаешь, Ибрахим, в жизни наступает момент, когда амбиции, гордость, стремление к самореализации и успеху… вся эта чепуха отступает на второй план. Ты начинаешь понимать, что они, эти прагматичные чувства, тешат твоё эго, но не приносят ни радости, ни тепла.

Друг слушал его внимательно. Умные глаза за линзами очков смотрели пытливо и цепко. Выслушав, кивнул головой и спросил:

– Значит в Турции у тебя появился кто-то, кто дарит так необходимые тебе тепло и радость?

Лоренцо загадочно улыбнулся.

– Ты, как всегда, точен и проницателен. Появился. Точнее появилась. Но не в ней одной причина. Понимаешь, меня больше ничто не держит в Риме. Всё самое важное и дорогое тут. Лука скоро женится. Даст Бог, у меня появятся внуки. Я хочу растить их, баловать. Видеть каждый день, а не пару раз в год.

– А Марко?

– Марко всецело и полностью поддержал мою идею. Он всегда любил Турцию и Стамбул.

– Тогда вопросов нет. – Ибрахим Кафи Донмез поднялся со своего кресла и протянул другу руку. – Профессор Лоренцо Караваджо, добро пожаловать в Стамбульский университет.

– Спасибо, Ибрахим! – Лоренцо встал с кресла и пожал протянутую руку.

– Когда ты сможешь приступить к работе? – Деловито поинтересовался ректор.

– Через месяц. Улажу дела в Риме, подыщу дом в Стамбуле, утрясу вопросы с школой Марко – и приступлю к обязанностям.

Лёгкой походкой довольного жизнью человека Лоренцо вышел на ступени крыльца административного корпуса Стамбульского университета и вздохнул полной грудью морозный воздух. Кругом него кипела такая знакомая ему университетская жизнь. Стамбульская ничем не отличалась от римской. Те же величественные здания, беззаботные студенты, вековые традиции и, в противовес им, дух молодости и свободы. И он, Лоренцо Караваджо, отныне часть этой стамбульской, университетской жизни. Его идея нашла поддержку у сыновей и реализовалась быстрее, чем он предполагал.

Ну что же, здравствуй новая жизнь!

Дефне казалось, что она снова вернулась в первые недели своей беременности, когда муж, преследуемый страхом, душил её своей гиперзаботой. Вот только сейчас она утроилась. Омер в прямом смысле, с сосредоточенным и напряжённым выражением лица, не спускал с неё глаз и предупреждал каждый шаг и каждое движение, чем вызывал у жены единственное чувство – тревогу. Дефне не понимала природу возникновения его беспокойства и мучилась подозрениями. Тем более, что на все её вопросы и попытки прояснить ситуацию, он отвечал односложно – тебе показалось, я такой же, как всегда. Просто люблю и волнуюсь о твоём самочувствии. Но Дефне чувствовала – эти слова лишь частица правды. Омер скрывает от неё что-то важное и эта скрытность причиняла ей боль. Он был рядом, а ей казалось – между ними пропасть, которая с каждым днём становится всё шире. Безмятежный, счастливый, игривый Омер исчез. А тот, беспокойный и настороженный, который пришёл ему на смену, пугал до ужаса.

Однажды, когда он в очередной раз предупредил её движение, нервно выхватив и поставив на стол поднос с кофе, она не выдержала. Обхватила ладонями его лицо и попросила:

– Посмотри на меня!

Омер подчинился. Посмотрел ей в глаза. И то, что Дефне в них увидела, заставило её поёжиться от прокатившейся по позвоночнику ледяной волны.

– Любимый, да что случилось? Я смертельно больна и не знаю об этом?

Его взгляд в панике заметался по её лицу и телу. Ладони накрыли живот.

– У тебя что-то болит?! Только говори мне правду!

– У меня ничего не болит! – Крикнула в ответ Дефне. – Мне всего лишь страшно!

– Почему? – Чуть спокойнее спросил Омер.

– Потому, что твоё поведение пугает меня до ужаса. Что с тобой?

Омер смотрел в бездонные, испуганные, такие любимые и родные глаза, и чувствовал, что из-за спазма в горле не может произнести ни слова. Прижав её голову к своей груди, он с силой зажмурил глаза.

«Пожалуйста, – мысленно обратился к Аллаху. – Пожалуйста… Я не смогу без неё жить…»

Шли дни. Порой суматошные, но чаще – размеренные и неторопливые. Наполненные приятными хлопотами и ожиданием чуда. И эта размеренность, ощущение тепла и безопасности, успокоили Омера, приспали его тревогу и страх. Он снова искренне улыбался и даже отпускал Дефне с поля своего зрения на пару часов.

Втроём они подготовили комнату для малыша. Экспертом в этом вопросе была конечно же Лали, а папа с мамой ей беспрекословно подчинялись. Кто ещё, кроме ребёнка с совершенным художественным вкусом, сможет придумать тёплый, уютный, наполненный волшебством и светом, мир для другого ребёнка?

Вместе с Седой и Синаном они ходили на курсы. Будущие папочки прилежно обучались навыкам, демонстрируемым доктором Лидией и, позже, врачём-педиатром, а мамочки наблюдали за их стараниями с лукавыми улыбками, подсказывая и поправляя, если у мужей что-то не получалось. Иногда за ними увязывался Корай. И это было что-то! У Дефне с Седой и Синана скулы сводило от смеха. Омеру же хотелось прибить сумасшедшего фотографа или, хотя бы, стукнуть его как следует, но Дефне каждый раз гасила вспышку его раздражения милой улыбкой и нежным поцелуем. Признательности Корая не было предела. Он презрительно шипел на Омера, а дорогую худышку, которая сейчас о-о-очень похожа на воздушный шарик, но всё равно очень милая и трогательная, он, великий Корай Саргын… сьел бы. От такого заявления Омер опешил и сурово уставился на сумасбродного наглеца, совершенно серьёзно поинтересовавшись: не обзавёлся ли случайно дорогой Корай склерозом? И не позабыл ли, что у милой худышки есть муж, который стоит сейчас рядом и едва сдерживает желание продемонстрировать знаменитому фотографу свои боксёрские навыки. На что Корай, смиренно хлопая ресницами, отвечал, что рукоприкладство совсем не в стиле идеального Омера Ипплекчи, и его, знаменитого и обожаемого всеми фотографа, подбитый глаз, не добавит гениальному дизайнеру ни популярности, ни любви окружающих. Но он, великолепный Корай, всё же будет мудрее и заткнётся. Омер облегчённо выдохнул, а у двух беременных женщин и Синана от смеха началась икота.

А ещё были презентации весенних коллекций и заслуженный ошеломляющий успех. Дефне, оправдывая данное ей Кораем новое прозвище, порхала во время показа и, после, на приёме, как воздушный шарик. Омер, осаждаемый потенциальными клиентами, едва успевал отслеживать её передвижения. Это нервировало и держало в напряжении. Он, поймав жену за руку и притянув к себе, на ушко отчитал её и приказал не отходить от него ни на шаг. Дефне даже не пыталась оправдываться, улыбалась своей озорной улыбкой и согласно кивала головой, не забывая посматривать по сторонам – не привлекают ли они лишнего внимания.

Конечно же, привлекали!

Кто-то смотрел на красивых, успешных, не скрывающих своей любви, мужчину и женщину, с радостью и теплотой, а кто-то со скрытой, а некоторые и явной, завистью.

Женщины недоумевали – что нашёл в этой рыжей пигалице красавец Омер Ипплекчи? И что такого говорит ей на ухо, что она так сияет?

Мужчины же, любовались прекрасными глазами и нежной улыбкой госпожи Дефне, по-чёрному завидуя Омеру, и каждый в тайне желал, чтобы этот взгляд и эта нежность предназначались ему, а не этому до тошноты идеальному Ипплекчи. И как эта тёплая, искренняя и такая красивая женщина выдерживает этого холодного и самоуверенного зануду?

Такими разными были мысли посторонних людей при виде счастливой пары. Вот только Омеру и Дефне было совершенно безразлично, кто и что о них думает. Они находились в своём мире, тёплом и ясном, и любили в нём каждую песчинку.

В Манисе жизнь семьи Топал неуловимо изменилась. Три поколения женщин: бабушка, мама и Пчёлка ходили по дому с мечтательным выражением на лицах и вечером, сразу после ужина, прятались в своих комнатах и часами болтали по телефону. Сердар вопрошающе смотрел на жену и заявлял, что, похоже, у женщин проснулась деликатность, и они решили дать молодым супругам личное пространство и возможность общения в узком кругу. Нихан в ответ только загадочно улыбалась мужниной наивности. Она догадывалась, что деликатность здесь ни при чём. Скорее, в их дом пришла любовь… а она, как известно, на возраст не смотрит. Но Нихан, помалкивая, не спешила делиться с мужем своими догадками, и он благополучно оставался в счастливом неведении до момента, когда в начале марта на их пороге с цветами и шоколадом в руках появился Лоренцо Караваджо и попросил у сына руки его матери.

Сердар был в шоке. Нет, сын конечно не против маминого счастья, но в её возрасте… Большей глупости сказать он просто не мог. Женщины ополчились против него единым фронтом, а гость благоразумно помалкивал. Мама смотрела с укором, Пчёлка возмущённо заявила, что она, конечно, знала о том, что её брат болван, не не думала, что настолько. Нихан едко поинтересовалась: а в её возрасте любовь позволяется или как? Сердар только хлопал ресницами и переводил обиженно-изумлённый взгляд с сестры на жену и обратно. Наконец решив, что в комнате есть только один человек, который поймёт его и поддержит, он повернулся к султанше Тюркян и жалобно произнёс:

– Бабушка!

И получил контрольный выстрел в голову.

Тюркян, прищурив окружённые сеточкой морщин тёмные глаза, покачала головой и заявила, что она в своём возрасте тоже собирается замуж. И лучше бы дорогому внуку смирится с этим фактом и не пугать дурацкими вопросами её жениха, который приедет в следующую субботу.

Женщины растроганно загудели, а Сердар ущипнул себя за руку, проверяя, не спит ли он. Ойкнув от боли и смирившись, что этот театр абсурда – реальность, спросил бабушку:

– И кто же твой жених?

– Холюси Ипплекчи, – под одобрительный гул голосов, гордо ответила та.

–Мог бы и догадаться, – насмешливо подколол сам себя Сердар и приветливо обратился к настороженно помалкивающему Лоренцо. – Добро пожаловать в семью! Если вы не испугались нашего мегаособенного семейства и не решили сбежать. Не знаю, как мама, а я вас пойму.

Лоренцо обвёл серьёзным взглядом дружно взирающих на него Топалов, и уверенно ответил:

– Ни в коем случае. Я всем сердцем хочу стать частью вашей мегаособенной семьи.

Пятнадцатого марта Омер один поехал в тополиный лес. Лали удивилась, почему папа не взял её с собой, но мама усадила кроху себе на колени и объяснила, что папе сегодня нужно побыть в тополином лесу одному. А Лали и мама будут ждать его дома и готовить долму со свекольных листьев. И когда отец приедет, они все вместе сядут за стол, будут есть долму, пить чай и слушать рассказы папочки про бабушку Эмине. Лали согласилась. Она так и не поняла, почему папа хочет побыть в лесу один, но если это ему так необходимо, то она совсем взрослая Лали, не будет капризничать. Она отправится с мамой на кухню и будет ей помогать. А когда папа вернётся, заберётся ему на колени, обнимет крепко-крепко, и будет слушать истории про бабушку, которой она никогда не видела, но всё равно очень любит.

Омер шёл по весеннему лесу по почти незаметной тропинке и прислушивался к своим ощущениям. Грусть и желание хотя бы на минуту увидеть маму и сказать ей, что любит и помнит, по-прежнему тревожили душу. Но впервые за тринадцать лет, в этот день он не чувствовал отчаянья и острой тоски, впервые не замерзал от внутреннего холода, впервые не ощущал одиночества. Но главное – знал кому обязан за мир и тепло в своей душе…

Впереди, на поляне, показалась белая беседка. Омер подошёл к ней, прикоснулся к выжженым на дощечке буквам. Пальцами очертил имя мамы. Прикрыл глаза и окунулся в воспоминания. Прекрасные, добрые, счастливые воспоминания. Он видел маму, молодую, здоровую и трогательно-красивую, улыбающегося отца и себя, беззаботного, купающегося в родительской любви, ребёнка. Омер, не открывая глаз, улыбнулся. Память, не доставая из своих глубин горькие воспоминания и не мучая его ими, сегодня была милосердна к нему и добра. Он был благодарен ей за это. И маме за её любовь, которая незримо присутствовала рядом с ним даже после её смерти. И, конечно Дефне. За её доброту и великодушие. За умение прощать. За то, что понимала его, как никто другой. За тепло и нежность, которые она щедро дарила ему каждую минуту их жизни. За искрящиеся смехом дни и полные огненной страсти ночи. За то, что он чувствовал себя любимым и единственным. За возможность дарить ей свою любовь. За то, что она – это она. Упрямое, медовое счастье… Его жизнь.

Омер полной грудью вдохнул пьянящий, холодный, мартовский воздух и поднял лицо к небу. Посмотрел в его пронзительную синеву и спросил:

– Мама, ведь с Дефне всё будет хорошо, правда?

Он, затаив дыхание всматривался в небо. Ждал ответа. Какого-нибудь неприметного знака: лёгкого облака в безупречной лазури, взметнувшейся в высь птицы или дуновения ветра в лицо. Но напрасно. Небо оставалось глубоким и чистым, а лес молчаливым и безучастным к его тревогам.

Омер вернулся домой, когда сумерки стали плотными, а вдоль шоссе зажгли цепочки огней дорожные фонари. Он вышел с машины и посмотрел на дом. В окнах горел свет. Уютный, золотистый. Он манил к себе, обещал развеять печаль и прогнать усталость. Согреть теплом. Говорил, что Омера там ждут и любят. Он больше никогда в этот особенный день не будет, одиноким и несчастным, сидеть в темноте пустого дома и умирать от боли и отчаяния. Эти горькие чувства разведут своими нежными руками два ангела, которые пришли в его жизнь навсегда.

Омер поднялся на крыльцо и открыл дверь. Втянул носом вкусные запахи ужина и улыбнулся. А навстречу уже катилась маленькая бусинка и заливисто смеялась, радуясь, что папа вернулся домой. За ней, переваливаясь с ноги на ногу, как уточка, шла рыжеволосая фея. Она улыбалась мужу понимающей, светлой улыбкой, заботливо помогала снять куртку и приговаривала при этом, что они с Лали заждались папу домой и очень соскучились. Омер присел на корточки, поцеловал щёчку Лали и круглый живот Дефне. Поднявшись на ноги, обхватил ладонью её затылок, пронзительно посмотрел в янтарные глаза и поцеловал, долгим, полным благодарности и нежности, поцелуем.

Он больше не один.

Нудная встреча в Ланче с известным дизайнером одежды, который запланировал грандиозное шоу и предложил Пассионис и Шанс участвовать в нём, длилась уже второй час. Светило моды, мнивший себя недосягаемой звездой, долго разглагольствовал о важности шоу и своём непревзойдённом таланте, доводя потенциальных партнёров, ценивших своё и чужое время, до белого каления. Даже Корай, который тоже присутствовал на встрече, был готов завыть от тоски. Ведь одно дело, когда ты сам рассказываешь о своей гениальности, и совершенно другое, когда это делает кто-то другой, а ты сам должен сидеть и молчать. Но ничего поделать нельзя. Это шоу будет на слуху у всей Турции. Участвовать в нём – престижно и выгодно. К тому же – это ещё и скрытая, но действенная реклама. Значит нужно терпеть и мило улыбаться. Что, стиснув зубы и мысленно чертыхаясь, и делали директора Пассионис и Шанс и их гениальные фотографы.

Дефне сидела, как на иголках. Час назад её живот свело болезненной судорогой. С того момента боль возвращалась дважды. Беременной вторым ребёнком женщине не надо было объяснять, что это значит. Первые схватки были терпимыми и она, думая, что времени ещё достаточно и не желая срывать важные переговоры, молчала. Только иногда посматривала на мужа. Он казался внешне абсолютно спокойным, и только тихое постукивание указательным пальцем по столешнице выдавало его нервозность и тревогу. Сказать или нет?

Омер уже час на протяжении этой распроклятой встречи ощущал смутную тревогу. Дефне сидела рядом и была совершенно спокойна, но нервозность не отпускала его. Он не находил ей объяснения, но отмахнуться от интуиции не мог. Она его никогда не подводила.

Он искоса посмотрел на жену. Собрана и невозмутима. Брови слегка нахмурены. Но эта хмурость может быть следствием раздражения бесконечной пустой болтовнёй звезды всея Турции в дизайне одежды. Омера самого этот тонкий, писклявый голос злил до зубного скрежета. Это надо же, чтобы такая неприятная личность имела такой исключительный талант и чувство стиля. Именно они заставляли мириться со всем остальным и соглашаться на сотрудничество с ним… Но что же это всё-таки за неясная тревога?

Дефне ясно представляла себе реакцию Омера на своё сообщение о схватках. Цунами и извержение вулкана в отдельно взятом ресторане. Светило моды рискует заполучить психологическую травму и остаться заикой. Поэтому она посмотрела на сидящего напротив Луку. Поймав его взгляд, едва заметно кивнула на свой живот, а потом на разглагольствующего модельера. Лука понял. В его глазах промелькнул страх, но он тут же взял себя в руки и прервал бесконечный поток пустой болтовни, предложив перейти к конкретике и наконец принять необходимое решение. Гуру моды слегка опешил от такого заявления, но оценив решительный вид генерального директора и совладельца Шанс и хмурые лица остальных присутствующих, кардинально сменил своё поведение. Дефне облегчённо выдохнула. Хвала Аллаху! Кажется, у неё появился шанс не сорвать переговоры и… приступ резкой, невыносимой боли заставил её схватится за живот и со стоном согнуться пополам. Боль была такой силы, что на минуту она оглохла и ослепла, не воспринимая окружающую действительность и только с силой сжимала веки и стонала сквозь стиснутые зубы. Боль понемногу отступила, возвращая ей способность видеть и слышать. Вокруг неё суетились испуганные друзья. Синан звонил Шюкрю, Седа – доктору Лидии. Лука отрывисто ставил в известность гуру моды о том, что встреча переносится. Корай громко причитал и просил дорогую худышку не пугать присутствующих и не забывать правильно дышать. Омер, отодвинув её стул от стола, сидел рядом на корточках и, неистово сжимая тонкую холодную руку жены в своих ладонях, умолял посмотреть на него и сказать что-нибудь. Дефне вымученно улыбнулась и погладила его по щеке.