Текст книги "В тебе моя жизнь..."

Автор книги: Марина Струк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 76 (всего у книги 81 страниц)

Загорский же аккуратно размотал ковер и освободил девушку, что тут же бросилась перед ним на колени, принялась целовать его сапоги, шепча слова благодарности. Он еле поднял ее, заметив, что уже привлекает к себе внимание часовых с вала, и поспешил увести ее к себе в комнату. Степан удивленно поднял брови, когда увидел, что за барином входит женщина меленькими шажками, опускается на ковер у ног того, по-прежнему прижимаясь к сапогам Загорского, словно собака.

– Оставь это! Сядь на стул или куда-нибудь! – резко приказал ей Сергей, и она поспешила подчиниться, перепуганная, белая от напряжения и страха. Степан почесал в затылке, задумчиво разглядывая черкешенку.

– Эта с нами теперь жить будет? – проговорил он, косясь на барина.

– Ты мысли эти брось! – прикрикнул на него Загорский. Он был раздосадован потерей коня, оттого и срывался нынче на всех. Но как можно было иначе? – Эта девушка мне когда-то жизнь спасла, из плена помогла бежать. Так что я в долгу перед ней, и намерен ей его отдать ныне. Подумаю, что дальше с ней делать.

Черкешенка успокоилась только через несколько часов, когда за оконцем забрезжил рассвет. Она-то и рассказала Сергею, что Стрелков был прав, и она была продана собственным братом этому урусу. Продана за отрез ткани да пару десятков рублей. Теперь уже обратной дороги для нее в аул нет, только в Акташ [585]585
  речка рядом с крепостью Внезапная


[Закрыть]с головой на самое дно.

– Да как же ты оказалась тут? – задал Сергей вопрос, что мучил его с той самой минуты, как он увидел Мадину. – Ведь твой аул совсем в другой стороне, в сотнях верст отсюда!

Мадина оставила свое занятие на миг – ее косы растрепались за то время, что ее везли в крепость, и ныне она снова плела их, сидя на небольшой оттоманке, поджав босые ноги под себя, спрятав их в подоле потрепанного платья, взглянула из-под густых ресниц на Загорского с какой-то тоской во взоре.

– За любовь мою меня Аллах карает! Запретная моя любовь, запретная, – только это сперва сказала, а потом резко замолчала, будто проговорилась. И только спустя некоторое время продолжила, иногда запинаясь в рассказе, словно ей больно говорить о своей нелегкой судьбе.

Исмаил-бей не заподозрил тогда ни Джамаля, ни ее в побеге уруса из аула. Он долго искал его в горах, а после раздосадованный побегом Загорского приказал запороть до смерти одного из пленников и самолично порол того, пока тот не испустил дух. Вскоре его злость улеглась, и он забыл о непокорном урусе. Снова ходил в набеги, приводил пленников и приносил в аул хорошую добычу.

А потом приехали в аул ильче [586]586
  посланники, послы (тюрск.)


[Закрыть]от имама Шамиля, призывающие Исмаила бороться за свободный от господства урусов край, вступить в ополчение. Но бек отказал им, сказав, что его край вдали от урусов, что ему нет нужды проливать кровь в боях, которые не касаются его. Ничего не ответили ильче, уехали прочь из аула.

Прошло время, и Мадина со служанкой пошли отнести обед пастухам в горы, что пасли овец, да собрать трав, чтобы пополнить корзину Мадины с лекарственными настойками и мешочками с сухими травами для отваров. В тот день с пастухами ушел и Джамаль, и Мадина искренне радовалась этой встрече с пасынком вдали от глаз Исмаила. Невольные союзники, они крепко сдружились после побега Загорского, и были рады пообщаться друг с другом вдали от чужих ушей.

Вот и сейчас Мадина передала ему свертки с обедом, присев на камень рядом, пока ее девушка собирала травы неподалеку. Джамаль пожаловался, что он устал, без отдыха сидит тут на камнях в наказание за то, что уснул давеча, когда ходил с отцом на перегон овец на другое пастбище, прокараулил несколько баранов, что ушли из стада и пропали, сорвавшись в горную речушку.

– Иди поспи у тех валунов, – предложила Мадина, накидывая на плечи его бурку и натягивая на голову шапку Джамаля, пряча косы, чтобы Азамат, зорко наблюдающий за ними сверху, а сейчас отвернувшийся в сторону, не заметил, что Джамаль не выполняет приказ бека. Она переглянулась лукавым взглядом со своей служанкой, едва сдерживая смех. Да, тогда им показалась эта проказа забавной. Они были юны – едва ли самому старшему из них сравнялось шестнадцать лет, и оттого-то так безрассудны. Они тогда еще даже не подозревали, чем обернется их затея.

Мадина даже не услышала, как к ней подкрались, речушка, у которой она сидела и кидала камешки, заглушила все звуки. Но кое-что она все же расслышала. Она хотела повернуться на легкий вскрик своей служанки (потом она узнает, что той перерезали горло), но ей в рот быстро вставили кляп, а на голову накинули мешок и куда-то потащили. Она пыталась отбиваться, охваченная безумным страхом за Джамаля, что спал недалеко от нее в камнях, но ее ударили по голове, и она потеряла сознание.

Потом Мадину куда-то долго везли, и лишь ночью сняли мешок в головы, с удивлением увидев длинные косы, что вырвались на свободы из-под упавшей шапки. Тогда она узнала, что ее украли люди Шамиля. По ошибке, ведь планировалось увезти Джамаля, как единственного наследника Исмаила в качестве аманата [587]587
  заложник (тюркс.)


[Закрыть], чтобы заставить того собрать людей и влиться в ополчение Шамиля, но увезли ее. Из-за их детской шалости. Из-за желания Джамаля поспать и ее желания помочь ему.

Мадину вернули в аул на следующий же день, но и она, и ее похитители понимали, что ее судьба уже была решена. Она не удивилась, когда дойдя пешком до селения (ее бросили на самой границе владений Исмаила), ее встретило ледяное презрительное молчание. Исмаил сообщил своей младшей жене, что отказывается от нее перед лицом Аллаха и собравшихся свидетелей. Отныне она была ему не жена, он возвращал ее родным. Ее слезы и ее уговоры не смогли разжалобить его. Она была плохой женой ему, ведь за те четыре года, что была его женой так и не сумела подарить ему ребенка, посему Исмаил без особого сожаления расстался с ней.

Мадину увезли вначале к сестре отца, которая жила недалеко от их аула и оставили там. Опозоренную, едва стоящую на ногах от горя, что свалилось на нее. От своих провожатых Мадина с облегчением узнала, что Джамаль остался тогда жив. Единственный, ведь остальным попросту перерезали горло – и охранникам, и ее служанке, что собирала травы неподалеку. Но он и не смог бы ничем ей помочь, ведь в тот же день Исмаил увез его к родственникам в другой аул, чтобы спрятать от цепких рук имама.

Мадина недолго пробыла у тетки. Та не желала держать в доме опозоренную девушку, а кроме того, на ту начал косо поглядывать ее супруг, еще тот греховодник, и отправила ее к родному брату, что жил в селении Андреево под защиту урусов от разорительных набегов своих соплеменников. А уж тот в свою очередь продал ее спустя несколько месяцев этому офицеру, что заметил ее на свадебном пиру, который недавно прошел в селении и на котором Мадина прислуживала.

– Как же так? – недоумевал Сергей. – Он же твой родной брат!

– По отцу только, – пожала плечами Мадина. – Прошлый год был неурожайный, да и война истощила закрома многих селений. Ты знаешь, бек, что и сюда пришел голод, что захватил наш край этой зимой. Я – лишние руки, но и лишний рот.

Дикий, жестокий край! Загорский всегда знал это, но он и подумать не мог, что вот так легко брат сможет избавиться от собственной сестры, что даже не достигла восемнадцатилетия. Чего ожидать еще от края, где отнять жизнь ничего не стоит? Где с детства мальчика приучают к военному делу? Дикий, жестокий край!

Весть о том, что в комнате Загорского появилась еще одна жилица, разлетелась по крепости всего за один день. Этому немало поспособствовал и сам Стрелков, что встретил на утреннем разводе Сергея, похабно осклабившись и заявив тому:

– Надеюсь, вы по-прежнему довольны нашей сделкой, как и я, князь? Полагаю, скачка ныне ночью не разочаровала вас, как не разочарует меня отличнейший галоп на вашем вороном.

Сергей едва сдержался, чтобы не ударить штаб-ротмистра прямо в это ухмыляющееся лицо, не разбить в кровь эти изгибающиеся в усмешке губы. Но он сдержал себя, чувствуя на себе пристальный взгляд коменданта крепости, как сдержал себя, когда тот позвал его к себе в кабинет и принялся отчитывать, как мальчишку, за присутствие в крепости посторонних.

– Я все понимаю прекрасно, но, позвольте, разве у меня был иной путь? – и Сергей поведал полковнику историю своего плена (впрочем, тот уже был осведомлен о том) и о том, какую роль сыграла в его побеге эта хрупкая черкешенка, что спала сейчас в его комнате.

– Но ей негоже тут находиться, сами понимаете, Сергей Кириллович, – настаивал комендант, и Сергей согласился с ним, заверив, что непременно напишет в Тифлис своим знакомым с просьбой поспособствовать судьбе черкешенки.

Штаб-ротмистр, будто дразня Загорского, весь день возился с Быстрым – то начищая ему шкуру, то красуясь во дворе крепости. Вид другого всадника на верном своем вороном причинял Сергею почти физическую боль, но разве он мог что-то тут поделать? Разве что насмешливо улыбнуться, когда Быстрый, недовольный тем, что в седле чужой, пару раз едва не сбросил Стрелкова наземь. Недолго тебе носить его, мой верный конь, шептал Сергей беззвучно. Я непременно найду способ, как вернуть тебя, мой друг.

Сам того не ведая, Загорский тогда произнес пророческие слова. Спустя несколько дней в крепость прискакал верховой с сообщением, что на обоз, двигающийся к крепости, совершенно нападение черкесов, просят подмоги. Тут же из крепости выехал отряд на выручку атакуемым во главе с князем Загорским.

Отряд нападающих был невелик, но все же превосходил численностью сопровождающих обоз, и потому подмога подоспела как раз вовремя. Загорский окинул взглядом всю панораму схватки. На четверть часа, не более, подумал он и ринулся с саблей прямо в гущу боя, с размаху, совсем не боясь ни лезвия черкесской сабли, ни шальной пули. Краем глаза он успел увидеть, как взвился на дыбы Быстрый, на котором ныне выехал к этой заварушке штаб-ротмистр, спасая того от пули, которая свалила вороного с ног.

Загорский прикусил губу, чтобы не дать громкому крику вырваться из-за сомкнутых губ, и тут же подскочил к стрелявшему, рубанул тому по руке с оружием. Он повернулся после на миг к тому месту, где упал Быстрый. Нет, все верно. Верный конь мертв, сраженный пулей, которая предназначалась всаднику. Но смерть все же настигла и того – едва тот успел подняться на ноги, выпутавшись из стремян, как его от самого плеча до середины груди рубанула острая сабля черкеса, что с гиканьем помчался к Загорскому, от руки которого и принял спустя несколько мгновений смерть.

Сергей после развернулся, чтобы вклиниться в самую гущу боя, что завязался между солдатами и пешими черкесами, но не успел он даже направиться коня в эту сторону, как в мгновение ока его левое плечо опалило огнем, и он, не удержавшись, все же вылетел из седла, как ни цеплялся за поводья ослабевшей в мгновение ока рукой. Сильный удар об землю едва не вышиб из него дух, заставив вскрикнуть от боли, но он успел увидеть, как его конь, тоже вдруг не удержавшись на ногах, стал заваливаться на бок, упал, яростно хрипя, обнажая длинные зубы. Это последним, что Сергей видел, прежде чем провалиться в глубокую и безболезненную темноту, что заботливо приняла его в свои объятия.

Глава 70

Марина в последний раз проверила спальни для гостей, что собирались прибыть через несколько дней на празднование ее именин. Ничего такого грандиозного, как любил устраивать в этот день Анатоль. Просто приедут Арсеньевы и ее сестра Лиза с супругом, которого недавно повысили в звании. Будут также соседи – Авдотья Михайловна с мужем и сыном, прибывшим в отпуск из Рязани, где проходил службу, дочерью Долли и зятем, что в это время гостили у них в имении, а еще предводитель уездного дворянства господин Спицын с семейством (ну, куда же без него?).

Марина писала еще Матвею Сергеевичу приглашение, но тот сослался на нездоровье и прислал свои извинения. Но она предполагала получить такой ответ: старому князю категорически не нравилось ее знакомство с Андреем Петровичем, который также был приглашен на именины. Разумеется, Матвей Сергеевич ничего не сказал Марине прямо, но она ясно видела его вдруг вспыхнувшую неприязнь к Раеву-Волынскому, видела, как презрительно и холодно он с тем обращается. Именно такого князя Загорского Марина всегда побаивалась, но все же нашла в себе смелость не отказать соседу в гостеприимстве, когда тот приехал поздравить ее с Рождеством, пригласила его разделить с ними праздничный обед после службы, на который были приглашены ближайшие соседи, что остались в свои имениях в эти дни.

И не было ни единого дня, когда она пожалела о том, что продолжила свое знакомство с Андреем Петровичем. Впервые она чувствовала себя с мужчиной так легко и непринужденно. С Анатолем ей частенько приходилось следить за каждым своим словом и жестом, чтобы ненароком не вызвать его неудовольствие или ревность. Присутствие Сергея волновало ее настолько, что она почти всегда забывалась, терялась в пространстве и времени. С Раевым-Волынским было совсем другое общение – приятельское, легкое. Ей с ним было комфортно, а его обожание, что она ясно видела в его глазах, льстило ей и заставляло почувствовать себя красивой женщиной. Да, впрочем, что уж там – заставляло почувствовать именно женщиной, ведь Андрей Петрович умел угождать всем – от Авдотьи Михайловны, что вскоре просто-напросто очаровалась им, до ее Марининой дочери, Элен, что неизменно вовлекала нового знакомого в свои игры, и тот с готовностью шел ей навстречу. Правда, последнее, вызывало в Марине легкую досаду. Ей вовсе не хотелось, чтобы ее дочь привязывалась к мужчине, заменяя в своем мирке дорогого друга, что ушел от них так рано – Анатоля. Потому она редко позволяла Раеву-Волынскому и дочери встречаться, и едва звенели колокольца на санях, что подвозили гостя к подъезду усадебного дома, отсылала Элен в детскую.

А Раев-Волынский стал бывать в Завидово очень часто. Сначала он привлек на свою сторону пожилую Авдотью Михайловну, настаивая на том, что негоже оставлять так часто в одиночестве их соседку-вдову наедине со своим горем. Предложил той почаще приезжать к ней с визитами. А чтобы не составлять дополнительных трудов, Андрей Петрович готов сам приезжать за Авдотьей Михайловной и отвозить ее в Завидово и обратно. Так и повелось отныне – раз в три дня Марина принимала гостей в Завидово с визитами, довольная тем, что они разделяют ее скучное бытие зимой, когда день был так короток, а занять его было почти нечем.

Андрей Петрович нечасто, но уезжал в Москву, где проверял дом, что сдавал, намереваясь поселиться в деревне окончательно, или в Нижний Новгород, откуда привозил Марине книги и журналы, а иногда перехватывал и почту, что направлялась в Завидово. Началось все с того, что он заметил как-то в церкви, что хозяйка Завидово ставит свечки после службы не только за упокой и здравие близких, но и часто задерживается у иконы Сергия Радонежского, где неизменно просит того о чем-то. Или о ком-то…

А потом, несколько раз заехав на станцию и захватив почту в Завидово, Раев-Волынский понял, что к Марине кто-то пишет и делает это часто. Он не был глуп и легко умел сопоставлять факты, анализировать. Вот и тогда он быстро все свел воедино: свечки перед иконой святого Сергия, письма, написанные мужской рукой, сплетни, ходившие ранее в свете, о неуемной ревности покойного супруга Марины и к кому – к Сергею Загорскому. Визит Матвея Сергеевича в Завидово на Рождество только укрепил его в подозрениях. Но на этом он не успокоился. Он доподлинно знал, что Марина не отвечает на эти письма, но вот каковы ее истинные чувства к этому человеку?

Раев-Волынский нацелился заполучить хозяйку Завидово, не только ее благосостояние, как намеревался вначале, но и теперь, когда он знал ее лично, – ее сердце, ее душу. Впервые его столь сильно привлекала не просто женская красота, а нрав, что скрывался за ней. Это удивляло, будоражило, бросало ему вызов, который он не преминул принять. Она должна быть его. И он пойдет на многое, чтобы добиться ее.

А потом, когда после рождественского обеда гости пили кофе в гостиной подле елки, Раев-Волынский вдруг нечаянно заметил, насколько схожи профили старого князя и девочки, что сидела у его ног на ковре и открывала подарки. Вот оно! Вот почему ребенка не отослали прочь, вот почему к девочке так благосклонен старый Загорский!

O-la-la, adultère, est il possible? [588]588
  О-ля-ля, прелюбодеяние, возможно ли? (фр.)


[Закрыть]В таком случае, все меняется кардинально! Значит, меж князем и хозяйкой Завидово не просто случайный флирт, не просто случайная связь. И еще это означало, что у Раева-Волынского всего лишь чуть более года осталось, чтобы направить ветер судьбы в свою сторону. А в том, что это было возможно, у Андрея Петровича не было сомнений – он умел очаровывать женщин, умел влюблять их в себя. Дело было только в выбранной тактике и времени, только и всего. А тут должна быть тщательно выверенная стратегия, ведь Марина слишком умна, а его противник обладал множеством преимуществ, за исключением одного – он был слишком далеко от Марины, а вот Раев-Волынский – подле нее.

И тогда, после долгих раздумий Раев-Волынский разработал план. Он станет близким другом для Марины. Настолько близким, что она привыкнет к тому, что он постоянно подле нее, всегда готов поддержать и развеселить, если это будет нужно. Без лишних намеков на страсть, что он питает к ней, чтобы не спугнуть ее ранее намеченного времени. Но с маленькими знаками внимания, легкими прикосновениями и намеками. И она сама, в конце концов, потянется к нему. Иного и быть не может. Всем вдовам по истечении времени хочется почувствовать себя желанными и красивыми, Марина не должна быть исключением. И когда настанет это пора, он непременно будет рядом, чтобы наконец получить то, чего так страстно желал.

И Марина постепенно привыкала к присутствию Раева-Волынского в ее жизни. Ей нравилось, что она может всегда обратиться к нему за советом, когда она не знала, как поступить в хозяйственных делах. Нравилось обсуждать с ним прочитанные книги, что он привозил ей. Нравилось, когда он глядел на нее украдкой со странной нежностью в глазах, нравилось, когда он ласково касался ее ладони, будто случайно, когда она переворачивала ноты, играя на фортепьяно гостям. А их неспешные прогулки по рыхлому снегу после службы, когда он провожал ее в усадебный дом? Да, ей действительно было спокойно с ним и легко!

Казалось, ее жизнь наконец-то наладилась. Ушла та боль, что терзала ее после кончины Анатоля, оставив после себя только легкую грусть и сожаление по тому, что могло бы быть, но так и не случилось. Марина стала сама себе хозяйкой – своему положению, своим чувствам. Теперь ей не надо было принимать решения с оглядкой на кого-либо, кроме себя. Теперь она была вольна поступать так, как ей хочется, словно ту птицу, которой она когда-то себя чувствовала в браке с Анатолем, наконец-то выпустили из золоченой клетки на свободу, сладкий аромат которого так кружил голову Марине ныне.

Оттого-то появились и сомнения. Они вошли незаметно и поселились в душе Марины, постепенно разрастаясь, принимая просто громадные размеры. Она поймала себя на том, что редко вспоминает Сергея ныне, лишь в церкви, когда приходит время вознести молитвы за здравие и упокой. Да по ночам, когда ее тело-предатель напоминает ей, как давно не касалась ее ласкающая рука мужчины, как давно ее губ не касались другие уста.

Неужто она забыла его, одурманенная новизной и прелестью ее нынешней жизни? Ведь ей было так отрадно, так спокойно сейчас. Марина вспомнила, как было собралась написать к нему тогда, под Рождество, когда узнала о разводе, о его переводе на Кавказ. Хотела и было села за бюро, обмакнула перо в чернильницу, но и не смогла написать ни единой строчки, ни единого слова. Она просто вдруг поняла, что не знает о чем писать ему. Просто-напросто не находит слов. Она тогда просидела за бюро до самых сумерек, когда пришло время зажигать свечи, перед пустым листом бумаги, просто устремив взгляд в никуда, ощущая странную пустоту внутри себя.

А после, когда за окном уже откружили зимние метели, а с крыши закапало вовсю, когда на полях появились большие проталины, и в воздухе запахло весной, в музыкальном салоне Завидово состоялся разговор, увеличивший количество душевных метаний Марины. К ней тогда по обыкновению прибыли Авдотья Михайловна и Андрей Петрович. В этот раз с ними прибыла и Долли, что хотела остаться в имении матери от Пасхи, что была не за горами, и до самого Покрова, ведь дом в имении ее супруга перестраивался ныне и был совершенно непригоден для жилья. С ее вполне обыденного вопроса и начался этот разговор. Она углядела на одном из столиков книгу в простом зеленом переплете и заинтересовалась ею.

– Что за книга, Марина Александровна? Новая? Писатель мне не совсем знаком. Немец? – спросила она, вертя в руках книгу, Марину, которая сейчас сидела у окна и вышивала небольшую картину.

– Эту книгу привез мне давеча Андрей Петрович, – кивнула Марина на что-то тихо поигрывавшего на фортепьяно Раева-Волынского. Тот легко кивнул в ответ. – Это новый писатель, из Дании. Андерсен. Ежели вы не читали его еще, то я с большим удовольствием одолжу вам эту книгу.

– Die Märchen [589]589
  Сказки (нем.)


[Закрыть], – с трудом прочла Долли и отложила книгу. – К сожалению, я плохо читаю на этом языке. Это сказки?

– Сказки для взрослых, – ответил вместо Марины Раев-Волынский. – Андерсен превосходно пишет о любви.

– О любви? – насторожилась тут же почти дремавшая в кресле у огня Авдотья Михайловна. – Что ж за сказки-то такие?

– Печальные, весьма, – улыбнулась Марина грустно, будто погрузившись в свои мысли. Она вспомнила, как плакала над этой книгой, что так разбередила ей душу. – Но о такой прекрасной любви… пусть и с трагичным финалом.

– Ах, расскажите же мне! – воскликнула Долли, и Раев-Волынский пересказал ей несколько историй, написанных рукой датчанина, растрогав ту чуть ли не до слез.

– Ah, c'est très bien… et c'est triste! [590]590
  Ах, это так прекрасно… и так печально! (фр.)


[Закрыть]– прошептала она, утирая глаза платком, когда Андрей Петрович закончил пересказ сказки о Русалочке.

– Печально? Это глупо! – рассмеялся тот. – Вы просто не видите очевидного за ширмой сказки о прекрасной любви.

– И что же вы хотите этим сказать, Андрей Петрович? – спросила Марина, не отрываясь от своей работы. – Что любить без взаимности – глупо? Или глупо отдать жизнь за любимого человека? Подарить ему счастье ценой собственной жизни?

– Глупо, Марина Александровна, полагать, что любовь, пришедшая в юношеских годах, способна длиться всю жизнь, что эта наивная влюбленность и есть то самое великое чувство, о которых слагают поэмы и романсы. Voici un exemple tout trouvé [591]591
  За примером недалеко ходить (фр.)


[Закрыть]. Die Nixe… Любила ли она вообще? Разве возможно увидеть только раз и влюбиться на всю жизнь? – Марина тут же при этих словах вспомнила сад Смольного и офицера, что перепрыгнул через ограду, перепугав ее, юную институтку, до полусмерти. Он ворвался столь нежданно в ее уединение тогда, равно как и в ее жизнь. – Нет, говорю вам я, нельзя! Можно влюбиться в образ, что мы создаем в своем разуме, но это только образ и ничего более. Зато мы лелеем и ласкаем свою влюбленность к тому, что выдумали сами, с превеликим удовольствием. Так что это – любовь или увлеченность? И если любовь – то ее предмет: не сама ли любовь, часом?

– Вы не правы, Андрей Петрович. Иначе как же тогда творятся браки в нашей империи? Ведь есть же и те, что были заключены по любви, – возразила ему Марина.

– По любви? А сколько длится истинное счастье любви в этих браках? Когда приходится жить не с тем человеком, которого себе придумал, а с тем, каковым он является на самом деле, то разве не приходит на смену той увлеченности острое разочарование? Женщины вступают в брак при этом будто с завязанными глазами, повязка с коих падает со временем. Нет-нет, я категорически отрицаю вступление в брак таких молоденьких влюбленных дурочек! Уж лучше по сговору родителей. Те-то более умудрены опытом и подберут такую пару, какая и составит истинное счастье в дальнейшем, когда придет опыт и свойственная ему мудрость.

– Да-да, – кивнула, соглашаясь с ним, Авдотья Михайловна, и Марина прикусила губу раздосадовано. Но сдаваться в этом споре она отнюдь не собиралась и, собравшись с духом, снова ринулась в него.

– Хорошо. Допустим, любовь с первого взгляда и в юном возрасте не любовь, а всего лишь влюбленность, допустим, позднее приходит разочарование. Но неужели вы отрицаете, что все же есть такая слепая безрассудная любовь, когда и жизнь не жалко отдать за любимого? Когда устраняют преграды, лишь бы быть вместе?

– Ну, отчего же, – пожал плечами Андрей. – Пожалуйста, и про преграды: он и она встретили друг друга на каком-нибудь балу и пришлись друг другу по нраву. Но между ними множество препон – против их союза семьи, против него общество или другие обстоятельства, не важно. И вот они сражаются с ними – уговаривают родных или венчаются тайно. Но! Вот проходит время, и они уже в браке, и с ужасом понимают, что они любили больше не друг друга, а само чувство борьбы за любовь, за химеру счастья, что маячила вдали. Но уж поздно, они скованны узами брака. Такова уж людская натура. Особенно мужская. Нам, мужчинам, по нраву завоевать трофей, но вот что с ним делать далее? Оттого-то и происходят эти интрижки и тому подобное. Il est plus difficile d'être fidèle à sa maîtresse quand on est heureux que quand on en est maltraité [592]592
  Труднее хранить верность той женщине, которая дарит счастье, нежели той, которая причиняет мучения (фр.)


[Закрыть]. Но и женщины тоже хороши бывают. Как сказал некий француз (и я, пожалуй, с ним соглашусь): Les femmes croient souvent aimer encore quelles n'aiment pas. L'occupation d'une intrigue, l'émotion d'esprit que donne la galanterie, la pente naturelle au plaisir d'être aimées, et la peine de refuser, leur persuadent quelles ont de la passion lorsqu'elles n'ont que de… [593]593
  Нередко женщины, нисколько не любя, все же воображают, будто они любят: увлечение интригой, естественное желание быть любимой, подъем душевных сил, вызванный приключением, и боязнь обидеть отказом – все это приводит их к мысли, что они страстно влюблены, хотя в действительности всего лишь … (фр.)


[Закрыть]

Раев-Волынский замолчал и пожал плечами, снова принялся наигрывать легкую мелодию, а Марина вдруг задумалась, перевела взгляд в окно. Разве возможно это? Разве возможно ошибаться в своих чувствах, принимая за любовь то, чем она и вовсе не является? Но ведь она пронесла в себе чувство к Сергею столько лет, разве это не любовь?

– А как же пары, что преданно любят друг друга столь длительным сроком? – спросила со своего места Долли, будто прочитав мысли Марины, и она невольно прислушалась, чтобы услышать ответ ее собеседника.

– L'accoutumance, – раздался голос Раева-Волынского прямо у Марины над ухом, заставляя ее вздрогнуть от неожиданности. Оказалось, пока она погрузилась в свои мысли, он подошел и принялся разглядывать через ее плечо вышивку у нее под руками. – Всего лишь привычка, только-то. Люди становятся спокойнее друг к другу, равнодушнее. Уже не так бьются сердца, совсем не так.

– Неужто нет ее? Любви нет, по-вашему? – повернулась к нему Марина, тихо шепча свой вопрос. Но он услышал ее, склонился к самому уху и также прошептал едва слышно:

– Она есть. Истинная любовь есть. Но ее так легко спутать с чем-то иным…

Марина вспомнила, как проводив тогда гостей, ушла к себе в половину, как достала из-под кровати коробку с письмами Сергея и прочла их. Все. Все до единого. До последней строчки.

Прочла, надеясь на то, что ее сердце дрогнет, как ранее, что душа тихо запоет внутри от осознания того, что она любима по-прежнему. Но ничего не случилось. Это были просто письма в ее руках, и хоть они были полны тем самым чувством, что она искала, ответа, которого она ждала в себе, она так и не получила. Неужели ее молитвы, ее просьбы забрать из ее сердца эту любовь, что причиняла ей столько мук, были наконец услышаны? Неужто она забыла…?

А потом прошла Пасха, великий праздник, полный весеннего света и звонкого перезвона колоколов, вселяющий в сердца прихожан радость и отраду, надежду на лучшие времена, и наступила пора пахоты, а после и сева. Вновь каждый день Марины стал полон хлопот, как ранее, вновь у нее не стало времени на размышления о своей судьбе и своем будущем. Да и она более не хотела думать об том – ей было так отрадно и покойно ныне.

Когда уже полностью сошел лед с Хладки, запустили мельничное колесо, что со скрипом опустилось в воду и, медленно набирая обороты, пустилось за работу. Марина с улыбкой повернулась к Раеву-Волынскому, что пожелал быть с ней при этом событии – открытии мельничной работы в этом сезоне, воскрешая в памяти их спор по поводу этой мельницы и этой речушки. Он тоже перевел взгляд на нее и улыбнулся широко, а после, когда они уже в коляске возвращались в Завидово, поднес ее ладонь к своим губам, коснулся их так страстно, что у Марины голова пошла кругом.

– Я не могу даже выразить, насколько я благодарен Провидению и этой речке, и этой мельнице! О, Марина Александровна, как же я рад, что тогда моему управляющему пришла в голову эта идея! Пожалуй, стоит выписать ему премию в этом квартале…

Она ничего не ответила ему. Только аккуратно выпростала ладонь из его рук, отвернулась неловко, отводя глаза. Простое прикосновение, но его страсть и его сила, мужской запах сидевшего подле нее вдруг пробудили в ней доселе дремлющее желание. Будто Марина спала вместе с природой вплоть до весны, но пришло солнце, растопило этот лед, и в ней снова проснулось женское начало.

Как же так? Возможно ли это? Марина думала об этом весь день после своего спешного прощания на крыльце усадебного дома Завидово. Ей было странно, что подобное чувство вдруг проснулось совсем к другому мужчине. И пусть он был схож фигурой и волосами с Загорским, но он был другим, чужим… Как же так? Неужели она и вправду разлюбила Сергея?

Ах, как же он был нужен ей тут, в Завидово! Что за странная горячность, вечно толкающая его в какие-то авантюры? Чего Сергей добился, отбыв на Кавказ? Она прекрасно понимала, что даже теперь, когда уже было вынесено решение о расторжении брака четы Загорских, ей не следовало даже намека давать на свое увлечение, но это странное желание, что так взбудоражило ее ныне! Разве это возможно, когда ты уверена, что любишь другого человека? О, она бы тотчас поехала бы в Загорское, перепуганная в эту минуту тем, как бешено бьется ее сердце. О Господи, о чем она думает?!

Раев-Волынский сразу же понял, что едва не потерял, так неосторожно позволив своим чувствам взять вверх. Марина с того дня сократила с ним общение до минимума, отклоняя его визиты и отменив ту привилегию, которой он с таким трудом добился – обучить ее управлению новой двуколкой, что она приобрела, едва сошел снег, будто подтверждение своей нынешней независимости и свободы. Ему пришлось приложить немало усилий, чтобы вернуть то расположение, что было утеряно им, снова подняться с той низшей точки, куда он попал из-за этого происшествия. Но, разумеется, ныне Андрей попал туда совсем на других условиях – вскоре Марина откровенно заскучала без его общества, и сама написала к нему, приглашая на обед, что давала в день Вознесения Господня для ближайших соседей.