Текст книги "В тебе моя жизнь..."

Автор книги: Марина Струк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 40 (всего у книги 81 страниц)

– Я понимаю, – буквально пролепетала Ольга Пантелеевна в ответ, смущенная прикосновением губ к своей руке.

Только спустя некоторое время в уединении своей спальни Сергей смог открыть тетрадь, исписанную аккуратным почерком Натали. Ее дневник начинался с того самого дня, как она встретила молодого наследника рода Загорских. Он невольно улыбался, читая эти слегка наивные строки, полные восторга и слепой влюбленности, вспоминая те дни, когда они тайно встречались на границе владений их семей. Затем было описание ее метаний в выборе меж ним и престарелым, но богатым графом, и свадьба в итоге.

Тон записей становился все менее наивным, менее радостным. Их встреча на маскараде в Павловске, с которой началась их связь с Натали, вернула было повествованию счастливые нотки, но затем все опять стало мрачным, тоскливым, наполненным страданиями и муками неразделенной любви.

«…Я снова и снова ищу подтверждения тому, что он не забыл меня, что он снова мой, тот Серж, что клялся мне в любви когда-то. Сама себя по знакам, придуманным мною же, убеждаю, что он любит меня по-прежнему. Но каждая очередная измена – стрела в мое израненное сердце. За что, мой милый? За что ты так ранишь меня?..»

Сергею было больно читать эти строки. Как же она страдала. Как же он мучил ее то уходя в другую постель, то снова возвращаясь к ней, которая всегда преданно ждала его.

А затем описание их окончательного разрыва, и странная запись, единственная на одной их дат, следующей после их расставания: «Я ездила к А.В. Зачем? Сама не знаю… Как же я низка!».

Потом был двухнедельный перерыв в записях. Обрывочные фразы, датированные концом мая 1836 года. Затем подробное описание их встречи в Пятигорске, ее размышления о дальнейшей судьбе. И запись, размытая слезами, в тот день, когда пришла весть о его гибели:

«…Мое сердце остановилось сегодня, хотя по-прежнему продолжает гонять кровь по телу. Страшная весть. Его более нет. Как в это поверить? Как поверить в то, что в этом страшном ящике привезли твое тело, любимый? Пустая оболочка, что осталась от тебя. Твои награды в бархатных футлярах, твои любимые вещи, собранные в какой-то мешок. Вот и все, что осталось нам. Зачем? Все, поверь мне, все отдала бы, лишь бы ты дышал. Я смирилась с твоим венчанием, отдала другой, но как отдать тебя Смерти?...»

«…Как я завидую твоему денщику – он рыдает, как младенец, не переставая. Я же не могу пролить и капли этой целительной влаги. Боль змеей свернулась у меня в сердце и не желает покидать своего пристанища…».

Тяжелые для него строки, но самое тягостное ждало его впереди. То, что заставило его душу взорваться от боли на сотни кусочков.

«…Мой милый, как она жестока! Как черна ее душа, если она может так спокойно перешагнуть через все, что было меж вами, и идти далее с завидным хладнокровием! Сжечь твое последнее письмо. Немыслимо! Я бы пошла на край света лишь получить его… Я искала в ней хотя бы один признак того, что она страдает от твоей потери, но его не было и в помине. Эта страница моей жизни перевернута, сказала она мне, глядя надменно, свысока, мне нет более дела до этого. Как же я хотела убить ее в тот момент! Как была рада, что отныне не узнаешь, каково это быть преданным так жестоко именно тем человеком, которому отдал свое сердце! Она не оценила этот дар, мой милый, не поняла, что было у нее в руках…»

«…Твое тело только выехало из Пятигорска, а в Петербурге свет ужинал в честь ее помолвки. Шилось блондовое белоснежное платье у m-m Monique, шли приготовления к венчанию, которые не остановились даже после того, как твое тело после отпевания уехало в свой последний путь в Загорское. Ты говорил мне, что она вынуждена лгать, что ты переживаешь за ее душевное состояние. Но кто обманут в итоге? Не ты ли?...»

«…Своим молчанием ты спас ее. Позволил ей осуществить то, о чем она, видно, давно мечтала – стать женой богатого, молодого, знатного… Твой брак с ней потерпел фиаско, и она не стала упускать из рук свою следующую жертву. Графиня Воронина. Сегодня под этим именем она вышла из церкви Аничкова дворца. Она улыбалась. Я же рыдала беззвучно. Мой милый, дай Бог, чтобы твоя душа не видела этого предательства…»

«…Они поистине стоят друг друга. Нынче я нашла в бумагах супруга одну короткую записку. «Вопрос решен. Князь Загорский будет выслан, так что вам нет нужды покидать столицу». Великолепная карьера, блестящий пост, дающий возможность убрать тебя подальше с глаз, подальше с Петербурга, и, кто знает – не навсегда ли? Ты считал его другом, а ее своей женой. Они оба предали тебя, мой милый. Интересно знает ли графиня, что он сделал, чтобы добиться ее? Что устранил тебя со своего пути? Сначала я хотела уведомить ее об этом, но после ночи раздумий поняла, что не в праве этого делать. Пусть живет с твоим убийцей (да-да, в моих глазах он виновен, хоть и косвенно, в твоей гибели!), пусть делит с ним ложе, пусть вынашивает его ребенка. Она достигла своей цели – Завидово полностью в ее руках, говорят, там вовсю идут работы. Бог ей судья, не я…»

«…Я не могу долее называться супругой человека, кто просил о твоей ссылке, кто привел тебя к гибели. Мой муж тоже виновен в твоей гибели, и я ненавижу его за это с утроенной силой. Ненавижу его!...»

Последняя запись была за день до смерти Натали. Всего несколько слов. «Я не могу и не хочу так более. Не живу, а существую. Прости меня, Господи…»

Сергей даже не заметил, сколько времени прошло с тех пор, как он отложил дневник в сторону после прочтения. Он напряженно размышлял, пытаясь найти в своей памяти доказательства, чтобы опровергнуть или подтвердить то, что он только что прочитал. Но все указывало на то, что оправданий нет и быть не может, что написанное в тетради – горькая истина.

«…Но ведаешь ли ты, что в институте девочки с самых младых лет ставят себе цели: получить шифр и (ну, или «или» – у кого как получится) найти хорошую партию. Годами разрабатываются стратегии почище наполеоновских или суворовских. Ведь от этого зависит не только дальнейшая жизнь этих девочек, но и жизни ее родных… ….А кто у нас из холостых un parti très brillant [266]266
  блестящая партия (фр).


[Закрыть]? Князь Загорский да граф Воронин. И именно в этой очередности, он же не так богат, как ваша семья, n'est-ce-pas? Вот и держит она его пока на расстоянии, пока с тобой не разрешилось дело. А как падешь к ее ногам, так граф-то отставку и получит…» – предупреждала его Натали.

Да разве не сама Марина как-то сказала ему во время их объяснения на охоте в Киреевке: «… – Я же женщина, князь, а потому такая же продажная, как остальные. Мы различаемся только ценой. Моя цена – честное имя и обручальное кольцо на пальце. Да еще благополучие моих близких…»?

«…Я влюблен, и я намерен пойти до самого конца. Да – да, готов расстаться со своей свободой и окольцевать себя. Поверь, мне ради нее стоит пойти и не на такие жертвы...» – сказал Анатоль о Марине, когда они сидели в ресторации в первый вечер после возвращения Сергея в Петербург из Европы. Вот Анатоль и пошел на жертвы, забывая обо всем на свете.

Лишь когда в дверь постучал лакей и объявил, что скоро будут подавать ужин, что его сиятельство просит молодого барина спуститься в столовую, Сергей вернулся на грешную землю из своих мучительных раздумий. За окном уже было темно, потому он поднялся и, пройдя к комоду, зажег поочередно все свечи в жирандоле. Вспыхнувшее пламя осветило его отражение в зеркале, висевшем над комодом, и он сперва не узнал себя – так непривычно было ему новое лицо. Он криво улыбнулся уголком рта и поклонился своему двойнику в зеркале.

К ужину Сергей появился в своем мундире, а не в штатском, в котором ходил до этого, награды отражали блеск многочисленных свечей в столовой. Мундир был ему слегка узковат в плечах – за время, проведенное в плену за тяжелой работой, его мускулы стали побольше, чем были до того, и Сергей первым же делом решил пошить новый, сразу же по приезде в Петербург, о чем и сообщил за столом своему деду и Арсеньеву.

– Ты уезжаешь в Петербург? – удивился старый князь.

– Ненадолго, – заверил его Сергей. – Улажу нерешенные дела и вернусь. Кроме того, сегодня, оказывается, пришло письмо из столицы, из императорской канцелярии. Государь желает меня видеть во дворце. Видимо, уже наслышан о моих приключениях.

В его голосе сквозила такая ирония, а смех был такой злой, что старый князь невольно нахмурился. Да, перед ним был тот прежний Сергей, что всегда пикировал его реплики и смело встречал его нападки, а не тот ранимый, питаемый смутными надеждами на будущее, что вошел вчера в этот дом. Это был прежний Сергей, что покинул его три года назад, но Матвей Сергеевич уже не знал, следует ли ему радоваться этому возвращению этого холодного и безразличного ко всему, саркастичного, бездушного человека, ведь тот, что искал поддержки вчера в его объятиях, был ему более по душе.

– Кроме того, я думаю, что наш общий с Paul’ем друг тоже горит желанием убедиться, что я жив и невредим. Такая радость в нашем маленьком кружке! Мы обязательно должны ее отпраздновать, n'est-ce pas, mon cher ami [267]267
  не так ли, мой дорогой друг? (фр)


[Закрыть]?

– Оui, bien sûr [268]268
  да, конечно (фр.)


[Закрыть], – ответил ему растерянно Арсеньев, недоумевая о причинах его такой бурной радости, такого приподнятого настроения. Он был рад, что Сергей так скоро пришел в себя, но подобное его поведение немного настораживало – ведь он знал, как глубоко может прятать в себе свои переживания его друг. – Ежели ты так желаешь.

Лишь за коньяком, когда мужчины сидели в диванной, а Сергей курил сигару, медленно покачиваясь в плетенном кресле-качалке, старый князь поднял тему, что волновала его все это время, с тех пор, как он узнал, что его внук жив.

– Что ты планируешь делать в отношении своей жены? – спросил он, зная, что наступает на больную мозоль, но не смея удержаться. – Вы ведь венчаны, срок в пять лет не прошел.

Качание кресла Сергея замедлило свой ход на мгновение, но потом снова пустилось в движение.

– Я не знаю, – коротко ответил он. Но Матвей Сергеевич не желал уступать.

– Так нельзя, вы же венчаны! Надобно написать отцу Паисию…

– Пока не надо! – отрезал зло Сергей. – Дай мне время. Я должен все обдумать.

Внезапно подал голос Арсеньев. Он не хотел говорить об этом сейчас, но считал, что нет другого выхода в эту минуту.

– В приходской книге нет ваших имен.

Кресло Сергея остановилось. Он смотрел на друга внимательным, пронзающим душу взглядом.

– Продолжай, – потребовал он. Старый же князь был явно удивлен и шокирован открывшимся обстоятельством, он трясущимися руками полез за табакеркой и от души втянул в себя понюшку, стараясь успокоить свои нервы.

– Записи о вашем венчании нет, – виновато глядя на Сергея, продолжил Арсеньев. – Я справлялся, когда вернулся из-за границы, обо всех обстоятельствах вашего венчания, искал доказательства. Почему ты не сказал, что вас венчал не отец Александр? Почему не сказал, что приезжал архиерей, твой дядя?

– Сейчас, кажется, речь не об том, – отрезал Сергей. – Книга. Что с ней?

– Я не нашел там записи о венчании. Нет там ваших имен. Но она была начата за несколько недель до вашего таинства, и я предположил, что возможно, был подлог, – Арсеньев отвел свой взгляд от Сергея, не в силах смотреть ему в глаза, особенно сейчас, когда он откроет ему этот тяжкую для него правду. – Надавил на дьяка, он тут же признался, что переписал книгу заново, не внося в нее ваши имена. А старую отдал, разумеется, не бесплатно, заказчику сего действа – даме под вуалями, что слезно умоляла об этом, суля ему большие деньги. Вот он и соблазнился.

– Даме под вуалями, – повторил Загорский без какой-либо интонации в голосе, словно просто констатируя факт. Потом оттолкнулся ногой от пола, и кресло снова продолжило движение, качая его вес.

– Знаете, – сказал он спустя некоторое время, пристально глядя в огонь. – Говорят, где-то в далеких жарких странах есть традиция. Когда супруг умирает, его жена должна уйти вслед за ним. Ее сжигают вместе с телом мужа на костре. Чтобы и там, в загробном мире они вечно были вместе.

Арсеньев почувствовал, как при этих жестоких словах, сказанных абсолютно равнодушным тоном, у него по спине побежали мурашки.

– К чему ты речь об том завел, Серж? – попытался улыбнуться он. Сергей отвел свой взгляд от огня и посмотрел на друга.

– Да так, вспомнилось просто, – он широко улыбнулся и поднялся с кресла. – Ну что, мои дорогие? Может приказать принести ломберный стол? Сыграем несколько партий? В вист или фараон? Я знаю, мне должно сегодня непременно повезти. Ведь не зря же меня называют баловнем судьбы, n'est-ce pas, Paul?

Сергей широко улыбался другу, хлопая его плечу, но тот прекрасно видел, как холодны его глаза, и от этого холода Арсеньеву вдруг стало не по себе.

Той же ночью, ворочаясь в постели, сбивая простыни в один комок, Загорский осознал, что мысли, постоянно будоражащие его разум, не дадут покоя усталому телу, не позволят провалиться в спасительный сон, который поможет ему забыть о тягостной для него реальности. Он встал с постели, прошелся к окну и, отодвинув занавесь, стал смотреть на звездное небо. Откуда-то издалека в этой ночной тишине доносился лай собак, видно, из деревни, с той стороны. Небо было ясное, безоблачное, потому было видно каждую звездочку.

Вот оно, это созвездие. Буква «М» из неярких звезд. Сергею вдруг стало тяжело дышать, он рванул завязки сорочки у горла. Как же он ненавидел в этот момент весь этот мир! Ненавидел всех и вся! Зачем он вернулся? Чтобы узнать, что его ждал только дед? Что, кроме него, Сергей никому и не нужен? Получается, что все, к чему он так яростно стремился, ради чего снес столько унижений и горестей, было выдумано им самим. У нее теперь своя жизнь, в которой, как выяснилось, ему нет места.

Боже, взглянуть бы на ее, коснуться еще всего лишь раз! Он запустил ладонь в волосы и застонал еле слышно. О чем он думает? Она предала его, гореть ей в аду!

Сергей вдруг замер на месте, а потом сорвался и резко подошел к фраку, в котором приехал вчера днем в Загорское. Степан его вычистил от дорожной грязи и проветрил, и сейчас тот висел на стуле. Загорский опустил руку в карман, не надеясь найти то, что так хотел получить в свои руки сейчас, то, что могло бы ему сейчас помочь. Что, если Степан принял за грязь и выкинул вон? Но нет, в потайном кармане фрака лежал небольшой сверточек, никто не посягнул на него.

Сергей достал его из кармана и, аккуратно развернув, достал одну ханку. Вот оно. То, что ему так необходимо сейчас. То, что успокоит его истерзанную душу, принесет долгожданное облегчение. Он медленно положил в рот небольшую лепешку и принялся разжевывать, чувствуя, как пропитывается слюна вкусом ханки. После лег на постель и принялся ждать.

Долго не пришлось томиться в одиночестве. Вместе с очередным лунным лучом в комнату тихо проскользнула женская фигура в белой кружевной сорочке и капоте, который она тут же скинула одним движением.

– Я ждал тебя, – прошептал он.

– Я здесь, я твоя…, – прошептала она ему в губы и ласково провела языком по его шее. Дикое неудержимое желание захлестнуло его тело, и он прижал ее к себе сильнее, ласково гладя ладонями по ягодицам. В ответ раздался ее тихий счастливый смех, и он припал к ее губам.

Это был его рай. Только с ней и здесь. Его le paradis terrestre [269]269
  рай на земле (фр.)


[Закрыть].

Глава 38

Анатоль прислонился лбом к холодному стеклу небольшого окошка кареты, стараясь успокоить собственные нервы. Его колотило, словно в ознобе, он не знал, что ждет его при этой встрече. Короткая записка от Загорского, скупая на какие-либо эмоции, в отличие от первого письма, посланного из Пятигорска, приглашала его на ужин к месье Талону. Но Анатоль решил переиграть предполагаемый сценарий и выяснить все с Загорским почти с глазу на глаз. Потому и ехал сейчас в фехтовальную студию monsieur Charles. Именно там, как он помнил, они любили встречаться своим небольшим кружком, оттачивая свое мастерство.

Как он сможет взглянуть Сержу в глаза? Серж… Одно лишь это имя вызывало у него в душе спутанный клубок чувств и эмоций: ненависть и злость, обида и вина, сожаление и раскаяние. Наверняка, Загорский уже знает о том, что Анатоль венчан с Мариной. Что он чувствует сейчас? Проклинает ли он Анатоля, как он сам проклинал друга три года назад? То чувство некоей справедливости, что он лелеял в себе все эти последние годы, куда-то испарилось в эти минуты перед встречей с Загорским, и теперь его душу глодали сожаление и вина. Он закрыл глаза и, откинувшись назад, на спинку сидения, вспомнил свое возвращение в Завидово несколько дней назад.

Анатоль приехал спустя два дня, как Марине принесли известие о том, что Сергей жив. Он, словно комета, пронесся по всему дому, спрашивая каждого из комнатных, кто встречался на его пути, где сейчас барыня. То, что они путались в своих ответах, либо вообще не могли дать его, доводило Воронина до бешенства и заставляло его сердце замирать от ужаса. «Неужели?», – птицей билась в его голове только одна мысль, но он упорно гнал ее от себя прочь.

Но Марина не вышла его встречать, не было обычного приветствия в передней Леночки, и Анатоль понимал, что та весть, что застала его на половине пути из Пензы, не может не отразиться на их будущем. На его будущем.

Он толкнул двери в половину жены, но Марины не было и там. Только Агнешка разбирала белье, откладывая часть в починку.

– Где моя жена? – спросил Анатоль, стараясь, чтобы голос звучал как можно ровнее.

– В зимовым садзе яна, – ответила Агнешка, отводя глаза в сторону, но он успел заметить, как они так и сверкнули на него.

Внезапно Анатоль почувствовал злость на няньку Марины. Старая ведьма! Не помогай она тогда Марине, не произошло бы многое. Как она смеет сейчас так вести себя, словно ровня ему, а не крепостная! Не будь Марина так привязана к ней, то он давно бы убрал ее из дома. Этот ее говор… Ребенок и так уже начинает применять в своей речи не только французские слова, но некоторые мужицкие словечки.

Марина действительно была в зимнем саду. Сидела, забравшись с ногами с плетеное кресло, словно маленькая девочка, подоткнув подол платья под ступни. Ее домашние туфли лежали на полу, рядом с креслом, на коленях – открытая книга, позабытая хозяйкой, которая, не отрывая взгляда, смотрела сквозь оконное стекло французского окна на речку внизу холма да на леса за ней. Как она похудела, с неудовольствием отметил про себя Анатоль, скулы теперь так резко обозначены. Под глазами темные тени, словно она перенесла недавно болезнь. Или горе, пришла тут же в голову мысль, больно уколов в самое сердце.

Марина вдруг краем глаза заметила, что он стоит в дверях, и вздрогнула от неожиданности. Книга упала с ее колен, громко стукнувшись об пол.

– Я не ожидала вас так рано, – растерянно проговорила она и, заметив, как Анатоль поморщился, осеклась. Поднялась с кресла, найдя ногами скинутые домашние туфли, поправила платье.

– Где Леночка? – спросил он, подходя к жене и беря ее за плечи, заставляя прервать ее судорожные попытки привести себя в надлежащий вид. Марина замерла, словно испуганная газель, в его руках.

– В детской, спит, – тихо ответила она, отводя в сторону взгляд. Это движение привело Анатоля в отчаянье. Он снова был между ними. Как и тогда, в самом начале. Словно и не было меж ними тех лет, что они провели бок о бок, тех радостных семейных событий, их маленького мирка…

Анатоль притянул к себе жену и крепко обнял, уткнувшись носом в узел ее волос. Как же так, Господи? Неужели ты позволишь, чтобы он сейчас потерял все, что ему так дорого в этой жизни? Потерял ее, свою жену? Хотя свою ли…

Перед его глазами вдруг возникла собственная рука, бросающая скомканное письмо Сержа в огонь. Именно из него Анатоль узнал о том, что венчание действительно состоялось, ведь в нем Сергей просил прощения за все, что случилось, взывал к его милосердию и благоразумию. Он думал, что никто и никогда не узнает правду об этом браке, что сможет всегда держать ее в неведении в отношении законности ее первого венчания. Но сейчас вернулся Серж. А значит, конец всем тайнам. Конец его браку.

– Моя! Моя! Моя жена! Моя! – билось у него в голове. Он никогда и ни за что не отдаст ее Загорскому, даже если придется пойти на еще больший обман и предательство. Он не забыл тех слов, что сказала тогда старая цыганка в саду Киреевки. «Она – судьба твоя, дорогой. Будет с тобой рядом до конца твоих дней», – именно эти слова он так часто вспоминал, когда совесть принималась донимать его душу редкими бессонными ночами. Марина была предназначена ему самой судьбой, и тот, кто попытался нарушить ее волю, был жестоко наказан.

Анатоль провел в Завидово два дня, которые выгадал своей безумной скачкой и днем, и ночью из Пензы, боясь найти по возвращении пустой дом. Все это время он чувствовал, как далека от него Марина. Она была задумчива и тиха, как никогда ранее, погас огонек в ее глазах, смолк ее счастливый смех. И хотя внешне она старалась выглядеть, как прежде – заботливой и внимательной супругой, он видел, что мысленно она не с ним, а снова там, в своем прошлом, с другим.

Это причиняло такую сильную боль, что Анатоль еле дышал. Он видел, с каким выражением лица Марина смотрит за их возней с Леночкой на ковре в детской, как вздрагивает каждый раз, когда дочь звонко выкрикивает: «Папа, папа!». Эти годы так и не смогли стереть из памяти его жены другого мужчину, несмотря на все усилия, что приложил Анатоль к тому, чтобы их брак считали самым образцовым в Петербурге. От осознания этого ему хотелось плакать, на сердце камнем лежала такая тоска, что хотелось выть.

В последний вечер перед отъездом в столицу Анатоль сидел в детской у постели Леночки и ждал, пока они совсем провалится в глубины крепкого детского сна, поглаживая ее по мягким локонам, прогнав всех нянек прочь. Он собирал эти сладкие его сердцу мгновения, словно драгоценные камни в кошель, чтобы насладиться их блеском, когда он будет так далеко от своих девочек – жены и дочери.

Он поправил одеяльце, укрывая плечико Леночки, погладил в последний раз ее голову. Она уже спала, засунув пальчик в рот, словно соску, провалилась в страну грез. Он никогда и никому ее не отдаст, вдруг решил Анатоль и резко поднялся со своего места у постели дочери. Она его дочь по праву рождения, а Марина его жена. И так все и останется!

Он пошел на половину жены и встал в дверях, наблюдая, как Дуняша разбирает Маринины локоны, причесывает это роскошное золото щеткой. Марина его и ничья больше! Да, сейчас в ее душе опять смятение, но это пройдет. Он заставит ее забыть обо всем своей любовью, лаской, заботой. Как это уже было прежде.

Анатоль подошел и взял из рук Дуняши щетку для волос.

– Можешь быть свободна. Я сам послужу барыне, – приказал он горничной, и та, сделав небольшой книксен, быстро вышла из комнаты, оставив супругов наедине. Он взглянул на Марину в отражение зеркала, перед которым она сидела, и заметил, что она внимательно наблюдает за ним.

– Ты так задумчива в последние дни, – аккуратно начал Анатоль, проведя по пряди волос щеткой. – Это связано с ним?

– Вы желаете поговорить об этом? – удивленно спросила Марина.

– Почему бы и нет? – пожал плечами Анатоль. – Я твой супруг, меж нами не должно быть никаких секретов. Я же вижу, что тебя прямо-таки гложет эта весть. Ты вся исстрадалась, исхудала… как прежде, – Марина молчала, поэтому смолк и он. Некоторое время он расчесывал ее волосы, а потом вдруг решился сказать ей то, что долго обдумывал все эти два дня. При этом ненавидя себя, как никогда ранее. – Знаешь, как Сержу удалось бежать? Вижу по твоему взгляду, что нет. Видимо, Арсеньев не открыл тебе этого, хотя уверен, что Серж написал и ему об этом. Ему бы никогда не удалось это sans l'aide de personne [270]270
  без посторонней помощи (фр.)


[Закрыть]. Была там одна черкешенка, – он почувствовал, как замерла под его руками Марина, но тем не менее продолжал с резким смешком, прекрасно понимая, какую боль причиняет ей сейчас. – Les femmes [271]271
  Женщины…(фр.)


[Закрыть]… Он всегда легко кружил им головы.

Анатоль отложил в сторону щетку для волос, присел на корточки рядом со стулом Марины и, развернув ее к себе лицом, взял ее руки в свои ладони.

– Неужели ты не понимаешь, он всегда останется тем Сержем Загорским, которого знал свет? Циничным, равнодушным, безразличным ко всему и вся. Игрок, волокита, бретер. То, о чем ты рассказал мне тогда о том, как он поступил тогда с тобой… Я не знаю, насколько бездушным надо быть, чтобы пойти на такое, чтобы добиться расположения юной девы! – он поднес ее руки к своему лицу, прижался к ним щекой. – Я люблю тебя, моя милая! Я сделаю все, чтобы ты была счастлива, чтобы была счастлива Леночка. Вы двое – все для меня!

Марина отняла одну руку из его ладоней и нежно провела по его волосам. Она смотрела на него с каким-то странным выражением в глазах.

– Я твоя жена, Анатоль. Разве что-то может это изменить? – проговорила тихо она.

О, если бы ты знала, если б знала, мелькнуло в голове Анатоля, но вслух он произнес лишь одно:

– Раз так, я прошу тебя никогда не принимать Загорского в моем доме без моего присутствия. Я понимаю, что это противоречит правилам хорошего тона, но таково мое желание. Я не хочу, чтобы ты с ним вообще имела какие-либо контакты, но не в моих силах сделать так – в свете вы все равно повстречаетесь. Всего лишь прошу свести их к минимуму, положенному для того, чтобы поддерживать знакомство. Tu es ma femme, et il est mon ami d'enfance [272]272
  Ты – моя жена, а он мой друг детства… (фр.)


[Закрыть]…

Позднее, когда супруги уже лежали в постели (он ни на чем не настаивал эти две ночи, боясь спугнуть ее, как тогда, в самом начале их брака), Анатоль приподнялся на локте и провел ладонью по изгибу ее тела, чувствуя тепло сквозь тонкую ткань сорочки.

– Леночке уже два года, – тихо сказал он, и Марина напряглась, каким-то шестым чувством угадывая его следующую реплику. – Я думаю, нам уже пора подумать о наследнике.

– Да, конечно, – согласилась с ним тихо жена, и он откинулся на подушки довольный собой.

Ребенок! Как он не подумал об этом ранее? Он привяжет ее к себе их общим дитем. Это будет гораздо прочнее всех тех призрачных уз, что сейчас держали их вместе. Марина никогда не оставит своего ребенка, а по законам российской империи он в праве не отдавать ей детей, рожденных в их браке, даже Леночку. Если уж дело дойдет до того, то он пустит в ход этот последний козырь. И она непременно останется с ним. Пусть даже против своей воли…

Карета внезапно остановилась перед домом, где располагалась студия monsieur Charles, и Анатоль вернулся из своих мыслей обратно на грешную землю. Еще на подходе к зале, сквозь закрытые двери он услышал смех своих друзей, и это заставило его сердце пуститься вскачь. Немного помедлив на входе, Анатоль все же распахнул створки и ступил в студию. Они оба были там – Сергей и Павел, один застегивал защитный жилет, другой что-то рассказывал о своей поездке по Европе, часто жестикулируя руками. И оба же резко повернулись к нему, прерывая дружескую беседу, в момент стирая улыбки с лиц.

О Боже, чуть было не сорвалось с языка Анатоля, едва он увидел лицо Сергея. Но заметив, что его друг внимательно наблюдает за его реакцией, тут же сдержал свои эмоции и просто шагнул к ним.

– Серж! Как я рад видеть тебя в добром здравии! – Анатоль хотел было обнять друга, но тот протянул ему руку для рукопожатия, при этом поворачиваясь к нему боком, чтобы тот не смог более приблизиться к нему.

– Здравствуй, Анатоль, – коротко ответил Загорский. Его глаза смотрели с таким холодком, что у Анатоля невольно дрожь побежала по телу. После их приветствия в зале воцарилось молчание. Анатоль не знал, что сказать сейчас, а Загорский даже не пытался поддерживать беседу. Арсеньев же выглядел так, словно он хотел оказаться сейчас где угодно только не здесь наедине с ними.

Анатоль отвернулся от них и прошел до канапе, на котором уже лежали скинутые его друзьями фрак, мундир и жилеты, и стал расстегивать мундир.

– Я так давно не был здесь, – начал он как можно более беспечно, словно не замечая того напряжения, которое с каждой минутой разливалось в воздухе. – Наверное, последний раз год назад. Все стало совсем не так здесь, когда вас с Paul’ем не было. Не было достойных соперников.

– Отрадно, что ты считаешь меня достойным соперником, – усмехнулся за его спиной уголком рта Загорский. – Рапиры или сабли?

– Сабли, – скидывая жилет, принял решение Анатоль и, поворачиваясь, едва успел поймать кинутое ему Сержем в тот же миг оружие.

Они заняли позиции в центре зала, настороженно оглядывая друг друга, словно оценивая произошедшие за последние годы перемены в каждом из них. Анатоль заметил, что плечи Загорского раздались еще больше, руки стали сильнее. Тяжелый противник! Он и тогда был гораздо тренированнее, чем Анатоль, теперь же ему и вовсе будет легче. Анатоль в отличие от своего соперника совсем забросил тренировки, погрузившись полностью в службу и светскую жизнь.

Воронин не стал раздумывать и быстро сделал выпад, проверяя, не снизился ли уровень владения холодным оружием у Загорского за эти годы. Ведь все это время он не мог использовать свои навыки.

Но тот одним движением отбил его, не делая, впрочем, ни малейшей попытки атаковать своего противника, предоставляя ему подобную возможность.

– Прости меня, – вдруг вырвалось у Анатоля. – Я не хотел, чтобы вот так все вышло. Я прочитал твое письмо только после Рождества, когда уже все было сделано.

Сергей отбил отведением его рубящий удар, которым Анатоль намеревался закончить бой, якобы раня его в правое предплечье, и спросил:

– И где оно сейчас?

Анатоль не смог, видимо, скрыть правду во взгляде, столь неожиданным для него был этот вопрос. Глаза Загорского стали темно-серыми, заметив вину промелькнувшую на лице противника по бою, и он вдруг перешел из защиты, в которой до этого вел их поединок в нападение, то и дело перемежая удары – рубящий, колящий, снова рубящий и опять…

Анатоль едва успевал отбивать их, чувствуя, как заныла уставшая рука, державшая саблю. Да, давно он не тренировался, очень давно. Он быстро перемещался по площадке, не подпуская к себе близко противника, но вскоре совсем выдохся и стал пропускать легкие уколы, не останавливающие, впрочем, их дуэли. Получив еще несколько таких уколов, Анатоль понял, что Загорский намеренно сейчас гоняет его по зале, дразнит, выматывая его силы. Это понимание разозлило его. Он вспомнил, что в большинстве случаев неизменно уступал Сержу в их тренировочных боях.

– Talent, talent inné! [273]273
  Талант, прирожденный талант! (фр.)


[Закрыть]– отзывался о Загорском monsieur Charles, владелец школы фехтования, предоставлявший им залу для их тренировок, и это отнюдь не было лестью.