Текст книги "В тебе моя жизнь..."
Автор книги: Марина Струк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 77 (всего у книги 81 страниц)
– Ежели вам так неприятно мое общество, Марина Александровна, я готов удалиться от вас, – доказывал ей Раев-Волынский, когда хозяйка с гостями прогуливались в парке после трапезы, разбившись попарно. – Я сделаю это, даже если мое собственное сердце разобьется на сотни осколков, но ведь таково будет ваше желание. А моя жизнь отныне посвящена только этому – служить вашим желаниям. И только! Да, признаюсь вам, я покорен вашей красотой, вашим умом. Я люблю вас безумно! Но я вижу, что вы не желаете моей любви, и потому я предлагаю вам только свою руку, руку дружбы. Примете ли вы ее, Марина Александровна? Или отвергнете меня от своего дома? Я клянусь, что приму любое ваше решение, и клянусь вам, что никогда более не заговорю с вами о любви, ежели вы сами не дадите мне позволения на то.
Марина ничего не сказала, только легко сжала его локоть, на сгибе которого лежала ее ладонь, и он понял, что она простила его. О, эти женщины! Как они легковерны!
А вскоре Андрей уговорил ее переменить строгий траур на тона полутраура, умоляя ее не скрываться более под этим черным шелком. Он знал, что ее покойный супруг не хотел, чтобы она носила траур более года, она сама рассказывала ему об этом, и напомнил Марине эти слова, как только минула седмица от того срока. Да признаться, и Марина сама уже была готова сделать это – черный шелк вовсе не та ткань, что захочется носить летом, которое судя по маю, должно быть жарким.
А с цветными красками, пусть и не такими яркими, как бы ей хотелось (лиловый, жемчужно-серый и белый), в ее жизнь вошла какая-то радость, какая-то странная благодать, что заставляла ее так гнать свою двуколку меж полей с маленькими, но уже явными всходами пшеницы и ржи, гречихи и овса, что ленты на ее шляпке развевались, словно флаг. И именно это чувство вдруг толкнуло ее на легкий флирт с Раевым-Волынским, что незаметно стал все чаще и чаще проскальзывать в их отношениях. Она была еще молода и красива. И ей так нравилось поддразнивать его, вызывать в его глазах тот огонь, что вспыхивал в последнее время все чаще и чаще. Так отчего же нет?
Марина не могла объяснить, зачем она дразнит своего соседа. Быть может, оттого что аромат сирени, пышно цветущей за окном, так кружил голову? А может быть и оттого, что Сергей вдруг нежданно перестал присылать те заветные письма, что она так бережно хранила? Будто почувствовал, что она перестала их ждать. Хотя перестала ли или сама убедила себя в том, что не ждет их более? Ведь отчего так сжимается сердце, когда в очередной раз ей кладут почту на стол в кабинете или когда стремянной, ездивший на станцию, показывается на аллее, ведущей к усадебному дому?
– Писал ли он к вам? – был тем самым вопросом Марины, что так и рвался с языка, едва Арсеньевы вышли из своей комнаты, отдохнув с дороги. Она могла откровенно говорить с Жюли ныне, ведь остальные гости, что должны были прибыть ко дню ее именин, еще не прибыли, а Павел Григорьевич, верный своей страсти к охоте, удалился на псарни, и женщины рука об руку направились к террасе на обрыве. – Он перестал писать мне еще с Пасхи, и я не ведаю по какой причине. Здоров ли он, как его служба?
– Сергей Кириллович писал Paul’ю, но ты же знаешь моего супруга – ни слова из него не вытянуть. Я знаю, видимо, то же, что ты – что служит в крепости где-то на Кавказской линии, что ему осталось служить более года, пока не минет срок наказания. Вот и все, моя милая. Но могу сказать определенно одно – последнее письмо от него мы получили в начале лета. Прости, дорогая, но это так. Ежели желаешь, я могу выведать, отчего он перестал писать к тебе…
Но Марина только покачала головой. Нет, она не желала вымаливать к себе внимания. Либо он сам возобновит, либо никак. По-иному она не хотела.
Она вспомнила свои сомнения, что захватили ее весной и не отпускали до сей поры, и вдруг подумала, а что если и Сергей стал забывать ее. Не оттого ли писем нет?
– Мне давеча заявили прелюбопытную вещь. Что люди могут жить много лет бок о бок и заблуждаться, принимая привычку за любовь. Вы женаты столько лет с Павлом Григорьевичем. Отчего ты уверена, что до сих пор любишь его? – решилась спросить Марина подругу. Та заливисто рассмеялась в ответ.
– Что за вопрос, милая? Я просто знаю это, – и когда Марина сделала знак рукой, что недовольна этим ответом, что он недостаточен, продолжила. – Да, верно, сердце более не стучит так часто, как раньше, и не дрожат колени, едва я вижу его. Но вот заболеет он, как нынешней зимой, горячкой, я с ума сойду от беспокойства и сделаю все, чтобы поставить его на ноги. Вот в такие моменты и понимаешь, что жить без этого человека невозможно для тебя. Когда есть риск потерять его. Навсегда. Тогда и обнажаются души, открывая все, что скрывалось глубоко внутри. И не прав твой собеседник в том разговоре. Да, сердца бьются не так, но любовь никуда не уходит из них. Она просто меняется.
Марина еще многое хотела спросить у подруги, но прибежал лакей и сообщил ей, что прибывают приглашенные гости, и женщины поспешили обратно к дому. Она подумала тогда, что переговорит с ней после обеда, когда всем захотелось выйти из душного нагретого ярким июльским солнцем дома на свежий воздух и спуститься к реке на прогулку, но и это ей не удалось. Молодежь вдруг стала уговаривать взять с собой биты для лапты, настаивая, что погода стоит нынче чудная, и солнце уже не так бьет в глаза. К ним неожиданно присоединились и Арсеньев с Раевым-Волынским, а так как мужчин было мало для того, чтобы играть (предводитель уездного дворянства и муж Авдотьи Михайловны уже успели задремать, расположившись в креслах подле дома в парке), то было решено, что и женщины войдут в команды, за исключением незамужних дочерей господина Спицына.
Сначала женщины смущались, особенно Долли, но потом и Марина, и Жюли вошли в азарт, бегая по импровизированной площадке для игры, подобрав юбки, или отбивая мяч с силой, на которую были только способны. Они частенько играли в нее, когда еще учились в Смольном, и теперь с наслаждением окунулись с головой в лапту.
Марина в очередной раз легко кинула мяч, который отбила Жюли, но отбила его так слабо, что не успела она пробежать и пары шагов, как тот был подобран с травы братом Долли, что был в команде Марины, и пущен в сторону Жюли, «осалив» ее. Долли даже запрыгала от радости, что они получили еще одно очко.
Марина не успела отойти с позиции, как к ней подошел Раев-Волынский, сменяющий ее на месте подающего. Она повернулась к нему, улыбаясь так широко, что у него вдруг замерло сердце. Он сам не осознавал, где находится и что должен делать, просто вдруг пошел на поводу у своего желания – поднял руку и заправил Марине за ухо выскользнувший из прически локон. А она вдруг не отпрянула от него, как делала это обычно, едва он приближался к ней на такое близкое расстояние, а просто вдруг сменила характер улыбки – теперь она улыбалась слегка лукаво, с каким-то озорством в глазах. И он улыбнулся в ответ, осознавая, что вот он, тот момент, когда можно будет уже вести себя настойчивее, когда она уже почти готова принять его.
– Барыня, барыня! – ворвалось вдруг в их невольное уединение на виду у всех, и Марина вдруг вспомнила, где она находится и что происходит вокруг, Андрей сразу заметил это по ее глазам. Она смутилась, метнула быстрый взгляд за спину Раева-Волынского, где застыла удивленная Жюли. Но подруга смотрела в сторону лакея, что звал Марину, и она с облегчением перевела дух. Быть может, никто и не заметил этой невольной вспышки, что ныне промелькнула меж ней и Раевым-Волынским?
Она быстро постаралась взять в себя в руки и перевела сбившееся дыхание. Потом повернулась к лакею, что стоял немного выше их импровизированной площадки на самом склоне и замерла.
– К вам гость, ваше сиятельство, – проговорил лакей, но Марина уже видела это сама.
Чуть позади лакея, на этом пригорке, с которого все играющие были видны ему, как на ладони, стоял Загорский и, слегка наклонив голову, внимательно рассматривал вмиг замерших игроков и тех, кто просто наблюдал за игрой. Марина даже не сразу заметила, что его левая рука висит на перевязи – черной широкой полосе ткани, что удивительно, ведь это так бросалось в глаза. Зато она даже с такого расстояния увидела, какой опасный огонь вспыхнул на миг в его серых глазах и погас, а потом как медленно пополз вверх правый уголок рта в такой до боли знакомой усмешке.
Это действительно был Сергей. Он вернулся.
Глава 71
Сначала Марина растерялась. Она никак не ожидала его увидеть здесь, на этом поле, оттого вдруг и не сразу собралась с разбежавшимися мыслями, не подошла к Сергею. Это сделал первым Арсеньев, что быстро подбежал к другу, отбросив биту, хлопнул того по плечу.
– Здравствуй, mon ami! Не ждал тебя так рано!
Сергей здоровой рукой приобнял Арсеньева, но после отстранился и все также выжидательно посмотрел на Марину. Она медленно приблизилась к нему, протянула руку для приветственного поцелуя, но он разочаровал ее, просто легко пожал протянутую ладонь.
– Марина Александровна, надеюсь, вы простите меня, я прибыл к вашим именинам без приглашения, – проговорил он ровным тоном.
– Ну, что вы, Сергей Кириллович, вы всегда желанный гость в Завидово. Какие могут быть формальности? – она перевела встревоженный взгляд на его руку на перевязи и нахмурила брови. – Вы ранены?
Идиотский вопрос, но он вырвался у нее помимо воли. Он слегка приподнял брови, показывая, что заметил ее оплошность, но все же коротко ответил, что был ранен в левое плечо, что ей не следует беспокоиться об том, все несерьезно. Марина покраснела и повернулась к оставшимся на поле гостям.
– Господа, прошу любить и жаловать, его сиятельство князь Загорский Сергей Кириллович! – и после того, как присутствующие представились друг другу и поприветствовали согласно правилам, пригласила всех вернуться в дом. До ужина в честь именин оставалось всего несколько часов, которых по ее расчетам гостям должно было хватить для того, чтобы отдохнуть от игры, освежиться и переменить платье.
Марина прежде чем уйти в свои половины убедилась, что князю Загорскому подготовили комнату и все необходимые удобства. Но с ним самим она так и не смогла даже глазами пересечься, настолько она вдруг разволновалась этой ситуации. Ей было отчего-то неловко, что он застал ее вот так – в платье с пятнами от травы, растрепанной да еще принимающей такой интимный жест от Раева-Волынского. Кроме того, она опасалась, что окружающим будет заметно, как она нынче взволнована, как краснеет кожи щек и декольте, выдавая ее с головой.
Так странно, думала Марина, пока Таня шнуровала корсет ее платья цвета лаванды, и Сергей, и она сама, по сути, нынче свободны от любых обязательств, а она не может отчего-то на него даже глаз поднять, словно институтка. Не ведает, как следует с ним себя вести. Это время, что они провели порознь, не могло не отразиться на их отношениях, как ей показалось. И еще ей почему-то подумалось, что он стал каким-то другим, не таким, как она его помнила. Холодный, суровый, сдержанный.
Все это пустое, убеждала Марина себя, поправляя свои локоны, туго завитые и заколотые вверх на самом затылке, обнажая длинную слегка загорелую шею. Потом она посмотрела внимательно на свое отражение в зеркале, покусала губы, чтобы к ним прилила кровь и они стали более яркими и пухлыми. И буквально в ту же минуту разозлилась на себя, поймав себя на мысли, что хочет выглядеть красивой для него, именно для него, будто она снова вернулась в свое юношество, когда так тщательно готовилась к выезду, надеясь поймать на себе его взгляд? Какое ребячество! Будто ей снова семнадцать лет!
За ужином гости расселись так, что Марина, сидевшая во главе стола, оказалась далеко от князя Загорского – по правую руку от нее занял место предводитель уездного дворянства, нарушая этикет, ведь место должно было принадлежать Сергею, как самому титулованному гостю. По левую руку от хозяйки села Жюли, и хотя бы это немного подняло настроение Марины. Раев-Волынский тоже сидел в отдалении от Марины, потому она весь вечер была почти предоставлена сама себе, вполуха слушая анекдоты и истории, балансирующие на грани приличия, от своего соседа по столу, господина Спицына. Хорошо хоть, ужин был достаточно скромным – всего четыре перемены блюд, а то Марину уже начинал он утомлять своими чуть ли не пошлыми шутками и громким смехом, при котором иногда из его рта вырывались брызги слюны.
А еще ей доставляло некоторое беспокойство холодная вежливость Сергея. Он непринужденно вел беседу со своими соседями по столу, тихо смеялся, слегка запрокидывая голову назад, но в сторону Марины даже ни разу не взглянул лишний раз, и сразу же отвел в сторону глаза, едва Марина поймала его взгляд на себе. Она не смогла прочитать выражение его глаз, и эта неизвестность томила ее, доводила до злости. Почему Сергей ведет себя будто ничего и не произошло, будто и не видел той интимности, что проскользнула на его глазах меж ней и Раев-Волынским? Неужто ему абсолютно безразлично, что в ее жизни появился поклонник, к которому она явно благосклонна? Ах, поскорей бы закончился этот ужин и остаток вечера! Марина была убеждена, что именно тогда настанет тот самый момент, когда наконец все карты будут вскрыты.
Наконец гости покончили с последней переменой блюд и, с шумом покидая малую столовую, направились в музыкальный салон, куда должны были подать кофе и десерты.
– Говорил ли я вам, насколько вы обворожительны сегодня, Марина Александровна? – проговорил Раев-Волынский, помогая Марине присесть в кресло и подавая ей розетку с мороженым. – Вы нынче так красивы, что у меня захватывает дух.
– Ох, какая жалость! – проговорила она, шутливо вплеснув руками. – А я надеялась, что вы окажите нам милость услышать несколько романсов в вашем исполнении. У вас такой волшебный голос, Андрей Петрович.
Если бы на него не смотрели сейчас во все глаза гости Марины, он бы непременно скривился, не в силах сдержать свою злость и раздражение. Она отсылала его от себя, это было ясно как день. А он-то надеялся занять кресло подле нее и занять ее беседой или быть может, игрой во флирт-карты, откровенно выражая свои чувства, показывая тем самым, что их знакомство весьма близкое. Особенно этому хмурому офицеру, черная перевязь которого моментально придала ему в глазах присутствующих дам air romantique [594]594
романтическую внешность (фр.)
[Закрыть].
Странно, Андрей наблюдал все это время за ужином за ними, но ни Марина, ни Загорский не искали друг друга взглядом или каким-то иным образом выдали бы, что заинтересованы друг в друге. Нет, каждый общался лишь с соседями по столу, да и ныне, когда шли в салон, Марина приняла руку господина Спицына, а князь не особо-то и рвался предложить ее хозяйке имения. Быть может, он ошибся в своих предположениях? Возможно ли это?
Оттого он кивнул Марине, непринужденно улыбаясь, направился к фортепьяно без особых возражений. Прекрасная возможность понаблюдать за этими двумя со стороны, ведь от его места было прекрасно видно всех гостей, расположившихся полукругом к этой импровизированной сцене. Загорский стоял в отдалении от Марины, подле Арсеньева, прислонившись здоровым плечом к узкой колонне в углу салона незаметно от окружающих. Он внимательно прислушивался к речи своего собеседника и только раз кинул взгляд на Раева-Волынского, когда тот после недолгих раздумий все же выбрал романс.
Прошли, прошли вы, дни очарованья!
Подобных вам уж сердцу не нажить!
Ваш след в одной тоске воспоминанья!
Ах! лучше б вас совсем мне позабыть!
Марина слышала не раз этот романс, но почему-то именно сейчас он такой острой тоской отозвался у нее в душе. Она скосила глаза в сторону Сергея, чтобы посмотреть, слушает ли он сейчас Раева-Волынского, и была разочарована тем, что Загорский был глубоко погружен в беседу с Арсеньевым, судя по тому, как друзья склонили головы друг к другу и по их жестикуляции в разговоре. А после того, как Раев-Волынский закончил романс и после долгих аплодисментов приступил к другому, который пел уже совместно с одной из барышень Спицыных, они и вовсе откланялись, вышли прохладные сумерки вечернего сада и воротились спустя некоторое время, когда кресла в салоне были сдвинуты в сторону, и по салону кружились пары в медленном вальсе.
Марина же не танцевала, сидела в кресле подле Юленьки и мадам Спицыной, и наблюдала за танцующими, легко обмахиваясь веером. В салоне стало душно, голова от переживаний и от спертого воздуха шла кругом. Ей хотелось только одного – удалиться наконец к себе, упасть в прохладную постель и обдумать все, что произошло нынче. Но ей было нельзя уйти – она была хозяйкой, а значит, была вынуждена ждать, пока салон покинет последний гость. А завтрашний день предстоял еще тягостнее для нее – сначала небольшой pique-nique, а после небольшой раут в честь именин и ужин после.
– Прошу вас, Марина Александровна, окажите нам честь, – вдруг остановился перед ней сын Авдотьи Михайловны, штабс-капитан Ряжского полка. – Я наслышан от маменьки и сестры, что вы великолепны в мазурке. Окажите мне честь нынче, в преддверии такого дня…
Сначала Марина хотела отказаться – она была слишком утомлена после сегодняшней игры, но вдруг в голову пришла шальная мысль, что быть может, этот танец сможет наконец показать ей истинные чувства, что сейчас в душе у Сергея, столь надежно скрытые от нее.
– Ах, быть может, лучше следующего дня вечером? – проговорила она, слегка кокетничая. – Тут и места-то мало…
Но ее стали просить остальные гости, присоединив свой голос к просьбе штабс-капитана, и она уступила им, передав веер подоспевшему лакею.
– Кто ведает, что случится следующим днем? – усмехнулся штабс-капитан, принимая руку Марины. – Быть может, не будет более такой возможности.
– Типун вам на язык, Василий Иванович! – тут же бросила сыну Авдотья Михайловна, обмахиваясь веером.
Барышня Спицына, сидевшая за фортепьяно, заиграла мазурку, и штабс-капитан повел Марину в танце. Ах, как же давно она не танцевала, подумала Марина, скользя по паркету салона вкруг опустившегося на колено кавалера по танцу. Уж почти два года минуло – сначала она была в тягости, не до танцев было, а после траур по усопшему супругу. Музыка и быстрый темп танца кружил ей голову, заставлял кровь быстрее бежать по венам.
Она старалась ныне не смотреть по сторонам, на гостей, что следили за каждым движением танца, знала, что стоит ей поймать взгляд Сергея – тут же собьется с шага. Оттого и позволила себе взглянуть на него лишь в конце, раскрасневшаяся, улыбающаяся, немного смущенная тем удовольствием, что получила от мазурки. Загорский смотрел на нее с таким огнем в глазах, что у нее вдруг пересохло в горле, и задрожали колени. Но в этот миг ее внимание отвлек на себя штабс-капитан, который, как и следовало, прикоснулся губами к ее руке.
– Déesse! Déesse! [595]595
Богиня! Богиня! (фр.)
[Закрыть]Питаю себя надеждами, что и следующего дня на рауте вы подарите мне мазурку.
– Il se peut [596]596
Быть может (фр.)
[Закрыть], – улыбнулась Марина. Она улучила момент и снова взглянула на Загорского, и тот поймав ее взгляд, легко поклонился ей. Но той страсти, того желания, что она уловила тогда, уже не было в его глазах, снова вежливая отстраненность. Зато этот мимолетный обжигающий взгляд уже успел опалить ее огнем желания – она явно чувствовала, как в ее теле поднимается волна, медленно, постепенно, захватывая ее все более и более, заставляя ее сердце нестись чуть ли не галопом в груди.
Раев-Волынский, заметив этот обмен взглядами, поспешил извиниться перед барышней Спицыной, которую занимал беседой в этот момент, и подойти к Марине. Он осыпал ее комплиментами ее грации и ее несравненной красоте, а после завел беседу о предстоящем pique-nique, о рауте следующим вечером, вымаливая у нее вальс и неспешный котильон. Но он ясно видел, как она вдруг стала холодна с ним, и это вызвало в нем приступ злости. Все этот князь! Черт его принес именно сейчас, когда Марина уже была готова для ответного отклика! Быть может, поведать ей эту пикантную сплетню, что Раев-Волынский слышал пару месяцев назад во время своего визита в столицу, за карточной игрой. Но нет, пока ему только во вред себе же самому показывать, на что он готов пойти ради достижения цели. Покамест он прибережет эту весть для другого случая. Ведь вон как она холодна не только с ним, но и с Загорским, что подошел к их маленькому кружку пожелать собравшимся bonne nuit. Вежливо подала руку, глядя на подошедшего лишь мельком, будто поскорее желала завершить это прощание. Только слегка покраснела после того, как Загорский ушел к себе, поджала раздраженно губы на миг. О, да, Раев-Волынский все подмечал!
Только вот не заметил он, как поднося руку Марины к губам, Сергей погладил большим пальцем тыльную сторону ее ладони. Легкое и мимолетное касание, но оно разбередило ей душу. Оттого-то она и покраснела, оттого-то и разозлилась на себя и свое тело, что каждый раз предавало ее, коснись только ее Загорский. Марина еле дождалась, пока попрощаются остальные гости и разойдутся по комнатам, пряча ладонь в складки юбки. Она так горела, что Марине казалось, будто след от этого касания уже проявился на коже, и любой может увидеть его.
Но нет, ладонь как ладонь, осмотрела она свою руку, когда Таня помогала ей с платьем. Ни единого внешнего следа, только в ее душе, только там.
Марине не спалось. То ли от духоты, что предвещала дождь нынче ночью, то ли от того, что ее глупое сердце колотилось в груди так, словно она пробежала от усадебного дома до самой границы имения. Неужто она была права в своих подозрениях? Сергей был так отстраненно вежлив с ней ныне, так холоден. Неужто он действительно позабыл ее? В любой огонь надо подбрасывать поленья, чтобы горел непрерывно ярко, а уж в огонь любви тем паче…
Внезапно на подоконник ее распахнутого в сад окна опустился большой букет цветов, что явно были сорваны с кустов паркового комплекса. Дивные светло-розовые розы наполнили сладким ароматом тяжелый воздух. Марина тут же метнулась к окну, едва не запутавшись в подоле капота. Она еще со своего места в отдалении заметила мужскую широкоплечую фигуру и светлые волосы. Ее сердце стучало чуть ли не в ушах от волнения. Что ему сказать? Как он поведет себя нынче, когда весь вечер был так хладен к ней?
Она протянула руки, чтобы взять цветы, и тут же ее пальцами завладели мужские ладони, слегка вытянув ее к себе, за окно, чтобы коснуться их губами в страстном поцелуе. Но глаза, что ныне смотрели на Марину, были другие. Чужие глаза.
– Что вы делаете, Андрей Петрович? – едва сдерживая раздражение, прошептала Марина. Все окна гостевых комнат, что выходили в сад, были распахнуты, и каждый звук мог быть услышан посторонними ушами. Тем паче, что комната, отведенная князю Загорскому, тоже была на этой стороне.
– Я просто желал быть первым, кто поздравит вас с именинами, – извинительно улыбнулся Раев-Волынский. – Уж полночь минула, так что с днем ангела вас, милая Марина Александровна!
– Благодарю вас, – Марина выпростала свои руки из его ладоней. – Но зачем же это? Ах, идите почивать, Андрей Петрович, завтра выезжать поутру, сразу после завтрака.
– Могу ли я рассчитывать, что мы поедем pique-niquer в двуколке, и я смогу насладиться плодами моего обучения? – не отставал от нее Раев-Волынский. Где-то скрипнула створка окна, и Марина поспешила согласиться. Bien sûr [597]597
Конечно (фр.)
[Закрыть], она будет рада разделить с ним двуколку, она бы согласилась нынче на все, что угодно, лишь бы он отошел от окна, не ставя под угрозу ее репутацию.
Взбудораженная этим вторжением в ее уединение, Марина еще долго ворочалась в постели, прислушиваясь к ночным звукам. Сон не шел к ней. Быть может, ей мешал тихий шепот дождя за распахнутым окном, а может, стук собственного сердца, что отдавался в ушах громким перекатом. На ум вдруг пришла та ночь в имении Юсуповых, когда забыв про все преграды меж ними, Марина так смело шагнула навстречу Загорскому. Ее тело при этом воспоминании стало таким тяжелым, грудь налилась, а губы словно наяву ощущали те поцелуи. Кожа горела огнем, и даже простое прикосновение сорочки или простыни причиняло раздражение.
Просто давно я не была с мужчиной, решила Марина, когда не в силах более мучиться, поднялась с постели и встала у окна, вдыхая свежесть, что принес с собой дождь. Уж более года точно, так что совсем неудивительно, что ей не спится вовсе. Но раньше желание не одолевало так сильно. Всему виной, присутствие в доме Сергея. Она так и видела, как сейчас он спит, разметавшись на подушках. Марина поймала себя на мысли о том, как было бы отрадно коснуться его мягких волос, провести пальцами по лицу, пользуясь тем, что он погружен в сон. Как же она любила раньше смотреть на него спящего! Лицо Сергея смягчалось тогда, все морщинки уходили будто по мановению палочки. Как же он красив!
До Марининого уха вдруг донесся какой-то посторонний звук, и она вернулась на грешную землю из своих грез, таких приятных и дурманящих голову. Настолько завораживающих, что она даже не помнила и не поняла, как оказалась здесь, у двери в спальню Загорского. Ее ладонь уже надавила на дверную ручку, и та подалась, открывая перед ней возможность шагнуть за этот порог, именно в то место, куда так стремилась ее душа. Шаги (а именно их различила Марина в тишине, установившейся в дом) приближались, и она поспешила тихо скользнуть в узкую щель, что появилась перед ней, затворила за собой тихо дверь и быстро повернула ключ в замке, сама не зная зачем. Затем краснея, повернулась, со страхом ожидая увидеть на себе недоуменный или, еще хуже, холодный насмешливый взгляд.
Но Марина его не встретила. Насколько она могла видеть в свете единственной горевшей свечи, стоявшей на столике у изголовья кровати, Сергей полусидел на постели, прислонившись к спинке. Он никак не отреагировал на ее появление в комнате, и Марина решительно шагнула вглубь комнаты. Теперь, когда занавеси кровати не скрывали более от нее Сергея, она ясно увидела, что глаза его закрыты, и он спит, судя по тому, как мерно вздымается его грудь. Он был полураздет – в распахнутом шлафроке, накинутом поверх рубахи. Перевязи более не было. Книга, вверх переплетом лежащая на его груди, свидетельствовала о том, что сон сморил его за чтением. По обложке она узнала сочинения Андерсена, которые весь вечер нахваливала ему Долли за столом, как слышала Марина краем уха.
Марина шагнула еще ближе, борясь с острым желанием, вспыхнувшим в ней, дотронуться до этой слегка загорелой кожи, что виднелась в вороте рубахи, ощутить его гладкую кожу под руками. Желание было настолько сильным, что даже закололо в кончиках пальцев, и она потерла их друг о друга.
Она шагнула еще ближе и вдруг остановилась, наткнувшись будто о невидимую стену об его пристальный взгляд. Марина даже и не заметила, что он проснулся, приученный просыпаться от любого постороннего шороха за время своей службы, и вот они замерли на месте оба, не в силах отвести глаз друг от друга.
Внезапно Сергей перевел взгляд на дверь, и Марина, последовав его примеру, заметила, как шевельнулась ручка. Потом, убедившись, что дверь заперта, тихонько постучали.
– Сергей Кириллович, я вам вина подогретого принес, как вы просили, – раздался громкий шепот Степана.
Сергей перевел взгляд на Марину и сбросил в сторону книгу, что лежала на нем.
– Прочь ступай! – приказал он, не отрывая взгляда от глаз Марины, в которых в тот же миг заметил растерянность и испуг быть застигнутой в его спальне, словно приказывая ей одними глазами оставаться на месте. – Не хочу более.
Еще миг они смотрели друг на друга, будто пытаясь прочитать мысли в противоположной голове, отгадать желания, вспыхнувшие в душах друг друга. А потом вдруг потянулись навстречу – рука к руке, губы к губам, словно кто-то невидимый дал команду.
Она не смогла бы сказать после, кто первый скинул одежду. Помнит только, как сама рвала рубашку с его плеч, будто боясь остановиться хотя бы на миг, как сама помогала ему снять с себя сорочку.
Его потемневшие от страсти глаза при виде ее обнаженного тела заставили ее голову пойти кругом от сознания собственной прелести, что способна заставить этого мужчину сперва так нежно, а после настойчиво и слегка грубо ласкать ее тело, заставить его забыть обо всем, кроме ее тела и ее желаний. Их желаний…
Сергей был слегка небрит, и эта короткая щетина причиняла легкую боль нежной коже Марины вокруг рта. Но видит Бог, она бы не прервала бы его ни на минуту, особенно после, когда он, проведя губами по ее шее, спустился вниз, к ее груди, заставляя ее тело выгибаться навстречу его губам, рукам и – да, даже этой легкой небритости на его щеках, что заставила ее окончательно потерять голову. Ее наслаждение этими ласками было так велико, что она едва сдерживалась, чтобы не издать ни единого звука, опасаясь, что будет услышана кем-то иным, кроме него.
А потом она и вовсе забылась, осознавая только эти губы и руки, эту бархатную кожу под пальцами, эти крепкие плечи, за которые она цеплялась будто утопающий. Помня только эти серые глаза, ставшие темными под напором того желания, что захлестнуло и его огромной волной, только его довольную улыбку, его тихий шепот, когда он что-то шептал ей в ухо на каждый ее отклик своему напору.
А после Марина еще долго лежала подле него, гладя медленно ладонью по его груди, целуя каждый шрам, аккуратно проводя рукой по повязке на плече.
– О Боже, я должно быть сделала тебе больно, – вдруг проговорила она, вспомнив, как он едва сдержал вскрик, стиснув зубы, когда она уже в финале вцепилась в его плечи.
– Пустое, – улыбнулся он, целуя ее в макушку, вдыхая аромат ее волос, что иногда мнился ему бессонными ночами. – Главное, что я не сделал больно тебе.
– Разумеется, нет, – спрятала свое краснеющее лицо у него на груди Марина. Она покривила душой – слегка саднило, но эта легкая боль была ей даже приятна.
Сергей быстро уснул, уставший после той изнурительной поездки, что предпринял, лишь бы успеть к ней на именины. А Марина долго лежала рядом, не в силах отвести глаза от его лица. Рядом с ним все сомнения отступали прочь, и было так спокойно, что покидать эту комнату и вовсе не хотелось, но разве это было возможно? Вот потому, едва только заалела за окном зарница рассвета, она прошлась по спальне, подбирая разбросанные предметы своего ночного туалета, а после, одевшись, проскользнула в свою комнату.
То, что было таким ясным и понятным ночью, поутру вдруг стало казаться таким призрачным, таким надуманным. И зачем она только пошла к нему, корила Марина себя, когда умывалась в своей спальне. Только усложнило все донельзя. Тело снова взяло вверх над разумом, подумала она и замерла. Раньше, когда она оправдывала свои поступки, то ставила в этой фразе совсем другое слово. За всю ночь, что они провели вместе, она не рвалась обсудить их отношения, не желая за ненужными в тот момент разговорами прервать даже на миг то наслаждение, которым была полна их ночь. Промолчала, когда он прошептал ей в ухо «Я люблю тебя» в самом финале, просто улыбнулась в ответ, чувствуя, как тело до самых кончиков пальцев охватывается сладкой негой.