Текст книги "В тебе моя жизнь..."

Автор книги: Марина Струк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 63 (всего у книги 81 страниц)

Сергей произнес эти слова безразличным тоном, но Марина угадала в них его страдание при мысли о том, что она могла уйти от него, покинуть этот мир. Любой другой подумал, что он сейчас просто насмехается над ней, но она знала, какая боль скрывается за этим равнодушием.

– И все равно, я благодарю тебя, – проговорила она, слегка сжимая пальцами его локоть. – Таня мне рассказала, что произошло в тот день.

– Ella ne sait pas tenir sa langue [482]482
  У нее длинный язык (фр.)


[Закрыть], это плохое качество для слуг, – чуть раздраженно ответил ей Сергей. – Полно! Я не хочу более вспоминать о тех днях. Нынче такой превосходный день, не порть мне, умоляю, благостный настрой. Лучше поведай мне о себе. Значит, твое тело выправляется постепенно. А как дух? Что ты сама? Оправилась ли от своей потери?

– Не могу ответить тебе на этот вопрос, – покачала головой она. – Иногда я забываю о ней, домашние дела, моя дочь занимают меня днем. Но ночами… ночами, когда сон не идет ко мне, моя тоска становится все более ощутима. Я начинаю думать, будто мой грех в том, что я не ушла с ним. Это мне было должно умереть, а не ему, этой невинной душе. Почему это произошло? Почему Господь отнял у меня всех тех, кого я так любила? – она вдруг замолчала, переводя дыхание, и Сергей сжал ее пальцы в немой поддержке. – Иногда меня мучают кошмары, – призналась Марина. – Я снова и снова возвращаюсь туда, в коридор для слуг. В эту темноту. К этому страшному человеку.

– Ты так и не вспомнила, что делала в «черном» коридоре? Зачем пошла туда? – спросил Сергей озабоченно, но Марина лишь покачала головой. Они еще некоторое время шли в полном молчании, а потом до их ушей вдруг донесся колокольный перезвон ближайшей церкви. Марина недолго вслушивалась в него, затем остановилась и, повернувшись к Сергею, произнесла запальчиво:

– Бывает время, когда мне начинает казаться, что с некоторых пор я проклята! Я была так счастлива с тобой, а потом ты пропал. На долгих три года! Я думала, что потеряла тебя, и сама, своими руками разрушила наше с тобой возможное счастье, нашу любовь. Я лишила собственного ребенка знать кровного отца, а тебя – свою дочь. А потом эти смерти! Моя Гнеша, мой ребенок… И это жуткое ощущение с недавнего времени, будто что-то случится вскоре… что-то непременно случится!

Ее голос сорвался, и Сергей рванулся к ней, желая обнять ее, защитить от всех невзгод и напастей. Но он быстро подавил свой порыв, лишь только сильнее сжал ее руку, призывая ее успокоиться. На большее он – увы! – права давно не имел.

– Allons, du calme! [483]483
  Ну же, успокойся! (фр.)


[Закрыть]Тобой сейчас движет твоя боль и горечь утраты, ничего более. Расшатанные нервы! Ты должна уехать из Петербурга, отдохнуть. Но не в Завидово. Езжайте заграницу. Мариенбад, Париж, Рим – ты непременно должна их увидеть.

– Увы! Анатоль не отпустит меня одну, а ехать со мной для него невозможно! – возразила ему Марина. Они тем временем развернулись и направились в обратный путь к саням, ожидающим Марину в начале аллеи. – Иногда мне мнится, что он женат не на мне, а на своей службе. Вот и ныне он пропадает во дворце целыми днями…

– Мужчины не могут сесть или лечь в постель у себя в спальне и выплакать свое горе, – тихо проговорил Сергей. – Обычно они стараются заглушить его un petit verre d'alcool [484]484
  рюмка алкоголя (фр.)


[Закрыть], а если не выходит и это, то уходят в дела с головой. Я переговорю с ним в скором времени о необходимости этой поездки. Третьего дня Арсеньев собирается обратно в деревню, и мы ужинаем в клубе все вместе перед его отъездом, – он заметил, что Марина удивленно взглянула на него, и улыбнулся. – Поражена? Да-да, мы словно старые супруги – можем громко поскандалить, но неизменно миримся спустя время. Будто не можем друг без друга. Мне не по нраву твой нынешний душевный настрой, и я буду всеми силами протежировать перед Анатолем идею заграничной поездки. А если он не согласится с моими доводами, то могу даже faire du chantage [485]485
  взяться за шантаж, шантажировать (фр.)


[Закрыть]– скажу, что сам увезу тебя, – правый уголок рта Сергея пополз вверх в усмешке, так знакомой Марине, но его глаза остались серьезны. А после и вовсе погрустнели, когда он поймал ее взгляд, услышал ее взволнованный шепот:

– Serait-il vrai? [486]486
  Правда? (фр.)


[Закрыть]

– Могло бы быть когда-то, – уклончиво ответил он. – Теперь уж связана обещаниями и клятвами не только ты. Полно об том. Что толку ныне? Только тоска одна, а мало ли тебе и мне нынче ее?

Далее они снова молчали, каждый погруженный в свои собственные горькие мысли, а после, когда Сергей уж почти довел Марину до саней, чтобы ей пуститься в обратный путь, она вдруг спросила его:

– Тебе известен некий майор фон Шель?

– Фон Шель? – пожал плечами Загорский. – Может и знаю. Опиши его, каков он, – а после, получив словесное описание кавалергарда, кивнул. – Я знаю его, но не особо близко. Каждый polisson знает свой круг, и я имел когда-то знакомство с ним. Рисковый малый, любитель юбок и хороших лошадей. Промотал в карты свое небольшое состояние, и ныне перезаложена даже наградная сабля. Но что тебе до него?

– Он ухаживает за Катиш, и, похоже, elle veut pas l'épouser [487]487
  она хочет за него замуж (фр.)


[Закрыть], – призналась Марина. Сергей покачал головой, усмехнувшись.

– Il est impossible [488]488
  Это невозможно (фр.)


[Закрыть].

– Боюсь, что для семьи Ворониных нет такого слова, – грустно улыбнулась она в ответ. – Оттого-то меня и беспокоит это увлечение.

Сергей ничего не сказал ей, только подал руку и помог сесть в сани. Затем аккуратно покрыл ее ноги меховой полостью, подоткнул ее, чтобы даже малейший ветерок не проник под мех. Таня очень удивилась, когда князь потом повернулся к ней и также помог усесться в сани напротив барыни.

– Vous pouvez toujours compter sur moi. A fond [489]489
  Вы можете всегда на меня рассчитывать. Всецело (полностью) (фр.)


[Закрыть], – тихо произнес Сергей, когда обе пассажирки были готовы к отъезду. Марина кивнула ему и ответила так же тихо, положив свою ладонь поверх его, что лежала сейчас на боковине саней:

– Merci, mon prince! J'essaierai d'y penser.

– Ne me remerciez pas, je le veux [490]490
  – Благодарю, мой князь. Я буду помнить об этом.
  – Не надо меня благодарить, я так хочу (фр.)


[Закрыть], – он помолчал немного, а потом вдруг обхватил ладонями ее лицо и приблизил к себе. На мгновение она подумала, что он сейчас поцелует ее в губы, и невольно приоткрыла их, словно приглашая к поцелую. Ей было сейчас все равно, что они находятся посреди парка и на виду прогуливающейся публики, что напротив нее сидит Таня, широко раскрыв глаза, что об этом будут еще долго сплетничать в салонах Петербурга.

Но Сергей лишь коснулся быстрым поцелуем ее лба и тут же отпустил ее, глядя прямо в ее дивные зеленые глаза, что сейчас подернулись легкой дымкой разочарования.

– Prenez soin de notre fille, – проговорил он, а после добавил. – Et vous etes heureux.

– Vous etes de meme [491]491
  – Береги нашу дочь. И будь счастлива.
  – Ты тоже (фр.)


[Закрыть], – ответила ему Марина. Сергей кивнул коротко, взял из рук кучера поводья своего коня и стукнул того по плечу, мол, езжай, не задерживайся. Он не стал смотреть вслед отъезжающим саням, а легко взлетел в седло и направил Быстрого легкой рысью вглубь парка.

Марина тоже не стала оборачиваться, чтобы взглянуть на Сергея, когда сани увозили ее прочь из сада. На прошлое не наглядишься, да и к чему это? Она глубже опустила лицо в меховой ворот салопа, чтобы спрятать его от ветра, что бил сейчас в лицо. Она чувствовала безмерную усталость, словно у нее сразу же в один миг закончились силы. Она мечтала вернуться назад в дом, подняться к себе и лечь в постель. Видно, она действительно переоценила свои возможности нынче.

И Марине захотелось плакать. Она неким шестым чувством понимала, что это была последняя их встреча, когда Сергей мог свободно распоряжаться собой и своими чувствами. Но вот минет Пасха, а затем он поведет под своды храма к аналою другую женщину – тихую и скромную Вареньку Соловьеву. Господь так жестоко переплел их судьбы с чужими им людьми, заставил до конца своих дней жить лишь воспоминаниями о былом.

И Леночка… Их маленькая Helen. Она становится с каждым днем все более похожа на Сергея: так же запускает ладонь и ерошит волосы, когда задумчива или что-то желаемое никак не выходит, так же хмурит лоб. И эта небольшая страсть к рисованию. Леночка то и дело рисует то мелками, то грифелем, и пусть пока это не совсем похоже на то, что она берет за основы своего рисунка, но даже новая бонна, строгая мадам Фуше, признала, что, по-видимому, в девочке есть страсть и талант. А значит, маленькой графине нужен учитель рисования вскоре, заявила она.

Вот и сейчас Леночка встретила мать в ее половине, с восторгом призывая ту взглянуть на ее очередное творение. Марина не могла не уделить внимание ребенку, какой бы усталой не чувствовала себя ныне.

– О, как красиво! – восхитилась она, прижимая к себе дочь. Знакомые серые глаза сейчас сверкали таким неподдельным восторгом, что у нее перехватило дыхание. – Кто это? Лошадки?

– Merci, petit maman! – улыбнулась в ответ Леночка. – Но это киски!

Марина поспешила согласиться, что кошки действительно удались, только вот не надо рисовать им таких длинных ног в будущем, и, в последний раз коснувшись губами пухленькой щечки дочери, стала подниматься на ноги. Внезапно ее голова пошла кругом, в глазах потемнело на миг, и ей пришлось тут же ухватиться за спинку стула, что стоял рядом. Но слабые руки не смогли удержать ее, она стала заваливаться на пол, чувствуя, как сознание постепенно покидает ее.

– Emmenez Helen! [492]492
  Уведите Элен! (фр.)


[Закрыть]– успела Марина крикнуть бонне и рухнула на пол. Мягкий ворс ковра смягчил ее падение, но заплакала она сейчас не от боли, а ясно расслышав, как закричала испуганно Леночка.

Странно, она словно была в полуобмороке – она более-менее ясно слышала происходящее вокруг, различала голоса и звуки, а картинка перед глазами была словно в какой-то дымке. Быстро увели прочь плачущую Леночку, что сквозь слезы звала мать и умоляла бонну оставить ее подле той. Убежала в спальню за солями, причитая, Таня – резкий голос Катиш сделал ей выговор, что она плохая горничная, раз не имеет при себе нашатыря, и место ей на скотном дворе.

А затем Марина вдруг увидела, как над ней склонилась золовка, обеспокоенно вглядываясь в ее лицо.

– О, Боже мой, Марина Александровна! – проговорила тихо она, и Марина нахмурилась – внезапно расписной потолок ее кабинета стал будто растворяться, а на его место пришла темнота, которая сейчас обрамляла лицо Катиш, склонившейся над Мариной. Это длилось лишь миг, но и этого короткого времени для Марины было достаточно. Ее разум выпустил на волю воспоминание, что спрятал до этого момента в каком-то дальнем уголке Марининого сознания.

– Это были вы…, – сначала тихо прошептала Марина, заставив Катиш испуганно отшатнуться. А потом она закричала, прежде чем провалиться в темноту обморока – громко и с надрывом. – Это вы! Вы!

Глава 59

Яркий солнечный свет ударил Марине по глазам, и она поспешила повернуть голову в противоположную сторону от него, прикладывая при этом ладонь к глазам.

– О, слава Пречистой, вы пришли в себя! – к ней тут же наклонилась Таня, встревожено глядя на барыню. – Ну что ж вы так, барыня! Не успели от одной болезни оправиться, как другая свалила с ног. И зачем тогда выезжали-то?

– Я была больна? – проговорила Марина, а потом знаком показала, что испытывает жажду. Таня тут же подскочила со стула у постели барыни и налила той воды из графина на комоде. После вернулась к кровати, подала бокал хозяйке.

– Да уж пятый день пошел, как вы в постели, – принялась рассказывать Таня. – Сначала жар был. Три дня. Сильный, еле сбили его. Вы не помните?

– Нет, – удивленно покачала головой Марина. – Не помню.

Она попыталась вызвать в памяти хотя бы некоторые моменты из этих дней, о которых речь ведет Таня, но смогла только вспомнить ужасную головную боль, ломившую виски и затылок, вызывавшую резь в глазах. И тело… Она вспомнила, как болело все тело, будто ее кто-то избил накануне.

– А ведь в сознании были тогда. Первый день-то. И с доктором беседовали, и с барином. Доктор ругался шибко, что вы на прогулку в тот день отправились. Правда, еще до жара разговоры вели. А потом как вас горячка-то прихватила! Три дня бредили, все куда-то порывались идти, ругались. Доктор говорит, что нынче в Петербурге почти каждый болеет, напасть какая-то свалилась на нас. Сказал, увезти Елену Анатольевну из столицы обратно в деревню. От греха подальше!

– Моя дочь в Завидово? – переспросила Марина, и Таня кивнула, подтверждая.

– На второй день вашей болезни и увезли. Как по дому эта зараза начала идти, так Анатоль Михайлович и приказал барышню увезти в деревню. Хотел еще Катерину Михайловну отправить, но та сказала, что за вами ходить будет. Вот он и оставил. Ходить! Как же! Вона сидит только у себя в половине да в салоне музицирует. И не видит барин, на кого он вас тут оставил!

– Барин не дома? Где он?

– В Царском, барыня. Каждый день туда ездит. Рано утром уезжает, а вечером, когда стемнеет, сюда торопится про вас справиться. Очень переживает барин, отощал весь, – добавила Таня тихо. – Все приходит сюда, вас за руку берет и гладит ее так нежно, так медленно. Любит он вас, барыня.

– Заговариваешься! – холодно бросила Марина горничной, и та сразу же замолчала, отвела глаза в сторону.

Когда за окном стемнело, и в доме зажгли свечи, Марина все же поднялась с кровати и сейчас сидела, откинувшись на подушки, в кресле за «бобиком» [493]493
  переносной столик


[Закрыть], задумчиво что-то чертила на бумаге. Она хотела написать Жюли, от которой уже успела получить второе письмо, но так и не ответила из-за своей продолжительной болезни, но ее мысли никак не желали складываться в слова на бумаге. Она то и дело вспоминала, как над ней тогда склонилась Катиш, как оттаскивала за рукав фон Шеля, что хотел помочь упавшей с лестницы Марине. Неужели ее золовка способна была на такое – оставить Марину там, без помощи, на долгое время, что ее безуспешно искали в хозяйской половине? Ведь только благодаря тому, что наверх поднялся любопытный истопник, Марина не истекла кровью и не умерла. Что было бы, не найди он барыню? Открылась бы тогда Катиш брату?

Ее уединение было нарушено приходом в спальню Анатоля, что сразу же по возвращении поднялся к ней. Еще несколько лет назад он и помыслить не мог, что будет так быстро приезжать в Петербург из Царского Села, но это удивительное открытие – железная дорога – поистине была благом для него теперь, когда он всей душой стремился со службы сюда, в этот дом, в эту комнату.

– Мой ангел, как отрадно видеть тебя в здравии! – Анатоль быстро прошел к жене и горячо поцеловал ее в губы. – Милая, как ты напугала меня! Я с ума сходил от ужаса – только-только ты избежала одной смерти, как очередная напасть постучалась в наш дом.

– Все было так ужасно? – спросила Марина. Он опустился на колени рядом с ее креслом, стал гладить ее руку, лежащую на подлокотнике кресла.

– Ужасно? Пожалуй, да. У нас умерло трое дворовых от этой странной болезни. А по всему Петербургу гораздо больше смертей. Двор удалился от греха подальше в Царское Село, а я не мог оставить тебя тут одну, – Анатоль потер пальцами воспаленные глаза, и Марина ясно разглядела, как он устал. – Я отправил Элен в Завидово, прочь от этой болезни. Не дай Бог нам потерять и ее. Хотел, чтобы поехала Катиш, но она заупрямилась, отказалась.

– Кстати, – решилась Марина. – Насчет Катиш…

Но Анатоль вдруг поднял вверх ладонь, призывая жену замолчать. Потом покачал головой.

– Ты снова возвращаешься к этому разговору? Про то, что Катиш была там, на лестнице?

– Ты знаешь уже об том? – удивилась Марина. Анатоль кивнул ей в ответ, взяв ее ладонь в свою, переплетая свои пальцы с ее, длинными и тонкими.

– Ты поведала мне об том еще в первый день своей болезни. Милая, это все пустое. Разве ты не помнишь, что ответил тебе доктор? Ты увидела, как Катиш склонилась над тобой, когда ты упала после прогулки, и твой разум сыграл с тобой злую шутку. Эти два события смешались в твоей голове, вот тебе и привиделось.

– Мне не привиделось! – Марина вырвала из его пальцев свою ладонь. – Я ясно видела ее. Я вспомнила! Там был еще фон Шель. Он хотел кликнуть помощь, но Катиш не дала ему этого сделать.

– Бред! Это бред! – Анатоль подскочил на ноги, отошел от нее к окну, заложив руки за спину. – Я разговаривал с Катиш. Твои домыслы довели ее до истерики. Я повторяю тебе еще раз: господин Арендт считает, что это злая шутка твоего разума, ничего более. Такое бывает. Я знаю, ты хочешь найти причину, по которой случилась эта страшная потеря, но ты совсем не о том думаешь!

– О чем ты, Анатоль?! – вскрикнула Марина с таким надрывом, что у нее тут же заболело в горле. – Я тебе говорю, что это было! Было! Это не шутка моего разума! Я в здравом уме, и также здраво говорю тебе – это правда!

Анатоль раздраженно запустил ладонь в волосы, а потом повернулся к ней, зло сверкнул глазами:

– Оставь, говорю тебе, эти мысли! Я проверял – фон Шель уехал из города еще до Рождества, сразу же после того, как получил отказ в руке Катиш. Его нет на квартире и нет в полку – в отпуске по каким-то семейным обстоятельствам до Светлой седмицы [494]494
  Неделя после Пасхи


[Закрыть]. Как он мог быть в нашем доме, коли и в городе-то его не было? – он вдруг снова подошел к Марине, склонился над ней, упершись ладонями в подлокотники ее кресла. – Милая, я знаю, что ты до сих пор не можешь забыть о том, что мы с тобой потеряли. И знаю, как тяжело принять это. Но прошу тебя – выкинь эти мысли из головы. Господин Арендт весьма озабочен твоим душевным состоянием. Он считает, что ты едва справляешься со своей болью, и постоянно лелея ее, ты рискуешь завести себя в страшнейшую меланхолию.

– Ты не веришь мне, – с горечью в голосе проговорила Марина, и Анатоль в раздражении хлопнул ладонями по подлокотникам.

– А ты не слышишь меня! Говорю же, что Катиш тут совершенно ни при чем. Хватит! Доктор все предельно ясно объяснил – образы в твоем сознании наложились друг на друга, а ваша взаимная неприязнь с Катиш усилила твое восприятие.

На мгновение, видя глаза жены, в которых плескались боль и отчаянье, Анатоль было усомнился в собственной правоте. Что, если она говорит действительное, а не вымышленное? Что, если доктор неправ, и это вовсе не образы? Он прекрасно знал упрямство Катиш, что доставляло ей столько трудностей во время обучения в московском пансионе, знал, что она вполне способна пойти на многое лишь бы добиться своего. Это, видимо, их наследственная черта, он вполне признает этот факт.

Но возможно ли это, что Катиш даже косвенно виновна в том, что случилось с его женой и ребенком? Совместно с фон Шелем довела дело до такого трагического исхода? Возможно ли, что она обманывает брата и продолжает свое знакомство с кавалергардом, что ей категорически запрещено Анатолем? Принимает его тайно в доме, под покровом Святок? Неужели она не понимает, к чему приведет подобное бесстыдное безрассудство? Нет, Анатоль отказывался в это верить. Он вспомнил, как Катиш безудержно рыдала у него на плече, повторяя сквозь слезы:

– Как это возможно? Как возможно обвинить меня в этом? Ведь я не чужой человек, а это дитя было родным для меня, как и для нее, я же была бы тетушкой этому ребенку. C’est cruellement! Cruellement! [495]495
  Это жестоко! Жестоко! (фр.)


[Закрыть]

Разве можно так притворяться? И потом – если его обманывала сестра, его плоть и кровь, то кому тогда можно доверять в этом мире? Ведь даже его жена пытается найти утешение в чужих руках и чужих словах, а не просит об этом его, Анатоля – тут же, едва оправившись от болезни, едет к Загорскому! Анатоль быстро подавил в себе вспыхнувшую при этой мысли ярость и с удивлением понял, что ему это удалось.

– Я прошу тебя, не думай об этом более, – мягко попросил он Марину и прикоснулся губами ее лба. – И перестань вспоминать обо всем, что случилось. Давай начнем с чистого листа, dès le début [496]496
  с самого начала (фр.)


[Закрыть].

Марина смело встретила его тяжелый взгляд, которым он всегда показывал ей в разговоре, что дальнейшее обсуждение не имеет смысла, и вопрос, что был говорен, уже решен. Она не желала смириться с таким исходом. Неужели он не понимает, что дело не только в том, что фон Шель был тогда в их доме? Дело ведь в том, что Катиш сама идет к пропасти, в которую может увлечь и остальную семью, ведь скандал в обществе неминуемо затронет всех близких к ней людей. Марина не опасалась за себя, но она знала, как важно мнение света и, что особенно, мнение императора для Анатоля. Да и что повлечет за собой этот скандал?

О Господи! Марина резко выпрямилась в кресле, едва не ударив головой по-прежнему стоявшего над ней Анатоля. Дуэль! «… опасайся белого человека…», вот были слова цыганки, сказанные тогда Анатолю в саду Киреевки. Разве фон Шель не блондин? Марина вспомнила льняные, почти белые волосы над воротом белоснежного мундира кавалергарда, когда он танцевал с Катиш на балу давеча, перед Филиповым постом. Белый человек!

– Qu'y a-t-il? [497]497
  В чем дело? (фр.)


[Закрыть]– встревожился Анатоль, видя неподдельное беспокойство жены и страх, что отразился в ее глазах в эту минуту. – Что? Что такое? Тебе дурно?

Марина прикрыла глаза, зная, как легко отражаются эмоции на ее лице, и попыталась выровнять сбившееся от волнения дыхание. У нее есть два пути ныне. Первый – открыть Анатолю правду, поведать о том, что с самой осени Катиш состоит в переписке с фон Шелем, и что, судя по тому, как скрылся фон Шель из вида Анатоля, дело меж ними могло зайти слишком далеко. Но зная вспыльчивый нрав Анатоля и то, как относился к реноме своей семьи, нетрудно было догадаться, чем закончится дело – ссора с фон Шелем, возможно, дуэль… и далее… далее…

Но ведь можно и утаить все, что она узнала, скрыть от супруга правду. Признать, что, возможно, была неправа, обвинив Катиш. В этом случае она может попытаться самой прекратить эту связь. Только вот как? Марина пока не знала, но твердо решила попытаться уладить все самой, не привлекая в это дело супруга.

– Быть может, ты прав, – с трудом заставила себя проговорить эти слова Марина, раздвигая губы в неровную улыбку. – Быть может, ты и прав, и все это лишь игра моего воображения. Бред и ничто иное.

Ложь так легко сорвалась с ее губ, но в тот же миг вместо лица Анатоля, Марина вдруг увидела склоненное над ней в темноте лицо Катиш, услышала ее резкий шепот фон Шелю: «Что ты медлишь? На ее крики сейчас сбежится весь дом!» С самых ранних отроческих лет девочкам в Смольном вкладывали непреложные истины, что злость и мстительность, затаенная в глубине души обида идут вразрез с христианскими догмами, и Марина свято соблюдала их, стараясь быть примерной христианкой. Но ныне она не смогла побороть в себе эти чувства, и с ее языка легко сорвалось обвинение в адрес Катиш:

– Твоя сестра ведет переписку с фон Шелем. С самого Покрова. Разве это не доказательство моей правоты? Разве это не доказательство того, что я не заблуждаюсь?

Глаза Анатоля при ее словах сверкнули такой яростью, что Марина невольно вжалась в спинку кресла, опасаясь, что он может сейчас причинить ей боль. Но он только снова хлопнул ладонями по подлокотникам ее кресла.

– Ложь! Чудовищная ложь! – закричал он во весь голос. – Твоя неприязнь к Катиш переходит все мыслимые границы, моя супруга. Недостойно обвинять девицу в таком проступке.

– Недостойно его совершать! – выкрикнула Марина ему в лицо и, оттолкнув его со своего пути, прошлась к образам. Встала перед ними и проговорила, крестясь. – Тут, перед лицом Создателя нашего и Его Божественной Матери я клянусь тебе, что в день, когда болезнь настигла меня, я застала во дворе мальчика с письмом. Письмом Катиш к фон Шелю. Он пишет к ней, и она ему отвечает!

– И где оно? Это письмо, что ты видела, – Анатоль сел в кресло, что она освободила, положив ногу на ногу. Весь его вид выражал сейчас злость и неверие к словам жены. – Где оно?

– Я не взяла его, посчитала, что это низко и подло с моей стороны будет забрать это письмо, – призналась Марина. Анатоль тут же громко расхохотался, обескуражив своим издевательским смехом жену.

– Низко и подло! Низко и подло! Мадам, вы не перестаете меня удивлять! – он поднялся с кресла, подошел к Марине и взял ее за руку, с силой сжал пальцы. – А разве не низко выдвигать такие обвинения, причем, ничем неподтвержденные, против юной и невинной девицы? А, моя дорогая? Но я пойду вам навстречу, я обязательно проверю ваши слова. Мальчик, говорите?

– Мальчик, в рваном тулупе и черном картузе с ломанным козырьком, веснушчатое лицо. Его видела Таня и наш дворник, Ульян. Спроси их, если не веришь мне, – убеждала его Марина.

– Разумеется, – кивнул Анатоль. – Твоя горничная, что ради тебя и солгать готова, и дворовый, что вскоре Богу душу отдаст от этой заразы, что косит ныне многих в Петербурге. Хороши свидетели!

– Ульян умирает? – потрясенно спросила его жена и перекрестилась на образа. – Помоги ему Господи! – потом она повернулась к Анатолю и сама сжала его ладонь, уже раскаиваясь в своем порыве злости на Катиш. – Я прошу тебя, Анатоль, когда все откроется, будь милосерден к ним обоим. Я знаю, что ты довольно импульсивен, не натвори ошибок, которые дорого обойдутся тебе в дальнейшем!

– О, моя дорогая, – язвительным тоном проговорил Анатоль. – Я ничего не буду вам обещать. Ведь если вы говорите правду, то Катиш презрела мою волю, забыла о чести и достоинстве семьи. А этот немец или кто он там? Вы думаете, я так просто спущу ему презрение моих слов, а это, мой ангел, прямое оскорбление мне. Ложитесь отдыхать! Нечего на ногах быть после той болезни, что перенесли! Мне нужна здоровая жена, – с этими словами он поднес ее пальцы к губам, а после вывернулся из ее рук, когда она хотела задержать его, чтобы продолжить их беседу, отошел к двери, но после снова повернулся к жене. – Но если ваши слова, мадам, окажутся calomnie [498]498
  клевета, наговор (фр.)


[Закрыть], вы ни слова более не скажете против моей сестры. Я буду с тех пор глух к любым вашим доводам, d'une façon claire [499]499
  ясно, понятно (фр.)


[Закрыть]? Ваша неприязнь к моей сестре уже переходит все границы! И это ныне, когда Катиш каждый Божий день ездила в церковь, когда ваша жизнь была в опасности, и неистово молилась за ваше здравие и исцеление! Довольно, мадам! Довольно, говорю вам!

Он распахнул дверь и с кем-то столкнулся на пороге Марининой половины. До нее донесся тихий девичий говор и негромкий ответ Анатоля: «Скажи барышне, после зайду! Через час. Только со службы прибыл». Потом он снова повернулся к Марине. Она видела, что черты его лица смягчились, линия губ дрогнула, словно он хотел улыбнуться ей, но не мог.

– Ma ange, il est temps de dormir [500]500
  Мой ангел, время ложиться спать. (фр.)


[Закрыть]. Ложись и отдыхай. Ты такая бледная нынче. Скажу, чтобы Таня тебе заварила мелиссы с мятой. Bonne nuit, ma ange! – с этими словами дверь за Анатолем закрылась, оставляя Марину одну в комнате. Наедине со своими мыслями и горькими, тревожными предчувствиями беды. Она осталась совсем одна…

Последующие несколько дней Марина провела в тревоге от того, как закончится это неприятное дело. Она тем же вечером пожалела о своей импульсивности. Зачем она рассказала Анатолю о переписке? Неизвестно теперь, какова будет его реакция на поведение его сестры.

Марина пересекалась с Катиш в молельной и за совместными трапезами, к которым стала спускаться на третий день после того, как пришла в себя после болезни. Та держалась довольно уверенно в себе, высоко поднимала голову, когда встречала на себе взгляд невестки. Заметно было, что их отношения стали намного прохладнее, чем были ранее, до падения Марины. Марина не могла простить Катиш ее нелепой увлеченности, последствия которой уже начинали выявляться, а Катиш, судя по всему, затаила на Марину обиду за те обвинения, что невестка высказала против нее.

Даже челядь словно почувствовала ту атмосферу, что установилась в особняке – полная тревожного молчания, какого-то отчаянья и выжидания, она действовала на людей подавляюще. Будто что-то дурное повисло над их головами. Конечно, многое можно было отнести на счет траура, что был установлен в доме после смерти долгожданного наследника в конце прошлого года, но и не только в этом была причина столь странной напряженной атмосферы. Дом более не наполнялся визитерами, редко звенел дверной звонок в передней, Катиш оставила свое музицирование в салоне, а если и играла, то печальные и медленные мелодии Шопена или Моцарта. Хозяйка дома редко покидала свою половину, даже не выходила в сад более, отгородившись от всех в своей апатии ко всему происходящему.

Лишь однажды Марина была выведена из своего странного равнодушного состояния. За пару дней до Масленичной недели, едва она села за стол, сервированный для завтрака, к ней обратился Анатоль с вопросом:

– Надеюсь, ты не будешь против, дорогая? Я получил вчера записку от молодого графа Строганова. Он спрашивает моего соизволения на то, чтобы Катиш присоединилась к их семье на гуляния на Крестовском [501]501
  Имеется в виду Крестовский остров, где происходили традиционно народные гуляния в Петербурге.


[Закрыть]. Я согласился.

– Но ведь наша семья в трауре, – изумилась Марина. – Да, для Катиш строгий траур – только три месяца, но они ведь не миновали еще. Как она может выезжать на гуляния?

– Он оканчивается через две седмицы, и я позволил себе сократить ей его, – ответил холодно Анатоль. Он полностью сосредоточился на том, чтобы намазать масло на булку, и не поднимал глаз на потрясенную его словами Марину. – Я хочу, чтобы она сблизилась со Строгановыми. Разве это не вполне удачный момент для того? После Великий пост, и более такой возможности не представиться. Да и потом Катиш сама желает поехать на гуляния, она и так засиделась в четырех стенах. Вот тебе и первый сезон! Все, кончено об этом! Я так решил, и решения своего не переменю, – он немного помолчал, а потом все же продолжил, сделав знак прислуживающим им за трапезой лакеям удалиться вон из столовой. – И кстати, я проверил твои обвинения Катиш. Мальчик, о котором ты говорила, незнаком совершенно никому из дворни. Никому! За эти десять дней, что миновали с нашего разговора, он ни разу не появился на нашем дворе. Так что, я думаю, мы закончим с этим вопросом отныне?

– Но тебе может подтвердить Таня, Ульян! – не желала сдаваться Марина, сжав с силой салфетку в руке, что лежала подле ее тарелки. – Спроси их! Я клянусь тебе…

– Довольно! – вспылил Анатоль, поднимая на нее глаза. – Ульян умер и ничего не скажет более, а Таня! Таня настолько преданна тебе, что даже про твою прогулку в парк твердила мне, что ты была там одна. Хорош свидетель твоих слов! Я даже кучера опросил, и тот сказал мне, что видел мальчика, но вот был ли он в доме или нет, сказать не может. А также не может ответить, мальчик был уже с письмом, когда ты его остановила, или ты сама передала записку этому посланцу.

– Что? – вскрикнула Марина. – Я передала…? Да разве…

Тут стукнула дверь малой столовой, что закрыли за Катиш, спустившейся к завтраку, и супруги перевели взгляд на нее. Девушка приветливо улыбнулась им и прошла к своему стулу, сопровождаемая тяжелым взглядом Марины. Анатоль же принялся за свой завтрак.