Текст книги "В тебе моя жизнь..."
Автор книги: Марина Струк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 28 (всего у книги 81 страниц)
Когда Игнат пришел как обычно к вечернему чаю и сообщил, что надобно выделить деньги на небольшие подношения нескольким дворовым ко дню именин, как заведено было издавна у Ворониных, она так глубоко задумалась над своим положением, что не сразу вникла в его просьбу.
– А что за день завтра? – спросила она, давая свое согласие на это.
– Так, барыня, завтра ж Сергий Радонежский, – ответил дворецкий и с удивлением заметил, как побледнела барыня и быстро махнула рукой, отпуская его.
Она расценила разговор с отцом Иоанном накануне дня именин своего любимого, как знак свыше, что время пришло отпустить душу Сергея, не терзать ее и свою собственную. Весь последующий день Марина провела в молитвах и говении. Она поминала своего любимого, как ей и говорил отец Иоанн, но так усердно нынче, так запальчиво, чтобы потом отпустить его, не вспоминать его более ночами, не возвращаться в прошлое, не погружаться более в сладкие ее сердцу воспоминания. Она просила Господа упокоить Сергея, простить многие грехи его.
– Смилуйся над ним, Господи, прости ему грехи его, как я простила ему все прегрешения его передо мной, – шептала она перед образами до самого рассвета.
После Марина поднялась с колен и прошла в свой кабинет к бюро, в одном из ящичков которого она хранила дорогие ее сердцу вещицы. Здесь была и пачка писем от Сергея, перевязанная тонкой атласной лентой, и засушенные цветы чубушника, что он прислал ей тогда, в Петербурге, были несколько его зарисовок с Кавказа. Одну из них она особенно любила: на фоне гор Сергей нарисовал самого себя, стоящим, широко раздвинув ноги и заложив руки за спину. Ветер развевал его волосы и расстегнутый мундир.
Марина провела пальцами по нарисованному лицу Сергея, легко касаясь бумаги. Но она не чувствовала ее, под ее рукой ей мнилась теплая кожа, слегка колючая на подбородке от однодневной щетины. Как она любила касаться его, словно заранее знала, что век их любви недолог, что Сергей будет рядом лишь несколько дней! А он в ответ на ее ласку, поворачивал голову и нежно касался губами ее пальцев…
Марина смахнула с глаз набежавшие слезы. Потом аккуратно свернула листок с зарисовкой, сложила в большую шкатулку, что принесла с собой в кабинет, к остальным реликвиям своей любви и быстро повернула ключ в замке. Когда проснется дом, она вызовет к себе Агнешку и велит той спрятать эту шкатулку куда-нибудь в такое укромное место, чтобы Марина сама не нашла бы ее вовек. А няньку свою заставит дать клятву, что ни при каких обстоятельствах, как бы ни уговаривала Марина ее вернуть ей шкатулку, не поддавалась на уговоры. Не стоит Марине возвращаться опять в воспоминания, ведь в прошлое возврата не бывает. Потом, спустя годы Агнешка вернет ей эту шкатулку, и Марина спрячет ее уже в своей спальне, чтобы по истечении совершеннолетия своего дитя открыть ему историю своей любви, плодом которой он или она является. А может, и не откроется вовсе, Бог покажет…
В последний раз Марина провела пальцами по дереву шкатулки, словно прощаясь с ней и ее содержимым.
– Прости меня, – прошептали ее губы. – Мне нужно жить дальше…
На следующее утро в разговоре с Игнатом Марина вскользь, как бы мимоходом упомянула:
– А что, барин часто пишет к тебе?
Игнат смутился, отвел взгляд и тихо сказал:
– Дак раз в полмесяца весточку получаю. Вы уж простите, барыня, но барин меня о вашем здравии спрашивал. Вот я и написал ему, что у вас это… болезни утренние…
– И верно, Игнат Федосьич, сделал, – улыбнулась Марина. – А пойдешь почту отдавать, так ко мне зайди – письмо барину забери.
Вспыхнувшие ярким светом радости глаза старика стали подтверждением для Марины правильности ее поступка. Она сразу же, не раздумывая долго, присела за бюро и принялась за послание к супругу. Что ей написать? Какие слова способны смягчить его сердце и заставить его принять объяснения ее обмана? Марина долго сидела перед чистым листком бумаги, но так и не смогла придумать, что ей написать. Когда время подходило уже к завтраку, Марина просто принялась писать обо всем, что происходило в усадьбе во время отсутствия Анатоля в Завидово. Написала о знакомствах с соседями и остальными губернскими дворянами, спрашивала его совета, принимать ли ей приглашения на балы и рауты, что последуют после Филиппова поста. Написала она и своем приятельстве с молодой соседкой, между строк при этом так и не смогла скрыть, как ее тяготит ее одиночество здесь.
Потом быстро запечатала облаткой конверт и положила его на бюро. После также быстро вышла из комнаты, борясь с желанием забрать письмо с собой и порвать на мелкие кусочки. И чтобы не поддаться ему, Марина и вовсе оделась и ушла гулять в парк, несмотря на ворчание Агнешки, мол, сыро нынче, можно ноги замочить да лихорадку подхватить. Когда она вернулась с прогулки к обеду, письма на бюро уже не было – Игнат забрал письмо и передал его для отправки в столицу.
Ответ пришел спустя две недели, когда Марина уже немного пала духом и начинала сожалеть о том, что писала к супругу. Вдруг он не так понял ее? Вдруг все-таки надо было набраться храбрости да написать то, что у нее на душе? Вдруг он не ответит ей, убив столь хрупкий росток надежды на возможность мира и покоя в их недолгом браке?
Когда Игнат внес на подносе ей письма, его лицо сияло словно самовар, начищенный к чаю, и Марина тотчас поняла, что ее надежды оправдались – Анатоль ответил ей. Она еле сдержала себя, чтобы не схватить этот конверт, не порвать его и достать письмо, смогла все же обуздать свое любопытство, которому все же дала волю после ухода дворецкого.
Анатоль писал ей по-французски, чересчур степенно и вежливо для письма молодожена, но Марина была рада и этому ответу. Он принял ее правила и ни словом, ни намеком не коснулся темы, по-прежнему обжигающе больной для них обоих, а писал о том, что происходит в свете и при дворе. Что государь перенес свою поездку на Кавказ на следующий год, что в свет вернулась мадам Пушкина после последней «malladie temporelle» [185]185
временная болезнь (фр.). Имеется в виду беременность.
[Закрыть], что господин Дантес сделал предложение сестре мадам Пушкиной, и это нынче самая обсуждаемая новость во всех гостиных Петербурга. Он писал ей о поместье, давая небольшие советы по тем вопросам, что она задала в своем письме. Указывал, что в отношении приглашений она вольна поступать, как вздумается, но, тем не менее, «retenez bien, que vous êtrez mariée» [186]186
помните, что вы замужняя дама (фр.)
[Закрыть].
Недлинное, всего один лист, вежливое письмо, но оно вселило в Марину такую надежду на благополучное завершение их разлуки, такую радость, что она закружилась по комнате не в силах сдержать свои эмоции. При этом она едва не сбила с ног Агнешку, заходившую в спальню.
– Ох, ты Езус Христус! – проговорила нянечка, переводя дыхание после мимолетного испуга. – Ты пошто в пляс-то пустилась? Зусим запамятовала, что в тягости? Убиться желаешь?
Марина остановилась перед зеркалом и, повернувшись к нему боком, посмотрела на свое отражение. Она и вправду иногда забывала, что в тягости, настолько мал у нее был живот для женщины в положении. Почти половина срока прошла, а она выглядит так, словно и не дитя ждет, а просто плотно поела недавно. Первое время она даже сомневалась, что Агнешка ничего не напутала, и доктор не ошибся. Разве может такое быть, что живот совсем не растет с месяцами? Но потом Марина стала потихоньку округляться и успокоилась. Да и нянечка ее радовалась – мол, маленький живот нам только на руку в ее-то положении теперешнем. Никто не усомнится, что дитя в браке зачато было.
Марина положила ладони на маленькую округлость живота. Ей непривычно было ощущать, что внутри у нее есть что-то, и это что-то – маленький человечек. Ее разум отказывался в это поверить. Ведь как может этот человечек поместиться там, в ее животе?
Агнешка подняла голову от платья, что в том момент прибирала, и заметила, как замерла Марина на месте, и краска сошла с ее щек.
– Что? Что? – бросилась к ней нянечка тут же, обнимая ее за тонкий стан. – Дурно? Что, касатка моя?
Марина перевела на Агнешку свой взор, и столько потрясения и страха было в ее глазах, что у нянечки замерло сердце. Неужто, что с дитем? Ох ты, Господи, такого ее касатке и вовсе не пережить нынче!
– Ах, Гнеша, там внутри у меня что-то… что-то… как бабочки крыльями помахали, – прошептала она няньке.
– Тьфу ты! Напалохала мяне да палусмерци! [187]187
Напугала меня до полусмерти! (бел.)
[Закрыть]– в сердцах выругалась Агнешка. Потом покрепче прижала к себе Марину. – Ах, касатка моя, дык то ж дзидятко твое варушыцца [188]188
шевелится (бел.)
[Закрыть], показывая, что туточки ен. Пора пришла… Ох, ведаць полсрока сапраўды отходзила ужо. В сакавике [189]189
марте (бел.)
[Закрыть]и примем яго на свет Божий. Пасаг пора ему падрыхтоўваць [190]190
Приданное пора ему готовить (бел.)
[Закрыть]. Деуки давн вона шепчутся, что ты тяжелая, потому и не здивятся особливо.
За этими приятными хлопотами по подготовке приданого для еще не рожденного ребенка и прошел октябрь, а за ним и ноябрь. Марина и Анатоль так и продолжали свою супружескую переписку, но ни в одном письме не касались темы, ставшей для них обоих запретной – Марининой беременности. Они писали друг другу обо всем – прочитанных книгах, о местных хлопотах, о слухах, ходящих в свете, но самое главное, что они хотели бы обсудить, так и осталось при них, сокрытым в глубине их душ.
Наступил Рождественский пост. Жизнь в усадьбе замерла, словно предвкушая приближающийся Сочельник. Настало время думать о рождественских подарках, ведь их было надо подготовить загодя. Как-то в один из морозных декабрьских дней к Марине приехали Авдотья Михайловна с Долли и предложили той поехать вместе в Нижний Новгород за покупками.
– Ну, что вам тут сидеть в имении? – уговаривала Марину пожилая женщина. – Вы так редко выезжаете, что давеча у нас интересовались, правда ли это, что вы совсем нелюдимы, оттого что дурны собой. Jugez de ma surprise [191]191
Представьте себе мое удивление! (фр.)
[Закрыть]. А все отчего? Оттого что не выезжаете никуда! Тягость – это вовсе не болезнь, моя дорогая!
И Марина приняла их приглашение. Кроме того, она вспомнила, что в Новгороде у Анатоля проживают две престарелые тетки по отцу и решила навестить их, передать им гостинцев из имения. Было решено двинуться в путь в более удобном зимнем транспорте Ворониных, так как карету Авдотьи Михайловны еще не поставили на полозья. Подготовили возок [192]192
закрытые сани
[Закрыть]к поездке, подогрели в дорогу кирпичи да почистили шкуру, которой укрыли ноги барыни. Снарядили погребец – вдруг барыни проголодаются в дороге?
В городе Марина недолго ходила по торговым лавкам вместе с Авдотьей Михайловной и ее дочерью – в последнее время она быстро уставала, хотя по-прежнему ее положение не особо тяготило ее. Агнешка говорила, что на ее сроке многие начинают ходить с трудом, нося на себе тяжесть дитя. Живот же Марины все еще был мал и посему не доставлял той особых хлопот.
Марина рассталась со своими партнершами по путешествию на Семинарской площади, условившись встретиться с ними через несколько часов, и направилась к тетушкам Анатоля, девицам Гоголевым, что жили в зимние месяцы в городе. Ей пришлось пройти совсем недалеко, на Варварскую улицу. Там и стоял небольшой двухэтажный дом с палисадником, который был передан Ворониным в дар своим тетушкам несколько лет назад. Марина понимала, насколько благороден был его поступок, ведь этот каменный дом, ненужный более его владельцу, постоянно проживающему в Петербурге, мог быть продан за хорошую цену или сдан в аренду, принося, таким образом, ежегодно неплохую плату. Тем не менее, Анатоль предпочел подарить его своим теткам по отцу, чтобы им было где проводить осенние и зимние месяцы, столь нелюбимые помещиками.
Марину приняли с распростертыми объятиями обе старушки. Они казались такими крошечными по сравнению с гостьей (а в Марине-то и было чуть более четырех вершков росту [193]193
в старину рост человека часто определялся в вершках свыше обязательных для нормального человека двух аршин (то есть 1 м 42 см). Таким образом, рост Марины около 160см.
[Закрыть]), такими забавными в своих огромных для их маленьких головок чепцах, напоминая той всем своим видом грибы. Они усадили Марину пить чай да принялись расспрашивать про их племянника, про венчание (для их возраста было довольно затруднительно прибыть на торжество), про императорскую чету и их детей, про столицу.
Потом, приглядевшись к гостье повнимательнее, старушки разглядели небольшую округлость Марининого живота и тут же принялись ахать в умилении, что скоро род Ворониных продолжится.
– Ах, я ведь точно знала, что скоро у нас в семье появится младенец, – воскликнула та, что постарше, которая носила с собой лорнет на костяной ручке и внимательно рассматривала в него все, что попадало в круг ее зрения. – Давеча мне снилось, что нам с рынка принесли большого такого осетра. Вот к чему сей сон-то был!
– Дорогая, как это прекрасно, – в то же время тараторила другая старушка с мопсом на коленях. – Это будет непременно мальчик. Непременно мальчик!
Все чаепитие прошло под постоянное щебетание двух ни на минуту не умолкающих тетушек. Марина даже посочувствовала их компаньонке, немолодой обедневшей дворянке, во время их разговора тихо сидевшей за столом. Как же можно так долго выдерживать постоянную болтовню старушек! Тем не менее, прощаясь, Марина чуть ли не расплакалась, когда они принялись ее сердечно обнимать да целовать в прихожей, со слезами на глазах и дрожащими от волнениями руками.
– Ты заезжай к нам, милочка, – говорила одна, направляя в ее сторону лорнет. Другая отпустила с рук мопса и расцеловала вслед за сестрой Марину в обе щеки.
– Спасибо за гостинцы, дорогая. Очень приятно.
– Я напишу к вам, – пообещала Марина уже почти за порогом, оглядываясь на добросердечных сестер, явно скучающим по родственному общению. – Всенепременно напишу.
После столь общительного приема, где Марина успела наслушаться разговоров чуть ли не на месяц вперед, она была не настроена на беседу во время обратного пути в Завидово. Поэтому едва обменявшись парой фраз, с Авдотьей Михайловной и Долли, севших в возок на площади, где и было условлено, она прикрыла глаза и погрузилась в легкую дрему, предоставив матери и дочери и далее общаться лишь друг с другом. Правда, при приближении к имению ей все же пришлось вступить в их беседу – Авдотья Михайловна, заметив, что Марина открыла глаза, обратилась к ней с вопросом:
– Получили ли вы, Марина Александровна, приглашение на губернский бал по случаю Рождества, что состоится вскоре?
Марина призналась, что получила, и тут же прибавила, что не решила, следует ли ей посетить его в виду ее положения.
– Вам? – вдруг переспросила Долли. – Вам одной? А что, Анатоль Михайлович не приедет на Рождество?
В ее голосе Марине вдруг послышалась какая-то усмешка, словно до девушки дошли слухи об их размолвке с Анатолем. Она мгновенно отреагировала так, как не ожидала от самой себя.
– Почему же? – холодно ответила она. – Разумеется, приедет. Говоря, «мне» я подразумевала, конечно же, нас обоих с супругом. Это первое наше совместное Рождество, посему я не уверена, что мы предпочтем выходить куда-либо, а проведем эти праздники только вдвоем, как и подобает супругам. Ведь отпуск моего мужа так короток, а я еще нескоро смогу присоединиться к нему в столице.
– А когда Анатоль Михайлович намеревается прибыть? – наклонилась к ней Авдотья Михайловна. – Мой супруг хотел бы обсудить с ним весьма важный вопрос о Демьянином луге. Сами понимаете, такой вопрос не стоит обсуждать на бумаге, а ваш управляющий – весьма peu conciliant personnage [194]194
несговорчивая особа (фр.)
[Закрыть]. Хотелось бы обсудить все personnellement [195]195
лично (фр.)
[Закрыть], сами понимаете.
– О, я думаю, уже совсем скоро, – слетело с языка Марины прежде, чем она успела подумать. – Ведь через неделю Сочельник.
Ложь, ложь и еще раз ложь. О Боже, похоже, у нее это уже становится дурной привычкой!
Весь оставшийся путь до Завидова Марина размышляла о том, как она будет выглядеть в глазах соседей, когда выяснится, что Анатоль не приехал. Хотя, вдруг он решит провести Рождество здесь, в своем родовом имении? Но навряд ли, тут же поникла Марина, кто в здравом уме оставит столицу в Мясоед [196]196
период с Рождества до Великого поста
[Закрыть], когда Петербург столь наполнен балами, маскарадами и гуляниями, как ни в какое другое время в году.
Быть может, ей стоит написать ему? Попросить приехать на праздники? Но сможет ли она усмирить свою гордыню и попросить того об этом? Ведь до сих пор ей этого не удалось – можно было подумать, прочтя их переписку, что они с Анатолем вполне благочинная пара, хотя на самом деле…
Марина не успела ничего придумать, так как возок быстро прокатился под аркой въездных ворот имения семьи Ворониных и спешно покатился к усадьбе.
– Что это? – тронула ее за руку Авдотья Михайловна. – Никак у вас случилось что, графиня. Столько света…
Марина взглянула в оконце на стремительно приближающийся дом и тоже заметила, что почти все окна в хозяйской половине были ярко освещены. Ее сердце сжалось, словно заранее предчувствуя то, что изменит ход ее спокойной сельской жизни. Равновесие, в которое установилось в ее судьбе, похоже, нынче вечером будет неотвратимо нарушено.
Возок подъехал к крыльцу, и Марина повернулась к своим сопутешественницам, чтобы попрощаться ними, – кучер повезет их дальше, в их собственное имение, и лишь затем вернется в Завидово. Дверца с ее стороны распахнулась, но она, даже не повернув головы, сначала пожала руку Авдотье Михайловне: «A bientôt [197]197
До скорого свидания (фр.)
[Закрыть], милая Авдотья Михайловна, жду вас скоро у себя!». Затем она повернулась к Долли и заметила, что та смотрит куда-то позади нее в открытую дверцу возка. По ее лицу медленно разливался румянец, что можно было принять за морозный, если бы она все это время не была en face de [198]198
напротив, лицом к лицу (фр.)
[Закрыть]Марина. Она-то ясно знала, что об этом не может быть и речи, и сразу же поняла, кто стоит за ее спиной.
Тем не менее, не обращая никакого внимания на свое сердце, бешено забившееся в груди, Марина попрощалась с Долли (той явно было совсем не до этого) и повернулась к Анатолю, стоявшему чуть поодаль от возка на крыльце. Он ступил ближе, видя, что прощание окончено, и, кивнув приветственно дамам внутри возка, подал руку жене, помогая той ступить на снег.
– О, Анатоль Михайлович, c'est vous [199]199
это вы?! (фр.)
[Закрыть]?! – к Марининому вящему неудовольствию тут ее голос дрогнул от волнения, и по его вспыхнувшим в этот миг глазам Марина поняла, что ему было приятно осознать ее нервозность в этот момент. Он поднес ее руку к своим губам, а она продолжила, все еще находясь в роли жены, ожидающей супруга лишь через некоторое время. – Je ne m'attendais pas à vous voir sitôt [200]200
я не ожидала увидеть вас так скоро (фр.)
[Закрыть]
Анатоль удивленно поднял брови, и Марина поняла, что ей срочно необходимо исправить свою оговорку. Тем паче, лакей уже закрыл дверцу возка, и тот уже отъезжал от дома.
– Я имела в виду, что написала вам письмо с просьбой приехать к Рождеству, – с этими словами она судорожно сжала пальцы другой руки, надежно спрятанные от его взгляда в лисьей муфте. Похоже, ей будет, в чем покаяться на исповеди отцу Иоанну – грех лжи просто множился в своем размере с каждой минутой. – А вы тут… так скоро после… Mas le plus tôt sera le mieux, n'est-ce pas? [201]201
Но чем раньше, тем лучше, не так ли? (фр.)
[Закрыть]– ту она замолчала, испугавшись, что сейчас от волнения начнет опять говорить глупости, чем еще больше уронит себя в глазах Анатоля.
Он отпустил ее ладонь из своих пальцев, но тотчас взял ее под руку и повел в дом. Все это молча, ни единым намеком не выдавая, с чем он пожаловал, по какому поводу намерен нарушить спокойное течение ее жизни в имении. В прихожей Анатоль без единого слова помог ей снять салоп и шляпку, передал все это подступившему к нему лакею и снова предложил ей руку, провел в большую гостиную, где уже ярко горел в камине огонь за расписным экраном да на сервирочном столике был подан вечерний чай.
– Я подумал, что нам будет удобнее здесь, а не в столовой, – нарушил молчание Анатоль, и Марина вздрогнула от неожиданности.
– Оui, bien sûr [202]202
Да, конечно (фр.)
[Закрыть], – проговорила Марина, опускаясь в кресло. Разумеется, ему было удобнее здесь, в гостиной, ведь за столом им обязательно прислуживали бы слуги, а это означало, лишние уши при разговоре. Значит, беседа будет интимной, предназначенной только для них двоих, поняла Марина и похолодела.
Анатоль тем временем прошел к камину, поворошил угли. Затем повернулся к супруге:
– Вы послужите? – кивнув на чай.
Хорошо, поднялась Марина и разлила им по парам горячий, свежезаваренный чай. Потом добавила в чашку мужа молока и сахара и опустилась на свое место. Анатоль быстро прошел к столику и занял место напротив своей супруги.
– Вижу, вы не забыли мои вкусы, – отметил он, помешивая серебряной ложечкой чай. – C'est agréablement [203]203
Приятно (фр.)
[Закрыть], весьма…
Марина положила свою ложечку для варенья на блюдце с громким звоном, чуть ли не бросила ее. Потом подняла глаза и посмотрела прямо на Анатоля, который наблюдал за ней с нескрываемым интересом до сих пор, отрядно действовавшим ей на нервы.
– Ne gagnerez du temps, je vous prie [204]204
Не тяните время, умоляю вас (фр.)
[Закрыть], – тихо проговорила она. – Скажите прямо, зачем вы здесь? Означает ли ваш приезд ваше желание faire la paix [205]205
установить мир, поладить с кем-либо (фр.)
[Закрыть]?
Анатоль с минуту просто смотрел на нее, на ее побелевшее от напряжения лицо, на стиснутые на коленях руки. Потом откинулся назад, на спинку кресла, явно наслаждаясь ее нервозностью.
– Я здесь, чтобы забрать вас в столицу. Мы выезжаем завтра утром, – он немного помолчал, а потом продолжил. – Нет, мой приезд сюда вовсе не означает, что я готов подставить другую щеку, как велит нам Библия, – та, получившая удар, все еще болит, не давая мне забыться даже на минуту.
