Текст книги "В тебе моя жизнь..."
Автор книги: Марина Струк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 35 (всего у книги 81 страниц)
Марина вздернула подбородок, показывая своим видом, что ее ничуть не задело прохладное отношение к своей особе, и принялась расспрашивать их о путешествии, их возвращении и об их впечатлениях о поездке. Арсеньев предпочел молчать, отойдя от них подальше, к камину, где стал рассеянно перебирать в руках фарфоровые безделушки, стоявшие на каминной полке. Юленька же принялась за рассказ: сначала неловко и тихо, потом, уже забыв о своей обиде на подругу, все более эмоционально, буквально захлебываясь от восторга, словно малый ребенок.
– Извини, ma cherie, вынуждена оставить вас на время, – Марина положила ладонь на руку Жюли и с радостью ощутила ее нежное ответное пожатие. – Я только с верховой прогулки, еще даже не успела сходить к себе. Так соскучилась по тебе, спешила увидеть. Сейчас в диванной подадут чай, ах, нет, наверное, лучше в террасе. У нас такой замечательный вид на реку!
Юленька восторженно согласилась с подругой – она уже мельком видела, насколько хороша округа усадьбы, а вот Арсеньев прищурил глаза при этих словах. Его слух резануло «у нас», так легко слетевшее с губ той, что буквально год назад клялась одному его другу, а сейчас сидит хозяйкой поместья другого.
– Надолго ли к нам? – перед уходом спросила подругу Марина. – Быть может, погостите несколько дней?
– С удовольствием, дорогая, ведь нам надо столько всего обсудить, – ответила той Юленька, не успев даже рта открыть своему супругу, который не преминул выразить свое недовольство, едва Марина переступила порог.
– Остаться погостить? Ты совсем не то говорила, когда мы ехали сюда!
– Ах, милый, я даже и не предполагала, что все совсем не так, как ты доказывал все эти дни. Я не вижу довольства в ее глазах. Да, Марина выглядит очень неплохо, но в ее глазах на мгновение отразилась такая тоска, что я поняла – ей просто необходимо, чтобы я была рядом.
– Ты просто слишком великодушна. Готова простить любой обман и предательство, – возразил Жюли супруг уже мягче. – Я же не таков.
– Прежде чем судить человека, всегда надо дать ему шанс оправдаться в том, в чем ты его обвиняешь, – заметила мужу Юленька. – И потом – разве Господь не велел нам прощать?
Спустя некоторое время вернулась Марина, сменившая платье для верховой езды на более легкое с цветочным рисунком, и хозяйка с гостями прошли на террасу, где уже ждали закуски и прохладительные напитки. Юленьку восхитил вид, раскинувшийся перед их взорами, о чем она не преминула сообщить Марине.
– Понимаю тебя, – улыбнулась та. – Когда я впервые увидела это великолепие, тоже была поражена этой красотой.
– Представляю, как вы были обрадованы получить такое имение в свое полное распоряжение, – заметил прохладно Арсеньев, отпивая из бокала прохладный варенец. Марина повернула к нему голову и, глядя прямо в глаза, проговорила:
– Рада ли я была? Отнюдь. В первое время я вообще с трудом управлялась со всем этим обширным хозяйством.
– Вы знаете, что я имею в виду, – уже более резко сказал Арсеньев, ставя бокал на стол с громким стуком. Юленька взглянула на него укоризненно, но он не обратил на ее взгляд внимания. – Потеряв возможность стать княгиней, вы быстро сменили свой статус, чтобы приобрести титул графини.
– Ах, вот как! – воскликнула пораженная Марина. И тон его голоса, и слова были вне всяких приличий, что явственно судило о том, насколько он зол на нее. Она прекрасно понимала, как случившееся выглядит в глазах тех, кто был в курсе всей истории, и поспешила объясниться даже не ради него самого, а подруги, что сидела рядом. – Я вышла замуж за Анатоля Михайловича вследствие своего положения и положение своей семьи. Софья Александровна была тяжело больна, как вы знаете, а мы не имели малейших средств ни на то, чтобы жить в столице, ни на то, чтобы быть в состоянии вести судебную тяжбу. В случае, если завещание тетушки не включало бы нас, как наследников ее имущества, или было бы опротестовано, мы могли бы вконец разориться. Мне не оставалось ничего иного…
– Ах, как это благородно – положить себя на жертвенный алтарь! – буркнул Арсеньев.
– Вы ничего не понимаете! – вдруг неожиданно для себя самой вспылила Марина. – Ровным счетом ничего! Вы думаете, что я дурная особа, предавшая вашего покойного друга, а на деле все наоборот! – и она рассказала в который раз об обмане, который раскрылся спустя некоторое время после смерти Загорского, умолчав о своей тягости, толкнувшей ее на брак с Анатолем.
Арсеньев долго молчал, выслушав ее рассказ. Юленька же смотрела с участием, сжимая ладонь Марины в ободряющем пожатии.
– О, милая, я тебе так сочувствую… я даже подумать не могла, – прошептала она.
– Вот и не думай! – резко бросил ее супруг, поднимаясь и бросая салфетку на стол. – Это все наглая ложь! Глупое и нелепое оправдание!
– Вы думаете, я смогла бы придумать такое? – возмутилась Марина.
– Не знаю, – честно ответил Арсеньев. – Но зато я знаю Сержа. Пусть он был тот еще гуляка и бретер, но он никогда не поступил бы так бесчеловечно. Не смейте говорить так о нем, слышите? Я запрещаю вам это!
– Вы говорите ровным счетом, как Анатоль, – сказала Марина.– Тот тоже поначалу возмущался моим словам, но в итоге признал, что подобное могло иметь место. Спросите у него самого о том, какие причины толкнули Загорского на сей обман. Анатоль знает обо всем и знал почти с самого начала.
– Что? – Арсеньев побледнел, словно полотно, и женщины на мгновение испугались, что того может хватить удар. Затем он резко выпрямился и попросил у Марины соизволения взять лошадь из конюшни усадьбы.
– Я хочу проехаться, голова как в тумане, – сказал он, выходя с террасы, получив разрешение. – Прошу прощения, дамы.
– Пусть успокоится, – проговорила Юленька, глядя вслед удаляющемуся супругу. – Для него огромное потрясение услышать подобное. Наверное, равнозначное тому, когда он получил известие о смерти Сергея Кирилловича, – она повернулась к Марине и снова сжала ее руки. – Как ты пережила это? Я даже не представляю, что было бы со мной, случись подобное с моим мужем. А уж тем паче этот обман… Скажу тебе честно, мне верится с трудом в подобное. Быть может, есть какое-то другое объяснение?
– Какое? – с горечью спросила Марина. – Я тоже обдумывала все это сотни раз долгими ночами без сна, но так и не смогла ничего придумать. Но что толку говорить об том нынче? Прошлое не воротится.
– Ты уже забыла его? – тихо спросила Юленька и, когда Марина грустно покачала головой, поспешила переменить тему. – Я слыхала, Господь даровал вам с Анатолем Михайловичем дочь.
– Да, это правда, – кивнула, улыбаясь сквозь невольные слезы, Марина. – Наш ангелочек, Еленочка… Хочешь взглянуть?
Спросила и лишь потом спохватилась, осознав, что так до сих пор подруга и не сообщила ей, принесло ли лечение на водах свои результаты. Она вопросительно взглянула на Юленьку, не смея задать вопроса, но та покачала головой, угадывая его мысленно.
– Нет, милая, пока Господь не дает нам ребеночка, – грустно сказала та, отводя в сторону взгляд. – Я уже почти смирилась с тем, что мое чрево бесплодно, хотя это причиняет нестерпимую боль моей душе. Что думает по этому поводу мой муж, остается только гадать – он предпочитает обходить эту тему стороной последние полгода.
– Мне очень жаль, – обняла ее крепко Марина. – Никто не заслужил право стать матерью в большей мере, чем ты, моя дорогая Жюли.
Позднее, когда Юленька ходила по детской комнате, качая на руках маленькую дочь Марины, что-то тихо напевая ей, Марина в который раз подумала о том, насколько несправедлив этот мир. Такая любовь, какая была у четы Арсеньевых, заслуживала достойного продолжения, но почему-то его так и не было. Разве Юленька не достойна была стать матерью? Разве Господь не видит, как желанен этот дивный дар для нее?
– Мы должны кое к кому сходить завтра, – прошептала Марина подруге, принимая из ее рук убаюканного ребенка. Та отдала его с явным сожалением. – Я уверена, что знаю человека, который может тебе помочь.
Юленька отогнула край детского покрывальца и посмотрела на блаженно улыбающуюся во сне Еленочку. Марину же при этом вновь захлестнула волна страха, что сейчас та сейчас попристальнее вглядится в черты лица ее дочери и признает в них Загорского. Но Юленька лишь вздохнула и прошептала:
– Она немного похожа на тебя, и ни единой черты Анатоля. Так странно…
– Ее черты сменятся со временем несколько раз, так сказала Агнешка, – быстро сказала Марина, передавая дочь подошедшей помощнице няньки. – Так что еще пока рано судить, с кем она схожа лицом.
Позднее ребенка показали вернувшемуся с прогулки Арсеньеву. Этим Марина словно испытывала судьбу, ведь если близкие друзья Сергея не признают сходства с ее дочерью, то ей можно будет не волноваться по поводу других, кто увидит Леночку.
Павел взглянул на ребенка словно мимоходом – чужие дети никогда не интересуют мужчин, а уж тем паче младенцы, только собственные в лучшем случае. Он ничего, кроме полагающихся по случаю слов, не сказал, и Марина перевела дух. Значит, уже никто не признает в ребенке Загорского. А когда девочка подрастет, и ее сходство станет более явным, все равно это будет довольно затруднительно связать ее с человеком, ушедшим от них столь давно. Время делает свое дело, стирая из памяти лица.
К ужину неожиданно прибыл Анатоль, отпросившись в отпуск на несколько дней. Его появление весьма удивило Марину, ведь тот, судя по всему, выехал из Петербурга чуть ли не сразу, получив ее записку о приезде Арсеньевых в Завидово. Неужели он так хотел увидеться со своим другом, что оставил свою службу, когда только недавно брал трехдневный отпуск?
Друзья неловко обнялись при встрече. Их соединение так мало походило на нежность и эмоциональность встречи их жен. Каждый в душе имел на другого обиду и злость, к которым присоединялось чувство вины перед друг другом.
За ужином обсуждали путешествие Арсеньевых за границу, нравы и быт Европы. Анатоль же в свою очередь рассказывал о том, что происходит в свете Петербурга.
– Вы встречали госпожу Ливен? – переспросил он у Арсеньева в ходе неспешной беседы за столом.
– Да, в Баден-Бадене прошлым летом, – ответил ему тот, пригубливая вина. – Она затем, кажется, уехала в Париж, n'est-ce pas, ma cherie ami?
– Да, именно. Не могу понять, что ее туда влечет, – пожала Юленька плечами. – Такой грязный город!
– Может быть, ее тоска, – предположила Марина. – Потерять сразу двоих детей! C'est terrible! [243]243
Это ужасно! (фр.)
[Закрыть]
– Ее туда влечет Лондон, – сказал Анатоль. – Что весьма печально, ибо император желает, чтобы она воротилась в Петербург. Чувствую долгую переписку с графиней, потому что это желание идет вразрез с ее чувствами. Но ей придется поступиться ими, другого выхода нет.
Марина же более не особо прислушивалась в разговор. Ей были вовсе неинтересны обсуждаемые темы и персонажи, она словно отключилась от беседы и очнулась лишь тогда, когда Арсеньев вдруг заметил сегодняшнюю дату.
– Сегодня шестое, – проговорил он и вдруг поднял на нее глаза, словно укоряя за то, что она забыла об этом. Я вовсе не забыла, хотелось сказать Марине, но она промолчала, лишь глотнула очередной глоток вина. Анатоль же в догадке прищурил глаза. По его виду она поняла, что ей предстоит нынче ночью длинный разговор наедине в тиши спальни.
– Я думаю, предпочтительно умолчать о том, что вовсе не следует обсуждать, – медленно проговорил он, глядя на Арсеньева.
– Ne doute pas [244]244
Не сомневаюсь (фр.)
[Закрыть], – ответил ему не менее холодным взглядом тот. В комнате явно почувствовалось, как накалилась обстановка. Анатоль резко отодвинул стул и поднялся.
– Я думаю, нам с Paul’ем лучше выпить коньяка в моем кабинете, дамы. Мы присоединимся к вам за десертом. Прошу простить нас.
Уже в кабинете он повернулся к Арсеньеву и резко, чуть ли не зло спросил:
– Зачем ты делаешь это?
– А ты? – переадресовал ему вопрос тот, опускаясь в кресло. – Я ушам своим не поверил, когда мне рассказала Марина о том, что ты полностью подтвердил, что Серж был способен на такое… такой обман. Зачем? Ты ведь прекрасно знаешь, равно как и я, что это невозможно.
– Знаю, – подтвердил Анатоль. – Знаю, но никогда не скажу ей этого.
Арсеньев вздрогнул – столько огня было в этих словах, столько запальчивости. Он в удивлении смотрел на своего собеседника, словно не узнавая его. Сейчас перед ним был вовсе не тот Анатоль, что клялся на крови всегда быть рядом с другом и никогда не предавать его.
Чужой холодный человек.
– Зачем ты так? Ведь мы когда-то были так близки друг к другу…
– Да, до тех пор, пока Серж не предал меня. Ведь Марина была моя с самого начала. Он не имел ни малейшего права так поступить со мной!
– У любви свои законы, неведомые нам, – ответил Арсеньев. – Так уж сложилось…
– Сложилось?! А я, значит, пожелай тогда любви и долголетия и уйди в сторонку? Ну, уж нет! Как видишь, Бог распорядился иначе, и теперь я с ней, а не он! И я не забыл, что ты тоже был в курсе всей этой истории. Знал и ничего не сообщил мне.
– Как ты себе это представляешь? – разозлился Арсеньев. – Я меж двух огней был. И потом – если бы ты попросил меня о подобном, я бы сделал то же самое для тебя. Тут не вы выбирали с Загорским. Это был ее выбор меж вами.
– Нет, – покачал головой Анатоль, сжимая кулаки. – Она выбрала меня с самого начала и не имела права распоряжаться своим словом. Ведь оно уже не принадлежало ей. И я не уверен, что ты помог бы мне, окажись я на месте Сержа. Ты всегда был за него. Он был первый во всем у нас. Только он!
Арсеньев отшатнулся, пораженный словами Анатоля в самое сердце. О Боже, сколько в них прозвучало злости и яда! Как же все повернулось теперь. А ведь когда-то они были готовы отдать друг за друга жизнь.
Он опустил лицо в ладони, не в силах более смотреть на Анатоля. Их юношеской дружбе пришел конец, вдруг пришло болезненное осознание. Больше нет тех юношей, что проводили вместе все свободное время, что готовы были всегда подставить плечо в случае беды, делили совместно и радости, и горести. Серж был тем самым звеном, что соединяло их всех в единую цепь. Всегда основной задира и шалопай. Прав Анатоль – Серж всегда был первым в их троице, и если Арсеньев никогда не стремился на роль лидера и никогда не завидовал своему более яркому другу, то, видимо, у Анатоля было другое видение их единения.
Как мог измениться Воронин за столь недолгое время при дворе? Всего несколько лет, и тот человек, что провел рядом с ними десяток лет, словно испарился, оставив взамен этого, холодного и расчетливого.
– Я все же проведу свое расследование, как могло случиться так, что в приходской книге нет записи о венчании, – решительно сказал Арсеньев, поднимая глаза на Анатоля. – Я не верю и никогда не поверю, что Серж так жестоко и подло поступил по отношению к ней. Ведь, как бы ты не отрицал этого, он любил ее. Действительно любил. Я убежден, что они были венчаны. Иначе и быть не может.
Анатоль замер на мгновение, а потом подошел к бару и налил себе и Павлу коньяка в пузатые бокалы. Затем он вернулся к своему собеседнику и протянул ему один.
– Для чего тебе эта правда? Для того, чтобы успокоить свою совесть? В память о Серже? – отрывисто спросил он. – Что изменит это сейчас? Она моя жена. У нас растет ребенок. Серж мертв. Вот и все. Что здесь обсуждать?
– Но правда…
– Да кому она нужна эта правда? – вдруг вспылил Анатоль. – Кому?
– Не тебе, я это вижу, – спокойно сказал Арсеньев. – Ты сделал многое, чтобы опорочить Сергея, забыв, что de mortuis aut bene, aut nihil [245]245
о мертвых либо хорошо, либо ничего (лат.)
[Закрыть]. Я даже не знаю сейчас, следует ли мне благодарить Марину Александровну или проклинать за то, что она словно клин встала меж всеми нами, и узы, связывавшие нас столько времени, порвались так легко, словно тонкие нити. Как такое возможно, ведь были кровными побратимами?
– Не знаю, – резко ответил Анатоль. – Ты мне скажи, ведь вы первые с Сержем нарушили свои обещания.
Они помолчали некоторое время. Каждый из них думал о своем, у каждого было тяжело на душе.
– Не надо искать доказательств этого венчания, – попросил тихо Анатоль. Арсеньев покачал головой.
– Это низко и подло скрывать правду и обманывать ее, пойми же.
Анатоль ничего не ответил на эту реплику, лишь молча допил ароматную жидкость в своем бокале одним глотком и поставил его на каминную полку.
– Уже пора возвращаться к женам. Они, верно, думают, что мы уже поубивали друг друга, – постарался пошутить он, но ничего не вышло – голос дрогнул, и его реплика вышла жалкой. Потом он выправил тон голоса и уже твердо сказал. – Низко и подло обманывать друга, Paul. Так что не тебе говорить мне о морали. Я лишь хочу попросить тебя оставить сейчас все, как есть. Ради себя, ради нашей дружбы, пойди мне навстречу. Она только стала привыкать ко мне, только раскрылась. Прошу тебя, не надо знать ей ничего. Прошу тебя.
Арсеньев поднялся с кресла и теперь стоял напротив друга, глядя тому в глаза. Именно в них он прочитал ответы на все свои вопросы и ужаснулся в глубине души тому, что ему открылось.
– Ты все знаешь, – Анатоль ничем не подтвердил его утверждения, но Арсеньев продолжил. – Осторожно, ты ступаешь по тонкому льду, Анатоль. Настанет день, когда Марина Александровна узнает, что ты обманул ее, и сможет ли она простить тебе твой обман? Я ничего не скажу ей более об этом. Но не могу обещать, что если она спросит напрямую, промолчу.
– Спасибо, – Анатоль сжал его предплечье в знак благодарности. На большее он и не рассчитывал – принцип «умолчать не значит солгать» был хорошо ему знаком еще по дворцовым интригам. А уж что Марина не спросит, так это была только его забота, ее мужа.
Она не узнает. Никогда.
Глава 34
Марина в последний раз перепроверила все приглашения, а затем, убедившись, что все так, как она и планировала, без единой помарки, передала увесистую стопку стоявшему рядом Игнату. Тот положил их на поднос, чтобы после позаботиться о том, чтобы приглашения нашли своим адресатов.
– Все ли готово к приему? Приготовили ли залу? Проветрили ли спальни? Просушили перины? – спросила Марина у дворецкого.
– Так точно-с, барыня. Все стекла в зале вымыли-с, паркет начищен и наполирован до блеска, – склонил голову Игнат.
– Ну уж, не слишком стараться-то при том нужно было, – нахмурилась Марина. Она помнила, сколько конфузов, бывало, случалось, когда паркет уж чересчур был отполирован. Надо будет сказать лакеям проверить его, да и самой пройтись попробовать – не будут ли чересчур скользить атласные туфельки по полу.
– Спальни проветрили, барыня. Все убрано, перины выбили и хорошенько просушили, – продолжил тем временем Игнат. – Варвара интересуется, будут ли изменения в меню ужина или это уже окончательный список блюд?
– После просмотрю, голова уже кругом идет, – Марина откинула в сторону перо и выпрямила затекшую от долгого сидения за бюро спину. – Ступай, Игнат Федосьич, больше нет никаких указаний. После призову.
Оставшись одна, Марина поднялась со стула, аккуратно расправив складки на батистовом платье, затем прошла к окну и посмотрела, как слаженно идет работа в парке. Там помощники, набранные Одлербергом из числа дворовых, занимались посадкой цветов, рассада которых была выписана из оранжерей Петербурга. Скоро приедет подвода с розовыми кустами. Часть из них будет рассажена в парке, а часть пойдет в кадки да в бальную залу. Марина очень надеялась, что они не засохнут в дороге в эту жаркую июльскую пору.
В Завидово давался первый после смерти матери Арсеньева бал. Он был приурочен к празднованию Марининых именин. Так решил сам Анатоль, приехав как-то после Иванова дня.
– Нам просто необходимо дать бал, мой ангел. Я хочу всем показать, какова у меня жена – красавица, умница и превосходная хозяйка.
– Ах, вы мне льстите, Анатоль! – улыбалась Марина в ответ. – В свете много женщин красивее меня.
– Нет, – качал он головой. – Другой такой нет и не будет. Никто не может сравниться с тобой, мой ангел.
И Марина послушалась желанию супруга, тем паче это полностью отвечало ее мечтам – устроить праздник в Завидово, показать обновленный за последние два месяца парк. Пусть он и немного пока поменялся, ведь растения так быстро не могут прорастать, но некоторые перемены были уже заметны.
Подготовился список приглашенных гостей, который был чуть ли не вдвое увеличен Анатолем после прочтения. Слуги намывали стекла окон и зеркал да хрусталь люстр до исключительной прозрачности. Чистилось столовое серебро к большому званому ужину, что будет дан после бала.
По велению Анатоля из Петербурга приехала на несколько дней m-m Monique со своими помощницами. Граф приказал супруге не обращать внимания на траты и заказать себе несколько платьев, в том числе и бальное к предстоящему празднику. В письме к Марине он выразил желание, чтобы модистка превзошла саму себя и создала очередной свой шедевр, как тогда год назад, к их венчанию. Он еще помнил, как долго обсуждали красоту его жены в свете после их свадьбы, и он желал, чтобы и после этого праздника люди шептались, каков бриллиант он держит в своей руке.
Чем ближе приближался день бала, тем нервознее становилась Марина. Ей то и дело казалось, что что-нибудь пойдет не так, например, у Варвары что-нибудь пригорит, или завянут розы, предназначенные для украшения бальной залы. Только приезд Арсеньевых, что прибыли в числе самых первых гостей, немного успокоили ее.
– Ну-ну, моя милая, не стоит так переживать, – успокаивала ее Юленька, обнимая при приветствии. – Зная тебя, я уверена, что ты уже сотни раз перепроверила все, что только можно. Все будет хорошо, иначе и быть не может.
– Твои слова да Богу в уши, – улыбнулась нервно Марина, троекратно расцеловываясь с Арсеньевым. – Не зайдешь ли ко мне, Жюли, после, как устроишься? Я переживаю из-за платья. Давно не выходила в свет, не знаю, что сейчас носят. Пошла по совету модистки, но боюсь, не прогадала ли.
– Ну, разумеется, зайду, ma bonne, – пообещала Юленька. – Тем паче, у меня для тебя есть новости.
И как выяснилось позднее, новости и впрямь были совсем отрадные. Марина еще в самый первый приезд Арсеньевых в Завидово отвела Юленьку к Зорчихе. Она была уверена, раз уж та знает травы, как предотвратить тягость, должна и ведать другие, способствующие зачатию дитя. И угадала – Юленька получила от шептуньи небольшой узелок с травами, что ей предстояло пить в настоях. И вот, спустя меньше двух месяцев Юленька, мило краснея, прошептала Марине, что она, похоже, в тягости.
– Ах, Боже мой, это же просто превосходно! – рассмеялась Марина радостно. – Твой супруг уже знает об этом?
– Нет пока, – покачала головой Юленька. – Я боюсь признаться ему, давать ему надежду. Да и сама опасаюсь – мало ли что…
– Не бойся, моя милая. Я уверена, что будет хорошо, и у вас наконец-таки появится маленький Арсеньев. Аккуратной следует быть уже, когда почти на сносях. Я вот не слушала знающих, и, видишь, как вышло. Хорошо хоть что все закончилось благополучно.
Обе женщины помолчали, одна вспоминая сами роды, что пережила, другая – рассказ о нем.
– Ну, будет нам с тобой, – улыбнулась вдруг Марина. – Я спрашивала у Зорчихи, она сказала, у тебя все иначе будет. Легко и быстро, вдруг даже не почувствуешь ничего.
За Арсеньевыми прибыл Анатоль верхом, опередив своего комердина с багажом. Он так быстро вбежал в хозяйские половины, что слуги даже не успели предупредить хозяйку о приезде барина.
Милая его сердцу картина – жена и кроха-дочь у нее на руках, подумал Анатоль. Как же ему иногда не хватало их там, в столице, когда он приезжал из Царского Села в свой особняк недалеко от Фонтанки!
– Ну, здравствуй, мой ангел, – проговорил Анатоль, целуя Марину сначала в обе щеки, а затем в губы долгим нежным поцелуем. Потом он легко коснулся губами пухленькой щечки Леночки, лежащей на руках у матери и медленно сосала сцеженное кормилицей молоко из рожка. Марина предпочитала каждую свободную минуту проводить со своим ребенком, даже настаивала на таком вот способе кормления, что вызывало легкое недоумение окружающих – среди людей ее круга не было принято столько времени отдавать детям.
– Я привез вам подарки, – улыбнулся Анатоль крохе, заметив, что она скосила на него глаза, тем не менее, не отрывая губ от рожка. – Мамочка твоя получит после свой дар, а ты совсем скоро, как приедет мой экипаж.
– Что вы привезли ей на это раз? – засмеялась Марина. – У нас и так детская уже завалена игрушками, которых Елене хватит чуть ли не на десяток лет вперед.
– Интересное изобретение, скажу я вам. Привезли из самой Англии. Творение некоего Кента – колыбель с колесами. Теперь Леночку можно будет не только выносить в сад, но и вывозить.
– Это не опасно? – нахмурилась Марина. Анатоль покачал головой и погладил по голове, наслаждаясь шелком волос своей супруги.
– Это приспособление уже несколько десятков лет используется заграницей, – проговорил он. – После покажу. Скажи лучше, готова ли ты?
– Уверена, что готово все. Ведь уже скоро прибудут гости, а в девять начнем, – ответила ему Марина. – Правда, я еще не проверяла, прибыл ли оркестр из городского дома.
– Приедет вместе с моим экипажем, – улыбнулся Анатоль, видя, как она волнуется. – Я спрашивал о тебе, мой ангел. Готова ли ты? Осталось несколько часов. Быть может, тебе лучше прилечь отдохнуть перед балом? Я сам встречу гостей, а Федосьич превосходно их разместит, он ведь знает твои указания на сей счет. Я хочу, чтобы ты была свежа на бале, а не клевала носом, словно девяностолетняя старуха.
– Хорошо, я последую вашему совету, – согласилась Марина, аккуратно приподнимая ребенка вверх после кормления, отложив рожок в сторону. Анатоль протянул руку и погладил легкий светлый пушок на головке девочки, затем улыбнулся жене, встретившись с ней глазами над головой дочери, чувствуя, как его сердце охватывает волна нежности к ним обеим. Они обе настолько глубоко вошли в его жизнь, что он уже не мыслил себя без них. Анатоль понимал, что пойдет на все, что угодно, чтобы сохранить этот лад в собственной семье, чтобы удержать их любовь и расположение. На все, без малейшего преувеличения!
Постепенно в Завидово начали съезжаться приглашенные на праздничный вечер. Первыми прибыли гости из Петербурга, которые намеревались остаться здесь на несколько дней, пользуясь гостеприимством хозяев. Их размещали либо в основном доме, либо в спальнях гостевого флигеля. Анатоль только и успевал приветствовать многочисленных гостей, ведь вслед за теми, кто прибывал издалека, потянулись вереницей экипажей те, которые жили в Нижегородской губернии. Скоро прибудут те, кто жил и вовсе рядом и не собирался оставаться на ночлег, планируя отбыть сразу же после ужина. Он едва успел сменить свой немного запыленный дорожный фрак на парадный мундир и причесать волосы, так мало времени у него оставалось за всеми этими хлопотами к приезду этих, последних гостей.
Так как приглашенные на бал гости уже были в доме к назначенному часу, то постепенно парадная гостиная стала наполняться мундирами, парадными фраками, дамскими платьями разнообразных расцветок. Смех и легкий говор наполнили комнату, шуршали юбки, взлетали вверх веера, звенели бокалы, подчас даже заглушая музыку, доносившуюся из распахнутых дверей в бальную залу, украшенную чудесной росписью, зеркалами и позолотой.
Анатоль обожал эти звуки светского раута, он наслаждался ими сейчас, едва различимыми в хозяйской половине, но все же слышными сквозь распахнутые настежь окна из-за летней духоты. Он быстро натянул пару таких белоснежных перчаток, что сами облака не могли бы соперничать с ними в белизне и, напомнив Федору о нескольких парах запасных (они должны быть всегда наготове), толкнул дверь в половину своей жены.
Она стояла в спальне перед зеркалом. Его богиня, властительница его души… Ее волосы были уложены в высокую прическу, открывая взору длинную статную шею, лишь по бокам были выпущены несколько локонов, закрывая ее уши, в которых поблескивал жемчуг маленьких серег. Тонкий, будто девичий, стан облегал небесно-голубой шелк платья, широкий вырез которого обнажал плечи и часть груди. Судя по тому, как Марина хмурила лоб, она была недовольна своим отражением в зеркале, что, по мнению Анатоля, было вовсе необоснованно.
– Вы так красивы, – проговорил он, невольно переходя на «Вы», не смея использовать в этот момент интимное «Ты», и она вздрогнула испуганно, не ожидая увидеть позади себя чужое отражение. – Вы так красивы…
Он подошел к ней сзади и немного привлек к себе, окидывая взором ее отражение, нежно поглаживая обнаженные плечи.
– Ma délicieuse! [246]246
Моя прелестная! (фр.)
[Закрыть]– Анатоль легко коснулся губами левого плеча Марины, та же покраснела, оглядывая себя в который раз в зеркале. Ей казалось, что узкая полоска кружева по вороту платья ничуть не прикрывает грудь, что платье вообще чересчур открыто, о чем она и сообщила супругу.
– Да еще и прическа не совсем по нраву, – призналась она. – Я хотела побольше буклей вверху, а получилось вот что. Может быть, плерез добавить?
– Забудь про вырез – сейчас так носят, – ответил Анатоль, отводя ее руки от тонкого белого кружева, которое она расправляла то так, то эдак в попытке прикрыть себя. – А что касается прически…
Он отошел от нее к комоду, на который он при входе в комнату положил несколько футляров. Взял в руки один из них, обитый алым бархатом, и подошел ближе.
– Я сказал, чтобы тебе сделали такой куфур [247]247
прическа, от коверканного coiffure.
[Закрыть], потому что у меня кое-что есть для тебя, – он открыл футляр, и Марина заметила в гнезде из черного бархата изумительной красоты диадему из жемчуга с небольшими вкраплениями бриллиантов.
– Фамильная диадема Ворониных, – проговорил Анатоль с улыбкой, польщенный ее восхищенной реакцией. – Теперь она твоя, моя милая графиня.
Он легко достал диадему из футляра и надел ее на голову жены, аккуратно, чтобы не испортить прическу. Она превосходно села на Марину, словно и была сделана для того, чтобы украшать ее сегодня.
– Надо будет сказать Дуняше, чтобы закрепила получше, – неловко улыбнулась Марина в ответ на взгляд мужа. Диадема была тяжела, Марина сразу же ощутила это. Эта тяжесть заставляла ее высоко держать голову, и теперь она могла понять, почему у высокотитулованных дам света такая превосходная осанка – по-иному и быть не может.
– У меня еще есть кое-что, – Анатоль снова подошел к ней с небольшими футлярами. – Здесь, – он приподнял длинный синий футляр. – Подарок для тебя от Императорской семьи.
Он протянул футляр Марине, и та, открыв его, восхищенно ахнула. В нем лежал веер из белых страусовых перьев. Костяная ручка веера была украшена золотым вензелем – корона с девятью украшенными маленькими бриллиантами шишечками. Символ графского титула Марины.
